Читать онлайн Друг бесплатно
Пролог
«…ситуация улучшается. В Москве и Лондоне уже заработали первые электростанции, Германия активно восстанавливает порядок в городах. Однако комитет ликвидаторов подчеркивает: вирус контактной лейкемии П-4, известный как Болезнь по-прежнему распространен на юге Европы. Если вы заметили у своих знакомых посинение под ногтями, постарайтесь изолировать зараженного и в срочном порядке вызовите охрану Авалона. Воздержитесь от поездок за наши стены и что особенно важно – от путешествий за южную границу Франции. Ваша безопасность – самое главное для нас».
Минутная стрелка передвинулась на «12», и Лесаж выключил радио. Скоро приведут клиента. Вора на этот раз.
Воры, дельцы, ювелиры, кухарки… кто только не пытался купить у него безопасность. Все это быстро бы надоело – если б не условие отбора, которым он втайне гордился. Каждый должен проявить себя в том, что умеет лучше всего. Забавно наблюдать, как кухарка пытается впечатлить его пирогом, ювелир сует под нос украшения… Дельцам приходилось хуже всего: Лесажа давно перестали впечатлять деньги, а порой это единственное, что они могут предложить. Ну а с ворами история была отдельная.
С такими работалось особенно приятно. Сам он в юности тоже воровал – много и часто, – так и добыл денег достаточно, чтобы построить Авалон. Все начиналось с коттеджного поселка – но цитаделью безопасности это место стало благодаря политике. Сценарий старый, как мир – две державы взаимно ждут нападения и разрабатывают секретное оружие. А потом «что-то выходит из-под контроля». Столько было написано книг да снято фильмов на эту тему, что Лесаж невольно почувствовал себя одним из персонажей, когда все случилось взаправду. Сейчас уже трудно сказать, чьим именно биологическим оружием была Болезнь – России или Америки – но это не имело значения. Правильное вложение – и вот он уже хозяин самого надежного убежища в мире.
Он снова обратил внимание на часы. «13:05». Что-то часто он стал погружаться в прошлое… Неужели боится? Лесаж сверился с календарем на стене и взял со стола таблетницу. Открыл ячейку с обозначением вторника.
Забавно, подумал он, пока весь мир борется с П-4, он воюет с собственной болезнью. В памяти остается все меньше и меньше… Когда-нибудь он перестанет справляться со своим бизнесом. Эмерли уже достает дорогие лекарства, мадам Кроули сортирует таблетки по дням недели. Летиция присматривает за его графиком.
Он запил порцию таблеток холодным чаем. Но все эти люди… Они заботятся лишь о том, что останется после. Он бы и рад, окажись эта идея старческой паранойей, но доказательства говорили сами за себя. Летиция вчера нашла яд в подарочном кофе от мадам Кроули, а кто-то пытался напоить охрану, чтобы попасть к нему в кабинет.
Ну пускай, пускай… Лесаж еще раз взглянул на часы и как мог гордо поднялся с кресла. Пшикнул в рот ментола из флакончика. Он постарается оставаться в своем уме так долго, как только сможет.
Клиента уже привели. В повязке на глазах, как и всегда. Лесаж заметил его еще из смежного с приемной окошка. Он усмехнулся про себя – опять он ждал кого-то в вычурном смокинге, а тут парень в джинсах и олимпийке.
Что ж, может, именно такой ему и нужен. Лесаж припомнил собранное на парнишку досье. Домушник, воровка-мать спилась. Из-за своего «ремесла» порвал с семьей. Да… такие на многое готовы, чтобы обеспечить себе комфортное существование.
Лесаж тихо прикрыл за собой дверь и протиснулся мимо охранников.
– Можете снять повязку, сэр. – Сэр. Никаких «мсье»… здесь уже не Франция. Авалон давно разросся и обзавелся своими стенами, чтобы это подчеркнуть.
Парень уставился в окно. Лесаж слышал, что там, снаружи, все по-другому. Зарастают и ржавеют целые города. Но позволять ему пожирать глазами свои улицы не собирался. Запретный плод тем слаще, чем недоступнее.
– Надеюсь, вы оценили преимущества. – Он дернул цепочку жалюзи, и пластиковые планки встали на место.
Парень повернулся. Спокойный, как будто ничего не произошло.
– Итак… в заявлении указано, что вы намерены приобрести один пропуск. Вы уверены? Семья, друзья…
– Уверен.
Лесаж улыбнулся своим мыслям.
– Что ж, отлично.
Иной раз задание для вора пришлось бы придумывать, но сегодня у него был конкретный запрос.
– Вы, должно быть, слышали о «Жаклин». Самый большой канареечный алмаз, который украли пять лет назад. У меня украли. А ведь милая была вещица, правда? – Он сделал вид, что ожидает ответа. И собеседник опять доказал, что не из болтливых. Лесаж удовлетворительно хмыкнул и стер несуществующую пылинку с лацкана пиджака. – Пару месяцев назад, как и вы, ко мне приходил один клиент… и как я был удивлен, когда увидел свой алмаз у него в медальоне. – Он невольно вспомнил. Жирный невежливый индюк, почему-то решивший, что достоин жить в Авалоне… с его первым трофеем в какой-то безвкусной безделушке. Лесаж сморгнул гневную мысль и обнаружил, что ходит по маленькой комнатке туда-сюда. – Здешняя политика предполагает отсутствие кхм… агрессии к живущим по ту сторону стен. А так как я человек, с законом дружащий… Увы, не смогу тронуть его и пальцем. Но вы… Вы не гражданин Авалона – пока еще нет. – Он остановился прямо напротив парня. Пристально посмотрел в серые глаза. – Медальон принесете мне. Все ясно?
– Сколько у меня есть времени? – Уместный вопрос. Лесаж посмотрел на окно – сквозь задернутые жалюзи все равно пробивались солнечные лучи. Сколько же дать ему времени? До следующего дня приема соискателей? Меньше?
– Два месяца. Думаю, этого будет даже более чем достаточно. Если мне не изменяет память, на нас вы вышли значительно быстрее, чем кто-либо до вас.
В серых глазах парня мелькнуло удивление. Всего лишь мелькнуло – но хоть Лесаж и не был молод, глаза его не подводили.
– Что-то хотите спросить? Спрашивайте, сэр.
– Если я не справлюсь…
– Тогда вам лучше избавиться от камня. Потому что тот, кто получит ваше задание, будет искать вас. И кто знает, какие у него будут методы… – Губы Лесажа тронула улыбка. Он мысленно поспорил с собой, что даже теперь его собеседник не откажется от сделки.
И парень протянул контракт за подписью. Кто-то из охраны подал ручку, Лесаж положил листы на стол и вывел свои каллиграфические «Л». Вручил бумаги назад.
– Можете идти. И не забудьте повязку, охрана вас проводит.
Когда они покинули приемную, Лесаж еще долго вслушивался в шаги по лестнице.
О лучшем кандидате он и не мечтал.
Глава 1
Месяц и семь дней спустя
Через забор и вперед по саду – до самой двери. Шагов сто, не больше. На пути – кусты шиповника, и та еще задачка пробраться через них, к тому же тихо. Но зато, когда добуду эту безделушку, я со смехом буду вспоминать все эти колючки в волосах.
На заднем дворе никого. Что ж, так и должно быть. Собака благополучно дрыхнет перед калиткой, там же и двое охранников – спасибо шприцу с самодельным «сонным коктейлем». Где-то в самом доме остались хозяева и еще несколько громил. Надеюсь, мы не встретимся. А если и встретимся – у меня припасены еще шприцы. Хочешь уйти живым и с добычей – не скупись делать запас.
А вот и дверь. Дверь, от которой лучше держаться подальше – на случай, если кто-нибудь из хозяев захочет подышать ночным воздухом. Отсчитываем от нее пять окон влево. Сюда.
Я много раз видел, когда наблюдал за домом, как господин де Бенуа со своими толстосумами-друзьями проходили за этим окном, а за следующим уже не появлялись – значит, там точно есть дверь. Дверь, за которой есть то, чем он хотел перед ними похвастаться. (Это уже судя по смеху и этому не сползающему с его рожи самодовольству). Совет: никогда не располагайте такие двери вблизи хорошо просматриваемых окон.
По счастью, в четверг вечером стояла жара, и это самое окно было открыто. И я на свой страх и риск проделал путь от забора – через чертов шиповник – до окна, и поломал защелку. Служанка даже не поняла, что на самом деле окно она так и не закрыла…
Осторожно открываю окно. Без скрипа: слава богу, у них хватает финансов держать стеклопакеты в надлежащем состоянии. Подтягиваюсь и перелезаю, (высота окна относительно земли – как у Шейлы в доме) – и я почти на месте.
Тихо. Свет выключен. Никаких намеков на охрану.
Собственно, как и на ту самую «волшебную дверь», за которой Бенуа и компания всегда исчезают. Только тупик и мраморный бюст… Черт… неужели ошибся? Исключено, если конечно Бенуа и впрямь не хвастается перед своей шайкой этим куском мрамора, который даже невозможно спереть.
Достаю фонарик (специально берег его для чего-то подобного; батарейки – штука дорогая) Итак, что мы имеем? Бюст бывшего президента Франции, подставка на которой он стоит и… гобелен.
Осторожно отвожу в сторону кусок материи. Ага… вот и наша волшебная дверь. Абсолютно серьезно – ни ручки, ни замка, ни даже какой-нибудь задвижки.
