Читать онлайн Тёплые пляжи моря Лаптевых бесплатно

Иллюстратор обложки Марина Перепелицына

© Леонид Шевырев, 2022

ISBN 978-5-0056-2821-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая.

В далёкой северной стране.

В Усть-Оленёк за солью

Ласковая серо-голубая волна восходила на низкий берег и полностью исчезала в песке. Июньское небо с белесыми облачными перьями переливалось бледно-голубым. Ветер унёс к Северному полюсу утренние тучи, сочившиеся дождем, и теперь всё напоминало Семёну русский благодатный юг. Если бы не льдины, отодвинутые от берега к горизонту, не стамухи (торосы берегового припая), задержавшиеся на отмелях, да дальние темные точки. Там моржи пробирались к лежбищам на остров Преображения в Хатангском заливе.

Сколько часов отведено благодати, не известно. Мир вообще переменчив, а здесь особенно. За последние полтора месяца Семён впервые позволил себе вольно прогуляться по чуть согревшемуся морскому песку, омыть лицо прозрачной, не очень солёной и не очень холодной морской водой. Градусов двенадцать плюс. Для него нормально.

Семён вошел по пояс в воду, поплыл. Двадцать взмахов руками вперед, столько же назад. Вспомнилось из детства:

Нет, не тюлень он. Небольшой осторожный лаптевский морж. А почему в песенной северной стране «долгий зимний день»? Зимой в Заполярье дня не бывает. Ни короткого, ни дленного. Полярная ночь. На южном побережье моря Лаптевых она, непроглядная, бескомпромиссная, каждый год мощно утверждается семнадцатого ноября, чтобы начать отступление только двадцать пятого января. Зато летом с девятого мая по четвертое августа день бесконечен. У нанайца Кола Бельды было ближе к истине:

Ладно. стихи прекрасные. Не будем придираться. Семён потом еще постоял по пояс в воде, растирал ладонями грудь и плечи, всматривался в прибрежные пологие холмы, покрытые зелёным мхом с белыми куртинами цветущей пушицы. Бурые пластины песчаника выглядывали из промоин. Кряж Прончищева!

Глыбы песчаника очень интересовали Семёна. Те, что сползли в море. Как такое случилось, подсмотрим у приморского геолога В. Г. Гоневчука (1966 г). Там всё очень позитивно.

Высотой Лаптевские приливы-отливы всего-то в полметра. Неделями не заметны, когда южный ветер гонит воду к полюсу. При северном же нагоне приливная полоса скрыта полностью. В том числе, и песчаные глыбы, вырванные из берега зубами-изумрудами. Море их теребило, раскачивало. Лёгкие частицы уносило. Зёрна дорогих тяжёлых минералов оседали, копились на дне и под глыбами. Среди них и те, совершенно особенные, за которыми охотился Семён. У обстоятельного парня под наблюдением три десятка глыб-ловушек, читай, небольших природных обогатительных фабрик. Их после штормов он периодически навещал с промывочным лотком, проверял, что попалось. И ведь попадалось!

Отсюда рукой подать до Усть-Оленька, эвенкского села на правой стороне реки, цели нынешнего похода. Семён выбрался на берег, вытерся рубашкой. Махровым полотенцем было бы лучше, но его нет. Тут и рассмотрим нашего героя. Некрупный такой мужичок. Метр семьдесят пять, так себе рост по нынешним временам (но на целых шесть сантиметров выше Наполеона). Шапка густых черных волос (предок в пятом поколении цыганом был). Седые прядки в шевелюре. Из тридцати семи лет половину провёл в Заполярье. Оно кого угодно инеем одарит. Глаза веселые, с авантюрным огоньком. Щетина двухмесячная.

Да, забыл сказать, Семён амбидекстр. Из тех, кто одинаково владеет обеими руками. Таким всё равно, в какой руке держать пипидастр, метёлку для смахивания пыли с фарфора (шутка). Среди людей таких один на сотню. Амбидекстрию развил в школьные годы и не утратил в университете, аспирантуру в котором так и не закончил. Кое-где она способно сильно помочь. Например, в фехтовании, которым Семён увлекался. Противник в ступор впадал, когда наш герой вдруг перебрасывал шпагу в левую руку. Таким макаром легко стал кандидатом в мастера спорта. И дальше бы рванул, да жизнь не дала.

У амбидекстров помимо левого полушария мозга хорошо развито правое. К чему такое ведёт, мало кто знает. Врачи репу чешут. Некоторые приписывают уникумам врожденную талантливость, перспективы интеллектуального прорыва, да только другие категорически против. Что ж, наша повесть только началась. Будут ещё возможности оценить амбидекстра Семёна по делам. А тот направился к амфибии, на ходу надел рубашку. Обошел машину, проверил колеса. Всё нормально. Справилась с острыми камнями на склонах. Машинка редкостная. Завидная. Мало кто в стране видел «живой» УАЗ-3907 «Ягуар». Его выпускали в Ульяновске с восемьдесят третьего по восемьдесят девятый год. Ну, как выпускали… Собрали четырнадцать штук, показали военным шедевр, которому ни реки, ни горы не страшны. Тем понравилось. А тут и Союз рухнул. Стало не до «Ягуаров». Этот экземпляр Семен нашел несколько лет назад на брошенной полярной станции в Хатангском заливе. В советское время подобных научных гнездовий на берегах Ледовитого океана было немало. Девяностые годы они не пережили. Полярников вывезли. Моржам и белым медведям оставили технику, научное оборудование, горючее. Семён разглядел тогда эту амфибию в руинах рухнувшего ангара и уговорил командира военного вертолета вывезти её на внешней подвеске к Усть-Оленьку. Солдатики его были из экологического взвода, есть в армии такие. Собирают по старым полярным и военным базам, просто по тундре хлам, прежде всего, бочки из-под горючего. Их в тундре с советских времён накопилось миллионы. У военных с собой мини-прессы, что с легкостью превращают двухсотлитровые ёмкости в компактные железные пластины килограммов по двадцать. Для перевозки вертолётом удобно. Старые «Ми-4» запросто вывозили за рейс к подошедшей барже по полтораста таких пластин. Плохо, что не все оказались пустыми. В каждой пятой было до трети солярки или бензина. Встречались и полные бочки. В итоге завезли большие цистерны, куда всё сливалось. Эта дикая нефтяная смесь зимой имела хороший спрос в местных котельных.

Деньги за вывоз машины военные брать не стали, но не отказались от комплекта блёсен Acme Little Cleo. К ним Семён добавил ещё шкатулку с подарочным набором из пяти блёсен ручной работы «Алекс Краш» великого мастера Валерия Терехина. Сердце от жалости сжималось (рыболов поймёт), но иначе – никак. Ремонт вывезенному на берег «Ягуару» в итоге потребовался минимальный. У машины оказались два гребных винта. Она легко брала с собой шестьсот килограммов груза. У Семёна многие важные персоны потом пытались машинку перекупить, да не тут-то было.

Название «Ягуар» Семёну не нравилось. Чужое. Хищное. Для него, любителя авантюрных дальних походов, она стала «лягушечкой», почти живым существом, которое он уважал и с которым то и дело подхалимски советовался. Подберется, например, к крутому бережку очередной тундровой речки и спросит: «Ну, что, „лягушечка“, нырнём? Не потонем?» И прислушается, что машинка ответит. Конечно, немного… инфантильно. Другие бы посчитали, что вполне дебильно. Что сделаешь, многие взрослые сейчас с этим живут. Время такое. Вот и знакомая дама, услышав про «лягушечку», вздохнула, сказав: «Слащаво несколько. Но… ничего». Она права (дамы не могут быть не правы, автор сам не лишен некоторого… жентильомства). Что есть, то есть.

До реки Оленёк часа три ходу. Название реки чудесное. Один «знаток» Семёну как-то сказал, что в переводе с якутского оно означает «мало воды». В Оленьке и вправду водицы чуть-чуть. Длина у речушки всего две тысячи триста вёрст, ширина в устье – верста. Суда восходят от океана на шестьдесят пять вёрст. Мизерные цифры для великой Якутии с её Леной. Обстоятельный Семён покопался в приличных справочниках и понял: его в очередной раз надули. Якутское «олен» (элян, өлеен) суть производное от «оле'нг» (еленг, елен). Так называют кормовую травку-осоку. Оленёк не «олень», не «рыба-ленок», и не «мало воды», а просто Осоковая речка. Да уж, спрашивать встречных-поперечных невредно, но на веру воспринимать не стоит.

Ехал Семён в Усть-Оленёк по нужде – продукты закончились. Сельцо это и весь кряж Прончищева включены в Тюметинский эвенкийский национальный наслег (сельское поселение) Булунского улуса (района). Райцентр – в посёлке Тикси. Там магазины есть, только путь не близок – триста сорок километров через огромную долину Лены. Им с «лягушечкой» не осилить. В Усть-Оленьке метеостанция да рыбаки-эвенки. Купить у них муки, сахару и соли, наверное, можно. Был же осенью северный завоз, что-то осталось.

Семён путь проложил вдоль Лаптевского берега, обходя болото и озёра большого оленёкского притока Улахан-Юрях. Над морем дорога веселей, чем через холмы. Отсюда видно как низко над волнами против ветра скользили гагары, с воплями, стонами, карканьем, а то и визгливым смешком. Национальный символ этих мест. Они есть на флаге Эвенкии..

Крупные такие сутулые птички размером с хорошего гуся. Их не стоит путать со славными пухом гагами или гагарками, чей «птичий мех» и «шейки» шли когда-то на дамские шапочки. Семён загляделся на странных птиц. Гагарий род украшает мир тридцать миллионов лет. Теперь одни эвенки его чествуют, но раньше было не так. Например, в Неваде долгие годы гремел Гагарий фестиваль, посвященный прилету птиц из теплых краев на соленое озеро Уокер. Однако надвинувшаяся пустыня озеро осушила. Птиц не стало. Праздник умер.

За что эвенки любят гагар? Не только за красоту. Больно основательны и семейственны птицы. В пары объединяются раз и на всю жизнь. Птенцов высиживают совместно, на кладке сменяют друг друга.

