Читать онлайн Полёт на трапеции бесплатно

Полёт на трапеции

Предисловие

Я не хочу покидать этот город!

Когда держишь в руках избранное поэта – итог определённого периода творчества или всей жизни, неизбежно сталкиваешься с проблемой этического характера. Нужно сказать о каждом стихотворении и даже о каждой строке, поскольку они этого заслуживают. Не скажешь – обидятся строки. И последствия их обид непредсказуемы. Впечатления от прочитанного объёмнее прочитанного. Так и должно быть, ведь поэзия – это предельная концентрация жизни и смысла. Но придётся выбирать и отделаться от чувства вины не удастся.

Книга стихов подобна Городу. Что-то построено в нём по плану, что-то сложилось стихийно, исторически, да и сам план менялся по ходу дела. Расположив произведения в определённом порядке, автор предлагает собственный маршрут по проспектам, улицам и переулкам своего воображения. Для него все места памятны. Тот, кто попадает в Город впервые, постепенно осваивается в нём, обживает, нащупывает собственные маршруты. В каких-то местах он станет бывать чаще, какие-то облюбует особенно, а кое-что много раз минует, не обратив внимания, и только потом заметит открывающуюся перспективу или укромный уголок.

Город стихотворений расположен не только в пространстве, но и во времени. Время в Городе стихов идёт по-разному в разных местах, меняет направление, замирает и срывается в бешеный галоп. С Холма Поэзии можно спуститься в любое из времён, а на его вершине – всегда детство, вечное состояние удивления и непреходящее ощущение, что всё главное – впереди:

  • Мальчик смотрит с вершины крутого холма
  • На колеблемый памятью город и век…

От края до края пересекает Город проспект Бога. Бог Марка Шехтмана – тоже человек. Он обязан пережить человеческую судьбу. Человеческий путь Его размечен неумолимой Судьбой:

  • И, наверно, с Богом мы похожи
  • Больше, чем он сам того хотел.

«Над Богом тоже кто-то есть», «Бог боится Страшного Суда». Возможно, страшно не только быть судимым, но и судить? Особенно тому, кого мы придумали сами. И разве можно на этом проспекте равнодушно пройти мимо окна, в котором Экклезиаст «поник своим царственным носом»? Очерченный одним движением пера силуэт неведомого пророка оживает и приобретает конкретность и достоверность портрета.

Дома влюблённых. В каждом – своя жизнь, своя неповторимая и, в то же время, узнаваемая сцена. Дом покинутый хозяином – он на кладбище, и его женой – она вышла замуж за живого. Два горящих в ночи окна – одно напротив другого, на некотором отдалении, два одиночества отражающихся друг в друге.

В кабачке сидит постаревший Гарри Поттер. Как это могло случиться? Не ту магию он выучил – и не смог повторить достижения Питера Пэна. Но было и в его жизни счастье – иметь настоящего врага. Думаю, он не откажется выпить с тобой, читатель. А кем из двух мальчишек хотел бы быть ты?

В литературных предместьях имени Бабеля, Чехова, Гоголя, Булгакова жизнь идёт заведённым порядком. За это мы и ценим старые, уютные улицы, адреса, где по-прежнему живут хорошо знакомые нам персонажи. А вот и автор-экскурсовод – ведёт группу туристов по предместьям, обращая их внимание на детали, которые милы его сердцу. В аптеку устроился на работу древний маг, подлинная личность которого никому неизвестна. Но эффективность снадобий выгодно отличает заведение от конкурентов.

Ручьи текут с Холма в море и уносят в священные края душу кораблика… Мальчик прощается с ним – и пока прощается, проходят годы.

Некоторые кварталы неотличимы от Иерусалима. Физически ощущается тёплая влага дождя, запах прибитой первыми каплями пыли смешивается с ароматом кофе, и, не узнанная паломниками, пережидает вместе с ними грозу Мадонна в армейской униформе и автоматом, прислонённым к лавке. На лестничных клетках лежат русские книги, не нужные детям и внукам эмигрантов. Пара танцует на улице под псалом Давида…

Несколько в стороне от центра разбит парк, создававшийся десятки лет. Нет, не парк. Сад. И сегодня его аллеи, фонтаны, статуи, секретные беседки сложились в загадочный лабиринт, отдельный мир, где можно забыть об остальном Городе, чтобы потом вернуться в него с новым чувством неожиданного открытия. Будь этот сад в Петербурге, он бы так и назывался – Летний. В нём много воздуха, много свободного пространства, оставленного потомкам Гением Поэзии. Гуляя тут на досуге, невольно начинаешь ощущать, что и сам Гений здесь побывал (а может – и продолжает бывать?) и нашептал садовнику, как лучше устроить и общий план, и укромные уголки, одобрил скульптуру и боскеты…

Адрес сада – «Онегина, 10» – найти нетрудно. Но можно просто наткнуться на него, блуждая от квартала к кварталу. Герои давно ушедшего Гения обрели в саду покой и счастье, которые – будь у Гения побольше времени и везения и поменьше политических неурядиц – могли быть даны им самим. В конце концов, они всегда решали сами, что им делать, как жить. И, может быть, Гений с интересом наблюдает за их новой жизнью. Когда-нибудь тут снимут кино – о встрече Гения со своими творениями:

  • Чем ближе я к моим героям,
  • Тем расставаться нам трудней.
  • Бог даст, я верю, им обоим
  • И долгих, и блаженных дней!

Ночами над Городом стоит волшебная Луна, «изглоданный камень», у которого

  • Душа – как первый снег, как недотрога,
  • Как девушка, пришедшая во тьму…

Потому неудивительно,

  • Что рядом с мощью лунной партитуры
  • Ничтожны эры, страны, города,
  • Аттилы, чингисханы и тимуры,
  • Людские миллиардные стада…

Есть тут и место постижения – у него нет адреса, туда нельзя прийти, но там можно оказаться. Часы в нём показывают всегда одно и то же: одна стрелка – мгновение, другая вечность.

  • Погашен свет, закрыта книга, —
  • И медленно входили в дом
  • Звезда, фонарь, и шум арыка,
  • И три чинары за окном.

Удивителен двойной резонанс блоковской и пушкинской строк! Он отдаётся гулким эхом, подтверждая необычайную твёрдость и незыблемость мира, построенного Марком Шехтманом.

Но бывают моменты, когда Город поглощён непонятным свечением. Это сон. Тают стены, и остаётся только звучание, чистая Музыка, пугающая своим откровением:

  • Горький сон мне явился сегодня под утро некстати,
  • Что поставлен я паузой в Божьей великой сонате…

В городском театре выходят на поклон вечно живые артисты, с которыми мы не хотим прощаться. Цирк занят тем, что полёт гимнастов на воздушной трапеции каждый раз заново разбирает на атомы и снова собирает в целое не только самих бесстрашных летунов, но и Вселенную.

Но вернёмся на проспект Бога. Странная процессия следует по нему:

  • Я видел карнавал наоборот:
  • Слоны и черви, дьяволы и птицы
  • Вдруг нацепили человечьи лица,
  • Под барабаны двинулись в поход.