Хм… Рыться в потайном замке для него было бы слишком сложно. Переключатель? Оборачиваюсь и направляю фонарик на мраморного француза.
Вот и всё волшебство. Нажимаю на кнопку за мраморным воротником, и за гобеленом что-то громко открывается.
Слишком громко… Остается только надеяться, что спальня Бенуа далеко отсюда, и его прислуга и громилы тоже не здесь. Глупо оставлять много людей в том месте, которое ты хочешь спрятать.
Но пальцы все равно неосознанно стиснули фонарик.
Кажется, по-прежнему тихо. Мне очень даже везет… Пока. Достаю из бокового кармана рюкзака шприц и снимаю с него защитный колпачок.
Гобелен тихонько качается, как от сквозняка, и я отвожу его в сторону.
Хм… прямо как в средневековье. Дверь задвинулась в нишу в полу, а вниз ведут ступеньки. Оттуда веет сыростью и квашеньями. Погреб, очевидно.
С фонариком в одной руке и шприцем – в другой спускаюсь по лестнице. Запахи усиливаются. Не похоже это на позерское хранилище медальона, который Бенуа носит лишь за пределами дома и на который приглашает попялиться всех этих жирных богачей.
Лестнице пора бы уже закончиться, но впереди все еще только темнота. Наверное, дело в фонарике – далеко он не берет, иначе я был бы заметен, как Александрийский маяк. Свечу вверх: опутанный паутиной потолок тоже пропал из виду, а стены все такие же узкие, и эхо становится все сильнее. Сапоги на мягкой подошве делают свое дело, но кажется слишком уж громко я дышу.
Ступеньки кончаются неожиданно – я просто оказываюсь в комнате. Большой, судя по эху капающей вдалеке воды. Честно признаться, я уже успел подумать про бесконечные лестницы.
Осталось найти сейф. Или витрину, или что-нибудь такое, где Бенуа мог бы хранить свои драгоценности. Поднимаю фонарик повыше. Бочки, коробки, мешки… Да тут можно было бы неплохо разжиться одной только едой. Наверное, стоит зайти подальше – зная помпезность Бенуа, слишком неподходящая обстановка для золота.
Тридцать шагов. Сорок минут до того, как кончится действие «сонного коктейля». Пока ничего. Подвал, как и все в этом доме, большой. Черт, невероятно большой. В следующий раз – если когда-нибудь я решусь на подобное снова – надо будет получше обдумать зависимость «длина помещения/количество времени».
Постойте-ка. Там, у дальней стены, определенно есть что-то. Кажется, витрина – свет фонаря отражается в стекле. Я подбираюсь ближе и – вот он, медальон. Лежит на подушке за толстым стеклом и посверкивает алмазом в центре, как будто так и хочет, чтобы его забрали отсюда.
Кладу шприц на стекло, фонарик беру зубами, а в руках у меня оказываются отмычки. Пожалуй, это самое легкое: замки сейчас делают неважнецкие, мне удалось потренировался на более сложных запирающих устройствах, созданных еще до Авалона. Остается надеяться, что после моего визита Бенуа раскошелится на авалонские замки.
Готово. Осторожно поднимаю стеклянную крышку, стаскиваю со спины рюкзак и достаю оттуда кругляк металла со стекляшкой посередине – сделал эту штуковину сам, хотя на повод для гордости она, прямо скажем, не тянет. Забираю медальон и кладу на его место это ювелирное безобразие. Издалека сойдет. А когда они разберутся, в чем дело, я уже буду далеко.
Вот и всё. Крышка опущена на место, на подушке сверкает подделка. Смотрю на часы на запястье. Тридцать минут до того, как кончится действие «сонного коктейля».
Около сотни шагов до лестницы. Забираем вещи и сваливаем. Жаль, не смогу увидеть рожу Бенуа, когда он наткнется на мой самодельный «шедевр». Хотя, пожалуй, можно будет оценить масштаб моей кражи чуть позже, по слухам. Даже сейчас они расползаются, как…
Выключаю фонарик и замираю на месте.
Что-то или кто-то… Слева. Мыши? Крысы? Хоть бы так.
Но вряд ли у Бенуа их не потравили… Отступаю за башню из ящиков – кто бы это ни был, так он поймет, что я знаю о нем и сменит тактику. Не знаю, что он сделает, но я точно это услышу.
Звук повторяется, и…
Это всхлипы. Как будто… плачет девушка… Черт… Как я мог не заметить, что она тут?
Я ловлю себя на том, что смотрю в темноту между бочек и держу палец на кнопке включения фонарика. Она совсем близко, и точно уже меня видела. Но если это какая-нибудь служанка решила поплакаться от несчастной жизни, возможно я смогу уговорить ее сделать вид, что меня здесь не было. А если не получится… Что ж…
Я удобнее устраиваю большой палец на поршне шприца и выхожу из-за ящиков.
– Эй?.. Я знаю, что ты здесь.
Руки под перчатками становится влажными. Может все это просто фокус? Как с подставным медальоном, только с подставной девушкой, и я сам себя сейчас выдал.
Как бы там ни было, уже поздно.
Нажимаю на кнопку, и свет фонаря выхватывает из тени девичье личико. Очень худое и грязное, или это просто тени так ложатся. На меня она не смотрит – смотрит себе на коленки, поджатые к груди. И что она только тут делает?..
– Ты… меня не видела, хорошо?
Молчит. Крепче стискиваю в руке фонарик.
– Ты меня не видела, или мне придется… – В горле застревает комок. – Кивни, и я тебя не трону.
Не шевелится. Так и быть – некогда мне тут разглагольствовать. Все равно в капюшоне и с шарфом на пол-лица, да при таком-то свете она не сумеет меня опознать. Лучше просто уколоть ее и…
– Хм… не припомню, чтобы оставлял дверь открытой. Подожди-ка здесь.
Шприц чуть не вываливается у меня из пальцев.
Бенуа. Какого черта…
Я подношу к губам указательный палец и пытаюсь изобразить для девчушки многозначительный взгляд. Не реагирует. Не важно. Выключаю фонарик и отступаю обратно за ящики. Попробую уйти за ними прежде, чем они встретятся, благо он топает по лестнице, как слон.
Около пятнадцати шагов до лестницы. Где-то загудел генератор, моргнул и включился свет, и я обнаруживаю, что спина у меня под одеждой взмокла. В щели между ящиками показался Бенуа – грузный тип за пятьдесят, шея дряблая, подбородков не пересчитать – все это я уже видел раз тридцать, пока наблюдал за ним. Вот чего бы я видеть точно не хотел – он одет в одни только трусы и сланцы, как будто правда только что выполз из кровати.
Что ж, возможно, это мой шанс – сонные люди обычно не блещут внимательностью, и я рано начал паниковать. Как можно мягче переступаю наполовину заполненные мешки с консервами и поглядываю в щели между ящиками. Он идет к медальону. Идет небыстро – это хорошо. Но если подойдет слишком близко – сразу все поймет.
Вдруг его шаги стихают. Останавливаюсь тоже.
Смотрит в сторону медальона. Потом в сторону девушки – стоит он, кажется, как раз напротив нее. Черт…
– Хм… видимо, память подводит. Вот не припомнишь, я сегодня тебя уже любил?
Только не сболтни. Ничего ему не говори.
– Даже если и да… – его голос стал каким-то слащавым. – Как насчет повтора?
Всхлип.
В горле у меня пересыхает.
Нет-нет, это не мое дело. Крепче сжимаю фонарик и шприц и припадаю затылком к стене.
– Знаешь, Марта скоро уедет, и мы сможем вернуться на кровать. А пока…как тебе больше нравится?
Холодные камни. Горячий затылок. Скользкие руки в перчатках.
– Или выбор опять за мной? Мне это порядком наскучило, знаешь ли.
Всхлип и какой-то звон. Как будто…
Цепь.
Боже… Стискиваю зубы и заставляю себя оторваться от стены. Нужно уйти, прежде чем я ввяжусь в большие проблемы нужно уйти.
– Ну хорошо.
Крик. Плач…
Я… я не знаю, как все это случилось. Я стою прямо за ним, шприц торчит у него в шее, одной рукой вдавливаю поршень, второй – зажимаю ему рот. Он пытается кричать, чувствую через перчатку, как он слюнявит мне ладонь. Усни. Усни уже, скотина…
Его тело наконец обмякает. Мне еле удается уложить его на пол без шума, сердце стучит, как барабан. Черт… вот черт.
Она… так и смотрит на меня. То на меня, то на эту голую жирную тушу у меня под ногами. Беру его под мышки и оттаскиваю за коробки. Сажусь перед ней на корточки и снимаю капюшон и маску.
– Эй… Ты как?
Юная, лет шестнадцать. Теперь, при свете ламп мне хорошо видно ее лицо – острое и худое, все в пыли и мокрое от слез, а губы искусаны до крови.
– Всё… всё хорошо. Я… не трону. – В горле сухо, и шепот выходит хриплый. Она вжимается в стену и до меня доходит, что этой хрипотой наши с Бенуа голоса очень похожи.
Пытаюсь откашляться.
– Я… друг.
Она продолжает глядеть на меня. Немного снизу вверх, и на ее шее и чуть прикрытой одежкой груди я замечаю синяки от засосов. Твою же…
Нет, не могу я ее здесь оставить. Соображай. Приходи в себя.
