Читать онлайн Путь к себе бесплатно

Путь к себе

Сосна желаний

Если вы будете иметь веру с горчичное зерно

и скажете горе сей: «перейди отсюда туда»,

и она перейдет; и ничего не будет

невозможного для вас (Мф. 17:20).

Если бы в тот поздний дождливый апрельский вечер идти по тихой улочке одного большого города и заглянуть в кафе со сладким названием «Ирис», там в полумраке за накрытыми красными скатертями столиками можно было бы застать трех посетителей. Они не были знакомы и сидели отдельно. Девушка лет двадцати пяти, худенькая, с тонким носиком, усердно старавшаяся скрыть лицо за длинными каштановыми волосами, сидела и глядела на скромную овощную закуску. Мужчина, которому можно было дать от тридцати пяти до сорока пяти, часто озирался по сторонам, иногда что-то неслышно нашептывал себе под нос, изредка закусывая водку кусочками сыра. Крепкий мужчина, выглядевший лет на пятьдесят, в хорошем и явно не дешевом темно-синем костюме в полоску; его красное лицо и размашистые жесты явно говорили, что он изрядно выпил.

В ту минуту, когда часы показали полночь, в центр зала вышёл официант с большой деревянной вазой и громко объявил:

– Уважаемые посетители! Сегодня понедельник, вас немного, но, может быть, это и хорошо. Согласно нашей традиции, ровно в полночь мы раздаем добрые пожелания. Они в этой вазе. Засуньте в неё руку и вытяните бумажку, только одну, пожалуйста.

Официант подошёл к девушке. Она сунула руку в вазу и вытащила небольшую свернутую бумажку, медленно развернула её и прочла: «Чувствуйте то, что не чувствуют другие». С разочарованным видом девушка аккуратно сложила бумажку и спрятала её в своей сумочке. Пока она делала все это, локоны волос обнажили лицо, и официант увидел большое невзрачное родимое пятно на левой щеке девушки. От неожиданности его брови дернулись. Но даже такое, казалось бы, незаметное движение не ускользнуло от глаз девушки, она отвернулась.

Потом руку в вазу засунул мужчина с сырной тарелкой. Вытянув сверточек, он развернул его своими тонкими пальцами и прочел: «Вам подарят тепло». С горькой улыбкой мужчина смял записку и положил её в карман брюк.

Наконец официант подошёл к крупному мужчине. Тот глянул на официанта и сказал:

– Зачем мне это, а? Ну зачем? Не нужны мне ваши фантики. Что я с ними стану делать?

– Попробуйте. Вот увидите, пожелание сбудется, – спокойно ответил официант и подал вазу мужчине.

Тот, кряхтя, сунул руку и вытянул сверточек, развернул его и хотел было начать читать вслух:

– Вы сту…

– Ой, подождите! – перебил его официант. – Это пожелание сбудется только в том случае, если кроме вас никто о нем не узнает.

– Вот ещё фокусы! – воскликнул мужчина, однако прочитал про себя: «Вы ступите на твердую почву». – Не верю я в такие пожелания-предсказания.

Мужчина говорил громким грудным голосом, во всём кафе его было отчетливо слышно, поэтому двое других посетителей смотрели в его сторону.

– Знаете, – сказал официант, – владелец нашего кафе тоже не верил в предсказания и фанты. А потом у него появилось это кафе именно благодаря пожеланию. – Официант повернулся так, чтобы его слышали все трое посетителей. – Если хотите узнать, как это получилось, приходите завтра к шести вечера, он сам будет тут и вам объяснит.

– Да ну! – громко произнес пятидесятилетний мужчина. – Это только ваши приманки, чтобы мы сюда пришли.

– Приходите завтра, узнаете, – только и сказал официант, уходя.

Тремя совершенно разными дорогами попали полуночные посетители в кафе. Девушка, имя её Лиза, родом из дальнего поселка. Всё детство провела со своими родителями и двумя старшими сестрами. Она почти не выходила из дома, даже подруг у нее, можно сказать, не было. А причина этого – причина в некрасивом родимом пятне, закрывавшем с рождения чуть ли не пол-лица. Из-за этого пятна Лиза считала себя самым несчастным человеком. С нею не хотели водиться даже девушки, а парни… те так просто насмехались. Она давно поняла, что никакого будущего в её маленьком сельце у неё нет. Лиза надумала уехать в большой город, где можно теряться среди людей, скрывать под волосами свою ужасную метку.

Почти десять лет назад, оставив родных дома, она приехала в город, где поступила учиться медицине и стала медицинской сестрой в больнице. Отчасти её план удался. Знакомые, коллеги по работе привыкали к её виду, а прохожие редко обращали внимание, к тому же маскировка волосами помогала скрыть изъян.

Три года назад в больницу пришёл работать молодой доктор. Лиза с первых дней обратила на него внимание. Пусть сам он был не красавец, её магнитил к нему умный взгляд. Разными правдами и неправдами Лиза устроилась работать в то отделение, где вел свою практику молодой доктор. Она ничем не выдавала ни ему, ни кому бы то ни было своего отношения. Доктор был к ней равнодушен, впрочем, как и ко всем остальным коллегам. За годы работы она не выдала себя ничем, но природа не могла бесконечно молчать внутри молодого девичьего организма. Приходя к себе домой, если комнатку в общежитии можно назвать этим словом, она часто изливала слезами в подушку свои эмоции. Однажды она рассудила: нахождение рядом с доктором начинает доставлять ей не радость, а мучение, и, если так пойдет и дальше, можно попасть в другую больницу, психиатрическую, и уже не работницей, а пациентом. В её головке родился план. Она должна открыться ему и признаться в своих чувствах. Конечно, он отвергнет ее, даже, возможно, прогонит. После этого она не сможет более работать в той больнице и уйдёт, найдёт другое место.

И вот в тот самый ненастный апрельский день она решилась. Улучив момент, когда тот самый доктор в ординаторской находился один, она вошла туда и почти скороговоркой выдала ему заранеё заученный текст с признанием, после чего рухнула на соседний стул, закрыла лицо руками и стала ждать приговора. Судья, то есть доктор, медлил. Лизе казалось, прошёл час, пока она ждала целых три минуты. Доктор сказал: «Не волнуйтесь, это пройдет. Сейчас я выпишу вам медикамент, чтобы успокоиться». Дальше Лиза уже не слышала. Она выскочила из ординаторской и, не помня себя, примчалась в свое маленькое гнездышко. «А чего я ждала? – вопрошала она у себя сквозь рыдания. – Надеялась на чудо?» А «чуда» не случилось. На этот случай она все уже решила, с завтрашнего дня в отпуск, а пока – в бар, в кафе, куда угодно, залить горе, только бы не сидеть одной.

Александр – так звали мужчину с тонкими пальцами, попавшего в «Ирис» апрельским вечером. С раннего детства мальчика считали умным. Он окончил университет, получив специальность учителя истории. Ещё во время учебы познакомился с девушкой, которая стала его женой. Александр мечтал о спокойной жизни, а вот его жена была его противоположностью. Её страстный темперамент привлек молодого паренька, и он попался, как комарик в паутину. Спустя несколько месяцев после свадьбы он уже не понимал, как их вместе свела судьба.

После учебы его пригласили работать в библиотеку, он согласился. Там ему, по большому счету, нравилось: спокойное место, где он много времени мог посвящать своему хобби – Александр писал стихи и поэмы. Не нравилась это работа только его жене. «На такую зарплату, как у тебя, – выговаривала она ему, – только куры могут жить и питаться, а нам с тобой этого недостаточно». Он разводил руками и ссылался на то, что так уж платят в библиотеке. Супруга не унималась и то и дело подначивала супруга сменить работу или подрабатывать где-то ещё.

Со временем он старался больше времени проводить в библиотеке, возвращался домой поздно. Жене и это не нравилось, она бросала ему в лицо подозрения в неверности, но все они были совершенно беспочвенны. Так текли годы. Александр изливал свои эмоции и настроения в стихах. Иные из них он с гордостью читал жене. Она комментировала примерно так: красиво, красиво, однако было бы ещё красивее, если бы ты печатался за деньги. Со временем творения Александра впитывали и отражали всю глубину той несчастной жизни, которая была ему уготована. И вот уже, не заметив как, он оказался окутан депрессией, словно гусеница куколкой – не выберешься.

Однако сколько ни пили полено, все равно когда-то оно распилится. И вот с зимы Александр задумал, каким образом ему избавить себя от нравственных страданий, покончить со всем разом, покончить раз навсегда. Странно, но он даже воспрянул от этой идеи, у него появилась цель. А всего-то и нужно – забраться на крышу и прыгнуть вниз. И он стал настраиваться, день за днем продумывая детали того, как совершить акт святого освобождения от пут жизни – а он называл это именно так. Богатое воображение чертило и рисовало разные планы. Парадоксально, но именно эта идея и давала смысл его жизни!

В апрельский понедельник вечером он вернулся домой необычно рано. Жены не было. Он прождал её довольно долго и накрутил в своих мыслях невесть что о том, где она находится. И тут дверь отворилась, и она вошла. Словно в подтверждение самых гадких мыслей Александра, жена была весела и от неё исходил ароматный шлейф недавно выпитого алкоголя. Сердце упало в груди Александра, он как-то весь согнулся, без слов оделся и вышёл вон. Не разбирая дороги, он прошёл пару кварталов, потом поднял голову, оглядывая крыши. К тому дню его план «освобождения» был полностью разработан, и наступил час реализации.

Как чумной, бедный худощавый человек поплелся к тому дому, где загодя присмотрел возможность проникнуть на крышу. Взобравшись по лестнице на чердак, он ощупью нашёл выход на крышу. Ещё несколько секунд – и вот он уже на покатой скользкой крыше рядом с трубами, далеко внизу шумит город, прохладный ветер заставляет ежиться, а он стоит и смотрит вниз. Пора, решил Александр и пошёл к краю.

Когда до козырька оставалось всего ничего, случилось невероятное: он поскользнулся, съехал вниз по кровле, упал и уперся ногой в ограждение на козырьке; казалось, ещё чуть-чуть – и он рухнет на мостовую. Ладони вмиг стали потными, сердце запрыгало в груди – он испугался! Так сильно испугался, что замер и решил ползти обратно, но и тут боялся, как бы не поскользнуться снова и не свалиться с крыши, уже против своей воли – а ведь это так страшно! Александр ползком добрался до входа на чердак и влетел в него. Потом быстро-быстро, как бы кто не закрыл вход на чердак, он выбрался на лестницу и стремглав вылетел на улицу. «Ну вот, даже и это не смог сделать, тряпка!» – сказал он сам себе в сердцах, бредя по улице, глядя пустым взглядом в мостовую. Куда и зачем идти, он не понимал. Так и шёл до того, пока не увидел дверь с надписью «Кафе “Ирис”».

Как же попал в кафе человек в хорошем синем костюме? Он попал туда не случайно. Лишь он родился, родители заметили, что ребеночек крупный, и на том основании назвали его Петром, рассуждая так, что это имя могут носить только величественные люди. И сын ничуть не обманул ожидания родителей. С детства отец приучил его заниматься лыжами. Огромное количество времени, проведенное Петром в этих занятиях, сформировало у него особенную привычку: при ходьбе он двигался плавно, низко неся ногу над землей – ну ни дать ни взять лыжник на лыжне. Мощный, внушающий уверенность и даже страх, обладающий сильным и глубоким голосом, говорящий все в лоб без лишних этический ограничений – таким стал Пётр к своим пятидесяти двум годам.

Детская среда слепила из него железного прагматика. Все он делал основательно, придавая плодам рук своих крепость и надежность. Потому, наверное, и стал строителем, считая, что возведение домов – главная задача его жизни. Хотя вообще-то он не особенно задумывался над «всякими там разными аморфными» словечками, а просто шёл по жизни – и все тут. Теперь уж давно он не работал руками, а руководил группой человек в пятьдесят – серьезная организация. Они проектировали, строили и даже иногда ломали. Работа шла, капиталы росли.

Он так и не женился. Через его жизнь проходило много женщин. Бывало, начнет на досуге вспоминать и пересчитывать всех и собьется на втором десятке. Они не понимали его, но главное – тут у него сомнений не было – они ничего не смыслили в строительстве. Там, где, по его мнению, следовало укрепить фундамент, они предлагали сделать совершенно никчемные, ненужные, непрактичные завитушки на портике. К чему они, в самом-то деле, думал он, эти завитушки, никакой пользы. Такое вот непонимание жизненной сути Петра демонстрировали его женщины. Поэтому они быстро надоедали ему и, как следствие, испарялись из его жизни. И вот только самая последняя чем-то зацепила его.

Она несколько лет помогала Петру находить строительные заказы. Они сошлись друг с другом. Петру казалось, наконец-то с ним та, которая может отличить палку от балки. Два года совместной деятельности и жизни. И вдруг в начале апреля через своих многочисленных друзей-строителей он узнает, что до двух третей стоимости заказов идут лично ей. Он проверил, слух подтвердился: партнёрша подделывала документы и мухлевала. Он в бешенстве выгнал её несколькими яркими словами.

Но и без этого события последний год его товарищем стал коньяк. Вот уже кто не изменял! Всегда доступный, понимающий и разделяющий все взгляды, словом, лучший друг. После прокола с женщиной Пётр совсем закрылся в себе, ни с того ни с сего стал много размышлять. Он будто подводил промежуточные итоги жизни и затруднялся дать точную и четкую оценку прожитому, как будто чувствуя, что в здании под названием «Пётр», которое он строил, на этапе проектирования закралась досадная ошибка. А раз так, то стройку нужно законсервировать, разобраться. Так он и поступил, почти забросив свои реальные строительные проекты. Главным топливом для размышлений был опять-таки коньяк: днем, вечером и назавтра опять и днем, и вечером. Не было ничего удивительного в том, что его можно было застать в кафе «Ирис». Там он по своему обыкновению коротал одинокие вечера, вот только впервые засиделся так поздно – аж до полуночи.

Следующим вечером ровно в шесть часов они встретились в «Ирисе», немало удивившись этой встрече. Однако никто не приветствовал друг друга, отделавшись лишь молчаливым, едва заметным кивком головы.