Невольно автор присоединяется к шествию, и, ощупав своё лицо, переживает один из самых страшных моментов в жизни. Как очнуться от ужаса? Может быть, услышав вот это:

  • И голос во мгле произнёс:
  • – У Бога просить надо Бога! —

В коммунальной квартире едва теплится тусклый электрический свет. Жильцы (какое холодное слово!) едят вангоговскую картошку, испечённую атмосферой страха. Но здесь же мальчик получит в подарок портфель умершей девочки, чтобы жить и учиться в школе вместо неё. Как могла затесаться за соседней дверью квартира Модильяни и Ахматовой? Разве она не в Париже? И, тем не менее, за стеной слышен их приглушённый разговор. А за третьей дверью на той же площадке горит камин, там едят гороховый суп и не знают, что рядом летят в огонь любви прекрасная танцовщица и оловянный солдатик.

Пушкин и Дантес проплывают над городом – хотя поэту, который задумался о своём, они могут показаться лишь облаками. А вот Маяковский занял место статуи Командора, и беседа с ним – лишь вопрос приглашения. Кажется, эта площадь называлась Триумфальной…

Почта доставляет письма, написать которые не хватило сил и слов.

«Как приросший к земле вертолёт», под ветром на берегу гудит пальма.

На пересечении неевклидовых параллельных улиц здесь часто встречаешь самого автора – Архитектора и Строителя. Город растёт и не боится того, чего страшатся многие города, – конца света. Чем дольше живёшь тут, тем яснее становится – Город этот для того и строился, чтобы выстоять в Армагеддоне:

  • Пусть у Падшего нeчиcтью полнится дикая рать,
  • Голиаф обречён повстречать пастушонка Давида.
  • Нам стоять против тёмного – опыта не занимать! —
  • Нам, живущим всю жизнь в ожидании часа Мегидо…

Я всматриваюсь в Город, вижу Марка и посвящаю ему эти строки:

  • Откроешь дверь – за ней Ерусалим-
  • Ерушалаим, он же – сердце мира.
  • Живёт поэт там, музами храним,
  • И пусть его не замолкает лира.
  • Стихи обычно подымаются в цене,
  • Когда их автор покидает землю.
  • То – их судьба. Но, несогласен с ней,
  • Ему живому с нетерпеньем внемлю.

…Я уже не смогу покинуть этот Город. И не хочу!

Тимофей Сергейцев,поэт, публицист, политолог.Москва, 2023.

Стихи о смысле жизни

  • Кем-то созданы в день накануне священной субботы,
  • Мы очнулись и сразу за дело взялись нешутейно!
  • Мы придумали бомбы, компьютеры и луноходы,
  • Мы придумали Пушкина, Канта, Ньютона, Эйнштейна.
  • Мы придумали Бога. Он вышел, по правде, не бог весть
  • Как удачно, но всё ж мы челом ему, веруя, били.
  • А потом мы придумали правду, свободу и совесть,
  • Только что с ними делать – об этом мы как-то забыли.
  • Мы придумали рабство, концлагерь, войну и расизм,
  • Вазелин и парады для гордых, обиженных геев,
  • И фастфуды для янки, и лейб-дураков для России,
  • И джихад для ислама, и вечный погром для евреев.
  • Мы придумали цезарей, фюреров и президентов,
  • А потом – заодно уж! – как воду вычерпывать ситом.
  • И назло Голливуду с букетом его хэппи-эндов
  • Мы придумали сказку о бабке с разбитым корытом.
  • Но зачем нам всё это? И царь иудейский в печали
  • Молвил – Всё суета! – и поник своим царственным носом.
  • Я так думаю, те, кто когда-то и нас создавали,
  • Тоже никли носами над бездной простого вопроса.
  • Для чего мы живём? И неважно, кто выше и старше,
  • Если общая тайна незнанья над нами нависла:
  • Для чего мы живём? И да здравствует равенство наше! —
  • Наше горькое равенство разума в поисках смысла…

«А знаете, как выживают поэты…»

  • А знаете, как выживают поэты
  • В священнейшем городе нашей планеты,
  • Как грузят шкафы и как это не сладко
  • На сером исходе седьмого десятка?
  • Как, за день устав, будто волк от погони,
  • Считают монеты на жёсткой ладони
  • И поздний обед свой несут издалече
  • В ночлежную вольницу рас и наречий?
  • А если однажды им денег хватает,
  • То в Лод или в Хайфу билет покупают,
  • Где другу явилась удача! – и смог он
  • Снять целую комнату, правда, без окон…
  • Под сводом подвала грустя и хмелея,
  • Два русских поэта, два старых еврея
  • Читают стихи, выпивают помалу,
  • И русское слово гудит по подвалу.
  • В подвале оно благозвучно едва ли.
  • В нём мало надежды и много печали.
  • В подвале оно будто заперто в клетку,
  • Но помнит, как птица, родимую ветку.
  • Тяжёлыми лбами в ладони уткнутся:
  • Ещё не забыть и уже не вернуться
  • Отсюда, где пальмы, и небо лучится,
  • И где им покой, как и прежде, не снится.

Адам и Ева в аду

  • Сто бомб багровыми усмешками
  • Мир превратили в прах и пыль.
  • Планета стала головешкою
  • Диаметром в семь тысяч миль.
  • Её клубящиеся живностью
  • Селенья, воды и леса
  • Огнём и радиоактивностью
  • Война убила в полчаса.
  • Мир умер. Но в часы безлунные,
  • Не видимы ничьим очам,
  • Два призрака, навеки юные,
  • Здесь проплывают по ночам.
  • Сквозь зданий остовы отвесные,
  • Сквозь покорёженный бетон
  • Скользят, навеки бестелесные,
  • Две памяти – она и он.
  • Их шелест – о чудесном августе
  • И о медовом сентябре,
  • О мире, полном тихой радости,
  • О поцелуях на заре.
  • Не ведают две тени белые
  • Ни бед, ни боли, ни тревог.
  • И что им небо обгорелое,
  • Где вместе с миром умер Бог?

Русские женщины на Пасху

  • Христос воскресе! …Плакали и пели,
  • Убогим клали сласти и рубли,
  • Близь церкви умывались из купели,
  • Наполненной от матери-земли.
  • И крестным ходом, со свечой из воска,
  • Брели под колокольный перезвон,
  • В своих платочках, светлых и неброских,
  • Похожие на лики у икон…
  • Я их – и постарей, и помоложе,
  • Счастливых и у горя на краю
  • Несуетно хранящих имя Божье —
  • Немало повидал за жизнь свою.
  • И, чуждый этой вере от рожденья,
  • Я, выросший вдали от слова «Бог»,
  • Дивился связи силы и терпенья,
  • Чьего единства я постичь не мог.
  • И мне далось не логикой, не мерой,
  • А будто взмахом изумлённых крыл:
  • Бог если был, то был силён их верой,
  • А если не был, всё равно он был.
  • Несли они не страх, не покаянье,
  • Но тихое величие своё,
  • И был их Бог – любви иносказаньем,
  • Прекраснейшей метафорой её.