Семён разглядел вдали стайку полярных волков. Дело к вечеру, пришло время волчьей капелле исполнить вековую сумеречную песенку. Вожак начал с протяжного «у-у-у». Тундра затаилась. Родичи зачин подхватили: завыванием, ворчанием, хныканьем, потявканьем, рыком, собачьим взбрёхиванием, сухим резким лаем. Последнего Семён не ожидал. Волки ли это? Да, они. По светлому окрасу, прямым хвостам, характерным следам на влажной глине (лапы с сильно растопыренными пальцами). У эвенков волк проводник в страну мёртвых. Чукчи опасаются его духа-покровителя и великого злыдня «Kelь» (Кэле). Он способен сделать людям множество пакостей. Иногда для этого хищники превращались в людей. Волчьим идолам из дерева приносили жертвы, в каждой яранге бросали в огонь. Хозяин при этом для волков плясал, бил в бубен. В самом деле, запляшешь. Волки умеют мстить за убитых родичей. Могут подкрасться в пургу к большому стаду, без всякой выгоды для себя его перерезать. Оттого и существует договоренность у северных народов не проливать волчью кровь. Стрелять в них нельзя, но можно использовать капканы, стрихнин, кольца из пластин замороженного китового уса. В желудке у хищника кольца оттаивали, раскрывались, острыми концами разрывали внутренности.

На редкость одарённый волчий коллектив встретился Семёну! Так вожак воспитал. «Вторая поющая» с капитаном Титаренко оценила бы. А вот и нежданное продолжение. Ястреб-канюк в небе отозвался на волчью песню. Заплакал, замяукал. Волки замерли, прислушались. Дружно ответили. Поёт тундра!

Местечко для перехода через Улахан-Юрях нашлось идеальное. Спуск в воду, подъем на противоположный берег дались «лягушечке» легко. Через несколько километров открылась пугающая ширь Оленька у самого его впадения в море Лаптевых. Та самая водная верста. Семён поёжился. Заплывов на такое расстояние у них с «лягушечкой» ещё не было. Что делать, придется рискнуть. Отказаться от плана никак нельзя. Трусость в душе убивает мужчину.

Герой наш предусмотрителен, иначе вряд ли в этих краях дожил до своих тридцати семи. Он надел оранжевый спасательный жилет и прикинул, как станет выбираться из амфибии, если та наберёт воды и пойдет на дно. Если вода вдруг мотор зальёт. С жилетом можно побороться за жизнь, даже если унесёт в море. Однако «лягушечка» отработала штатно. Небольшая проблема была с выходом на высокую террасу, на которой расположилось сельцо. Однако Семён предварительно изучил обстановку в бинокль и вывел машину точно на дорогу, по которой с барж волокли грузы.

Теперь и на Усть-Оленёк не грех взглянуть. Полтора десятка деревянных изб. Иные без крыш. Повсюду множество скелетов щук. Их здесь не считали добычей и просто выбрасывали из сетей. Насыпной холм с дверцей в основании – общественный холодильник для рыбы, построенный в «вечной» (на самом деле, многолетней, вечного ничего нет) мерзлоте. Непонятная железная конструкция рядом. Семён ахнул: трактор «Фордзон-Путиловец»! Производился в Питере в 1924—1932 годах. В народе величался «Фёдором Петровичем». Воистину, Север – кладезь раритетов. Еще недавно, говорят, рядом был второй экземпляр «Фёдора Петровича», лучше сохранившийся. Его предприниматели в Тикси увезли.

В 2002 году в Усть-Оленьке гостил французский писатель и путешественник Жиль Элькем. Он несколько лет исследовал Русскую Арктику и много раз попадал во всякого рода передряги. В последний раз его выручили из Лаптевских льдов военные вертолетчики с базы в Тикси.

Запустел славный Усть-Оленёк. Теперь сюда на летнюю рыбалку приезжают лишь два десятка эвенков из соседнего Таймылыра. Это село в восьмидесяти двух километрах выше по реке. А когда-то процветал. На Оденёкском зимовье завершил военную службу Семён Иванович Дежнёв, «русский Одиссей». Тот, кто открыл Колыму и Берингов пролив, основал Анадырский острог. Эта крепостца была в трестах шестидесяти верстах выше по реке Анадырь от нынешней чукотской столицы. В 1898 году по указу императора Николая II самый восточный край Азии стал мысом Дежнёва.

В 1663—1671 годах Дежнёв мирил на Оленьке враждующие роды эвенков, которых в те времена звали тунгусами. Вот ессейские эвенки взяли в плен оленёкского эвенского князька Узона. У сородичей объявлена всеобщая мобилизация. Запахло большой кровью. Семён Иванович тут как тут. Ситуацию «разрулил». Обошлось небольшим выкупом. А как иначе? Царь Алексей Михайлович (1645—1676 годы) твердо требовал от служилых общаться с местным населением без притеснений. «Ласкою, а не жесточью». «Вежливые люди» в России не сегодняшняя традиция.

Так Россия продвигалась на восток. Осваивала Аляску, Курильские острова. С коренными народами искала общие интересы. Курилы населяли айны, интереснейшие люди, выходцы из Полинезии. У айнов царила военная демократия. Охотники и рыболовы, они разводили в клетках птиц. Их уклад и нравы нравились русским первопроходцам. С. П. Крашенинникова и А. Лаксмана изумил обильный волосяной покров островитян, их красота, смуглость кожи, карие глаза, схожесть женщин с жительницами Южной Европы. Забредшие на Курилы португальские и испанские иезуиты отмечали храбрость айнов («японцы их боятся»). Японцы переселились на Японский архипелаг из Кореи на рубеже IV—III веков до нашей эры. При этом к 1871 году их не было даже на. севере Хоккайдо.

Русские «вежливые люди» относились к айнам уважительно. Главному командиру Охотского правления Г. Г. Писареву Сенатом велено «посланным для взятия ясаку подтверждать накрепко, чтоб оные к обывателям показывали, как можно, ласку и вводили бы их в вольной и в свободный торг» (1731 г.). А указ Екатерины II от 30 апреля 1779 года вообще гласил: «Её императорское величество повелевает приведенных в подданство на дальних островах мохнатых Курильцев оставить свободными и никакого сбору с них не требовать, да и впредь обитающих тамо народов к тому не принуждать». Так Россия знакомилась с соседями. Ничего общего с тем, что вытворяли с жителями Америки не к ночи помянутые Христофор Колумб и Америго Веспуччи. Не зря за массовые расправы над аборигенами Колумба в цепях вернули в Испанию. За время плаванья тот же Америго захватил в рабство двести индейцев. Не зря посвященные им памятники «благодарные потомки» с ненавистью крушат в Новом Свете. Разные у нас с Западом культуры и отношение к коренным народам. Разные цивилизации. Другая историческая память. Оттого так крайне обветшала гробница организатора первого кругосветного плавания Фернана Магеллана на месте его гибели (остров Мактан, Филиппины). Рядом же сияет яркой бронзой статуя Лапу-Лапу, его убийцы. Любят, понимают люди вождя: он защищал свою землю. Никому не жалко Магеллана.

Семён постоял у могилы Прончищевых, штурмана третьего ранга Василия Васильевича и его жены Татьяны Фёдоровны. Герои Великой Северной экспедиции 1733—1743 годов. Вспомнил выписку из бортового журнала его отряда: «30 августа 1736 года в исходе восьмого часа наш командир Прончищев божию волей умер. По регламенту и старшинству взял команду Семён Челюскин». Прончищев скончался от жировой эмболии из-за открытого перелома большой берцовой кости левой ноги при неудачной высадке на Лаптевский берег. Татьяна погибла от пневмонии через две недели. Погребение обнаружил в 1875 году геолог А. Л. Чекановский. Семён осмотрел и совсем недавний памятник: три параллелепипеда из розового камня с теми же именами и строками Иннокентия Рождественского.

Пахнуло временами Анны Иоановны, не очень понятой русской императрицы. Была она из Курляндии, на российском престоле случайно. Так звезды сложились. Помнят её чудачества. Заряженные ружья в комнатах (любила матушка из окон по пролетавшим птицам пострелять). Картишки уважала. Садиться с государыней играть было очень накладно (такой интересный способ пополнения госказны). Линию Петра Великого на укрепление Империи продолжила. Очередную русско-турецкую войну, по итогам которой в Россию окончательно вернулся Азов, выиграла. В битве за польское наследство победила. Челябинск основала (1731 г.), договорившись с Абулхайр-ханом о протекторате России над казахской степью. Организовала невероятную по масштабам Великую Северную экспедицию. Штат семи её полевых отрядов достигал пяти тысяч человек. Даже по нынешним временам грандиозно. Тринадцать кораблей экспедиции отстроили на возрожденной верфи в Соломбале под Архангельском, в Охотске, Тобольске, Якутске. Был у неё в фаворитах Эрнст Иоганн Бирон, очень неглупый курляндец, молвой недооцененный. Великий знаток лошадей, он создал русское коневодство. Основал в России множество конных заводов. Племенных лошадей свозил из Англии, Аравии, Персии, Неаполя. После ухода императрицы Бирон был тут же приговорен к смерти, потом сослан на Урал, потом прощён. Пушкин так сказал о непростом иностранце, честно служившем России: «Он имел несчастие быть немцем; на него свалили весь ужас царствования Анны, которое было в духе его времени и в нравах народа». Да уж, было времечко. Слава Богу, прошло.

Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь дома, занятого метеостанцией. Там были и вывеска, и здоровенная спутниковая антенна, обращенная на юг. Из двери вышел маленький старый эвенк и направился к паре ездовых оленей, привязанных к столбу. Следом возник мужчина помоложе в худи, седой. Крикнул старику:

– Бакалдыдала! Баянай махтал! (До свиданья! Удачи в рабалке! эвенск.)

Семён знал это эвенкийское пожелание помощи рыбакам и охотникам.

