Читать онлайн Неизбежности бесплатно

Глава первая

I

Самым неизбежным образом Горюнов, отец некогда счастливого семейства, неожиданно для самого себя влюбился в молодую, но, по слухам, беспутную красавицу. Влюбившись в неё, он сам, как отвратительная неизбежность, оказался беспутным. Горюнов перебрался к той красавице и стал с нею сожительствовать ради своего удовольствия, даже не предполагая создать новую семью. Он знал, что когда-нибудь, когда остынет и эта любовь, придётся со стыдом возвращаться в семью.

Брошенная, оскорблённая жена и мать двух взрослых дочерей, уважаемая Раиса Владимировна – врач-терапевт, не находила себе места в своём же родном доме. Обе её дочери уже жили в Тюмени: старшая училась в педагогическом колледже, а младшая – в колледже искусств. И мать, часто оставаясь одна в доме, предавалась воспоминаниям о прошлом – обо всём, что когда-то происходило в этом доме. Раиса Владимировна уже не видела своего будущего, которое, как теперь ей казалось, было и ни к чему. Оставалось лишь погружаться в своё прошлое.

II

Она росла радостной девочкой вместе со старшей сестрой в счастливой семье. Родители, весьма уважаемые люди, лелеяли своих девочек, хотя и удерживали их в строгости, чтобы они не выросли капризными особами. Сестёр разделяла разница в два года. Старшая – Татьяна – всегда присматривала за младшей сестрой, и младшая – Раечка – с благодарностью принимала эту заботу.

А как приходилось успокаивать Татьяне свою сестру, когда она со школы возвращалась домой! Как она страдала из-за безответной любви! Раечка была влюблена в одноклассника, который её вовсе не замечал; мало того, сам он был влюблён в другую одноклассницу и выказывал ей знаки внимания – это особенно сердило Раечку.

– Дурёна ты ещё, – утешала Татьяна сестру, – это ещё не любовь, а так… глупость.

– Глу-упость! – прорывалось из её груди это странное слово.

– Да, – настаивала сестра, – и ещё какая!

– И ещё какая! – бессмысленно повторяла она.

Мать с отцом, очередной раз невольно подслушивав разговор дочерей, улыбались, казалось бы, великому несчастью дочери и старались не вмешиваться. Впрочем, и сама Татьяна прежде уже пережила подобную глупость.

Со временем прозрев, Раиса успокоилась и сама стала смеяться над тем, что когда-то была так глупо влюблена. Потом, уже в старших классах, в неё влюбился одноклассник, но она этого не хотела замечать. Тот оказался настойчивым ухажёром. Тогда Раиса назло, чтобы тот отстал от неё, стала делать вид, что волочится за другим, – и тогда он решил покончить с собой, чтобы показать, как сильно её любит, и наглотался таблеток, которые принимала его мать. Того несчастного успели спасти, но это очень подействовало на Раису… И Татьяна ещё долго успокаивала свою несчастную сестру.

Мать с отцом только вздыхали, но уже не улыбались. Они всё строже и строже присматривали за своими девочками, чтобы к ним вновь не прикипели очередные и такие несвоевременные глупости.

Окончив школу, Татьяна поступила в педагогический институт. Как Раиса скучала тогда по сестре! А через два года и она поступила в институт, но только в медицинский. В городе они встречались.

И всё-таки к Татьяне прикипела неизбежная глупость: она полюбила своего однокурсника – Темира, приехавшего учиться из Дагестана. В то время на Северном Кавказе снизился уровень социальной поддержки, зато повысилась криминогенность. Приходилось кругом давать взятки, чтобы куда-либо поступить учиться, а Темир этого делать не умел: совесть не позволяла, да и денег на то недоставало. Темир заметил Татьяну, оценил её чувства – и сам в неё влюбился. По окончании института они сыграли свадьбу – и уже мужем и женой надумали ехать в Дагестан. Родители Татьяны ужасно перепугались этому и стали воспрепятствовать задуманному. Как отговаривали родители дочь от безумного решения!

– Ведь там как раз и стреляют, и взрывают… – слёзно беспокоилась мать.

– Вот именно, – говорил отец, – и где? В школах!

– Где вы и собираетесь работать, – продолжала плакать мать.

– Ну мама… – жалостно говорила дочь, не находя иных слов для возражения, – ну папа…

Действительно тогда на Северном Кавказе шла вторая чеченская война. В августе крупные группировки боевиков из Чечни вторглись в Дагестан. Вскоре их выдавили обратно в Чечню, и всё же, несмотря на это, трещала стрельба, гремели взрывы – устраивались теракты в общественных местах. И вот теперь туда, где всё ещё было так неспокойно, собрались молодожёны. Сколько понадобилось труда, чтобы Темир смог убедить родителей жены, что всё это осталось в прошлом и теперь там гораздо спокойнее, а значит, волнения напрасны…

Так они и уехали в Кизилюрт, где сыграли вторую свадьбу по кавказским традициям. К тому времени там и впрямь уже налаживалась спокойная жизнь.

Однако несчастье пришло, откуда не ждали: в родном доме один за другим, с разницей в полгода, умерли родители.

По окончании мединститута Раиса вернулась домой, в Нижнюю Тавду, и устроилась врачом в районную поликлинику, где и познакомилась с коллегой, вскоре ставшим её мужем – отцом семейства Горюновых.

III

И вот теперь Горюнов, некогда уважаемый человек, оказался так безумно влюблён, что пришлось ему покинуть семью. Несмотря на это, он, как и прежде, как ни в чём не бывало, приходил на работу: принимал больных, выслушивал их жалобы, некоторых направлял на сдачу анализов, а затем назначал им лечение. Муж и жена виделись друг с другом, но поговорить у них как-то всё не получалось. Коллеги уже знали их семейную историю и сочувственно помалкивали, не решаясь с ними заговорить о личных проблемах. Их встречи на работе всё больше становились невыносимы: ей было противно, а ему – стыдно. И чтобы наконец выйти из этого психологического состояния, необходимо было либо порвать со всем прошлым, либо вернуть его в семью. Но в то же время Раиса Владимировна осознавала, что теперь повзрослевшие их дети находятся далеко от дома, и как таковое семейное гнездо выхоложено.

Раиса Владимировна задумала повидаться с той беспутной красавицей, но она не знала – как, где? После долгих мучительных сомнений она решила навестить ту у неё же дома, когда она будет одна, а значит, задуманное придётся сделать во время работы. Оставалось только выждать удобного случая.

IV

Та самая беспутная красавица уже год как жила в родительском доме вместе со стареющей матерью, у которой после трагической смерти мужа пропал интерес к жизни;

тем более единственная дочь жила своим умом и не нуждалась в советах матери. Она же и махнула рукой на свою дочь, назвав её беспутной, – с той поры та и считалась таковой.

– Вся в мать, – отвечала дочь. – Ведь, как говорится, яблоко от яблони недалеко падает.

– Не в меня, а в отца, – возражала мать. – И вот уж точно, где, как говорится, яблоко от яблони недалеко катится.

– И куда я качусь?

– А оглянись по сторонам…

Но она не оглядывалась и катилась…

И действительно, мать её была воспитана строго, в любви была чистой и преданной. Отец же, осознавая свою привлекательность, пользовался ею. Девицы, глупые и наивные, верили его словам о настоящей любви и охотно бегали за ним. Потом, использованные и отвергнутые, они горько плакали, называя себя дурами. Но вскоре это всё ему наскучило, и он взял в жёны молодую учительницу со строгими взглядами на жизнь.

Рожала она в муках: казалось, что ребёнок вовсе не намеревался выходить на Божий свет. Молодая женщина, измученная и ослабленная родами, не испытывала материнской радости к новорождённой дочурке. Вскоре, когда роженица пришла в себя, к ней пришли и материнские чувства, и вместе с тем необъяснимая боязнь за девочку. Эти естественные по природе инстинкты только усиливались во время кормления.

Домой она вернулась в сопровождении мужа, державшего дочурку на своих руках. Как радовался он, став отцом!

Девочка росла – и по мере взросления отец всё больше и больше видел в ней себя: она так походила на него! Отец баловал дочурку, и она временами капризничала; ему же приходилось либо притворно-строго успокаивать её, либо исполнять её желания. Всё это только развивало эгоизм в девчонке.

– Разве ты не видишь, – выговаривала жена мужу, – что Даришка благодаря тебе растёт капризной эгоисткой?

– Дети уже по природе эгоистичны.

– И ты этому успешно потворствуешь.

– Да, это так, – согласился муж. – Но что же делать? – вздохнул он.

– Не потакать её капризам.

– Я думаю, это уже поздно.

– Это верно: яд эгоизма в ней уже начал действовать.

– А это излечимо?

– И да… и нет…

– То есть?

– Не надо больше потакать её капризам и будь к ней по-отцовски строг.

– И это поможет?

– Должно помочь… – задумалась жена, – по крайней мере, вырастет неизбалованной, а там… как природа подействует на неё.

– А природа – это мы, родители.

– Вот именно, – вздохнула жена.

Муж взглянул на неё с подозрительным неудовольствием и тоже вздохнул, но ещё глубже, чем жена. В свою очередь и она взглянула на него с обеспокоенным подозрением… Но они любили друг друга: она забыла его прошлое, по крайней мере, ему о том не напоминала, а он ценил её за чистое прошлое.

Даришка не понимала, почему родители вдруг изменились к ней. Она надулась-обиделась, в большей степени на любимого папочку. И он, чтобы несколько сгладить обиду, разумеется, в отсутствии жены, исполнял капризы дочурки и по-отцовски её баловал.

А сама Даришка уже понимала, что всё это делается в отсутствие матери, и потихоньку начинала её чуждаться.

Отец, увидев это, строго поговорил с дочуркой, но этот разговор подействовал на неё весьма мало: лишь какое-то время она изображала из себя послушную девочку.

– Что ты с ней сделал? – не понимала жена.

– Просто поговорил.

– Просто?.. Поговорил?..

– Вот именно, – ответил муж с улыбкой.

– Да ты у нас просто чудесный отец.

– Ну, – засмущался он, – чудесный не чудесный, а просто отец.

– Нет… и ещё какой отец!

– Нет… это ты у нас удивительная…

– Мать как мать, – с грустной улыбкой возразила она, не дав ему договорить.

А вскоре Даришка пошла в школу, где и работала учительницей начальных классов её мать. То, что ей запрещалось дома, она делала в школе: капризничала и требовала к себе внимания – иногда это происходило на уроках. Учителя делали ей замечания, порой на повышенных тонах. То, что мать работала в той же школе, её нисколько не смущало.

– Я обязательно с ней поговорю, но только дома, – всякий раз успокаивала она своих коллег.

После строгого разговора дома она какое-то время оставалась тихой и послушной девочкой. И такое происходило из года в год по несколько раз.

Так Дариша взрослела и превращалась в девушку. В школе мальчишки всё больше и больше обращали на неё внимание – это ей очень даже нравилось. Она дразнила мальчишек и требовала от них исполнения её капризных желаний. Те исполняли их с особым желанием.

Одноклассницы смотрели на глупых мальчишек с усмешкой и дружеской жалостью, что те попались на крючок какой-то капризной воображалы. А на неё – с девичьей ревностью и ненавистью. Они так и норовили сделать ей что-нибудь в отместку, устроить ей какую-нибудь подлость. Ведь ревнивые девчушки на это ох как способны! Это наверняка знала и Дарина. Но она не боялась: умела выходить из западни сверстниц чистой и гордой.