Их проводили в маленький кабинетик директора, где они с трудом разместились на стульях. Лизе пришлось сместиться совсем на край стула, чтобы не жаться бедром к мужчинам. Пётр глянул на часы, показывая, что у него-де мало времени, хотя вот уж в чем он сейчас не испытывал недостатка, так это во времени. Директор, молодой человек лет тридцати, плотный, с признаками округляющегося животика – недаром работает в кафе, сидел за столиком и причмокивая пил чай.

– Ловко вы нас заманили, – начал после приветствия Пётр. – Хороший приемчик, нужно будет воспользоваться.

– Что вы, что вы! Я вас не заманивал, а пригласил, – заулыбался директор. – Вы все вольны хоть сию минуту уйти. Однако, если уж вы заинтересовались, я с удовольствием исполню свое обещание. Дело в том, – продолжал директор, – что несколько лет назад я пообещал сам себе раскрыть один секрет каждому, кто проявит хоть малейший интерес. И, судя по тому, что вы здесь, вы заинтересовались. Всего два-три года назад я был простым официантом, еле-еле сводил концы с концами, денег постоянно не хватало, а амбиций было хоть отбавляй. Сам я парень деревенский, из глухих мест: реки, поля, леса кругом. Случилось у меня однажды, что пришлось приехать в родные края, а там, загуляв раз, попал в соседнюю деревню, километрах в двадцати от своей родной. Оставив подробности, скажу, что в той деревне заночевал. Поутру случайно я встретился с одним местным дедом. Слово за слово, сидя на завалинке и греясь на солнце, разговорил он меня. Я замечтался и выдал деду свои мечты. А он говорит, мол, знает одно дерево, которое желания исполняет. Я, конечно, деда на смех поднял: какую, говорю, дед, ты мне лапшу на уши вешаешь? А тоже, значит, смеется, а сам приговаривает. Полвека тому назад выдалась в тех местах сушь несусветная. Много леса посохло. Среди прочего засохла и одна сосна, что стоит одинехонька на пригорке у излучины реки. А возле неё один местный охотник любил сидеть отдыхать. И вот, как тот охотник рассказывал, подошёл к сосне и попросил, чтобы сосна вновь ожила и зазеленела. И что вы думаете? Через некоторое время сосна и впрямь зеленой ароматной хвоей стала покрываться. Другие же сосны и ели поблизости окончательно засохли и упали со временем, не отродились. Бывает, скажете вы, мол, что-то там такое в природе произошло, и отошла сосенка. А вот что дальше было. Узнали про сосну и про слова охотника в деревне. Люди там живут такие дремучие, верят в сказки, думают, что и сами в лесной сказке живут. Стали они втихаря друг от друга к сосне ходить и желания загадывать. И что думаете? У кого-то сбывалось, но далеко не у всех. С годами местные поняли, в чем секрет. Ну, я вам так скажу: я, конечно, тоже к той сосне ходил. И вот теперь я не просто директор, а владелец этого кафе. Больше про себя ничего не скажу – потому что нельзя.

– Извините, – вдруг сказал Александр, – а какой секрет про сосну люди поняли?

– Этого я не могу вам сказать. Знаю, но сказать не могу. Если вам интересно, я вам скажу, как до деревни добраться, как деда найти. С ним поговорите.

Троица посетителей сидела молча. Каждый думал о своём.

В голове Александра уже вился рой самых разнообразных фантазий. Сейчас он был готов бежать хоть на край света, только бы не оставаться в городе, только бы не возвращаться к жене. Однако он только обреченно вздохнул, решил: «Не смогу я, не смогу! Куда мне? Месяцы готовился к тому делу, а сам оплошал».

Лиза глянула на Петра и Александра: «Эх, если бы мужчины взяли меня с собой! Хоть какое-то отвлечение, тем болеё сейчас отпуск, а там – на новую работу. Давно я дома не была, там так же, как директор кафе говорит: и лес, и реки».

И только Пётр совсем ничего не думал, он просто прогремел своим густым голосом: «Пойдем выпьем, я плачý».

Через час лучший друг Петра, коньяк, совершил свое объединительное действие. Познакомившись, двое мужчин и девушка обсуждали услышанное от владельца-директора кафе. Пока Пётр много выпивал и закусывал, Лиза, стараясь укутывать лицо, по капле пила коньяк, слово взял Александр:

– Мне очень хочется поехать. Вот почему-то мне кажется, что эта поездка не станет бесполезной. Вот только… я человек городской, почти никуда не выбираюсь. Мне одному трудно будет добраться. Другое дело, если бы собралась компания, тогда уж…

Он не договорил, видимо, в голове полетели новые фантазии. Мысль Александра попыталась закончить Лиза.

– Я согласна создать компанию, – сказала она. – Давайте поедем. Природа – это всегда так интересно.

– Есть ещё одно обстоятельство, – снова робко вступил Александр. – Мне нужно где-то найти деньги для поездки, на билеты и тому подобное… Доходы мои, они тык-впритык, хватает только на жизнь.

– Вот что, Александр, – вступился наконец Петр, – сходи-ка к тому парню, директору, да выведай адресок, куда ехать.

Вернувшись через пару минут, Александр держал в руке листок с адресом, протянул его Петру. Тот пробежал глазами написанное и выдал решение:

– Тут не так уж и далеко. Думаю, за день доберёмся. За тебя я заплачу, Александр, компанию мне составишь, будет с кем поболтать.

– Я, конечно, понимаю, – заговорила Лиза, – женщина вам может мешать. Но я готова и сама за себя заплатить.

Пережевывая кусок мяса, Пётр посмотрел на неё каким-то пустым взглядом и пробасил:

– Ладно, трясогузка, с нами поедешь. Тут расходы мизерные, я и за тебя заплачу.

В груди Лизы словно птица счастья взмахнула крыльями. За занавесями волос никто не видел её лица – оно заалело от удовольствия.

Они быстро сговорились и утром следующего дня были уже в пути.

Предсказания Петра не оправдались. К вечеру троице удалось добраться только до города Энска. Тут они решили переночевать, потому что проливные весенние дожди искорёжили дорогу, и для надёжности лучше было продолжать путь в деревню с утра. Но даже и начав утром, они прибыли в деревню на закате.

Всё поселение представляло из себя отдельных десять-двенадцать хозяйств да ещё столько же заброшенных. Найдя нужный дом, путешественники стали у калитки. За ней, огрызаясь, рыча и неистово лая, скакал пёс. Он так прыгал на забор, что тот вот-вот мог обвалиться, и тогда троице было бы несдобровать. На шум во двор вышла женщина.

– Вы к кому? – крикнула она, стараясь перекричать собачий лай.

– Да вот, ищем деда Николая, – за всех ответил Петр, даже и он с опаской глядел на лающее взлохмаченное чудище.

Вероятно, вопрос о деде был своеобразным паролем, потому что женщина подошла к псу, схватила его за ошейник и с силой затащила в сарай, заперев дверцу на засов. Глухие рычания продолжались и из-за двери.

– Вот шальной! – сказала женщина, видимо, о собаке, сама подошла ближе к калитке. – А вы чего к нему? Я его дочь, Мария.

– Извините, нам рассказали, что он может быть проводником и довести до той сосны, вы, наверное, знаете, – это вступил в разговор Александр.

Женщина взглянула на него и некоторое время стояла молча.

– Ой, да чего это я, – вдруг, словно опомнившись, женщина снова заговорила и отворила калитку. – Проходите в дом, не гнать же вас. Только отца нету.

Путешественники вступили во двор и смогли лучше разглядеть дочь деда. Это была крупная женщина, лет сорока пяти, про таких часто можно услышать слово «дородная», но при этом с мягкими чертами лица и плавными движениями.

Нельзя было не заметить, что Александр смотрит каким-то странным, полным покоя взглядом на хозяйку.

Все прошли в дом, где и продолжили разговор. Выяснилось, что дед ушёл в лес. После зимы он обычно уходит по каким-то своим делам и возвращается через несколько дней. Теперь уж должен появиться со дня на день. Мария предложила троице ждать отца. Насчет сосны Мария была немногословна. Конечно, она слышала про легенду, но сама даже не ходила к дереву. Разместиться на ночлег они могут в бане, и во дворе она показала эту баню. «Основательно выстроено», – прокомментировал Пётр. Оказалось, что в бане можно не только мыться, но и спать. С чердака вытащили два сенных тюфяка, перекочевавших в баню. Мария, разгладив волосы, предложила Лизе ночевать в доме: «Негоже девице в бане с мужиками спать». Напившись чаю, разошлись по своим местам.

Утром пёс был обнаружен посаженным на цепь, и трое путешественников могли безбоязненно передвигаться по двору.

– Как спалось? – спросил Петру Александра.

– Хорошо, но мало. Уснуть не мог долго. Вторую ночь так. Всё думаю, правильно ли поступил, что поехал.

– Знаешь, – ответил Петр, – я тоже не сразу уснул, вчера свое «снотворное» не принял – и вот результат.

Деваться было некуда, все решили ждать деда. В течение дня троица как могла помогала по хозяйству Марии, ходили на короткую экскурсию по деревне, но не встретили ни одного человека. Только собаки поднимали гвалт да в окнах то и дело дергались занавески – деревенские изучали приехавших.

Больше всего удовольствия получал Александр. Он не скрывал своей довольной улыбки, старался где мог подсобить хозяйке, хотя быстро уставал. Зато в течение дня он сочинил целую поэму. Она была не рифмована, но вызвала огромный интерес Марии. Когда пришла пора мыть сосуду, Мария попросила, чтобы ей помог именно Александр. За этим нехитрым занятием они беседовали. Хотя больше говорил именно Александр, а Мария слушала. За каких-то полчаса эта парочка узнала друг о друге всё. Так что можно было бы сказать, что они познакомились несколько лет назад.

Александр узнал, что всю жизнь Мария живет в деревне и образованных людей почти не видела. Поэтому и явление у неё дома настоящего поэта – для Марии событие века. Был у неё муж, которого в лесу деревом прибило десять лет назад. Есть и дети, взрослые уже, два близнеца двадцати пяти лет от роду, живут каждый самостоятельно тут же, в деревне.

Следующим утром Александр и Петр, поздно проснувшись, делились впечатлениями о проведенной ночи: оба спали хорошо, Пётр снова без «снотворного».

С утра Александр безотлучно следовал за хозяйкой, стараясь исполнить все её распоряжения. Однако удавалось это ему не всегда, а если и удавалось, то некачественно. Марии приходилось постоянно что-то доделывать: то пыль не вся стёрта, то для обеда овощи криво порезаны. Но она эти доделки производила с улыбкой и как будто с удовольствием. Александр в знак благодарности рассказывал какие-нибудь забавные исторические факты, что очень интересовало Марию до такой степени, что она могла сесть на табурет, открыть рот от удивления, а потом сказать: «Какой вы умный, Александр. Отродясь таковых не встречала».

Девушку Лизу отпустили погулять по окрестностям. Она надолго ушла, заверила всех, что, как человек, рожденный на селе, никак не заблудится и в неприятную историю не попадет. Вернулась она в хорошем расположении духа и без устали говорила, что здешние места и её малая родина похожи как две капли воды.

Среди присутствующих она не стеснялась своего пятна. «А чего, они всё равно видели», – так рассудила и сама перестала думать об этом недостатке. В эти дни она словно освободилась от груза, не обращала внимания на то, что могли бы сказать окружающие, и от этого чувствовала себя хорошо. «Доктор» постепенно исчезал из мыслей, и о будущем Лиза тоже не размышляла, наслаждаясь тем, что как будто вернулась в детство.

Пётр с большим удовольствием прошёл всю деревню, внимательно рассматривая дома, а они все были деревянные. Его интересовали чисто практические вопросы: как они срублены, как обработаны от гниения, какие венцы срубов толще, какие ýже. В некоторые заброшенные дома он заползал и очень подробно изучал их изнутри. Заметив на окраине деревни два свежих сруба, уже жилых лет пять, стоявших друг против друга, он из-за ограды долго присматривался к ним. От пытливого профессионального взгляда строителя не ускользнуло то, что срубы отличаются от других: углы венцов соединялись уж как-то весьма причудливо. Но досконально изучить не получалось: во дворах лаяли собаки, на крыльце никто не показывался.

Во время обеда Мария неожиданно сказала:

– Дед идёт. Слышу, как пёс к нему ластится.

Через минуту в дверь вошёл и сам дед. Это был невысокий старичок примерно семидесяти лет с седыми волосами, постриженными «под горшок», худым загорелым лицом, покрытым седой же мощной щетиной. Он был в защитной одежде, сапогах-броднях. Вместе с дедом в дом ворвался букет запахов леса: тут и ароматы хвои, мха, вешней воды – как будто это не человек вошёл, а какой-то старичок-моховичок.

Он опустил на пол рюкзак, сел на табурет у входа и, выдохнув, сказал:

– Фу! Замаялся! Вот годов пять назад ещё не так тяжело было, а нынче уж не то.

Поздоровавшись и познакомившись, приезжие объяснили свои цели: добраться до сосны, исполняющей желания. Дед сказал так:

– Проводить я вас провожу. Только за результат не отвечаю, сразу хочу предупредить, чтобы потом без претензий.

– Сколько же попросите с нас за услуги провожатого? – спросил деда Пётр.

– Я, мил человек, за это ничего с вас не возьму, – ответил дед. – Потому дело особенное. Вот ежели бы вы у меня просили места рыбные или ягодные, грибные указать – тут без денег вам не откроюсь. А с сосной по-другому. Тут как будто что-то превыше человека, сила какая-то. Не вправе я за это денег брать.

– Ну, спасибо, – подключился Александр. – А далеко ли до той самой сосны?

– А это как сказать, – уклончиво начал отвечать дед. – Ежели на крышу влезть да хорошенько подпрыгнуть, а зорким глазом глянуть – то, пожалуй, и увидишь. Только вот идти придется кругалём, прямой дороги здесь нету. Вообще, дорогой ты мой, прямых дорог в жизни не бывает, это только в школе на карте ты по линейке карандашиком можешь прямую дорогу нарисовать, вот так-то. И коли решили вы идти, так подготовиться нужно, – продолжал дед. – Вот сегодня и завтра этому время и посвятите. Одежду нужно для леса – не в этих же штиблетах в лес пойдёте, рюкзаки подготовьте, палатку, припасы на три дня. Мария вам поможет. А я вот сейчас доем, лягу спать и просплю до утра. Завтра день тоже отдохну – не взыщите. Я человек не молодой, мне роздых нужен. А вот послезавтра утром и двинемся.

