Читать онлайн Триумфальная дырка бесплатно

© Павел Пушкин, 2024

ISBN 978-5-0062-9203-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В мокрых трусах и пьяных слезах я сидел на центральной набережной города Екатеринбурга возле плотины на берегу реки Исети. Рядом сидел мой друг Артём Андреич, который минуту назад выловил меня из этой самой Исети и теперь утешал и отпаивал водкой. Хотя всё говорило о том, что водки в тот день было итак непомерно много.

Почему-то меня слабо волновало то, что я только что чуть не утонул. Я бы, может, наоборот был бы рад такому исходу событий. Вся боль и истерика прошедших больных месяцев от этой близости смерти и непроизвольного выплеска адреналина вылезла наружу и печальным ядом изливалась из меня. Одиночество и ненужность, любовь, спущенная в канализацию, избитые надежды и бессмысленное унижение от человека, от которого по глупости и наивности ожидал нежности и добра.

Пятый месяц я, дурак дураком, переживал расставание с любимой женщиной. То, что женщина давно уже любима не только мной, но, в отличие от меня, взаимно, не утешало меня, наоборот, превращало мои унизительные чувства в нашинкованную капусту из сердечной ткани. Ну и пускай она давно счастлива и радостно спит с другим, улетела в отпуск в Крым с новым любовником и думать про меня не желает. Так мне и надо, нечего было обнадеживаться, с чего бы это мне быть счастливым? Всю жизнь сплошное одиночество и непонимание, а тут вдруг размечтался.

Я идиот-одиночка и всегда таким буду, моральный урод и деградант, и лучше вашего об этом знаю. Или почему, вы думаете, я уже который месяц давлю в себе эту гадину радикальным пьянством?

Всё рассыпалось в этом безумном мире. Бог если не умер, то уж точно ушел в бессрочный отпуск и предоставил людям возможность предаваться собственному безумию и самомнению. Любовь, которая казалась вечным счастьем, оказалась невротическим недоразумением длинной в несколько месяцев, которые кончились истерикой и метанием друг в друга предметов быта.

– Ты подонок! – кричала мне Кристина, выплескивая в лицо разливное пиво из стакана. – Ты нытик! Ты скучный!

Хотя скандал начался как раз с того, что выяснились её потайные шашни и свидания с другими мужчинами. В тот вечер она вывалила на меня всю ужасающую правду. Про свой донжуанский список из двадцати восьми бывших любовников, про свои измены и гордость за них, дескать, живу, как хочу; про отношения с женатыми мужчинами и про их жён, которые звонили ей и умоляли оставить их семью в покое, а она лишь нагло смеялась в ответ. Всё это размазывало об стену меня и мою картину мира с моими первыми в жизни серьёзными отношениями и отчаянием от их разрушения. Я не оправдывал свой моральный облик, но и не мог принять враждебную реальность, а только швырял в ответ пустые пластиковые бутылки из-под пива.

Ты не думай, милая. Я всё понял и покорно последовал за твоими словами, чего не сделаешь ради любимого человека. Впав в состояние эмоционального распада, единственной целью я видел стать ещё хуже, тварью дрожащей и нолём без палочки. Как говорил товарищ Мао, чем хуже – тем лучше. Если я – подонок, значит, я должен быть ликвидирован как класс. Возможно, именно поэтому пять минут назад я чуть не утонул в центре постороннего города.

Многие женщины жалуются, что все мужики – козлы и бабники. А я жалуюсь, что я – клинический однолюб и недобитый массовой культурой романтик. Даже затянувшийся курс лечения ударными дозами этанола не смог превратить меня в разнузданного циника. Я отчаялся разумно понимать этот мир. А счастливые рожи моих не столь замороченных соотечественников и нормальных членов общества лишь подстрекали к последовательной ненормальности и безумству. Но вряд ли кого-то, кроме меня, волновали все эти истерики.

Мой друг Артём Андреич решил отметить день рождения нетривиально.

– Не нужны мне ваши подарки, лучше поехали со мной в Екатеринбург! – объявил он.

Что поделать, Андреич любил Екатеринбург, его широкие проспекты и бурно кипящую жизнь большого города. А ещё, будучи студентом института культуры, который за моральный облик учащихся стоило бы назвать институтом бескультурья, он восхищался екатеринбургской театральной жизнью.

Желающих оказалось не так много, но в семь утра в субботний спящий город приехала наша убогая троица: Андреич, я и его подруга Лиза, миниатюрная восемнадцатилетняя дура в очках. Дура – потому что не придумала ничего лучше, чем притащить с собой целый рюкзак травы, которой в Екатеринбурге собиралась барыжить.

Утренняя неопределенность не давала ответов о смысле грядущего дня. После ночной и не вполне трезвой дороги хотелось есть и, чего греха таить, накатить. Пройдя через загаженный не одним поколением подземный переход, усыпанный пустыми бутылками, мы оглядели пустые улицы. В субботу в семь утра никого кругом не было, лишь редкие машины ошарашенно пролетали из прошлого в будущее.

По навигатору мы нашли неподалеку круглосуточный «Бургер кинг». Зябко поеживаясь среди утренней прохлады, мы направились туда. Казалось, что посиделки в утреннем пустом кафе нас ободрят и придадут сил. Как бы не так!

Кафе оказалось не только не пустым, оно было под завязку забито весёлой и шумной молодёжью, и все были пьяные. Оказалось, что молодые уральцы всю ночь колбасились в ночных клубах и теперь пришли подкрепить свои силы завтраком.

Я пошёл до туалета вымыть руки. Возле умывальника меня узнала поддатая миловидная девица:

– Привет, я тебя помню! Вы куда из клуба уехали?

На Родине в Тюмени я со своими поэтическими выступлениями и выходками, конечно, попадал пару разв местные СМИ, но вряд ли слава моя могла долететь до Екатеринбурга.

– Приятно, конечно, когда тебя помнят, но я уехал не из клуба, а из Тюмени, – объяснил я. – Мы всего двадцать минут как в городе.

– А, я тебя с кем-то перепутала, – засмеялась девушка. – Прости, чувак!

Девушка убежала и растворилась в толпе смеющихся людей. А я остался наедине с персональной кармой.

– За что «прости»? – намыливая руки, думал я. – Наоборот приятно, когда девушка обращает на тебя внимание.

Хорошая девушка, общительная и весёлая, не то, что сварливая и вечно всем недовольная Кристина. Даром, что пьяная. В конце концов, я в последнее время был день через день не краше. Вот так всегда: попадается хорошая девушка на моём безжизненном пути, а я то стесняюсь, то забуду обменяться телефонами, то просто уже лыком не вяжу. Зато как попадётся злая и циничная стерва, так тут же я растекусь в романтических соплях и ни о чём больше думать не смогу.

Артём Андреич чавкал бургером и созванивался скакой-то своей знакомой. Он всегда был человеком общительным и контактным, легко сходился с людьми и производил благодушное впечатление. У меня, к примеру, в Екатеринбурге был только старший брат, и отношения с ним были своеобразные.