Она уже знала цену своей внешности, но ещё не умела ею пользоваться. Свою красоту она носила гордо до тех пор, пока вдруг не случилось горе: в дорожно-транспортном происшествии погиб её отец. Жена вскоре смирилась с горем и замкнулась в себе, а дочь ещё долго не понимала, почему это произошло именно с её отцом.

В этот же год мать с дочерью из родных Велижан перебрались в районный центр, в Нижнюю Тавду, где в то время проживала мать-старушка.

– Ну наконец-то! – обрадовалась она им. – Как это вы надумали?

– Да обстоятельства жизни, – прозвучал ответ.

Её появление на новом месте не осталось незамеченным. И только теперь Дарина всё больше и больше ощущала себя вольной особой, не умевшей пользоваться вдруг приобретённой свободой. А меж тем мать-старушка вскоре переехала жить в Велижаны: деревянным домам обязательно нужно, чтобы в них кто-то обитал.

Через год Дарина окончила школу и начала собирать документы для поступления в университет. Оставалось пройти медицинскую комиссию, чтобы получить справку установленной формы. Вот за той справкой Дарина и пришла в поликлинику.

Ей нужно было пройти хирурга. Войдя в его кабинет, она с наглой улыбкой прошла вперёд. Хирург словно остолбенел, увидев её, вернее, вошедшую к нему красоту. В ходе затянувшегося медицинского осмотра они разговорились… Стали встречаться: вначале они проводили время в парке, а вскоре, когда мать уезжала на день или два к бабушке, он стал приходить домой к девушке. Случалось, мать раньше времени возвращалась домой и заставала их, и тогда со стыдом она уходила либо в школу, либо долго блуждала по улицам большого села.

Дарина поступила в университет. По вечерам пятницы рейсовым автобусом из Тюмени она безумно спешила в Нижнюю Тавду к своему хирургу, а мать же – в Велижаны, к матери-старушке.

И вот теперь с той беспутной красавицей Раиса Владимировна и намеревалась повидаться.

V

Муж её часто находился на суточных дежурствах. Казалось бы, обычное дело, к которому давно привык, но в новых обстоятельствах личной жизни дежурства стали его раздражать. Если выдавались случаи убежать домой – убегал, но лишь на час или другой. Возвращался на дежурства, совершал обход по палатам или вставал к операционному столу – но уже непременно счастливым, и своим счастьем заражал всю дежурную группу.

Дарина не смогла приехать домой вечером в пятницу, как обещала. Она приехала утром следующего дня. В это же время он заступил на дежурство. Едва успел отпустить старую смену, как в операционную поступил пострадавший с проникающим ножевым ранением в области брюшной полости.

Разумеется, в праздничные или выходные дни в ходе дружеских застолий часто случаются ссоры: один скажет не так, другой ответит не то – иной заступится за одного, а некий возразит другому. В таких случаях уже никто не помнит, как у кого и каким образом оказывается нож в руке – и уже не сама рука, а нож осуществляет своё коварное предназначение.

Хирург сосредоточился на сложной операции, продлившейся несколько часов… Несмотря на это, он не ощущал себя уставшим и уже намеревался счастливо бежать к Дарине домой… Но на выходе из больницы поступило сообщение о новом доставленном потерпевшем, опять же с ножевым проникающим ранением, и ему пришлось вернуться. Хирург, поднимаясь наверх операционного блока, вдруг почувствовал себя уставшим, а следом – и раздражённым.

Раиса Владимировна убедилась, что её муж находился на операции, и отправилась к его красавице. По дороге к ней она воображала себе предстоящий с нею разговор, который разрешит проблему – муж вернётся домой. Возвратившись, муж попросит у неё прощения за глупое недоразумение, а она сама, непременно простив его, с прежней к нему любовью обнимет своего глупца… Лицо Раисы Владимировны, казалось, вновь засияло молодым счастьем. Эти мысли вызвали у неё улыбку. С таким настроением она подошла к дому, в который входила с боязнью и нежеланием – вот именно это парадоксальным образом и толкало её на безумное действие образумить беспутную красавицу.

Тем временем Дарина находилась дома и с нетерпением ждала своего сожителя. Но он всё ещё не появлялся, и она уже забеспокоилась – всё стало, как говорится, валиться у неё из рук. Но вдруг Дарина услышала стук в дверь. Она насторожилась. Послышались шаги в сенях. Хозяйка не узнала чужих шагов, но почему-то обрадовалась и побежала к двери – и вдруг раздался сердитый стук. Дарина остановилась, не дойдя двух шагов. «Что это?» – промелькнуло в её сознании. Она медленно подняла руку, чтобы дотянуться до двери, но не осознавала, что не дотягивается. И тут дверь как бы сама собой начала медленно распахиваться.

Раиса Владимировна и Дарина смотрели друг на друга, но словно не осознавали этого. Наконец они поняли, а вернее, вспомнили, что недавно где-то виделись. Поняв это, обе опомнились.

– Здравствуйте! – опередила хозяйка.

– Добрый день, – нехотя отозвалась гостья.

– Вы ко мне?

– Если это вы – то к вам.

– А кто я?

– Вот и хочется мне разобраться.

– Разобраться в чём?

– А удобно ли нам будет говорить… разбираться через порог?

– И правда, – опомнилась хозяйка, – неудобно как-то.

Но она не сходила со своего места, тем самым перегораживая проход в дом.

– Ну так как?

– Да… проходите, будьте гостьей, – и она сделала шаг в сторону.

Гостья переступила через порог дома и быстрым взглядом осмотрела комнату. Тем привычным взглядом, какой бывает у врачей при входе в их кабинет больного, чтобы убедиться, что к ним на приём явился очередной страдалец, жалуясь на своё здоровье, а вернее, нездоровье. Отметив в комнате уют, гостья определила, как поставила диагноз, здоровую домашнюю атмосферу.

Хозяйка с внутренним волнением и недоумением на лице глядела на незваную и нежеланную гостью. Постояв какое-то время в дверях комнаты, которую гостья диагностировала как уютную, но неудобную для беседы, хозяйка предложила пройти в другую комнату. Они прошли вперёд; гостья разместилась на диване, а хозяйка – в кресле, стоявшем сбоку, наискосок от дивана.

– По-моему, я вас где-то раньше видела? – первой заметила Дарина на правах хозяйки.

– И я вас раньше видела, – как бы передразнив, сказала гостья.

– Напомните… где?

– Недавно в поликлинике… у меня на приёме… когда вы проходили медкомиссию.

– Точно, точно… вспомнила! – обрадовалась хозяйка.

– Значит, вы меня знаете?

– Ну… не совсем…

– Как это – не совсем? – изумилась гостья.

– А что, я должна вас знать?

– Думаю… даже уверена, что должны уже знать.

– А я не думаю… и даже не уверена…

– А вы всё же подумайте… и – разуверите себя в неуверенности.

В комнате установилось молчание, разом отрезвившее безрассудность, в которой всё ещё находилась Дарина.

– Разве?.. Но я ничего не знаю.

– Охотно верю. Зачем вам знать?.. Правильно, зачем кому-то рассказывать обо мне.

– Кому-то – это мне?

– Нет; кому-то – это моему мужу.

– Мужу? Вашему?

Раиса Владимировна вдруг увидела, как ранее красивое лицо молодой, даже юной женщины исказилось в зловещем удивлении. В это мгновение ей стало даже жаль молодую особу. Но какую-нибудь другую она, может, и пожалела, и успокоила бы, но коварную соперницу, а точнее сказать, разлучницу – едва ли. «Вот ещё одна любовная жертва…» – пронеслось в голове у Раисы Владимировны.

Женщины продолжать молчать, каждая обдумывала своё.

«Неужели, – думала Дарина, – все мужчины лжецы, даже – умные и хорошие? Думай не думай, но это именно так… Нужно теперь мне с ним поговорить…»

«О чём мне с нею говорить? – сомневалась Раиса Владимировна. – Подожду, что она ещё скажет».

«Но что ей теперь нужно от меня?.. Ведь он сам ко мне пришёл, а не я вас выгнала из собственного дома… Ах, нет! Это я пришла к нему на приём… Но и тут какая моя вина?..»

– Но ведь мы полюбили друг друга, – оправдывалась она с юной наивностью, – и мы не виноваты…

– А я вас и не виню за вашу так называемую любовь.

Дарина усмехнулась, испытав некое облегчение.

– Да, не виню… И не осуждаю…

– Спасибо! – с иронией отозвалась Дарина.

– Бог нам судья…

– Я не верю…

– В Бога?.. А это только усугубляет ваше положение…

– Какое это положение?

– Безверие…

Это напугало и разозлило Дарину:

– И что, мне теперь прогнать его от себя?

– Да поступайте, как знаете…

– Да ничего я не знаю…

– Придёт время – узнаете…

– Ничего не хочу знать…

– Узнаете… и пожалеете – это я вам предсказываю, – сказав это, Раиса Владимировна поднялась с дивана.

– Вы уходите? – некая нерешительность прозвучала в голосе Дарины.

– Да… И оставляю вам своего мужа в качестве залога.

Такую несуразность Дарина никак не ожидала услышать; это у Раисы Владимировны вырвалось в порыве ревности, обиды и банальной женской зависти… В этом состоянии она вышла из дома – и прочь пошла от этого места. Возвращаясь к себе домой, она вдруг почувствовала облегчение, как будто сбросила с плеч груз семейного раздора. Ей действительно стало легко и, как ни странно, даже весело.

VI

На выходные дни из Тюмени приехали обе дочери Раисы Владимировны, и как они удивились, когда её дома не оказалось. Дочерям ничего не оставалось, как с нетерпением дожидаться матери.

– Странно, – недоумевала старшая – Наталья.

– Может, на работу вызвали? – предположила Ольга.

– Вряд ли…

– Тогда…

– Значит, что-то произошло…

– С кем?

– Ну не с матерью же…

Не успела Ольга подумать о чём-то ужасном, как домой вернулась Раиса Владимировна. Она, застав дочерей в сомнениях и волнении, улыбнулась.

– А куда это ты уходила? – спросила старшая дочь.

– По делам, – ответила мать с улыбкой, – и не дома же мне сидеть, всё вас дожидаясь.

– Разумеется, – согласилась младшая дочь.

Раиса Владимировна не сочла нужным говорить им, откуда она только что вернулась. Она видела их радостными – и этого оказалось достаточно, чтобы радоваться самой.

– Как отец? – с беспокойством поинтересовалась у матери старшая дочь.

– Он на дежурстве.

– Я не об этом…

– А я всё о том же…

– Значит, всё по-прежнему, – вздохнула младшая дочь.

Мать не возражала.

Пролетели выходные дни. Дочери уехали в Тюмень. Раиса Владимировна шла на работу безо всякого желания, даже в разочаровании. Она старалась не сталкиваться с мужем – и всё же столкнулась в больничном коридоре, когда он вышел из палаты после обхода больных. Раиса Владимировна заметила в его взгляде неудовольствие. «Наверное, мне показалось, – подумала она. – Интересно, знает ли он о нашем разговоре с его… любовницей, что ли?..»

Дарина, разумеется, утаила от него ту встречу с его женой.

На следующий день Раиса Владимировна написала заявление на отпуск. Он должен был состояться ещё летом, но тогда главный врач уговорил её повременить с этим делом из-за нехватки кадров. И вот теперь с новым заявлением она пришла к главному врачу. «Рано ли, поздно ли, – задумался он, – всё равно придётся отпускать», – и подписал заявление.

Вечером она созвонилась со своей сестрой Татьяной и объявила ей, что отпуск намеревается провести у неё. Татьяна этому очень обрадовалась, тем более она уже давно звала к себе сестру, и это оказалось для неё радостной неожиданностью.