Полтора дня сборов оказались занятыми под завязку. Нужно было не только найти каждому обувь и одежду впору, для чего Марии пришлось ходить к кому-то в деревню, чтобы найти обувь для широких ног Петра, но и упаковать надежно каждый предмет. Все это время дед спал. Днём он просыпался, ел с сонным видом, снова ложился. За период сборов путешественники много разговаривали между собой. Они обсуждали и то, что именно хотели бы загадать возле сосны. Меньше всего на эту тему распространялся Петр, он говорил, что ему просто интересно поглазеть на сосну, интересен сам лесной поход, а в исполнение желаний он не верит.

Весь день сборов лил дождь, дороги в деревне «поползли», вне дома находиться было неуютно. Троица опасалась, что и на следующий день будет дождливо и это поставит под угрозу всю кампанию. Однако опасения не оправдались, с самого утра в день выхода светило и грело солнце. Дед проснулся настолько воодушевленным и полным сил, что можно было подумать, что это какой-то другой человек – так разительно он преобразился.

Вышли. Пару километров шли по безлесному берегу реки, потом свернули по еле заметной в чаще кустов тропе. Двигались медленно, непривычная обувь натирала ноги, была тяжела, сковывала движения. К тому же мешала поклажа – каждый на плечах нёс приличных размеров рюкзак. Хотя во время сборов в них сложили исключительно самое необходимое и легкое. Остановились для перекуса на лесной полянке.

– Да, не думал я, что так тяжело придется идти, устал, – сказал Александр своим товарищам после перекуса. – Хорошо бы отдохнуть, поспать, да только вот негде.

Он посмотрел на товарищей и увидел в глазах Лизы понимание, видно, и она подустала, а вот Пётр глянул непонимающими глазами. Дед сказал просто:

– Устал? Так потом отдохнешь. Скоро уж доберемся.

Снова идут, а Александр все ждет, когда же наступит это самое «скоро», а оно никак не наступает.

Тут откуда ни возьмись задул ветер, и в пять минут солнце закрылось тучами.

– Э, братцы, сейчас ливанёт, – сказал дед.

Все остановились, ожидая его указаний. И они последовали. Дед распорядился, и мужчины вытащили из рюкзака свернутую палатку, стали её разворачивать. В это время сверху полетели крупные капли.

– Так, робяты! – скомандовал дед. – Поставить не успеем, разверните палатку и лезьте под неё – авось так пересидим.

Едва они накрылись палаткой, обрушился дождь. Он лил не переставая примерно час.

– Ну, считайте, повезло, – подытожил дед, выбравшись из-под полога палатки. – Ещё чуть-чуть, и на нас сухого места не было бы.

Александр насторожился, в его голове стали рисоваться страшные картины того, что могло бы случиться, не спасись они вот так вот, под палаткой.

Палатку немного подсушили, собрали, двинулись дальше. Шли очень медленно, дороги почти не было, приходилось продираться сквозь заросли, переползать поваленные деревья.

– Я устала, – вдруг сказала Лиза. – Извините меня. Может, мне обратно свернуть? Вы не бойтесь, я не заблужусь. Пойду по нашим следам и выйду обратно.

Дед отказался отпускать девушку. Он распорядился остановиться на отдых, распределил вещи из её рюкзака между мужчинами, не исключая и себя, и сослался, что идти-то осталось всего ничего.

Через пару сотен метров в безлиственном лесу до участников экспедиции стали все отчетливее и отчетливее доноситься звуки журчащей воды.

– Это река, – сказал дед. – Перейдем через неё – и уж там, считай, пришли.

Эта новость воодушевила городских путешественников. Но вот как только они подошли к самой реке, их ждал весьма неприятный сюрприз.

Мутная вода в реке неслась по изогнутому руслу, пенясь и бросаясь брызгами. В самом узком месте, к которому подходила тропа, река была шириной метра в три. По всем приметам тут должен был бы быть мосток, но его не оказалось.

– Мост снесло, – коротко резюмировал дед. – Вешняя вода поднялась, да ещё ливни… Эдак нам не перебраться.

– Что же будем делать? Вернемся? Как быть? – посыпались на деда вопросы.

– Так, так, так… Подождите, подождите… – ответил он, крутя головой по сторонам.

Лиза опустилась на кочку совершенно обессиленная, это было ясно из её сгорбленной спины, поникших плеч и уставленного в землю взгляда.

Казалось, только дед, наоборот, воспрянул духом, он отошёл куда-то в сторону, где высились сосны. Вернувшись через пять минут, дед скомандовал:

– Так, мои приданные силы, Александр и Пётр! Вот вам топор, – с этими словами дед вытащил из своего рюкзака маленький топорик, – идите со мной.

Мужчины ушли туда, откуда только что вернулся дед. Лиза продолжала сидеть в той же позе. У неё разболелась голова, и навалилась дремота. Она легла бы, но побоялась простудиться, лежа на холодной сырой земле.

В это время дед командовал в лесочке. Он выбрал три сосны средней высоты и толщины, а Пётр стал рубить их под самый корень. Оказалось, что дело это не такое простое, и за пять минут он вспотел. Топорик был маловат для таких задач, и процесс шёл медленно. Видя, что Пётр устаёт, Александр настоял на том, чтобы и ему позволили порубить, – и он рубил, как-то по-своему, мелкими ударами, но и у него дело двигалось. Как бы то ни было, сосны оказались на земле. Теперь их предстояло дотащить до реки, наполненные древесным соком стволы были тяжелыми, но мужчинам быстро удалось справиться и с этой задачей. Перекинули сосны на другой берег. Дед первым стал перелезать: о том, чтобы идти по качающимся скользким стволам, не могло быть и речи. Он стал на колени и медленно и осторожно, сантиметр за сантиметром, перецепляясь руками, двигался на другой берег. Преодолев преграду, дед скомандовал:

– Александр, вперед! Сзади тебя страхует Пётр, а я уж тута перехвачу. Давай, не дрейфь. Потом Лиза.

– Честно говоря, мне все равно, почему-то страха нет, – сказал Александр, перебравшись на другой берег. – Вот если бы мне неделю назад сказали, что придётся ползти над гибелью по скользким бревнам, я испугался бы. А так – нет, не страшно.

Когда все оказались на другом берегу реки, Лиза сказала:

– Очень удивительно. Вот час назад я чуть в обморок от усталости не падала, а сейчас как снова родилась. Могу хоть ещё столько же пройти.

– Это потому, что в себя поверила, – тихо сказал дед. – Да к тому же идти далеко и не нужно, мы пришли. Вон и сосна.

Городские путешественники посмотрели в сторону, куда махнул дед, но ничего не разглядели сквозь заросли.

– Идем скорее, сходите к сосне, так можно и обратно поворачивать, – сказал Пётр.

– Э, нет, робяты, – прокомментировал дед, – так не пойдет. Тут секрет один есть. Давайте дойдем до сосны, я вам там и скажу.

Они пробрались по еле заметной тропе до сосны. Она стояла одна-одинешенька на высоком речном берегу. Ближайшие её сородичи, сосны, толпились в некотором отдалении, как будто подчеркивая особое положение заветной родственницы. Своим толстым, в два обхвата, стволом дерево высоко взметнулось в небо, кудрявая, словно завитая зеленая крона мерно качала ветвями на ветру. Возможно, люди с высокоразвитым воображением могли бы принять её за гигантского лесного исполина, машущего своими огромными ручищами – ещё чуть-чуть, и он сойдет с места, зашагает по окрестностям на сухих ногах-корнях, и все лесное сообщество падет перед ним ниц в знак уважения и страха.

Подойдя почти под крону сосны, путешественники остановились и уставшими глазами смотрели на, казалось бы, обычное дерево. Начинало смеркаться. Дед распорядился ставить палатку, разводить огонь в костре и готовить ужин. Пришлось повозиться: без особой сноровки палатка никак не желала стоять смирно, а пламя в костре тухло из-за сырых дровец – результата проливных дождей. Пусть и с трудностями, но все-таки справились, поели и попробовали разместиться внутри палатки. Она была просторная, и будь в составе экспедиции четверо маленьких человек вроде деда и Лизы, они, несомненно, уместились бы. Но был ещё и Пётр, который один занимал места за двоих «малышей». Порешили забиться вплотную, памятуя о том, что в тесноте, да не в обиде.

Потом, выбравшись наружу после примерки, дед объявил:

– Вот сейчас я вам скажу самое главное, о чем вам предстоит подумать. Вы же наверняка уже решили, что собираетесь попросить у сосны, так?

Лиза и Александр едва заметно кивнули: у каждого был заготовлен свой текст, можно сказать, выстраданный годами. Пётр же сказал:

– А я вообще не пойду. Я в это не верю. Что толку что-то просить, если не веришь?

– Знаешь что, мил человек, – ответил ему дед, – коли ты сюда несколько дней добирался, так это значит веришь. Можешь говорить что угодно, главное – ты тут, и вера твоя крепка не словами, а нутром твоим. Крепка она, вот что я тебе скажу, крепче бетона. И вообще, – продолжал дед, обращаясь уже ко всем, – тут вера – самое главное. И послушайте. Много лет как местные люди проверили, что сосна работает. Исполняет, значит, желания. Вот только не каждое. И ещё что приметили: исполняются только те желания, когда человек не для себя чего-то просит, а для другого. Понимаете? Для себя у нас у каждого по триста желаний будет, а вот они не исполнятся. Нужно желать что-то для другого. Это важно. И желания ваши вы должны держать в полнейшем секрете. Завтра каждый из вас к сосне пойдет. Стойте там, говорите с ней, как с живой и все понимающей, можете и желание произнести вслух. Тут никто не услышит. А потом высказанное желание в себе храните крепко-накрепко. Голова – это самый надежный сейф для мыслей и слов. И вот если спросите, когда желание исполнится, я вам отвечу: не знаю. Никто не знает. Тут не железнодорожный вокзал, чтоб все по расписанию шло. Может, исполнится сию секунду, может, через год, может, и позднее. Одно наверно известно – исполнится точно!

Городские путешественники призадумались: какое желание у них есть для других? Поворот оказался неожиданным. Требовалось поразмыслить, а времени оставалось только ночь впереди.

Утро встретило путешественников ясной сухой погодой. Средней силы ветер играл в синем небе кучевыми облаками. Проснувшиеся поделились своими ощущениями. Спавшие по краям дед и Петр, принявший перед сном из фляжки своего коньячного снотворного, спали хорошо. Лиза успокоилась к полуночи, а вот Александр почти не спал. Всю ночь в его голове роились разные мысли: все думал о том, какое желание загадать возле сосны. Он хотел крутиться из стороны в сторону, но не мог, будучи плотно прижатым телами. К тому же Александр к утру озяб, первым выбрался из палатки и ходил по траве, пытаясь согреться. Когда поднялись и остальные, развели огонь, Александр уселся возле него в полном отсутствии каких-либо желаний.

Сосна находилась метрах в тридцати от палатки. Дед сказал, что с такого расстояния никто не будет слышать слов, произнесенных под сосновой кроной, поэтому ничем себя не нужно сдерживать.

После короткого совещания решили позволить Лизе первой пойти к заветному дереву. Она расчесала волосы, почистила одежду и намеренно широким шагом направилась к сосне. По всему чувствовалось, что ритуал имеет для неё сакральное значение. По мере приближения к дереву шаги Лизы укорачивались, сама она как будто сжималась, на глазах выступили слезы. Подойдя наконец к сосне, Лиза обошла её вокруг несколько раз, потом села на выступающий из-под земли корень, прислонилась к стволу, обхватила его руками и залилась слезами. Она рыдала навзрыд до боли в горле, от этого почти обессилела. Так она просидела несколько минут, рыдания остановились, слезы были растерты по щекам, оставив глаза красными и распухшими. Она никуда не торопилась, просто сидела под деревом. Как-то стало ей спокойно, мечта загадать желание почти осуществилась – вот она сидит тут, у той самой сосны, и осталось только произнести самые сокровенные слова. Только вот какие?

– Милая моя сосна, – стала тихо говорить Лиза, поглаживая кору на стволе, – вот посмотри, какова я уродилась. Как же трудно жить с этим! – тут слезы опять предательски навернулись на глаза. – Мужчины меня боятся, избегают. Эх! Такая, видно, судьба моя – всю жизнь одинешенькой промыкаться. Если бы попросила исполнить мое желание, то оно было такое, чтобы это проклятое пятно на лице исчезло. Но, говорят, такое нельзя загадывать – не исполнится. И вот надумала я такое вот желание, оно для другого человека. Пусть хорошему мужчине я доставлю счастье. Счастье и радость, ребеночка ему рожу. Ах, это опять про меня. Тогда просто так: пусть ему будет со мной хорошо. Что мне ещё желать? Больше-то, пожалуй, и нечего.

Произнеся это, Лиза поднялась, зачем-то поклонилась сосне и пошла к палатке.

Там она без слов залезла внутрь, легла, свернувшись калачиком в уголке.

Мужчины сидели возле костра. Дед посмотрел на Александра – теперь его очередь.

Александр поднялся и направился к сосне. Он шёл меланхолично, ровно, по его виду можно было подумать, что все его действия для него совершенно безразличны. Его голова болела, от бессонной ночи все эмоции притуплялись, и Александр ощущал себя словно ходячая кукла.

Дойдя до сосны, он почему-то стал подробно рассматривать ее, будто пытаясь найти что-то спрятанное.

– Я пришёл, сосна, – сказал он. – Несколько дней назад мне было так плохо, что я хотел спрыгнуть с крыши. Хотел, но испугался. Вся жизнь моя никчемная, и желать мне нечего. Остается мне только вернуться домой. Разведусь с женой. Не могу с нею больше жить. Стану как-нибудь сам существовать. Но это не желание, это у меня план такой. Жить страшно, и с крыши прыгать тоже страшно. Не удалась жизнь, не удалась.

Тут Александр глубоко вздохнул и стоял молча несколько минут.

– За всю жизнь не встречал я такого человека, как Мария, – продолжил Александр. – Вот за два дня рядом с нею надышался жизнью, как за все годы не дышал. Поэму о ней написал. Ей нравится. Жене ничего из моего творчества не нравится, а Марии нравится. Она меня поняла. Жалко мне с нею расставаться, а что поделаешь? Придется обратно двигать. И решил я, сосна, отблагодарить Марию. И желание у меня вот какое появилось только сейчас, пока стою тут. Пусть у Марии жизнь будет счастливая. А мне будет приятно, если так случится.