Знакомая Андреича тут же позвала его на свой дебютный спектакль. Куда он и отправился, развевая среди промышленной архитектуры длинными волосами, оставив нас с Лизой в немотивированной озадаченности.

У нас же с Лизой культурной программы намечено не было. Я смотрел на неё и осязал вселенскую обреченность. А она ещё не знала, что я долбанутый на всю голову, и была полна энтузиазма. Меня же смущали её уголовные замашки.

Среди житейской бессмыслицы мы допили пиво и отправились гулять по бульвару. Начали открываться магазины, и Лизу каждые два метра неустанно клонило в них заходить и рассматривать товары.

– Пойдём туда, я хочу сумку посмотреть!

– То есть одной сумки травы тебе уже мало? – ворчал я.

Ситуация быстро стала меня нервировать. С моей магнетической способностью притягивать неприятности было небезопасно шариться по чужому городу в компании девицы, нашпигованной по уши травкой. Тут одними штрафами за распитие не отделаться, даром, что я тут был никак не замешан, попробуй потом объясни.

Когда Лиза завернула в очередной магазин, я облегченно махнул на неё рукой и отправился созидать собственную реальность. На углу выпил пива и пошёл смотреть город. Что я, магазинов с сумками что ли не видел?

Пылало раннее солнце, и город утопал в свете и июне. Старые жёлтые здания вперемешку с советскими угловатыми постройками источали тепло и солнечный свет, хотя даже они были не способны растопить пустоту внутри меня. Чужие улицы незнакомого города были дружелюбны и принимали меня в своё нутро. Кто я среди них? Пыль и случайное скопление атомов. Сверну сейчас в переулок и сгину навсегда, и мало что это будет значить для этих вековых улиц и не поколеблет ни единого кирпичика.

Бесполезно растрачивая время жизни, я дошёл до набережной и увидел идущую через забор притоптанную тропинку. Видимо, горожане облюбовали там потайной уголок для посиделок у реки. Купив бутылку пива, я перешагнул через забор и по омертвевшему песчаному склону спустился к реке.

Вода равнодушно рябила у моих ног. Вдали через мост пролетали из стороны в сторону машины. Несчётное металлическое множество, и в каждой едет кто-то, кому нет никакого дела до меня. Что я значу среди этих километров человеческой жизнедеятельности? Я никому здесь не нужен, и ни одна голова, выглядывающая из очередного автомобиля, ни на секунду не задумается обо мне. Здесь я могу, наконец, просто быть никем, исчезнуть и раствориться. Сделать то, чего мне так хотелось последние месяцы. Если я исчезну, вместе со мной исчезнет и эта боль, потому что некому больше будет её испытывать. Или, по крайней мере, эта вселенская боль отцепится от несуществующего меня и будет одиноко рыскать по усталой планете в поисках ничтожных душ.

Но одна культурно обогатившаяся голова всё же обо мне вспомнила. Пока я рассматривал в танцующей воде маршруты избегания судьбы, Андреич успел досмотреть спектакль и стал звонить мне.

– Ты зачем туда забрался? – засмеялся он, когда я вышел из своего укрытия на улицу и рассмотрел его силуэт, вытаптывающий проспект.

Андреич вообще имел свойство в любом настроении и состоянии выражать свои мысли и чувства смехом. Это мог быть смех радостного восторга, грустная усмешка или злобная ухмылка. Короче, до меня, нытика, ему было далеко.

– Учитесь плавать, учитесь водку пить из горла, – задумчиво глядя в реку, процитировал я ему последнего русского алхимика. – Понимаешь, Андреич, первая ступень алхимии называется произведение в чёрном. Это прижизненный опыт смерти и добровольное схождение в ад. Нужно растворить негибкую и тленную стихию земли и обратиться в стихию воды.

И мы пошли в супермаркет за водкой.

В то время я зачитывался разным мракобесием и оккультизмом: алхимией, средневековыми колдовскими трактатами. Все кругом были такие хорошие и современные, что я готов был есть младенцев и любить сатану, лишь бы не нравиться самодовольной общественности.

– А теперь что? – иронично спросил Андреич, когда мы вышли из магазина на улицу.

– А теперь мы проведём инициацию, – объяснил я, свернув горло неповинной бутылке.

Здравый смысл был у нас не в почёте. Все вокруг были слишком радостны, пафосны и напрочь лишены духовного измерения. Все давно пресытились обыденностью и умолкли, и тогда камни возопили к небу. Небо ниспосылало бунт, метафизический и беспощадный, и мы отправились бесчинствовать по распятым среди зданий улицам.

– А нас менты не загребут? – спросил Андреич.

– И то верно.

Пройдя мимо американского консульства, через дорогу мы обнаружили огромный мусорный бак. За этим баком мы и спрятались.

– Ну что, Андреич, давай стихи читать!

– Это ещё зачем?

– По-моему, концептуально: два тюменских поэта читают русские стихи на помойке напротив американского посольства. Геополитическая картина мира в одной отдельно взятой пьянке.

Андреич без особого выражения что-то прочитал. Может быть, Рыжего или Башлачева, я не помню.

Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Мой народ суров и немилосерден, в большинстве моих сограждан алкоголь порождает лишь подозрения в неуважении и желание выяснить отношения. А мы люди добрые, из нас в пьяном виде лезут стихи, песни и признания в любви к окружающему миру.

Американское посольство через дорогу подстрекало к выходкам. Несмотря на свои умеренные политические взгляды, я довольно быстро неумеренно накидался и побежал через дорогу.

– Сейчас обозначим нашу политическую линию, – объяснил я Андреичу, который не успел меня остановить.

Время было раннее, а сознание всё туманнее.

– Свободу Анджеле Дэвис! – принялся скандировать я, размахивая кулаком, даром, что Анджела Дэвис уже лет пятьдесят как на свободе. – За нашу и вашу свободу!

Артём Андреич, в отличие от меня, вместо того, чтобы весь день жрать пиво, как человек ходил с утра в театр, поэтому куража моего не разделял.

Опасаясь, как бы сотрудники посольства не вызвали полицию, он схватил меня в охапку и поволок в какой-то переулок. Там мы выпили ещё и закусили плавленым сырком за десять рублей. Как подлинный метафизик я увидел в этом глубинный смысл и запретил Андреичу покупать закуску дороже.

Солнце безжалостно доползло до зенита, когда мы с Андреичем вышли по оживленной улице к набережной. Уже была выпита бутылка водки, съеден один на двоих плавленый сырок и утеряна моя сумка решительно со всеми документами. Неплохой финал для только начавшейся поездки.

Мы бухнулись на скамейку и допили остатки. Андреич был солнечно счастлив и радостно хлопал себя по животу. Я был зол и мрачен. Завтра предстояло возвращаться домой, а сумка с документами, книжкой из библиотеки и нательным крестиком была безвозвратного утрачена на просторах этого незнакомого и немаленького города. С крестиком оно вышло даже символично. Было бы непростительной наивностью думать, что я в этой жизни ещё мог быть угоден Господу Богу.