С ума сошедший домовой

  • Блестит луна на дне колодца.
  • Над лесом тает волчий вой…
  • В такую ночь к избе крадётся
  • С ума сошедший домовой.
  • Как стал он портить харч и платье,
  • Как бить посуду стал охоч,
  • Хозяин cотворил заклятье
  • И выгнал домового прочь.
  • Но и без этого, однако,
  • Любой на домового лют.
  • Ни кот, ни лошадь, ни собака
  • Его своим не признают,
  • Не пустят рядом на солому
  • И не поделятся едой —
  • Все помнят, как был тяжек дому
  • С ума сошедший домовой.
  • А он, вины своей не чуя,
  • В ненастье, в холод, на жаре
  • По ближним рощицам кочует,
  • Полёвок ест и спит в норе.
  • И нет покоя домовому:
  • Рассудком тягостным не здрав,
  • Всё к дому тянется он, к дому,
  • Любовь и ненависть смешав.

Мёртвое море

  • У Мёртвого моря от соли белы берега,
  • И медленней воды, чем долгий и тягостный сон,
  • И отмели блещут, как будто на солнце снега,
  • И грозами пахнет густой мезозойский озон.
  • А всё-таки странно, что смертны бывают моря,
  • Что вместо прибоя колышется жаркая стыть.
  • И мёртвое имя назначено морю не зря:
  • Живые не могут воды этой горькой испить.
  • Хоть издали волны и ласковы, и зелены,
  • Они отторгают любое дыханье и плоть.
  • Недоброе чудо средь маленькой, жаркой страны —
  • Таким его создал сюда нас пославший Господь.
  • Багровы закаты, и с каждым закатом ясней,
  • Как близится то, что давно уже видится мне:
  • Земля заповедная, Мёртвое море на ней,
  • Далёкое зарево, всадник на бледном коне…

Конец пьесы

  • В движениях давно уже не скоры,
  • С остатками ушедшей красоты,
  • Стареют знаменитые актёры —
  • Любовники, герои и шуты.
  • Стареют гранды публики и кассы,
  • Носители наград и степеней,
  • Кречинские, Раскольниковы, Вассы,
  • И с каждым днём их осень холодней.
  • Век новых отрастил себе кумиров —
  • Любой певуч, красив и легконог,
  • А у моих Тригориных и Лиров
  • Дыханья нет на длинный монолог.
  • Когда-то в день и пару пьес, и боле
  • Они играли, не сочтя за труд,
  • А вот теперь живут на корвалоле,
  • На юбилеях с кресел не встают;
  • По месяцам не выезжают с дачи,
  • А после – чёрных рамок остриё,
  • Венки, цветы, процессии – и, значит,
  • Скудеет поколение моё.
  • И, наконец, в финале представленья
  • Туда, где ни сияния, ни тьмы,
  • Все отыграв надежды и сомненья,
  • С привычной сцены спустимся и мы.
  • И лишь одну мечту уносит каждый
  • За горизонты далей и времён,
  • Что Бог поднимет занавес однажды
  • И все живыми выйдут на поклон…

На смерть Евтушенко

  •  И он ушёл – несбывшийся мессия,
  •  Вонзивший в нашу память, как стилет,
  •  Что и́дут сне́ги белые в России
  •  И что поэт в ней – больше, чем поэт.
  •  Громкоголос, хотя собой невзрачен
  •  И несколько, пожалуй, узкогруд,
  •  Он был, как лозунг, звонко однозначен,
  •  Без многоточий, слабостей и смут.
  •  В ту оттепель в отечестве подталом,
  •  Привычном к диктатуре и войне,
  •  Не тайное читателю шептал он,
  •  Но грохотал народу и стране.
  •  В расчёте на века и легионы
  •  Он жёг в себе вулкан, а не свечу,
  •  Он наполнял стихами стадионы
  •  И президентов хлопал по плечу.
  •  И мы в преддверье нового морозца,
  •  Сутулясь под болоньевым плащом,
  •  Признали в нём поэта, знаменосца,
  •  Актёра и бог весть кого ещё.
  •  И очень быстро позабыв, что гений
  •  Великой безыскусности сродни,
  •  Он разучился жить в тени сомнений
  •  И просто разучился жить в тени.
  •  Как парус – исключительно по ветру! —
  •  Его тащил к рукам приросший флаг.
  •  И что осталось признанному мэтру,
  •  Помимо наступлений и атак?
  •  А ветер дул в безвре́менье и горе,
  •  В раздоры наций, в горький эпилог,
  •  И замолчали все фанфары вскоре,
  •  А он без них писать уже не мог…
  • Потом, когда страна упала в кому
  • И злые тучи небо замели,
  • Он тихо удалился в Оклахому
  • На дальнем полушарии Земли.
  • Себя читал подолгу – и казалось,
  • Что он, как прежде, громок и велик,
  • И больше ничего не оставалось
  • Ему среди своих умолкших книг.
  • Недавно прозвенел надмирный зуммер,
  • И он ушёл в зияющий проём.
  • Поэт? паяц? актёр?… Но вот он умер,
  • И мы с печалью думаем о нём.

Стихи Галатее

  • Ocтaвь Пигмалиона, Галатея!
  • Талантом, как недугом, одержим,
  • Над замыслом заоблачно немея,
  • Земному он становится чужим.
  • Он в мраморе свои виденья прячет,
  • Как будто бы надеется опять
  • Изведать богоданную удачу —
  • Любовь из невозможного создать.
  • Оставь его! Иди! Там ждут Афины!
  • Там целый мир! Hу чтo жe ты? Иди!
  • Сильны мужи и юноши невинны…
  • Повелевай – волнением груди,
  • Капризом бёдер, зовом лoнa, властью
  • Влечений, изгоняющих покой…
  • Ночной жасмин благоухает страстью,
  • И дышит негой сумерек левкой,
  • И роза зачарованно запела!
  • Иди же, Галатея!
  • …А потом,
  • Когда поймёшь – душа окаменела, —
  • Вернись для пробужденья в этот дом,
  • Где нежность – не разменная монета,
  • Где камню повелели – Оживи! —
  • И где любовь есть продолженье света,
  • А тело – продолжение любви,
  • Где вишнями колышется аллея,
  • Где за окном цикада голосит…
  • Вернись к Пигмалиону, Галатея!
  • Никто другой тебя не воскресит.