Вдруг Александр почувствовал какое-то внезапное вдохновение. Он понял, что это желание и есть то, чего бы он действительно хотел. Вмиг душевно переменившись, он очень бодро вернулся к палатке и сел возле огня.

В то время, пока Александр находился у сосны, у Петра с дедом состоялся такой разговор.

– Ходил по деревне, смотрел дома, – сказал Пётр. – Заметил два дома, вроде как новых. Стоят друг напротив друга. Обратил внимание на то, какие у срубов замки в углах венцов, интересные, необычные. Чьи это дома, интересно?

– Знаю, чьи, – ответил дед. – Внучков моих, сыновей Марии. Оба дома они под моим началом строили, мне самому уже тяжко такое строительство вести, а им подсказки нужны. Так вместе и поставили. У каждого свой дом имеется.

– Хотелось бы мне глянуть, как дома сложены. Можно это организовать?

– А чего нельзя, можно. Сделаем, когда возвернемся.

– Хорошо. Меня как строителя интересуют всякие такие штучки. Значит, остались ещё люди с руками, которые сами дом могут поставить.

– Руки-то у них мастеровитые, у внуков моих. Кое-где так лучше меня знают, как с деревом работать. У ребят вот другая проблема – негде им свои умения в наших краях применять. Людей-то почти не осталось, многие разъехались. Есть, конечно, кое-какие, на лето приезжают, да и те в основном старики, а на зимовку – опять в город.

– А чем же ребята тут занимаются?

– Лес их кормит: грибы, ягоды, рыба. Заготовят, сдадут – так и год живут.

Когда Александр довольно уверенно вернулся и сел возле огня, Пётр, не говоря лишних слов и не ожидая подсказок деда, поднялся и тут же опустился обратно.

– Нет, так не могу, – сказал он. – Нужно мне глотнуть чуть-чуть.

Он достал из своего рюкзака фляжку с коньяком и сделал несколько глотков.

– Теперь могу, – констатировал Пётр и зашагал в направлении сосны.

По пути он с каждым шагом ощущал, как тепло коньяка разливается по телу. Сделав несколько шагов, он остановился и оглянулся на палатку: возле костра сидел Александр, который подбрасывал веток в огонь, повалил дым, от которого Александр уворачивался.

«А, собственно, зачем я иду? – задал себе вопрос Пётр. – Экскурсия заканчивается. Скоро обратно, домой, – думал он. – Там опять вся эта рутина, дрязги. Надоело. Вот тут в лесу как хорошо дышится, спать хорошо. Ничего не тревожит, ни одной стройки вокруг», – усмехнулся он.

Он подошёл к дереву, потрогал его руками.

«Хорошая древесина, – подумал он. – С таким деревом можно работать. Наверное, из такой крепкие дома можно строить».

Пётр попытался вычислить высоту и диаметр ствола. Нашёл на стволе смолу, взял кусочек и попробовал скатать его в мелкий комок. Смола прилипла к пальцам и никак не хотела очищаться.

– Ладно, чего это я тут? – к своему собственному удивлению, произнес Пётр вслух. – А чего, в самом деле? Первый раз в жизни могу говорить вслух, не боясь, что меня кто-то услышит. Ну, тогда попробую и я желание сказать. А какое? Желания есть, только про меня, а дед сказал, про себя нельзя.

Тогда Пётр встал лицом к стволу, а потом уперся в него лбом. Так он простоял несколько минут. Неожиданно для самого себя начал ни с того ни с сего громко мычать. В эти минуты он походил на быка, упершегося в дерево, пытаясь, бодая его, победить, сдвинуть. Мычание становилось все громче, перемежалось с хрипом, даже в горле Петра запершило.

– Ну чего я дома делать буду? Надоело! Все эти мелкие деляги, проныры, мошенники – как они надоели! Строить хорошо, строить я люблю, одно к другому прилаживать – вот удовольствие. А как же быть? Послать все куда подальше, жить спокойной жизнью и… спиться. Да, если не остановлюсь, то точно сопьюсь. Нет, хорош! Строить нужно! Увлечься мне нужно, строить что-то новое, чтобы – вот, понял! – чтобы людям нравилось. Вот чего загадаю: чтобы людям нравилось мое строительство. Чтобы, значит, им нравилось, а не только мне.

Тут он схватил ствол обеими руками, пробуя раскачать, и громко сказал:

– Эх, силища-то какая!

Тут же он резко отвернулся и зашагал к палатке.

Говорят, дорога домой всегда быстрее дороги из дома. Может, не всегда, но в этот раз было именно так. Весь путь обратно в деревню проходил почти молча, Александр шёл позевывая, но с ясным лицом и улыбаясь. Пётр шагал ровно, точно, словно военный лыжник во время марш-броска. На открытых местах тропы Лизе иногда приходилось подбегать, чтобы не отставать от мужчин. Дед замыкал группу, было заметно, что он устал, но сам не жаловался. Они почти переметнули через речку по самостройному мостику, других препятствий не встретили, даже погода стояла солнечная, теплая и способствовала движению. До деревни добрались ещё засветло.

Утром дед, несмотря на усталость, проводил Петра посмотреть дома внуков. Для Петра это оказалось до такой степени интересно, что он мог бы провести в изучении ещё день, но собрались ехать домой сразу после обеда. У молодых крепких близнецов Пётр выведывал такие тонкости строительства деревянных домов, что они учуяли в нем доку в строительстве. Оказалось, что не только снаружи дома представляли из себя нечто особенно интересное, но и внутри они были результатом изобретательности, практичности и хорошего вкуса хозяев. Словом, строитель увидел родственную строительную душу. Расстались они на дружеской ноте.

Настала пора уезжать. Вещи собраны, городские вышли во двор. Пётр отчего-то сиял, у Лизы был уставший вид, а вот Александр находился в подавленном состоянии. Вдруг он положил на землю сумку со своими вещами и вернулся на порог, где стояла Мария.

– Мария, – сказал ей Александр, – ты самая лучшая женщина на свете. Ты меня поняла. Мне никогда этого не забыть.

Тут на глазах Александра выступили слезы. Мария, заметив это, стала его успокаивать. Она обняла его и по-матерински прижала к груди. Беспрекословно лег Александр своей головой на грудь Марии и разрыдался, начал всхлипывать. От этого и у Марии глаза покраснели, и она пуще прижала мужчину к себе. Сквозь слезы Александр шептал обрывки фраз:

– Если бы только мог, если бы… я бы тут и остался с тобою, Мария! Ничегошеньки мне больше не нужно… Не хочу обратно, не хочу!

Тут и Мария уже не могла сдержаться и заплакала, проговорив:

– Так и я уж подумала, ну куда ты поедешь, дорогой ты мой? Ты такой замечательный, мне лучшего и вовек не сыскать. Мне с тобой мучительно расставаться. Оставайся уж со мною.

Иногда в жизни людей нежданно-негаданно случаются поворотные моменты, быстро и кардинально все меняющие. Такой случился и с Александром в ту секунду. Он поднял голову и мокрыми глазами глядел на свою спасительницу, на ту, которая и понимает его и согласна быть с ним вместе.

Видя эту сцену, Пётр не слышал объяснений Александра и Марии. Но он понимал, что пришло время ехать, поэтому крикнул в сторону крыльца:

– Вы там долго ещё?

Александр махнул Петру рукой, не стесняясь, повернул счастливое лицо с красными глазами и сказал:

– Я остаюсь. Езжайте без меня.

Лиза и Пётр подошли к Александру, попрощались. Пётр обязался довезти Лизу в целости и сохранности, и с этим они уехали.

Тем же днем Мария и Александр порешили так: он остается с нею, будет работать учителем в соседнем селе. В их деревне школы нет, а в селе есть, и там всегда нужны учителя, им даже выделяют в селе жилье. Мария – женщина уже не такая молодая, возможно, ей, да и Александру, трудно будет менять свои устоявшиеся за годы привычки, а это может приводить к ссорам и новой драме. Поэтому в учебное время в будни Александр станет жить в селе и работать в школе, а в выходные и на каникулах приезжать к Марии. Со своей стороны, Александр обязался поехать в город, подать документы на развод с женой и уладить дела с библиотекой.

Прошло две недели. Судьба Александра без каких-либо препятствий устроилась точно по плану. Оба они, и Мария, и Александр, были в высшей степени счастливы. С нового учебного года новоявленного учителя ждали в сельской школе, ему выделили жилье, и будущее представлялось Александру исключительно в положительных тонах. Теперь он уехал в город решать свои вопросы с библиотекой и почти бывшей женой.

В эти дни в деревню прибыли двое нежданных гостей в отличных дорогих костюмах. Один из них Петр, а второй – его приятель. Они проследовали в дом одного из сыновей-близнецов Марии, где долго разговаривали с обоими братьями. За время нахождения в городе Пётр договорился со своим давним приятелем, разбирающимся в деревянном домостроении, чтобы тот изучил дома братьев. Сейчас, проведя ещё одну обстоятельную экскурсию, знакомый Петра вынес свой вердикт: дома братьев уникальные, оригинальные, удобные для людей, теплые и сухие, – таких проектов он нигде не видел. Впрочем, Пётр и не сомневался в этом. Он уже предварительно договорился о покупке участков земли рядом со своим городом, где запланировал построить целый поселок из таких домов. Теперь его интересовало согласие братьев-близнецов на то, чтобы они строили эти дома у себя в деревне и разбирали после постройки. Дальше Пётр организует транспортировку разобранных срубов до нового поселка, где их снова соберут. Братья удивились такому предложению, но раздумывали недолго и согласились. Не задержавшись на ночёвку, Пётр уехал, сославшись на то, что теперь у него столько дел в связи с новым поселком, что рассиживаться некогда.

Прошло и ещё почти полгода. Ранним октябрьским утром Лиза шла на смену в больницу. После возвращения из деревни она ушла с той работы, где оставался отвергнувший её доктор. Ей хотелось не бередить душевные раны и забыть его. И действительно, день за днем его образ стирался из её мыслей. Теперь она работает в другой больнице, меньше думает о своих физических недостатках, стараясь принять их как есть.

Она пришла на работу, и сменяющиеся медсестры сказали, что ночью поступил больной: молодой мужчина, невысокий и полноватый. Но с ним у сестер возникли проблемы: дело в том, что мужчина плохо видит, не дальше полуметра от себя. Приходится буквально везде водить его за ручку, что медсестрам не нравится. А Лиза первым делом подумала о нем: «Вот бедный! У кого пятно, у кого – глаза слепые». Когда она пришла к нему в палату, он находился там один. К удивлению Лизы, у мужчины был такой острый слух, что он слышал буквально почти все её движения. Они познакомились. Через пять минут общения Лиза поняла, что этот молодой человек ничуть не чурается её пятна. «Да потому что он его не видит!» – догадалась она. Вечером Лиза предложила ему почитать вслух, он согласился. В чтении и взаимных разговорах летели часы.

– Вы только не молчите, – сказал как-то пациент Лизе. – У вас такой чудесный голос, так бы и слушал, и слушал.

И Лиза читала, болтала с ним, при первой возможности шла в его палату, как могла ухаживала, бережно водила по больничным коридорам. Через две недели пациент выписался. Лиза проводила его добрыми пожеланиями, ласково улыбаясь, даже погладив по плечу. Его встретила мать, и они оба ушли.

Через два дня, выходя после работы, Лиза увидела этого бывшего пациента, стоящего возле дверей больницы с букетом розовых роз в руках.

– Лиза, привет! – сказал он. – Я узнал тебя по шагам.

– Привет! – радостно ответила она, улыбаясь, и подошла к нему. – А кого ты тут ждешь? Да ещё с цветами. Сейчас уже поздно, в такой час пациентов не выписывают.

– Лиза, а я тебя жду, – сказал он уверенно. – Лиза, хочешь сделать одного человека счастливым?

– Кого?

– Меня.

– Конечно, хочу.

– А я хочу сделать счастливой тебя. Выходи за меня!

А всё это время высокая одинокая сосна на возвышении у реки махала своими лапами и ни о чем людском не догадывалась.

Тый

Я уезжаю. Стою на снегу возле снегохода и смотрю на белые волнистые перекаты тундры, сливающиеся на горизонте с лохматыми серыми тучами. У меня несколько минут, пока мой возница аккуратно складывает и крепит коробки на сани-прицеп. Несколько дней назад он же привёз меня сюда на заднем сидении снегохода регулярным еженедельным рейсом. Для возницы этот рейс совершенно обычный, он ничем не отличается от предыдущего, а тот, в свою очередь, от десятков таких же – ничем, ну, пожалуй, кроме погоды. Курьер рутинно занимается доставкой продуктов, дров, топлива в стойбища оленеводов, кочующих в тундре, забирает от них некоторые отходы и ещё что-то мне неведомое. Для перевозчика ничего не изменилось, даже я для него такой же, как неделю назад. А вот сам о себе я такого бы не сказал. Конечно, вроде бы те же руки, те же ноги, даже сердце, надеюсь, то же самое, вот только что-то изменилось внутри моей души. Такое впечатление, что она вычистилась об этот ноябрьский слепящий девственно белый снег. И да простит меня Тундра за то, что я оставил на Её бескрайних просторах ту скверну, с которой явился. Сейчас даже трудно себе представить, куда бы завела меня судьба, не окажись я тут.

А ведь ещё в августе ничто не предвещало мне проблем: ни в личной жизни, ни в деловой. Конечно, у кого не бывает неприятностей, появляющихся нежданно, как грозовые тучи на голубом небе, и потом, отгремев, быстро сметаемых потоками свежего ветра. Вот и я был совершенно уверен, что в жизни всё прекрасно, будущее просто замечательное. Всё у меня было: и дорогая моему сердцу подруга, которую я считал почти женой, и хорошо оплачиваемая работа. А что ещё можно желать в мои тридцать два?

Находясь в таком пьянящем состоянии, я и не заметил, что моя жизненная идиллия находится на грани срыва. А заметить стоило бы. Ведь началось всё ещё с прошлой зимы. Уже тогда в моей личной жизни появились трещины: она как бы между прочим намекнула, а не лучше ли нам расстаться. Я не придал тогда особого значения её словам, сведя всё к шутке. И вот в августе первый сильный удар был нанесён по самому больному месту – по личным чувствам.