Нужно было как-то дотянуть до вечера, чтобы мой брат, живший в Екатеринбурге, забрал нас после работы к себе домой. Борьба с силами гравитации и произволом здравого смысла проходила с яростным стоицизмом.

Внезапно из-за угла показалась Лиза. Сложно сказать, кто из нас более удивился встрече. Тесен мир: даже в таком большом городе никуда от неё не деться.

– Уже нажрались? Вот вы алкаши, – занудела Лиза.

С другой стороны, можно было понять её удивление, поскольку на часах было от силы два часа дня.

– Знаешь, что я понял? – лукаво ухмыляясь, объявил Андреич. – Что я безумно тебя люблю и хочу от тебя детей.

– Вы сколько уже выпили? – спросила Лиза, поглядев на пустую бутылку и по самые зенки залитого меня. Она не знала, что у Андреича в сумке лежал ещё один пузырь.

Почему-то наше пьянство беспокоило её куда больше, чем её собственная торговля травой, которая ещё утром наполняла её рюкзак. А вы думали, она весь день достопримечательности осматривала?

Артём Андреич лучился счастьем. Ну а чего бы ему не быть счастливым? Лето, день рождения, молодость и молодая девица рядом. За компанию со мной что ли мучиться безысходностью? Проще было бы мне за компанию обрести счастье. Но как-то не выходило.

Опять у всех кругом всё хорошо, и все молодцы, что бы они ни делали, хоть водку пили, хоть травой торговали. А я пригоден лишь к тому, чтобы напиваться и страдать из-за женщины, которой я ни капельки не нужен, и которая ездит не со мной в Екатеринбург, а с новыми любовниками в Крым. Опять эта чернуха в голову полезла! Проклятая Кристина, что я тебе сделал, что ты оккупировала мой мозг и не хочешь оттуда выметаться?

Я обречённо повернулся к реке. Учитесь плавать, алхимики, какой бред! Который месяц я пытался уйти от самого себя, зарыться в книги, забухать, всё, что угодно, только не признать и расписаться, что я пожизненный неудачник, всегда таким был, и другого пути не предвидится. Вот и к чему это всё?

На другом берегу мужик удил рыбу. В реке плавали уточки и наперебой крякали.

– Сейчас я вам покажу, какой я гладенький, – зло подумала моя пьяная голова.

В древнегреческих дионисийских мистериях практиковался переход из земли в воду, когда выезжала колесница Нептуна, напоминающая лодку. Такая колесница должна была знаменовать переход из твердой и негибкой стихии земли к плавной и бесформенной стихии воды. О чём-то похожем думал я, стоя на берегу. На земле приходилось слишком тягостно, и мне было уже не так уж важно, куда отсюда сбежать: в воду, в потусторонние миры, на Марс, хоть куда, только бы убежать от этой беспросветной чернухи в голове. Попробовал сбежать в другой город, но голова с Кристинкой внутри сбежала следом, и безжалостный образ бывшей девушки черной меткой язвил моё бесславное чело.

Без лишних рассуждений, я скинул с себя джинсы и футболку с черепом. Андреич не успел меня остановить.

– Чем я хуже уточек? – крикнул я и с разбегу плюхнулся в воду.

Стояла жара, и вода ласково окутала меня своими тёплыми волнами. То, что в Исеть сливаются все сточные воды такого промышленного гиганта как Екатеринбург, меня не смущало. Лучше в самой грязной реке, чем со всеми ними на одной протухшей земле!

– Я уточка, кря-кря! – радостно резвился я в воде, хотя всех уточек давно уже распугал.

Артём Андреич насмехался на берегу и снимал меня на телефон. Лиза была в шоке и непроходимом недоумении.

– Саныч, давай вылезай! – кричал мне Андреич.

– Чего я там на вашей земле не видел?

Я решил отплыть подальше, и тут вал течения сбил меня с равновесия. Меня накрыло с головой, и я нахлебался отравленной воды. В пьяном виде сопротивляться течению я не мог, и меня с неотвратимой силой понесло течением за мост.

– Андреич, сделай что-нибудь! – испуганно закричал я.

Но берег был слишком далеко, Андреич протягивал мне руки, но не мог до меня дотянуться, и скорее я должен был протянуть ноги. Рыбак на другом берегу что-то кричал мне, но я его не слышал. Прохожие с моста потешались надо мной и снимали на телефоны. Уж точно скорее я прославлюсь не литературой, а пьяными выходками.

Река долгая, пока я протрезвею, куда меня, обессиленного, утащит течение? За город? До самого Тобола, или куда там Исеть впадает? Где меня потом искать и подбирать?

Меня уже унесло под мост и тянуло дальше. Ближе к берегу из реки торчали деревянные плотины. Собрав последние силы, я прыгнул в сторону самой ближайшей и, разодрав в кровь все руки, сумел обхватить её. Более унизительной ситуации не придумать: сидеть в одних трусах под мостом на плотине в центре города без какой-либо возможности выбраться на берег. А одежда моя тем временем осталась метров за двести отсюда. Но, по крайней мере, меня больше с непреодолимой силой не уносило течение.

Что было делать? Я сидел посреди реки под мостом, вокруг течение, а до берега несколько метров. Покричать, чтобы вызвали спасателей? Но спасатели передадут меня с рук на руки в полицию.

Развернувшись на плотине, я посмотрел в сторону берега. До него было несколько метров. Надо было отпрыгнуть хотя бы на пару метров от течения к мелководью, чтобы достать ногами до дна. Вероятно, это был единственный выход. Я сидел и усиленно соображал. А вдруг не поможет, и меня снова унесёт течением? Больше на пути уже можно будет не встретить спасительных плотин, и ничто уже меня спасти не сможет. Рисковать я никогда не любил, но бывают моменты, когда ничего другого не остаётся. Оттолкнувшись от приютившей меня плотины, я прыгнул к берегу и бултыхнулся в мелководье. Сбил в кровь колени, но, по крайней мере, остался в городе, а не был унесен течением за тридевять земель.

Пьяный, мокрый, в одних трусах и с содранными коленками, я стал выбираться из-под моста. Интересно, через сколько секунд меня арестуют после того, как я выйду на улицу? Предстояло ещё пройти через два переулка до набережной, где была оставлена моя одежда. Потерять сумку с документами – ещё полбеды, но потерять и последнюю рубашку было смерти подобно.

Через прибрежную парковку, чудом не получив по башке от суровых уральских водителей, я вывалился на улицу. Мало того, что пьяный, так теперь ещё в одних трусах и с разбитыми коленями, я похромал к набережной, стараясь как можно меньше думать о том, как всё это выглядит со стороны. Прохожие изумлённо провожали меня взглядами, и мой внешний вид вполне соответствовал моему состоянию.