Раисе Владимировне оставалось теперь дождаться дочерей, чтобы сообщить им эту новость… И вот настали выходные дни, которые её и пугали, и радовали.

– Ну что, мои хорошие, – обратилась она к дочерям, – с понедельника я ухожу в отпуск.

– Это же хорошо! – обрадовалась Наталья.

– Ну наконец-то! – воскликнула Ольга.

– А как я рада, что вы рады!.. Но это ещё не всё… – мать умолкла и оглядела дочерей.

Они вопросительно посмотрели на неё.

– Это ещё не всё, – повторила она и продолжила: – И уезжаю…

– Куда?! – одновременно возмутились дочери.

– Куда? – улыбнулась мать. – На Северный Кавказ, в Дагестан! К сестре… К вашей тёте.

– И как надолго?

– На весь отпуск… как получится.

– И билеты уже есть? – не верила Ольга.

– На поезд или?..

– Билеты уже взяты… и взяты на поезд.

– А как дом? – опомнилась Наталья.

– Вот вы и останетесь поглядывать за ним.

– А отец знает? – поинтересовалась Ольга.

– Нет… вы ему и объявите, но только тогда, когда я уже буду в пути… Впрочем, это ему будет всё равно…

Дочери вздохнули – и разом стали серьёзными.

Утром в понедельник они втроём выехали в Тюмень. Поздно вечером дочери проводили мать на поезд, до отправки которого оставалось несколько минут… Дочери эти минуты проплакали… Раиса Владимировна всё дальше и дальше отдалялась от дома, от детей, от мужа – короче говоря, от семьи. Отдаляясь, она ощутила себя птицей – вот только тогда и увидела, что семейное гнездо уже разорено.

Глава вторая

I

Можно и впрямь подумать, что поезда придуманы для того, чтобы убегать от житейских проблем, переехав куда-нибудь пусть даже на короткое время, – и только где-то там проблемы непременно разрешатся как бы сами собой. Чушь собачья! И всё же даже в этой чуши есть немалая доля истины: находится некое спасение – это как хвататься за соломинку, которая, если суметь-таки ухватиться, как бы оказывается бревном, несущимся по волнам быстрого течения. Вот та самая соломинка и есть поезд, с грохотом несущийся, покачиваясь как бы на волнах, по стальному течению – пути. И пока удаётся держаться за соломинку, уносишься в будущее, где сумеешь успокоиться, отдохнуть и, наконец, начать всё заново. Продолжать жить по-прежнему нет смысла. Бессмысленно оглядываться назад, когда прошлого не осталось или в нём отказано. Не знать, не понимать своего же прошлого – значит, вернуться на круги своя. Обратный путь оказывается нелёгок, а порою даже опасен.

Раиса Владимировна ухватилась за эту поездку, как утопающий – за соломинку. В вагоне поезда ей приходили в голову мысли, что рано или поздно придётся возвращаться домой, который она безуспешно пыталась стереть из своей памяти. Эта абсурдность сводила её с ума, но неудержимое течение, движение вперёд притупляло то обострённое чувство абсурдности. И всё же предстоящая неопределённость пугала её и вместе с тем радовала.

Шли уже третьи сутки, как Раиса Владимировна находилась в пути. Наконец поезд остановился в Кизилюрте. Пассажиры – кто выходил из вагонов, волоча за собой багаж, а кто выскакивал – все одинаково находились в радостном оживлении.

Солнечное полуденное тепло приятно удивило приезжую, тем более приехала она из холодного и пасмурного позднего октября. Радуясь тёплому дню, Раиса Владимировна бросилась к встречающим – сестре Татьяне Владимировне и её мужу – Темиру Ахмедовичу.

Сёстры обнялись и от радости всплакнули. Муж Татьяны Владимировны стоял рядом и с доброй улыбкой смотрел на родных подруг.

– Темир Ахмедович, – обратилась к нему Раиса Владимировна, – когда ты, наконец, начнёшь стареть?

– А здесь климат такой… благодатный, – отвечала за него жена, – и, как сама профессиональным взглядом заметила, здоровый. Так как же здесь стареть?

– Значит, я удачно попала, – засмеялась Раиса Владимировна.

– Мало того – и вовремя.

– Значит, здесь помолодею…

– Это вы о чём? – не понимал Темир Ахмедович.

– О преждевременном старении, – ответила его жена.

– И о своевременном предупреждении этой напасти, и это я говорю вам как врач.

– Вон вы куда загнули, – улыбнулся Темир Ахмедович.

– Нет, – возражала его жена, – не загнули куда, а вышли оттуда.

– Вот именно, – поддержала сестра.

– Видать, это вы от радости бредите, – заметил Темир Ахмедович.

– Да! – в один голос согласились сёстры.

– Вообще-то, – обратилась жена к мужу, – не мешай нам радоваться, – ласково упрекнула она его.

– Вообще-то, мы застоялись здесь, – вновь заметил он. – Не пора ли нам домой?

Сёстры опомнились и согласились, что застоялись, и вскоре на машине направились домой… Казалось, что машина специально для Раисы Владимировны не ехала, а ползла, чтобы та могла разглядеть достопримечательности провинциального города. И действительно! Раису Владимировну увлекали улицы, она разглядывала дома с их крытыми от любопытных посторонних взглядов дворами. Она разглядывала стройные, как девушки, тополя (не такие, как в России: широкие, похожие на женщин) и другие деревья, большей частью кустарниковые и густые, создающие обилие теней. «Да!.. И всё не так, как в России, – думала Раиса Владимировна. – Как будто я попала в совсем другую, чужую страну, а вместе с тем тёплую и гостеприимную, значит, вовсе не чужую… Тем более со всем этим сроднилась моя сестра… Но, может быть, и я…»

– О чём задумалась? – обратилась к ней Татьяна.

Раиса Владимировна точно опомнилась и, не ответив сестре, заговорила:

– Как у вас здесь всё по-другому: совсем не так, как в России. Здесь стоит жить, несмотря на опасности…

– Уж как давно здесь нет тех опасностей, которые ты всё ещё себе воображаешь. Здесь не опаснее, чем в других местах России… чем у вас дома.

Раиса Владимировна опомнилась, когда автомобиль уже стоял у двора дома.

– Приехали уже? – удивилась она.

– Разумеется! – ответила сестра.

Раиса Владимировна вышла из автомобиля, и они все втроём вошли в закрытый двор дома.

II

А вечером, когда радость от встречи поутихла, сёстры засиделись в просторной кухне-столовой. Они вели между собой разговор, иногда плакали: то слезами настоящей радости, то минувшей грусти.

– Ну как дети? – спрашивала старшая сестра. – Как племянницы? Красавицами, поди-ка, вышли?

Она хотела сказать умницами, но вышло так, как оно вышло. Раиса Владимировна на это обратила внимание и грустно улыбнулась.

– Да ничего. Я боюсь за своих девчушек.

– Девчушки! – возразила старшая сестра. – Они, кажется, уже взрослые.

– В том-то и дело, что кажется… Несмотря на их взрослость, они по-прежнему беспутные: норовят казаться самостоятельными, не имея ни опыта жизни, ни знаний о ней. Одна, старшая, вместо того чтобы поступить в высшее учебное заведение, на чём я так настаивала, назло мне поступила в колледж – и только для того, чтобы мне доказать, что она самостоятельная и вправе поступать как и куда хочет. Другая же, младшая, никак не захотела по моей настоятельной просьбе, даже требованию, оканчивать среднюю школу и в противоречие мне убежала-таки учиться в колледж. И вот теперь они вдвоём там, в городе, обитают уже два месяца. Современная молодёжь теперь требует самостоятельности, – улыбнулась Раиса Владимировна. – Не исключение и мои дочери: преждевременно захотели стать взрослыми… А как вспомнить, что бывало с ними в школе – с ума сойти. Надо же им было одновременно влюбиться в одного и того же чудака! Как они ссорились из-за него. Как они обижались друг на друга и не разговаривали. Смешно и грустно было видеть их такими. Однако тот чудак, похоже, оказался умнее моих девчушек; представь себе, он взял и поцеловал в присутствии их некрасивую девчонку-одноклассницу. Как после этого они на него обозлились! Правда, спустя какое-то время они сами над собой смеялись. Смеялась и я с ними, вспоминая свои… наши школьные годы. Как бы там ни было, та некрасивая девчонка потом ещё долго по нему сходила с ума, а мои девчушки и посмеивались над ней, и жалели её.

– Ведь и мы с ума сходили.

– Верно, но то было совсем другое…

– В другое время…

– Но времена меняются.

– А как твой Иван?

Иван, которого мало знала старшая сестра, и был тем мужем Раисы Владимировны, от которого она от обиды и беспомощности отказалась, оставив его в залог у Дарины. Татьяна Владимировна видела, что сестра не желала о нём говорить, и поспешила завести разговор о чём-то другом, но сестра всё же заговорила:

– Он – это теперь прошлое, а оглядываться назад мне и не хочется, и, если признаться, больно… даже больше боюсь, чем не хочется… Вот оно, время-то какое… даже не время, а времена.

– Да уж, – вздохнула старшая сестра.

– Но не грусти, подруга.

– Наверное, что ни делается, всё к лучшему.

– Да уж, – в свою очередь вздохнула младшая сестра. – А как у тебя… у вас с мужем? – поинтересовалась она.

– Да ты и сама всё знаешь…

– Но в последнее время мы созванивались…

– Это сколько?.. С начала лета, помнится.

– Именно так, – подтвердила младшая сестра.

– Ну, если это именно так, – задумалась старшая сестра, – тогда мало чего интересного могу тебе рассказать.

– И всё же?.. Как дети?.. Не стала ли вдруг молодой… преждевременной бабушкой? Ведь твоей дочери, Амине, уже время ходить завидной невестой.

– Боже упаси! – улыбнулась Татьяна Владимировна. – Ей не до того: она только на третьем курсе медуниверситета… в Махачкале. А сын, Ахмед, только в этом году окончил школу; он не стал никуда поступать, зная, что призовут на службу, и вот перед самым твоим приездом ушёл в армию.

– Неужели? – испугалась сестра.

– Пообещали же, что призывников не будут задействовать в специальной военной операции на Украине.

– Дай-то Бог!..

– Подозреваю, что Ахмед после срочной службы вернётся домой только для того, чтобы в военкомате подписать контракт и отправиться на эту долбанную Украину бить недобитых и новоявленных бандеровцев.

– А как отец на это смотрит?

– Как?.. Как и все здесь, на Кавказе, отцы – гордость берёт за своего сына, защитника и воина… И знаю, что после службы пойдёт учиться либо на военного, либо на полицейского…

– Да!.. Время такое…

– Здесь времена всегда такие…

– А почему тогда сам Темир не стал военным?

– Он в семье оказался самым младшим, пятым по счёту, да ещё сыном! А младших здесь стараются беречь. Вот потому-то родители и отправили его учиться туда, где было тогда менее всего опасно… – и Татьяна Владимировна вдруг умолкла.

Она задумалась, как будто провалилась в своё сознание, и сделалась серьёзной и грустной.

III

Детство Темира проходило в Ботлихе, в горах Дагестана. Было ли оно беззаботным, несмотря на то что он оказался последним, пятым, в семье? Едва ли! В горах беззаботность не только не поощрялась, но и вовсе не допускалась. Так мальчик рос в окружении двух старших братьев и двух сестёр: родители возложили заботу на них, а сами только как бы со стороны поглядывали, всё ли правильно те делали.