Как-то в ненастный сентябрьский вечер случилась обычная, как мне тогда показалось, ссора с моей подругой. И в запале пререканий она неожиданно объявляет мне, что уходит. Она, с кем я связывал своё будущее, заявляет, что я ей наскучил и что у неё появился другой. Тут же собрав свои вещи, она ушла в темноту вечера, оставив меня одного в нашем вмиг разрушенном гнезде.

Неделю или около того я места себе не находил, потерял счёт дням. Передо мной висела только одна страстная цель: вернуть её, вернуть любой ценой! Тщетно. От безнадёги я ощущал себя как дикий зверь, которого посадили на цепь, да ещё и заперли в клетке. И вот этот зверь всё время хочет к ней, рвётся с цепи, вцепляется в клеть, но вырваться не может: цепь крепка, замок на клетке надёжен. Приступы ненависти к неизвестному сопернику, которого я заочно возненавидел и даже был готов лишить жизни, ярость перемежались с периодами морального упадка и ощущением беспомощности. Отпустить её от себя, дать ей вольную я не мог. Она моя – и точка! Я стонал, если представлял её рядом с другим, истязал себя и морально, и физически: напивался, от злобы стучал кулаком в стену, набивая синяки на костяшках пальцев, а иногда бессмысленно лежал, глядя в потолок. Всё это в прямом смысле лишало меня рассудка.

Что будет, если из башни вырвать нижнее, корневое звено? Башня рухнет. Это произошло и со мной. Лишившись основы своей жизни, лишившись той, которую я чуть не боготворил, я потерял жизненный фарватер и перестал видеть маяки жизни. Вся жизнь полетела в тартарары.

Тогда я работал в небольшой фирме по продаже грузовиков. Работал хорошо, и процесс в общем-то мне нравился, и зарабатывал прилично. В этой работе крайне важно позитивно настроиться на работу, но если в душе что-то не так, всё будет валиться из рук. В моём тогдашнем состоянии я не мог работать. Наверное, стоило объясниться с боссом, уйти в краткосрочный отпуск, но я ничего этого не сделал. Через две недели ситуация дошла до того, что мой начальник сказал, что я больше не нужен, мотивируя своё мнение какими-то доводами, которые я не мог воспринять. Я попытался с ним спорить, на повышенных тонах доказать свою правоту, но это только усугубило положение. Мои попытки агрессивно оправдаться сожгли мосты взаимопонимания между мной и шефом. Так я был вынужден уйти с работы в никуда. Это был второй сильный удар.

Оставшись в те дни совсем один, я полностью начал утрачивать контроль над собой. К чему это привело? Это привело к сбою в работе организма. Уж как ни считал я себя двужильным и способным переносить любые перегрузки, но тут, видимо, загнал себя за предел возможностей. Однажды вечером стало так плохо, что сильно кружилась голова и тошнило. Я вызвал «скорую» и оказался в больнице. К счастью, ничего серьёзного со мною не произошло, но врачи предложили несколько дней провести под их наблюдением. Я согласился, ведь одной из причин моего пребывания в стационаре было то, что я смогу увидеть её. Да, да, она врач и работает в соседнем отделении тому, куда я попал.

И вот через пару дней я и направился в её отделение. Не входя внутрь, остался возле входной двери и наблюдал, выискивая знакомый силуэт. Через несколько минут она появилась в белом врачебном костюме, окружённая несколькими молодых ребятами, как я полагаю, практикантами. Она заметила меня, сделала знак практикантам подождать, а сама подошла ко мне.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, посмотрев мне прямо в глаза. – Я знаю, что ты попал сюда.

– Ничего, – ответил я спокойно, будучи накачанным успокоительными, – лечусь.

– У тебя всё будет хорошо. Поправляйся. Извини, меня ждут, нужно идти, – только и сказала она на прощанье и, отвернувшись, направилась к стайке ожидавших практикантов.

Я видел её удаляющийся силуэт, такой знакомый, такой родной; на голове от ходьбы колыхался яркий мелированный локон. До того момента я и подумать не мог, что она, такая просто девочка в моём восприятии, оказывается врачом, которого слушают студенты, человеком, а не просто моей подружкой. Только в тот момент я понял, что у неё есть своя собственная жизнь, но не разбирал её, не понимал. И вот сейчас она ушла от меня в мир других людей.

Вернувшись домой, я будто впал в ступор. Дни шли за днями, но я никак не изменялся. Наступила осень. Ветер мёл по мокрым улицам рыжие листья, а я, убивая время, бесцельно бродил по паркам, невзирая на дождливую, промозглую погоду. Мне казалось, что весь мир находится в состоянии войны против меня и я должен обороняться, а ещё лучше – нападать. И в моей голове порой роились жуткие мысли о моей великой мести всем: и ей, и моему начальнику.

Однажды, блуждая по парку, я увидел, что навстречу идёт один мой знакомый. Я всегда считал его человеком чудаковатым, со странностями. Как-то он всегда довольно улыбается, разговоры у него не о работе и делах, а на какие-то отвлечённые темы. И вот во время встречи он тоже странно улыбался. У меня не было особенного настроения болтать с ним, однако мы поздоровались, и знакомый вдруг спросил:

– Чего это ты такой смурной?

– С работы уволили, – ответил я как мог спокойно и будто безразлично.

– Так это ещё не повод загонять себя в депрессию. Найдёшь себе ещё получше занятие, – бойко ответил он. – Только представь, жизнь сама для тебя готовит что-то необычайно хорошее, а ты не видишь этого, хмуришься.

– Да если бы только это. В личной жизни тоже… Драма случилась.

– А, понимаю-понимаю, – тут уж мой знакомец перестал улыбаться и как-то сочувственно поглядел на меня.

Тут мы почему-то перешли на другую тему, обсудили погоду, осень. Я поинтересовался, работает ли он сам. Оказалось, что он никогда не работает, но живёт в своё удовольствие и зарабатывает какими-то проектами, сути которых я так и не понял. С его слов выходило, что я очень однообразно понимаю, как можно зарабатывать, да и вообще жить. Знакомец был в своём репертуаре: снова всё неконкретное и непонятное.

Чувствуя, что наступает момент для прощания, я хотел уж было пожелать ему всего хорошего, протягивая руку, как он выдал мне вот что:

– Знаешь, есть такие люди, они, как бы сказать попонятнее, вроде наставников. Так вот, рассказывали, что на далёком севере есть человек, который может тебе помочь. Если хочешь, я могу узнать, как его найти. Съездишь, посмотришь, поговоришь. Сообщи, если надумаешь.

Услышав такое предложение, у меня возникло одно единственное желание: поскорее сбежать от этого знакомого, и я коротко бросил ему:

– Благодарю, не нужно.

И на этом мы распрощались.

Дни тянулись как резина. Надежда вернуть подругу таяла с каждым днём. Никаких идей насчёт работы у меня не появлялось. Состояние неизвестности, как ни странно, тоже стало определённой жизненной трудностью. Такое впечатление, что я встал на рельсы и несусь по ним в неизвестном направлении. Как же мне с них спрыгнуть – такой вопрос я начал задавать сам себе в те дни. Я подумал, что хорошо бы мне сменить обстановку. Это ли не способ найти новый путь? Итак, я перебираю варианты путешествий и ничего не нахожу: всё не то. Мне не хочется ни югов, ни толп людей, а хочется чего-то такого… Чего «такого» – я не мог понять. И вдруг вспомнил о встрече с тем своеобразным знакомым. Я разыскал его и попросил найти координаты человека, о котором он мне говорил.

На следующие день он сообщил мне адрес. Впрочем, адресом это трудно назвать. Скорее я узнал алгоритм, как мне разыскать того самого человека. Человек без адреса, он кочует с родными в тундре, зовут его дядя Тый. «Интересно, – мелькнула в голове мысль, – а вдруг это именно то, что мне нужно». Всё равно других вариантов я не видел.

Как я понимал, с поездкой тянуть было нельзя. На носу ноябрь, а потом на севере наступит темнота, сулящая сложности. Поэтому я быстро собрался и отправился в путь.

Как бы то ни было, я прибыл в нужный город и стал искать провожатого. Опросив несколько человек, в основном случайных прохожих на улице, я узнал, что добраться до нужного места я могу с единственной оказией – а именно с транспортом, доставляющим товары. Весь этот транспорт состоял из снегохода и прикреплённых к нему саней. Я нашёл и транспорт, и курьера. Этот курьер, молодой парень с узкими глазами, посмотрел на меня и заломил такую цену, что я опешил. За те же деньги можно было добраться до далёких южных широт, где над пляжем нависают длинные пальмы, а шелест волн о прибрежный песок так и манит окунуться. Но я решил не сворачивать на полдороге. Я пробовал торговаться, но без какого-либо результата: курьер просто делал вид, будто не понимает меня. Выдав ему аванс, я поинтересовался, во сколько мы выезжаем. Он ответил, что в восемь утра. На часах было уже четыре пополудни, что вызвало у меня непонимание. Оказалось, что выезд назначен на послезавтра, так как он ездит строго по расписанию. Однако возница оказался не таким простым малым. Получив в руки аванс, он тут же сообщил мне, что там, куда я следую, никто меня не ждёт, поэтому мне необходимо самому позаботиться о себе. Из его разъяснения следовало, что я должен закупиться продуктами минимум на две недели. Возможно, говорил он, если я хорошо попрошу, для меня там будут готовить пищу, но припасы всё равно с меня. В двух словах он убедил меня, что мне нипочём не справиться с закупкой продуктов, поэтому он готов оказать мне услугу по закупу. Я был вынужден согласиться и передать курьеру деньги на продукты, причём всё сразу. Эта сумма едва ли уступала той, которую я передал ему за доставку.

Пришлось мне остановиться в маленькой местной гостинице на две ночи. Я почти не выходил из номера. За окном мела метель, день был так же короток, как у нас в конце декабря. Я читал и много спал и ночью, и днём. Позже я благодарил сам себя за такой роскошный отдых перед поездкой. Пару раз я выходил в город, но ничего особенно примечательно не увидел: никаких памятников архитектуры, ни красивых домов, ни каких-то развлечений. Природа той местности выглядела скудно: на паре городских аллей рос непонятный кустарник да с солнечной стороны домов, прижавшись к стенам, торчали из земли безлистые тонкие и короткие деревья. По моему мнению, весь городок выглядел уныло и невзрачно.

Наконец наступило утро отъезда. В половине восьмого курьер уже ждал меня в маленьком холле гостиницы. Я предстал пред ним в своей обычной одежде со своей дорожной сумкой. Он недовольно оглядел меня и поинтересовался, есть ли у меня другая, более тёплая одежда. Я ответил отрицательно. Со словами «Я так и думал» он вышел из гостиницы и вернулся с тёплой одеждой. Насколько я понимал, это северная национальная мужская одежда, этакая тяжёлая куртка из кожи и меха. К счастью, она оказалась мне совершенно впору. На голову он водрузил мне меховую шапку. Забегая вперёд, скажу, без его одежды и шапки я, наверное, превратился бы в ледышку в своей городской «тёплой» куртке. Немного поворчав, возница пристроил мою сумку на сани под брезент, и мы отправились в путь.

Долгий северный рассвет придавал небу нежно-голубой цвет. Я разместился на заднем сидении снегохода, мчавшегося по земле и оставлявшего позади себя шлейф снежной пыли. Я тут же взбодрился, мне почему-то стало весело, и я получал удовольствие от такого развлечения. Через двадцать минут веселье улетучилось, я потерял контроль над пространством: мы находились неизвестно где, и это необычное состояние немного тревожило меня. Едва-едва рассвело, и передо мной предстал простор тундры. Перекрикивая шум двигателя, я спросил у возничего, долго ли ещё ехать. Он не ответил. Через несколько минут я повторил вопрос, который тоже повис в воздухе.

Прошло два часа нашего движения, я чувствовал, что меня укачало. Снегоход сбавил ход и остановился. И нам, и нашему железному коню требовались отдых и заправка. Мы находились в низине, вид был неинтересный. Я попросил возничего подняться на верх ближайшего холма, потому что там красивее. Он посмотрел на меня как на сумасшедшего, коротко бросив: «Там ветер». Когда мы выпили по кружке горячего чая из термоса с парой мясных пирожков, он наконец-то ответил на мой вопрос о предстоящем времени поездки. Оказалось, что добираться ещё пару часов. Ещё целых два часа, а я уже не получал удовольствия от этих покатушек: укачало, немного заныла поясница, слепил яркий снег. К тому же, несмотря на тёплую одежду, я озяб, видимо, сказались два часа без движения. Тогда я решил подвигаться и всё-таки поднялся на вершину холма, но не простоял там и минуты: морозный ветер так обжёг лицо, что я тут же спустился к снегоходу, заметив на лице возничего улыбку. Но в этой улыбке не было и намёка на издёвку, я уверен, курьер улыбался из добрых побуждений, мол, пока я на себе не ощутил, так и не поверил. Да, я поверил ему. Улыбнувшись, я легко похлопал его по плечу. С этого момента я понял, что его рекомендации – вовсе не игра, а жизненная необходимость. Моё отношение к возничему изменилось в лучшую сторону.

Возница поднял голову вверх и сказал: «Ехать пора». Он показал рукой в небо. Я понял значение этого жеста только минут через двадцать уже в движении, сидя на своём месте. Нас накрыло тёмной тучей, из которой ударил разгоняемый ветром такой сильный снежный заряд, что мне стало не по себе. И без того я ощущал мелкие колкие снежинки на лице, теперь же меня будто погрузили в трубу, по которой неимоверной силы вентилятор гнал морозный воздух. Я не видел своего лица, но уверен, что оно горело красным цветом. Стараясь отворачиваться, я крутил шеей в разные стороны. Мне стало страшно. Весь мир вокруг превратился в сюрреалистичную картину: нельзя было достоверно разобрать, где верх, а где низ. Снег мёл и мёл, снегоход качался и, надеюсь, двигался. Тут я обратил внимание на курьера. Несмотря на пургу, его положение никак не изменилось: он выглядел совершенно уверенно. И тут я понял: всё, что мне остаётся в эти минуты, это полностью довериться этому человеку; ведь наверняка он не впервые попадает в такую переделку. Тогда я закрыл глаза и сидел так, раскачиваясь всем телом. Возможно, я бы просто уснул и свалился с сиденья где-нибудь посреди бескрайних северных просторов, и тогда – конец. Но я старался контролировать себя, шевелил челюстью, двигал пальцами рук и чуть-чуть пальцами ног, чтобы не давать себе заснуть. Это помогло. Через некоторое время и ощутил, что снежный заряд внезапно выдохся. Тогда я открыл глаза и увидел пробивающееся через облака солнце. Голова кружилась, но в целом я чувствовал себя хорошо. К тому же благоприятный исход бури вдохнул в меня уверенности.