Цепь.
Она идет от стены к ее руке, но наручника не видно – закрыт рукавом. Придется убедить ее дать мне руку, и побыстрее. Там, на входе, кто-то остался.
– Давай… я уберу это. – Киваю на цепь. Она бросает на нее быстрый взгляд и опять смотрит на меня. Глаза большие-большие. – Но… мне нужна твоя рука.
Она опускает руку ладонью на пол и подвигает ко мне. Совсем немного.
– Хорошо… – Мои пальцы находят молнию на борсетке.
Цепь звякает, я вздрагиваю и поднимаю голову. Девчушка вжалась в угол между ящиками. Бедра плотно сжаты, ладони прижимают к ним порванное платье. Дрожит. Смотрит на мои пальцы возле пояса.
Нет. На ширинку моих брюк.
Чувствую, как зубы сжимаются все крепче, я не могу заставить себя разомкнуть их и объяснить…
– Нет… Н-нет. – Мотаю головой. Не отводя от нее взгляда, медленно расстегиваю борсетку. Нашариваю набор отмычек. – Видишь?
Она глядит своими огромными глазами на отмычки. Потом на меня. Опять на отмычки и на меня. Нерешительно протягивает руку.
Подбираюсь ближе и закатываю порванный рукав. Черт… Больше на кандалы похоже. Железка так впивается ей в руку, что запястье распухло, хотя ручка совсем тонкая – я мог бы легко обхватить ее двумя пальцами. Сварено грубо, как будто прямо на запястье, остается надеяться, что тут вообще есть какой-то замок.
Всё-таки есть. Нужные отмычки быстро оказываются у меня в руке, но я ковыряюсь в замке долго – дольше, чем с тем, что на витрине. Может, потому что руки немного дрожат. Наконец замок щелкает, но мне все равно приходится разжимать чертову железку самому.
Девчушка всхлипывает и морщится от боли, и я чувствую, как спина начинает потеть по новой.
– Потерпи… Потерпи немного…
Получилось. Отлепляю – иначе и не скажешь – железо от ее кожи и сразу закрываю запястье рукавом.
– Не смотри.
И она смотрит только на меня. Теперь уже только мне в глаза.
– Так… идти можешь? – Молчит. – Давай мне руки, попробуем встать.
Не самый лучший способ, но вряд ли она захочет, чтобы я дотрагивался до нее как-то еще. Она протягивает мне руки – так же, как и до этого, с опаской, – и я беру ее ладони в свои. Они совсем маленькие, хрупкие, и я боюсь нечаянно сжать их слишком сильно.
Она приподнимается с колен, и кажется, я даже чувствую, как напрягаются ее ноги. Вдруг она вскрикивает и падает, и опять жмется к стене. По ее лицу льются слезы, в чем дело, я же не… Тут я обращаю внимание на ее ноги ниже колена, и мне делается дурно.
Ожоги. Вся кожа красная и в волдырях.
Она скулит, тихо скулит, и я поднимаю взгляд к ее глазам.
– Т-ш-ш… Всё будет хорошо. Я тебя вытащу.
Да… Только вот как?.. Там, наверху, стоит охранник, и я совсем забыл про время: те двое с собакой, наверняка, вот-вот проснутся.
Гляжу на часы. На то, чтобы вспомнить время отсчета уходит несколько долгих секунд. Хорошо… Пятнадцать минут у нас есть.
– Слушай… – Чуть наклоняюсь к ней. – Сейчас вернусь, хорошо? Надо освободить нам путь.
Я поднимаюсь с пола, и она начинает всхлипывать, по всему подвалу разносится эхо, и мое сердце делает сальто. Тот тип наверху…
Бросаюсь к лестнице. Так… выключатель… Бенуа где-то здесь им щелкнул, когда включился свет. Где же, где же? Она все плачет, я стараюсь не думать об этом, но в голове звенят ее всхлипы, да еще и охранник уже идет по лестнице.
– Все в порядке, мсье?
Откашливаюсь. Дерьмовая идея, но куда уж хуже.
– Стой, где сказано, не слышишь, мы развлекаемся?
Остается молиться, что наши с Бенуа голоса достаточно похожи.
– Простите?
Кретин… вот же кретин! Но пальцы наконец-то находят выключатель; вырубаю свет и достаю из кармана рюкзака новый шприц. Снимаю колпачок, и, пока этот тип идет, зажмуриваюсь, а потом опять вглядываюсь в темноту – чтобы заставить глаза к ней привыкнуть.
По звуку шагов он совсем близко. Еще ступенек двадцать из пятидесяти. Спускается быстро, но я уже различаю очертания бочек и коробок на фоне стены.
– Мсье?.. Кто здесь?
Не шевелюсь. Слышу, как он останавливается. Вижу, как рука тянется к выключателю…
Игла крепкая, легко входит ему под лопатку даже через футболку. Тихо укладываю его на пол, в проходе – нет времени на уборку. Запихиваю шприц в борсетку и ищу рукой закрепленный на ремне фонарик. Его нет – забыл где-то возле девчушки. Снова включать свет рискованно, возвращаюсь к ней вслепую – едва не задевая углы коробок и спотыкаясь о мешки. Но она до сих пор плачет, и по голосу я легко нахожу ее. Теперь найти фонарик. Опускаюсь на колени и шарю ладонями по полу – пока рука не натыкается на него.
Щелкаю кнопкой, и на меня опять смотрят эти большие глаза. Моргают от слез.
– Я… я унесу тебя отсюда. Возьму на руки, ладно?
Семь минут. Семь минут, а впереди еще окно, сад и забор, и на все это нет времени. Делаю глубокий вдох. Только бы она не закричала…
И беру ее на руки. Не кричит. Даже не шевелится, только дрожит – особенно колени. Только сейчас осознаю, что это платьице прикрывает ей только грудь и живот, и моя рука как раз касается ее голого тела.
– Всё хорошо… Не бойся… – то ли шепчу, то ли бормочу. Стараюсь идти быстрее – насколько это возможно с кем-то на руках и почти в полной темноте. Благо, она легкая, и у меня еще получается удерживать в одной руке фонарик. Но когда переступаю через охранника и начинаю подниматься по лестнице, становится тяжелее. Ступенек не видно, я плохо запомнил их, и приходится нащупывать их ногами. Стены узкие. Боюсь задеть ее головой стену или того хуже – обожженными ногами. Но она, кажется, все понимает: теперь она прижимается ко мне. Дышит мне в щеку, и еще я чувствую, как иногда судорожно стучат ее зубы.
Лестница, кончается, боком выхожу из-за гобелена. Ну вот и почти всё… В коридоре мы одни. Перехватываю девчушку поудобнее и ощупью пытаюсь вставить фонарик в крепление на ремне. Он проскальзывает мимо, стукается об пол где-то под ногами. Не важно. Пять минут.
Локтем открываю окно – тихо не получается, я уверен: кто-то да слышал. Сажаю ее на подоконник ногами на улицу, сам перемахиваю через окно.
– Спускайся, – хрипло шепчу. – Сейчас помогу.
Уж постарайся. Постарайся, чтобы она не оцарапала ноги о стену.
Встаю на цыпочки и протягиваю к ней руки.
– Давай! Я поймаю.
Она послушно соскальзывает мне в руки, опять прижимаю ее к себе и почти бегом пускаюсь через сад.
Шиповник. Черт…
– Возьми меня за шею и спрячь лицо.
Одной рукой держу ее, другой – расстегиваю свою олимпийку. (Надо будет поблагодарить Шейлу за то, что гоняла меня за километр за водой с десятилитровыми ведрами). Олимпийка свешивается с руки, ловлю ее край и укрываю голую спину.
– Ну ладно… – Плечом раздвигаю ветки. Они цепляются за волосы, царапают лицо – щиплет свежие следы от шипов на щеке. Под ногами что-то трещит – кажется, так громко, а я даже не вижу куда ступаю. Что-то попадает под кроссовку, я падаю, но хватаюсь рукой за крепкую ветку, и в ладонь через перчатку впиваются шипы. Кажется, слышу скрип своих зубов. Терпи. Терпи. Вот уже видно рабицу забора, а там дальше лес и машина, и больше никто никогда не увидит ни тебя, ни ее, ни медальона.
Руки устают. Пытаюсь опять перехватить ее получше, и чувствую, как маленькие ручки крепче обвивают меня за шею. Притихла. Или я дышу так громко, что не слышу ее дыхания? Голова кружится, ноги оступаются все чаще. Опять хватаюсь за ветки и уже не чувствую боли, не обращаю внимание на их хруст. Минута. Где-то с той стороны двора слышатся голоса. Главное – успеть до того, как проснется псина.
Я спотыкаюсь и налетаю прямо на рабицу, но успеваю вцепиться в забор рукой. Теперь только перебраться на ту сторону. Но ей же не перелезть…
Кусачки… В рюкзаке должны быть кусачки.
– Береги ноги и держись, – шепчу ей почти на ухо. Пытаюсь сесть на колени, но получается упасть – чудом бесшумно и чудом – не уронив ее. Больше я ее не держу – стаскиваю с плеча рюкзак, расстегиваю и наощупь ищу кусачки. Сжимаю их ручки – крепче, чтобы не выпали от боли в ладони, – и перекусываю рабицу – звено за звеном, докуда дотягиваюсь, пока не получается оттянуть кусок сетки на себя.
