Читать онлайн Тэль бесплатно

ЧАСТЬ 1. Предчувствие беды

Вместо предисловия

Ляля нежилась в мягком предутреннем свете, не желая открывать глаза. Ей снова приснился странный сон матрёшка. Она поняла странность происходящего, но вырываться в реальность не хотелось. Сон был уютным и светлым. Осознание мягко переключило происходящее в сновидении на новый сюжет.

Привычка рано вставать взяла верх. Ляля потянулась с удовольствием и села на кровати. Матрас приятно пружинил. Тут же под рукой появилась мохнатая голова с треугольными ушками, требовательно заворочалась: проснулась, гладь меня, я всю ночь не глаженный! Женщина рассмеялась. Уютное мурлыканье с утра пораньше в ответ на капельку внимания – это радостно.

Кот не очень был согласен с давно заведённым правилом: сначала цветы, а потом коты. Он считал это несправедливым. Разве могут цветы так изысканно мурлыкать? А так смешить милую хозяйку потешными кульбитами?

При всяком удобном случае Тимка виртуозно (по его мнению) мстил цветам. Иногда ронял горшки. Иногда грыз листья – порой это было совсем невкусно, между прочим. И уж обязательно путался у Ляли в ногах, пока она поливала цветы, шепталась с ними, рыхлила землю или устраивала дождь. Путаться под ногами и требовательно мяукать – это особое мастерство. Хозяйка иногда чертыхалась, наступая на что-то мягкое, истошно орущее дурным голосом. Иногда смеялась, спотыкаясь о внезапно возникшую на пути мохнатую кочку. Иногда философски констатировала неоспоримый факт: котики приучают к порядку и к жизни в настоящем моменте, здесь и сейчас.

Тимка согласно прижмуривал один жёлто-зелёный глаз и растворялся в пространстве квартиры. Ненадолго. Ровно настолько, чтобы милая хозяйка потеряла бдительность и позволила себе излишне увлечься цветами или мечтами.

ЧАСТЬ 1. Беда

Дурные знаки

Детство Тэля было светлым и радостным. День-деньской он беспечно носился с друзьями по пыльным дорогам да зелёным лугам, плескался в стремительных водах реки Шумной, бегал в лес по грибы, по ягоды, и не было у него особых забот. По хозяйству, конечно, помогал родителям. Да разве это заботы? Воды принести из реки, дров нарубить – возможность силы набраться. Корову в ночное сопроводить – вообще сплошное удовольствие. Чего только стоят сказки у костра с друзьями. А печёная картошка? Вкуснотища необыкновенная, в печи такая не получается.

А дома матушкины ласковые глаза и руки тёплые встречают. Обнимет, волосы взъерошит, и хочется горы свернуть, чтоб только радовать родную. На столе всегда самая вкусная каша, хлеб свежий да кружка молока. Живи и радуйся!

И вот занемогла матушка. В Глухой лес по грибы пошла Агри с соседкой, да в недобрый час, видимо. На обратном пути собака одичавшая выскочила из кустов, цапнула несчастную за ногу и убежала. Соседка рану листом подорожника закрыла, примотала платком, до дому страдалицу довела. Матушка благодарила, улыбалась. И всё, казалось бы, обошлось, да только к утру её жар объял – встать не смогла. Пятилетняя Юна крик подняла, только руки матушкиной коснулась.

Бросился отец к знахарю Мефодию. Тот три дня от больной не отходил, а ей всё хуже и хуже. У Вика всё из рук валилось, слонялся по двору мрачным призраком. Хватался то за одно дело, то за другое, да только до конца довести ничего не мог, будто младенец беспомощный. Мысли тревожные метались в голове, изматывая силы, выворачивая душу наизнанку.

Ушёл Вик в дальнюю сараюшку, где его мастерская располагалась, сел у стены и забылся в тяжёлом сне. Тут и нашёл его Тэль, старший сын.

– Тятя, иди скорей, знахарь кличет!

В один миг в дом примчался, с надеждой заглянул в глаза Мефодия, тот, сдвинув седые брови, неторопливо проговорил:

– Бессилен я, Вик, болезнь обуздать. Нить Жизни твоей Агри темнеет в ответ на мою магию, а это значит, что Боги вмешались в Судьбу. Не кручинься до срока, пойди в Глухой лес, испроси спасения для жены у древней ведуньи, мудрой Рух.

Поникла голова Вика – непросто было с Рух встретиться. Никто не знал, сколько лет живёт ведунья в Глухом лесу, не каждый мог сыскать тропу к её дому, и не с каждым говорила древняя. А те, кому повезло её отыскать и помощь получить, отмалчивались, будто печать на уста получали вместе с помощью.

Тэль вынырнул из-за спины, затормошил отца:

– Тятенька, возьми меня с собой, вдвоём сподручнее.

Вик погладил сына по голове:

– Что ты, родной? Как же девочки одни в доме останутся? Кто лучше тебя за матушкой присмотрит? Ты за старшего, а я скоро обернусь.

Спешно собрал он узелок и отправился в Глухой лес – место малохоженое, не ко всякому приветливое. Неведомо, что ждёт впереди, отзовётся ли нелюдимая ведунья.

Тэль с горечью смотрел вслед отцу: ничего нет тягостнее бездействия… С матушкиной болезнью закончилось счастливое детство, и одна лишь забота теперь была – вылечить родную. Ну и пусть отец велел дома сидеть, ждать, а что, если… В голове мальчугана рождались отчаянные планы.

***

Ночное небо безмятежно мигало звёздами. Земля, впитавшая солнечный жар за длинный летний день, ласково грела босые ступни, высокая трава мягко шуршала под лёгкими шагами. Два голенастых мальчугана лет десяти решительно шагали к Дивному холму. Темноволосый Тэль сосредоточенно молчал, а рыжий Ис тихонько насвистывал мелодию, услышанную вчера от странствующего гусляра.

То и дело с черничного полотна небес срывались и летели к земле сверкающие искры. Месяц звездопадов – зарев – вступил в свои права. Старики говорили, что, если поймать падающую звезду, исполнится самое заветное желание. Тэль отчаянно хотел завладеть хотя бы одной искрой, он знал, о чём попросит Судьбу.

Больше всего звёзд сыпалось на Дивный холм, потому друзья и спешили к этому месту, расположенному недалеко от селища. Нужно было лишь пересечь просторный луг да перейти речку Невеличку. Летними днями детвора часто прибегала туда. На открытом солнцу склоне густо росла сладкая поляника, а на прохладном лесистом было полно грибов. И никогда не переводились эти дары, щедро делился ими Дивный с каждым, кто к нему приходил.

За лесистым склоном у подножия холма тихо плескалось Тенистое озеро. Его прозрачная вода считалась волшебной. Да только подобраться к нему было непросто: берега крутые, хоть и невысокие. Ежели сумеешь тёмной ночью зачерпнуть воды так, чтоб отражение луны поймать, поможет она от хвори избавиться – телесной или душевной.

Тэль был настроен решительно: хотел и звезду в ладошку принять, и луну в бадейку заманить. Если надо, он сам даже в Глухой лес отправится – к древней ведунье Рух. Найдёт тропу, даром что отец не взял его с собой, ушёл один за помощью. Путь туда неблизкий – дня за три обернуться можно, если повезёт, не раньше. Тэль не мог столько ждать в бездействии, потому и поспешил за чудом к Дивному холму, едва ночь опустилась на землю. За матушкой остались присматривать сёстры, немаленькие уже. Гае одиннадцать вёсен миновало, она старшая из детей, ей не привыкать домовничать. Юна, хоть и младше всех годами, смышлёная и расторопная. Справятся!

Знакомые места в неверном свете звёзд казались загадочными и чужими. Тэлю было немного не по себе, но верный никогда не унывающий Ис спокойно шагал рядом, весело насвистывая. Он ни минуты не колебался: едва услышал о задумке друга, сразу заявил, что всегда мечтал побывать на Дивном холме ночью.

Друзья перешли речку Невеличку вброд, закатав штаны до колен и бормоча охранное присловье. Отдали поясной поклон, ступив на другой берег, положили нехитрое угощение: ломоть каравая, присыпанный солью, да головку лука. Как-никак ночь – время духов, а не людей. Это крепко-накрепко, как своё имя, знал каждый житель селища едва ли не с пелёнок. Старики учили уважительно относиться к ним, не тревожить понапрасну ради озорства. В наставленье истории рассказывали про неслухов несмышлёных, которых разгневанные духи покарали. Вспоминать эти истории сейчас друзьям совсем не хотелось, а стать следующими героями наставления тем более.

За речкой начинался крутой склон Дивного холма. Луна сияла ярко, трава в её свете казалась серебристой. Ису почудилось, что тонкие упругие стебли нежно звенят, будто колокольчики под дугой конской упряжи. Он замер на месте, прислушиваясь. Звуки складывались в чарующую мелодию, а вокруг Иса закружились призрачные фигуры девушек. Они плавно двигались в грациозном танце, манили, завораживали.

– Ис! – ворвался в мелодию голос Тэля. – Не отставай!

Девушки исчезли, трава стала самой обычной, тёмной, где-то рядом застрекотал сверчок. Воздух колыхнулся тёплой волной, будто гладя рыжие вихры мальчугана.

Ис поспешил на голос друга. Ему не терпелось поделиться прекрасным видением, но слова почему-то не шли. Мальчик с сожалением вздохнул. Дивный холм, похоже, доверил тайну ему одному, по крайней мере, сейчас говорить о ней нельзя, нужно ждать. А Тэль, погружённый в свои заботы, не заметил, что друг непривычно тих: не балагурит, не напевает и даже не насвистывает.

На вершине Дивного холма лежал огромный валун. Тэль забрался на него, чтобы быть ближе к небу, раскинул руки в стороны, ладошками вверх. Губы зашептали слова горячей мольбы навстречу падающим звёздам.

Ис, устроившись неподалёку от валуна прямо на траве, тоже смотрел в небо. Он всей душой желал помочь другу, но не знал, как.

Звездопад вдруг прекратился. Звёзды мерцали высоко-высоко, и ни одна не летела больше к земле. Только мигали и переливались яркими лучами, прекрасные и недосягаемые.

Глаза Иса от этой игры в гляделки заслезились, а шея затекла. Он покрутил головой и окликнул друга:

– Пойдём за водой, пока луна ещё высоко!

Тэль спрыгнул с валуна:

– Ты тоже заметил, что звёзды перестали падать? – Ис кивнул. – Это дурной знак. – Расстроенный мальчуган сжал губы и часто заморгал.

– Нет, просто мы немного опоздали, – утешил верный друг. – Надо было чуть раньше пойти. Хочешь, завтра вернёмся сюда снова? – В карих глазах Тэля вспыхнула радость, он быстро закивал в ответ.

Идти по тёмному лесу оказалось куда труднее, чем по лугу. Мальчишки двигались наугад, без тропы. Ступать приходилось осторожно, будто скользя – под травой скрывались старые ветки и сучки, сбитые ветром или шустрыми лесными жителями. В лесу на холме водилось много живности, резвящейся на деревьях: белки и бурундуки, филины, совы и дятлы. Лес вокруг шуршал и вздыхал.

Из-под ног Иса выпорхнула куропатка, и он от неожиданности упал на спину, больно ударив локоть о старую корягу. От досады и боли из глаз брызнули слёзы. Тэль помог ему подняться:

– Эх, надо было больше хлеба с собой брать. Леший серчает.

– Я помню, дед Мир сказывал, что Леший песни любит не меньше хлеба. Давай споём, чтобы подобрел. – И мальчики дружно затянули одну из своих любимых песен про героев и подвиги, про дальние прекрасные страны и родные места, которые становятся ещё роднее после долгих странствий.

Лешему песня, похоже, понравилась. Он развернул под ногами друзей тропинку, пни и коряги сдвинул в сторону, разметал острые сучки. И вскоре перед глазами мальчуганов предстало Тенистое озеро.

Оно поблёскивало в свете луны, колыхалось в своих крутых берегах, как в глубокой чашке. Тэль осмотрелся, приметил склонившуюся над водой берёзу и направился к ней. Скинул одежду и, обвязав вокруг пояса верёвку, удерживавшую бадейку, нырнул в тёмную воду. Она обдала прохладой, упруго подтолкнула к поверхности. Охотник за лунным отражением подумал, что Водяному тоже понравилась песня про возвращение в родные места.