Всё делалось правильно: в меру его журили и баловали, в меру позволяли бездельничать, когда нужно было бы и поработать, и в меру давали работу, не трудную и не пыльную.

Вскоре задорным и смышлёным пошёл он в одну из школ города. Родители хотели отправить его в другую школу, но старшие братья уговорили их, чтобы и он пошёл в ту же, куда ходили и сёстры, и они сами, и которую уже через год-другой оканчивали.

По окончании средней школы старшие братья один за другим пошли служить в милицию, как говорится, по зову сердца, и тем более по сложившейся необходимости того времени. Отстаивать справедливость и законность своего народа для них оказалось делом чести. А вскоре братьям пришлось взяться за оружие, чтобы отразить бандитское нападение со стороны Чечни на Дагестан – и непосредственно на Ботлих. Для отражения крупных бандитских групп создавались и отряды самообороны, и отряды милиции. Ваххабизм, в лице Хаттаба и Басаева, насаждал другие порядки и нравы, уничтожая национальные традиции, а это не что иное, как вторжение и захват территории. Вот с этим-то и не смирился миролюбивый и многонациональный Дагестан, хотя и гостеприимный. Но, как известно, незваный гость, да ещё и с оружием, хуже… (не к месту затрагивать больной национальный вопрос).

В боевых столкновениях один за другим погибают братья. Родители убиты горем, которое их преждевременно состарило. Отец отправляет свою жену вместе с оставшимися детьми в Кизилюрт к старшему брату, овдовевшему и к тому времени ставшему трагически бездетным. Вот они-то и оживили его, брата отца и дядю в одном лице, который считал себя уже безжизненным и быстро стареющим человеком. Отправив семью в безопасное место, сам взялся за оружие: горская кровная месть (быть может, к сожалению) – благородное дело на Кавказе!

Вскоре трагические события в Дагестане притихли, выдавив ваххабитов туда, откуда они и вторглись. Однако отец не торопился возвращать семью в Ботлих. Тогда мать, оставив за старшего в доме теперь единственного мужчину в семье, вернулась к мужу. Он её для видимости крепко отругал, а внутри радовался, что она поступила хорошо.

Темир, оставшийся в доме за старшего, как-то вдруг повзрослел, и над его преждевременной взрослостью сёстры посмеивались. Стареющий дядя усмирял племянниц и отдавал должное – уважение племяннику. По окончании школы племянницы не торопились возвращаться домой: ждали, когда придёт родительское распоряжение о возвращении. И это распоряжение неожиданно вскоре пришло.

Племянник же по окончании средней школы по наставлению дяди и, разумеется, с одобрением отца уехал учиться в Россию… Спустя несколько лет он вернулся в Кизилюрт, как уже известно, с женой…

Родители были рады и наконец успокоены тем, что их оставшиеся дети устроились, создав свои семьи, а значит, старики-родители принадлежали теперь себе, мечтая прежде всего о внуках.

Проработав года три в школе, Темир Ахмедович уволился и устроился на службу в милицию. Дядя замкнулся в себе; жена, точно чумная, не соображала, что сделалось с её мужем; отец внешне бранился, а внутренне радовался и носил гордость за сына, мать же склонила голову, заранее смирившись с неизбежностью, ожидая очередного удара судьбы, самого худшего: смерти сына.

И вот тот неизбежный удар судьбы настиг Темира на десятом году службы – уже в полиции. В то время он значился в командировке в Махачкале, где чаще всего гремели теракты. И вот он в составе следственно-оперативной группы выехал на осмотр места преступления – очередного теракта. В ходе осмотра был совершён теракт уже против сотрудников полиции. Удар судьбы оказался к нему, если можно так выразиться, более милостивым: получил тяжёлую контузию и вдобавок ранение, когда другим повезло гораздо меньше: кто погиб, кто остался инвалидом. Темиру понадобилось хирургическое вмешательство – больше месяца пролежал он в госпитале. По состоянию здоровья он уже не мог нести службу и вышел в отставку в звании майора полиции со всеми причитающими компенсациями и денежными выплатами.

Выйдя в отставку, вернулся в школу и занялся учительством. У него в доме все облегчённо вдохнули. Через три года ему предложили место директора школы, но не той, в которой он работал, и после семейного совещания он согласился на это редкое предложение. С тех пор он стал реже бывать дома, что сердило жену, хотя она и не понаслышке знала всю важность работы мужа.

Дяде повезло в том, что ему посчастливилось понянчиться и с внучатой племянницей – Аминой, и с внучатым племянником – Ахмедом. Она появилась в семье ещё до отцовской службы в милиции, а затем полиции, а он – в ходе той службы. Дядя как будто и ждал того счастливого и особенного момента рождения Ахмеда. Через год по старости он занемог и вскоре скончался, оставив всё недвижимое имущество Темиру.

И всё это Татьяна Владимировна видела и знала, но не хотела рассказывать сестре. Произошедшее до сих пор казалось ей той ужасной явью, от которой теперь никогда не избавиться. Она знала, что рассказ обо всём этом расстроит восприимчивую сестру, потому и пришлось умолчать, и это, как ни странно, успокоило саму Татьяну Владимировну.

В это самое время на кухню вошёл Темир Ахмедович и своим появлением заставил очнуться жену. Родные испуганно посмотрели на него. Он этого не заметил и, находясь в радостном настроении, попросил хозяйку приготовить ему чаю. Она приготовила не только ему… И до полуночи все втроём оставались сидеть за столом, рассказывая и пересказывая житейские истории и загадывая непредсказуемое будущее, которое виделось им в своих детях.

– Да, кстати, – вспомнив о чём-то, вспыхнула Татьяна Владимировна, – а завтра на выходные из Махачкалы приедет Амина.

– На выходные она всегда возвращается домой, – заметил Темир Ахмедович.

И действительно, вечером следующего дня Амина уже была дома. Тётя и племянница обрадовались, наконец увидев друг друга, они обнялись и по-родственному поцеловались.

IV

Субботу и воскресенье сёстры прогуливались по Кизилюрту. С прогулок они возвращались усталыми, но радостными.

В понедельник рано утром отцу предстояло отвозить дочь в город, чтобы она успела к первой паре в медицинском университете. Туда Амина поступила ради отца, чтобы в будущем справляться с некогда подорванным его здоровьем. Удивительное дело совмещать приятное с полезным! И Темир Ахмедович заранее, в воскресенье вечером, предложил гостье на завтра поездку в Махачкалу, с чем она охотно согласилась.

– Да хоть и по всему Дагестану! – сказала она.

– Ну… покатаемся и по всему, – отвечал Темир Ахмедович, – тем более уже начинаются осенние каникулы.

– Вот так удивительно! – обрадовалась его жена.

– Как славно удивительно! – не сдержалась и гостья.

Темир Ахмедович не мог не улыбнуться восторгам родных подруг. Он только тогда явно увидел в них всю сущность внутреннего сходства, так как внешне они всё-таки различались.

– Уже поздно, – заметил хозяин дома. – А завтра придётся вставать рано… С твоим директором, – обратился он к жене, – я завтра же утром по телефону договорюсь.

– А чего с ним договариваться, – не понимала Раиса Владимировна, – ведь завтра начинаются каникулы.

– Да… каникулы… но у детей… – заметил с расстановками Темир Ахмедович.

– А не у нас, учителей, – подтвердила Татьяна Владимировна.

Все разошлись по своим местам в доме, где вскоре установилась сонно-дремлющая тишина. Но не спалось Раисе Владимировне: она до сих пор оставалась под впечатлением от прогулки по Кизилюрту. «Сколько всего невероятного и необыденного содержится здесь… – думала она, воображая себя вновь прогуливающей по городу. – А главное, какое здесь удивительное тепло!.. Воздух!.. И как всё это необходимо нам, стареющим людям!..» Подумав о стареющих людях, к которым приписала и себя, она улыбнулась и чуть не рассмеялась: опомнилась, что в доме уже все давно спали. «А что ещё будет, – продолжала думать она, – будет завтра в Махачкале… и после поездки в Махачкалу?..» Раиса Владимировна потонула в своём мечтательном воображении и, уже не помня себя, оказалась во сне.

V

За ночь значительно похолодало, но не настолько, чтобы это могло огорчить Раису Владимировну.

– Днём потеплеет, – заметила старшая сестра.

– А у нас дома, наверное, и ещё холоднее…

– Наверняка…

Они вчетвером в радостном настроении выехали из Кизилюрта в восьмом часу утра. Им, находившимся в дороге, из-за туч несколько раз улыбалось солнце. В начале девятого они уже были в Махачкале. Высадив Амину на остановке у здания медицинского университета, машина с оставшимися пассажирами отправилась дальше по обозначенному маршруту.

– Я так поняла, что Амине скоро предстоит выбор? – спрашивала Раиса Владимировна. – И какую специализацию?..

– Я ей много раз рассказывала о тебе, чем ты занимаешься, – не дала договорить ей сестра.

– Значит, как я – врачом-терапевтом? – догадалась та.

– Это самое лучшее – универсальный врач-специалист!

– Это утрированное представление.

– Утрированное или не утрированное, но…

– И правильно, скажу, сделала.

– Кто?

– Ты… – задумалась Раиса Владимировна. – И Амина, – с улыбкой добавила она.

– Да, – вздохнула сестра.

– Вот и я так до недавнего времени вздыхала, – сказала Раиса Владимировна, вспомнив своих девчушек.

– Да ты, как я вижу, до сих пор вздыхаешь…

– Вздыхайте не вздыхайте, родные подруги, – вмешался в их разговор Темир Ахмедович, – а мы уже подъезжаем.

– Куда? – не то испуганно, не то радостно сказала Раиса Владимировна.

– К месту, – улыбнулся он.

Этим местом оказалась стоянка недалеко от городского сада. Пассажиры вышли из машины. Первое, что сделала Раиса Владимировна, выйдя из автомобиля, – глубоко вдохнула. Она задержала в себе тот вдох и уловила запах не самой влаги, сырой и обжигающей, а именно запах влажной пыли, так благотворно на неё вдруг подействовавший.

– Это морем так пахнет, – заметила ей сестра.

Раиса Владимировна почувствовала на себе тепло, изливаемое лениво поднимающимся весёлым солнцем.

– А скоро гораздо теплее станет, – вновь заметила ей сестра.

– Ну что? – улыбнулся Темир Ахмедович. – Пойдёмте по горсаду прогуляемся.

И они втроём отправились вперёд, куда было предложено. По дороге сёстры облепили его с двух сторон, и таким образом они одновременно прошли через просторную арку городского сада. В саду по причине утреннего часа было малолюдно. Уже в глубине сада на них нахлынула та свежесть, которую ощутила Раиса Владимировна, когда вышла из машины – ощутила с бо́льшим удовольствием, и восторг радости в ней только усилился.

– Да-а, подруга, – обратилась к ней сестра, – как на тебя действует морской воздух!

– А оно… море… где-то рядом? – удивилась она.

– Даже ближе, чем ты думаешь: в нескольких шагах отсюда.

– Так близко?!

– А что тут удивительного? Ведь Махачкала расположена на…

– Я это знаю, что на берегу Каспия… Но удивительно то, что мы находимся практически у моря… Эх, была бы я птицей, то… то обязательно кружилась бы над морем… ну и над городом. Как интересно посмотреть на всё это сверху, так сказать, с высоты птичьего полёта.

– Мы с мужем, думаю, можем тебе поспособствовать…

– В чём? – как бы испугалась она, прервав свой воображаемый полёт.