Завидев Семёна, человек в дверях откинул худи и принялся рассматривать пришельца. Наш парень тем временем направился к эвенку, который безуспешно пытался загрузить оленей несколькими кулями соли. В каждом по двадцать килограммов, многовато для старца. Семён подошел и быстро забросил кули во вьючные сумы. Эвенк не улыбнулся и не поблагодарил. Отвернулся, принялся возиться с верёвочной упряжью. Тот, что был в дверях, недовольно покачал головой. Подошёл, отправил кули снова на землю. Что это значит?

– Старикам нельзя помогать! – отрывисто и без акцента сказал подошедший. – И кормить их нельзя. Станут жирными, слабыми и быстро умрут. Должны сами всё делать.

Семён хмыкнул. А как тогда быть со старинным эвенкским наставлением (гунмувкэл)? В нём прямо указано: «Сагдылду бэлэкэл, нунарватын эннэкэл тыкуннира, Сагдыва тыкуннуми индус эрупчу одянан». (Помогай старым, их не серди. Если будешь злить старых, жизнь твоя станет плохой).

Собеседнику цитата не понравилась.

– Ты кто? Откуда?

Семён представился. Теперь он мог разглядеть собеседника лучше. Лицо широкое, круглое, волосёнки на голове редкие, длинные, расчесаны по обе стороны, с некоторым намеком на пробор. Глаза-щёлки. Взгляд едкий, острый, быстро исчезающий за веками. Сверкнёт на долю секунды, и – нет его. Не больно поймаешь. Не ухоженный, в общем, тип. (А кто в Усть-Оленьке ухоженный?). Суровая мужицкая страна, эти кряжи Прончищева и Чекановского. Не метеоролог ли собеседник, раз вышел из здания метеослужбы? Нет, считает себя независимым эвенским историком. И художников. Здесь в гостях у начальника полярной станции. Того нынче нет. На несколько дней отлучился по делам в Таймылыр. К военным. Там тропосферная радиорелейная станция.

– Гэрбис ӈи? (Как вас зовут?), – блеснул Семён самодельным эвенским. Недаром возил в «лягушечке» русско-эвенкийский словарь Б. В. Болдырева «для аборигенов, изучающих русский». Что-то да запомнилось.

– Мадрид.

Вот тебе раз. Откуда на Оленьке испанская грусть?

– Прекрасно. Легко запомнить.

Семён засмеялся, а собеседник нет. Ну, раньше у каждого эвенка было по нескольку имён. Самое главное давали при появлении на свет родители. От посторонних ушей его скрывали всю жизнь. Чтобы беды не накликать. Говорили друг о друге иносказательно, например, «тот, у которого самый крайний чум». Даже матери остерегались использовать настоящие имена детей. Обращались к ним: «нэкукэ» (малыш), «хунэ» (дитя), «хунат» (девчонка). Несколько последующих имён, сменяемых в случае, например, болезни, тоже были. Теперь другие времена. В паспортах эвенки в большинстве зовутся на русский манер, однако экзотики тоже хватает. С Мадридом как раз тот случай. И что? Вон канадская певица Ґраймз и Илон Маск, хозяин «Теслы» новорожденного сына нарекли сперва «X Æ A-12» (Икс Эш Эй-Твелв), а потом, уточнили: «X Æ A-Xi». Что это значит? Ну, «Х» это, естественно, икс. «Æ» – искусственный интеллект (artificial intelligence) на эльфийском языке Джона Ро́нальда Ру́эла То́лкина. «A-12» – «Архангел», самолет-разведчик, предшественник любимого супругами Lockheed SR-71 Blackbird. Просто и логично. Теперь любящим родителям совсем нетрудно подозвать сынка:

– Эй, ИксЭшЭй-Твелвчик, иди сюда, малыш! Мы тебе мороженку принесли. Будешь?

Увы, соответствующие органы Калифорнии отказались регистрировать креативное имя. Не доросли, ретрограды.

Семёна пригласили в соседний с метеостанцией домик о двух оконцах с каждой стороны и длинной пристройкой. Чистое деревянное крыльцо. Половики. В комнате, куда Семёна завел Мадрид, стены в карандашных рисунках. Кто автор? Мадрид и есть. Посмотреть было на что. Помимо живописи была и лекция. О Великой Эвенкии, которая в прошлом занимала Восточную Сибирь от Енисея до Охотского моря. Эвенки древний народ. Известны их стоянки седьмого века. Только через несколько столетий со стороны Байкала в Эвенкию пришли якуты, заняв её центральную часть. Разумеется, не без… возражений.

Так что галерея на стенах это история народа в картинах. Семён стал вникать. Ему интересно. Вот суровые мощные мужчины с белесыми бородами в три струи, темными волосами на голове. Хосуны. Все с пробором, как у Мадрида. У всех косы с серебряным амулетом «латахаан». Страшные узоры на лицах выполнены сухожильными нитками. Нагрудники в бисере расшиты подгрудным оленьим волосом. Передники «далыс». Они спасали в бою от колющих ударов «пальмой».

– Это наш Урэн, у якутов он Юрэн. А здесь Чыммками (Чэмпэрэ), Унгкавуль (Юнкээбил). Нурговуль (Нургаабмл) – отрывисто перечислял хозяин. – Эвенкские витязи начала времён, Великие люди. Охранители родов. Каждый тремя стрелами добывал столько диких оленей—«тиигээн», что хватало на зиму семи большим семействам. А эти двое – Эбенча-хосун и его сын Чохума-хосун из рода Чорду. На лыжах-тутах, подбитых камусом, догоняли осенних оленей-тугутов, самых проворных после смены шерсти…

На многих полотнах Семён разглядел в небе ястреба, душу Урена.

За что бились древние витязи, зачем снимали скальпы с поверженных соперников, пожирали их костный мозг? За доступ к речным бродам-«поколкам», по которым переправлялись олени и лоси. Там решались судьбы родов: удастся ли добыть достаточно мяса для очередной суровой зимовки. У героев был обычай ритуального самоубийства в случае смерти предводителя-хосуна. Напоминает харакири японских ронинов, странствующих воинов-самураев, потерявших сюзерена.

Большое фото. Речушка, на заднем плане гора, перед ней – остатки столбов и навеса. Воздушная могила (арангас) великого хосуна Урэна. Эвенки и ныне хоронят покойных на столбах и особо чтят этот арангас на реке Юрэн Аппата.

Мадрид включил магнитофон. Полилось пение, мужское, однообразное. То и дело прерывалось речитативом, почти разговорной речью. При этом Мадрида как-то интересно еще и подергивало, не всегда в такт. «Шаман, не шаман, – подумал Семён. – Может, косит под него?»

– Старинный нимнгакан. Эпический сказ, – отрывисто объяснил Мадрид. – Поёт Гаврила из рода Эдян. Я тебе переведу. Слушай, как сердится витязь:

Под такую музыку и прошел дальнейший осмотр «галереи эвенкских образов» как называл её Мадрид. Вот симпатичный молодой ученый Гавриил Васильевич Ксенофонтов. В 1923—1924 годах собирал у Оленёкских эвенков древние сказания. Обвинён в шпионаже в пользу Японии. Расстрелян и реабилитирован. Герои эвенских (тунгусских) антисоветских восстаний 1924—1925 и 1927 годов: Михаил Артёмьев и влиятельный у местного населения эвенский князь Павел Карамзин. За что сражались? За создание национального эвенского государственного образования. Присоединение Охотского края с эвенским населением к Якутии. С выходом к Охотскому морю. Тогда бы Якутская АССР могла стать полноправной союзной республикой.

– И в 1994 году выйти из состава СССР?

Семён насмешлив. Однако попал в точку. Мадрид засуетился.

– Не обязательно. Лучше спроси, почему восстали. Потому, что достали жёсткими поборами, разорявшими семьи. Советская власть была некомпетентной, надменной и грубой. Повстанцы тоже не сахар. Грабили фактории, местных жителей. Закончилось восстание вполне мирно. Особая комиссия ВЦИК признала, что взрыв недовольства местных родов спровоцировала «преступная деятельность властей Охотского края и местного ОГПУ». Связей восставших с японскими и американскими спецслужбами не обнаружено. Так-то вот. Ну, и как тебе моя галерея?.

– Всё очень достойно. Спасибо. Многое не знал. Только, кажется, работа не завершена?

Щелочки глаз Мадрида удивлённо приоткрылись. Что Семён имел в виду?

– Ну, например, разве не интересно в галерее увидеть портрет Иоганна Голиба Георги? Профессора минералогии, русского академика. Очень уважавшего эвенков за скромность, доброту. Он открыл миру эвенкскую культуру. В 1775 году на немецком опубликовал сказ о эвенкском витязе Долодае. И он был оценен читателями Европы.

Щёлочки прикрылись. Долгий вздох и резкое:

– Георги чужак!

– Хорошо. Но где великий эвенкский сказитель-нимнакалан Николай Гермогенович Трофимов? Благодаря его уникальной памяти, не канули в вечность великие нимнаканы «Иркисмондя-богатырь», «Торгандун Среднего мира», «Всесильный богатырь Дэвэлчэн в расшитой-разукрашенной одежде».

Щелочки теперь распахнулись до полного округления. Послышалось растерянное:

– Ты что-то много о нас знаешь… Ты кто?

Семён продолжил:

– А где великие снайперы-эвенки времён войны? Иван Кульбертинов отправил в мир иной четыреста восемьдесят семь врагов. Или Семён Номоконов по кличке «Таёжный шаман». Ходил на «охоту» в бесшумных броднях из конского волоса. Триста шестьдесят семь немцев погубил. А где эвенк Петр Карарбока? Когда попал в плен, немцы за внешность назвали его «русской обезьяной». В клетке держали. Но однажды «обезьяна» странным образом исчезла. Замки вскрыты. На земле мёртвая охрана. А Карарбок пришел к своим и дальше воевал. Такие они, эвенки. Не одни стародавние хосуны.