Луна покачивалась на середине озера. Мальчик в несколько широких гребков оказался рядом с нею. Тэлю нравилась вода, он чувствовал себя уверенно и спокойно.

Ему захотелось умыться лунным светом, и он осторожно протянул руку, зачерпнул пригоршню сияющей воды, плеснул себе в лицо. По телу разлилось тепло, Тэль почувствовал себя сильным и ловким. Он перевернулся на спину и прошептал луне слова благодарности. Мальчик нырял, кувыркался в тёмных волнах, резвился, как юркая рыбка. Ему казалось, луна улыбается, глядя на этот танец в воде.

Наконец, он остановился и поднёс к зыбкому сияющему диску припасённый сосуд. Лунное отражение заструилось в бадейку серебристой лентой. Мальчик крепко заткнул пробку и заскользил к берегу, мягко рассекая волны.

Ис, оставшийся на берегу, уже начал беспокоиться за друга – тот будто растворился в темноте, и когда под ветками берёзы раздался плеск, вздохнул с облегчением.

Тэль в два счёта выбрался на берег, ловко ухватившись за длинные гибкие ветви. Его глаза восторженно сияли:

– Искупайся! Это так восхитительно – нырять рядом с луной!

Ис поморщился:

– Рука болит. Да и возвращаться пора.

– Руку твою мы сейчас вылечим! – уверенно заявил Тэль, натягивая портки.

Рыжая голова протестующе замоталась из стороны в сторону.

– Воду для матушки побереги. Каждая капелька может пригодиться. А локоть и сам пройдёт.

Друзья зашагали вдоль берега, намереваясь обойти холм у подножия, благо, доброта Лешего не иссякла, и узенькая тропинка приветливо вилась под ногами. Тэлю показалось, что обратно они дошли куда быстрее. Уже стоя у околицы, он обернулся к Дивному холму. На него падали сияющие звёзды. Сердце мальчишки тоскливо сжалось, и он ускорил шаги.

Владычица Глухого леса

Между тем, отец Тэля, Вик, бродил по лесу, отчаянно желая отыскать дом древней ведуньи, и горько корил себя за то, что выжидал несколько дней, надеясь на чудо. Он вспоминал лицо Агри, белое, как полотно, бескровные губы, запавшие глаза. Ему было страшно. Мерещилось, что неумолимый Тод стоит в изголовье его любимой жены и перебирает на ладони разноцветные камушки, решая судьбу болящей.

Отвести руку Тода могла только древняя ведунья Рух. Так повелось, что за её помощью в Глухой лес ходили и деды, и прадеды, и пра-пра-прадеды… Сколько поколений назад поселилась она в уединённом домике, никто не мог сказать наверняка. Но каждый, кто с нею встречался, описывал Рух красивой взрослой женщиной – время будто не имело власти над ведуньей, а значит, с Неумолимым Тодом Рух точно водила дружбу. Да и с прочими вершителями людских судеб, очевидно, зналась. Вся надежда оставалась на её благосклонное гостеприимство.

Только вот бродил Вик по лесу без толку уже третью светлицу. Да, в третий раз пробиралось солнце сквозь густые кроны деревьев, в третий раз пели зоревые песни лесные птицы с тех пор, как ступил Вик под сень деревьев Глухого леса. А заветная тропа всякий раз оказывалась обманной, петляла, изворачивалась и неизменно приводила к месту начала скитаний по лесу.

Вик, конечно, ублажил Лешего, и охранные, и просительные, и благодарственные присловья произнёс, но лес упорно не пускал его дальше порога.

***

Ведунья Рух не всегда жила в Глухом лесу. Давным-давно терем её родителей стоял в селище, что расположилось неподалёку от Дивного холма. Рух любила свой дом. С удовольствием помогала отцу, матери по хозяйству, обычной девчонкой была – послушной да пригожей. Любая работа в руках горела. Старшие сёстры уже невестились, на вечёрки бегали, а она – меньшая – всё с матерью оставалась, песни да сказки её слушала, пока ловкие материнские руки самой старшей сестре приданое шила.

Да только однажды налетели хищной стаей басурмане на селище. Стрелы сыпались, что град летний. Подожгли вороги дома, молодых парней и девок в полон взяли. Родители спрятали младшенькую в леднике. А сами сгинули. Отца сразила сабля кривая. Мать, спасая честь свою, в реку бросилась, утянула её Шумная в омуты среди камней.

Как утихли крики, да смолк свист стрел, выбралась девчоночка малолетняя из укрытия, потопталась на пепелище, слезами обливаясь, и пошла, куда глаза глядят, одна по свету горе мыкать.

Забрела в Глухой лес, да и уснула на небольшой опушке, усталая. Разбудило её мурлыканье кота. Он сидел, чинно обвив лапы пушистым хвостом, и казалось, ждал, когда девчушка выспится. Увидев, что путница пробудилась, кот мигнул зелёными глазищами и неспешно прочь пошёл. У раскидистого куста смородины оглянулся, мяукнул требовательно и дальше отправился. Удивилась Рух, что среди леса к ней явился самый обычный кот: серо-полосатый, с белыми лапками. Любопытно стало, куда зовёт её, вот и поспешила следом.

Долго ли коротко ли плутали они по лесу, девочка не могла бы сказать. Казалось, недолго, да только солнышко успело с одного края небесного на другой перебраться. И вышли на ту же опушку, где прикорнула странница. Рух точно приметила необычную корягу, похожую на сказочного змея о трёх головах. Да только на этот раз посреди опушки дом стоял, оградой добротной опоясанный, из трубы дым тянулся. А у ворот – молодая красивая женщина в длинном сером платье, расшитом диковинными узорами. Кот потёрся о её ноги и сел рядом, уложив хвост красивым колечком вокруг лап. Гостья залюбовалась серебристыми гребнями, подхватывающими светлые волосы хозяйки дома. Узоры на гребнях, переливались, складываясь в слова загадочного языка.

– Здоровья тебе, могущественная Яра, – поклонилась в пояс девочка. – Выходит, матушка не сказки мне сказывала, а быль.

Строгие серые глаза, изучающие гостью, потеплели, Яра улыбнулась:

– Стало быть, знаешь, куда пришла. Заходи в дом, располагайся.

Так и осталась девочка жить у могущественной хранительницы леса – помогала ей травы собирать, зверушек да птиц, в беду попавших, выхаживать. Даровитой оказалась, сметливой, расторопной. Так прошло несколько лет.

Всё чаще задумывалась немногословная хозяйка, о том, что пора бы силу свою передать достойному преемнику, Великий Тод весточку прислал, пора в путь собираться. Только за все столетия не встретился Яре ученик, согласный груз вечного одиночества на себя взвалить в обмен на могущество. Каждый брал себе лишь малую толику её знаний, платил за это служением людям, но и сам человеком оставался, все радости обычной жизни по-прежнему были открыты для него. Иные, правда, через время тяготиться даром начинали, но вспять повернуть не могли.

Девчушка меж тем всё чаще радовала хранительницу. Однажды Яра застала её на поляне в компании двух медвежат. Рух строго смотрела на виновато понуривших мохнатые головы топтыжек. Из-за деревьев с грозным рычанием выскочила бурая медведица, раздала сыновьям по подзатыльнику и уселась смиренно перед тоненькой фигуркой девушки. Та ласково потрепала медведицу по щеке, почесала за ухом. Яра готова была поклясться, что могучий зверь улыбается. В другой раз девчушка на глазах удивлённой хозяйки остановила лесной пожар, заперев огонь в невидимую клетку. Яра поспешила на помощь, а потом принялась расспрашивать, что, к чему да как. Ученица только пожала плечами: мол, само вышло, я лишь кольцо из воды вокруг пламени представила, да журчанье услышала. Крепко задумалась хранительница, а Рух и говорит:

– Научи меня, могущественная Яра, силой своей управлять. Чувствую, как бурлит она во мне, наружу рвётся. Помоги – всё, что угодно, для тебя сделаю!

Согласилась хозяйка. Повесила ученице на спину суму заплечную, велела отныне всегда с собой носить и, как почувствует, что довольно ей премудрости, сразу к людям уйти со всем накопленным багажом.

Яра оказалась наставницей строгой и требовательной. Учила в травах лесных разбираться, споры между духами разрешать, язык птиц и зверей понимать, хворь изгонять телесную, читать души людские, сердца их веселить, защищаться мороком от недобрых людей. Рух схватывала всё налету, да и упорства ей было не занимать, училась усердно. Сума за плечами с каждым днём становилась всё тяжелее, Яра в неё за каждое новое умение камешек бросала, ждала, что ученица вот-вот взмолится о пощаде, спасибо за науку скажет и поминай, как звали. Только девчонка не сдавалась, а в один прекрасный день и вовсе легко двигаться начала, едва не летать, будто не отягощала плечи тяжёлая ноша.

Выкатила хранительница на поляну огромный валун, призвала ученицу:

– Что ж, всё, чем владею, тебе передала. Осталось только одно, – Яра указала на камень. – Это плата за могущество: вечное одиночество во славу божественного равновесия.

Рух обхватила валун руками, оторвала от земли, крепко к груди прижала. В тот же миг явился на поляне Великий Тод, осыпал девушку сиянием, благословил, и забрал Яру вместе с верным спутником – серо-полосатым котом – в свои неведомые миры.

Осталась Рух полноправной хозяйкой в доме и во всём Глухом лесу.

Наведалась она как-то в селище родное, помощника выбрать, на людей посмотреть, себя показать. Перекочевало селище немного вверх по реке Шумной, которая всё также стремительно неслась меж камней, бурлила и журчала, валуны оглаживая. Разрослось селище.

У самой околицы встретила ведунья пастуха, что грустно брёл за стадом.

– О чём кручинишься, мил человек?

Пастух поднял голову, увидел перед собой женщину в летах с лицом приветливым, открыл ей свои печали:

– Потерял я сегодня корову с телёнком, как в глаза людям смотреть буду?

– Иди к Тенистому озеру, что за Дивным холмом, поставь горшочек масла Лешему на высоком пне, слова покаяния от Грини передай. Сам спать ложись рядом с пнём, утром найдёшь свою пропажу. А стадо пусть помощник на зорьке выгонит.

Хозяева пропавшей живности пастуху горшочек масла вручили, а Рух к себе ночевать пригласили. Расспрашивать стали, кто она да откуда. Гостья усмехнулась:

– Скажи-ка лучше, Гриня, почему давеча в лес пришёл, а слова доброго Лешему не сказал? И хлеба краюшку не принёс. Что хотел из леса вынес, а духов лесных не уважил.

Оробел Гриня, повинился, покаялся, обещал впредь так не делать. А корова с телёнком и правда нашлась поутру. Шла по лесу бурёнка, мычала, телёнок рядом трусил. Осталось только на луг их выгнать, где всё большое стадо паслось.

И потянулись к домику Грини люди со своими бедами да заботами: кому спор разрешить надо было, кому от хвори избавиться, кто-то о любви счастливой мечтал, о детках, кто-то узнать жаждал, будет ли успех у начатого дела. Прожила Рух в селище несколько седьмиц. Одним просителям словом помогала, другим – делом. Однажды в благодарность ей котёнка поднесли. Чёрный, пушистый, зеленоглазый непоседа сразу на плечо взгромоздился и песню уютную завёл. Усмехнулась Рух, вот и помощник сыскался, пора домой возвращаться. Распрощалась ведунья с людьми, восвояси отправилась. Кому нужна будет, найдут в Глухом лесу. Так напоследок молвила да с той поры в селище не наведывалась.

Люди и впрямь сами её находили. Кто-то за помощью шёл, кто-то в обучение. Почитай, все знахари в округе её учениками были. Щедро знаниями делилась Рух. А вот ежели кто с корыстными мыслями шёл, злой умысел имел, не могли заветной тропинки к её дому сыскать в лесу, хоть вдоль и поперёк его исхаживали. Водили их духи лесные кругами от зари до зари, ночью мороки насылали да страхи, куражились, насмехались над бедолагами, чтоб неповадно было ведунью от важных дел отвлекать. Кому повезло из корыстолюбцев ноги унести, те уж никогда в Глухой лес не наведывались. А кому не повезло, про тех страшные сказки люди складывали в назидание остальным.

Сегодня ведунья встала раньше обычного, пришло время звёздчатку собрать – не всякий день для этого подходил. Затемно вышла она из дому, со звёздами поздоровалась, благословения попросила. И только наполнила корзину травой, рассвет занялся. Поклонилась Рух солнышку, домой направилась. И тут перед ней сойка засуетилась, застрекотала, зачастила. Ведунья остановилась, послушала, протянула к сойке ладонь с хлебными крошками:

– Матюху отправлю, – молвила и заспешила к дому.