Чем хуже, тем лучше, товарищи! Да, милая, ты была права. Нечего тебе делать с таким недоразумением, как я. Теперь я объективно был хуже всех. Кругом километры городской агломерации, вокруг миллионы других мужчин, и я хуже любого из них. Даже самый подзаборный бомж хотя бы во что-то одет.

Андреич удивленно расхохотался, когда, перейдя на светофоре дорогу, я, как сломанный робот, направился в его сторону. Вечно все веселятся, когда у меня горе.

Мокрым не было смысла надевать сухую одежду, но и разгуливать в полуголом виде в центре города небезопасно. Чтобы не смущать прохожих своим внешним видом и не напрашиваться на арест в обезьянник, я свернул на аллею. Там я, обессилев, повалился в траву сушиться на солнышке возле памятника с надписью «Культура объединит людей».

Подняв голову, я с удивлением выяснил, что спал за столом в какой-то пиццерии. Оказалось, что Андреич решил не искушать судьбу и позвонил моему брату. Брат от греха подальше уволок нас с глаз людских и теперь сверлил меня сердитым взглядом.

Андреич пытался отпаивать меня кофе и приводить в сознание, но ничего у него из этого не выходило.

– Не хочу я твой кофе, дай лучше водки, – отмахивался я.

– Ты мало выпил ещё за сегодня? – прикрикнул на меня брат. – И так опозорился на весь город, мало тебе?

Я снова обреченно повалился на стол. Не для того я доводил себя до бессознательного состояния, чтобы снова приходить в сознание и выслушивать нотации о моём моральном облике.

Зато брат всю жизнь был нормальным, аж пёрла из него всю жизнь нормальность, как от меня перегар. И девки его любили. С детства всё было так, как захочет он. Брат всегда был старше и сильнее, и всякое несогласиес ним с малых лет каралось мордобоем и криками. Не важно, просто я перегрел суп на обед или ему понравилась какая-то моя вещь, и ему вздумалось у меня её отнять. Необузданный нрав брата всегда выливался в агрессию. Он и во дворе, и в школе со всеми передрался, но был убежден, что все кругом его сами провоцировали. Зато теперь вырос и работал на хорошей работе, на машине ездил и от одиночества никогда не страдал. Хорошая самооценка – хорошая жизнь.

– Прошли ваши времена, сударь, – зло думал я в столешницу. – Вот сбегу и всё равно напьюсь.

Через пару недель отец спросил меня о поездке. Много лет назад он сам учился в Екатеринбурге, теперь интересовался, как изменился город его молодости с тех пор.

– Как отпраздновали? – спросил отец.

– Нормально, по городу погуляли, – расплывчато ответил я.

Не мог же я откровенно рассказать, как всё было. К чему расстраивать отца?

– Странные вы, вот мы в вашем возрасте на день рождения ездили на шашлыки, на речку купаться.

– На Исеть? – спросил я.

– Да какой дурак в Исети будет купаться? Туда все уральские заводы отходы сливают!

Я не стал рассказывать отцу об одном известном мне дураке.

Брат сказал, что отвезти нас к себе не может, ему нужно было куда-то ехать по работе. Мне же в таком виде гарцевать перед лицом общественности было верной дорогой в отдел полиции. Чтобы скоротать время, мы решили пойти кататься на метро.

– У тебя, надо сказать, на роже написано твоё состояние, – обнадёжил меня Андреич.

Я достал смартфон и посмотрел во фронтальную камеру. Заплывшие зенки и красный нос, как у деда Мороза. Образ жизни и состояние, действительно, считывались невооруженным глазом.

– Не пакет же мне теперь на голову надевать, – отмахнулся я.

Всегда со мной всё не слава богу. В школе я был для всех зануда, ботаник и книжный червь. Теперь я, наоборот, слишком на всю голову больной и непомерно разнузданный. Один брат всю жизнь был молодец.

Мы купили в метро жетоны и пошли к эскалатору. Дежуривший на станции сержант провожал меня подозрительным взглядом, но я, собрав волю в кулак, умудрился пройти через турникет по относительной прямой, а не по привычной пьяной спирали.

– Куда поедем? – спросил Андреич.

– Не знаю, поехали на Уралмаш, – я от балды назвал единственный известный мне район. – Там, по крайней мере, моя физиономия будет смотреться более органично.

Уралмаш слыл с советских времён суровым рабочим районом. Хотя на пролетария в своей футболке с черепом и алхимической пентаграммой я слабо походил.

В вагоне планировал привычно вырубиться, но Андреич достал из сумки водку. Он был добрее брата, и ею со мной поделился. Градус тут же пополз вверх, и я ободрился духом.

Напротив, читая книжку, сидела удивительная девушка в мини-юбке с крашеными волосами, переплетёнными синими фенечками. Кажется, она была неформалкой. Странный, но невероятный магнетизм исходил от неё. От меня же исходил лишь двухдневный перегар и злоба на весь мир. К чему было это пересечение таких разных планет, да ещё и глубоко во чреве земли? Такая поразительная девушка, и на её фоне такой жалкий и ущербный я.

Я покосился на Андреича. Он тоже задумчиво и печально смотрел на девушку. А она читала книжку, и никакого дела ей до нас не было. Это было справедливо. У неё должна быть своя жизнь, и там не место всем этим недоразумениям. Там должны быть весёлые будни, добрые и адекватные друзья, хороший и любящий мужчина рядом. А не вот это вот всё, сидящее в метро напротив.

Эх, Андреич, Андреич, зачем мы ходим по этой постылой планете? Какой смысл пить водку, страдать, писать дурацкие стихи и песни, когда на свете существуют такие удивительные женщины, и можно просто быть с ними рядом, дарить им счастье и самим светиться счастьем от этого? Какая же бессмыслица вся наша жизнь, когда понимаешь, что эта жизнь могла бы быть совсем другой, в Екатеринбурге и рядом с такой женщиной. И какая безнадега понимать, что никогда у тебя такой женщины не будет. Как же так вышло, что я родился не на Уралмаше, и мы теперь не ходим с ней по одним улицам?

Девушка поднялась, подошла к выходу и остановилась рядом со мной. От неё веяло жизнью и солнечным светом. Как это оживляло меня, привыкшего уже который месяц дышать промозглой смертью. Наверное, в этот момент все эти малоосмысленные вращения земного шара ось набекрень обрели для меня хоть какой-то смысл.

– Девушка, вы такая красивая! – вздохнул я, стараясь не дышать на неё.

Не было в этом никакого умысла, и ничего мне от неё было не надо. Это был вопль восторга, жалкая попытка уместить возвышенное восхищение в какие-то банальные слова. Она взглянула на меня и улыбнулась. Кажется, она правильно всё поняла.

– Спасибо, – добродушно сказала она и посмотрела в мои поплывшие зрачки.