Фламинго

  • Фламинго был похож на нотный знак —
  • Как будто Бах в заношенном халате,
  • Склонив над партитурою колпак,
  • Черкнул пером на розовом закате.
  • Мой век мне много чудного явил,
  • Но никакая музыка не пела,
  • Как эта, где строку благословил
  • Небесный ключ фламингового тела.
  • В изгибах шеи, в линиях крыла
  • Иных миров здесь царствовали меры,
  • И в их непостижимости была
  • Соединённость грёзы и химеры.
  • И столь полна возвышенных тревог
  • Казалась мне пернатая токката,
  • Что я подумал: это Бах и Бог
  • Играют вместе музыку заката!
  • А птичий клюв, гармонию презрев,
  • Зарылся, чёрный, в радужные пятна;
  • И был фламинго – как живой напев,
  • Как фуга, что светла и непонятна…

Месяц Скорпион

Дорите

  • Шёл месяц Скорпион шагами откровений,
  • Что открывались нам с тобой наедине.
  • Мы были влюблены – и даже наши тени,
  • Шепча и хохоча, сливались на стене.
  • Нам в разных городах звонка или дыханья
  • Хватало, чтобы длить неистовую связь.
  • Мы были влюблены! – и даже расстоянья
  • Сочувствовали нам, короче становясь.
  • Привычную во тьме автобусную качку
  • Я торопил, как мог: скорей! скорей! скорей!
  • Я был ещё далёк, а белая собачка
  • В твоём дому уже крутилась у дверей.
  • Как чуяла она сквозь дюжину кварталов
  • Мой торопливый шаг за тьмою и дождём?
  • Я приходил, и ты, смеясь, меня встречала:
  • – Ну наконец! А мы всё ждём, и ждём, и ждём!…
  • Я что-то говорил про осень и ненастье,
  • В сияние входя твоих легчайших рук.
  • В них начинался дом и начиналось счастье,
  • В них месяц Скорпион очерчивал свой круг.
  • Я помню каждый день и каждое мгновенье,
  • Слагавшие меня с тобой в один узор.
  • Ах, месяц Скорпион, всех правил нарушенье:
  • Единственный в судьбе – и длится до сих пор.

Ночь Сальери

  • Он алгеброй гармонию измерил.
  • Усталый воск с подсвечников течёт.
  • О Господи, как истово он верил,
  • Что гений – это разум и расчёт!
  • Не тронут ужин и гладка перина.
  • Он к цели шёл сквозь числа и слова —
  • И плакал на заре у клавесина,
  • Поняв, что снова музыка мертва.
  • Затейливы пассажи и фигуры,
  • Но в жизнь и в страсть не совершён прыжок,
  • И чёрно-белый ряд клавиатуры
  • Был страшен, как испанский сапожок.
  • Он кулаками в бешенстве, в печали
  • Бил в клавиши и в диком визге нот
  • Вдруг различил: они живей кричали,
  • Чем порождённый логикою плод.
  • Он числа клял с их таинством убогим,
  • Что не постигли духа естество.
  • Он клял богов – как зло шутили боги,
  • Взамен таланта давши мастерство!
  • Звал сатану – отдать за гений душу
  • И даже жизнь, но тот не приходил.
  • Играл чужое, и рожок пастуший
  • Был нелогичен и прекрасен был!
  • А в нём, в Сальери, чуда не случилось,
  • Не соткалась таинственная нить…
  • И он уснул. Во сне ему явилось,
  • Что Амадея следует убить.

Баллада о некрасивом актёре

  • Бывает, что жребий порою ленив,
  • Что песня не сразу поётся…
  • Актёр был талантлив, но так некрасив,
  • Как мало кому достаётся.
  • То ль в генах какой-то пошёл перекос,
  • То ль ведьма сыскала в копилке
  • Невзрачные глазки, бесформенный нос
  • И раннюю плешь на затылке.
  • Коллеги, поскольку актёрская рать
  • Блеснуть остроумием рада,
  • В курилке шутили: «Чтоб леших играть,
  • Ему даже грима не надо!»
  • Театр безжалостен. Он – колесо,
  • Что мелет и судьбы, и роли.
  • Актёр некрасивый испробовал всё
  • В своей театральной юдо́ли.
  • Безмолвный слуга, и солдат-инвалид,
  • И некто в массовке меж прочих;
  • Ещё он исправно таскал реквизит,
  • Когда не хватало рабочих.
  • Но как-то с нуждою смешав
  • озорство,
  • Изрёк театральный патриций:
  • – Лир за́пил. Постой-ка, дружок, за него
  • На паре-другой репетиций…
  • Актёр из массовки ступил на порог
  • Измены, гордыни, печали:
  • – Дуй, ветер! – и рухнул на всех монолог,
  • И все, обмерев, замолчали.
  • И словно бы бездна раскрылась за ним,
  • Монархом, что изгнан из дому,
  • И был он судьбою и ликом своим
  • Подобен безумью и грому.
  • И вновь тишина, будто кто-то простёр
  • Над сценой покров эфемерный,
  • И всё повидавший заплакал суфлёр
  • В своей коробчонке фанерной.
  • Потом отгремел – громогласен, цветист! —
  • Финал, и как на́ берег с судна,
  • Со сцены спустился великий артист,
  • И всем было страшно и чу́дно…

Луг, поросший стихами

  • И когда я оставил за горной грядой
  • Валуны, изобильные мхами,
  • Вдруг на склоне пологом сверкнул предо мной
  • Луг, поросший стихами.
  • Каждый стих был подобьем цветка и зари,
  • Каждый радугой будто палимый.
  • Луг, поросший стихами! Любые бери
  • И неси их любимой!
  • Чей-то голос шептал: в них запретного нет,
  • Все они – за старанье награда!
  • Но и сердце, и ум промолчали в ответ:
  • Не мои. И не надо…
  • Пусть любой и напевен, и чист, и высок,
  • Пусть они никогда не увянут,
  • Пусть в них небо, земля, преисподня и Бог,
  • Но моими не станут.
  • А мои мне растить, не жалея трудов,
  • В неприметном, неласковом месте
  • Из бессонных ночей, из бунтующих слов —
  • И расти с ними вместе.
  • Постепенно смеркалось. Потом я ушёл
  • Между осыпью и валунами.
  • И вдали без меня волновался и цвёл
  • Луг, поросший стихами.

Высоцкий

  • Он вырос некрасивым, но приметным
  • Среди московских каменных трущоб.
  • Он пел про юность на Большом Каретном,
  • Про долг, и честь, и многое ещё.
  • На всех своих орбитах неформален,
  • Он стал актёром как-то между дел.
  • Сказал Любимов: «Пьёт… Но гениален!» —
  • И он играл, любил, и пил, и пел.
  • И загремели Гамлет, и Хлопуша,
  • И слава, и скандальная молва,
  • А он, себе и музыке послушен,
  • Россию перекладывал в слова.
  • В нём хриплая, бунтующая сила
  • Творила свой прекрасный беспредел:
  • Швыряла в пропасть, в небо возносила!
  • И он играл, любил, и пил, и пел.
  • Его душа работала двужильно
  • В пересеченье света и теней.
  • Он стал звездой Таганки и Мосфильма,
  • Рвал паруса и вздыбливал коней.
  • И так он был Мариной озабочен,
  • Что где там спальня! – континент гудел! —
  • Летал в Париж с букетами – и очень
  • Её любил! …Играл, и пил, и пел.
  • Ему хотелось удостоверенья,
  • Что он поэт! Чтоб подпись и печать!
  • В СП хотелось! – но Андрей и Женя
  • Предпочитали сдержанно молчать.
  • Потом писали, что и были б рады,
  • Да запретил тот самый «здравотдел»!
  • Высоцкий умер в дни Олимпиады.
  • Наотмашь умер – как играл и пел.
  •  Страна умолкла, сжав сердца и губы,
  •  Не веря, что она отныне без…
  •  Когда уходят те, кого мы любим,
  •  Молчание спускается с небес.
  •  Что он поведал Богу, я не знаю.
  •  Всевышний сутки молча просидел,
  •  Потом сказал:
  •  – Я грешника прощаю…
  •  Я б тоже там играл, и пил, и пел!