Через минуту мне почудился дымок, словно мираж, и почти сразу же стал виден треугольный контур чума. «Наконец-то!» – подумал я. Однако радость моя была преждевременной.

Мой молодой возница остановил свой яростный снегоход возле чума, слез и улыбнулся. «Неплохой парень», – подумал я о нём в тот миг. Ни слова не сказав, он исчез внутри тёмного покрова чума. Я же не решался входить и просто разглядывал окрестности. Всё выглядело так же, как и по пути сюда: снег, холмы и ютящиеся в низинах низкорослые, гнутые ветром коренастые берёзки.

Вынырнув из чума, курьер стал снимать с прицепа коробки и осторожно заносить их внутрь. На обратном пути он нёс другие коробки и надёжно крепил их на прицепе. Видимо, заметив моё недоумение, он сказал, что это только лишь промежуточная остановка, куда он доставляет посылки. Нам ехать ещё с полчаса. Настроение моё вмиг обрушилось. Ещё полчаса по этому страшному безлюдному месту – о нет! Как же это выдержать? А знает ли этот самый курьер, что я уже проголодался и замерзаю?! Нет, конечно, этого он не знал, а жаловаться я посчитал неправильным.

Единственное удовольствие доставляло необычайно огромное солнце, ползущее низко над горизонтом и светившее не своим обычно слепящим светом, а ярко-красным, так, что можно было смотреть на него без солнцезащитных очков.

Итак, мы снова взгромоздились на верного железного коня и продолжили путь. Примерно через полчаса я так вымотался, что мне было уже всё равно, куда меня везут и что со мной будет. Монотонный шум мотора, поток встречного морозного воздуха, летящие снежинки и безрадостная картина местности доканывали меня. И тут я почувствовал, что стал обмякать. Это было очень странное ощущение: моё тело расслабилось, голова почти безжизненно моталась на шее, руки уже не цепко держали ручку на сидении. Но от этого состояния мне стало теплее. Часы будто остановились, и я так и не понял, сколько времени провёл в таком состоянии. Но, как бы там ни было, мы приехали.

Я видел ту же картину, что на предыдущей остановке, никаких особых внешних отличий. Внутренне отличие было в том, что я ощущал полное безразличие ко всему происходящему. Возница снова исчезает внутри чума, однако, вернувшись ко мне, по-прежнему сидящему на сиденье, он помогает мне слезть и ведёт внутрь.

Плохо помню, что происходило в первые минуты моего нахождения в чуме, но хорошо помню свои ощущения. Мне показалось, я попал в странную сказку, где всё не совсем так, как должно быть. Внутри тепло, приглушённый свет, пахло как-то по-особенному, смесь разных запахов: тут и дерево, и еда, и дымок, и весьма неприятные запахи. Мне помогли раздеться и положили на какую-то кровать.

Да, мне было стыдно. Стыдно, что я, такой здоровый и вполне молодой мужчина… так устал. Однако должен признать, что мне хватило с получаса, чтобы более-менее прийти в себя. И вот я уже сижу у стола и пью чай, вполне обычный чёрный чай. За мной ухаживает крепкая круглолицая женщина лет сорока. Нельзя сказать, что она выражает большое удовольствие в связи с моим пребыванием, но все её действия ровные, отточенные, и никакой неприязни.

Возница объясняет мне, что тот, ради кого я приехал, сейчас находится в тундре и скоро объявится. С этими словами он уезжает, обещая забрать меня ровно через неделю. После чая мне предложили полежать, и я, благодаря хозяйку, ложусь на невесть откуда появившуюся отдельную узкую кроватку, укрываюсь и быстро засыпаю.

Я открыл глаза от голосов: женщина разговаривала на непонятном языке с мужчинами: ни слова разобрать было невозможно. Я поднялся и поздоровался. Внутри чума стояли двое мужчин: один примерно моего возраста, а другой лет пятидесяти пяти. Они были похожи: плоские красные лица с редкой растительностью, узкие глаза, оба низкие, ниже меня на голову. С полминуты они молчали, разглядывая меня, и мне показалось это странным. Вдруг старший заговорил со мной:

– Здравствуйте, вы с какой целью приехали?

Немного смутившись, я ответил:

– Дело в том, что я хочу поговорить с дядей Тыем.

Произнеся эти слова, я вернулся в реальность, вспомнил цели моего приезда. Я почувствовал себя уверенно, словно на окраине своего города. В те минуты я не ощущал себя праздным туристом, ведь у меня важное дело к этому самому неизвестному мне «дяде Тыю». Наверное, моё состояние тут же отразилось на лице. Теперь я уверен, что именно это повлияло на изначально доброе отношение ко мне.

Старший мужчина сказал:

– Меня зовут Тый, а вас?

Я представился.

Мы обмолвились какими-то приветственными словами. Потом «молодой», оказавшийся сыном Тыя, по поручению отца, долго и подробно рассказывал о правилах, которые я должен соблюдать, находясь в гостях. Я должен неукоснительно следовать всем распоряжениям Тыя, любые неповиновения пресекаются на корню – бежать тут некуда, один всё равно не добежишь, тундра вольностей не простит. Между прочим он рассказал о бытовых вопросах: как и где мыться и где справлять нужду.

Во время этих детальных объяснений я снова почувствовал себя туристом, забыв о цели своего визита. Короткое знакомство с северными людьми уже к тому моменту говорило, что мне следует полагаться на них и следовать тому, что они говорят. Поэтому излишне было задавать вопросы, когда смогу пообщаться с Тыем. Я понял, что они сами всё мне скажут, когда наступит час.

С помощью сына Тыя изучая порядки, я хрустел по снегу на территории стойбища. Там было три конусообразных чума: один средний, где я и размещался, один большой и один маленький. Совсем рядом виднелось стадо оленей: животные сгрудились вместе, над ними струился пар от дыхания. Это выглядело очень красиво на фоне красного заходящего солнца. Животных было так много, что я раз пять сбивался, пытаясь их пересчитывать. Я впервые видел северных оленей и попросил своего экскурсовода подвести меня к ним. Мы подошли к паре крайних. Они оказались совсем невысокие, издалека и без рогов их вполне можно было бы принять за крупных собак. Я погладил одного, ощутив ладонью жёсткий, колючий мех.

На этом моё краткое знакомство с оленями закончилось. Возле стада находились двое мужчин, видимо, пастухов. Они громко закричали моему экскурсоводу, я сообразил, что пастухи вовсе не в восторге от моего приближения. Мы отошли. Из рассказов моего провожатого я понял, что олени чутко реагируют на посторонних и для моей и их безопасности лучше держаться подальше.

Вечером меня ждал необычный ужин. Во-первых, чум наполнился людьми. Всего внутри находилось три женщины и четыре мужчины, не считая меня. Детей в чуме не было. Мне представили присутствующих, но, если честно, я путал их имена, да и их самих: так они походили друг на друга. Тый пригласил меня к столу, а во время трапезы его сын находился рядом, наблюдая за мной и подсказывая, если я терялся. Остальные люди, можно сказать, и вовсе не обращали на меня внимания. О чём они говорили между собой, я не понимал. Хотя, конечно, до моего слуха долетали отдельные знакомые словечки, на которые я, естественно, реагировал. Мы ели мясо, удивительно вкусное, как-то по-особенному приготовленное. После пили чай, при этом, лишь я допивал его, мне тут же добавляли заварки и кипятка из чёрного прогорелого чайника. Так продолжалось до тех пор, пока сын Тыя, видя, что пить я больше не могу, перевернул мою кружку вверх дном.

Потом мы легли, я – на специально приготовленное место. В центре чума в железной печи потрескивали дрова. Это напомнило мне детство, когда я гостил у своих дедушки и бабушки. Я так и представил, как в деревенской печи поленья выстреливают искры. От этого я ощутил покой и быстро уснул. Однако избыток выпитого чая скоро заставил меня пробудиться. Внутри чума было тихо, царила темнота. Я понял, что мне необходимо вспомнить уроки о том, как тихо и безопасно ночью выбраться из чума и избавиться от лишней жидкости. Действуя медленно, чтобы никоим образом не разбудить хозяев, через минуту на коленках я пробрался к выходу, аккуратно отвернул полог, закрывающих ход, и вынырнул наружу.

Оправившись, я решил насладиться моментом. Жаль, что я ни капли не художник и не смогу изобразить то, что предстало моему взору. Идущая на убыль, но ещё довольно крупная луна царствовала на небе в окружении звёзд. Увидеть такой ансамбль в городе просто невозможно. А тут – пожалуйста. Заворожённый, я стоял, задрав голову. Сон как рукой сняло. Я совсем не ощущал мороза, даже наслаждался холодной свежестью. За великолепие, открывшееся мне, можно было заплатить гораздо дороже, нежели я заплатил своей усталостью по дороге сюда. Сине-чёрный полог неба, украшенный небесными резидентами, смотрел на меня. Какой же я в сущности малыш! Вся Вселенная, казалось, смотрела на меня, разглядывала, будто силясь понять: что я за человек, достоин ли я находиться на Земле? Гипноз продолжался довольно долго. Он прервался моим глубоким зевком. Тогда я, довольный и спокойный, нырнул в чум и неслышно занял своё место под его сводом.

Обычно я встаю в семь, а тут уже в пять – половине шестого утра в чуме началось движение. Это женщины принялись за готовку. Я проснулся от шума и от того, что под утро озяб. В шесть уже все были на ногах. Я не выспался, голова болела, и я едва мог соображать. Впрочем, плотно позавтракав и напившись чаю «до опрокидывания кружки», я сидел на своей лежанке и ждал распоряжений.

Тый, сидя за столом, обратился ко мне:

– Ты кем работаешь?

– Я… Меня… Меня уволили. Недавно, – промямлил я в ответ.

– А кем работал? Специальность какая у тебя? – спросил он меня снова.

– Занимался продажей грузовиков.

– Значит, в технике разбираешься?

– Я продавал, не ремонтировал. Ремонтировали другие.

– Бумажки, значит, перебирал, – констатировал Тый, впрочем, спокойно, без надменности.

– Можно и так сказать.

– Тогда сиди внутри и жди, когда я вернусь. Потом поговорим, мне тоже интересно пообщаться с человеком с большой земли. Я же сам там много лет прожил: учился, работал. – Тый ударил себя ладонями по коленям и поднялся, сказав: – Ну, мне пора.

Он ушёл. А я остался наедине с одной из женщин, хлопотавшей по хозяйству. Она не обращала на меня никакого внимания, от чего у меня возникло ощущение, что я вроде мебели.

Я сидел, наблюдая за точными действиями женщины. Наконец сказал ей:

– Помочь?

Она встрепенулась, словно стол вдруг заговорил. Пожав плечами, женщина что-то произнесла на своём языке. И тут только до меня дошло: она же меня совсем не понимает. Тогда я одел свой тёплый наряд, вышел из чума и стал бродить вокруг стойбища, правда не отходя далеко. Утро было пасмурное, безветренное, летели редкие снежинки. Всё, что я наблюдал, это три курящиеся чума и мерно тарахтящий генератор, от которого тянулись чёрные кабели к каждому чуму, от чего генератор выглядел как основа жизни, питающая всё вокруг. Ни людей, ни оленей рядом не было. В течение светлого времени суток я совершил несколько таких прогулок, натоптав плотные тропинки. Я очень тщательно, от нечего делать, изучил все расположенные поблизости деревца, рассмотрел истоптанный оленями снег, сравнивал чумы между собой.

Мы обедали вдвоём с женщиной, которой знаками удавалось со мною объясняться. Потом я снова слонялся по стойбищу.

Когда начало смеркаться, женщина опять же знаком дала понять, что мне следует находиться внутри чума. Так я и поступил. Вскоре явился Тый. Собственно, картина вчерашней встречи была почти идентична: опять Тый и его сын. Тый что-то объяснил женщине, и она накрыла нам двоим на стол. Кушание было такое же, как и накануне. После еды Тый попросил меня следовать за ним.

Мы выбрались наружу и подошли к запряжённым в сани оленям и сели в эти сани, и Тый стал править. Двигаясь под мерный скрипучий звук санных полозьев, я смотрел вокруг. Сейчас я не ощущал себя туристом, предчувствуя, что вот-вот мы станем говорить. Между тем сани двигались вверх по пологому подъёму. Ехали мы недолго. Когда же оказались на вершине, внизу открылось совершенно неожиданное видение. То было море. Да, море. Вот чего я никак не ожидал тут встретить! Внизу, я хорошо видел, на бескрайнем чёрном полотнище волн отражалось небо. Стало быть, наше стойбище почти на краю земли. Тут я удивлённо воскликнул:

– Море! Это море?

– Море-океан, – распевно-почтительно сказал Тый.

Сани остановились. Тый пошёл, махнув мне рукой. Через несколько шагов мы оказались возле некоего подобия большого сугроба.

Тый сказал:

– Давай сделаем домик.

И мы с ним стали врываться в сугроб, сделав так, что получившееся углубление имело крышу и могло вместить нас обоих. Забравшись внутрь, где было тихо и тепло, мы сели прямо на снег. Благодаря тёплой одежде холод не ощущался. Тый откуда-то достал толстую свечку и спички, и вот в нашем снежном приюте стало светло и даже тепло от огня. Через вход мы видели бескрайний океанский простор.

– Здорово! – сказал я. – Так можно долго просидеть.

– Я, бывает, так и сижу подолгу в таких укрытиях. Думаю. Можно ещё выпить. Пару раз так и засыпал тут.

– А я под открытым небом никогда не спал. Городской человек.