Чёрный пушистый любимец встречал её, сидя на заборе, глазищи зелёные таращил. Рух почесала кота за ушком, что-то шепнула. Кот выгнул спину, потягиваясь, мигнул смышлёными глазами и направился в лес. А ведунья зашла в дом. У неё было немного времени, чтобы приготовиться к приходу гостя. Раз её ученик сам не справился с хворью, значит плохо дело. Может быть, придётся самой в селище наведаться, не было бы слишком поздно.

***

С каждым шагом по неверной тропе время, отведённое Агри, таяло. Вик впал в отчаяние. Он думал о детях, которые осиротеют, если Неумолимый Тод заберёт его жену, такую светлую, солнечную, добрую. Дети боготворили свою мать, нежась в лучах её ласки. Шалили порой, конечно – с кем не бывает? Да только худшим наказанием для них была печаль в глазах матушки. Шалуны готовы вон из себя выпрыгнуть, только бы тихую радость в её очи вернуть. Каково им, сиротинушкам, будет, если эти очи закроются навсегда? Брызнули из глаз отца горькие слёзы о детской доле.

Вдруг из-за ближайшей хвойницы вынырнул пушистый чёрный кот. Призывно мяукнул, сверкнул зеленющими глазами, потёрся о ноги Вика и пошёл прочь. Вик поспешил следом. Он узнал помощника Рух, хоть никогда не встречался с ним раньше, только слышал, что старики сказывали.

Долго ли коротко, вёл Матюха гостя к ведунье, кто скажет? Воспрянувшему духом мужчине показалось, что после трёх шагов около ворот добротного дома очутился, а солнышко тем временем в зенит успело забраться. Чудеса! Именно за чудом и спешил он сюда, чему же удивляться?

Кот завёл гостя в дом и ободряюще мяукнул. Рух встретила пришельца за широким пустым столом. Мужчина оробел, но правил не забыл: поклонился в пояс, слова приветствия произнёс.

Ведунья доброжелательно кивнула, жестом предложила сесть:

– Сказывай, какая нужда привела тебя в мой дом.

Вик зажмурился, собираясь с мыслями.

– По делу, по делу говори, – уютно промурлыкал кот, гнездясь на коленях гостя.

Мужчина почесал кота за ушком и рассказал, как пошла его жена любимая, Агри, в лес по грибы здоровая да весёлая, а вернулась хворая, одичавшей собакой покусанная. Хотя, какая собака в их местах может без хозяина оказаться? Да только и на волка зверь не был похож, как есть, какая-нибудь Жучка дворовая, по рассказам страдалицы и соседки, что с жёнушкой была.

Рух слушала внимательно, на словах о собаке чуть сдвинула брови. А как замолчал Вик, ведунья встала из-за стола, сняла с полки шкатулку тёмного дерева, вынула из неё горсть камней самоцветных, высыпала их в ладони гостя:

– Задай вопрос свой проводникам сил божественных или просьбу пошли, брось камни на стол. Я прочитаю ответ.

Вик сосредоточился, представил свою дорогую Агри снова здоровой и весёлой, разжал ладони. Камни легли причудливым узором, широко раскатившись по столешнице. Сердце просителя тревожно сжалось.

Ведунья долго рассматривала камни в молчании. А потом страшные слова произнесла, будто острый длинный нож вонзила:

– Крепись, муже, не жилец твоя Агри. Сам Неумолимый Тод в собаку перекинулся, чтобы Судьбу её свершить. Детей береги, в обиду никому не давай. У каждого из троих характер сильный, только всё одно до поры в твоей защите нуждаются. Неспроста Боги испытания тебе посылают: справишься – многим добро принесёшь через детей, а не сдюжишь – большую несправедливость в мир выпустишь.

Заплакал Вик. А как иссякли слёзы, да глаза открылись, увидел, что стоит у подножия Дивного холма, селище родное вдали виднеется. Подумал бы, что сон дурной увидел, да только тяжесть сковала сердце горькой правдой, неумолимой, как Тод, забирающий милую Агри в свой неведомый мир.

Заботы Гаи

Только ступил Тэль за порог, отправляясь за счастливой звездой, матушка вновь начала стонать и метаться в бреду. Гая по капельке цедила раствор, оставленный знахарем, на горячие и сухие губы страдалицы, меняла сырое полотенце на пышущем жаром лбу, всё напрасно. Лишь незадолго до рассвета забылась болезная сном, её веки беспокойно подрагивали, но дыхание стало ровнее и тише.

Гая выбежала за ворота, высматривая брата. Сонная улица была пустынна и мрачна. Девочка всхлипнула, ей стало страшно и одиноко. Тэль в неурочный час далече от дома шатается, вдруг духи сочтут его дерзким, рассердятся и покарают? Отец бродит по далёкому непролазному лесу, дозволит ли ему ведунья тропинку к дому своему отыскать, захочет ли помочь? Матушка недужная в тёмном доме мается, и как облегчить её страдания, защитить бедную от боли, непонятно. Малышка Юна вот-вот проснётся, начнёт хныкать, почему матушка не встаёт.

Мысль о сестре заставила Гаю отвлечься от прочих горестей – только о малышке и могла сейчас старшая позаботиться по-настоящему. Девочка решительно направилась на кухню и занялась стряпнёй. Будучи старшей, она часто помогала матушке управляться с приготовлением съестного: и овощи тушила, и грибы солила, и рыбу жарила. А уж кашу варить научилась отменно – особенно пшённую, всеми в семье любимую. Вот и надо ею заняться – Юна обрадуется. А там, глядишь, отец и Тэль вернутся, наверняка голодные. Да вдруг матушка очнётся, есть попросит, а у Гаи всё готово, как у самой настоящей хорошей хозяйки.

Девочка затопила печь сухими ароматными дровами. И пока набирался жар, принялась тщательно мыть крупу, потирая её между ладонями. Матушка наставляла воду семь раз менять, так горечь ненужная уйдёт, вкус нежным станет. Стряпуха полюбовалась золотистой крупой, засыпала её в глубокий глиняный горшок и залила студёной колодезной водой: на мерку крупы две мерки воды. Горшок, накрытый берёзовой крышкой, отправился в горячую печь. Скоро, скоро начнёт вода бить ключом, чтобы время не терять в ожидании, можно в полисадник сбегать, большую кружку малиники набрать для малышки. Юна любит пшённую кашу именно с этой сладкой ягодой есть.

Палисадник кутался в предрассветный тёплый туман. Кисти крупных ягод тусклыми солнечными пятнами выглядывали из-под листьев. Гая с удовольствием вдохнула их аромат, прошептала положенное благодарственное присловье. Казалось, ветки сами тянутся к девочке, предлагая самые спелые, самые сочные свои плоды. Вскоре кружка наполнилась, юная хозяюшка улыбнулась и направилась в дом.

Ещё год назад ухват казался Гае громоздким и неудобным, нынче же она ловко с ним управлялась. Аккуратно вытащила горшок из жаркого зева печи, сняла крышку, заглянула внутрь: как там каша? Водица, как и положено, била ключом, крутила зёрнышки затейливыми кольцами. Стряпуха добавила мерку молока, унимая пляску разгорячённой воды, всё перемешала, бросила кусок масла, посолила, немного подсластила янтарным мёдом и снова отправила горшок под берёзовой крышкой в печь, только теперь ближе к краю, чтоб уже не было так жарко. Каше следует потомиться, как следует.

Гая заглянула в комнату матушки. Родимая тихо спала. И хорошо, подумалось девочке, значит, боль отступила хоть немного.

Хлопнула калитка, Тэль вернулся домой. Сестра выбежала на крыльцо, встретила вопросительный встревоженный взгляд, улыбнулась успокаивающе:

– Матушка уснула, не стонет больше, не мечется. А я кашу готовлю, Юна скоро проснётся, есть запросит, да и ты наверняка проголодался.

Тэль кивнул:

– Как волк! Ты настоящая хозяйка, заботливая. Смотри, что я принёс – та самая лунная вода из Тенистого озера, – Тэль победно потряс флягу, подняв её над головой. – Духи были милостивы, помогли раздобыть волшебную. Теперь матушка точно на поправку пойдёт.

– Тэль, ты такой смелый! –всплеснула руками Гая. – Я бы со страху умерла на половине пути.

– Ты девчонка, тебе не след по ночам за околицу селища выходить. На это есть я и мой верный друг Ис. – Тэль важно выпятил нижнюю губу.

Гая рассмеялась:

– Кашу будешь, мой герой?

Тэль снова посерьёзнел:

– Нет, сначала к матушке пойду.

Мальчик затеплил свечу в изголовье кровати больной. Бледный лоб покрывали мелкие капельки испарины, щёки горели ярким румянцем, веки чуть подрагивали, на виске билась синеватая жилка. Тэль смочил чистую тряпицу водой Тенистого озера, положил на горячий матушкин лоб. Она чуть улыбнулась во сне.

Весь день старшие дети по очереди дежурили у постели страдалицы: омывали щёки чудодейственной водой, капали ею на сухие губы, меняли примочки на лбу. Им казалось, что матушка вот-вот откроет свои ясные серые глаза, и всё будет хорошо, как и прежде. Солнце, описав по небу высокую дугу, ушло на покой, вода в бадейке иссякла, а беспамятство так и не отпустило несчастную.

Тэль выцедил остатки своей ночной добычи в ладонь, грустно погладил сырой рукой родное бледное лицо. За спиной послышались лёгкие шаги, в комнату влетел свежий запах трав.

– Доброго здоровья, Тэль! – пробасил знахарь, заходя в светлицу больной. Тэль поклонился в ответ. – Иди отдохни, я побуду с Агри.

– Знахарь, я истратил всю воду Тенистого озера, а матушка не открывает глаза. Почему? Жар, правда, ушёл, но исцеление не наступает. Выходит, неправду бают про чудесную водицу?

– Не гневи духов, малой. Жар ушёл – это немало. Ежели богам будет угодно, очнётся Агри и снова обнимет своих детей.

Тэль удручённо вздохнул. Ему вспомнилось, как звёзды перестали падать, когда он обратился к небу. Сердце снова наполнилось тревогой.

Часть 2. Беда

Рыбалка

Речка Шумная не зря получила своё название. Громкоголосо грохотала камнями, перекатывая их по дну, бурлила на многочисленных порожках, обрушивалась ступенчатыми водопадами. А вот рядом с селищем успокаивалась, разливалась широким потоком, несла свои воды неспешно, благосклонно позволяя людям пользоваться своими богатствами.

Женщины ходили на берег бельё полоскать да воды набрать – чистой и прохладной в любое время, даже в самый знойный день. Ребятня бегала купаться. Летом часами скакали туда-сюда: погреются на песочке – ныряют в прохладу, посинеет нос – выскакивают греться на солнышке, и так целый день, беззаботные. Мальчики постарше и юнаки рыбачить приспособились – себе удовольствие, родителям помощь.

Посреди реки тянулся пустынный островок – любимое место начинающих добытчиков. От прибрежной суеты в отдалении, и к дому близко. Материнскому сердцу всегда отрадно наблюдать за сыном, занятым делом. Пойдёт женщина по своим заботам к реке, заодно и убедится, что дитё не балуется бездумно, а с пользой для всей семьи время проводит. Всегда можно удаль и удачу рыбацкую своей кровинушки оценить, людям похвастаться. А ежели понадобится, быстро домой призвать – голос по реке до острова легко долетает.

Сегодня Тэлю хотелось забраться подальше, скрыться от глаз селян, тревожные думы терзали его душу. Отец всё пропадал в своём паломничестве к Рух, хотя по самым невесёлым расчётам должен был вернуться ещё третьего дня. Глухой лес коварен, немудрено в беду попасть. Мальчишка готов был горы свернуть, лишь бы родитель остался целым и невредимым, а матушка в себя пришла, и жизнь дома потекла бы своим чередом.

Тревога вгрызалась в сердце острыми зубами. Ожидание было невыносимо, и Тэль дал себе слово, что завтра отправится на поиски отца. Только перед тем следовало пополнить запасы еды, и он отправился на реку.

Мальчик толкнул лёгкую лодочку со своими нехитрыми рыбацкими приспособлениями: ведро, приманка да старая скатерть, – запрыгнул внутрь, и течение потянуло лодочку прочь от берега. Вырулил веслом нужное направление и вскоре пристал к пустынному острову.