Наверное, это был первый за долгие месяцы тёплый и человечный взгляд. Она одна не осудила меня, и моя внутренняя боль затрепетала, плавясь под этим мимолетным взглядом. Девушка пригвоздила меня взглядом к сидению, а в душе моей лились слёзы от того, как же уродлива моя жизнь, в которой никогда не будет ни человеческого тепла, ни заботы, ни любимых глаз. Отворились двери, и девушка вышла из вагона, навсегда превратившись в воспоминание в моих больных мозгах.

Я задумчиво накатил ещё водки. Зачем я всю жизнь схожусь со злыми истеричными стервами, которые кричат на меня матом, а потом одним махом разменивают на новых любовников? До чего они довели меня, что доброе слово и ласковый взгляд от посторонней девушки я воспринимаю как непозволительную роскошь и растроган как ребёнок? Какой смысл после этого жить с кем-то, да и вообще жить?

Озадаченный Андреич тоже потянулся за бутылкой.

– Видел, какая? – спросил я.

– Да, классная, – вздохнул Андреич. – Это тебе не Лиза с портфелем травы.

А, с другой стороны, зачем такой хорошей девушке такой невротичный и пьющий я? Какая несусветная пошлость ставить нас рядом. Зачем уродовать её судьбу мной? Удивительная, хорошая, я не знаю, как тебя зовут, но да хранит тебя Бог! Проживи эту жизнь счастливо, иначе этот мир будет вовсе лишёнсправедливости, и его полагалось бы уничтожить. Тебе нельзя быть несчастной. Если ты не будешь счастлива, я никогда больше не смогу верить в Бога. Может, Он и мир-то создавал для тебя?

Брат подобрал нас с Андреичем, приехав на машине. Лиза каким-то образом оказалась уже у него дома.

Всю дорогу брат возмущался и митинговал о моём моральном облике.

– Это надо же так напиться! Выпил, так будь человеком! Что в семнадцать лет ведешь себя как идиот, что в двадцать.

Я с ним не спорил. Как будто самые весомые аргументы могли поколебать его самоуверенность. Тем более, у меня их не было.

Приехав к брату, я тут же изнуренно повалился на диван и уснул. Судя по тому, что доносилось до меня сквозь сон, они достали оставшуюся у Лизы траву и принялись её курить.

Меня начинало отпускать и потряхивать. Чтобы не стало плохо, я периодически просыпался и просил водки.

– Ты и так алкаш, хватит тебе водки, – зло осаживал меня брат, пыхтя бульбиком.

Всё, как всегда: если я выпил водки, то я – моральный урод и подонок рода человеческого. А что бы они ни делали, пусть даже курят наркотики ночь напролёт, они всё равно отличные ребята и нормальные члены общества.

На этой планете и спустя тысячелетие ничего не произойдет. Всё как у Блока: умрёшь – начнёшь опять сначала, и повторится всё, как встарь. Нормальные люди будут упиваться собственной нормальностью. Такие как я будут распадаться на атомы. И никто в этом не виноват, природа бытия такова. Я давно не обвиняю ни в чём людей, они просто принимают правила игры и живут по законам этой планеты. Они куда более правы, чем я. Кто сильнее, тот и прав. Слабый будет перемолот беспощадными жерновами бытия. Ницше был слишком примитивен, когда сказал, что человек – это то, что нужно преодолеть. В итоге был преодолён он сам. Преодолеть нужно само бытие, вязкую стихию земли, способную задушить в собственных объятиях и превратить в перегной всё самое высокое и небесное. Человек рождён из говна и в говно превращается. И только тесными вратами можно выйти из этого причинно-следственного безумия. Но где найти эти врата?

Что со мной будет дальше? Может, по пути в ночную круглосутку я поймаю нож в спину в пьяной подворотне? Может, глухой ночью на пустой холодной трассе меня собьет летящая фура, когда я буду пробираться автостопом без внятной цели в очередной город? Может, просто в очередной трясущей абстиненции не выдержит и остановится изнурённое сердце? Ничего я не знаю, ничего не чувствую и не хочу.

Но единственное, что мне захочется вспомнить перед окончанием всей этой безумной и странной истории, это тот единственный добрый взгляд на глубине нескольких метров на станции метро «Уралмаш».

Бердяев в пандемию

Утренний автобус напоминал летящий в пространстве пчелиный улей. Несмотря ни на какие ограничительные меры из-за пандемии коронавируса, он был забит до отказа. Если всем самоизолироваться, то кто же будет тогда работать? Граждан в транспорте волновало не столько соблюдение социальной дистанции, сколько разительная дистанция между богатыми и бедными. А также дистанция до следующей зарплаты.

Когда надо платить ипотеку, а дети неумолимо хотят кушать, остаётся идти каждое утро на работу. Среднему горожанину проще переболеть один раз коронавирусом в своей законной квартире, чем, будучи здоровым, быть выставленным на мороз за неуплату по кредиту.

В автобусе творились повседневная толкотня и ярость неудовлетворённости жизнью. Среди толп трудящихся струился нерезиновый кондуктор.

– За проезд передаём! – кричала она, предупреждая зайцев, чтоб основательней прятались и притворялись спящими.

На очередной остановке в автобус вломился помятый бытом и вечностью похмелья кадастровый инженер Булкин.

– Масочку надевайте! – устремилась к нему кондуктор.

– Нет у меня маски, дома забыл.

– Я вас тогда обилечивать не буду, выходите из автобуса!

Автобусу не было дела до внутриутробных склок, и он неумолимо тронулся в путь.

– Надевайте маску или выходите! – наседала кондуктор.

– Да это же рабство какое-то! – Булкин с возмущением оглядел сограждан, призывая в свидетели. – Все покорно разодели намордники, как на маскараде! Вы, между прочим, нарушаете мои права, вы знаете, что это самоуправство? За это статья есть!

– Тогда я вызываю полицию!

– Правильно, вырастили нацию стукачей и Павликов Морозовых, – не унимался Булкин. – Это я на вас полицию вызову и заявление о самоуправстве напишу!

Пассажиры не оценили рвения Булкина в борьбе с системой.

– Вы чего на человека кричите? – заорала на него дородная пассажирка с сумкой наперевес. – Какое ещё самоуправство? Это разве каприз кондуктора, что ли? Правительство приказало носить маски, вот и носим.

– Да такому правительству морду надо набить за такие решения! – не смутился Булкин. – Если им так надо, чтоб я маску носил, пусть мне компенсируют её покупку. Дерут с простых людей. Ворюги, честное слово. Гнать надо такую власть!

– О, проснулись предательские голоса, – заворчал позади предпенсионный школьный физрук Иван Палыч. – Новую методичку в американском посольстве получил про маски? Зажрался народ и ничего не ценит. Почём нынче Родина, сынок? Сколько вам Госдеп начисляет за такие разговоры?

– А разве за нелюбовь к власти ещё и деньги платят? – у Булкина от удивления округлились глаза. – Да если бы мне за это ещё и платили, я же только счастлив бы был! Не подскажете адрес этого вашего посольства? А то ненавидишь правительство бесплатно и от чистого сердца, а так ещё денег дадут, красота! А вам, дедуля, телевизор надо поменьше смотреть, он зомбирует и разрушает нервную систему.