Женский портрет с эпилогом

  • Прекрасны были женщина и год,
  • А рухнули в молчанье и разлуку…
  • Похожая на августовский мёд,
  • На яблоко, клонящееся в руку,
  • Была она. И было ей дано
  • Не делать ни движенья вполнакала:
  • Шла – как летела, и пила вино,
  • И плавала в грозу, и хохотала.
  • В ней жара было больше, чем в огне,
  • В ней каждый выдох требовал свободы!
  • Она казалась, и не только мне,
  • Явлением загадочной природы.
  • Халатик и изысканный наряд
  • Равно́ светились на медовой коже.
  • Ей шли дельфины, дюны и закат.
  • Ей шёл весь мир – и я, наверно, тоже.
  • Отодвигая в тень своих подруг,
  • Без умысла игрива и надменна,
  • Она с ума сводила всех вокруг —
  • Погибельно манящая сирена.
  • Мужскому взгляду было не уйти:
  • Её задев, он плыл за нею, вторя
  • Сиянью линий бёдер и груди,
  • И меркло небо, и стихало море…
  • Она – и это чувствовал любой! —
  • Во всём держась своей манеры броской,
  • Входила даже в воду, как в любовь, —
  • С улыбкой и распущенной причёской.
  • Уплыв, ложилась на́ спину она,
  • В голубизне утрачивая тело,
  • И пепельных волос её волна
  • С морской волной сливалась и темнела.
  • Купалась в тонком. А могла и без,
  • И шла из вод, самой себя не пряча.
  • Славянка, Афродита, чудный бес!
  • Но Бог – её ли, мой? – уже назначил
  • Судьбу, где в небе тает самолёт,
  • Где для меня оставлена записка:
  • «Всё миновало…»
  • Я в далёкий год
  • Знал женщину. Тогда казалось – близко.

Стихи о молчании

  • Горький сон мне явился сегодня под утро некстати,
  • Что поставлен я паузой в Божьей великой сонате
  • И меня, как скалу, огибают летучие звуки,
  • Простирая в пространство прозрачные крылья и руки.
  • Мне ли критиком быть высочайшей Господней работы,
  • Где в прекрасном согласии встали прекрасные ноты?
  • Но надмирный Маэстро, увы, не узнает, что значит
  • Быть молчащим меж тех, что смеются, поют или плачут.
  • Я себя утешаю: молчание необходимо!
  • Ведь недаром чудесно немое отчаянье мима,
  • И затишье заката, и ночь, где ни ветра, ни звука…
  • Ах, не верьте, не верьте! Быть паузой – тяжкая мука.
  • И что мудрость в молчанье – вы этому тоже не верьте,
  • Потому что звучать – есть отличие жизни от смерти,
  • Потому что иначе идти невозможно по краю!
  • Может быть, я проснусь… Может быть, ещё что-то сыграю.

Портрет пророка в молодости

  • Во дворце фараона прохладен бассейн,
  • Тишина опахал и услада ковров…
  • Ты ещё ни к чему не готов, Моисей,
  • Ты к великой и горькой судьбе не готов.
  • Ты неглуп, но пока беззаботен и пуст,
  • Ты царевич, ты выше похвал и обид! —
  • И такому ли явится пламенный куст,
  • Из которого Яхве с тобой говорит?
  • Лучше ласка рабынь и послушливость их,
  • Ловчий сокол и свита за правым плечом,
  • Чем однажды увидеть у стен городских,
  • Как твоих соплеменников гонят бичом.
  • Лучше жалких отринуть и слабых забыть,
  • Как предписано кодексом рангов и каст,
  • Чем, раба защищая, капо зарубить, —
  • И тобою спасённый тебя же предаст…
  • …Будет жизнь беглеца и пастушья сума,
  • И не знает ещё ни один звездочёт,
  • Что погибнут младенцы, что спустится тьма
  • Что кровавыми волнами Нил потечёт,
  • Что пойдут за тобой через дали пустынь
  • Не колонны героев, а толпы рабов,
  • Для которых похлёбка дороже святынь!
  • Моисей, ты ещё ни к чему не готов…
  • Но в обещанный рай, так похожий на ад,
  • Ты бредёшь по тропе, еле видной в пыли,
  • Где столетья спустя столько орд и армад
  • Станут прахом Святой заповедной земли.
  • А толпа позади тащит ропот и ложь,
  • Боль, надежду и страх за полтысячи лет…
  • Ты до края дойдёшь, но за край не зайдёшь
  • И в пустыне умрёшь, исполняя Завет.
  • И в последнюю ночь, в свой предутренний час,
  • Уползая за круг обветшалых шатров,
  • Ты прошепчешь во тьму угасающих глаз:
  • – Ты прости меня, Боже… Я был не готов…

Чужой

  • Я в глуби водной вижу признаки
  • Потусторонних измерений:
  • Вот рыбы тихо, будто призраки,
  • Скользят меж медленных растений.
  • Их плавников движенья мерные
  • Бесшумны в сумраке лазурном…
  • Здесь всё чужое – так, наверное,
  • Я проплывал бы над Сатурном.
  • Малёк метнётся, крабы спрячутся,
  • Порхая, уплывёт медуза…
  • В их памяти со мной не значится
  • Ни отторженья, ни союза.
  • Я здесь явленье инородное,
  • И в местной мокрой лотерее
  • Любое существо подводное
  • Меня живучей и хитрее.
  • Что ж делать, мы созданья пешие!
  • И выбравшись на берег вскоре,
  • Я скину ласты надоевшие,
  • Взгляну на сушу и на море,
  • На их границу белопенную,
  • Чей гул лишь вечности послушен, —
  • И снова вспомню ту Вселенную,
  • В которой я ничуть не нужен.
  • Не нужен – но зато единственный! —
  • А здесь я просто человечек…
  • Так по стезе своей таинственной
  • Скучает отставной разведчик.
  • Да, он, конечно же, старается
  • Изобразить, как славно дома,
  • А сам слоняется и мается,
  • И всё так пресно, так знакомо…
  • А ведь хотелось жизни радостной,
  • Рискованной и интересной!
  • Адреналина жар стоградусный
  • Манит туда, где нам не тесно,
  • Где нет ни массовых, ни кассовых
  • Дорог, что стелются под каждым…
  • А мне бы крыльев – хоть пластмассовых! —
  • И полетать на них однажды!