Это упрёк? Мадрид озадачен. Решился показать гостю еще кое-что. Повел в длинную пристройку. Там на листах старого линолиума, а то и просто на полу лежали странные, но всё ещё грозно выглядевшие… железяки. Старинное боевое оружие Севера. Откуда? Вот эту штуковину, например, эвенки называли «кото», якуты – «батыйа», или «батас», русские – «пальмой». Полуметровый клинок, хвостовик которого погружен в деревянную рукоять на двадцать и больше сантиметров. Общая длина штуковины полтора метра. Очень похожа на самурайскую «нагинату». Хорошо рубит и колет, хоть дрова, хоть оленью тушу, хоть человека. Двузубая вилка – древняя стрела «ырба». Колчан «нимсики». «Алана» – сложнейший составной лук. Обоюдоострый кинжал «сингтэпчээн». Якутский палаш-«кылас»: клинок с одним лезвием в метр длиной. Совсем как монгольский меч времён Чингизхана и, скорее всего, оттуда же. А вот что Семёну по спортивной линии ближе всего – «болот». Почти шпага. Наш герой отвлекся на казацкую саблю. Семнадцатый век? Кажется, так. Длина сантиметров восемьдесят. Гарда (рукоять-крестовина) из темного дерева. Однозначно, русский морёный дуб. В руке лежит как влитая. Лёгкая, килограмма не наберётся. Отличная балансировка. На конце клинка утолщение-елмань. Чтобы защиту противника прорубить. И его толстую меховую одежду. Взмахнул несильно, отвернувшись от собеседника, чтобы его случайно не задеть. Но этим его и спровоцировал. Мадрид неожиданно схватил рядом лежавшую «пальму» и обозначил нешуточный выпад в сторону гостя. Вполне мог серьезно ранить. Чисто рефлекторно Семён удар отбил.. Спортивный навык – «sentiment du fer» (чувство оружия) не подвёл. Недоуменно посмотрел на хозяина. А тот с чертовой пальмой, кажется, больше не шутил. Последовал второй выпад, с низкой позиции, запрещенной в спортивном фехтовании. Но Семён уже был готов. Перебросил саблю в левую руку и крутящим движением выбил оружие. К пальме на полу поспел раньше, наступив на лезвие.

– Неплохо, – одобрил его действия разочарованный Мадрид. Глазки совсем в веках утонули. Улыбки не получилось. – Ты какой-то… натасканный. Не из простых. Можешь саблю себе забрать. Дарю. Староват я стал. Рассказывают, в дежнёвские времена пальма побеждала саблю. Она колит и рубит. Сабля только рубит. Захотел проверить.

Семён подарок не принял. Правило у него: хламом не обрастать. И сувенирами. Никакими. Попросил продать кое-что из продуктов. Сахарку бы. Мучицы какой. Соли. Мадрид развёл руками. Ничего нет. Он сам здесь гость. Начальник метеостанции в отъезде. Постоянного населения в Усть-Оленьке нет. Купить не у кого. И нечего. Кроме свежей рыбы, когда бригада рыбаков пд вечер вернётся

Семёну к сложностям не привыкать. Идеи есть. Пошел на место, где старый эвенк загружал оленя мешками соли. В траве нашёл её целые пригоршни, не очень чистой. Худо-бедно, набрал килограммов шесть. И за то спасибо. Человеку умелому, каким он и был, мало что от людей нужно. Рыбки в Оленьке много, снасти есть. С голода он бы не пропал. А вот без соли дело швах. Расстались прохладно. Мадрид еще долго стоял на берегу, глядя как «лягушечка» справлялась с течением Оленька, пробираясь на противоположный берег. Когда машина по зелёным холмам кряжа Прончищева легла на курс к морю и стала еле заметной, не ушел, за биноклем сходил. Почему-то интересно мужику, куда Семён направился.

А тому поездка понравилась. И Мадрид заинтересовал. Надо же, хосуны… Парень покрутил головой, вспоминая рисунки. Ну и личики! Не приведи Господь таких ночью встретить. Осторожней теперь надо заглядывать в распадки. Может, там выжидает момент для удара пальмой страшноватый хранитель этих мест. А такие на Оленьке были и будут. Это о них:

Да, славная получилась поездочка в Усть-Оленёк. Соль добыл. Впечатлений масса. От пальмы отбился. Есть ещё сноровка. Странный, конечно, дядька Мадрид. Непростой. Не очень на добрые отношения настроен. Такие теперь среди северных людей появились. Кожей почувствовали, что востребованы. Вспомнил свои зимние дискуссии с местными геологами и школьным учителем «о завоевании Чукотки». Как чукчи успешно сопротивлялись русскому влиянию. Битва при Егаче (март 1730 г.). Разгромлен отряд казачьего головы Афанасия Шестакова. Командир убит. Битва при Орловой (март 1747 г.). Разгром отряда драгунского майора Дмитрия Павлуцкого. Майор убит. Чукчи забрали его шлем и железный нагрудник, который он, раненый, сам расстегнул навстречу костяному копью. Его кольчуга долго была у чукчей памятной реликвией, но в 1870 году они её подарили «исправнику Колымского и Анюйского округов», путешественнику и большому учёному барону Гергарду Людвиговичу. Майделю.

В чукотских легендах Павлуцкий остался нехорошим «Якуннином» (Jakуннiн, «идеальное зло»). Однако офицер вступил в бой при Орловой не просто так. Он защищал коряков, у которых чукчи только что угнали семь оленьих стад и увели в полон восьмерых членов рода. Обычная их практика. Чукчи, в отличие от коряков и ительметов, именовали себя «единственными настоящими людьми» («луораветлан»). Считали, что так можно и нужно. Все остальные были тангитаны, танги (чужие, враги, недолюди). Русских именовали «кocтяными людьми c мopжoвыми мopдaми и pыбьими глaзaми, нeпoдвлacтными дyxaм» (Кириллица). Павлуцкий пытался прекратить насилие над русскоподданными-коряками по их просьбе. В итоге попал на чукотский вертел, который медленно поворачивали над огнём.

Да уж, не были чукчи беззащитными и слабыми. Использовали множество оригинальных боевых приёмов. Маскировались под болотные кочки. Перелетали на десятки метров по воздуху через врагов, используя стволики карликовой березки и помощь товарищей («копья-батуты»). Шли в бой под барабаны из человеческой кожи. Использовали в атаке натасканных на чужаков ездовых лаек. Переговаривались в бою голосами животных: волчьим воем, криками гагар, ворон, рёвом моржей. Некоторые историки видят черты сходства (иные говорят, родства) в характерах коренных жителей Чукотки и древней Ниппон (日本, «Места, где восходит Солнце»). Ну, это, думаю, бабка надвое сказала. Пропаганды не чурались. Только так объяснимы пересказанные Тан-Богаразом местные легенды о чукчанках, разрубленных казаками как рыба перед сушкой. Совершенно азиатский, не русский, способ расправы. Где, когда ещё казаки творили такое? Байки из серии о «миллионах изнасилованных немок».

Злые домыслы вокруг давних историй живы. Плохая для России идея «каждый за себя» работает на отдаление этносов друг от друга. Пытаются убедить малые народы, что они в осажденной крепости и могут выжить только среди своих. Однако в нашем обществе традиционна идея общности всех людей. «Только русские позволяют себе роскошь – воевать из чувства сострадания», говорил генерал Михаил Дмитриевич Скобелев.

Вечное стремление русской цивилизации – не покорять малые народы, не ломать их жизненные уклады, а включать в свою среду, с сохранением традиций и языка. Никогда не шла речь об обращении в свою веру. Аборигены сами ею интересовались. Много лет прошло со времени продажи Аляски (1876 г.), а эскимосы-юпики и алеуты всё чтят святого Германа Аляскинского с Елового острова (канонизован в 1960 г.), посещают церковь Вознесения Господня Московского патриархата на Уналашке, главном острове Алеут. Как то в бывшем аляскинском селе Бухта Трех святых (ныне Старая Гавань) баптисты уговорили нескольких православных перейти в свою веру на Страстную Пятницу 1964 г. Однако в этот день 28 июля в 17 часов 36 минут точно в момент «перехода» грянуло Великое Аляскинское землетрясение. Цунами смыло все дома, кроме православного храма. Население это восприняло как кару Божью. Миссия баптистов закончилась разгромом и изгнанием. Покорением и ликвидацией несогласных занимался Запад. Он и ныне посильно продолжает эту линию. Другое дело, что ресурсы не те. И объяснения, почему это для пользы тех, кого бомбят… крепко пожухли.

Глава вторая. Повелитель рыб

Семен ночевал в избушке из плавника, сложенной безвестными добрыми людьми в устье небольшого распадка. Окна и дверь отсутствовали. Крыша и печка были. Уже приемлемо. Если с утра наготовить растопку и дров, то вечером после дальнего похода, можно обогреться и просушить одежду. А ещё возле избушки есть подлинное сокровище (для тех, кто понимает): железная бочка без дна на костровой яме. Внутри два ряда решеток. Рыбку коптить.

Скалы прикрыли домишко от лаптевского ветра. После ужина, передохнув, Семён поднимался на самый высокий камень, с которого было видно море. Радовался вечерней заре-послесветию перед пока недолгой, но с каждым днем всё прираставшей тьмой. В небе появился месяц, тонкий полупрозрачный серпик. Свежий лаптевский ветер немного усмирял мошку. В сумерки холмы кряжа Прончищева прирастали высотой и объёмом. Из распадков выползал вечерний туман.

Тишина. «Для того, чтобы услышать себя, нужны молчаливые дни», полагали индейцы. Классные места для современников, утомленных в битве за бабло. Лаптевский берег как раз там, где «молчание подобно топоту табуна, А под копытами воля, Где закат высекает позолоченный мост между небом и болью» (АлисА).

Да, «здешняя жизнь дом того, у кого нет дома» («Тысяча и одна ночь», «Рассказ о водяной птице и черепахе»). На берегу дыбились груды плавника: коряги, сучья, стволы лиственниц. Попадались доски с кораблей, Однажды Семён нашел большой рулон линолеума, крепко измятого волнами, в дырах. Ценная вещь. Рулон и доски отнес к избушке. Рассчитывал со временем закрыть пустоту оконных проемов. Дверь сотворить. Известно же, в России каждый нормальный мужик сызмальства имеет профессии электрика, плотника, строителя, сантехника, механика, кулинара. Ну, и физика-ядерщика, само собой (шутка). Иначе не прожить. Никому нужен не будешь.