– Я тоже был городской, – подхватил Тый. – Учился в университете, закончил. Потом мне в городе предложили работу. Согласился, работал несколько лет. Для многих наших это мечта. Большинство только и думает, как бы остаться на большой земле, удрать из тундры. Они считают, что тут тяжело, грязно. В основном так думают те, кто был в городах. Те, кто не познал городских соблазнов, спокойнее относятся к жизни в тундре просто потому, что не задумываются.

– Как же вы оказались тут после города?

– Малая родина позвала. Это был какой-то внутренний зов, душевный, духовный. Мне показалось, что я связан с этими местами какой-то незримой энергетической пуповиной. И она, эта пуповина, не разорвана. Она всегда питала и поддерживала меня. Поэтому однажды я принял решение вернуться. У меня уже был взрослый сын, он поехал вместе со мной. А вот жена… Она осталась на большой земле. Она осталась в том мире.

– Понимаю, – сказал я. – Здесь совсем другой мир и иная жизнь. Вот мы сейчас сидим здесь, на берегу океана, как на краю мира. Дальше – некуда, конец. В юности мы с друзьями решили придумать свой собственный язык. Придумали одно только слово – «лябизныч». Оно означает «всё, конец, приехали». Так вот это место, лябизныч, тут.

– Интересно. А не думаешь, что это не конец света, а его начало? Здесь кончается океан и начинается суша. Отсюда начинают люди ходить по тверди, выбираясь из воды. Учёные же говорят, что жизнь пошла из океана. Вот тут это место смычки, перехода. Не думаешь?

Я замолчал и смотрел туда, где должна была быть линия горизонта. Темнота скрыла её от глаз, океан и небо сливались в одно целое. Мы долго сидели молча, тишину изредка нарушали только потрескивания свечи да доносимый ветром шум прибрежных волн. Я думал над тем, что сказал Тый.

После паузы Тый попросил рассказать о новостях с большой земли. Его интересовало буквально всё. Я стал рассказывать про свой город, про жителей, чуть-чуть коснулся своей работы. Он слушал внимательно, слегка склонив голову набок, лишь изредка задавал короткие вопросы. Потом он неожиданно сказал: «Пора назад». Выходя из нашего скромного временного прибежища, Тый попросил быть аккуратным, ничего не ломать, потому что завтра мы сюда вернёмся.

Утром после завтрака, ровно ничем не отличавшегося от предыдущего завтрака, я спросил у Тыя, чем же мне заниматься в его отсутствие и могу ли я помогать кому-то, скажем, женщинам. Он ответил так: «Лучшая помощь – не мешать. Женщины быстрее и лучше справятся с их работой, если попросту не стараться им угодить. Ты уже нам помог: много передал продуктов, товаров, спасибо. Можешь о себе позаботиться. Чай, не для помощи по хозяйству в дальнюю дорогу пустился? Вот и подумай-ка о себе. У всех, кто приезжает с большой земли, в голове миллион мыслей по миллиону поводов. Постарайся приостановить этот бег или хотя бы замедлить. Как? Выйди из чума, сядь напротив деревца в безветренном месте и внимательно разглядывай каждую веточку, каждую снежинку на ветках и стволе, изучи каждый изгиб ствола, посчитай все ветки. Не сбейся, потом обсудим. Да смотри не усни на снегу». Последние слова он бросил, улыбаясь, уже на выходе из чума. Я рассудил так, что этот приём является частью какого-то специального плана и мне предстоит в точности выполнить задание.

Когда окончательно рассвело, я приступил к исполнению. Найдя место потише, где не слышался генератор и не задувал ветер, я сел прямо на снег в метре от низкой берёзы и стал выполнять свою работу. Я справился с нею минут за пятнадцать, потом нашёл другую берёзку. Она также подверглась моему точному рассмотрению и учёту. Короче говоря, я собрал точные данные про пять берёз. Поняв, что трудно удержать все цифры в голове, я нашёл у себя карандаш и листок бумаги, на которых зафиксировал всё, что, по моему мнению, так важно будет обсудить.

Вечером мы с Тыем снова добрались до нашего укрытия, поправили его и разместились внутри. Я сообщил ему, что строго выполнил поручение, и озвучил результаты. Пока я считывал цифры с бумажки, не видел его лица, а подняв глаза на него, поразился. Он еле-еле сдерживал смех.

– Что-то не так я сделал? – задал я вопрос неуверенным голосом.

– С одной стороны – так. Только кое-что перепутал. Смысл перепутал. Я-то хотел, чтобы ты при-ос-та-но-вил, – произнёс он по слогам, – ход мыслей. А ты наоборот – запустил их и вместо размышлений получил бухгалтерию. К чему она нам тут? Ну давай тогда еще волны в океане станем пересчитывать. А между тем, если ты станешь эти волны считать, должен сосредоточиться не на их точном количестве, не то с ума сойдёшь, а на мерности. На размеренности, на покое природы. У берёзы разве ты не заметил, как веточки не похожи друг на друга? Не заметил, как трудно деревцу приходится бороться за существование? Ну да ладно. Давай так: завтра ты пойдёшь сидеть возле каждого дерева, как сегодня, только не думай о количестве, просто медленно-медленно ползи взглядом по стволу, начиная с самого низа.

Тый смотрел на меня очень внимательно, наверное, силясь понять, дошло ли до меня его наставление. Уже не будучи уверенным в правильности понятого, я раза три повторил в голове его слова и тогда только кивнул в знак согласия.

– Я хочу вопрос задать, – сказал я. – Вот люди приезжают к вам, они что-то хотят, я их понимаю. А вам-то зачем это нужно?

– Молодец, хороший вопрос, – ответил Тый. – Мне интересно знать, как там, на большой земле? Что происходит? Тот мир для меня не чужой, он мне небезразличен. Люди рассказывают, каждый по-своему. Таких рассказов по радио не услышишь. Вот это-то мне и интересно. И потом, я давно знаю, что меня считают за какого-то волшебника, целителя и тому подобное. Едут люди, некоторых сюда родные и друзья везут, чтобы я их исцелил, спас. А ведь я тоже просто человек, и грехи на мне висят, не отмолиться. А люди всё едут и едут, значит, помогаю я им. Это не то чтобы приятно, это удивительно.

Тый сделал паузу, покачав головой.

– Вот расскажу тебе случай, – продолжил он говорить. – Где-то год назад приехал ко мне человек, мужчина. Был он богатый, денег очень много, жил на широкую ногу. Вдруг случился какой-то кризис, да ещё его обманули, да и он сам что-то напутал, короче говоря, оказался тот мужчина на мели. Нету денег, только долги есть. Полгода до приезда он мучился, совсем себя довёл до ручки. И вот однажды пришёл на железную дорогу, на остановку, бродил там. Мысль у него была под поезд броситься. Он мне говорил, что воспринимал эту идею с облегчением, думал, что все концы в воду, перестанет сам себя изводить. Других выходов не видел. Побродил и решил так: пойдёт в бар, напьётся – и к железной дороге. Пожалуй, так и было бы, да только в баре напоследок сказал бармену «прощай» и что пошёл под поезд кидаться. А бармен, видимо, заметил его состояние и забил тревогу – вот человек оказался неравнодушный! Словом, уговорил мужиков из бара на железную дорогу пойти. Там они за руки, за ноги несостоявшую жертву оттащили, родным сообщили. Те уж как-то меня нашли и того человека привезли. Сидели мы с ним вот так же, говорили. Ну, я ему и говорю: мил человек, говорю, что такое деньги? Ведь их у тебя не было когда-то, верно? Потом появились, а потом снова уплыли. Кто тебе сказал, что деньги опять у тебя не появятся со временем? А жизнь? Тут уж, если с нею распростишься, назад не воротишь. Другой тоже случай, – продолжал Тый. – Не всё ведь из-за денег. Есть ещё такая проблема: несчастная любовь.

Как только он произнёс эти слова, у меня внутри словно что-то заколыхалось. Тый продолжал:

– Приехала девушка. Такая вся из себя пригожая, молоденькая. А худенькая какая! – тут Тый показал указательный палец. – Как тростиночка, кушала меньше воробушка. Объясняет она мне: так, мол, и так, бросил её мужчина. А уж он и такой распрекрасный и сякой замечательный, что другого, лучшего, нигде во веки веков не сыскать. И плачет. Лето было тогда, сыро, да она ещё своими слезами тундру заливала. Это я шучу, конечно, только и ей то же самое сказал, потому что от увеличения сырости никак её дела не поправятся. Долго я её слушал, уж больно разговорчивая девушка. Она мне и про подруг своих рассказала, что у каждой есть мужчина, а она вот не сватана остаётся. А видно, что девушка хорошая, и добра ей желаешь. Да как помочь? Откуда мне знать, как и где искать пригожих мужчин? Трудно, когда вот на одной или одном клином белый свет сошёлся. В такой ситуации отвлечься нужно. А потом, главный лекарь не я, главный лекарь – время. Так что сидели мы с ней в тундре, разговаривали день за днём. Потом смотрю, она вроде как и остывать от своего дружка начала. Стало ей интересно, как люди в тундре живут, чем питаются, как обогреваются. Гостила тут две недели, совсем, гляжу, проблема с другом для неё измельчала. С тем и уехала, благодарила. Спустя две недели продуктов передала с курьером.

Я слушал и размышлял, пытался сопоставлять примеры с моей ситуацией, находил много схожего. Наверное, проблемы человеческие во многом похожи. Значит, и ключи к их разрешению тоже похожи.

Мои размышления прервал Тый:

– Разные люди едут. Верят в меня. Некоторые, говорю, считают меня за лекаря. Ущербных людей везут, как к святому. Да я-то никакой не святой! Как же я их излечу?! Таким и сама дорога, наверное, в тягость. А мне говорят: нет, это где-то и развлечение, хоть что-то в жизни нового увидят. Только мне что таким людям говорить: вот тоже какая проблема! Приходится им свою ношу нести, раз им небеса такую судьбу заготовили. Нести да стараться радоваться маленьким радостям. А хуже для них, если они на весь мир от этого озлобляются. Таких мы стараемся отсюда поскорее спровадить, чтобы самим какую душевную гадость не подцепить. А сколько приезжало разных неспокойных, волнительных, – продолжал Тый, улыбаясь, – и болезней-то у них никаких, а вот надумают себе что-то и крутят в голове, как будто заело у них что. Жалуются: вздохнуть, говорят, не можем. Я такую хворь за минуту лечу. Как же, спрашиваю, ты вздохнёшь, коли ты выдохнуть не можешь? Ты, дорогой, сперва выдохни по-хорошему, так, чтобы и воздуха не осталось ни в лёгких, ни в животе, а уж опосля вдыхай на здоровье. А то как заполнишь организм воздухом, если он у тебя забит под завязку старым? Выдохни сперва, с силой выдуй из себя весь воздух, из живота выдуй так, чтобы пупок до позвоночника дотянулся. До позвоночника пупком, конечно, не дотягиваются, но воздух выдувают. Выдуть у всех получается. Благодарят меня, словно я волшебство какое сотворил. А делов-то!

Так за рассказами Тыя и прошёл наш второй вечер. Мне по-прежнему не удалось высказаться о своих проблемах, я оставил это повествование на потом.

Утро, как и весь последующий день, выдалось пасмурным и тёплым. Наступила оттепель. Сильный ветер гнал со стороны моря свинцовые тучи, нахлобученные, как огромные рулоны ваты. Летели капли дождя, иногда превращаясь в снежные хлопья, мелкая морось периодически перемежалась с сильным дождём. Я надел свою обычную, городскую одежду, она лучше защищала от мокрых осадков. В таком виде я решил провести свой новый осмотр берёзок.

Усевшись возле первой, той, с которой я начал и накануне, я рассчитывал осмотреть её минут за двадцать, затем идти дальше. Сидя на снегу рядом с деревцем, я стал медленно ползти взглядом по стволу. Потом почему-то остановился в середине ствола. Мой взгляд замер. Мысль в этот момент сбилась, я стал размышлять не о дереве, а о словах Тыя. Прежде всего я задумался о том, что же здесь, в приморской тундре, конец земли или её начало? Очень занимательный вопрос! Пялясь в середину берёзового ствола, я пришёл к выводу, что иногда тут начало жизни, а иногда – её конец. Видимо, тут конец и начало, всё в одном. Жизнь из океана вышла, и всё уходит снова в океан – такими словами я подвёл итог своему размышлению.

Неожиданно я будто проснулся и вернулся мыслью к дереву. Я сидел в расслабленном положении, скрестив ноги и положив руки на колени. Вдруг мне показалось, что ствол дерева увеличивается в размерах, и он на моих глазах стал толще – я встрепенулся. Придя в себя, я продолжил рассматривание веток и ствола. Медленно, сантиметр за сантиметром, я изучал маленькое тундровое растение. Я видел, что вся берёзка покрыта каплями. Они висели повсюду, дрожали от ветра и слетали, когда держаться на весу становилось невмоготу. И тут, насколько я мог понять своим практичным мозгом, у меня случилась слуховая галлюцинация – мне послышался голос Тыя, медленно произнесший: «Смотри на капли». Тогда я стал наблюдать за каплями. Я не считал их, но, уставившись то на одну, то на другую, видел их малейшие движения, старался разглядеть что-нибудь сквозь них или то, что они отражали. Это было занимательно, я даже начал было разговаривать с каплями, но остановился. Потом попробовал выявить какую-нибудь закономерность в их поведении, но отказался и от этой затеи.

Сидел я, сидел и вдруг поймал себя на том, что сижу с закрытыми глазами! Вот это да! Не зря же Тый сказал мне, чтобы я нечаянно не заснул, а я – поглядите-ка! – чуть и вправду не задремал. Посмотрев на часы, я обнаружил, что просидел почти два часа. Это обстоятельство немало удивило меня.