На оставленном берегу резвилась малышня. Тэль повернулся к ним спиной. Вытянув лодочку на берег, подхватил ведро и зашагал на противоположный край острова. Он знал одно чудесное место, в котором рыбу можно было брать буквально голыми руками. Этот тихий омут у островного бережка юный рыбак и его верный друг Ис обнаружили случайно, когда соревновались, кто лучший ныряльщик и подводный пловец. С тех пор они частенько радовали своих родителей богатым уловом. Сегодня Ис вместе с отцом и матерью уехал на ярмарку в соседнее селище, и Тэль отправился ловить рыбу в одиночестве.

Этой весной во время половодья на пустынный остров притащила вода огромную корягу. Она удачно легла сразу за омутом удобным мостком. Тэль зачерпнул в ведро немного воды, закинул приманку в реку – две пригоршни рассыпчатой вкусной каши булькнули и пошли на дно. Сам забрался на ствол и опустил в воду старую скатерть, умело связанную тремя углами в кулёк. Четвёртый угол оставался в кулаке. Внутри кулька тоже была приманка.

Вскоре кулёк отяжелел, рыбак двумя руками вытянул его наружу, вывернул добычу в ведро. Снова начинил кулёк приманкой и опустил его в воду.

Ведро быстро наполнилось рыбой. Мелкую мальчик побросал обратно в воду, крупную понёс домой. Но прежде поблагодарил духов реки: словами и дарами. Специально для этого выпросил у Гаи краюшку хлеба, который теперь стал для семьи особой ценностью. Хлеб уже несколько дней приносили соседи. Гая ещё не обучилась этому искусству, а напечённый матушкиными руками давно закончился.

По дороге к дому Тэль заглядывал к соседям, раздавал угощение. Отказываться от чистосердечного дара было непринято, и вскоре в ведре Тэля осталась половина улова, как раз хватит и ужин приготовить для их семьи, и закоптить в прок. Гая обрадовалась добыче брата, не нужно ломать голову, чем сегодня накормить малышку Юну.

Вещий сон

Этой ночью мальчику приснился странный сон во сне.

Он сидел в светлой горнице у окна, матушка хлопотала, накрывая на стол. Со двора прибежала Юна, потянула брата за собой:

– Я нарисовала похоронный круг! Пойдём, покажу.

Тэль отчаянно замотал головой, но Юна продолжала тянуть его за руку.

– Нет! Отстань! Я не хочу! – мальчик проснулся от собственного крика. Рядом с подушкой, уютно свернувшись калачиком, лежала домашняя любимица Тэля – дымчато-чёрная кошка Миу. Она приподняла голову и обернулась на кричащего хозяина, её глаза горели красным. Тэль резко вскочил на ноги, замотал головой, повторяя:

– Нет, нет, не хочу!

Миу озадаченно мяукнула у него под боком, дескать, что случилось?

Мальчик озадаченно погладил любимицу, она тут же отозвалась умиротворяющим мурлыканьем, лизнула щёку испуганного хозяина шершавым языком, прижмурила прекрасные изумрудные глаза, убеждая – странный сон прервался.

За окном качался раскидистый клён. За его ветвями, казалось, что луна мечется в беспамятстве по тёмному небу. Тэль наспех оделся и на цыпочках вошёл в матушкину комнату.

Неярко горела свеча. Знахарь шептал слова прощального присловья, стоя на коленях подле матушкиного ложа. Его правая рука прикрывала лоб Агри, левая – сложенные на груди ладони женщины. Мир замер в скорбном молчании. Сколько времени так прошло? Мальчик не знал. Знахарь, наконец, обернулся:

– Отмучилась наша Агри. Мужайся Тэль.

Утром вернулся отец. Он стал ещё более молчаливым и тихим, чем прежде. Виделся ли он с ведуньей Рух, что она ему открыла, никогда не рассказывал того детям. Только обнял их всех троих при встрече и заплакал, ещё не войдя в дом.

Схоронили матушку, солнышко семьи, под белоствольной берёзой на пригорке. Отец закаменел – ни слезинки, ни слова не обронил после того. Все дни в поле работал, сына с собой не брал, как прежде бывало. Вечером долго сидел над едой, заботливо приготовленной Гаиными руками, уставившись в одну точку. Девочка садилась рядом, гладила по плечу, заставляла через силу проглотить хоть ложечку. Он вздрагивал, рассеянно гладил старшую дочку по голове и вновь замирал, будто изваяние. Прочно поселилось в доме Тэля горюшко. Не только матери, но и отца лишились дети.

Тэль на рыбалку да в лес по грибы ходил, чтобы прокормиться семье. Гая дом вела, насколько разумения хватало десятилетней девчушке. Юна в силу малости своей не понимала, что Неумолимый Тод увёл матушку за собой, искала её по дому, по двору, звала. Отца, похожего на изваяние, побаивалась, горько плакала, видя его таким, пряталась за печку.

Наведался как-то вечерком в осиротевший дом знахарь. Увидел тень бледную вместо цветущего мужчины да детей с недетскими глазами. Вызвал Вика со двора, повёл, как телёнка бестолкового, к себе.

Какие заговоры над ним читал, никому не ведомо. Любопытный Ис рассказывал шёпотом Тэлю, что видел своими глазами, как знахарь чёрным вороном обернулся и выклевал серую змею из сердца дядьки Вика. Змея извивалась и шипела, а дядька Вик блажил дурным голосом. А потом наземь свалился. Знахарь захлопал над ним крыльями, обернулся Диво-птицей и заплакал малиниковыми слезами прямо над сердцем. То одним глазом повернётся, то другим. Падали слёзы жгучие, рана на груди дядьки Вика сама собой затягивалась. Знахарь снова человеческий облик принял, а вскоре и дядька очнулся. Сел, пошарил вокруг себя по земле руками, потом глаза потёр и говорит, дескать, загостился я у тебя, домой пойду, уважаемый. А знахарь посмотрел на него так по-доброму и наказывал о словах древней ведуньи Рух помнить.

Тэль слушал друга, затаив дыхание. Друг врать не станет, да и отец, вернувшийся от знахаря впервые после матушкиной смерти заговорил с детьми. Сына похвалил за богатую добычу, пообещал, что завтра на охоту его возьмёт. Гаю прижал к сердцу, расцеловал, хозяюшкой назвал. И Юну на колени посадил, сказку рассказал о том, как славно матушке живётся в государстве Неумолимого Тода, как радуется она, когда дети её смеются, как горько плачет, если они слёзы льют. А приходить к детям во сне может, почему бы и нет? Неумолимый Тод разрешает, когда дети хорошо себя ведут.

Юна в этот вечер уснула быстро и улыбалась во сне. Видать, и впрямь Неумолимый Тод разрешил матушке в сон к младшей доченьке заглянуть.

ЧАСТЬ 3. Мачеха

Новые порядки

Миновал год с матушкиной смерти. Тэль добрым помощником стал отцу, Гая расторопной, ловкой хозяюшкой. Юна за ними тянулась, нравилось ей, когда радовались родные, нравилось добрую матушкину улыбку во сне видеть.

Отец старался ласку детям дать, души их потешить да сердца развеселить – нужно это детскому сердцу, как солнце цветам – только всё одно не мог мать заменить. И всё чаще одолевали его думы о том, что плохо он справляется один, без жены. Всё чаще рассуждал сам с собой и от людей мнение выслушивал, дескать, не зря богами так задумано, чтобы чадушки и с отцом, и с матерью росли. Отец – оплот силы и надёжности. Он саму жизнь ребёнка оберегает, всё нужное для роста обеспечивает. Мать – душу лелеет, добро сеет заботливо в сердце детское, взращивает его, пестует.

И решился Вик в конце концов привести в дом новую мать для своих детей. Присмотрел вдову, что жила на соседней улице с двумя сынишками. Мальцы – ровесники Гаи и Тэля, значит, подружатся. И Вия всем доброй матерью будет, а он – Вик – строгим, но справедливым отцом.

Рассудил так, и вскоре в дом вошла новая хозяйка. А с нею и порядки новые повелись. Гаю мачеха отстранила от кухонных хлопот, на побегушки определила. Девчонка насупилась, однако, не желая отца расстраивать, подчинилась, расторопно всё делала, хоть и без радости. Вие не по нраву пришлось хмурое послушание старшей падчерицы, и стала она жалиться Вику на дочкину лень да неуклюжесть. Тот расстраивался, увещевал дочь быть доброй помощницей. Гая слушала молча, кивала.

Юну новая мать мало замечала в первое время, а малышка ей в глаза заглядывала, ласки искала. Подойдёт, бывало, обнимет ни с того, ни с сего. И хочется Вие отстраниться, да как маленькие ручки отбросить? Смягчилось её сердце, для Юны она и впрямь доброй матерью стала – сказки на ночь рассказывала, обнимала, по головке гладила.

Тэлю сказки уже были не нужны, а вот о словах приветливых мечталось. Со сводными братьями он искренне хотел подружиться, но тем обидно было мать свою с кем-то делить. И Тэлю дали понять, что обойдутся без его компании.

Обо всём этом Тэль с горечью поведал лучшему другу Ису. Они сидели на толстой ветке сосны, что росла на дальнем берегу речки Шумной. Под веткой бурлил перекат, в воздух весело взлетали мириады мелких капель. Солнце врезалось в водную пелену, сверкая радужной лентой. Это было тайное место, мальчишки приходили сюда, чтобы обсудить что-то важное, не предназначенное для случайных чужих ушей.

– Мачеха лютует, бить Гаю начала. Третьего дня сестра в погреб спустилась за клубнями, да вернулась не так быстро, как мачехе хотелось. Та взъярилась, схватила кочергу и отходила Гаю по спине. А ещё велела молчать, дескать, пожалуешься отцу – хуже будет.

Ис слушал и хмурился. Тэль немного помолчал и тяжело вздохнул:

– Гая наша гордая, сама ничего рассказывать не будет, да и отца ей жалко, он только-только улыбаться начал, как раньше бывало. Он же как лучше хотел, когда заново женился. А мачеха Гаю не переносит, всё ей кажется, будто сестра смеётся над нею, назло всё делает. Гордости простить не может, вот и злится.

– Может, у знахаря совета спросить? – предложил Ис.

Тэль покачал головой:

– Знахарь тут не помощник. Мачеха хочет выпроводить сестру из дома. То и дело твердит отцу, дескать, моих двое, и твоих пусть двое будет. Как хочешь, а это – по справедливости. Отец смотрит умоляюще, молчит. А вчера после таких разговоров обнял сестру, да к спине прикоснулся нечаянно. Сестра ойкнула, не совладала с собой, отец стал расспрашивать, что случилось. Гая молча рубаху задрала и спину показала. Заплакал отец.

Тэль снова замолчал. Ис напряжённо подался вперёд:

– И что, даже слова ведьме своей не сказал?

Тэль медленно помотал головой:

– Бродил всю ночь то по дому, то по двору. А утром оседлал Каурку, да уехал куда-то. Куда, зачем, никто не знает.

Матушкино наследство для Гаи

Гая тайком залезла на чердак. Там в дальнем углу стоял небольшой сундук, в который отец по настоянию мачехи сложил вещи, напоминающие прежнюю хозяйку. Пожалуй, Вия бы с удовольствием всё выбросила или в печи сожгла, но Вик упёрся и сам снёс сундучок в укромное место.

Девочка частенько перебирала эти вещицы: несколько ниток разноцветных бус, несколько пар красивых серёжек, праздничное очелье да книга, в которую матушка записывала рецепты любимых детьми и мужем яств.

Гае нравилось листать страницы этой книги, исписанной лишь наполовину. Многие рецепты она уже знала наизусть, жаль, не было возможности воспользоваться ими. Вот и сегодня при первой возможности Гая ускользнула подальше от глаз уже с утра всем недовольной Вии. Хотелось прикоснуться к матушкиному нехитрому наследству. Девочке казалось, что эти вещи до сих пор хранят родное тепло и запах.

Однако едва Гая открыла сундук, как послышался скрип ступеней и осторожные шаги, будто кто-то хотел подняться на чердак незамеченным. Девочка торопливо захлопнула сундучок и задвинула его в темноту угла, набросила сверху старый половик. Сама же бесшумно и быстро переместилась к слуховому окну. Из окна был виден берег речки и заречный лесок. Вот бы сейчас оказаться там! Гая смотрела вдаль, но вся превратилась в слух, пытаясь разгадать, кто же крадётся в её укрытие. Мачеха? Сводные братья, которые не упускали возможности зло пошутить над нежданной сестрой?