– Ползи.
Она оборачивается к сетке – кажется, она даже не видела, что я делал. Не отпускает мою шею, а у меня нет времени на уговоры. Бросаю кусачки в рюкзак, свободной рукой разжимаю ее пальцы у себя на шее и подталкиваю к дырке. Она проползает в нее медленно, руки у нее под собственным весом подгибаются, но я не могу ничем больше помочь – только держать сетку, чтобы ее не ударило. Наконец, она оказывается на той стороне. Осторожно опускаю кусок рабицы, но перемахнуть через забор как в первый раз сил у меня уже нет. Хватаю кусачки и дорезаю сетку до конца. Едва я отодвигаю ее – во дворе слышится лай.
Рюкзак забрать нет времени. Пихаю кусачки в петлю на ремне, где раньше был фонарик, подхватываю девчушку на руки и – в лес, так быстро, как только могу. Она всхлипывает, крепче сжимает мою шею. И я бы хотел сказать ей что-то хорошее, только на это уйдут силы, а мне еще нужно за руль. По лицу хлещут ветки, в нос забивается паутина. Бегу почти вслепую – если б не запомнил, где впервые перебрался через розы – машину было б ни за что не найти. На секунду мне кажется, что я ошибся, место было не тем, и поэтому было так тяжело в шиповнике.
Но вот она машина… Нащупываю в борсетке переложенные ватой – чтобы не звенели – ключи, вставляю в замок, распахиваю дверцу и усаживаю девчушку на заднее сидение. Захлопываю дверь, стряхиваю с машины камуфляж из соломы и веток, и почти вваливаюсь за руль.
Вставляю ключ в зажигание. Ну вот и почти всё… Мотор гудит тихо – этот звук помогает успокоиться, и я позволяю себе немного посидеть, просто положив руки на руль. Отчетливо слышу стук своего сердца. Стучит, как бешенное. Все потому, что украл я намного больше, чем планировалось.
– Из воров в похитители, а?
Она не отвечает, да я и не жду. Включаю первую передачу и плавно отпускаю сцепление. Дрожь отступает – уж что-что, а водитель из меня будет получше, чем вор. Ехать приходится без фар, но машину я поставил так, что если поеду прямо – даже будь слепым не наткнусь на деревья. Знал бы отец, сколько ради этой операции мне пришлось выпилить леса тайком, даже учитывая, что дорога недалеко…
Где-то позади как сумасшедшая залаяла собака, и я крепче сжимаю руль. Готов поклясться, мне слышно, как переговариваются друг с другом ее хозяева и как звенит разрезанная рабица. Но вот уже разбитая дорога – я чуть не переехал ее и приходится сдать немного назад.
Поворачиваю, включаю фары и прибавляю скорости. Скоро выйдем на старое шоссе, можно будет гнать на всех ста пятидесяти, которые можно выжать из моего старенького «Лифана». Прямиком до Кюбьерета. Там добраться до Шейлы, попросить ее приютить ребенка. Вот так будет встреча…
Глава 2
Сначала все было в порядке… ну почти. Образцовым ребенком я не был, даже наоборот: прогулы в школе, жалобы соседей… а подтрунивание над моим тогда корявым французским заканчивалось дракой. Шейла тряслась над моим воспитанием как образцовая мачеха – нравоучительные беседы, разговоры в которых она как бы намекала, что нельзя идти по маменькиным стопам… Тогда я принимал это просто за заботу…
Ошибался.
Капли дождя громче забарабанили по машине, и я включаю дворники.
Что-то тихо скрипит. Это девчушка водит пальцем по стеклу.
– Дождь, – зачем-то говорю.
В зеркало заднего вида вижу ее взгляд. Мне вдруг думается, что она могла замерзнуть – я-то в олимпийке, а она почти голая.
– Можешь взять одеяло.
Глядит на заднее сидение. Там лежит подушка и ватное одеяло – машина для меня давно как дом родной, я почти забыл, что значит спать на настоящей кровати.
Она приоткрывает рот, как будто хочет сказать что-то, но тут же поджимает губы. Смотрит на свои ноги.
– Сейчас… посмотрим, что можно с этим сделать.
Сворачиваю в подлесок. На дорогах опасно. С тех пор как из-за Болезни устранили все, что связано с электроэнергией – она-то и оказалась главным источником заразы – жизнь превратилась в хаос. Автомобильные аккумуляторы, конечно, тоже попали под раздачу. Даже сейчас, когда все потихоньку налаживается, за куполом Авалона работающая машина есть, наверное, у одного из тридцати. Причем, остальные двадцать девять, как правило, пытаются ее у тебя отнять.
Заглушаю двигатель и выключаю фары. Теперь с дороги нас заметить не должны. Она следит за мной взглядом, когда я открываю дверцу. Дождь разошелся, и я стараюсь быстрее сесть рядом. Нащупываю в кармане чехла сидения фонарик.
В тусклом свете ее личико кажется еще более детским. Она так и сидит, как я посадил, и смотрит на меня – как будто ждет, что я стану делать.
– Давай укроем тебя. – Медленно протягиваю руки к сложенному одеялу за ее спиной. Она зажмуривается и вжимает голову в плечи. – Тише… т-ш-ш… – Берусь за краешек одеяла и укрываю дрожащие плечи. – Вот так…
Она моргает и поднимает взгляд. Нащупывает края одеяла и нерешительно в него укутывается – снаружи остаются только голова и сжатые в коленях ноги. Чуть ниже левой коленки в свете фонаря бликует большой вздувшийся волдырь.
Тянусь в багажник за аптечкой – давно ее не обновлял, не знаю, есть ли что-то, чем обработать ожоги. Парацетамол, уголь активированный… Не то, всё не то…
Девчушка всхлипывает и прячет ноги под одеяло. Поднимаю взгляд к ее большим глазам.
– Все будет хорошо. Я привезу туда, где помогут.
Перебираюсь между сидениями за руль. Поехали. Как-нибудь переживу семейные драмы.
***
Дворники смывают со стекла воду. Мимо проносятся указатели. За ржавчиной не видно, сколько еще ехать, но я помню некоторые. Этот, гнутый, от Кюбьерета в получасе езды.
– Ну вот, почти приехали, – говорю. – Шейла поможет. Она врач.
Сворачиваю на проселочную дорогу. Два поворота, потом прямо вдоль ручья – и из-за деревьев видны крыши домов.
Дом Шейлы первый. Мне было семнадцать, когда я отсюда ушел. Мы с парнями украли дипломат с деньгами из гостиницы, и Шейла случайно заглянула в комнату, когда я его прятал. Она молчала, бледная как мел, а потом развернулась и ушла. Я испугался, что она вызовет полицию, спустился вниз, но вместо телефонного звонка услышал кое-что похуже.
«Он все больше похож на мать, Роджер, он должен уйти».
Я схватил дипломат и ждать, пока меня попросят, не стал.
Останавливаюсь перед калиткой и глушу двигатель. В спальне светится окно – как будто горит свеча. Наверное, у нее опять бессонница.
Стягиваю перчатки и черный шарф – вот что уж чего уж ей точно не надо видеть.
– Давай отнесу тебя в дом.
Выхожу из машины, открываю заднюю дверцу. Ко мне поворачивается худенькое личико. Протягиваю руку.
Смотрит на кончики пальцев. Подвигается ближе.
– Вот так… – Осторожно вытаскиваю ее из машины – вместе с одеялом, на улице еще дождит. Она дрожит и вжимает голову в плечи, и я стараюсь быстрее добраться до крыльца.
Стучу в дверь. Три стука, пауза, два стука – наш старый-старый условный код.
С той стороны слышатся шаги.
– Роджер? – спрашивают за дверью. Мне вдруг думается, что голос у Шейлы сильно постарел.
– Генри. Я… я не один.
Дверь открывается – сначала на цепочку, и я вижу лицо Шейлы в свете керосиновой лампы – потом полностью.
– Генри?.. Что… кто это?
– Если б я знал. – Плечом открываю дверь шире и прохожу мимо Шейлы внутрь. – Ей нужна твоя помощь, у нее ожоги и… – Сглатываю ком в горле. – Ее насиловали.
Девчушка всхлипывает, и я крепче прижимаю ее к себе. Глаза Шейлы за очками становятся круглее – я вижу это даже в свете керосинки.
Она моргает и поджимает губы.
– Отнеси ее в ванную, – голос у нее жесткий и глухой. – Я сейчас.
Ванная в самом конце коридора – коморка под лестницей на чердак. В темноте идти трудно, я уже забыл, как ходить по этому дому в темноте. Что-то гремит под ногами, хватаюсь за стену и опять чувствую боль в ладони. Надо будет потом посмотреть, что там. Перехватываю девчушку получше и достаю из кармана фонарик.
Хорошая идея, потому что в самой коморке еще темнее. Изменилось тут мало что. Появился только бочок и котел для нагревания воды. Остальное – все как я запомнил. Ванна, низкий табурет и тазы для белья. Сажаю девчушку на табурет, сам сажусь на краешек ванны рядом. Молчит. Оглядывается.
– Н-н… н-н…
Она смотрит на что-то выше моей головы. На бельевые веревки.
Свечу фонариком на ее шею и кроме желто-синих ссадин замечаю темный похожий на ожерелье след.