Мы и наши гении

  • Ах, эти Моцарты, Пушкины, Кафки!
  • Каждый – как дальней кометы осколок,
  • К нам залетевший случайно… Для справки:
  • Жизненный путь их обычно недолог.
  • Гения тронь – зазвенят отголоски
  • Детского стресса, страсти минутной —
  • Фокусы дедушки Фрейда… Для сноски:
  • Жить рядом с гением, ох, неуютно!
  • Хвалит наставник, а папа печален:
  • Сын-де замечен в пустом разгильдяйстве!
  • Что? Гениален? Ну пусть гениален,
  • Но не усерден в домашнем хозяйстве!
  • Женщины к гению валят толпою! —
  • Сереньким нам это очень обидно…
  • Но, если женится гений, не скрою,
  • Участь супруги его незавидна.
  • Гений и выгода редко совместны:
  • Смотрит на звёзды, а жизнь дорожает,
  • Дети растут, чем кормить – неизвестно,
  • Ну а жена всё рожает, рожает…
  • И кредиторы, и глупость, и зависть —
  • Лужа, в которой валяемся все мы!
  • Где же берёт он прекрасную завязь
  • Музыки, формулы, мысли, поэмы?
  • Кто он, сей баловень чудных мгновений,
  • Саженец странный средь поля людского?
  • Чёрт захохочет: – Ужо тебе, гений! —
  • И замолчит, чуя Божие слово…

Мальчик на холме

  • Мальчик смотрит с вершины крутого холма
  • На ушедший, колеблемый памятью мир…
  • Детство, солнце, июль, золотая хурма,
  • Ярко-красный гранат и лазурный инжир!
  • А зимой первый снег ослепительно чист
  • И сосулька вкусней, чем любой леденец!
  • И везде на портретах, усат и плечист,
  • В белом кителе Сталин! – наш вождь и отец.
  • Мальчик смотрит с вершины крутого холма.
  • Время юности. Смута желаний и дел.
  • Что-то буйствует в недрах души и ума,
  • Несовместное с сереньким словом «предел».
  • В лексиконе – «галактика» и «звездолёт»,
  • В моде – джинсы, походы, костры, неуют,
  • И Высоцкий в кассетнике хрипло поёт
  • Про разорванный парус и горный маршрут.
  • Мальчик смотрит с вершины крутого холма.
  • Бомбы, лозунги, съезды, всеобщий молчок.
  • Встанешь утром – в газете чернеет кайма:
  • Мол, скончался и этот генсек-старичок.
  • Ну да нам всё одно. А в империи сплошь
  • Воровство, пустословье, разор и раздор,
  • И пытается скрасить державная ложь
  • Вечный неурожай и афганский позор.
  • Мальчик смотрит с вершины крутого холма
  • На страну трёх морей и десятка пустынь,
  • Где на склонах, как овцы, толпятся дома
  • И глядят кипарисы в небесную синь,
  • Где ведётся летам с Сотворения счёт,
  • Где беседуют с Господом подле Стены,
  • Где верблюдица-вечность устало бредёт
  • По колючим пескам от войны до войны.
  • Мальчик смотрит с вершины крутого холма.
  • Время тает, как звёзды в рассветной реке.
  • Не сбылись, слава богу, сума и тюрьма,
  • И два внука растут, только жаль, вдалеке.
  • Иногда приезжают – тогда кутерьма,
  • От которой теплеет в душе и в груди!
  • Мальчик смотрит с вершины крутого холма,
  • И, быть может, не вся ещё жизнь позади.

Бродский и Рейн в Венеции

  • Шли два поэта древним городом,
  • Два разных – как лицо и лик.
  • Один, немного схожий с вороном,
  • Был славою равновелик
  • Палаццо с именами гордыми,
  • Мостам в отметинах времён,
  • Химерам с каменными мордами,
  • Ажурной строгости колонн.
  • Но мало уделял внимания
  • Им гений и лауреат.
  • Он не обдумывал заранее
  • Улыбок, реплик и цитат,
  • И потому звучал естественно
  • Его небрежный говорок,
  • Порой сменяемый торжественным
  • Напевом чуть картавых строк.
  • Стихи читал он просто вроде бы,
  • И так читал их он один,
  • Отторгнутый от русской родины,
  • Но с ней мучительно един.
  • И боль, таланту соразмерную,
  • Себе, быть может, вопреки,
  • В стихи он прятал – как, наверное,
  • Калека прячет полруки.
  • Второй, исполненный терпения,
  • Был роли слушателя рад.
  • Без ссылки и высокой премии
  • Он дома вырастил свой сад.
  • Но и его планиду пёструю
  • Шторма кидали вверх и вниз,
  • И стрелы, хищные и острые,
  • Лишь чудом мимо пронеслись.
  • Он выжил между лютой стужею
  • И пыльной горечью разрух.
  • …И я не знаю, чья же лучшею
  • Была судьба у этих двух.

Стихи для детей

  • Когда с немотой нас поженит великая сводня,
  • Вам Завтра расскажет, какими мы были сегодня,
  • И вывесит ценник всех наших стихов и улыбок,
  • Ненужных побед и прекрасных, блаженных ошибок.
  • Из дальних пределов, при жизни, увы, недоступных,
  • Уже не исправить наме́рений, слов и поступков,
  • Но вы, молодые, явите чуть-чуть милосердья
  • К нескладным итогам излишне большого усердья!
  • Ах как мы старались! Искрили мозги и суставы!
  • И правы мы были, когда даже были непра́вы,
  • И чушью задорной свои заполняли тетради,
  • А если и врали – так только лишь истины ради!
  • Но знали мы точно, что избраны веком и словом,
  • Что именно нам суждено прикоснуться к основам
  • Глубин и галактик! – и не было большего страха,
  • Чем тихо и сонно рассеяться горсточкой праха.
  • День близок к закату. Свои собирая котомки,
  • С улыбкой мы просим вас, дерзкие наши потомки,
  • В безвестное Завтра летящие под парусами:
  • Судите тогда нас, когда поумнеете сами!
  • И знайте, что ваши успехи, ошибки, тревоги —
  • Они не начало – они продолженье дороги.
  • Пройдите свой путь, оглянитесь и тихо вздохните,
  • И стих напишите, и детям его расскажите…

Обыкновенная история

  • Они стихи писали. А порою
  • Их накрывали страсть и тишина.
  • Я в интересах истины не скрою:
  • Он был умней, талантливей – она.
  • Их разные обслуживали Музы.
  • Им нравились условия игры.
  • Средь множества дуэтов и союзов
  • Они не худшим были. До поры…
  • До той поры, когда она однажды
  • Пропела, будто складывала стих:
  • «Любить достоин далеко не каждый.
  • Здесь я одна люблю за нас двоих!»
  • Тогда с высот мужского первородства,
  • Иронией припудривая гнев,
  • Он пошутил, что бесы превосходства
  • Предпочитают перезрелых дев.
  • И вздор амбициозного скандала
  • Сдул с бабочки нежнейшую пыльцу…
  • Любовь померкла, съёжилась устало
  • И побрела к унылому концу.
  • Не стало ни звонков, ни посещений,
  • Ни тихих посиделок под луной.
  • Он стёр инициалы с посвящений,
  • Она сожгла поэму «Мой герой».
  • В своих обидах каждый был упорен,
  • И каждый залатал дыру в судьбе,
  • Но почему-то ищет до сих пор он
  • В её стихах хоть строчку о себе.
  • Смятенье слов, прекрасное до дрожи,
  • Метафор золотистый звукоряд
  • – всё это не ему теперь! – и всё же
  • Он примеряет их чужой наряд.
  • И будто на мгновение воскресли
  • Звезда, любовь и запустелый дом…
  • Кольнёт в груди – а может быть? а если? —
  • И аж до слёз смешно ему потом!