Чердачная дверца заскрипела, открываясь, Гая обернулась и наткнулась на холодный взгляд серых Вииных глаз, будто в прорубь ухнула посреди самых лютых морозов.

– Вот ты где ошиваешься! А я жду не дождусь воды речной, всех голодом заморить хочешь?

Девочка стиснула руки. Это была неправда, мачеха не посылала её за водой.

– А ну, марш на речку! Давно обед готовить пора.

Гая безропотно спустилась вниз, подхватила вёдра, да вдруг замерла – Тэль с утра пораньше наносил воды на три дня вперёд. Сердце оборвалось, предчувствуя беду.

Девочка стрелой взвилась на чердак. Мачеха явно задумала недоброе, она что-то искала, приближаясь к заветному тайнику. Гая, стараясь быть спокойной и почтительной, произнесла:

– Мати Вия, Тэль с утра воды наносил. Бочонок полный и кадушка до краёв.

Мачеха вздрогнула от голоса падчерицы. А Гая, набрав в грудь побольше воздуха, выпалила:

– Вы что-то потеряли, мати Вия? Вам помочь?

Мачеха злобно зыркнула на девочку, выпрямилась, уперла руки в бока:

– Помоги, помоги. Где сундучок с вещицами Агри?

– Не знаю, мати Вия. Отец сундучок снёс куда-то. Вернётся, его попытайте.

– Не знаешь, стало быть… А чего ты сюда зачастила? А?

– Я бы сказала, да осерчаете Вы, – Гая потупила глаза.

– Говори, как есть. Не трону.

– От братцев названных хоронюсь, больно пакостные они, будто свиньи лесные. Так и норовят уколоть побольнее словом, тычки да затрещины раздают, а потом Вам, мати Вия жалятся, будто я их обижаю, – Гая говорила, глядя прямо мачехе в глаза. Голос её чуть подрагивал. Вия же, от подобных дерзостей сначала опешила. А потом глаза выпучила, да как заорала, бросаясь к падчерице:

– Как ты сыночков моих назвала? Я покажу тебе свиней лесных пакостных! Места живого не оставлю!!!

Гая резво скатилась вниз по чердачной лестнице, метнулась во двор. Разъярённая мачеха почти не отставала. До заветной цели – ворота на улицу – оставалось всего ничего, когда на пути девочки возникли сводные братья. Младший ухватился за Гаин фартук, а старший подставил подножку. Тут и подоспела свирепая карающая Виина рука, размахивающая вожжами.

Вия била падчерицу остервенело, выкрикивая проклятья. И наверняка забила бы до смерти, да вдруг быстрой молнией метнулась к женщине ревущая взахлёб Юна. Корзинка, наполненная малиникой, которую малышка заботливо собирала с подружками в соседнем палисаднике и несла домой в предкушении восторгов и похвал от мачехи, покатилась по двору. Юна повисла на шее разгорячённой злобой женщины:

– Матушка, матушка, не надо! Не надо!

Вия будто очнулась. Выпустила из рук вожжи, посмотрела на распростёртую на земле падчерицу, отрешённо, но бережно оторвала от себя рыдающую малышку, машинально погладила её по головке и пошла в дом. Юна приникла к сестре, зашептала ей что-то нежное на ушко, отодвинув светлую прядь. Маленькие пальчики гладили растрепавшиеся волосы Гаи.

Младший сводный братец, Лир, тронул Юну за плечо:

– Ты не плачь. Она в порядке.

Гая, будто услышав его слова, застонала, чуть шевельнула руками. Старший, Кир, помог ей приподняться и сесть:

– Давай помогу тебе дойти до светлички. – Гая посмотрела на него, явно не узнавая, слабо улыбнулась:

– Тэль, я знала, что ты меня не бросишь. Лучше в баню.

Кир и Юна повели избитую сестру в баню. На её платье по всей спине расползались алые пятна. Лир опустил глаза. Алые пятна усеяли весь двор. Мальчик тряхнул головой – это была малиника, рассыпавшаяся из корзинки Юны.

Стукнули ворота, с рыбалки вернулся Тэль. Он окинул взглядом двор, побледнел. Лир потянул его в сторону бани:

– Она там. С матушкой опять не поладили.

– Отнеси на кухню, – Тэль сунул в руки Лира ведро, наполненное крупной серебристой рыбой, а сам быстро зашагал в указанном направлении.

У двери бани стоял Кир:

– Мы, правда, не думали, что так обернётся. Клянусь вечной властью Неумолимого Тода. Не знаю, что они с матушкой не поделили. Гая хотела убежать, а мы не дали. Если б знали наперёд – с места б не сошли, пальцем не пошевелили, пусть бы бежала себе.

Тэль посмотрел в его непривычно виноватые глаза, но ничего не сказал. Постучал в тёмную дверь:

– Гая, это я, Тэль. Можно войти?

В узкую щель высунулось бледное личико Юны:

– Принеси чистое платье, на заднем дворе сушится. А это повесь.

Тэль обернулся быстро. Вскоре Юна, вновь высунувшись за дверь, ухватила его за руку и втянула внутрь. Гая сидела на скамье в предбаннике с прямой спиной и смотрела в одну точку.

– Как ты, сестрёнка? – Тэль присел на корточки. Гая, решительно вздёрнула нос и, также не отрывая взгляда от невидимой другим цели, ровным голосом произнесла:

– Уйду я из дома, Тэль. Не житьё мне с мати Вией, и отцу одни печали. Всем лучше станет.

Юна тихонько заплакала.

Гая покидает отцовский дом

Поздним вечером заскрипели ворота, зафыркала на дворе Каурка – вернулся из своей таинственной поездки отец.

Дети уже спали. Только Вия услышала скрип ворот, засветила свечу, вышла навстречу. Глянула в усталые глаза мужа, кивнула согласно, пошла на стол собирать. Долго сидел Вик за столом, молча хлебал ушицу. А ещё дольше стоял потом на коленях у постели Гаи, наглядеться хотел на её родное лицо. Приблизил было руку светлые прядки со лба отвести, да побоялся неуклюже сон потревожить.

А Вия тем временем собирала узелок с пожитками падчерицы. Сложила всё необходимое, подумала, платок свой новёхонький добавила в узел да фартук, что для себя сшила недавно. Покивала головой, соглашаясь с собственными мыслями, и нырнула в постель. Только не спалось ей, всё ворочалась, мужа ожидая. Наконец, Вик зашёл в опочивальню, неспешно разделся, лёг под перину. Вия прильнула к нему кошечкой ласковой, зашептала:

– Не кручинься, любый. Так по справедливости будет: двое твоих, двое моих. Гая – девочка с характером, не пропадёт, на праздники приезжать к нам станет, глядишь, и стерпится со мной.

Вик обнял жену:

– Мудрая ты, Виюшка, повезло мне с тобой!

* * *

На утро отец обнял Гаю, усадил рядом с собой на лавку и объявил, что едет девочка в Дальний город, где ждёт её новая жизнь. Отец красочно расписывал, как необычен и прекрасен город, как сильно обрадуется племяннице дядя Ив, старший брат Вика, сколько нового откроется перед девочкой.

Гая слушала не перебивая, но чем дольше говорил отец, тем жальче его становилось. В какой-то момент Гае показалось, что отец вот-вот расплачется. Она прильнула к отцовскому плечу, обвила руками загорелую крепкую шею:

– Я буду очень счастлива в Дальнем городе, тятенька. Заработаю вам всем на гостинцы, приеду повидаться. А соскучусь раньше, грамотку напишу, ты же меня научил буквы выводить.

Отец провёл рукой по своему растерянному лицу, отирая незваные слёзы, погладил светловолосую головку, доверчиво склонившуюся к нему:

– Матушкин сундучок с собой возьмёшь. Твой он по праву.

Гая радостно вскинулась, расцеловала отца, сияя глазами. И метнулась на чердак. Вскоре вернулась, прижимая к себе драгоценность. Вия нахмурилась, однако перечить мужу не стала. Всё одно, по её слову выходило: не будет больше в доме строптивой девчонки.

* * *

Дальний город встретил Гаю весёлым уличным шумом и яркими огнями фонарей, добрались до него затемно на третий день пути. Девочка никогда не видела столько народу, разве что на ярмарках, куда отец несколько раз брал её вместе с Тэлем. Было дивно: люди в нарядной одежде никуда не спешили, чинно шествовали по широким тротуарам с пустыми руками. Неужто никаких дел не имеют?

Отец рассмеялся заливисто в ответ на дочкино удивление:

– Трудами день в городе наполнен, а вечером отдыхают люди, прогуливаются, беседы ведут на ходу, в театрах спектакли смотрят. Скоро ты и сама всё поймёшь.

Каурка звонко цокал копытами по булыжникам мостовой, неторопливо двигаясь меж высоких домов. Гая запрокидывала голову, чтобы увидеть верхние этажи диковинных каменных зданий.

– Тятя, а я тоже буду в таком доме жить?

– Обязательно, доченька, если сама когда-нибудь захочешь. Только не сразу. Дядька твой живёт в доме, похожем на наш, на берегу речки Качалки. Оно тебе привычней будет пока.

Отец натянул вожжи, и Каурка послушно замедлился, а потом повернул направо, на улицу, засаженную знакомыми деревцами. Белоствольные высокие, стройные берёзы приветливо кивали Гае своими золотистыми кронами, длинные ветви колыхались, как нежные руки. Девочка потянулась навстречу деревьям, в сердце разлилось тепло.

Около палисадника с пышной рябиной, густо усыпанной гроздьями густо-оранжевых ягод стоял коренастый темноволосый мужчина, очень похожий на отца, но с более твёрдым прямым взглядом. Он распахнул объятия навстречу гостям. Братья крепко обнялись и троекратно расцеловались. Потом дошёл черёд и до Гаи. Дядька Ив наклонился к девочке, заглянул в глаза и бережно обнял:

– Ну, здоровы будем, племянница. На матушку ты свою похожа глазами, доброй жёнкой она была. Думаю, поладим мы с тобой. – Дядька распрямился, погладил Гаю по голове и пригласил всех в дом.

За высоким добротным забором, выкрашенным в зелёный цвет, находился просторный двор. Налево располагались хозяйственные постройки. Девочка узнала амбар, конюшню, хлев, клети для кроликов и птиц. Хозяйство большое, как в селище, даром, что город.

Дядька Ив подмигнул отцу, кивая на засмотревшуюся Гаю:

– Домовитая девчонка, сразу к хозяйству присматривается, – и взял племянницу за руку. – Пойдём в дом, успеется ещё всё здесь осмотреть.

На высоком крыльце бревенчатого дома их встречала стройная молодая женщина в длинном тёмно-зелёном платье, украшенном узорной тесьмой. Фартук, повязанный поверх платья, тоже был расшит узорами. Голову покрывала кичка, которая не мешала любоваться изящными золотыми серёжками с лазоревым камнем. А уж от лазоревых бус Гая вовсе не могла оторвать глаз.

– Какая Вы красивая! – Выдохнула девочка. – Женщина мягко и ласково улыбнулась в ответ, протягивая навстречу руки. Девочка приняла объятия, утыкаясь носом в плечо тётушке. Повеяло таким родным, что в носу поневоле защипало. Нежные руки глади Гаю по голове и плечам:

– Ты дома, миленькая моя. Дома. Всё будет хорошо.

Гая в людях

Гая сновала по кухне, занятая приготовлением вечерней трапезы. Скоро семья соберётся вместе: тётушка Марфа с племянниками вернётся с прогулки, дядя Авдей – с работы. Хотелось порадовать родных, так тепло принявших в свой дом, чем-нибудь особенно вкусным.

Девочка окинула хозяйским взглядом уютную кухню, с удовольствием втянула воздух, наполненный ароматом доходящего пирога и принялась накрывать на стол.

Авдей держал лавку скобяных товаров, много трудился, и дела шли в гору. Особенное везенье началось после того, как брат привёз свою дочку, спасая её от новой сварливой и неласковой жены. Дядя был убеждён: племянница принесла удачу.