В отсутствие Семёна к жилищу устремлялся местный мохнач. Полагал участок своим. Оттого на всякий пожарный парень держал под рукой заряженную ракетницу. По малым признаком медведь всегда знал, дома ли постоялец. Выжидал, когда тот отправится в очередной дальний поход. Отсутствие Семёна выдавали исчезновение «лягушечки» и печного дымка. Очень интересовался подсоленной копченой рыбкой из Семёновых запасов и канистрами с бензином, привязанными к потолку. Достань он ёмкости, Семён лишился бы всякой возможности передвижения. К бензину мишка тянулся из-за возбуждающего резкого запаха. Вспомним малолетних наркоманов из девяностых с клеем БФ и тем же бензином в пластиковых пакетах на головах.

Пока (тьфу-тьфу!) обходилось малыми поборами. Драгоценные канистры целы. Каждое посещение легко опознавалось по запашку-перегару. Медведи ничем не брезгают, включая падаль, оттого дух от них ещё тот. Зиму всей душой ненавидят. Проспать стараются, ищут места под берлогу в пещерах и среди «чемоданов», блоков развалившихся скал. В тёплые края на зимовку не рвутся. Отечество любят. Куда опасней проходившие мимо лоси. Эти проложили поблизости собственную тропу. Медведь-хозяин им не указ. О лосиных боевых возможностях в народе поговорка живет: «На медведя идешь, постель стели, на лося идешь, – гроб теши». В схватке с человеком мохнач инвалидом сделает. Лось насмерть забьёт.

Этим вечером Семён на смотровую площадку не пошел. Победило давнее желание хорошенько вымыть голову. С его цыганской шевелюрой в пыли и копоти до колтунов очень недалеко. Полевая помывка Семёна проста и эффективна. Прокипятил печную золу в ведре, твердый остаток отбросил. Получился раствор щёлока не хуже шампуня. Таким веками мылись в деревнях, озадачивая иноземцев. Банька в каждом русском дворе им казалась странной. Известно ведь, что хорошо почёсанная спина считается помытой. А раз так, к чему её мыть.

После купанья кожа задышала. Вечер удался. Теперь и поужинать не грех. Копченым ленком, естественно. Рацион у нашего героя по сложившимся обстоятельствам исключительно рыбный. Оленёк с притоками – волшебный край для умеющих держать в руках рыбацкую снасть. По их мнению, тучи гнуса над Оленьком, комары, оводы и следующие с небольшим интервалом мошка и мокрец, оставаясь абсолютной мерзостью, выполняли важнейшее дело: питали рыбу. За это Семёном прощались. И ещё. Комар и мошка Севера – естественная охрана природы, спасающая её от праздных туристирующих элементов. У них не забалуешь. Их нельзя подкупить.

Гнус ничто не брало. Ни дымный костёр, ни олений жир с отдающим чесночком диким шнитт-луком (он же лук-скорода), ни добавленная в него солярка. Чуть-чуть потом полегче, но пот смывал жир, и кровососы атаковали с новой силой. Когда у Семёна еще был маргарин, им мазался. Дома, в Черноземье, были свои особые приемы. Тлеющие кусочки берёзовых трутовиков Piptoporus betulinus в железных баночках рядом с рабочим местом. И прочие лайфхаки. Например, в лесу желтую рубашку носить. Тряпочкой, выдержанной в муравейнике, протереться. Немного спасало. Или —ящички из-под яиц использовать. Долго тлеют. Комарам не любо. Только здесь не там.

«ДЭТА»! Несчастен на Оленьке тот, кто поверил сему патентованному средству. В 1944 г. этот диэтилтолуамид синтезировал Сэмюэл Гертлер для армии США. Вроде бы помог борьбе с москитами в тропиках. На Оленьке у «ДЭТЫ» провал. Как и у «Москитола». Как у смеси рипудина с березовым дёгтем. Или ванилина с детским кремом с добавлением валерианки или без неё. Гвоздичного масла. Смеси шампуня с постным маслом и уксусом. Камфарного масла с ванилином. Мощного коктейля из дёгтя, керосина и солярки. Подсолнечного масла с уксусом и мылом. Говорили, «Тайга» получше, да где её взять? Не спасали эти средства ни людей, ни изможденных несчастных северных оленей. Тем не позавидуешь. Из-за гнуса втрое меньше щипали ягель. Впятеро меньше отдыхали. Всё кружили на площадках-тандерах по двадцать часов в сутки. При беге возникал встречный ток воздуха, отгонявший насекомых. Бедняг летом раз двадцать опрыскивали всякой химией, дай Бог памяти: ветерином, уморелом, дельцидом. Семён нашел в старом оленьем корале (загородке) емкость с остатками неприятно пахнувшей пакости и надписью «передерий». Развел раз в десять. Попробовал. Неплохо, но нельзя дотрагиваться потом до собственных глаз. Жжение ужасное. Отмываться долго и трудно.

Такова летняя жизнь на славном Оленьке. В каждой миске с ухой – коктейль из комаров и мошки. Лапки на зубах похрустывают. Крылышки в ложке поблескивают. Есть же страны, где насекомых едят. Выходит, и наша в их числе. Выбравшие в жизни лёгкие пути, предпочитают насиженные места, бродяги же вроде Семёна, – только такие, «гнусные». От прелестей последних (их много) не удержит даже любимая женщина. Остановить бродягу в силах только свежие рваные раны да тяжкие хвори, но и тогда в бреду ему будет видеться не пройденная дорога над Оленьком.

Говорят, существуют человеки, которым дымы и мази не нужны. Гнус их облетает. Такие редко, но бывают. Дело, будто бы, в группе крови и хорошем здоровье. Еще говорят, гнус больше грызет тех, кто сильно потеет.

Рыбная ловля, приятная и прибыльная сама по себе, в положении Семёна было спасением. Добычи хватало, хотя выделялось на неё минимум времени. Потому что у него на Оленьке важное дело. Его собственная Миссия. После баньки пришла пора довести до ума дневную добычу. Что сегодня в рыбацком пакете? Три ленка и сиг. Они да таймень – главные рыбы Оленька. Сегодняшние два ленка, все в красно-коричневых округлых пятнах, граммов по семьсот каждый, а тот, что покрупней, – килограмм. Для ленка это максимум. Тайменя он сегодня тоже видел, но разбираться с ним не стал. Хищная такая промелькнула в воде зверюга в мелких пятнах-крестиках. В России лосося крупнее тайменя нет. Иной гигант и в центнер бывает. Только лишать рыбину жизни нельзя, она в «Красной книге России». Семён, по возможности (не всё удаётся) законопослушный гражданин. Пленных тайменей отпускал, поцеловав мокрые носы, с наказом впредь быть осторожней. Хватало ему ленков и сигов. Ленок хитер, всеяден и предприимчив. Обожает заросли водного лопуха нордосмии-вязиля, плотным ковром забивавшего притоки. Иногда ленков в зелёном ковре полно, а иной раз – пусто. Вот как так?

Ну, сиг это сиг и пишется сиг. Семён прикинул вес своего единственного, серебряного, с крупной плоской головой, черными плавниками, маленьким беззубым ртом. На два кило тянет. Тоже лосось, с белым нежным мясом, У сигов тонкая нижняя губа. Если с крючка сорвётся, уйдёт, то всё равно не выживет. Семён это знал, и рыбу жалел. Сиги очень напомнили Семёну любимых черноземных линей, которые, правда, не лососи, а карпы. Чем напомнили? Чешуей, мелкой, как и у сига. У линя зелёная кожа, красные глазки-бусинки. Когда-то вдоль разрезанных линей клали на сабельные раны. Ими лечили от желтухи и подагры. Речная рыба тоже хорошо наслышана о линях-лекарях. Больная, раненая, ищет их, чтобы ранами потереться. Потому, что лини, как и жабы, в целебной слизи. В народе знают. «Жаба не котик, но лучший антибиотик». «Жабья желчь не напрасна – вылечивается астма». «Трава чилибуха, жир и жабья желчь. Кто забывает, дышать чрез кожу позволяет». А вот рыбацкая мечта в десяти словах: «Поймать ельца да огольца, окуня да линя – ростом с меня». Вкус линя оценен народом: «Нет мясца вкусней свинины, рыбы – лучше линины!».

От свининки бы Семён сейчас точно бы не отказался. Рыбная диета колом в горле стоит. Линя на чернозёмной родине Семён выискивал по пузырькам воздуха на воде. И слабому …побулькиванию. Рыбки копались носами в дне, отыскивали личинки и червей, попутно высвобождали гнилостные газы. Семён на Оленьке то и дело присматривался к воде. Заметить подобное пока не получалось. Нет на Оленьке линей? Вряд ли. По картам судя, их немало в среднем течении Енисея. Совсем рядом, тысячи вёрст не будет.

Сегодняшнюю добычу Семён закоптил горячим способом. Три рыбы немного. Принес три охапки травы пушицы и осоки, развел костёр под бочкой. На чуть присоленные рыбные пласты, разложенные по решеткам в бочке, повалил густой и горячий белый дым. Два-три часа пласты переворачивал. Изделие получилось съедобное. С дымком. В меру солёным. Рыбная плоть мягкая, не разварившаяся. Не копченая, скорее печеная. Ей и поужинал. Вкусно.

Завтра придется наловить дня на три. В дальнем походе ему будет не до рыбалки. Снастей в «лягушечке» много. Семён – спиннингист и нахлыстовик в одном лице. Не вдаваясь глубоко в интересную тему, напомню, что спиннингисты проводят приманку с грузилом в толще воды у дна. У них бывают изысканные микроджиговые приманки из силикона: виброхвосты, твистеры, рипперы, октопусы, слаги. Грузила мелкие, грамма по три, не больше. Должны помочь подкараулить у дна хищных щук, окуней, судаков. Оба спиннинга Семёна особенные. Один композитный, другой из карбонового волокна. Сверхлёгкие, класс ультралайт.