– Разумеется, увидеть Махачкалу с высоты птичьего полёта, – улыбнулся Темир Ахмедович.

– Откуда? – недоумевала Раиса Владимировна, полагая, что её весело разыгрывают.

– С горы Тарки-Тау, – отвечал Темир Ахмедович, – она сразу же за городом, в той стороне, – и он махнул рукой в сторону её расположения.

Раиса Владимировна посмотрела в сторону, куда было указано.

– Но я там никакой горы не вижу.

– Отсюда, конечно, её не видать: дома закрывают.

– Темир, – обратилась к нему жена, – а давай сегодня и покажем Рае нашу Махачкалу с горы Тарки-Тау.

– Вы хотите за день побывать сразу везде, но… – не договорив, улыбнулся он.

– Но… знаю, – настаивала жена, – что сразу везде, как ни старайся, не получится.

– Но… постараемся побывать и на Тарки-Тау, – согласился Темир Ахмедович.

– А кстати, – с хитрой улыбкой обратилась к нему жена, – ты не забыл позвонить моему директору? То есть своему другу?

– Ну конечно забыл… И как тут не забыть?.. Спасибо, что напомнила…

Обещанное дело, грозившее быть забытым, тут же было исполнено, и только тогда Татьяна Владимировна перестала думать о школе.

– И что он сказал? – с беспокойством спросила она о директоре.

– Конечно, обиделся, что мы его с собой не взяли.

– А если серьёзно? – улыбнулась она.

– Да он и сам половину учителей отпустил на все четыре стороны – с тем условием, чтобы завтра все были в школе…

– Впрочем, этого и следовало ожидать.

– Впрочем, – как бы передразнил он свою жену, – я и сам своим учителям дал отдохнуть, а вот завтра…

– А что завтра?

– А завтра нам, директорам, быть на совещании…

– Разве с отчётами?

– Нет, – как бы отмахнулся он рукой. – Глава города пожелал с нами посовещаться… ну, поговорить… услышать, как говорится, от первых уст о проблемах школ города.

Муж с женой не обратили внимания, как отстала от них Раиса Владимировна. Она же в это время пристально всматривалась в даль моря и до жадности глубоко вдыхала морской воздух. Она любовалась перекатами волн и улавливала шум моря, который смешивался с шумом города. Муж и жена заметили её отсутствие только тогда, когда оказались в нескольких десятках шагов от неё. Они обернулись и, увидев её, отрешённую от действительности, поспешили к ней. Тихо приблизившись, они остановились и молча глядели на неё. Раиса Владимировна интуитивно поняла, что за нею наблюдают, взглянула на подошедшую к ней пару и с улыбкой отвернулась. Возможно, она и продолжала бы отрешённо стоять на прежнем месте, но поезд, проследовавший то ли на Дербент, то ли в Баку в десяти шагах перед нею, вернул её в действительность. Она очнулась, и все втроём продолжили прогулку по городскому саду, в котором становилось всё многолюднее и многолюднее.

VI

После более чем часовой прогулки они зашли в кофейню, где и состоялся перекус с горячим кофеем и чаем (Раиса Владимировна предпочла чай)… На выходе из кофейни, едва переступив порог, Темир Ахмедович вдруг остановился. Следовавшие за ним жена и свояченица налетели на него и чуть не столкнули с крыльца кафе.

– Что такое? – не поняла жена.

Темир Ахмедович, не отвечая на её вопрос, сбежал с крыльца и скорым шагом пошёл навстречу мужчине. Татьяна Владимировна издали узнала в нём хорошо знакомого ей человека, несколько раз бывавшего у них дома. Она обрадовалась, и это заметила младшая сестра.

– Ильмутдин! – воскликнул Темир Ахмедович за два-три шага до приближающегося мужчины.

– Темир! – ответил на восклицание тот.

Мужчины расправили свои руки, как орлы расправляют крылья перед полётом, и, приблизившись вплотную, обнялись. Похлопав один другого дружески по спине, они разомкнулись. Мужчины разглядывали друг друга, как бы всё ещё не веря своим глазам, что наконец-то увиделись спустя столько времени.

– Где это ты пропадал?! – спросил Темир Ахмедович.

– Всё дома сидел, теперь-то не особенно нагуляешься.

– Всё боевые раны зализываешь, как старый служивый пёс.

– А ты, как вижу, свои-то зализал…

– Зализал не зализал, а вот, изволь видеть, не сижу дома.

– Да и я, как видишь, не дома…

Встреча друзей, некогда сослуживцев, выезжавших в составе следственно-оперативной группы на осмотры мест преступления, оказалась действительно неожиданной и радостной.

– Вот, – обратился Темир Ахмедович к свояченице, – это, так сказать, мой боевой товарищ… и друг.

– Так сказать! – с улыбкой возмутился Ильмутдин.

– Ну… – смутился Темир Ахмедович, задумавшись на одно лишь мгновенье. – Самый что ни на есть.

Раиса Владимировна пристально смотрела в глаза незнакомого ей красивого человека. Она видела в нём очередного больного пациента, которому нужна врачебная помощь. Как она умела это делать, сказать по правде, она и сама не знала и не понимала, – тут, скорее всего, вступали во взаимодействие и знания, и опыт, и, наверное, больше всего интуиция.

– Эта Раиса… Раиса Владимировна – сестра моей жены. Врач… как раз та, которая нам с тобой теперь так необходима.

– Очень рад познакомиться, – ответил тот, только тогда обратив внимание на её красивое лицо.

Раиса Владимировна улыбнулась, и тут вдруг стала замечать, что с ним происходит что-то неестественное: глаза сузились, ноги едва согнулись в коленях и продолжали сгибаться, а лицо наливалось болезненной бледностью.

– Ой-ой! – испугалась она. – Давайте быстренько поможем ему перебраться на скамью.

Это сделали быстро: скамья находилась в нескольких шагах. Ильмутдин вскоре пришёл в себя, дыхание его выровнялось.

– Продолжайте дышать… ровно… – давала наставления врач, – и глубоко… Но не разговаривать, – потребовала она, увидев, что больной попытался что-то произнести.

Вскоре Ильмутдин полностью пришёл в себя и поднялся со скамьи.

– И часто с вами такое случается? – поинтересовалась Раиса Владимировна.

– Раньше случалось часто…

– И когда – в последний раз?

– Ну… – задумался он, вспоминая, – год или два тому назад.

– И что вас так взволновало?

– Не знаю, – смутился он.

– Может, скорую вызвать? – предложил его друг.

– Нет в ней необходимости, – ответила Раиса Владимировна.

– И что это было? – спросила её сестра.

– Это давление резко упало; не то от радости, не то от волнения… Теперь оно нормализовалось…

Темир Ахмедович не хотел так скоро расставаться с другом и предложил ему составить им компанию под присмотром врача. Ильмутдин, разумеется, этому предложению очень даже обрадовался.

Погуляв и поговорив ещё какое-то время, они всей компанией вышли из городского сада и прогулочным шагом направились в кафе, где можно было пообедать.

Владелец кафе находился в зале и, увидев группу только что вошедших посетителей, подошёл к ним. Он обратил внимание на женщину, обладающую особой русской красотой, которая не так часто встречается на Северном Кавказе и потому так ценится местными мужчинами. Вот эта редкость и привела его в некое замешательство и даже исступление. Но вскоре он опомнился.

– Не припоминаю, что мог видеть вас здесь раньше, – сказал он.

– И не могли видеть, – немного дерзко ответила Татьяна, – потому что она лишь с недавнего времени здесь…

Владелец кафе только тогда обратил внимание и на неё.

– Вы разве сёстры? – удивился он.

– Да!..

– Несмотря на некие различия, – с сомнением добавил владелец кафе.

Он видел красоту и в Татьяне, но красота эта, хоть и была русская, уже отдавала местным колоритом, затёртая бесчисленными взглядами и утратившая былую привлекательность. К тому же южный загар, приобретённый знойным летом, ещё не сошёл с лица Татьяны Владимировны.

– Значит, – обратился владелец кафе к Раисе Владимировне, – вы наша гостья, – наконец понял он и сам проводил группу до стола.

Посетители, несколько смутившиеся, неспешно рассаживались, а владелец всё ещё стоял рядом. Ильмутдин только тогда заметил улыбку на лице хозяина кафе, и улыбнулся ему в ответ, как бы говоря: «Э-э, брат! Кончай тут хорошиться и ступай заниматься своим делом». Владелец же, не заметив взгляда Ильмутдина, действительно ушёл, чтобы дать распоряжения насчёт обслуживания стола с посетителями.

Гости насытились, оплатили обед (Раиса Владимировна как гостья в счёт не бралась), поднялись из-за стола и, поблагодарив гостеприимного владельца кафе, вышли на улицу.

– Ну что, – обратилась жена к мужу, – теперь на Тарки-Тау?

– Поехали, – лениво (вероятно, из-за хорошего обеда) отозвался он.

Вскоре они оказались на проспекте Гамидова, ведущего прямо к подножию Тарки-Тау. Из окна автомашины видна была его боковая стена.

– Вот и Тарки-Тау, – указал Темир. – Скоро уже будем там.

– А на тебя, сестра, уже здесь обратили внимание. Ой, берегись же!..

– Кого?

– Скорее даже – чего!.. Здесь бывает настолько жарко, что и море не помогает.

– Не пугай сестру.

– Я не пугаю, а предупреждаю… предостерегаю…

Съехав с кольцевой дороги в конце проспекта, они завернули в пригородный посёлок Тарки, а из него – на извилистую дорогу, ведущую наверх, на смотровую площадку. Вскоре они оказались на ней.

– Смотри, подруга, – обратилась к ней сестра. – Расправляй свои воображаемые крылья – и в полёт над Махачкалой.

– Вот здесь-то и получится побывать сразу и везде, – заметил Темир Ахмедович, вспомнив разговор в городе о невозможности находиться, как ни старайся, сразу и везде.

– А вон там, – указывала рукой сестра, – за городом, и само море… Видишь?

– Да…

Но Раиса Владимировна не ощущала себя вольной птицей, так как она находилась на привязи взгляда Ильмутдина, несмотря даже на то, что он был очень занят разговором с другом.

VII

Вечерело. Простившись с другом, они вскоре выехали в Кизилюрт. Дорога домой оказалась не такой, как дорога из дома, хоть и была той же самой: как оказывается, всё дело в настроении.

Так в раздвоенном настроении, радостном и грустном, Раиса Владимировна вернулась в Кизилюрт. И это не могло не встревожить весьма наблюдательную и заботливую старшую сестру.

– Что с тобой, родная? – спросила она, когда они остались наедине.

– Сама не знаю, – задумчиво ответила та. – А они хорошие друзья? – неожиданно спросила она, имея в виду Темира и Ильмутдина.

– Разумеется… Кстати, сестра, он и здесь несколько раз бывал…

– Значит, он знает?..

– Ой, подруга!.. Я ещё раз тебя предупреждаю, что здесь очень горячий воздух…

– Да, да, – тупо согласилась с ней сестра.

Следующие два дня Раиса Владимировна находилась в том же настроении. Тем более она стала оставаться одна: сестра и её муж уходили на работу и возвращались домой только во второй половине дня. Ей хотелось расспросить сестру о нём, но она не решалась этого сделать ввиду своей скромности и даже стеснительности, которые, к слову, отсутствовали у старшей сестры.

– Темир, – обратилась к нему жена, – а давай в выходные съездим ещё куда-нибудь?

– Куда, например?

– Куда? – задумалась она и ответила: – Ну хотя бы в Дербент.