Кольцо Соломона

  • Дорогая, в час пик ошибись как-нибудь континентом!
  • Мы с тобой забредём в ресторанчик на рыжей горе.
  • – Мир входящим! – приветливо, с тысячелетним акцентом
  • Скажет старый еврей при мобильнике и кобуре.
  • За горою Стена, сохранённая верой и горем.
  • Всё вернулось на кру́ги, но сколько же было кругов…
  • А на юге – послушное голосу Господа море,
  • Что спасало народ, переживший врагов и богов.
  • Где все эти цари, фараоны, халифы, эмиры,
  • Превзошедшие прочих в жестоком своём ремесле?
  • И следа не найдёшь… А судьба и история мира
  • По тропинке плетутся на старом ушастом осле.
  • Так давай не спешить. И пускай на кольце Соломона
  • «Всё проходит» написано, грусть отложи на потом.
  • Может быть, и не всё – если я дожидаюсь влюблённо
  • Рук твоих и шагов, как и в тысячелетии том.
  • Ну, допустим, пройдёт… А пока мы побудем с тобою
  • Вот за этим столом, где сошлись мировые пути,
  • И бокалы допьём, и пойдём за ослом, за судьбою
  • По тропинке наверх – и кто знает, что ждёт впереди?

Аптекарь

  • Лечит здесь людей не лекарь. Много лет подряд
  • Пользует селян аптекарь – шапочка, халат,
  • В пятнах старческие руки, будто пролит йод,
  • И к нему со всей округи сходится народ.
  • Плохо людям – хрип да кашель, заложило грудь —
  • Просят порошков и капель хоть каких-нибудь.
  • Он им, словно детям малым (без толку, хоть плачь!),
  • В сотый раз твердит устало: «Врач вам нужен, врач…»
  • Соглашаются, конечно: «Правильно, милок!
  • Только врач, пойми, сердешный, дорог и далёк.
  • Ехать холодно и хлябко, осень ведь сейчас,
  • А к тебе и мать, и бабка приводили нас!
  • Помоги!» – и на стремянку залезает он,
  • Где пустырник с валерьянкой, липа и паслён.
  • Это вроде бы подлечит. Добавлять к питью…
  • И уйдёт он лишь под вечер в комнату свою.
  • Стол, продавленное кресло, печка – а потом
  • Изменяются чудесно человек и дом.
  • Кто вы, господин аптекарь? …Плащ, чеканный лик.
  • Свечи и библиотека потаённых книг.
  • Свод, гранитные колонны и хрустальный куб.
  • В нём, заклятьем полонённый, мечется суккуб1.
  • Лютня, клавесин, страницы рукописных нот.
  • В клетке Феникс золотится. Дремлет чёрный кот.
  • Графский герб из палисандра в перекрестье шпаг.
  • В печке вёрткой саламандры огненный зигзаг.
  • Пламя одевает стены в алые шелка,
  • А в окне чужих вселенных мчатся облака.
  • Снявши меч в драконьей коже, шпоры и берет,
  • Маг через крутой порожек входит в кабинет,
  • С кресла ворох пышных юбок сбрасывает прочь.
  • Моцарт и мадеры кубок с ним разделит ночь.
  • Память робко постучится: можно ли, нельзя?
  • Можно! – и являют лица давние друзья,
  • Те, чей ум, как бритва, острый, жаждал перемен:
  • Нострадамус, Калиостро, Фауст, Сен-Жермен,
  • Те, то в бедности и в лоске не щадили сил.
  • Тайный камень философский их к себе манил.
  • А была до цели – малость! Но по одному
  • Все ушли. И мощь досталась младшему – ему.
  • Страшный камень, вещий камень сдался, наконец!
  • Обратились воды в пламень, в золото – свинец.
  • И открылся между тайн высший их предел:
  • Камня этого хозяин Вечностью владел,
  • Силами и тьмы, и света ведал чародей.
  • Но, всевластный в мире этом, средь живых людей,
  • Мёртвых он из-за порога возвратить не мог,
  • И скитался одиноко новый полубог.
  • Преданность ведь тоже тайна. Нет над ней суда.
  • А потом судьба случайно привела сюда.
  • Поп, кузнец, пастух и пекарь… Каждый – человек,
  • Прост, хитёр, неглуп. Аптекарь вот уж третий век
  • Лечит их, отводит войны. Честно говоря,
  • Оттого ему спокойно, что живёт не зря.
  • Три села и две деревни – все к нему идут.
  • Он тут свой, хотя и древний, как овраг и пруд…
  • И, выходит, не бессмертным – добрым надо быть,
  • Чтоб в миру жестокосердном ближнего любить.
  • Тёмен ближний и не вечен, свыше не храним,
  • Но душа в нём человечья! – значит, надо с ним,
  • Часто слабым и усталым, разделить пути,
  • Значит, там, где света мало, сам ему свети…

Русские книги в Израиле

  • Что морочить вам голову сказками или интрижками,
  • Если рядом сюжет очень горестный и настоящий?
  • У подъездов в Израиле ящики с русскими книжками,
  • Будто траурный знак, появляются чаще и чаще.
  • Через Чехию, Венгрию, Австрию и Адриатику
  • Мы за взятки везли, превышая пределы загрузки,
  • Философию, физику, химию и математику,
  • Блока, Бунина, Чехова – всё, как понятно, по-русски.
  • Цену мы себе знали и были не глупыми, вроде бы,
  • Но как много углов оказалось в обещанном круге…
  • И не шибко счастливые на исторической родине,
  • Русским словом спасались мы, книгу раскрыв на досуге.
  • Нанимались на всё, до рассвета вставали в полпятого,
  • – и за швабру, и лом, и лопату, – а чтоб не дичали,
  • Поломойка-филолог в уме повторяла Ахматову,
  • А маляр-математик листал Фихтенгольца2 ночами.
  • Мы пробились к владению скальпелем, числами, перьями,
  • И гортанный язык перестал тяготить, как вериги.
  • Мы остались собой – мастерами, а не подмастерьями! —
  • Но состарились люди, а рядом состарились книги…
  • Нашим детям и внукам иврит уже много привычнее,
  • Чем их простенький русский, бесцветный, как стены приюта.
  • И когда мы уходим, потомки считают приличнее
  • Ящик с книгами вынести – вдруг пригодятся кому-то.
  • Я прощенья прошу у любителей слога изящного,
  • Что безрадостны часто метафоры нового века…
  • Не считая своих – слава Богу, не сложенных в ящики! —
  • Этих траурных книг у меня уже – библиотека.