Поднявшись, я направился в сторону чума – время шло к обеду. В эти секунды моё состояние было необычайно спокойное, ничто, казалось, не может меня разволновать. И тут случился досадный казус. Уже почти у самого чума я поскользнулся и грохнулся на землю. В этот миг правое бедро пронзила резкая боль, от которой я громко вскрикнул. Боль отдала по всей ноге и в поясницу. Всё тело как-то неожиданно словно изменило мне, показалось, что я могу потерять сознание. На моё счастье из чума высунулась голова женщины. Она застала меня лежащим на земле и, уверен, сразу сообразила, что случилось. Несколько секунд женщина просто смотрела, а потом помогла мне пролезть в чум и лечь на мою лежанку. При малейшем движении боль резко пронзала поясницу, от чего я вскрикивал. Ну вот, думал я, надо же так вляпаться. На сотни километров вокруг ни одного доктора, а если перелом? Эти мысли нагнетали тревогу, добавляя расстройства и без того испортившемуся настроению. Женщина знаками показала мне, чтобы я снял верхнюю одежду. Я повиновался, показав те места, где боль была ярче всего. Она стала смотреть мне в глаза и одновременно ощупывать бедро пальцами. У неё были сухие пальцы с грубой кожей, они цепко ощупывали кость. К счастью, признаков перелома мы не обнаружили. Женщина знаком показала, чтобы я успокоился.

Она исчезла за ширмой, отделявшей женское отделение чума от мужского, и вернулась со странным предметом в руках. Это была не то кукла без головы, не то набитая лоскутами крошечная национальная одежда. Потом женщина показала, чтобы я лег и полностью расслабился – по крайней мере, я так истолковал её жесты. И тут началось что-то совсем интересное. Я догадался, что сейчас женщина начнёт совершать надо мною обряд. Она крутила своей куклой возле моего бедра, возле сердца, возле головы и всё время что-то распевно говорила вполголоса на своём языке. Сначала я силился понять, что всё это означает, слова пробовал разобрать – ничего не получилось. Тогда я просто закрыл глаза и лежал, слушая её голос. Долго она надо мной колдовала, если этот обряд можно назвать колдовством. Я почувствовал, что засыпаю. Её голос превратился в шёпот, а потом совсем затих. Открыв глаза, я увидел, что женщина чем-то занимается возле стола. Видно, настала ей пора приниматься за хозяйство.

Вечером пришёл Тый и прежде всего переговорил с женщиной. Потом он подошёл ко мне и сказал:

– Растянулся ты, ничего серьёзного не случилось. Будешь бегать, как олень. А сегодня не поедем с тобой. Дождь льёт, наше местечко всё растаяло. Ночью повалит снег, и завтра наступит нам время продолжить. А сегодня – смотри, как тебе повезло!

– Да уж какое тут везение! – возразил я эмоционально. – Так некстати навернулся.

– Зато тебе повезло пройти обряд очищения. Ты думаешь, над тобой руками махали? Э, нет! Злых духов из тебя изгнали – вот в чём повезло.

Я лежал и думал: вот, изгнали из меня, значит, злых духов. Ну, пусть, хорошо. А кто теперь добрых духов в меня заселит? Должны же другие духи на место изгнанных каким-то образом попасть. А как? И тут меня осенило: вот накануне Тый объяснял мне, как людям сделать полный вдох, если они жалуются на трудности с полным вздохом. Так, стало быть, чтобы запустить новый дух или воздух, нужно сперва избавиться от старого, выдуть его из организма. Вы-дуть – вот что! Я должен всё старое из себя убрать, очиститься, душою, духом своим очиститься. И я должен… должен! отпустить… её. Это трудно, очень трудно. Но если я не выдохну старый воздух, новый в меня не войдёт. Мне нужно отпустить её ради неё самой, ради меня самого, ради Жизни, ради движения вперёд. Хотя… хотя это так трудно. Трудно жертвовать.

Вот куда привели меня мои размышления. Удивительно. Кажется, именно с того момента я стал ближе к решению своей главной задачи. И я сам пришёл к этому выводу, а Тый? Он был моим наставником, он направлял меня на пути самопонимания. Интересно, куда приведут наши дальнейшие разговоры?

К моему большому удивлению, утром боли почти полностью исчезли. Немного ныло в пояснице – но и только.

Всю ночь хлопьями шёл мокрый снег. К утру навалило по колено, снег не блестел, не скрипел под ногами – он был влажный. Однако это обстоятельство никоим образом не повлияло на ежедневный распорядок. Все люди в обычное время отправились по своим делам.

Как-то сам собою я снова направился к берёзке. Посмотрел-посмотрел на ту, возле которой сидел накануне, да и подошёл к другой. Кое-как усевшись, я стал смотреть на кривой ствол дерева, заметил несколько не опавших листьев и… начал с ними разговаривать. Я спрашивал у них, почему они до сих не опали, что их держит на своих местах и тому подобное. Потом медленно разглядывал ветки, находя на каждой из них что-нибудь интересное: то трещинку, то замысловатый изгиб. Просидел я таким образом около трёх часов. Настроение у меня было самое что ни на есть доброе, спокойное.

Вечером после ужина мы с Тыем вновь отправились к «нашему месту». От того, что мы строили, не осталось и следа. Но Тый обрадованно провозгласил, что мокрый снег нам в помощь. И действительно, мы потратили некоторое время на то, чтобы при свете фонаря слепить из белого мокрого строительного материала новый «домик». Он оказался массивнее предыдущего, и мы комфортно разместились внутри.

Лишь успокоилось наше дыхание после строительных работ, Тый попросил рассказать о том, что меня привело в тундру. Настал мой час. Конечно, у меня был заготовлена речь, но всё пошло не совсем так, как рассчитывал. Видимо, сказались несколько дней, проведённых в тундре. Рассказывая, я говорил будто о каком-то другом человеке, а не о себе самом, словно глядел на себя со стороны. Тый просто сидел и молчал, даже вопросов не задавал. Я говорил долго и, когда закончил, задал вопрос:

– Теперь я не понимаю, что мне делать. Как мне впустить в себя новый вздох, новый дух?

Тут только Тый немного оживился. Он ответил мне очень просто:

– Я скажу тебе. Но только завтра. Сейчас пора ближе к подушке.

Мне это показалось странным. Я ожидал, что Тый вот так просто даст мне совет и я смогу наконец-то успокоиться. Вместо этого у меня ещё целые сутки ожидания. Но выбора не было. Мы вернулись обратно в чум. Мой вид в те минуты, полагаю, выражал всю мою досаду, но я молчал, смирившись с необходимостью ожидания.

Проведя следующий день так же, как и предыдущие два, а именно – в созерцании берёзок, я с нетерпением ждал вечера. Он обещал ответы.

И вот мы с Тыем снова в нашем «домике». Мороз укрепил его, стены стали словно каменные. Первое, что сказал Тый, когда мы разместились внутри, было:

– Завтра тут и спать можно будет. Смотри, как здесь стало здорово.

– Да, да, – закивал я, но решил не уходить в сторону, а напомнил ему. – Мы договорились, что у вас есть ответ на мой вопрос.

– Ты живёшь в городе, – начал Тый. – Наверное, это большой город. Там много людей. Со всех сторон на тебя льются их эмоции, выраженные в словах, поступках и тому подобном. Тебе трудно разглядеть истину и увидеть нужный путь, потому что тебя всё время кто-то или что-то отвлекает. Ты вот мне рассказал, что смотрел на берёзки. Тебя ведь ничто в момент наблюдения не отвлекало, верно? И ты смог разглядеть мелочи. А вся жизнь состоит из таких вот мелочей. Такие мелочи, как секунды, минуты, часы, дни, – всё это сливается в большое – в годы, в жизнь. Нужно уметь видеть эти мелочи. Чтобы их разглядеть, попробуй останавливать свой ежедневный бег. Будешь в городе – вспоминай об этом. Выходи и смотри на берёзки, или дубы, или на траву, или на что-то природное. Ты уже немного умеешь. Вот и всё.

Он замолчал, а я всё сидел, старался понять смысл его слов, запомнить каждое слово, чтобы потом, когда Тыя уже не будет рядом со мной, вспоминать их. И тут он опять стал говорить:

– Вот ещё что. Как запустить новый дух. Когда мы дышим, не обращаем внимания на сам процесс вдоха и выдоха. Это происходит само собой, даже во сне, когда мы вообще себя не контролируем. Новый дух сам проникнет в тебя. Бывает, что люди не могут вдохнуть, потому что старый дух мешает. Как с этим справиться, ты уже понял. А новый, он войдёт в тебя сам. Правда, случается, что человек сильно напряжён, твёрдый становится, у него все мышцы натянуты. Мысли человеческие делают его твёрдым, как камень. Человек сам хочет новый дух впустить, напрягается для этого, думает, усилия прикладывает, а ничего не выходит. Не дают мышцы и мысли новый воздух впустить. Думаю, ты уже догадался, что нужно сделать. Нужно расслабиться: мысли отпустить, мышцы расслабить. Сиди у берёзки, мышцы сами расслабятся. Вот увидишь, новый дух, новая сила в тебя сами войдут, даже не заметишь, как вошли, но почувствуешь биение жизни, как сердце бьётся, получив новый воздух.

Я смотрел через вход нашего укрытия на темноту, в которой скрывалось бескрайнее море. Его берег оказался и концом чего-то, и началом чего-то нового. Мне всё было понятно. Старый дух из меня выходил, а на его месте должен был вот-вот оказаться новый. Что делать для этого – стало ясно. Когда это случится? Не знаю. Понятно, что это будет когда-то и не нужно торопиться. Почему-то мне стало хорошо и легко, я набрал воздух и легко выдохнул.

– Вот видишь! – сказал Тый и рассмеялся. – Уже получается!

Больше мы не ездили в наш домик, дни до отъезда я провёл в приятном расположении духа, много улыбался и хорошо спал. И ещё я заметил, что мне хочется домой.

Мой возница почти закончил подготовку к поездке. Через три-четыре часа я буду в городке, а оттуда домой. Там много дел, там впереди огромная и прекрасная жизнь. Что мне делать? У меня ещё нет ответа на этот вопрос, ответ ещё где-то в пути, но точно придёт. Главное, я знаю, как мне делать и как мне жить. Остальное – разрешится.

Странный дом

История эта странная и местами жутковатая, пожалуй, даже нервотрепательная. Если вы человек чувствительный, вот вам мой совет: оставьте чтение и займитесь какими-нибудь привычными делами. Но если вы все-таки решитесь узнать, каким образом мне удалось увидеть и познать совершенно удивительные вещи, – продолжайте пробегать глазами по этим строчкам и дальше. Возможно, вам откроется нечто, что даже для меня, человека, увидевшего такое, осталось навеки тайным. Не исключаю, что вы в своей жизни тоже сталкивались с подобными явлениями. Впрочем, давайте-ка с самого начала.

Это началось несколько лет назад в начале лета. Я ехал в поезде, в спальном вагоне. Завидую тем, кто беспробудно спит в поездах, убаюканный мерным стуком колес и безостановочным укачиванием. Мне в поездах не спится, грохот то и дело заставляет сознание пробуждаться. Вот так и тогда, невыспавшийся, я спозаранок вышел из своего купе в вагонный коридор. Было часов пять или шесть утра. Стоя возле окна и держась за поручень, я глядел на то, как низкое восходящее солнце мелькает сквозь стволы придорожных деревьев. Вид у меня, стоит полагать, был не очень: от долгого (и бесполезно-бессонного) лежания взъерошенные волосы, суточная щетина, сонные узкие глаза.

И вот в этот самый момент, к моему большому удивлению, из соседнего купе вышел мужчина лет пятидесяти, невысокий, с округлым животиком, круглым же лицом и признаками лысины. Но удивило меня не это, а то, что он был свеж, словно только что проспал дома часов девять, успел умыться и гладко выбриться. Так же, как и я, он встал у окна, держась за поручень, и смотрел, немного щурясь. Не будет секретом сказать, что вскоре мы разговорились. Выяснилось, что он путешествует с дочерью и возвращается домой (поезд шёл в сторону моря). К переездам железной дорогой мой попутчик был очень привычен, так как некогда по долгу службы многие дни разъезжал в разных вагонах. И он пустился рассказывать мне, как в былые времена ездил в мягких вагонах с душем и прекрасным обслуживанием. Мне тут было особо нечем хвастать, но разговор увлек меня, и я с удовольствием слушал незнакомца, искренне интересуясь его рассказом.

Вдруг из его купе вышла девушка, дочь моего собеседника. И, конечно же, её молодость и скромная красота приковали мое внимание. Я старался ещё что-то говорить, а сам только и делал, что смотрел на девушку. Впрочем, наши разговоры в коридоре у окна скоро закончились, и я вернулся в свое купе, где и пролежал (конечно, без сна) все время до приезда. Спустя пару дней я уже почти позабыл о поездке, детали нашего разговора стерлись в памяти. Словом, обычная встреча, каких случается множество.

Наступила осень. Однажды на улице меня застал внезапный дождик, и я решил переждать его под крышей, благо рядом оказался магазинчик, в дверь которого я и юркнул. Дабы скрасить время ожидания, я равнодушно осматривал прилавки.

– Здравствуйте, – услышал я обращенный ко мне голос молоденькой продавщицы и поднял на неё взгляд. – Не узнаёте?

– Нет, не узнаю, извините, – ответил я ей.

– Мы с вами в поезде ехали, помните? Мы с папой были в соседнем купе, – улыбнувшись, сказала девушка.

Тут я вспомнил ее. Такая случайная встреча. Но, признаться, сам бы её нипочем не узнал, её образ к тому дню напрочь стерся из памяти. Я смутился и только-то и смог, что обменяться с нею парой фраз, после чего поспешил ретироваться.

Что скрывать, девушка мне понравилась. Размышляя о нашей встрече, я решил ещё раз зайти в тот самый магазинчик, чтобы повидаться с нею. Предлог свидеться я придумал самый что ни на есть незамысловатый: купить у неё какую-нибудь безделушку. Итак, я стоял у её прилавка и выбирал товар (чтобы потянуть время для разговора). Мы неплохо поговорили, и девушка между прочим сказала, что сообщила отцу о нашей встрече. Потом мы расстались, без обещаний и намеков на будущие встречи. Меня что-то внутри останавливало от продолжения общения, и я потихоньку стал забывать о бывшей попутчице.

Но вот раз в ноябре от нечего делать снова заглянул в тот самый магазинчик. Девушка приветствовала меня простой улыбкой. Я не ощутил, чтобы запал ей в душу. Наверное, она, как и я сам, чувствовала только легкое приятное дуновение от нашего общения – но и только, более ничего глубокого «с первого взгляда». Она удивила меня тем, что её отец просил передать мне, что я приглашен к нему в гости. Странное приглашение, сказал бы я сейчас, ведь мы были едва знакомы. Но тогда (ах, безрассудная молодость!) принял это приглашение спокойно.

Читать далее