Муж охотно согласился с женой, и она поспешила порадовать свою сестру. Раиса Владимировна искренне обрадовалась.

Но поездка в Дербент, к сожалению, самым неожиданным образом сорвалась: накануне дочери в слёзной истерике позвонили матери и сообщили, что ей срочно нужно возвращаться домой…

– Что случилось дома? – испугалась Татьяна.

– На мужа заведено уголовное дело…

– И что?

– Грозит тюрьма…

– За что?

– Якобы по его вине кто-то умер…

– По какой вине?

– После операции… Будто её неправильно провёл муж.

– И это уже доказано?

– Не знаю, сестра…

– Вот не знает она! – возмутилась Татьяна и поспешила успокоить сестру.

В их разговор хотел вмешаться Темир, выстроив у себя в голове различные версии случившегося. Между тем он не захотел их озвучивать: знал, что целесообразнее всего разбираться непосредственно на месте.

И вечером следующего дня Раиса Владимировна поездом отправилась в Тюмень.

Теперь поезд увозил, возвращал её в тот водоворот, из которого, как она уже думала, слава Богу, выбралась… Такая вот очередная досадная неизбежность!..

Глава третья

I

Вероятно, всё дело оказалось в том, что ещё летом, когда был доставлен очередной пострадавший с ножевым ранением, Горюнов тогда как дежурный хирург находился в отрешённом состоянии. В то самое время ему так хотелось быть дома у Дарины, чтобы вместе с ней наслаждаться их греховным чувством.

А между тем тот пострадавший, пролежав в больнице после операции около трёх недель, выписался живым и даже здоровым. Он сам лично с благодарностью пожал руку своему спасителю и в радостном настроении отправился, как говорится, подобру-поздорову.

– И больше не буянить! – только и успел крикнуть спаситель ему в спину.

Тот ничего не ответил, даже не оглянулся и, лишь улыбнувшись, скрылся за углом больничного коридора… Уже на улице он вдруг осознал, что ему на самом деле некуда идти, вернее, незачем возвращаться домой. Или на него так влияет свежий воздух? Ещё бы! Больше двух недель вдыхать больничные запахи! Вспомнив об этом, он испытал чувство брезгливости. Но свежий воздух сделал своё дело, бывший пациент несколько повеселел и осознал неизбежность возвращения домой.

К вечеру он вернулся в родную деревню, в Паченку. Вошёл в свой дом, но, оказалось, хозяина никто не ждал. Неожиданное появление мужа не обрадовало жену.

– А-а, – протянула она. – Выписался, значит, – она была как бы в недоумении.

Недовольная тем, что пришлось подниматься с дивана, жена косо смотрела на него. Муж взглянул на неё со злобой, а та, заметив это, чтобы разрядить обстановку, натянуто ему улыбнулась.

Но её улыбка нисколько на него не подействовала.

– Чем это в доме так воняет? – и он брезгливо сморщил нос.

Больничный запах, который ещё недавно представлялся ему самым противным, оказался более терпимым, даже, если хотите, более приятным по сравнению с тем, чем пахло в его доме. Такого запаха, острого и кислого, от которого даже щекотало в носу, он ещё никогда не ощущал в своём родном доме, доставшемся ему от деда.

– И чем это тут так воняет?! – ехидно и с прищуром спросила жена.

– Бомжатником каким-то… Бичарником, что ли…

– Ой, какими мы стали разборчивыми… неженками…

– Проветриться тебе не помешало бы.

– Ой-ой… – она ехидно покачала головой.

– Кстати, это прежде всего нужно тебе… для здоровья.

– Значит, ты оздоровился?.. Ну-ну…

– Ну-ну, – передразнил он жену.

– Ладно тебе сердиться, – и она ушла готовить ужин, чтобы раздобрить мужа.

После ужина у них действительно мало-помалу восстановились прежние отношения… Хозяин придышался тем воздухом в доме, который так поразил его по возвращении из больницы… Как и прежде, к ним стали приходить в гости соседи, которых хозяин поначалу не принимал у себя, зная, что с ними придётся распивать спиртное. Выпивать в дружеских сборищах он теперь побаивался. Если уж браться за бутылку, то теперь лучше в одинокого.

– Ты что это, алкоголиком заделался? – усмехнулась жена.

Муж злобно взглянул на неё не оттого, что она сказала, а оттого, что вдруг почувствовал боль в животе. Она была мгновенной и тупой, но терпимой – поэтому он не придал этому сигналу какого-либо значения. Жена ничего этого не увидела и по своему обычаю не то равнодушно, не то хитро усмехнулась.

Спустя пару месяцев боль повторилась, но и тогда он не придал этому особого значения. Однако если в прошлый раз муж промолчал, то теперь стал жаловаться жене:

– Что-то у меня в животе стало покалывать… И что это может быть?

– Это… это может, – не находила жена, что ответить, – это то, что… Да ну тебя с твоим покалыванием! – отмахнулась она, как обычно отмахиваются от назойливой мухи.

Она давно уже не любила своего мужа, порой он ей бывал противен, и радовалась, когда он какое-то время отсутствовал в деревне. Так она радовалась, когда он лежал в больнице. В его отсутствие к ней приходил любовник, а с очередным появлением хозяина в доме она уходила к любовнику и порой оставалась с ним до утра.

И вот однажды ночью, когда жены не было дома, у мужа случилась нестерпимая боль в животе, такая, что он с криком выбежал во двор. В темноте он обо что-то споткнулся и упал, потерял сознание, но прежде испытал очередной приступ нестерпимой боли. Рано утром, когда начинало светать, жена вошла во двор и увидела распростёртого мужа, но это не сразу повергло её в ужас: она всё ещё находилась в эйфории после блуда. Спустя мгновения она всё же сообразила, что произошло нечто ужасное, и буквально завыла в истерике. Народ собрался на крики женщины.

На место происшествия вскоре прибыла следственно-оперативная группа, старшим которой в таких случаях является следователь следственного комитета. В ходе осмотра жилого помещения, двора дома и трупа мужчины было установлено, что внешних признаков насильственной смерти не выявлено. Входящие в состав следственно-оперативной группы участковый и оперуполномоченный уголовного розыска облегчённо вдохнули, в надежде, что здесь нет никакого криминала. Но для установления истинной причины смерти труп увезли в морг.

Для приличия вдова надела траур, а на лицо – маску безутешного горя. Правда, местным деревенским жителям эта маска казалась комичной. Но и они для приличия скрывали это.

И всё же покойника уважительно похоронили на четвёртый день после смерти: пришлось ему залежаться в морге, работы оказалось много, а специалистов не хватало. После похорон вдова приехала в Нижнюю Тавду и обратилась в полицию, чтобы установить причину смерти её мужа. Оттуда вдову направили в следственный комитет, но вместо этого она появилась в прокуратуре… Там она ничего толком не смогла понять из всего того, что ей наговорили, так что вскоре она обратилась к адвокату.

Между тем следственный комитет отказал в возбуждении уголовного дела: смерть наступила в результате переохлаждения организма, о чём и было засвидетельствовано в заключении судебно-медицинской экспертизы. Однако вдовушка этому не поверила, верно зная, что её любимый муж страдал от боли в животе, появившейся после операции, а значит, по её уверению, та самая операция была проведена неквалифицированно.

Адвокат помог вдове-просительнице составить нужные бумаги – и дело закрутилось-завертелось. В принципе, вдове нужна была не истина, а возможность отжать у кое-кого хорошую сумму-компенсацию. Она знала, что такие прецеденты уже случались, и нередко – в пользу заявителя потерпевшей стороны, каковой себя и считала безутешная вдова.

После этого Горюнова вызвали на допрос в следственный комитет, где ему было предъявлено обвинение в халатности… Он отказался отвечать на вопросы следствия, потребовав себе адвоката.

И вот теперь Раиса Владимировна возвращалась домой, не понимая, ради чего… Ради своего мужа, который её оскорбил?

II

К исходу третьих суток, поздно вечером, поезд прибыл в Тюмень.

Она вышла из вагона и испытала на себе обжигающий ноябрьский холод, от которого пробежала дрожь. Этому родному холоду она ещё недавно радовалась, но теперь успела от него отвыкнуть. И родное казалось чуждым до содрогания не только тела, но и самой души. Увидев встречающих её дочерей, она встрепенулась и обрадовалась, даже осчастливилась. Мать уже не обращала внимания на холод, не чувствовала его, тепло и счастливо обнимала своих дочерей – девчушек, как она их называла там, где ей было тепло и хорошо.

Когда они втроём вышли на свет, дочери настолько изумились увиденному, что у них перехватило дыхание. Им казалось, что в лице матери они вдруг увидели самих себя.

– Боже!.. – изумилась старшая дочь.

– Мамочка, – обратилась младшая дочь, – как ты помолодела!

– Правда, правда, – подтвердила та.

– Где это ты находилась всё это время? – не унималась младшая.

Мать молчала и радовалась не тому, что дочери говорили, а тому, что они пустословили и веселились.

– И за то время ты, мамочка, ушла не куда-то вперёд, а назад – в молодость, – заметила старшая.

– Это всё тепло, – отвечала им мать, – и только тепло.

Разумеется, дочери имели в виду не то тепло, о котором думала их мать, и одна за другой стали мечтательно заявлять:

– И я туда поеду…

– Ох, и я там обязательно побываю…

– Конечно, мечтать не вредно, – прервала мать. – Но прежде чем осуществить свои мечты, необходимо повзрослеть.

Действительно, девчушкам необходимо было повзрослеть, получить профессию. Мать знала своих девчонок и судила их по себе. Как-никак, опыт жизни. Можно пропить квалификацию, но не опыт. Такие вот дела или делишки жизни. А попробуй-ка от них отделаться. Даже и не думайте, дороже станет. И всё же, у одних дела, у других делишки, а у третьих – настоящие проблемы…

Так утром следующего дня Раиса Владимировна рейсовым автобусом выехала в Нижнюю Тавду, чтобы разобраться в проблемах мужа и, если окажется необходимо, то и спасти (хотя спасение – дело рук самого утопающего). «Ведь не сопливой же Дарине спасать моего… – размышляла Раиса Владимировна и запнулась на слове “моего”, – моего несчастного мужа, которого и сделала несчастным…» Вскоре эти мысли сменились другими, и, сидя у окна в полупустом автобусе, она воображала дорогу на Махачкалу. Но дагестанские картины смешивались с реальными, родными, просматриваемыми из окна автобуса, и получался какой-то абсурд. Она перестала смотреть в окно и, задвинув его выгоревшей от солнца занавеской, провалилась в забытьё.

По приезде в Нижнюю Тавду Раиса Владимировна в первую очередь пошла не домой, а в поликлинику, где и встретилась с мужем. Он ей обрадовался, но она сходу дала ему понять, чтобы он не особенно обольщался. Узнав от него всё дело, из-за которого она прервала свой отпуск, так спешно выехав из тепла, она задумалась. Спустя какое-то время она успокоилась, хотя действительно было над чем задуматься и за что беспокоиться. Она по-человечески пожалела своего мужа и решила в трудное для него время держать его в поле зрения. Думая о нём, она прежде всего думала о своих и как-никак его девчушках.

Встречи адвоката и подозреваемого хирурга вскоре обнадёжили Горюнова.

– В заключении судебно-медицинской экспертизы, – говорил адвокат своему подзащитному, – ни о какой другой причине смерти не говорится.

– А как потерпевшая сторона?..

– А потерпевшая сторона… – прервал адвокат своего подзащитного, едва повысив голос. – Потерпевшая сторона может говорить всё что ей вздумается, и всё, чтобы получить денежную компенсацию.