Нахлыст же, который долгое время был в России чужим, нацелен на поверхность. Соблазняет рыбу огромным количеством коварных вкусностёй. Здесь основное – умелый и сложный выброс приманки в нужную точку, иной раз на десятки метров вперед. Что только не улетает у нахлыстовиков вдаль! Искусные имитации личинок водных насекомых («нимфы», «эмерджеры»), мальков, кузнечиков, жуков, мышей, даже птенчиков. «Крокодилы» с разными одинарниками. Воблеры и попперы («шаталки» -«вихлялки»). У Семёна все они есть. От финской Rapala VMC.

Семён основателен во всём, за что берётся. Начитан. Что вы скажете о Клавдии Эдианусе, первым описавшим ловлю форели на искусственную мушку в «Природе животных» («De Animalium Natura»)? Третий век нашей эры. Не слышали? А Семён Клавдия прочел. На ус намотал. Как и труд аббатессы Джулиан Бернерс, что из Сент-Олбанса, Есть у той «Трактат о ловле рыбы удочкой» («A Nreatyse of Fysshynge wyth an Angle» (1496 г.). Дама писала на среднеанглийском, смеси древнеанглийского с англо-норманнским. Семён сей труд с удовольствием проглотил ещё в университете, хотя и с помощью кафедры английского языка. Там помогли, так как решили, что для диссертации дочки завкафедрой такая работа пригодится. Отличной нахлыстовочкой, скажу вам, была матушка Бернерс. Монахиней стала после казни своего папы сэра Джеймса. В келье много писала. Вспоминала королевский двор, только не казни, а приятное: рыбалку, соколиную охоту, геральдику, гимнастику. Тем, кому не очень хочется свежей рыбки, не стоит тратить время на «рыбных» классиков. Для таких есть магазины сети «Океан». Семён же знал наизусть великолепного Ганса Штайнфорта («Нахлыст – от простого к сложному»), «рыбного» великана Айзека Волтона («Совершенный рыболов»), Оливера Эдварса («Мастерская по вязанию нахлыстовых мушек»). И, конечно, русского гиганта Михаила Шишкина («Нахлыстовая мушка. Руководство по вязанию»).

В «лягушечке» пять легчайших удилищ для нахлыста из углепластика фирм Thomas &Thomas и Hardy Artisan. Недешёвые, конечно, но с ними он побеждал самых мудрых подводных оппонентов. Есть и совсем новое чудо – «хапуг» (в народе, конечно, «хапуга»). Подводный зонтик полтора метра диаметром. Его надо раскрыть под водой, подождать, потом поднять и выгрести плававшую у поверхности рыбу.

Утром Семён завел «лагушечку» и отправился на заготовку. Отъехал от избушки версты две, прошёлся по распадкам. Особо интересовался омутами в устьях. Это такие ямищи глубиной в несколько метров, крутыми бортами и прозрачной проточной водой. В устьях распадков и под скалами их в половодье создали водопады. В недрах самых глубоких угадывался недвижный зеленоватый пласт, не доступный солнечным лучам. Семён эксперимента ради забросил в одну такую пучину донную блесну без наживки. Из зеленой бездны тут же выдвинулась распахнутая пасть, а за ней мощное серебряное тело с черным спинным плавником. Его Величество таймень. Вот кто рулит в таких безднах. Реликт обижать нельзя. Семён проворен, не дал рыбине проглотить блесну. Обиженный хищник ушел в зелёные глубины, мелькнув красным хвостом. Семён озадачен. По всем канонам, тайменю в солнечный день не место в стоячей воде – больно тёпло. Его удел – холодные стремнины. А с другой стороны, кто её мерил, температуру, в той глыби.

В устье крупного притока глубиной всего-то метра два, «лягушечка», резво въехала в стадо некрупных сигов, пасшихся у поверхности. Рыб было не менее двухсот. По краям сигового сообщества играли на солнце сытые харитоны. Семён удовлетворился семью килограммовыми сигами. Всех поймал на воблер при быстрой проводке с длительной паузой. Рыбы хватали снасть в момент, когда воблер начинал всплывать. При этом, удивительное дело, не обращали внимания на всякие мелкие вертушки.

Добычу решил закоптить холодным способом. Тем самым, вопрос пропитания на дальнюю поездку успешно решится. Дальше всё было дело техники, отработанной до автоматизма. Сутки на соление, сутки на вяленье, трое на копчение. Семен рыб разделал, поместил в тузлук. Пошел на Лаптевский берег за хворостом. Собрать для копчения нужный материал дело не быстрое. Хвойные породы, а плавник на берегу представлен почти только ими, для копчения не годились. В них полно смолы. Искомые стволикп и ветки черемухи, ивы, осины, ольхи попадались нечасто. Их Семён очищал от коры. Не сделать этого, копченая рыба будет горчить.

Коптильня у него – конус из веток высотой метра два, обложенный обрывками старых палаток и спальных мешков. Их в избушке немало. Под конусом в обрывчике печка. Если затопить, дым наполнит конус и выйдет через дыру наверху. По пути и развешанную рыбку окурит.

Увлекательное дело копчение! Семён сновал между берегом и избушкой с охапками веток. Запасал впрок. Извлеченная из тузлука присоленая рыбка вовсю довяливалась на вешалах. Близилось приятное время розжига.

Семён тащился к домику с очередной вязанкой. Уже верх конуса коптильни виден. Тут ему почудилось некое… несанкционированное движение возле развешанной рыбы. Что-то новое. Неужели махнач до того обнаглел? Семён оставил вязанку, выхватил из сумки ракетницу и перешел на бег. Вскоре уже наблюдал, как подергивались вешалы. Некрупный медведь, стоя на задних лапах, передними сбивал с них рыбин. Наглое, подлое ограбление среди бела дня. Семён рявкнул так, что мишка присел, но добычу не оставил. Убегал, прижав к груди. Семён теперь хорошо разглядел его бурую клочковатую шерсть. Местами кожа проглядывала. Он оказался не просто косолапым, но еще и припадал на правую лапу. Инвалид. Герой было метнулся следом за зверем, но вляпался в нечто бурое и пахучее. А что вы хотели, «медвежью болезнь», она же «синдром раздраженного кишечника», у мишек никто не отменял. Не надо было жадничать и благим матом на гостя орать.

Немного остыл. Понял, это тундра. Здесь с соседями, любыми, делиться надо. Отчистил кроссовки, ознакомился с потерями. Они значительные, но и того, что осталось, на дальний маршрут хватит. Главное теперь, больше мишку и близко к рыбе не подпускать. Спасибо ещё, что кочующие лоси тоже за своим к избушке не пришли (шутка).

Семён тщательно поместил в конус рыбу, поближе к выходному отверстию. Там плотность дыма больше. Разжег печь. Заиграло языками пламя, клубами пошла над ним бурая завеса, уползая в конус. Ветерок с моря сильный, тяга хорошая. Семён заглянул вовнутрь, хлебнул горького ольхового дымка, закашлялся. Два дня потопить и – все получится!

Глава третья.

Беенчиме – река кречетов

Истина есть поэтичней всего, что есть в свете…, даже фантастичнее всего, что мог бы налгать и напредставить себе повадливый ум человеческий

Ф. Достоевский

Небо над Семёном в белесых облачных сгустках. Луна некрасивая, блеклая. Она только что возникла на горизонте. Вид у неё… несколько помятый. Не благородный и прекрасный спутник на фоне заката, а… сиротская глазунья из одного яйца. Семён возлежал на спине. Отталкиваясь ногами, полз головой вперед под кустиками крупной голубики. Когда ягоды оказывались надо ртом, ловил губами. Капризничал. Расслаблялся. Маленькие послабления вроде ползанья на спине по ягоднику необходимы его замордованному организму. Без шалостей разорвёт. Реакция на то, что месяцами, день за днем, исполнял необходимое, без чего тут исчезнешь с лица земли. Никто и не поинтересуется, не будет искать. Некому.

Рядом остывала от шестнадцати часов перехода верная «лягушечка». Двигаясь таким макаром, Семён раздавил спиной крупный подберёзовик, о чем догадался по вкусному грибному запаху. Другой красавец с красной шляпкой набекрень ещё высился над правым ухом. Семён скосил на него глаза. Прекрасен. Шляпка в этом ракурса повыше Луны. На черноземной родине он от такого красавца не отказался. Но здесь – не там. На Севере нет грибной мухи, не бывает червивых грибов, но Семёну даже грибного супчика не захотелось. У северян к грибам отношение… разное (чуть не вставил из штамп-лексики «неоднозначное», но удержался; с читателя лайк). Эскимосы твёрдо знают, что грибы, именуемые ими «экскрементами звёзд», «чёртовыми ушами», это слуховые трубки через которые мир мёртвых подслушивает живых.

Для хорошей жизни на Севере каждому местному жителю нужно в день килограмма полтора мясца да жирку граммов сто пятьдесят. А что ему дадут грибы? Клетчатку и белки вроде азотистого полисахарида-хитина. Из такого Мать-Природа жукам крылья делает. Грибочки вкусны, желудок вмиг заполняют, только энергии работающему человеку не дают. Аборигены называют грибы «ушами черта», «гнилой пищей», «испражнениями оленей». Олешки их обожают. Если найдут, любимый ягель оставляют. Аборигены смотрят. Пример берут. Пробуют. Кто-то заготавливает впрок. Не все, некоторые.

Это что за красные ягодки? По размерам и виду словно земляника. Листья как у малины. Три ягодки полностью зрелые, вкус и дух хорошего ананаса, остальные – розовые, зелёные. И алые цветочки присутствуют. Господи, это же княженика! Она же куманика, поляника и красная морошка. Откуда? Ареал сильно южнее. Птицы занесли? От глубинного тепла разрослась? Князь-ягоды много не бывает. У неё долгий сезон вегетации, всё лето. Цветёт, пока мороз не погубит. Ягоды поспевают понемногу.

Луна поднялась выше. Похорошела. Стала крупнее и ярче. Темные разливы лунных морей разрисованы кружками и точками кратеров, коих больше трехсот тысяч. Некоторые Семён без бинокля различал.