А разве нет? С тех пор, как девочка поселилась в его доме, перемены к лучшему трудно было не заметить. Помощник, с которым Авдей мучился несколько месяцев, хватаясь за голову от бестолковости юнца, стал вдруг проявлять сноровку. А началось всё с пирожков, приготовленных Гаей, которыми отобедал отрок. И раньше частенько купец угощал юнца домашними харчами, да всё не впрок шло, а тут – чудо просто! Самому же Авдею вдруг удалось договориться с новыми надёжными поставщиками. Народу в лавке, охотно покупающего товар, заметно прибавилось. Только подумал, что пора приглядеть новое помещение для торговли, тесновато стало в прежнем, как один из покупателей присоветовал отличное место. Дело сладилось враз, как по маслу, и переезд прошёл легко и быстро.

Тётушка вторила мужу: дети болеть перестали, да и проказничают куда меньше с тех пор, как все кухонные хлопоты взяла на себя принятая в семью девчушка.

Гая заливалась румянцем, слушая похвалу дяди и тёти, и мысленно благодарила матушку за поваренную книгу. Самые простые блюда, приготовленные по этой книге с матушкиными добрыми советами, становились изысканно вкусными. Да и готовить было – одно удовольствие. Гая улыбалась и напевала, заглядывая в тетрадь, исписанную родной рукой. Девочке и впрямь казалось, что книга волшебная, что по её пальцам струится особая сила, стоит прикоснуться к обложке, перелистать страницы.

Вскоре книжка была изучена так тщательно, что и открывать её особой нужды не было. Но девочка всё одно держала это сокровище под рукой.

Сегодня Гая сочинила новый рецепт и готовила на ужин пирог, какого не было в матушкиной тетради. Она с нетерпением ждала, когда же родные попробуют её творение. Переживала, понравится ли?

Новый пирог был принят с восторгом и благодарностями. Самым желанным отзывом стали просьбы двойняшек:

– Няня, няня, испеки ещё завтра такой!

– Да приестся поди каждый день одно и то же, – улыбнулась в ответ Гая.

Дядя неспешно собрал крошки в ладонь, опрокинул их в рот и произнёс:

– Искусницей стала наша девочка.

А юная мастерица погладила обложку матушкиной книги:

– Это мне родная помогает, будто рядом стоит всегда. А пирог в её тетрадку запишу, чтоб не забыть.

Так и начала Гая свои рецепты записывать на свободных страничках. А через год понадобилась ей новая тетрадь, и дядя с тётей подарили к Осенним праздникам нарядную, в кожаном переплёте, в два раза толще матушкиной.

И появилась у девочки мечта – открыть трапезную, чтобы в любой час туда каждый желающий мог зайти, отведать её чудесной стряпни, не только телесные силы укрепить вкусной пищей, но и душевные.

Перед сном грезила она, как станет взрослой, самостоятельной, успешной и приедет погостить в отцовский дом. То-то тятенька обрадуется, гордиться будет. А мати Вия всплеснёт руками, пожалеет, что выжила из дому падчерицу, может и слово приветливое вымолвит. А Гая не злопамятная, всем гостинцев городских привезёт: и отцу, и мачехе, и братьям сводным. А самые дорогие – Юне и Тэлю.

Засыпала девчушка со счастливой улыбкой. Снился ей то дом родной, каким при матушке был, то собственная уютная трапезная, то триумфальное возвращение в селище.

Мечты мечтами, только и наяву дело на месте не стояло. Слава о способностях юной стряпухи быстро разнеслась по околотку. Стали люди Гаю к себе приглашать по самым разным поводам: кому свадебное угощение нужно, чтоб молодые жили долго и счастливо, кому рожденье младенца отметить, здоровье и удачу к нему приманить. Да мало ли праздников в людской жизни больших и маленьких?

Так и разгорелась Гаина счастливая звезда, а ведь поначалу казалось, что только бездна чёрная впереди.

ЧАСТЬ 4. Молчание богов

День Посвящения

В долине у подножия Дивного холма царило оживление. Женщины утаптывали высокую траву – готовили место для праздничного стола. Мужчины чистили костровище. Беззаботные девушки и юнцы водили хороводы. Босоногая малышня играла в речные камешки, ребятня постарше соревновалась в меткости, бросая увесистую палку в башенку из полений. На каждом лице – радостное предвкушение большого праздника. Что и говорить, день Посвящения все ждали с особым трепетом. В этот день каждый прикасался к великим тайнам мироздания.

Отроки, которым предстояло пройти обряд, в полном молчании помогали взрослым. Трёхседьмичный обет абсолютного смирения прекратится после того, как Верховный Жрец огласит волю богов, и всем станет ведомо жизненное предназначение юнца. А пока знай работай руками, чутко слушай распоряжения старших и не перечь.

Ох, как же не терпелось Ису переброситься хотя бы парой фраз с закадычным другом! Хорошо Тэлю – он известный молчун, для него поди за счастье рот на замке держать. Вот и сейчас таскает камни, пыхтит сосредоточенно, по сторонам не смотрит. А если ты болтаешь даже во сне, каждая минута запрета на слова превращается в тяжкое бремя. Хвала богам, солнце к вершине Дивного холма клонится, скоро, скоро можно будет развязать язык.

– Давай, давай, поворачивайся шустрее, не то боги отвернут от тебя благосклонные очи, коль не успеем кисель сварить! – зычный голос заставил отрока подхватить вёдра и припустить со всех ног к речке Невеличке. Женский смех догнал его, подтолкнул в спину, Ис споткнулся и …

Искры всё ещё летали перед глазами, а чьи-то крепкие руки осторожно помогли повернуться на спину. Верный друг встревоженно заглядывал в лицо. «Ты как?» – спрашивали тёмно-карие глаза. Светло-синие подмигнули: «Жить буду!» Тэль кивнул, поднял раскатившиеся в разные стороны вёдра, направляясь к воде. Ис, поднялся, стиснув зубы от боли, прихрамывая, поспешил следом.

***

Над долиной, переплетаясь с ароматом цветов, плыли запахи свежего хлеба, ягодного киселя и мёда, тянуло дымом костра. Безмятежно-голубое небо быстро темнело, всё ярче проступала глубокая синева. И вот засияла рядом с тоненьким серпом луны первая звезда.

Верховный Жрец поднёс к губам искусно украшенный самоцветами рожок и звуки дивной нежной мелодии заставили притихнуть многоголосье, наполнявшее долину весь день.

Люди потянулись к высокому костру. Мужчины встали широким полукругом, между ними притулились детишки. Женщины и девушки, напевая тягучую песнь, по очереди бросали в огонь припасённое угощение: краюшки хлеба, пироги, горсти ягод и орехов, выплёскивали черпаки киселя и мёда. Пламя, искрясь, принимало подношения, жёлтые, оранжевые, алые языки взвивались всё выше. Верховный Жрец, не отнимая рожка от губ, внимательно следил за их пляской, ожидая особого, ведомого только ему, знака. Наконец, он торжественно кивнул, и к костру под предводительством наречённого Старшего Брата вышли босые отроки в длинных белых рубахах без опояски. Они трижды поклонились огню и преклонили колени. Женщины и дети встали за спинами взрослых мужчин, которые сомкнули круг, начав танец и песнь Силы.

Тэль стоял рядом с другом, заворожённо глядя в огонь. Он вслушивался в голоса, стараясь уловить высокий отцовский. Вдруг ему примерещилось матушкино лицо в глубине пламени, показалось, что её ласковая тёплая ладонь мягко коснулась щеки. И так легко стало на сердце, что захотелось раскинуть руки и взлететь!

Он вздрогнул от тычка в бок. Вереница отроков потянулась за Старшим Братом в сторону Дивного холма. Шествие замыкал Верховный Жрец. Всем остальным надлежало оставаться у костра, совершая торжественное круговое песнопение.

На вершине отроки встали поодаль от ритуального валуна, на который каждому из них надлежало взойти, обращая к богам горячую молитву о благословении, для каждого сегодня откроется, зачем он явился в этот мир, чему должен посвятить свою жизнь. Тэль знал, что друг грезил странствиями и музыкой, он мечтал бродить по земле, одаривая людей песнями, которые сами рвались из его уст. А к чему лежала душа Тэля? Он не знал. Его многое манило: и кузнечное дело, и землепашное, он с удовольствием мастерил из дерева как инструмент, полезный в хозяйстве, так и детские безделицы, метко стрелял, быстро бегал… а ещё любил читать книги, которые дозволял ему брать знахарь, когда выпадало свободное время. Тэль быстро обучился грамоте, Ису учение давалось не так легко. Друг смеялся, что ни в одну книгу не поместится столько песен, сколько он носит в своей голове.

Верховный Жрец выкликнул имя Тэля последним, ближе к рассвету. Его счастливые товарищи с трудом заставляли себя стоять на месте, хотелось бежать к родным, делиться открывшейся тайной. Однако правила есть правила, да и не маленькие, чай, уже, способны с порывами совладать. Ис, только что примкнул к прочим обладателям предназначения, во всю мощь своего горла прокричав: «Слава великим богам, изобретательным и непредсказуемым!» – за что получил строгий взгляд от Верховного Жреца и подзатыльник от наречённого Старшего Брата. Боги послали ему лиру и меч, нечасто отроку выпадало сразу два знака.

Тэль встал на валун, обратил лицо к небу, мысленно повторяя слова молитвы, вытянул вперёд раскрытые ладони. Младшие жрецы пропели несколько положенных строк, Верховный тряхнул чашу с рунами. Из гущи потемневших от времени маленьких дощечек выскользнула одна и легла в руки Тэля.

Жрецы изумлённо ахнули: впервые на их памяти боги не захотели раскрыть свой замысел смертному. Руна была пустой.

В поиске ответа

Ночная тьма истончалась, уступая место предрассветным сумеркам. Завозились в загонах коровы и козы. Из-под дверцы курятника вылез во двор рыжий красавец с алым гребнем и такой же бородкой, расправил крылья, по-хозяйски огляделся и, взлетев на забор, оповестил всех о наступающем новом дне. Тотчас же с разных концов селища его поддержали голосистые собратья, где-то забрехала собака. В дальнем конце улицы заиграла свирель пастушка. Во двор вышел Тэль с решетом зерна. Петух важно прошествовал к корыту в ожидании угощения.

Отрок привычно хлопотал по хозяйству: задал корм курам и козам, выгнал в стадо коров, навёл порядок в загонах и курятнике, подмёл двор, натаскал воды, – только мысли его были далеко от родного дома. Снова и снова крутились в голове картинки минувшего дня. Вот он стоит на валуне с пустой руной в руках. Вот Верховный Жрец говорит о чём-то с его отцом. Вот мачеха, уперев руки в бока, недобро смотрит то на пасынка, то на мужа.

– О чём задумался, сынок? – Тэль вздрогнул, он не слышал шагов отца.

– Тять, отпусти меня в люди. Слышал я нечаянно ваш вечерний разговор с Вией, не даст она тебе покоя.

Отец скукожился, вжал голову в плечи, опустил глаза в землю, а потом потрепал сына по щеке:

– Ничего, родной, ничего. А сходи-ка ты за советом к ведунье Рух. Вие скажу, что в город тебя с собой беру.

***

Лошадь резво бежала по хорошо накатанной дороге, не успел Тэль глазом моргнуть, а уж и прощаться с отцом пора – дорога в город в обход Глухого леса шла. Подхватил отрок узелок со снедью, получил отцовское благословение и потопал прямиком в чащобу непролазную.

Найти ведунью Рух – задача непростая. Не всякому тропинка к её дому под ноги стелется. Как знать, может и вовсе не солоно хлебавши воротиться придётся.

Под сенью вековых елей было сумрачно. Деревья поскрипывали, шуршала трава – в лесу шла своя жизнь, скрытая от глаз людей. Тэль прислушался, ему показалось, что кто-то горестно вздыхает и протяжно стонет. Он пошёл на звук, продираясь сквозь бурелом, и вскоре увидел лося, придавленного стволом упавшего дерева. Зверь выбился из сил, стараясь выбраться из своей ловушки, длинные сильные ноги беспомощно подрагивали, а в глазах было столько муки, что сердце отрока сжалось.

Тэль попытался сдвинуть коварное дерево в сторону. Напрасно. Тогда он нырнул под ствол, упёрся в него спиной, что было сил, поднатужился. Лось, почувствовав подмогу, затрепыхался, забился и выбрался на волю. Отрок в изнеможении упал на мох, тяжело дыша, и зажмурился. А когда открыл глаза, лес будто посветлел: трава стала ярче, деревья тоньше, прямо над ним качал ветками с крупными ягодами куст смородины. Неподалёку на берёзовом пне сидел пушистый чёрный кот с огромными зелёными глазами и не мигая смотрел на Тэля.