– Это просто для белья. – Встаю на колени напротив нее, чтобы она видела только мое лицо. Тихонько глажу маленькую руку.
За приоткрытой дверью становится светло, и мы оба поворачиваем головы на свет. Шейла несет целых три керосинки и большую аптечку.
– Что-то стряслось?
Тонкие пальцы под моей рукой дрожат.
– Можешь убрать веревки?
Она даже не спрашивает зачем. Ставит свою ношу прямо на пол, достает из кармана кофты маленький ножик и обрезает веревки. Сначала с одной стороны, потом с другой. А потом выкидывает их за дверь.
– Принеси воды для ванной, будь добр. Ведра в коридоре.
Видимо, это на них я налетел в темноте.
– К ручью?
Она… улыбается. Блекло, но все же мне улыбается, и я вдруг замечаю эти незнакомые новые морщины на ее лице.
– Роджер недавно колодец выкопал. Никаких километровых походов. И… отгони машину подальше.
***
Да уж, почти как в старые добрые – только действительно, никаких километровых походов. И тогда я не был в ответе за чью-то жизнь.
Ручки ведер впиваются в уколотые ладони. Сцепляю зубы и заставляю себя думать о другом. Чем быстрее обеспечу девочке ванну, тем быстрее Шейла сможет ей помочь, и я уеду.
После третьего захода боли уже не чувствуется, а путь по темному коридору до ванной начинает вспоминаться. Слышу, как Шейла о чем-то разговаривает с девчушкой. Но когда захожу вылить ведра, девочка отвлекается и смотрит на меня. Наши взгляды ненадолго встречаются, а потом я снова ухожу.
Кажется, это уже девятый раз… Готов свалится прямо у колодца. Давненько не занимался я тяжелой работой. Выливаю воду в бочок и приваливаюсь к стене. Шейла поит девчушку чем-то. Чаем, кажется. Чашку они держат вместе – девочка обнимает ее обеими ладонями, а Шейла поддерживает за дно.
– Во-от так… Потихоньку… Это горный. Очень вкусный. – Таким же голосом она успокаивала меня, когда я падал с велика или напарывался на гвоздь; разве что теперь он стал чуть глуше и ниже. – Держи. – Она протягивает ей печенье из бумажного пакета. – Овсяное.
Пальцы крепко сжимают выпеченный кругляшок. Девчушка глядит на меня, потом на Шейлу, и робко подносит его к губам.
– А ты? – Шейла протягивает пакет мне, но я мотаю головой. – Вчера пекла, думала, как раз приедет Роджер. Получила письмо, что он скоро будет.
– Куда он уехал?
– В Монпелье, за всякими штуками для поселения. – Она пожимает плечами. – Вы с отцом такие… Не умеете сидеть на месте.
Наши взгляды встречаются, и улыбка у нее на губах гаснет.
– Прости, я… не это имела в виду. Запей, моя хорошая. – Она протягивает девчушке чашку и помогает дрожащим рукам ее удержать. – Знаешь, я… мы искали тебя. А потом Болезнь… И я думала…
Тишина вдруг повисает такая, что давит на уши.
– Пойду… отгоню машину.
– Генри…
В горле застревает комок, но я все же оборачиваюсь.
– На… на тебя воды тоже хватит. Возьми роджерову мочалку, станок, если хочешь. А полотенце я принесу.
– Я… Спасибо.
Глубоко вдохнуть получается только когда я выхожу во двор. Дождь наконец-то кончился. Остался только сырой воздух. Сажусь за руль, а глаза слипаются. И ведь правда, я первый раз за всю эту долгую ночь просто сижу и никуда не рвусь. Но спать еще рано.
Беру кольцо с ключами двумя пальцами и позволяю себе закрыть глаза. Папа показывал эту фишку, еще когда учил меня водить… Ты обманываешь свой мозг и как бы разрешаешь себе уснуть – а потом ключи падают, и ты просыпаешься. Водительский сон, своего рода.
Но что-то всё время мешает. С деревьев капает. Шумит ветер… как сквозняки в подвалах.
– Вот не припомнишь, я сегодня тебя уже любил?
Бенуа скидывает халат, тянется к девчушке и…
На пол падают ключи.
Черт. Вот же… черт.
Нагибаюсь за ключами. Пожалуй, предложение Шейлы сполоснуться все-таки не лишнее. Завожу машину и разворачиваюсь к лесополосе.
Но руки слишком крепко сжимают руль.
***
Подходящее место нашлось не сразу. Леса здесь жидковатые – прятать «Лифан» пришлось в низине. Только бы выехать потом отсюда… Повязываю мокрую олимпийку вокруг бедер и наклоняюсь за новой порцией листьев.
С шеи свешивается медальон – он на мне с тех самых пор, как я забрал его из витрины. Но как будто потяжелел раза в три. Удивительно, как обстоятельства могут сделать простую вещь противной. Снимаю его через голову и оглядываюсь вокруг. В метре-другом от машины старое дерево – кривое и больное, ствол почти весь зеленый от какого-то грибка. Ногой разворашиваю лесную подстилку и закапываю медальон. Пусть лучше побудет здесь.
Когда захожу обратно в дом, Шейла все еще занимается гостьей. Голосов почти не слышно, слышится слабый плеск воды. Лучше не буду заходить.
Вместо этого с фонариком иду на кухню. Вроде как, я был голодным, и даже живот до сих пор протестующе болит, но после этого… сна…
В общем, я постоял на пороге еще с минуту и, в конце концов, пошел наверх. По наитию меня сразу понесло в свою старую комнату, взгляд наткнулся на кровать, и оглядывать, как тут все остальное, уже не захотелось. Я просто рухнул на нее и уснул.
Глава 3
– Генри…
Разлепляю глаза. Надо мной склонился кто-то… Шейла.
– Уступишь малышке свою кровать? Она у меня в кабинете.
– Как она? – вопрос превращается в зевок.
– Накормлена и выкупана. Сейчас уснет, в чае было снотворное.
– А ее раны? Ноги и…
Шейла поджимает губы.
– Она… Кажется, она привыкла к этому еще ребенком. По крайней мере, не вполне осознает, что с ней делали… Раны-то заживут… но боюсь, со временем ей станет только хуже.
– Но ты же постараешься помочь?
– Я… да.
Молча киваю. Хорошо, что я привез ее именно сюда.
– Генри… – Голос Шейлы заставляет меня остановиться прямо перед лестницей. – Вернешься потом в кабинет?
Киваю. Глупо было надеяться, что она не захочет поговорить, и всё же где-то в душе я очень на это расчитывал.
Прежде чем зайти в кабинет, заставляю себя остановиться и делаю глубокий вдох. Чтобы стереть с собственного лица всё, что на нем, кажется, читается. Ни к чему настораживать девчушку.
Открываю дверь, и на меня глядит пара сонных глаз.
Она сидит в шейлином кресле и разглядывает какой-то буклет – точнее, разглядывала, пока не увидела меня. На ногах велосипедки поверх бинтовых повязок, а вместо грязного платьица – да ладно! – моя старая футболка с Дартом Вейдером. Ох, Шейла…
– Что это? – Присматриваюсь к обложке. Какие-то рекомендации по медицинской практике с диким непроизносимым названием. Сажусь рядом с ней на корточки и заглядываю в книгу. – Неплохо… А я в этом не в зуб ногой.
Но в буклет она больше не смотрит – только на меня. Глаза уже не испуганные. Они у нее серые – как у меня.
– Шейла тебе поудобнее местечко нашла. Пойдем?
Ее руки складывают буклет и робко кладут на краешек стола. Глядит на меня. Поднимаюсь с пола и поднимаю ее на руки. От нее пахнет лавандовым мылом, пальцев касаются заплетенные в косу волосы – на ночь Шейла заплетает себе так же, только волосы у нее не такие длинные.
Она опускает голову мне на плечо. Пока поднимаюсь по лестнице, так и лежит. Плечом открываю дверь – легонько, чтобы не потревожить ее. Кровать разобрана; дело рук Шейлы. А еще плотно зашторены окна, все кроме одного – чтобы не было слишком темно.
Опускаю девчушку на простыню. Поворачивается на бок и подтягивает к себе ноги она уже в полусне. И укрыть. Вроде всё. Забираю керосинку со стола и тихо прикрываю за собой дверь.
Шейла встречает меня прямо в коридоре – как будто все это время занималась только тем, что ждала меня.
– Генри… – Она осекается, бросает взгляд на лестницу и кивает на дверь кабинета. Продолжает она, только когда мы уходим из коридора, и эта дверь оказывается плотно закрытой. – Скажи… Где ты ее нашел?
– На обочине. Ехал в Монпелье, остановился перекусить и… Она была в кювете. – Не нравится мне это. – А что?
Она мотает головой. Открывает ящик стола и достает оттуда листок.
Листок с подписью Бенуа.
– М-м… Интересная закорючка.
– Это вытатуировано у нее на внутренней стороне бедра. –Шейла опускается в свое кресло. – Девочки с подписью на бедре не валяются на улице, Генри. Ты… ты крал у него. У Бенуа.
– Что?..
– Тебе нужно увезти ее. Как можно дальше.
Мотаю головой.
– Стоп-стоп-стоп. Он не знает, что это был я.
Ее пальцы вцепляются в подлокотники.