Вот он, прекрасный кратер Аристарх. Славная такая дыра глубиной в три версты. Ярче его на Луне ничего нет. Засыпал окрестности оранжевыми шариками из стекла, оттого и сияет. Аристарх вдохновил на писательский подвиг любимого Семёном Артура Кларка. Есть у этого писателя славный роман «2061: Одиссея Три» (1987).

Так! А что за светлые лучи расходятся от центров Коперника и Тихо? У Клиффорда Саймака о том своя повесть: «Зловещий кратер Тихо («The Trouble with Tycho»). Фантастика, конечно. Навеяна необычным обликом южной части нашего спутника. Именно там герои встретили лунные лишайники и самоцветы. И любовь.

Семён вздохнул. Когда-то Роберт Гук тоже размышлял о лунных ямищах. Ставил опыты. Удары метеоритов имитировал бросками горошин в жидкую глину. Зарисовывал, что получилось. Размышлял, не возникли ли лунные кратеры из идущих снизу вулканических газов. Кипятил масло, рассматривал газовые пузыри на поверхности. Очень схожи с лунными. Николай Козырев в 1959 году доказал: из центральной горки кратера Альфонс газы струятся поныне. Жив, жив наш спутник! Семён всмотрелся. Кажется, тот темный сгусток и есть Море Облаков. Где-то на его северо-востоке прячется буйный кратер Альфонс.

А в итоге что? Научная общественность доводы выслушала. Метеорную гипотезу сочла подходящей. Не смотря на очевидные нестыковки. Так, на внешней стороне Луны, что распахнута к Космосу и ничем не защищена, меньше «кратеров», чем на той, что глядит на Землю. Не логичней ли обратное? Опять же, крупные «кратеры» очень древние. Им миллиарды лет. Куда делись молодые? Метеориты продолжали падать, но новых гигантских ям не создавали. Может, не в метеоритах дело?

Да, вздохнул Семён, наука авторитарна. Корифеи зорко следят, чтобы подопечные следовали заданным ими трендам. Исследователю приходится выбирать между вкусными грантами за соглашательство с западными коллегами и мощным отторжением научным сообществом собственных работ, если пойдёт вразрез. Независимые мнения есть. На презренной научной периферии. Это энтузиасты вроде Семёна – «симпатичнейшие уродцы с перекошенными мозгами» (Павел Коган). В научном андерграунде (как и в любом другом) выживают те, кто решил проблему автономного пропитания. Например, Семён со своими нахлыстом и спиннингом.

Но ближе к теме. Кратеры, подобные лунным, на Земле есть. Полторы сотни. В 1960-м Роберт Сиклер Диц из Чикаго назвал такие земные штуковины «астроблемами», «звездными ранами». Это корифеям понравилось. Да и что проще? Неуправляемая небесная глыбища бабахнула, куда пришлось. У появившейся дыры нет и не может быть предыстории, С ней не может быть связано никаких закономерностей. С ученых взятки гладки. Ехидные альтернативщики могут сколь угодно спрашивать, почему в этих кратерах не бывает железа с никелем, как в метеоритах. Почему «сидят», не абы как, а словно с умом расставлены. В Русской Арктике, например, на границе Ледовитого океана и Евразии вдоль прямой линии. Возможно ли такое при случайном расстреле Земли каменными блоками из Космоса? Наука, конечно, нацелена на обретение истины, насколько возможно, но из-за человеческой природы штука… подловатая. Еретик в ней не задержится. Семён, бывший аспирант-геолог, немало потёрся в своё время на научных конференциях. Ответ официальной науки знал. Как и то, что за неудобным вопросом всегда следует раздраженная отповедь. С намёками на глупость вопрошавшего и на закрытые источники, к которым научным смердам доступа нет. Например, так:

– Как вы не поймёте, не может кратер родиться при ударе из недр! В породах астроблем особые трещины! Такие для появления требуют грандиозной энергии, которой нет в недрах Земли! Возникают только от наложенного сверху атомного заряда. Или от удара метеорита!

Здесь основное слово: «только». Намёк на причастность к закрытым (но корифеям доступным) сведениям об испытаниях атомных бомб в шахтах и штольнях. Горе тем, кто найдёт такие же трещины в обычных породах (а научные изгои ищут и находят). Прощение невозможно. Ерник пожизненно помещён в позорный стан «альтернативщиков» и недоумков. В бан! Семён тоже полагал, что лунные и земные кратеры не имеют отношения к метеоритам, Они – места выхода на поверхность внутренней энергии. На Луне очень давние.

В этот свой поход он, наконец, достиг места из заветного списка мировых астроблем. о котором мечтал давно. Вдоль южного побережья Ледовитого океана «звёздных ран» три. Две притулились у моря Лаптевых в устье реки Беенчиме и на реке Попигай. Ну, на Попигай он ещё поедет. Третья астроблема – Карская. До неё далеко.

Огляделся. Ничего необычного. Плоская равнина. Левый берег подмыт Оленьком. Ягельная тундра. Куртины созревшей крупной голубики. У русла обильными гроздьями светились кусты красной смородины. Прутики карликовой берёзки, известной как «цепляй-нога». Путник не сразу понимает, что его сапог уже намертво схвачен длинным прочным стеблем и продолжает движение. Ещё шаг, рывок и – он на земле.

Семён огляделся и весело во весь голос крикнул:

– Ну, здравствуй, дорогая Беенчиме-Салаатинская астроблема!

Рассмеялся. Он добился своего. Находится там, где давно хотел побывать. Скромная, конечно, штучка, эта Беенчимская астроблемка. В поперечнике верст восемь. Но у неё, как у Лунных красавцев-кратеров, есть собственная центральная горка. И кольцевой вал. Будет на что глянуть.

По прибрежной гальке с ласковым «пиу-пиу» сновал пёстрый кроншнеп-малютка. Галечник под ним не простой. В нём алмазы. Где тут участок Пироповый? В кубометре песков там больше карата драгоценного минерала.

Парочка черных журавлей замерла вдали. Желтоватый мамонтовый бивень длиной метра три выглядывал из промоины на пойме. Ценная штука для поделок. Семён присмотрелся. Да, крупная зверюга здесь когда-то жила. Вода вымыла из вечной мерзлоты и другие кости. Бивни мамонта и моржовые клыки в старину именовали «рыбьим зубом». В 1662 году Дежнёв вывез в Москву и сдал в казну его 289 пудов. Государство приняло всё по 60 рублей за пуд. Насчитали семнадцать тысяч «рублёв», По-царски отблагодарили. Званием атамана. Выплатой личной доли – пятьсот рублей соболями. Погасили долги по вещевому и денежному довольствию за несколько лет службы. Ныне спрос на бивни возродился. Ими заинтересовался Китай. Туда идет вся добыча, законная и незаконная. Всё побережье поделили добытчики. В их ватагах человек по пятнадцать-двадцать. Уголовники есть. Ездят и на острова моря Лаптевых. Дорого, далеко, опасно. Китайцы дело ведут умело. Оттого цена падает. Общаются с искателями через перекупщиков. Те недавно за килограмм платили искателям шестьдесят пять тысяч, теперь – двадцать. Другое дело, что бывают бивни по девяносто килограммов (пятьдесят, в среднем). Так что заработать пока можно.

Семёну не нужны бивни. Рассмотрел еще раз космический снимок и в туче гнуса, как в скафандре, двинул по мягкому мху на север. Через километр под ногами пошла пологая узкая каменистая гряда, царившая над приречной равниной. Стал, наконец, виден весь вал, кольцом огородивший большой кусок тундры. В центре кольца высились небольшие горки. Ветерок доносил оттуда нефтяной запах – на жарком солнце парили пласты горючих сланцев и известняков, пропитанные битумом.

Грубоватое громкое «кьяк-кьяк» с неба. Светло-серый кречет высматривал с воздуха беренгийских сусликов-евражек. Заметил Семёна, сделал над ним круг. Крупная птица. Размах крыльев больше метра. Кречетиха, выходит. Они вдвое крупнее самцов. Не заинтересовавшись пришельцем, птица с долгим «кеек-кеек» унеслась на правый берег Оленька. Один кречет улетел, другой прилетел! Любопытные птички. Всего Семёна посетили не меньше пяти хозяек беенчимского неба.

На самом валу ветерок свежее. С гнусом полегче. Туча мельчайших подлых тварей сгрудилась в западинке, выжидая, когда Семён продолжит путь. Семён поднял увесистую сланцевую плиту и с силой обрушил на злобную ораву. Эффект нулевой.

С вала хорошо видна тундра за пределами кратера. Тропинки, уходящие вдаль. Откуда взялись? Дикие олени ходят. Когда в 1971 году Пинчук открыл кратер Беенчиме, он сразу предположил, что тот рожден глубинным взрывом в недрах Земли. Проведав о том, корифеи идею высмеяли. «Да, взрыв был, только астероида из Космоса».

У Пинчука не было космических снимков. У Семёна они есть. Прежде чем их извлечь осмотрел ближайшие тропки. Стало ясно, почему олени их использовали. Потому что удобно. Грунт на тропинках тонкий, почти без камней. Сами камни другие. Конечно, не оранжевые стеклянные шарики лунного Аристарха, но тоже что-то вулканическое. Парень «освежился» передерием, вытер руки о глину (не попасть бы репелленту в глаза) и разложил по ягелю космоснимки. Тропинки на них видны хорошо. Светлые, чуть изогнутые, они расходились от вала в стороны. Очень напомнили ему лучи лунного кратера Тихо. Семён увлекся, забыл про гнус. Поднимал их на снимке фломастером. Всё больше понимал, не «тропинки» это, старые трещины. Теперь у кратера появилась густая поросль расходившихся лучей. Так малые дети изображают Солнце. Некоторые простирались далеко за пределы снимка в сторону моря Лаптевых. Как появились, неясно, но ответ найти можно. Он должен быть в районе центральной горки. Кратчайший путь к ней оказался не лучшим. То и дело приходилось пересекать старицы, озерца, непонятные рытвины. А вот такое здесь зовётся «гладью»: сверху ровная поверхность, густая трава, а ниже коварная топь. Семён подумал, как он пойдёт назад с пробами. Трудненько будет, однако. Как ни близка была центральная горка, благоразумие победило. Поплёлся за «лягушечкой». Много времени потерял, но через четыре часа машина в целости и сохранности доставила его к центру кратера. Ничто теперь не мешало осмотреть выходы серой породы, по первому впечатлению, вулканической брекчии. Семён долго по ним ползал на четвереньках, всматривался в обломки. Соображал. Выходило, породы центральной горки мощные силы Природы перемалывали не раз. Сколько? Минимум, два. После первого страшного удара возникшие глыбы и щебень сцементировал какой-то карбонат. Позже второй удар всё вновь перемолол. Позже все снова залечилось, объединилось. Кварц сцементировал. Породы с такой историей именуют «грис». Могут они возникнуть от падения метеорита?