– Откуда ты здесь? – обратился отрок к коту, вовсе не рассчитывая на ответ. Кот мяукнул, спрыгнул на землю, выразительно посмотрел на разинувшего рот юнца и направился в глубь леса по узенькой тропинке. Тэль поспешил следом.

Долгой ли была дорога к дому ведуньи, короткой ли, никто никогда не мог сказать наверняка.

Рух встретила гостя у порога, приняла приветствие, усадила за стол. Ароматный чай вернул отроку силы и бодрость. Кот тёрся у ног, дождавшись окончания чаепития, запрыгнул на колени. Тэль почувствовал себя совсем как дома с матушкой, покуда не забрал её в свой Вечный край Неумолимый Тод. И слова полились рекой.

Ведунья внимательно выслушала горести юнца. А потом велела выбрать из букета полевых цветов три приглянувшихся, переплела их между собой, вокруг запястья гостя обвила и промолвила:

– Как увянут венчики да опадут, так и печали твои осыпятся мелким прахом, найдёшь свой путь и материнское благословение получишь. А теперь приляг отдохни, утро вечера мудренее.

Тэль почувствовал, как отяжелели его веки, в полусне пробормотал слова благодарности, растягиваясь на лавочке во весь рост, и уплыл в дивный мир, в котором матушка качала его с сестрами на качелях и пела весёлые песни.

Пробудило юнца яркое солнышко. Он потёр глаза, удивлённо озираясь вокруг. Впереди виднелась дорога, ведущая в город, позади – сумрачная стена Глухого леса. Неужто он прикорнул на травке под кустом, не решаясь войти в чащобу, да сон чудной увидел?

Браслет из цветов на запястье был ответом.

Новая встреча с ведуньей Рух

Аромат луговых трав и сосновых шишек, приправленный дурманящими нотками беленики, наполнял уютный домик, затерянный в дебрях Глухого леса. Ведунья Рух помешивала взвар черпаком с длинной изогнутой ручкой и пристально рассматривала клубы пара, поднимающиеся над чугунком. За её спиной раздалось чуть слышное жужжание:

– Приветствую тебя, мудрейшая Рух! Чем обязан неожиданному вниманию к моей скромной персоне?

– Здрав будь, Дун Кол! Небывало соскучилась по твоему занудству, – откликнулась хозяйка, не прекращая своего занятия. – Посмотри-ка сюда, что видишь?

Огромный майский жук, шурша радужными крыльями, завис над варевом, медленно покружил, разглядывая причудливые белёсые завитки со всех сторон, и плавно опустился на стол:

– У тебя всегда было идеальное чутьё на волшебство. Не перестаю удивляться, как ты умеешь разглядеть даже крупицу дара.

– В этот раз и без моего чутья понятно, что паренёк отмечен богами. Это увидел бы любой неопытный чародей. Я немного помогла ему очистить ум. Сегодня во сне явлюсь, подготовлю к встрече с тобой, чтоб карачун мальца не хватил, – Рух озорно улыбнулась, накрыла чугунок тяжёлой крышкой и придвинула гостю блюдце с запашистыми нежно-зелёными листочками. – Угощайся! Матюха специально для тебя в роще у Калинова моста собрал.

* * *

Ночь вступила в свои права. Угомонились шумные люди и звери, оживились те, кому свет луны милее света солнца.

Рух вслушалась в уханье филина, удовлетворённо кивнула и принялась разбрызгивать травяной взвар, приготовленный днём, вокруг себя. Капли зависали в воздухе, нанизываясь на тонкие серебристые лучи от серпика месяца и на золотистые лучи звёзд. Нити сплетались в невесомое полотно, будто искусная мастерица ткала ковёр на невидимом станке. И вот уже перед ведуньей предстал спящий на охапке сена Тэль. От него отделился лёгкий полупрозрачный силуэт. Полотно раздвоилось – на одном юнец сопел, подсунув под щёку кулак, а второе наполнилось красками и звуками. Полупрозрачный отрок, казалось, обрёл плоть и кровь. Он бодро шагал по склону Дивного холма, любуясь безмятежностью летнего дня. Левое запястье обвивал браслет из луговых цветов.

Ведунья скользнула на вершину холма. Тэль ничуть не удивился, увидев Рух у ритуального валуна, почтительно приветствовал её и замер, не решаясь задать вопрос. Читать его сердце было легко.

– Мы виделись наяву. А вот сейчас встретились в твоём сне. Только главная встреча ожидает впереди, ты и освоишь множество премудростей, научишься управлять Силой, которая дремлет в тебе, с помощью Учителя, уготованного богами.

– А как я узнаю Учителя?

– Посмотри-ка себе под ноги. Что видишь?

– Траву, цветущий бессмертник, жука на нём, порхающую бабочку, – послушно перечислил юнец.

– Достаточно, – улыбнулась ведунья. – Запомни увиденное, пригодится.

Тэль хотел расспросить подробнее, но Рух исчезла.

* * *

Сегодня, как и всю последнюю седьмицу, Ис поднялся задолго до рассвета. Теперь его день начинался с выполнения Правил Воина: он усердно закалял тело и дух, готовясь присоединиться к отряду юнцов, коим выпало такое же предназначение. А после полудня упоенно музицировал на рожке, свирели и самодельной арфе, сочиняя духоподъёмные гимны. И только поздно вечером удавалось заглянуть к закадычному другу, который пребывал в смятении после памятного дня.

Ис едва собрался опрокинуть на себя ведро ледяной колодезной воды, как над забором появилась взъерошенная голова Тэля. По лихорадочно блестящим глазам было понятно – случилось нечто важное.

Сбивчивый рассказ о блуждании по Глухому лесу и встрече с мудрейшей ведуньей Рух во сне и наяву привёл будущего воина в полный восторг. Он прыгал вокруг друга, ходил по двору колесом и кричал шёпотом, чтобы не разбудить до времени свою большую семью (особенно немногословного сурового отца):

– Садовая голова! Ты что, не понимаешь, это же во сто крат лучше, чем любое известное предназначение?! Задача такая огромная, такая важная, что её нельзя вываливать за раз. Ну, скажи, скажи, к кому ещё Рух приходила во сне без мольбы о помощи?

– Может, и приходила к кому. Разве станут об этом болтать?

– Да брось. Ты – единственный. – Ис, наконец, плюхнулся рядом с Тэлем, хлопнув себя по лбу. – Я понял. Тебе предстоит спасти мир.

Новоявленный спаситель мира махнул рукой, дескать: ну, ты загнул. Цветочный браслет на запястье зашуршал, рассыпаясь мелкой пылью.

ЧАСТЬ 5. Заботы Тода

Первая встреча с учителем

Карие глаза Тэля поневоле наполнились слезами. Отрок завистливо вздохнул, глядя на тренировку друга детства. Тот знал, какую роль приготовила ему Судьба, и старательно готовился к предначертанным героическим событиям. А вот Телю Судьба предпочла не открываться. Три дня назад на Круге Посвящения он вынул пустую руну. А это означало, что ему предстоит ещё один год до следующего Круга жить на правах ребёнка в доме, где заправляла мачеха. То есть, не жить, а мучиться. Мачеха была прямо как из старой сказки: выжила из родительского дома старшую сестру – её отдали в люди, младшую падчерицу и пасынка нещадно нагружала работой.

Трудиться отрок умел и любил. Это не было бедой. Бедой была грубая ругань и побои, которыми мачеха щедро вознаграждала неродных детей по поводу и без. Отец глотал слёзы, тайком совал детям припасённый кусок сахара или пряник и ни слова не мог сказать поперёк злобной жёнушке.

Тэль не сердился на отца, помнил, что и при матушке тот не был речист. Только матушка солнышком всегда сияла. Её света хватало и на детей, и на мужа, и на соседей. Для любого находила ласковое слово, от которого теплело на душе. Отрок помнил ласковые руки матушки, её нежный голос, лучистые серые глаза. Вот было бы здорово вынуть руну Мага. Хотя бы через год. Он бы отыскал способ вернуть матушку в свою жизнь.

Перед носом Тэля завис крупный майский жук с необычными радужными надкрыльями.

– Грустишь? – Прошелестел вопрос. – Напрасно. Пустая руна – открытый путь. Ты сам волен выбрать своё предназначение.

– Да ну? Почему же старейшины Круга мне велели ждать ещё год?

– Не доверяют тебе, мол, мал ещё, – жук проскрежетал слово «мал» особо выразительно. Отрок нахмурился. – А ты знаешь, чего хочешь. И я могу помочь тебе осуществить задуманное. Позволь представиться – Дун Кол, древнейший маг, проводник-междумирец. Таращиться будешь или действовать?

Глаза Тэля радостно заблестели.

***

Явиться ночью к Одинокому Валуну, что прятался в Туманном логу, было несложно. Летом отрок спал во дворе, и его уход никого не встревожит до самого рассвета.

Дун Кол мягко светился в лунных лучах.

– Положи правую длань на валун, а левую на сердце. Закрой глаза. Думай о том, где хочешь оказаться.

Тэль послушно выполнил указания. Казалось, ничего не произошло, только на веки вдруг легли лёгкие солнечные лучи. Отрок распахнул глаза, перед ним расстилался бескрайний луг, усеянный цветами. Издалека навстречу ему по высокой траве бежала матушка, такая, какой он помнил её с малых лет: длинное светлое платье, тёмный фартук, тёмно-зелёный платок, скрывающий толстые каштановые косы.

Раствориться в объятиях матушки – долгожданное блаженство. Её руки ерошат волосы, сжимают плечи, баюкают. Счастливый смех звучит песней.

Отрок потянул матушку к Одинокому Валуну. Но она отрицательно покачала головой, ласково глядя на сына:

– Я не могу вернуться, родной. Меня привёл сюда Неумолимый Тод, перерезающий нити жизни. Только за ним я следую теперь через границы миров, а он никого не переводит дважды через одну границу. Ты же возвращайся. Всеблагая Матерь наделила тебя великой силой, способной защитить людей. Ты нужен своим сёстрам, своему отцу и будущим детям. Будет трудно, сынок, коснись хоть мысленно моего оберега, я услышу тебя, где бы ты ни был, и поспешу на помощь, – с этими словами матушка надела на шею сына кулон-капельку на витой цепочке, поцеловала его в лоб и исчезла, как не было.

А Тэль вновь стоял у Одинокого Валуна, залитого лунным светом. Дун Кол по прежнему мягко светился в лунных лучах.

– Скажи, древнейший маг Дун Кол, как попасть в школу Всесилия?

Маг некоторое время молчал, а потом торжественно произнёс:

– Не каждый способен осознать необходимость в знаниях управления природной силой. Считай, ты принят в эту школу, Тэль. Отныне я твой наставник.

* * *

Не каждому, ох не каждому выпадает удача встретить в этой жизни своего Учителя. Не иначе Тэля при рождении поцеловала в темечко Всеблагая Матерь. Старцы говорили, что она самая верная защитница рода людского и всегда стоит рядом с роженицей, принимает малыша в объятия, одаривает Судьбой и Силой по решению богов. Любит всех, а поцелуем своим награждает только избранных, и это знак особого благоволения.

Началась у отрока совсем другая жизнь. Днём всё шло своим чередом: хлопоты по хозяйству, добыча рыбы, починка инструментов… В селище у каждого человека дел полно от зари до зари. Вот и Тэль только успевал поворачиваться, а в любую свободную минутку тренировался мыслеобразы яркие создавать, как Дун Кол велел – древнейший маг, проводник-междумирец.

А уж только сгущались сумерки, да затихал дом, опрокидываясь в желанный сон, прилежный ученик спешил к Одинокому валуну на перекрёстке. Каждую ночь проводил наставник новый урок, строгим был, взыскательным. Отрок прилежно повторял упражнения. Сначала действия его были неуклюжи и бестолковы. Но наставник не серчал – объяснял, показывал, хвалил за малейший успех. И мало-помалу Тэль становился всё более ловким и умелым. Настал день, когда он удостоился высочайшей похвалы Учителя, создав мыслеобраз Гаи, старшей сестры, отправленной мачехой в люди. Гая месила тесто, напевая весёлую песенку, правая щека и нос в муке. Дун Кол одобрительно пощёлкал радужными крыльями и важно изрёк:

– Весьма достойно. Она выглядит живым человеком, не куклой бездушной. Она двигается и говорит. Ты готов, мой ученик, к следующему шагу.