В автобусе стал раздаваться нервный гул, отделяющий зрителей федеральных каналов от слушателей столичного радио.

– Ничего он не разрушает, это вам лишь бы разрушать страну! – топнул ногой Иван Палыч. – И так американцы с вашей пенсионной реформой меня оставили без пенсии, мало вам? А ну выходи из автобуса!

– А в кремле разве американцы сидят и проводят реформы? – впал в недоумение Булкин.

Так бы и продолжался этот вздымающийся гвалт и спор «купленных» с «зомбированными». Негромкая женщина у окна достала из сумки лишнюю маску и сочувственно протянула Булкину, лишь бы чем-то его заткнуть.

Спор западников и славянофилов сильно деградировал со времён Белинского и Достоевского и скатился к полуматерным перебранкам «кремлеботов» и «агентов Госдепа». И все друг друга ненавидят и считают купленными и зомбированными. Точки зрения может быть только две: моя и неправильная, а кто не согласен, тот либо предатель, либо дурак. Свобода слова превратилась в свободу ненависти и хамства.

Хотя и за тем, и за другим стоит обычный инфантилизм, ещё Бердяевым в эмиграции постигнутый. Одни надеются, что придёт добрый царь, который наведёт порядок и накажет злых бояр, другим кажется, что достаточно объявить об абстрактном западном выборе, и тут же расцветёт демократический рай.

Но так ли это важно, под какими флагами будут ненавидеть всех вокруг, плевать на законы, пилить бюджеты, уходить от налогов и давать взятки? Правовое государство никому ещё с неба не упало, к нему нужно прийти, и прийти порой через мучительные поражения. Мало кто, увы, помнит, что в двадцатом веке в споре западников и славянофилов победили большевики.

Благо, любой путь имеет и конец, в том числе и путь на работу. Остановки одна за другой вымывали людскую стихию из автобусного нутра. Как в той песне, каждый пошёл своей дорогой, автобус пошёл своей. Правда через две остановки надорвался от неизбежностей жизни и заглох, приняв на себя шквал аполитичной ругани водителя.

Корпоративная этика

В то время на работе у меня была в целом неплохая репутация. Не сказать, чтобы, таким уж я был ценным работником, но приемлемо: меня считали не лучше и не хуже других.

Это не потому, что я вдруг сделался паинькой. Просто я понял, что какие-то особенности своего образа жизни лучше оставлять за пределами офиса. Всё равно в свободное время, так или иначе, я успевал колбаситься с друзьями, пить пиво и петь песни, но с девяти до шести часов нужно было сидеть в офисе за компьютером и изображать интеллигентного человека.

А мотивация была, поскольку работа была необременительная и несложная, а платили за нее очень даже хорошо. Для молодого юриста, без опыта и только закончившего институт, я бы даже сказал, неприлично хорошо. Но у любой медали есть и другая сторона. Поскольку у меня появились деньги, после работы можно было посещать любые бары и кафе, не особо переживая, во сколько это обойдется.

Тем не менее, хорошей жизни я не ценил, на работу хронически опаздывал, косячил, но доброе начальство или ничего не замечало, или делало вид, что не замечает. Только мой бывший однокурсник Яша, видя периодически мою помятую физиономию, всё понимал и радостно ухмылялся. Он еще в студенческие времена любил посмеяться над моими выходками. Но это свой человек, для него мой неуклонно прогрессирующий алкоголизм новостью не был.

Рядом со мной за соседним столом сидела девушка Аня, которая была невыносимо прилежной и правильной. Поэтому, когда я являлся на работу с опозданием на час, она смотрела на меня чуть ли не как на преступника. Хотя, казалось бы, какое ей дело до моей дисциплины, а точнее, ее отсутствия? Если ты видишь мир определенным образом, это совсем не значит, что все остальные должны видеть его таким же и тем более соответствовать твоим представлениям.

Но если судьбу слишком долго искушать, она становится капризной. В двадцатых числах декабря в наш офис пришел директор Егор Сергеевич. На директора он был похож не особо, был ещё очень молод, лет на пять старше меня, высокий и худой, как палка. Когда я пришел на собеседование, он произвел на меня впечатление вчерашнего ботаника, смотрел на меня злобными глазками и высоким, почти детским голосом задавал вопросы, слабо относящиеся к юридической профессии. А потом по ходу жизни оказался вполне доброжелательным интеллигентным человеком.

Но дело не в том. Заявившись к нам в офис в приподнятом настроении, он подошел к столу руководителя отдела и объявил всем:

– Уважаемые коллеги! Приближается, как вы все понимаете, новый год. Двадцать девятого числа мы празднуем его здесь. Закажем еду, поставим столы и будем отмечать. В связи с этим у меня к вам два вопроса: все ли присутствуют, и кто что пьёт?

Коллектив возбужденно зашушукался и засуетился, а я как-то сконфузился. Мог бы, конечно, и озвучить свои предпочтения, да как-то было неловко. Остальные, видимо, испытывали нечто подобное, коллектив был молодой.

– Ну, так что? – спросил Егор Сергеевич. – Водка? Вино? Коньяк?

– Просто сок, – засмеялись девчонки.

Парни неодобрительно загудели. Егор Сергеевич переглянулся с начальником отдела и посмеялся.

– Тогда я предлагаю так. Пустите по столам листок бумаги, пусть каждый напишет, что он будет, если вы стесняетесь. Потом передадим Надежде Федоровне, она будет заказывать. Согласны?

Компромисс был единодушно принят.

– Тогда до двадцать девятого числа, – сказал директор и ушел.

Было о чем подумать. Раньше я на корпоративах никогда не бывал, поэтому слабо понимал, как же это будет выглядеть. Знакомые рассказывали, что такие мероприятия в других фирмах проходили регулярно, я уж думал, что мы такого счастья и не дождемся. Опять же, перспектива напиваться прямо на глазах у начальства казалась мне сомнительным удовольствием, но и культурно потягивать вино с квазиприличной физиономией и что-то жевать тоже представлялось скучным.

По пути домой мы с Яшей обсуждали, как бы нам хотелось всё это провести.

– Я коньяк буду пить, – говорил он. – А ты, Паша, нажрешься опять?

Вот всегда он подкалывал! Хотя на самом деле еще в институте на всех пьянках именно Яша больше всех напивался, я же, наученный горьким опытом, так или иначе сохранял человеческий облик.

– Да как-то не хотелось бы позориться перед начальством. – ответил я. – Потом уже можно будет продолжить в неформальной обстановке. Давай вместе только сядем за один стол, я же в коллективе кроме тебя ни с кем не общаюсь. А то, как усядусь с Аней какой-нибудь, так от тоски точно напьюсь.

– Давай, я за.