– Понятно, – пробурчал Горюнов.

– Человеческая жадность, – продолжал адвокат, – и человеческая корысть как неизбежности существования или выживания. Противостоять этому способна лишь элементарная совесть, конечно, если таковая имеется у отдельной личности… – тут адвокат понял, что уже читает мораль, остановился и посмотрел на своего подзащитного.

Горюнов ещё дважды являлся на допросы в следственный комитет. После этого, благодаря стараниям грамотного адвоката, от него отстали. Однако он ещё долго не мог обрести душевного покоя.

Вскоре Раиса Владимировна вышла на работу. Она старалась не встречаться с мужем, а когда это вдруг случалось, они, обменявшись несколькими уважительными фразами, расходились.

А та самая, по мнению Раисы Владимировны, сопливая Дарина, узнав о беде своего сожителя, всё ещё любимого и единственного, убежала в Велижаны, где, как думала, могла бы отсидеться, спрятаться от проблем. Её мать, погостив у старушки все выходные дни, вернулась в Нижнюю Тавду.

Когда Горюнов застал вместо сожительницы её мать, он намеревался от всего отказаться и броситься по следам Дарины. Мать с грустью и жалостью отговорила его от этого безумного поступка. И, главное, оказалась рада видеть его у себя дома – и неспроста.

– И что это могло быть? – удивился он.

– Вот приедешь к ней в Велижаны – и узнаешь, – сказала она ему. – Но всему своё время. А сейчас успокоиться нужно.

Горюнов стал дожидаться очередного отпуска, до которого оставалось каких-то пару недель. Но те недели казались ему самыми продолжительными и томительными, тем более беглая сожительница не отвечала на его телефонные звонки.

III

Дарина видела своё счастье в побеге, и сбежала она в Велижаны, где всё это время оставалась её бабушка. Оказавшись там, она поняла, что и здесь ей нет ни спасения, ни покоя, а даже наоборот, её волнения только усилились.

Рано утром в понедельник она в очередной раз рейсовым автобусом уехала на учёбу в Тюмень… А вечером в пятницу этой же недели она возвратилась к бабушке, которая радовалась своей внучке, ведь с ней можно было поговорить о том о сём или вовсе помолчать, но уже не одной – вдвоём всё легче. Одиночество для старушки – томительное состояние, ощущение ненужности и отжитости. А ведь всё живёшь! Для чего? Для кого? А Бог его знает! Да вот только и беда, что мы Его не знаем – не хочется знать. Но всё же обращаемся к Нему, когда, как правило, нас сильно прижимает. Он последняя, наивысшая инстанция для чудесного спасения грешной души!

– Бабушка!..

– Что, моя хорошая?

– А ты веришь в Бога?

– А ты разве нет?

– Я же первая спросила…

– Верю…

– А я не знаю… сомневаюсь…

– А для чего тогда ты затеяла этот разговор?

– Да вот, – указала она на комнату, – там, в углу, иконы висят… Нет, стоят.

– И что?

– Они меня как-то смущают… беспокоят…

– Это хорошо, что беспокоят; главное, чтобы не пугали.

– Нет, бабушка, они меня не пугают, а смущают…

– Смущают?.. Значит, чувствуешь, что что-то ты сделала постыдное.

– А чего?

– А это тебе, моя хорошая, лучше знать.

Дарина умолкла и задумалась.

– И как в Него… в Бога необходимо поверить? – спросила она, как будто опомнилась после минутного забытья.

– Чтобы в Бога поверить, нужно прежде о Нём узнать.

– И как?.. Подскажи, бабуля.

– А существует такая книга, и называется она Библией.

Старушка вышла из комнаты, скрывшись в той, где в верхнем углу находились иконы. Дарина слышала, как что-то со скрипом выдвинулось, а потом задвинулось. Она вспомнила, что так выдвигаются и задвигаются широкие ящики комода, стоявшего у стены между окнами комнаты. Старушка вернулась.

– Вот она, – сказала бабушка, протянув внучке толстую книгу.

Дарина взяла её и увидела название «Новый завет» с потемневшими золочёными буквами.

– А библия?! – недоумевала внучка.

– А это и есть библия – часть неё…

– А другая часть?..

– Нам и этой части достаточно знать, чтобы узнать о Боге, – заключила старушка.

И Дарина уединилась, уйдя в другую комнату. Чтение «Нового завета» её мало-помалу увлекало. Иногда бабушка входила в комнату внучки, чтобы с ней поговорить, но, найдя её за чтением, тихо удалялась.

Спустя какое-то время книга оказалась прочитанной, и Дарина обратилась к старушке.

– Вот, прочитала, – объявила она.

– Неужто!

– Уже поздно… я опоздала… я грешница…

– Это ты о чём? – не поняла старушка.

– Я беременна.

– Откуда ты это знаешь?

– Мне мама сказала…

– Сказала?!

– Меня на днях затошнило, и я тогда пожаловалась маме – вот она и сказала, что такое происходит, когда забеременеешь.

– И что?

– Она сказала, что мне ещё рано иметь детей…

– Вот дурёха! – рассердилась старушка и, увидев испуганное лицо внучки, продолжила: – Это я так не о тебе, моя миленькая.

– Бабуленька, – взвыла внучка, – только не ругай мамочку.

– Не буду, не буду, – проворчала она. – Только ты сама успокойся.

– Бабуленька!..

– Теперь тебе нужно думать не только о себе…

– Я знаю, – с грустью улыбнулась она.

За эти дни Дарина морально повзрослела.

Бабушка знала, что её внучка сожительствовала с взрослым человеком, но до поры до времени помалкивала – и вот теперь пришлось заговорить о нём.

– А он… он-то… ну, об этом знает? – запинаясь, спросила она.

– Пока нет.

– Пока… – задумалась старушка. – Пусть обязательно узнает: не дело лишать ребёнка… будущего ребёнка отца.

Дарина вздохнула и улыбнулась.

– А я и не собираюсь его лишать…

– Рада, небось, – смягчилась старушка.

– А как с учёбой?..

– С учёбой? – призадумалась она. – Учёба никуда не денется… Ну пропустишь год-другой… А то и вовсе на заочное учиться перейдёшь.

– Можно и так, – согласилась Дарина.

– Вот со следующего года и переведёшься, если не хочешь терять год-другой.

– Нет, не хочу…

Дарина возобновила свои уединения, и старушка заставала её за чтением книги. Иногда Дарина молча стояла в углу комнаты и вопрошающе смотрела на иконы: одна – Спаситель Вседержитель, другая – Казанская Божья матерь. Но дело до молитв ещё не доходило.

– Бабушка, а как быть с тем, что у него уже имеются двое… две дочери?

– Они уже взрослые и не особенно-то нуждаются в отцовской опеке.

– Так-то оно так, но… – усомнилась она в правоте бабушки.

– Но… – перебила старушка. – Согрешила… вот и спасайся теперь своим будущим ребёнком… Из двух зол выбирай меньшее. Да и выбором ты, если заметить, не больно-то богата.

– Вообще-то, да…

Так внучка проводила свои выходные у бабушки… За это время значительно похолодало. Лежал снег и не таял. Вот-вот придёт сама зима…

IV

Наконец Горюнов дождался своего отпуска и в начале декабря рейсовым автобусом отправился в Велижаны. Вечерело и темнело довольно-таки быстро. Горюнов высадился из автобуса, когда успело стемнеть, и отправился по адресу, который дала мать Дарины. Встречный морозный ветер обжигал лицо Горюнова, но ему казалось это даже приятным. Он с жадностью вдыхал тот морозный воздух, приводивший его разрозненные мысли в логический порядок.

«Пора… давно пора покончить со всей этой… этой беспорядочностью, – подумал он, но опомнился, вдохнув морозного воздуха. – С какой это беспорядочностью? Ах да!.. Между женой и… и Даринкой… Раиса – это теперь прошлое, а Даринка – настоящее и будущее… А где же я? – мысленно удивился он. – Уже не там – в прошлом, но ещё и не там… эх, вновь это не там… не в будущем. Но от кого зависит само будущее? Разумеется, от всех слагаемых: меня, неё (он имел в виду Дарину) и времени… А сколько сейчас времени? – он хотел достать из кармана смартфон, чтобы узнать, который час, но тут же передумал и продолжил размышлять: – А, какая разница, который час. Не всё ли равно, когда совсем стемнело. Темно… темно… Даже эти вот уличные светильники не способны нормально освещать улицу… дорогу. Так оно всё и в жизни: когда светло, когда темно… Вот темень проклятая… – выругался он, споткнувшись обо что-то на дороге. – Вот так и в жизни случается… Не запнулся ли я и в самой жизни? Вот в скором времени всё и узнается…» – с этим роем мыслей в голове он подходил к дому, который светился приветливыми огнями окон. По крайней мере, так казалось Горюнову.

Его встретила старушка, не проявив ни радости, ни неудовольствия. Её равнодушный вид никак не подействовал на самого Горюнова. Эта нейтральность, как он сам полагал, легко способна измениться в ту или иную сторону – хорошую или плохую. И вот куда переметнётся настроение старушки, как теперь понимал Горюнов, зависело именно от него. Однако он смутился: он не знал, ему ли начать разговор или старушке. Повисла пауза (как ему показалась, затянувшаяся), которая продолжалась всего пару мгновений.

– Добрый вечер, – всё-таки сказал он первым и смущённо улыбнулся.

– Вот, значит, ты какой, – и без радости, и без сожаления сказала старушка, посмотрев ему в глаза.

Горюнов вновь улыбнулся, не зная, что ей ответить.

– А-а, улыбаешься, окаянный, – усмехнулась она.

– А что делать? Не плакать же?

– Не плакать, – передразнила она его. – А надо бы…

Горюнов с сожалением вздохнул.

– Да ещё и вздыхает… Не вздыхай… Ну, проходи, гость дорогой, раз пришёл, – сказала она весело и хитро.

Сняв с себя уличную одежду и обувь, гость прошёл в комнату, куда предложила пройти хозяйка. Она заметила в нём некую напряжённость и даже растерянность.

– Ну и чего ты как настороженный сурок прислушиваешься и оглядываешься? – возмутилась старушка, поняв, в чём дело. – Нет ещё Даринки… Не приехала ещё из города, – и она взглянула на часы. – Хотя уже время приехать… Неужто не приедет? – спросила она сама себя.

Горюнов испугался, что она действительно может не приехать. Старушка заметила это и поспешила его успокоить.

– Нет, обязательно приедет… увидитесь нынче же…

– Хорошо бы, – тупо обрадовался он.

Старушка вздохнула и намеревалась выйти из комнаты, как вдруг стукнула дверь в сенях, а через пару мгновений – и дверь в дом. Старушка встретила Дарину на пороге.

– Что, холодно?

– Морозно, бабуля…

Горюнов услышал её голос, поднялся со своего места, но выйти из комнаты не решился. Он бездумно притаился.

– А у нас гость…

– Гость? – бессмысленно произнесла Дарина и тут же, будто её ударило током, стала расспрашивать: – Какой?.. Разве?.. У нас?..

Гость вышел из комнаты. Увидев его, она обрадовалась и испуганно насторожилась. Эта двойственность и ввела Горюнова в очередную нерешительность: он ещё не соображал, как вести себя здесь, в этом доме.

– Ну и хватит тебе стоять на пороге, – заметила ей старушка.

Дарина как будто пришла в себя, сняла верхнюю одежду и обувь и сразу прошла на кухню. Следом за ней – старушка. Они завели между собой монотонный разговор. Горюнов прислушивался к нему, но ничего не мог понять. Он вернулся на прежнее место и стал дожидаться, сам не зная чего.