– Этого и не нужно… Он всё прочешет. До Болезни его пытались уличить в педофилии, и даже если ты никуда о нем не сообщишь – попробуй объясни это ему.
– Шейла… – Отодвигаю от стола стул и сажусь напротив нее. Не хватало еще, чтобы она выгнала нас обоих. – Давай рассуждать логически. Чтобы прочесать сейчас все, нужно очень постараться – сама знаешь, сколько городов заброшено. И у меня дела, я не могу ее забрать.
Она поджимает губы.
– Дела, важнее чьей-то жизни?
– Хватит. Опять прогоняешь – отлично! Но со мной она не…
Что-то загремело. Наверху.
– Ты слышал?
Прежде чем выскочить в коридор, я успеваю заметить, как побледнело ее лицо.
Уже на лестнице слышно всхлипы. Сердце в груди колотится как сумасшедшее, рука сжимает складной ножик – не помню, как его достал. Несколько ступенек, и я уже распахиваю дверь.
Но в комнате только она. Сидит на полу возле кровати и жмется к ее борту. Прячу ножик и опускаюсь рядом.
– Что случилось?
– Мм… мн-н…
По бледному личику текут слезы. Облокачиваю ее на себя.
В дверном проеме вдруг возникает фигура, и я крепче прижимаю девчушку к себе, в руке снова оказывается нож. Но это всего лишь Шейла… Она оглядывает комнату, как будто ищет кого-то. Вопросительно смотрит на меня – пожимаю плечами – кивает и исчезает внизу на лестнице.
– Давай-ка встанем… – Поднимаю девчушку с пола и сажусь вместе с ней на кровать. Пытаюсь обнять, но она отползает к стенке, сжимается в комок. Черт…
– Хорошо… давай просто… просто возьми меня за руку.
Протягиваю руку, и влажные пальцы тут же вцепляются в ладонь.
Она поднимает голову. Маленькая, напуганная… Свободной рукой нащупываю одеяло сзади себя и натягиваю ей на спину.
–Всё закончилось. Он не придет.
***
Так и уснула, обняв мою руку.Сижу с ней и смотрю в единственное незашторенное окно. Смотрю, как меняется цвет неба – больше ничего отсюда не видно. Наверное, уже за полдень.
Вечером нужно уехать. Самое позднее – ночью.
Но я знаю, что обманываю себя. Можно уехать прямо сейчас – пока она спит. Шейла бы позаботилась о ней – я оставил бы девочку в надежных руках, но…
Глава 4
– Поешь. Я накрыла на кухне.
Шейлин голос. Наверное, девчушка уже проснулась, и это она ей.
– Генри…
Лба касается теплая ладонь.
Открываю глаза. Она давно не прикасалась ко мне так – кажется, с тех лет, когда я был еще школьником. Рука морщинистая, немного грубоватая – не та, которую я помню.
– Иди. Я с ней побуду. – Она кивает на девчушку у меня под боком.
Тянусь было протереть глаза, но расслабленные пальцы до сих пор держат мою руку. Осторожно высвобождаю ее и отлипаю от стены – шея и спина тут же отзываются болью.
Шейла все еще сидит рядом – как тень. И я почему-то вспоминаю, как она сидела точно так же лет семнадцать назад, когда я болел, и все перед глазами плыло от жара.
– Спасибо… Мы уедем вечером.
– Генри… – Голос у нее тихий-тихий. – Прости. Я… испугалась тогда… Я н-не хотела.
– Знаю. Ты прости… Надумал невесть что.
Она улыбается, а глаза блестят, как будто вот-вот заплачет. Наверное, она и раньше так улыбалась – по-матерински… только я, дурак, не понимал.
– Иди. Картошка остынет.
В кухню я спускаюсь почти бегом. Оттуда пахнет жареными грибами, и живот жалобно урчит.
Боже, как давно я не ел ничего домашнего. Картошка с зеленью, грибы, даже немного самодельной тушенки… Амброзия в сравнении с тем, что удается перехватить на заправках.
Я… буду скучать по такой еде.
Кладу вилку на тарелку. До сих пор я не вспоминал ни о медальоне, ни о Лесаже с его контрактом… И своем новом доме.
Откидываюсь на спинку стула. Вот я уже и впал в сентиментальность, а ведь весь план может просто рухнуть. Теперь я понятия не имею где ее оставить.
Даже позже, в ванной не выходит отделаться от этого вопроса. Когда Болезнь сократила население в семь раз, слишком сложно стало прятать кого-то среди других.
Выключаю душ и тянусь за полотенцем. Может, я все-таки преувеличиваю. Парочка надежных подруг со своим уголком у меня найдется – Изабелла, или та же Одри, например. Уж кто-нибудь из них согласится ее приютить.
Шейла оставила мои старые футболку и джинсы. Все пахнет мылом, как в детстве… Тогда я делал вид, что ненавижу этот запах и смотрел в зеркало – проверить, насколько сильно смогу наморщить нос. Столько лет с тех пор прошло…
Протираю ладонью зеркало над раковиной. Отражение смазанное, в подтеках. Она удачно предложила взять отцовскую бритву – я и правда очень зарос. Вынимаю из стаканчика станок… Прям как когда решил поэкспериментировать с этой штукой мальчишкой.
Кое-как щетина выскребается, но стали заметнее царапины от шиповника. Хорошая примета для поисков, так что лицом лучше не светить. Сразу, как умываюсь, открываю аптечку. Хоть обеззаражу.
Когда возвращаюсь наверх, Шейла с девчушкой все еще сидят на кровати. На коленях у девушки картонка с листом. Слышно, как поскрипывает зажатый в пальцах карандаш.
– Теперь ты почти как раньше. Только… взрослее. – Шейла замечает меня первая.
Девчушка отрывается от рисования – и карандаш вываливается у нее из рук.
– Эй… – У меня не выходит сдержать улыбку. – Это я. Всё хорошо.
Худые ручки отпускают плечо Шейлы. Присматривается… Сажусь на краешек кровати и протягиваю ей руку. Она пускает взгляд на мои пальцы – длинные ресницы взмахивают пару раз.
– Что ты рисуешь?
Протягивает мне картонку с листом. Какие-то фигуры… люди. Одна маленькая – как будто сидит, и от руки к краю листа тянется линия – другие три больше. С черными кляксами на месте паха.
– Черт…
Шейла тоже смотрит на рисунок: сощуривается – очки она оставила на тумбочке, – и лицо ее бледнеет.
Дыхание девчушки превращается во всхлипы, она заваливается на бок, но я успеваю притянуть ее к себе.
– Я принесу чаю – Шейла поднимается с кровати. – Побудь с ней.
Ее быстрые шаги затихают на лестнице, и мы остаемся одни. Девчушка шмыгает носом мне в футболку. Осторожно глажу подрагивающие плечи.
– Знаешь… Она говорит, чтобы старые воспоминания ушли, нужно чтобы новые появились. Вот поедем, отыщем безопасное… место. – Говорю, а горло как будто сводит. Только бы Одри и Изабелла пережили Болезнь…
Глава 5
Шейла объяснила мне, как обрабатывать ожоги и синяки. Как и в каких случаях давать девчушке успокоительное и прочие премудрости – вроде незамысловатых разговоров, чтобы отвлечь ее от дурных мыслей… Дала какие-то таблетки и пакет со всякими… «женскими» делами.
За все это время она не проронила ни слова не по делу. Когда ставил сумки в багажник, приоткрыл одну ради интереса. Все уложено так, как будто это делал не человек, а машина для укладки вещей. Кажется, прощаться не готовы мы оба.
Беру из бардачка фонарик, три комплекта батареек и коробку шоколадных трюфелей. Не заменит меня, но хоть порадует.
«Семейные» … Буквы на коробке переливаются, и я сглатываю комок в горле. Нужно рассказать. Про Авалон, про всё.
Закрываю дверцу и поднимаюсь из низины. Под ногами шуршат листья. Жидкий лес идет в гору, к поселению. Хорошо, что ближе чем в десяти минутах ходьбы машину оставить было негде, – меньше опасности для них с отцом, если на меня и правда объявят охоту.
С холма хорошо видно ряды домиков – даже поздним вечером. Так или иначе, без света местные не сидят – у кого-то генераторы, у кого-то все еще свечи и керосинки… Ловлю себя на том, что хочется пройтись по этим улицам – поглядеть, много ли народу уехало, не рухнула ли крыша в часовне… Старик Годарт, наверное, уже не работает могильщиком: даже когда я был мальчишкой, он жаловался на спину. Мы тогда дразнили его – горбуном – и…
Что-то мелькнуло у часовни. Фары.
Бегу так быстро, как могу. Автовладелец в Кюбьерете всего один, по крайней мере был раньше. Папа. Но у него не джип.
Перемахиваю через забор, прямо в огород. Сую в кучу листьев всю свою ношу и – к задней двери. Ключ не хочет проворачиваться, застревает и застревает, и я упираюсь коленом в дверь… Давай же… Наконец замок щелкает, распахиваю ее и бросаюсь наверх.
– Шейла! – Слава богу она здесь, заплетает девочке косу. – Они едут. – Хватаю девчушку на руки. – Во дворе в листьях… кое-что полезное. Напиши мне в «Перекурку», как только они уедут. На старый псевдоним. И я… я люблю тебя.
Она обнимает нас обоих, на щеке у меня мокро от ее слез.
– И я тебя. Береги ее. И себя.