Было только неясно, стоило ли рассказывать о грядущем корпоративе Кристине. С учетом ее параноидальной ревности, это мероприятие могло обрасти таким количеством воображаемых измен и аморалки, что я бы устал отмазки сочинять. Хотя, говорю же, кроме Яши я почти ни с кем на работе и не общался.

В то же время я ещё не знал, что Кристина, ревнуя меня к каждому столбу, сама себя не считала связанной какими-то обязанностями и запретами, гуляла с кем хотела и когда хотела, и не думала отчитываться. Скорее, даже гордилась таковым образом жизни свободной женщины, живущей как хочется. Откуда ж я знал, что в своей ревности некоторые судят о других по себе.

Подумав, говорить Кристине я ничего не стал, не хватало еще за пару дней до нового года разругаться. А то планировали совместное празднование, к ней друзья собирались приехать. Была надежда, что хотя бы при друзьях она себя будет прилично вести и обойдется без своих истерик.

Двадцать девятого числа работать мало кому хотелось. Кажется, не занимался делами практически никто. Начальник отдела Сергей нас иногда подпинывал, но не так уж чтоб настойчиво.

Яша опять заигрывал с девицами и шутки шутил. Некоторые шутки даже были смешными. Девушки надели более-менее праздничные наряды и накрасились, поэтому приходилось периодически на всю эту красоту коситься.

А я сидел в интернете и читал статьи. В то время я увлекался философией традиционализма, и она занимала меня куда больше, чем составление процессуальных документов.

И только Аня слева от меня только и успевала строчить один документ за другим, таскать руководителю на подпись и смотреть на коллектив как на врагов рода человеческого.

Некоторые начали отмечать еще с обеда. Когда я пришел в столовую, за одним из столиков сидели сотрудницы бухгалтерии и употребляли коньяк. Одной из наших сотрудниц они тоже предлагали подлить в кофе, но та отказалась. А мне не предложили. Хотя не уверен, что мне очень уж понравилось бы пить в столовой коньяк с подпитыми женщинами, годящимися мне в матери.

После обеда прекратили уже даже изображать работу. Тем более, пришла завхоз и мобилизовала мужскую часть коллектива двигать столы, таскать пакеты с едой и коробки с алкоголем. Девушкам же поручили накрывать на стол, резать фрукты и раскладывать наборы одноразовой посуды. Безграмотные люди, никому не пришло в голову начать выпивать в процессе приготовлений, оно бы очень недурно повлияло на всеобщее настроение.

Часов в пять пришел Егор Сергеевич и прочее высшее начальство, всех, наконец, пригласили к столу. Сотрудницы бухгалтерии, отмечавшие с обеда, были уже изрядно на рогах, в связи с чем разговаривали они раза в три громче, чем стоило, отпускали недвусмысленные шутки и сами же над ними хохотали.

Как ни планировали мы с Яшей сидеть вместе, достались мне не самые желанные соседи. Слева и напротив меня сидело начальство, а справа по иронии судьбы Аня и моя староста Маша, которая тоже работала у нас. Девушка она была неплохая, очень умная и в той же степени скучная.

Предполагать веселые разговоры было в высшей степени наивно. И пока Яша веселился в противоположном углу, окруженный девицами и другими парнями, мне оставалось только в невеселой обстановке прибухивать, благо бутылок под рукой хватало. Пил я красное вино, жевал шашлыки и слушал всякие глупости, которые обсуждали люди вокруг меня. Но это ж начальство, не будешь же встревать в разговор, надо любезно поддакивать! А их, кажется, кроме юридических вопросов и перспектив тех или иных судебных разбирательств ничего в жизни не интересовало, если они даже на праздничном банкете только о том и разговаривают.

– Устал я уже от этих проектов по ОСАГО, – жаловался начальник Сергей.

– Ничего, нужно доделать. Сейчас по разбирательствам у мировых судей эффективность упала, заказчик недоволен, – отвечал Егор Сергеевич.

Сохраняя субординацию, начальство растягивало один бокал вина на все мероприятие. Был бы я карьеристом, такому расположению за столом можно было бы только радоваться: бери и наводи мосты, налаживай неформальный контакт с начальством, стараясь произвести впечатление и блеснуть знаниями. Однако, карьеристом я не был, подход к работе у меня был простой: лишь бы платили какие-никакие деньги и особо не дёргали. Дурак был.

По мере праздника разница между пьющими и непьющими становилась всё более разительной. Трезвые коллеги это ощущали и один за другим находили повод и потихоньку расходились-разъезжались по домам. Зато я, наконец, смог подсесть к более интересной компании.

– Паша, давай выпьем! – обрадовался мне Яша. – Зачем ты вино пьешь? Давай пить коньяк!

Не обращая внимания, что в стакане у меня еще оставалось вино, он плеснул мне туда коньяку и поднял стакан. Коктейль получился отвратительный, но что было делать.

Директор в другом конце стола продолжал что-то обсуждать с нашим начальником Сергеем.

В углу офиса главный бухгалтер, полная женщина лет под пятьдесят, в пьяных слезах о чем-то жаловалась своей помощнице, та пыталась ее утешать.

Аня, оказывается, по ходу вечера тоже накидалась и теперь раскатисто хохотала и бурно болтала с Глебом, тоже такой пареньу нас работал. Весёлый чувак, правда, по слухам, увлекался курительными смесями. Идеальная выходила партия для правильной Ани, тем более, как я понял, у неё был молодой человек, и корпоратив грозил адюльтером.

Просто сидеть за столом становилось невыносимо. Наученный студенческим опытом, я подключил колонки, врубил на компьютере музыку на полную громкость, и коллектив, не сговариваясь, бросился танцевать. Главный бухгалтер, заслышав музыку, тут же утерла слезы и, забыв о своих огорчениях, бросилась танцевать с молодежью под песни группы «Ленинград».

Картина складывалась психоделическая. На весь офис орали матерные песни, трудовой коллектив с бухгалтершей по центру радостно скакал под музыку, а за столом как ни в чем ни бывало сидели директор с начальником отдела и непринужденно обсуждали тонкости юридической практики. А я что? Я только когда трезвый спокойный и воспитанный. Выпив, я и песни петь могу, и танцевать, и перформансы устраивать.

Правда, раз уж я взялся ставить музыку, приходилось бегать к компьютеру и переключать песни. Но мне и карты в руки. Беспрерывно скакать под быстрые песни надоедало, да и выпившим людям, разумеется, хотелось сокращения дистанции в общении. Поэтому я побыстрее нашел медленную песню.

– Белый танец, дамы приглашают кавалеров, кавалеры дам! – к всеобщей радости объявил я.

Коллектив у нас был в основном женский, поэтому можно было и выбирать. Махнув стакан вина, я пригласил девицу по имени Ксюша, которая сидела напротив меня. Чего-то мы там разговаривали, но это всё обычные разговоры ни о чем. К празднику Ксюша надела красивое платье и оросила себя духами, поэтому держать ее за талию было приятно. Видимо, не зря я Кристине не стал ничего говорить, а то как это все объяснишь потом?