Тэль с восторгом смотрел на сестру. Он очень скучал по Гае, по её шуточкам и дерзким выходкам, которые восхищали даже сводных братьев, но выводили из себя мачеху. Сестра всегда понимала его с полуслова, как и он её. И вот сейчас Гая хлопотала на кухне такая настоящая, что отрок поневоле протянул к ней руку, желая похлопать по плечу, мол, посмотри – я рядом. Рука провалилась в пустоту, а Гая исчезла.

Тэль растерянно оглянулся на Дун Кола. Тот шевелил усами и молчал. По нему никогда невозможно было догадаться, что тот думает сию минуту: осуждает, равнодушен, злится или радуется.

– Учитель, можно ли встретиться с тем, чей мыслеобраз ты создал столь достоверно? Как это сделать?

– Именно этому я и намерен научить тебя теперь. Сосредоточься. Верни сестру на прежнее место. Хорошо. А теперь умом помести себя рядом с нею. Не спеши, иначе испугаешь Гаю, явившись одной головой или половиной себя.

Юнец с удивлением осмотрелся. Он стоял посреди уютной светлой кухни напротив милой сестрицы, которая и впрямь месила тесто. За её спиной пыхала жаром печь, на стене тикали ходики. Часы вызвонили красивую мелодию. Гая подняла глаза и, увидев брата, ойкнула, всплеснула руками, и запинаясь о половики бросилась его обнимать. Руки поймали лишь воздух. Тэль зачастил:

– Гая, слушай! Я научился представлять тебя, будто правда вижу, и сам приходить. То есть, не сам, а как бы во сне, но только наяву. Ну, ты поняла. Скоро приду ещё и всё-всё тебе объясню. Только это большой секрет, никому ни гу-гу!

Сестрица смотрела на него во все глаза и кивала. Она всегда поддерживала любую затею брата, даже самую невероятную или глупую. Почему бы не поверить ему сейчас?

– Я придумал, как нам вернуть… – Тэль осёкся, осознав, что вновь стоит перед Дун Колом, точнее, что он здесь и стоял, сделав Учителя невольным свидетелем долгожданной встречи и своего откровения.

Радужные крылья поскрипывали неодобрительно, усы шевелились осуждающе. Или это показалось?

Смотрины

Неумолимый Тод потрепал за мохнатое ушко сопровождавшего его кота Матюху:

– Жди меня здесь, скоро вернусь.

Ему не удалось убедить Рух, что нет нужды в такой заботе: появиться на людях с приметным котом – всё равно что громко крикнуть, кто он есть. Нет, заявить о себе во весь голос ещё успеется. Ежели и дальше спираль Тьмы будет закручиваться так же быстро, ничего другого не останется. Однако, есть надежда обрести помощников. Именно это и привело его в скромный мир, затерянный среди множества других, маленький и уютный, словно домик ведуньи Рух.

Тод первым делом посетил её. Чуть свет он отправился прямиком в Глухой и с первыми проблесками зари постучал в оконце. Ведунья не удивилась. Она всегда чувствовала, когда неумолимый Тод собирался нанести ей визит.

Всемогущий бог тоже давно ничему не удивлялся в этом мире кроме способности лесной девы направить ход его мыслей в новое русло. Вот и сегодня он намеревался призвать Рух в Центральный мир, её силы скоро понадобятся там – это ясно, как белый день. А ведунья надоумила пойти в селище – она назвала это «смотрины» – дескать, живёт там способный мальчонка, Дун Кол недавно взял его в ученики. Это был серьёзный аргумент.

Тод покачал головой и усмехнулся в седые усы, вспоминая, как Рух хлопотала, чтобы Матюха вывел гостя на ровную дорогу. Во истину женское сердце не подвластно разуму, будет болеть о всемогущем боге, как о дитяте малом.

* * *

Весть о том, что в селище пришёл странствующий сказитель, слепой гусляр Рад, быстро разнеслась меж людьми, и потянулись они на берег речки Шумной.

Неподвижные глаза сказителя были устремлены, казалось, к далям, недоступным простым смертным. Если бы слушатели знали, насколько близки к истине, рухнули бы на прибрежный песок в величайшем страхе и благоговении. Но они не догадывались об этом и с удовольствием внимали песням старца.

Ис, Тэль и Юна тоже пришли на берег. Они от души хохотали во время шуточных куплетов, замерев, внимали былинным песням о героях.

Давно уже в небе угнездилась круглая луна, а народ просил сказителя петь ещё и ещё. Ис видел, что старец утомился, и неожиданно для себя вдруг опрометью бросился к нему, преклонил почтительно колена:

– Разреши, старче, развлеку людей весёлой песенкой, а ты отдохнёшь.

Тод протянул руку к отроку, возложил длань на чело, а потом передал гусли со словами благодарности. Мальчуган сиял, в толпе зашептались. Ис ударил по струнам, запел звонко и задорно. Односельчане один за одним потянулись в круг, и вот уже лихо отплясывали, похохатывая и красуясь друг перед другом.

Песня смолкла. Кто-то крикнул:

– Ай, да молодец, знай наших!

– Вижу, приняли тебя гусли. Будь им добрым хозяином, – торжественно произнёс Тод, а потом дал ещё какие-то наставления, склонив голову к отроку.

Ис озадаченно кивнул, поклонился и отошёл в сторонку, к своему задумчивому другу.

Тэль отплясывал вместе со всеми, но едва весёлая мелодия смолкла, в его ушах вновь зазвучала последняя былинная песнь старца:

…Через пространства и миры

Пройдёшь во имя жизни.

Пусть сила дремлет до поры

И спутники капризны.

Преумножая божий дар,

Утешишь сердце Тода,

Соскоблишь копоть и нагар

С лампады Круглогода.

Запомни мой наказ, сынок,

Неси его, как знамя:

Гони сомненья за порог,

Спасая жизни пламя.

Тэлю казалось, что эта песнь звучала только для него.

Он и не заметил, как очутился вместе со счастливым Исом и без умолку трещащей младшей сестрой Юной, которая держала за руку сказителя, у ворот своего дома. Ворота распахнулись, навстречу почётному гостю с поклоном выплыла мачеха:

– Наш дом счастлив открыться вам, славный гусляр Рад. Повечеряйте с нами, да ночлег примите.

Тайна – камень на сердце

Травы, устилавшие склон Дивного холма, источали медвяный аромат, обласканные заходящим солнцем. Ис поднимался на вершину, крепко прижимая к себе гусли, подаренные слепым сказителем. Ему предстояло важное дело, о сути которого не следовало говорить никому, даже закадычному другу, точнее – уж ему-то ни в коем случае. Так наказывал Рад.

Что-то скрывать от Тэля было непривычно. Ис долго думал, как выполнить наставление сказителя и не обидеть друга, подбирал слова. Так ничего путного в голову и не пришло, промямлил какую-то ложь и торопливо сбежал домой, дескать, мамка волнуется уже. Было стыдно. В щёлочку он видел, как приятель задумчиво чертит на земле прутиком какие-то знаки и сгорал от любопытства, что же это. А вот посмотреть не успел, стадо бурёнок, что возвращалось с дневного выпаса, затоптало послание.

Ис тряхнул головой, льняные кудряшки задорно подпрыгнули – всё будет хорошо, на навечно же этот обет молчания. Вот бы подробнее расспросить мудрого сказителя, зачем такая секретность?

На вершине отрок огляделся. Он тысячу раз прибегал сюда и с друзьями, и в одиночку, знал это место, как дом родной. И всё же сегодня его сердце прыгало воробьём. Мальчик сел, прислонившись спиной к огромному валуну, положил на колени гусли. Последний луч заката коснулся струн. Ису послышался тихий звук, он подхватил тающую ноту, пальцы легко запорхали над инструментом. Мелодия, нежная и печальная, заскользила вслед за солнцем, рассыпалась по траве, поплыла навстречу темнеющему небу. Казалось, именно благодаря звукам, одна за одной вспыхивают в далёкой вышине звёзды.

Вскоре юный музыкант почувствовал, что не один на вершине Дивного. Он доиграл мелодию и посмотрел вокруг. Тут и там, кто дальше, кто ближе на траве сидели прекрасные девушки и роняли жемчужные и серебряные слёзы. Одна из них, светловолосая и тоненькая, подошла к Ису совсем близко:

– Ты сумел заставить нас печалиться, сумеешь ли развеселить?

Руки отрока снова запорхали по струнам. Мелодия вырвалась озорным ручейком и всё задвигалось, закружилось в задорном танце. Лица девушек просветлели, глаза заблестели, на щёчках заиграли ямочки. Самая смелая запритопывала и захлопала в ладоши в такт музыке, остальные подхватили, и начался весёлый перепляс. Трава колыхалась без ветра, позвякивали синеголовые колокольчики, подпрыгивали, перестукиваясь друг с другом небольшие камушки, что прятались прежде в тени валуна. Ночные птицы сновали среди девушек, присвистывая.

Порыв тёплого ветра подхватил последний аккорд и улетел с ним куда-то в сторону Глухого леса.

Девушки сбились в тесный кружок и о чём-то зашептались. Вот старшая снова выступила вперёд:

– Ты искусный музыкант, мы хотим отблагодарить тебя, пригласить в наше царство.

– Успею ли до рассвета домой вернуться? – обеспокоенно спросил Ис.

– Нужно спрашивать по-иному: захочется ли возвращаться? – рассмеялась светловолосая.

Отрок решительно махнул рукой:

– А что ж и не погостить у вас? Нигде я ещё и не был дальше родных мест.

Девушки взялись за руки, завели протяжную песню, засеменили друг за дружкой, выплетая по траве затейливые узоры. А потом выстроились парами, подняв вверх сцепленные руки. Старшая поманила Иса, легонько прикоснулась пальцами к его ладони, повела за собой по этому живому коридору.

И вдруг всё закрыл туман, только девичьи голоса по-прежнему звучали рядом. А потом враз засияло яркое солнце. Отрок от неожиданности зажмурился. Его проводница засмеялась, будто хрустальные бусины зазвенели:

– Встречайте нового короля, искусники! Он первый среди лучших, он заставил нас плакать жемчужными и серебряными слезами. Он заставил нас плясать. Он освободил всех сестриц от проклятья бесстрастия.

Ис в недоумении крутил головой налево и направо. Повсюду были празднично одетые улыбчивые люди. Они приветливо махали ему руками, кричали приветствия, будто всю жизнь ждали его появления. Не успел он опомниться, как его сопроводили в богатый терем и водрузили на голову корону из чистого золота.

И началась у отрока совсем иная жизнь, не такая, как в селище. Любое желание исполнялось, едва возникало в голове. Все его любили, восхваляли. Играть на гуслях, весело петь и плясать можно было день на пролёт. Лакомства на столе не переводились. А ночью утопал он в мягких перинах, обещающих сказочные сны.

Только вот плохо спалось Ису. Мечтал он очутиться на берегу речки Шумной, ловить рыбу вместе с Тэлем. Или пойти вместе в лесок у селища по грибы. А то можно было бы растянуться на поляне у подножия Дивного и смотреть на зелёных кузнечиков и божьих коровок, а потом на облака. И рассказывать друг другу всякие небылицы, хохотать от души. Или мечтать о том, как пойдут странствовать по свету.

Всхлипнул Ис поневоле: друга обидел, как домой вернуться – не ведомо, исполнил ли завещанное сказителем Радом – не понятно. Сбежать бы! Только как?

– Тягостно тебе у нас, Король-искусник, – раздался хрустальный голос за спиной.

– Не могу я быть королём, Элия, для другого, видать, уродился. – Отрок стянул с головы корону. – Пожалуйста, помоги мне вернуться домой.

– Ох, не рады будут жители королевства, – нахмурилась светловолосая.

– Зато рыжебородый Пий возрадуется, я точно знаю, – улыбнулся Ис. – Сохнет он по тебе, хочет, чтобы его за руку в хороводе вела.

– Много ты понимаешь! – Элия залилась румянцем. – Ладно, Тод наказывал не неволить тебя. Пойдём.

И снова сестрицы затянули протяжную песню, выплетая узоры. Снова выстроились, образуя живой коридор. Зажмурился Ис. А как открыл глаза, увидел знакомую вершину Дивного и солнце, что едва-едва выглянуло из-за горизонта. Порыв тёплого ветра донёс до него нежные голоса:

– Помни о нас! Пой всегда! Ты искусник!

Ис повернулся в сторону селища. К Дивному холму спешила маленькая фигурка верного друга.

ЧАСТЬ 6. Учени