Нелюбовь

  • Жизнь, как мячик, кидаю – лови! —
  • А во взгляде читаю тоску.
  • Я привык к твоей нелюбви,
  • Будто к тесному воротнику.
  • И возьму я руки твои,
  • И безволию их удивлюсь.
  • Так привык я к твоей нелюбви,
  • Что уже её не боюсь.
  • Напролом, от стужи дрожа,
  • Сквозь болотные камыши.
  • О любви ты пела, душа?
  • Так поди-ка теперь попляши!
  • Было всё – и тонул, и горел,
  • И с обрыва прыгал во тьму —
  • И не смог, не хотел, не посмел
  • Научиться жить одному,
  • Без тебя.
  • Но опять позови
  • И отринь – скитаться по льдам…
  • Я привык к твоей нелюбви.
  • Я её никому не отдам.

Полёт на воздушной трапеции

  • Веря в то, что большое всегда отражается в малом
  • И что путь муравья так же важен, как трассы галактик,
  • Обманув тяготенье, вершим мы подкупольный слалом:
  • Ты – блестяще-прекрасна, а я – серебрист и галантен!
  • Там, внизу, всё не так – неотчётливо, зыбко и ложно,
  • То ли да, то ли нет, то как хочешь, а то непременно…
  • Наверху же, в юпитерах, кроме шарниров и лонжей,
  • Есть всего лишь два тела над чёрной воронкой арены.
  • А в начале – как Слово! – раскрутка до свиста и гула.
  • Воздух бьётся в ушах – и вселяется Бог в акробата.
  • Поворот – Атлантида! Ещё поворот – утонула…
  • Ну работай, партнёрша, чтоб Ною достичь Арарата!
  • Чтоб доплыл до америк сеньор Христофоро Коломбо!
  • Пируэт… А за ним – взлёт разгибом над озером Чудским!
  • И на спаренном сальто – в секунде от ядерной бомбы —
  • Мы поверим друг в друга с особенной силой и чувством.
  • И за девять минут на мгновенья разбитой тревоги,
  • Когда воздух горяч и упруго податлив, как клейстер,
  • Так весь мир мы раскрутим, что взвизгнут железные блоки
  • И под купол, бледнея, посмотрит бывалый шталмейстер!
  • И очнувшись потом, после всех непадений и взлётов,
  • Под овации в центре огнями залитой арены,
  • Мы с тобою поймём, долгих девять минут отработав,
  • Что иначе, чем прежде, нам дышится в этой Вселенной.
  • И цветы, и поклон, и рука твоя, будто бы лебедь,
  • Обольстительным жестом взлетает в сиянье усталом!
  • Высотой испытав, нас трапеция заново лепит.
  • …Потому что большое всегда отражается в малом.

Бывший друг

  • И разверзся кривой овраг
  • Там, где прежде стелился луг.
  • Бывший друг мой, ты мне не враг,
  • Но, конечно, уже не друг.
  • Что случилось – мне не понять.
  • Без огня хлебов не испечь.
  • Оказалось, что реки вспять
  • Начинают порою течь,
  • Что бывает сухой вода
  • И что тёмным бывает свет.
  • Говорил ты – Конечно! Да! —
  • А потом оказалось – нет.
  • Прежде мы любую беду
  • Отводили сближеньем сил.
  • Говорил – Позвоню! Приду! —
  • А потом не шёл, не звонил.
  • А когда ждала западня
  • И сошлись прицелы на мне,
  • Нет, ты не был против меня,
  • Ты поодаль ждал, в стороне…
  • Что ж, прости, солгать не могу:
  • Если врозь мы судьбы несём,
  • Я скорее поверю врагу,
  • Чем правдивому не во всём.
  • Между нами ни правды, ни лжи,
  • Только скучная тишина.
  • Но ты всё-таки мне скажи,
  • Если помощь будет нужна.

Вещи и тайны

  • Когда на заре засияло светило,
  • Прозрение свыше меня посетило:
  • Я понял, что утром какие-то вещи
  • Наполнены сутью сакральной и вещей!
  • К примеру, легчайшее сооруженье,
  • Дразнящее память и воображенье,
  • Два чудных объёма хранящее нежно, —
  • Кто сунул его под подушку небрежно?
  • А туфельки в цвет голубого опала?…
  • Вчера эта парочка здесь танцевала,
  • Дурачась в тустепе, скользя в менуэте, —
  • Кто вместе с чулками их снял на паркете?
  • Полоска бикини – ажурное чудо! —
  • Сама ли она упорхнула оттуда,
  • Где даже во тьме оказалась некстати,
  • И что ей приснилось в изножье кровати?
  • Но истинно ценный источник познанья —
  • Прелестное, спящее рядом созданье,
  • С которым мы вместе освоили этот
  • Во всех положениях творческий метод!

Земляк Армагеддона

Ар-Мегидо (иврит) – гора Мегидо на востоке Израиля; Армагеддон – последняя битва воинств Бога и сатаны, предсказанная Иоанном Богословом.

  • Над горою Мегидо на небе ни облачка нет.
  • Фермы, пальмы, поля – всё чуть сонного, мирного вида.
  • Но как сердце Вселенной, как старый тяжёлый брегет,
  • На ладонях у Бога пульсирует жребий Мегидо.
  • Предвещал Иоанн: «Из каменьев исторгнется стон,
  • Хлынут лава и сера, качнётся миров пирамида.
  • Сатана, падший ангел, восстанет на Армагеддон,
  • И Конь Бледный ударит копытами возле Мегидо…»
  • Помнит Яффа ковчег, Назарет – где молился Христос,
  • А нагорья на юге – как праотцев длилась планида.
  • Но застонет земля, содрогнётся небесная ось,
  • И Господь с сатаной повстречаются возле Мегидо.
  • И грядущее это не может не произойти —
  • Роковое, как трасса ревущего в небе болида.
  • Райский сад и Потоп – лишь витки мирового пути,
  • Что закончится здесь, у горы под названьем Мегидо.
  • Двое Мощных со стягами встанут во льду и в огне.
  • Против славы и блеска багровая вспыхнет обида…
  • Бог, конечно, силён! Но ответственность всё же на мне:
  • Ведь и дом, и олива, и дети мои – на Мегидо.
1 Суккуб – демон похоти женского пола.
2 Г.М.Фихтенгольц – автор популярного в вузах СССР; «Курса дифференциального и интегрального исчисления».
Читать далее