Хотя, пусть я и был датый, но к тому времени сделался убежденным однолюбом и подкаблучником, так что ни о каких вольностях я не помышлял. Но поскольку Кристина и была мастером и без повода истерики устраивать, то что будет, если еще и реальный повод подкинуть? То она возмущалась, что я общаюсь с одногруппницей по поводу учебы, то я как-то не так обратился к официантке в кафе, то ее возмутит, что в гардеробе я стоял в очереди рядом с красивой девушкой, и что-то здесь не так.

– Смотри, что Аня делает, – вдруг сказала мне Ксюша, показывая мне за спину.

Я обернулся и обнаружил, что вся такая правильная Аня вовсю целовалась с Глебом.

– Ну что, на новый год люди нашли друг друга, чудеса случаются, – сказал я.

– Но у нее же парень есть.

– Да? Тогда всё еще интересней. Ох и замается наутро кто-то от угрызений совести, а там еще и похмелье. Так что мы с тобой сегодня не целуемся!

Ксюша засмеялась, а музыка закончилась. Ну и замечательно, хотелось выпить еще. Народ между тем расходился по домам. Я же, как это обычно и случалось, считал это бездарным окончанием праздника и размышлял о том, как бы этот праздник продолжить. Тем более, что и деньги, как вы помните, были. Нашлось еще два желающих продолжения банкета, среди них, как на грех, Ксюша и еще одна девушка Лена.

Девчонки предложили поехать купаться на горячие источники, туристическую достопримечательность родной Тюмени. Я не сильно возражал, дух авантюризма звал вперед. Лена куда-то звонила по телефону, мы с Ксюшей выпили еще по стакану и стали собираться.

Минут через пятнадцать нас подобрал на машине парень Лены. Для начала заехали к ней домой за купальниками. В смысле, девушки за купальниками, а я решил довольствоваться трусами, в которых пребывал. Не в женском же купальнике щеголять.

Странное дело: пока мы ехали, меня, до того пребывающего в более-менее адекватном состоянии, внезапно накрыло, и куда мы ехали, я стал понимать с трудом. Насколько я помнил, какой-то источник находился неподалеку от моего района, но уверенности, что мы едем именно туда, я не имел.

Куда мы приехали, я так и не понял, да и так ли это было важно? Вытряхнувшись из машины, мы прошли внутрь и оплатили сразу абонемент в купели и депозит в бар, по которому имели право там выпить в пределах некоторой суммы. Какой суммы, я уже и не особо-то обращал внимание. Говорю же, деньги тогда были.

Худо-бедно переодевшись и сполоснувшись под душем, мы с парнем Лены вышли под открытое небо. И всё-таки купаться в источниках огромное удовольствие! С одной стороны открытое зимнее небо, на улице мороз, а ты в одних трусах, но с другой стороны плаваешь в горячей воде и совершенно комфортно себя чувствуешь, при этом дышишь свежим зимним воздухом. Когда купаешься, и вода попадает в рот, она оказывается соленой. Мы плескались, плавали наперегонки. Ксюша плавать не умела, поэтому можно было смеяться над ней и пугать, выныривая из воды у нее перед носом или брызгаясь водой. Она в ответ брызгалась, но не злобно.

– Давай я тебе подброшу – сказал я. – Скучно же просто плескаться.

Она тут же согласилась и, когда я занырнул под воду, забралась мне на плечи, и в прыжке подпрыгнула и бултыхнулась в воду. Когда в детстве я ходил в бассейн, мы часто так забавлялись. На счастье, купание в минеральной воде нас несколько протрезвило. Хотя как сказать на счастье, логика у выпившего человека своя: если трезвеешь, это не есть хорошо, и надо непременно догнаться. Поэтому протрезвели мы поразительно ненадолго. Я потащил честную компанию в бар, против чего, собственно, никто не возражал.

Замотавшись в одноразовые полотенца, мы взяли холодного пива, уселись за столики и принялись это пиво пить и разговаривать. Меня с пива стало еще больше развозить, я залип и почему-то думал о том, что в купальнике становится видно, какая у Лены маленькая грудь. Потому я одернул себя, что неприлично пялиться на девушку прямо в присутствии ее парня.

Девицы тут же принялись обсуждать трудовой коллектив.

– Оля Сидорова, кажется, беременная. Видела, как она резко поправилась? И носит только широкие и не облегающие вещи.

– Не знаю, она уже несколько месяцев так ходит, была бы беременная, уже бы родила.

– А, может, она аборт делала?

– Думаешь? Кстати, может быть. Но это ужасно! Я бы не стала ни за что, как можно убить своего ребенка? Я всё равно бы выносила.

– Да ты что? Со мной не дай Бог бы такое случилось, тут же в абортарий бы пошла, – воскликнула Лена.

– Ничего, что я тут сижу? – обиделся ее парень.

Время проходило, пиво выпивалось, и я все напивался и напивался. В плывущих чертогах разума возникли воспоминания о самом важном, я взял мобильный и обнаружил, что Кристина заподозрила неладное и забросала меня звонками и сообщениями.

Сначала просто просила занести к ней гитару, раз уж мы планировали совместную встречу нового года, однако по мере игнорирования, эмоциональный накал возрастал, последний раз она написала коротко и ясно «С кем забухал?!»

Ситуация выходила нелепая. Я пытался написать в ответ какое-никакое сообщение, но будучи сам никакой, банально плохо попадал по кнопкам. А пива еще оставалась целая кружка, и ожидать мирного исхода не приходилось.

Чем дело кончилось, я так и не помню. Проснувшись утром, я с облегчением обнаружил себя дома на диване, чему искренне обрадовался. Мама собиралась на работу и увидела, что я проснулся.

– Во сколько домой-то вернулся? – спросила она.

Обожаю такие вопросы, откуда ж я знаю? Последнее, что я помнил, это бар на источниках, пьяный я и кружка пива, которую во что бы то ни стало надо допить. Я наврал маме что-то невнятное. А что оставалось? Вот сейчас на работу съезжу, там и узнаю, во сколько я вернулся, и чем вообще дело кончилось.

Когда я зашёл в офис, коллектив залился смехом. Половина сотрудников, надо сказать, на работу не вышли. Ксюша ухмылялась, поглядывая на меня. Раздевшись, я двинулся к Лене в поисках правды.

– Лен, чем вчера дело кончилось?

Лена нахмурилась, а Яша рядом принялся с довольным видом хихикать.

– Ты ничего не помнишь?

Я развел руками.

– Ты в баре напился до бессознательного состояния. Артему пришлось вести тебя в раздевалку и домой отвозить.

– Артём – это так парня твоего зовут?

– Боже, ты и этого не помнишь? Потом ты пытался перелезть через забор, на тебя охранники хотели полицию вызвать, но мы тебя забрали. После этого ты отказывался говорить, где ты живешь. Я думала, что побью тебя. Потом, наконец, ты сказал адрес, и Артём тебя увез. Что там у тебя дальше было, я не знаю.