Сбегаю вниз по лестнице, распахиваю заднюю дверь и – через огород на холм. Заставляю себя не оглядываться. Девчушка смотрит на наш дом. В какой-то миг мне хочется вернуться, закрыть их обеих своей спиной и вытащить нож – и будь, что будет…
Но я знаю, знаю, что тогда будет. Поэтому бегу дальше – все дальше от дома. Так бывает: тебе нужно расстаться с кем-то, чтобы потом увидеться вновь, не оборачивайся же. Слышно, как хлопнула дверца машины, громкий мужской голос. Девчушка у меня на руках всхлипывает, и я крепче прижимаю ее к себе.
Холм сменяется лесом – теперь ничего не слышно, только собственное дыхание и как ветки хрустят под ногами. Все кажется вот-вот услышу ее крик, но со стороны поселения тихо. Они не тронут ее. Они не знают, что это был я.
Ну вот, уже почти. Вот уже зеленое дерево, под которым я закопал медальон. Оскальзываюсь на листьях и хватаюсь рукой за ствол. Наступаю ногой туда, где лежит медальон – под подошвой чувствуется твердое. Но мне нужны свободные руки.
Спускаюсь к машине – ноги скользят по листьям, – и открываю заднюю дверцу.
– Забирайся.
Девушка ни жива не мертва – держится за меня и дрожит, и все смотрит куда-то назад. Осторожно расцепляю ее пальцы на своей шее и сажаю в машину. Глядит на меня, щеки в слезах.
– Сейчас…
Закрываю дверцу, стряхиваю с лобового стекла ветки и возвращаюсь к дереву. Что-то скользит под ногой, я падаю, но умудряюсь приземлиться на коленку. Откапываю медальон – он холодный в моей руке, «Жаклин» гранями впивается в ладонь, под пальцами скрепит земля. Наматываю его на руку и сажусь за руль. Теперь бы только выехать отсюда…
Получается все, наверное, только чудом – низина остается позади, и я сворачиваю в колею. Прибавляю скорости – дорога, как гладильная доска, одной рукой пристегиваюсь, другой удерживаю руль. Поле и жидкий лес на холме никак не кончаются, уже начинает казаться, что я съехал не на ту дорогу… но наконец впереди показывается трасса. Выезжаю на асфальт и вжимаю газ. Ну вот и все… если нас заметили, пусть погадают, куда я свернул…
Сзади слышится тихий всхлип.
Наклоняю зеркало, чтобы увидеть девчушку. Дрожит. Забилась в угол сидения.
– Все… будет хорошо. Смотри в окошко, какие звезды…
Сам смотрю на стрелку бензобака. Час-другой – и будем на нуле, но Шейла дала с собой бензина. До «Перекурки» дотянем.
Мимо проносятся деревья, столбы с обрубленными проводами… Снова и снова – меняются только указатели. Но я хорошо помню дорогу – заезжал в «Перекурку» перед кражей. Пробыл там день – плавил подделку, заменял дворники, покупал бензин… Шоколадные трюфели тоже оттуда.
Заставляю себя глубоко вдохнуть. Все будет хорошо. И оглянуться не успеешь, как от нее придет весточка.
***
Но перестать думать об этом я не смог, как бы не пытался сосредоточиться на дороге. Когда руки заняты, мысли почему-то всегда так и прут… Из этого состояния меня вывело только мигание топливного датчика.
Приходится остановиться.
– Эй?.. Я… выйду на минутку.
Включаю фонарик и оглядываюсь на сидение. Девчушка свернулась калачиком под моим одеялом. Вроде спит. На всякий случай оставляю дверцу открытой.
На улице хорошо… Прохладно, и после звука мотора приятно тихо. Пахнет цветами – правда, когда я заправляю бак, запах бензина все перекрывает. Наверное, я бы постоял здесь подольше, если б не спешил. Подышать и размять ноги в долгой дороге всегда приятно.
А она будет долгой.
Закрываю багажник с пустыми канистрами и возвращаюсь за руль. До «Перекурки». Устроим пикник. Вряд ли девчушка знает, что это такое.
Оглядываюсь на заднее сидение. Все еще спит. Даже завидую немного – все-таки хорошо спать, когда кто-то тебя везет.
Завожу мотор, и все начинается по новой: дорога в свете фар, поля, столбы и остатки проводов… В 9:20 по встречке проезжает машина, – что за марка, я не увидел за светом фар. В 10:13 в лесополосе показываются костры…
В 2:00 небо по-прежнему темное. Стрелка бензобака ползет к нулю. Перед глазами рябит от дороги; деревья, столбы, поля – все теперь только фон. Смотрю на указатели и пытаюсь воскресить в памяти нужный поворот – в который уже раз, пока вдалеке наконец не показывается указатель на «Перекурку». Ржавый огромный щит, на котором и днем-то ничего не разберешь.
Установили его не так давно, как может казаться – просто что нашли, то и поставили. Выбор сейчас не особо велик. Пять лет назад – тогда я проезжал здесь впервые, – тут была автозаправка. Потом, как мне уже рассказали, она превратилась в лагерь гуманитарной помощи для тех, у кого Болезнь отняла слишком многое. Тогда же тут появилось отделение голубиной почты, одно из немногих, что сообщается с Кюбьеретом. После очередной волны эпидемии, когда показалось, что все закончилось, гуманитарку свернули. А беженцы остались – в итоге заправка обросла магазином, ремонтной мастерской, маленькой ночлежкой… Люди останавливаются, меняют батарейки на еду, еду на бензин. Для всего этого потребовалось название, с которым особо не стали заморачиваться. И щит, с которого это название почти что стерлось.
Заезжаю в железные ворота под щитом. Кроме моей, машин всего две – старенький пикап и наполовину перекрашенная газель. Плохо… Случись что, скрытно ретироваться не выйдет.
Останавливаюсь на заправке – подальше от обеих машин, и от большого костра перед двумя хлипкими зданиями. Выключаю зажигание и откидываюсь на спинку кресла. Колеса подо мной как будто все еще едут. В ушах звенит тишина.
Девочка сзади задвигалась. Оборачиваюсь. Глядит на костер. Пальцы сжимают уголок одеяла. А если всю жизнь была взаперти, то и не знает, что произошло с миром.
– Не бойся. Это у них для света. Электричество… ну, его почти нигде нет.
Поворачивает голову ко мне.
– Тут останавливаются отдохнуть. Запасы пополнить… и все такое. Кто-то вроде нас. – Смотрит. – Знаешь… Мне… тоже нужно кое-что купить.
Ее дыхание начинает дрожать.
– Т-ш-ш… Всё будет хорошо. – Расстегиваю свои часы и протягиваю ей. – Возьми. Пять минут – и я вернусь.
Подсовываю часы в полусжатый кулачок. Но она не смотрит на них. Только на меня.
– Не бойся. Я закрою тебя. – Накрываю ее руку своей. Руки у нее холодные, влажные. – Ложись удобно и гляди на часы. Если услышишь, что кто-то трогает машину, не бойся, это я.
Она ложится на сидение. Но на часы не смотрит – сжимает их в кулаке.
Подхватываю краешек одеяла и укрываю ее.
– Вот так… Я скоро.
Достаю из бардачка три упаковки пальчиковых батареек – украл их много, когда был в Париже. Пойдут вместо денег. Тут на глаза попадается медальон – я оставил его на сидении. Прежде чем выйти из машины, пихаю его в карман.
На улице слышно голоса заправщиков – сплетничают о ком-то вперемешку с матами по ту сторону цистерны. Достаю из багажника три пустых канистры и иду туда.
Заправщики те же, что и раньше. Сидят на грубо сколоченных стульях и режутся в карты на контейнере для песка. У одного во рту сигарета – красный огонек в полутьме. Что ж, это мне даже на руку.
– Хочешь устроить фейерверк, Мотьер?
Курильщик берет с контейнера фонарь и поднимает повыше.
– А, Мистер Икс, – шепелявит он прямо с сигаретой во рту. – Все в порядке, я за собой слежу. Как твои дела? – Он ударяет последнее слово. Перед кражей все пытался выпытать у меня, зачем мне алюминий, золотая эмаль и стекляшка.
– Отлично. Только бензин закончился. Так что потуши это, не хочу нечаянно стать причиной твоего фейерверка. – Киваю на сигарету.
Он усмехается и тушит ее об ящик.
– А деньги-то есть?
– Батарейками возьмешь?
Он опять усмехается.
– Хитрец. Ну давай.
Кладу на ящик блоки батареек.
– Полный бак и двадцать литров с собой.
На обветренном лице прорезается похожая на оскал улыбка.
– Да ты, чай, прифигел, приятель.
Пожимаю плечами.
– Скидка за то, что Ингрид не узнает, что ты куришь у цистерны.
– Ладно, черт с тобой. – Он издает недовольное урчание и поднимается со стула. Лезет по лесенке на цистерну. Дня в обществе этого парня достаточно, чтобы понять, как он боится своей нанимательницы.
– Можешь заправлять.
Пока заправляю машину, смотрю за стекло. Девчушка лежит на сидении – коленки прижаты к груди. Минуты тянутся как вечность: кажется, бак заправляется так долго, потом так же долго канистры… Когда убираю их в багажник, она всхлипывает. Заправщики о чем-то громко говорят, и я позволяю себе прошептать:
– Все хорошо… Я рядом. Дойду до магазина и приду.