Семён засмеялся. Наблюдения подтверждали его мысли. Если большой метеорит куда-то шлёпнется, он, конечно, много чего наломает. Но – один раз. Второго раза не будет. Снаряд, даже космический, в одну воронку вряд ли снова попадёт. Военные в том уверены, А вот недра Земли способны послать по одному каналу вверх сколько угодно дробящих импульсов.

Существуют способы точно установить, откуда пришёл удар. Спросите криминалистов, те всегда определят, пришла ли пуля убийцы сверху, сбоку, снизу. Геологу в подобном деле поможет тектонофизика. Любой удар о препятствие плодит весьма говорящие трещины. Во-первых, «сколы», протяженные, ровные, закрытые. Их немного. Во-вторых, «отрывы», мелкие, многочисленные, с пустотами. Их сочетание выдаст правду об источнике встряски. Предстоял большой долгий труд. Семён к нему готов. Другого не ожидал.

Да, трудновато, ребятки, на Земле понять своё предназначение. Всё мешает. «Ту жизнь, что дал тебе Создатель, давно забрал работодатель». Делать то, что считаешь нужным, почти невозможно. Однако, если на такое пойти, душа… расцветёт. Академик Яков Борисович Зельдович – один из творцов советского термояда. Он делал оружие (так надо было), душой же стремился… к звездам. Получил «за бомбу» три золотых звезды Героя Социалистического труда. Получил премии: четыре Ленинских, одну Сталинскую. Но, лишь появилась возможность, в сорок девять лет сбежал от денежного и престижного «атома» в любимую астрофизику со словами: «Я всю жизнь делал, что надо, дайте же мне делать, что хочу!». Его не смогли удержать. Последние двадцать четыре года Зельдович служил только своей любви, звёздам небесным. Портрет этого Человека был у Семёна в «лягушечке». Каждому неплохо сделать собственную калибровочку жизненных ценностей. И желательно, пораньше. По такому как Зельдович, вполне можно. А как иначе? Семён тоже любил звёзды (ну, и Луну, конечно).

Да, непоседливым был его кумир! Высшее образование терпения не хватило осилить, пошел лаборантом в Институт механической обработки полезных ископаемых. Дофонтанировал идеями до того, что огорчил самого директора академика Иоффе. Тот его спихнул в Институт химической физики.

«Меня обменяли на вакуумный насос!» – радовался неугомонный лаборант. А когда Иоффе через годы вернул в свою группу, спросил:

– А насос вернёте?

– Какой насос?:

– Нет справедливости, – вздохнул Яша.

Пробовал он ходить на лекции в МФТИ, учился на физмате Ленинградского университета. Не получалось! Скучно. А время было интересное. Начало и конец рабочего дня у ученых …расплывчатые. Работали и по ночам. Желающие, на энтузиазме. То, что в институтах «понедельники начинались в субботы» знали до Стругацких.

Разрешили всем защищать кандидатские диссертации без диплома о высшем образовании. Потом запретили, но Яков успел. Через два года легко осилил докторскую. Сталин подарил своему любимому «атомному маршалу» «Победу», Национальный исследовательский ядерный университет «МИФИ» предоставил «Волгу», но Зельдович носился всюду на мотоцикле, часто с дамой на заднем сиденье. Шутил, что не зря родился Восьмого марта. Пять детишек от разных женщин! Неплохо? Яков ни от кого не отказывался и мечтал собрать однажды всех вместе. Была расположенность к актёрству. При вызове к трибуне взлетал, игнорируя ступени. Использовал анекдоты с одесским шармом. Шутил и одновременно учил. «Продавщице газированной воды вы никогда не скажете, без какого сиропа налить вам стакан воды – без вишневого или без малинового. Никогда не начинайте статью с того, чего вы не делали. Напишите, что сделано», В итоге на праздновании в честь звания академика, получил от друзей в подарок черную шапочку с надписью «академик» и плавки с надписью «действительный член».

Семён это знал и, вспомнив, улыбнулся портрету. Что делать, нужен человеку Учитель. Если с живым встретиться не получилось, пусть он будет кумиром. Иконой. Вот и тетрадь у Семёна, как у Зельдовича. Толстая. В ней выкладки, сомнения, наблюдения. Учиться у Гигантов не стыдно. В себе разбираться – тоже. Вынес из трудов Учителя многое. Например, то, что знания и компетенции, не дающие преимуществ перед современниками, штука приятная, но бесполезная. Прок от дипломов и общей эрудиции разве что в разгадывании кроссвордов под стук колес. В телеиграх для бездельников типа «Что? Где? Когда?». После получения высшего образования перед вами открыли сто дорог, но – только те, которые можно подмести. Умение и идеи ценней знаний будут. Лишь когда человек творец, он подобен Богу. Как Зельдович. Потребление без творчества, праздность – прямой путь к вырождению и порокам. Оно нам нужно? И свою истину, как Зельдович, стоит искать. Всю жизнь. Хотя бы, как говорится, «не истины, окаянной, ради, а абы не прослыть дураком». Ведь она «поэтичнее всего, что есть в свете, особенно в самом чистом своем состоянии; мало того, даже фантастичнее всего, что мог бы налгать и напредставить себе повадливый ум человеческий». Так у Достоевского (Дневник писателя).

В общем, «бей в свой барабан и дуди в собственную дуду!» («1001 ночь. Халиф на час»). Но – вернемся к трещинам. Самыми ценными для Семёна были долгие изогнутые «сколы». Чтобы такие найти, приходилось попотеть. От ползанья на коленях старые джинсы становились всё прекрасней и модней. Панкам, рокерам, хиппи и прочим изгоям и мятежникам шестидесятых на зависть. Колени Семёна покрылись сплошными ранами со струпьями нескольких генераций. Но дело того стоило. Чинил в очередной раз джинсы и наткнулся на странный уголок в кармане. Расшил, а там бумажка, совсем маленькая. Буквы микроскопические. Насилу разобрал. «Живущий под кровом Всевышнего пол сенью Всемогущего покоится..». Господи, это же весточка от прабабушки Марии Ивановны! «Живые помощи». Псалом девяностый от Давида из Псалтыря. Так Давид благодарил Господа за спасение от смертельной моровой язвы. Старушки давно нет, а её добрая душа по-прежнему с Семёном. Это третий уже её оберег. Два он нашел в старых рубашках, и вот теперь третий – в джинсах. Всюду вшивала, чтобы правнука сберечь. Поместил бумажку обратно. Не им положено, не ему забирать.

На круговых диаграммах, куда Семён помещал замеры трещин, уже чётко просматривалось «направление стресса». То, откуда Природа нанесла чудовищной силы удары по этим местам. Космос с его астероидами был не причём. Строгого направления снизу вверх не получилось. Канал, по которому дважды выбрасывались на поверхность потоки энергии, что дробили в щебень древние породы, имел наклон в сторону моря Лаптевых. Туда устремлялась и лучи-тропинки. Земной кратер Тихо! Чем корифеи будут на такое возражать? Но они не будут возражать. Не тот ранг у бузотёра. Пропустят, замолчат. Не должны тяжеловесы отзываться на каждый комариный звон. Семёну всё равно. Он искал истину, прежде всего, для себя. Как великий Зельдович. Масштабом Семёну до «атомного маоршала» далеко, но это не важно.

Стрекот мотора в небе. Кречетихи, внимательно высматривавшие на земле евражек, заволновались, понеслись на другой берег. Совсем небольшой чёрный вертолётик возник над Беенчиме. Семён присмотрелся, глазам не поверил. «Ми-1»? Такие в России не делают с 1965 года. Последние на материке списали в восемьдесят третьем. А этот еще в воздухе. И в ус не дует. Семён вспомнил, его верная «лягушечка» из тех же далёких советских лет. И ничего. Неплохо выкамаривает. Умели в СССР творить на совесть. Когда хотели. Теперь те технические чудеса сохранились, вопреки всему, только на Севере.

Семён подумал, что вертолет просматривает берега рек в поисках бивней мамонта, вытаявших летом из мерзлоты. Если бы машина присела, он бы показал пилоту огромный бивень на пойме. Внешне, неплохой. Но вертолёт дальше «лягушечки» не полетел. Сделал круг над ней и, показалось, Семёну, что-то сбросил рядом. Заинтригованный, Семён поспешил к вездеходу, недоумевая, чтобы это могло быть. А был это всего-навсего кусок картона с неровными краями и каракулями. Вроде тех, которыми играющие «ребёнки» исписывают в городах трансформаторные будки и заборы. Одним словом, кракозябры. Можно посмеяться, выбросить и забыть, но Семён к посланию отнёсся серьёзно. Вертолет летел откуда-то издалека, чтобы передать ему «это». Большие расходы должны иметь объяснимую цель. Вертя так и эдак странное послание, он рассмотрел в слитых кривулях наиболее вероятное слово из пяти букв. Смотрелось как: «уходи». Его прогоняют? Кто и за что? Понюхал картон. Слабый запах карболки (она же – фенол). Старинное обеззараживающее средство. На воздухе розовеет. Семён присмотрелся. Розового оттенка не разглядел. Чем написано? Тут интересней. Не карандашом, не шариковой ручкой. Синей краской. Может быть, масляной. Акрил? Картонка старая, но не расслоенная. Видно, хранилась в помещении, не на свежем воздухе под снегом.