Но до магазина я бегу.
Открываю дверь, и над головой звенят металлические трубочки. Слышится зевок. Владелица «Перекурки» – Ингрид – потягивается в кресле. В свете керосинки видно только ее силуэт и ближайшую «витрину» – выставленные на лавке бутылки с водой.
– Ну и ночка… Кто теперь? Франсуа Олланд?
– Нет, всего лишь я.
Она зажигает вторую керосинку и становится видно ее лицо – худое, в тонких шрамах – как будто кто-то жестоко игрался с бритвой.
– А… Ты был на днях.
Киваю.
– А что, до меня приезжал кто-то интересный?
Она пожимает плечами.
– Типы на черных тачках. Искали девочку. «Лет четырнадцать, худенькая, волосы темненькие». И болеет вроде чем-то… Небось, какой-то шишка дочку потерял.
Сглатываю.
– Ясно… Тушенки десять банок и хлеба батон. Побыстрее, если можно.
– Сделаем. – Она выпархивает из кресла и исчезает где-то в рядах жестянок и инстументов. – Не хочешь микстурку от Болезни? – Доносится оттуда. – Крапива, чеснок, пенициллин… Говорят, некоторым помогает.
– Эм… спасибо, но нет. Почты не было?
– Увы. Ждешь?
– Ага.
– Ну жди. – Ее голос звучит прямо за мной, и я резко оборачиваюсь. Она с кривой улыбкой протягивает пакет с консервами. – Только не в магазине. Мне так спокойнее, знаешь ли. Двадцать евро.
– Еще плитку шоколада.
– Теперь сорок. И учти, если что-то свистнешь, пока я ее ищу, далеко отсюда не уедешь.
Она кладет пакет на стол и опять идет куда-то за стеллажи. Пока она ходит там, поглядываю в единственное окно. Машину отсюда видно хорошо, даже несмотря на подтеки на стекле.
Кто-то… кто-то ходит возле нее. И вряд ли заправщики.
– Эй… парень? – Ингрид протягивает мне шоколадку. – Что-то еще надо?
– Нож.
Глава 6
Стараюсь ступать как можно тише. Благо заправщики разговаривают слишком громко, и не слышно, как шуршит пакет с продуктами. Темная фигура так и стоит возле «Лифана» – смотрит за стекло. Низкая, вся в черном, лицо под капюшоном.
Крепче сжимаю мачете. Несколько шагов. Пакет падает на землю, одной рукой зажимаю типу рот, другой приставляю к шее лезвие.
– Что забыл у моей машины? Будешь кричать, убью.
Медленно отпускаю его рот.
– Хэй, ладно-ладно, я поняла, я не хотела, пусти-и…
О господи, мелкая с голубятни…
Скидываю с ее головы капюшон.
– А чего же ты хотела?
– Ничего-ничего, посмотреть просто, мне показалось, что… – Опять зажимаю ей рот. – Мм-м! М-пу-м-ти…
– От любопытства кошка сдохла.
Она энергично кивает, и я едва успеваю отодвинуть нож.
– А теперь скажи, что ты будешь делать со всем, что увидела.
Снова позволяю ей говорить.
– Я могила. – Громкий глоток. – Обещаю.
– Смотри мне… потому что если нет, рядом могут оказаться парни, от которых тебя даже Ингрид не защитит. Ясно?
Кивок.
– Ну всё, пш отсюда! – Долго повторять не приходится – она бросается прочь, как только я убираю ножик. – Будет почта для Лерома, тащи к машине. Буду за вашим забором!
– Оки-доки!
– Эй, Уна, у тебя проблемы с этим господином?
Мотьер и его товарищ… Кое-как прячу мачете лезвием в рукав.
Девчонка останавливается.
– Не-не-не, он просто почту ждет, все в порядке.
– А… ну беги.
Едва она скрывается за цистерной, чьи-то руки придавливают меня к машине.
– Слышь, адресат.
Перед глазами возникает рожа друга Мотьера.
– Тронешь мою дочь будешь плавать в цистерне, пока мозги не растворятся.
Жирное предплечье сильнее давит на шею, и я крепче стискиваю нож.
– И в мыслях не было.
Он резко отпускает меня, и я упираюсь спиной в машину. Черт… Не хватало только этого, на затылке теперь точно будет шишка.
Из-за стекла слышатся всхлипы.
Подбираю пакет с продуктами, бросаю на сидение и нашариваю в бардачке фонарик. Девочка лежит под одеялом – как я ее и оставил. Руки прижаты к груди, из кулачка торчит ремешок часов.
– Я здесь. – Протягиваю руку к худенькому предплечью. – Всё хорошо… хорошо…
Она смаргивает слезы и глядит на мою руку. Показывает кулачок с часами. Мотаю головой.
– Возьми пока себе.
Опять прижимает их к груди и смотрит на меня.
– Сейчас отъедем и будем ждать весточку от Шейлы, ладно?
Завожу машину и еду к воротам под щитом. Станция огорожена забором из колючки – мера безопасности, из-за Болезни дикие животные стали чаще забредать к людям.
Останавливаюсь прямо у забора со стороны голубятни. Тут уже проезжена колея – не мы одни предпочитаем обходиться без общества мотьеровых друзей.
Выхожу из машины – на километры вокруг болото: вода, деревья редкие, трава с меня ростом… Место не очень, но заметить нас здесь будет сложно.
Беру в зубы включенный фонарик, достаю из багажника покрывало и стелю на траву.
Девчушка открывает дверцу машины и спускает вниз ноги.
– Н-н… н-м…
Подхватываю ее вместе с одеялом на руки и сажаю на плед. Бинты на ногах в свете фонарика похожи на гольфы. Как только посветлеет, сменим повязки – а пока перекус. Забираю из багажника баклажку с водой, мыло и немного съестного – что Шейла успела нам собрать.
– Давай помоем руки.
Она протягивает мне руки – вместе с часами. Забираю часы – теплые и влажные от пальцев – и вкладываю в ладони мыло.
– Вот так.
Плескаю в них воды. Это-то просто… вот с собственными руками придется повозиться – заправочный пистолет был весь в бензине.
Она разъединяет ладони и мыло выскальзывает на траву.
– Всё?
Снова поливаю ей на руки и протягиваю полотенце.
– Н-н…
Но она прижимает ладони к низу живота.
– Что… что-то случилось?
Поднимается на коленки и отползает от меня.
– Я… я не…
Черт… Забираюсь в машину. Где-то в бардачке был маркер и…
Тут до меня доходит. В туалет. Для этого она и попросилась на улицу.
– Эм… Ладно… – Черт. – Я… буду за машиной. Постучи по ней, когда… когда всё.
Смотрю на костер за забором и перебираю в пальцах нож. Дурак… Нужно было спросить у нее сразу, дорога была долгая… Шейла бы так и сделала.
Взгляд останавливается на крыше голубятни, и я крепко сжимаю ручку ножа.
Наверное, проходит минут пять, прежде чем я снова слышу девчушкин голос – как будто пытается позвать меня.
– Эм… можно?..
Тишина. Выхожу и осторожно нахожу ее взглядом. Сидит на пледе – обнимает руками коленки. Бинты грязные от травы.
– Все… все в порядке?
Дыхание у нее дрожит. Мне вспоминается, как Шейла говорила про тату на бедре, и в горле становится сухо. Укутываю ее в одеяло и сажаю в машину. Что она еще говорила? Отвлечь.
– Будем кушать?
Искусанные губы чуть приоткрываются, но она не издает ни звука. Просто смотрит, как я открываю контейнер с бутербродами. Из готового кроме них и тушенки ничего нет – но лучше уж так, чем привлекать внимание костром.
Беру один бутерброд себе, второй протягиваю ей.
– Держи. Нужно поесть.
Она обхватывает его рукой, но почти не держит, и я чуть прижимаю ее пальцы к хлебу и колбасе.
– Вот так… – медленно убираю руку. – Ешь.
Моргает. Откусывает кусочек колбасы. Потом откусывает еще и еще – быстро, как будто боится, что я отниму у нее.
– Т-ш-ш… не торопись. – Наливаю ей чаю из термоса и помогаю удержать тяжелую чашку. – Знаешь, я ведь забыл… Купил кое-что… Тебе понравится.
Она проглатывает последний большой кусок. Смотрит на контейнер с бутербродами, и вжимает голову в плечи.
– Все хорошо. – Передаю ей еще один. – Бери сколько нужно.
Достаю с переднего сидения шоколадку. Даже для меня это теперь деликатес. После того, как она уговаривает второй бутерброд, отламываю плиточку и кладу ей на ладонь.
Смотрит. На маленький квадратик у себя в руке и снова на меня.
– Попробуй.
Подносит его к губам. Кладет в рот, и уголок ее губ подрагивает.
Улыбка… То, что от нее осталось. Бутерброд как будто становится безвкусным – в памяти опять встал тот момент. Я оттаскиваю его от нее, а она жмется к стене и смотрит…
Кто-то трогает меня за плечо. Открываю глаза.
На покрывале так и лежит контейнер с бутербродами. Фонарик сел, а за болотом уже светает. Чертовы недосыпы…
Девчушка опять касается моего плеча. Запрокидываю голову – глядит на меня с сидения. Потом указывает головой куда-то в машину. Нет… за забор «Перекурки».