Через полчаса Дарина подошла к Горюнову и, поцеловав его, предложила пройти на кухню, к столу. Он радостно и послушно последовал за ней. На кухню они вошли бок о бок. Он занял место, на которое указала Дарина, а она села напротив него…

Вскоре старушка оставила их наедине, понимая, что им необходимо поговорить.

– Я в отпуске с сегодняшнего дня, – объявил он ей, чтобы как-то начать разговор.

Но диалог как-то не клеился. Дарина знала, что его появлению у неё дома нужно было только радоваться, но вот выразить свою радость она затруднялась. Дарина забыла, какие вообще при этом должны проявляться эмоции. И вообще, уместны ли они в таких случаях.

– Я понимаю, что это так неожиданно для тебя, – сказал он, выждав время.

– Правда, это как-то неожиданно, – согласилась она. – Арсений, но ты ещё не знаешь, какая неожиданность ждёт тебя самого.

Он не то удивился, не то испугался.

– Но не пугайся прежде… Она для тебя, думаю, не настолько ужасна.

Горюнов насторожился, сосредоточив своё внимание.

– И что это?

– Элементарная обыденность…

– Обыденность? – как бы ужаснулся он.

– Да, – улыбнулась Дарина его ужасу. – Обыденная беременность у женщин.

– Чья?.. У кого?..

Дарина вопросительно и испуганно посмотрела на Горюнова. И только тут до него вдруг дошло. На лице его начала расползаться улыбка, глаза засветились счастьем, а сам он словно помолодел и даже изменился…

– Ладно вам, – обратилась к ним вошедшая старушка, – вы тут и оставайтесь на выходные…

– Ты куда, бабуля? – испугалась внучка.

– В Нижнюю Тавду, – ответила она. – Ещё есть время, чтобы успеть на рейсовый автобус.

Внучка вышла следом за бабушкой под предлогом проводить её до остановки.

– Ну и как, бабуля?

– Что, ну и как? – весело усмехнулась она.

– Ну он?.. Как?..

– Да ты уже сама всё прежде решила и за мать, и за старуху.

– Решила, – виновато ответила она.

– Вот и умница… Ну, иди… Давай иди домой. Поди-ка, он там без тебя чёрт знает что думает…

– Тогда я пошла, – и она короткими быстрыми шагами поспешила к себе.

Дарина вернулась в дом. Горюнов подошёл к ней. Они молча обнялись; точно так же они обнимались ещё на первом свидании – как-то осторожно и бережно, после чего они и стали ближе друг к другу. А теперь эта близость оказалась вообще единством. Впрочем, он уже состоял однажды, ещё до недавнего времени, в подобном единстве.

– А кстати, я слышала, что у тебя какие-то неприятности?

– Были…

– Серьёзные?

– Могли бы быть серьёзными…

Дарина успокоилась, но после этого почувствовала тот стыд, который раньше не проявлялся. Ей хотелось признаться ему в своей трусости и сказать «прости», но она, испугавшись, передумала это делать.

Прошли выходные дни. Горюнов вернулся в Нижнюю Тавду, разумеется, к матери Дарины. В этот же день старушка уехала в Велижаны.

V

Надвигался Новый год, но Раиса Владимировна нисколько этого не ощущала. Не то чтобы у неё не было настроения, ей было как-то всё равно. Но скоро приедут на новогодние каникулы дочери, а значит, ничего не остаётся, как готовиться к празднику…

И вот наконец они, сдав семестровые зачёты и экзамены, в предпразднично-радостном настроении приехали домой.

– Ух, какие вы холодные! – приговаривала мать, целуя дочерей. – Давайте согревайтесь теперь.

Канун Нового года выдался морозным, а до него гудела-выла вьюга так, что страшно было высовывать нос из тёплого дома.

– Мамочка, – обратилась старшая дочь, – а чего ты такая грустная?

– Даже скучно смотреть на тебя, – подхватила другая.

– Я не грустная, а задумчивая, – улыбнулась она им.

– А отец придёт к нам на Новый год? – поинтересовалась старшая.

– А давайте мы ему позвоним, – предложила младшая.

– У отца телефон не отвечает, – опередила их мать.

– Жаль… Досадно… – сожалели дочери одна за другой.

– Не сожалейте, он найдёт себе, где и с кем встретить Новый год… Вернее, уже нашёл.

– Мамочка, ты об этом… о нём говоришь так спокойно, как о прошлом, – заметила старшая дочь.

– Вернее, как будто его и не было у нас, – уточнила младшая.

– Нет, хорошие вы мои, он прошлое не для вас, и у вас нет… не должно быть никаких оснований думать о нём, как будто его вовсе нет…

– А мы и не думаем так, – поспешила оправдаться старшая, не дав договорить матери. – Так ведь, сестрёнка?

– Так, так… – подтвердила младшая.

– Вот и прекрасно!.. И нечего друг другу портить настроение в этот день.

В предновогодний вечер Раиса Владимировна созвонилась с сестрой. Они радостно поздравили друг друга с наступающим Новым годом. На поздравления сбежалось два дома: Наталья и Ольга – с одного, а Темир Ахмедович и Амина – с другого. Затем Раиса Владимировна уединилась в своей комнате, а Татьяна Владимировна – у себя, и между сёстрами завязался секретный разговор об Ильмутдине, который часто спрашивал о Раисе. Она в свою очередь осведомилась о нём, о его здоровье. Раиса Владимировна знала, что через мужа сестра обязательно передаст об этом Ильмутдину. Раиса Владимировна как бы вдруг почувствовала, что сама уже заболевает им. Она ощутила это ещё тогда, когда они увиделись впервые, и теперь эти чувства лишь усиливались…

Прошли первые новогодние дни. В доме установились скука и тишина. И вскоре, перед отъездом дочерей в город, мать заявила им, что намерена подать на развод с отцом. Дочери такого не ожидали, они потеряли дар речи. Развод родителей казался им ужасным делом.

– Но это неизбежно, – строго заключила мать.

Дочери уехали в город, увезя с собой оскорбительную мысль о разводе родителей.

А между тем их отец отпраздновал новогодние дни в кругу новой, ещё не оформившейся семьи. Но всех их смущала мысль о том, как им, Ивану и Дарине, предстоит создать новую семью: зажить мужем и женой или оставаться блудными сожителями… Горюнов так и обитал в двух домах – в основном в Нижней Тавде и наездами в Велижанах.

Выйдя из отпуска, Горюнов обратился к главному врачу с заявлением о переводе его в Велижаны, в стационарную поликлинику. Но получил категорический отказ. Он волей-неволей встречался со своей женой в коридорах поликлиники и больницы. И в один прекрасный день она вошла в его кабинет и предложила подумать о разводе. Это его нисколько не удивило и не смутило, как будто этого он и ждал.

– Дочерям об этом объявлено? – только и спросил он.

– Да.

Горюнов хотел сообщить ей, что скоро станет новым отцом, но, подумав, что это её не касается, промолчал. Она вышла от него совершенно освобождённой и по-новому счастливой женщиной… Но до чего обманчиво и непостоянно настроение – тем более женское.

Глава четвёртая

I

Развод, задуманный Раисой Владимировной, всё затягивался; казалось, он и вовсе не состоится. Мать, зная настроение своих самостоятельных дочерей относительно развода, иногда сомневалась в правильности своего же решения. Сам Горюнов не занимался этим делом по причине занятости и не торопился, предоставив всю возможность этого предприятия всё ещё своей жене. Но и он сам периодически сомневался, что развод состоится, полагая, что судьба противилась этому, а не какие-нибудь житейские обстоятельства или необъяснимые причины, от них самих не зависящие. Никому из них и в голову не приходило, что для этого дела следовало обратиться к адвокату.

Пришла весна, ранняя и тёплая. Это радовало и одновременно настораживало сельских жителей, так как оставалось непонятным, как природа поведёт себя в дальнейшем: безводные, высохшие поля нисколько не могли радовать аграриев, да и тех, у кого имелись огороды на приусадебных участках. Но всё это не беспокоило ни Раису Владимировну, ни Горюнова, несмотря на то что они являлись владельцами большого приусадебного участка.

И всё-таки Раиса Владимировна бывала на огороде. Во время работы она забывалась хотя бы на какое-то время, и это вносило разнообразие в серость жизни.

Май и первая половина июня выдались жаркими и без дождей. Работа на участке не доставляла теперь никакой радости, даже наоборот – угнетала.

Ещё никогда Раиса Владимировна не чувствовала себя настолько утомлённой и уставшей, временами она переставала ощущать жизнь, как ни стремилась заполнить её пользой дела. Эта надвинувшаяся на неё тяжесть заставила задуматься о вещах, на которые она раньше не обращала внимания. Она задумалась и осознала, что ей не хватает чего-то главного, ранее отсутствующего в её жизни, – не хватало того, без чего она раньше так легко и свободно обходилась. Самым мучительным оказалось, что она никак не могла понять, чего же ей так остро недоставало. Раньше она нуждалась в муже, затем в детях. Но вскоре дом опустел. Пустота ей внушила, что она теперь свободна и ни в ком не нуждается. К сожалению, это так: дочери повзрослели – стали сами по себе, муж – посторонним человеком, но – вот странно – до сих пор не чуждым ей…

Чтобы не сойти с ума, Раиса Владимировна успокаивала себя тем, что скоро на летние каникулы вернутся её дочери. А пока они не приехали, как из-под палки ходила на любимую работу. Огородные заботы забирали у неё последние физические силы. Но сила духа в Раисе Владимировне всё же была крепка.

Дело о разводе оставалось неопределённым. Раз за разом это откладывалось на потом.

II

Стояли сухие о особенно знойные первые дни лета. Даже лёгкий ветерок казался обжигающим, подобно жару из только что натопленной печи.

Раиса Владимировна вышла из душного дома и оказалась на пустынной улице, наполненной зноем. Не обращая на жару внимания. она побрела, сама не зная куда.

Вдруг в знойном воздухе воскресного утра раздался колокольный звон. Раиса Владимировна остановилась в задумчивости и прислушалась. Голоса колокольного перезвона воодушевили её, и она, уже весело, продолжила свой путь.

Тот воскресный день был днём Святой Троицы, иначе называемым Пятидесятницей. В храме проходила утренняя служба в честь этого знаменательного события.

Разумеется, Раиса Владимировна ничего о том не знала: ей раньше никогда не приходилось интересоваться духовным миром. Она в Бога не верила, но и атеисткой себя не считала.

Раиса Владимировна проходила мимо храма как раз в то время, когда народ, отстояв чуть ли не трёхчасовую службу, начал расходиться. На выходе люди обращались лицом к храму и осеняли себя крестными знамениями, совершая поклоны, и только после этого расходились по своим делам, кто спешно, кто не спеша.

Раиса Владимировна не знала, сомневалась, что ей делать. Наконец она прошла через широко распахнутую калитку изгороди и оказалась на храмовой территории, в глубине которой друг против друга стояли две большие скамьи. К ним и направилась Раиса Владимировна. Оказавшись между скамьями, она словно растерялась, на какую из них можно сесть, – и остановилась на той, откуда можно было прямо смотреть на храм. Как только она расположилась на скамье, её осенило: она поняла, чего ей так не хватало и над чем так мучительно думалось ещё недавно.

«Вот это да! – мысленно восхитилась Раиса Владимировна. – Надо же, самые простые вещи, как оказывается, достигаются невероятным трудом, – размышляла она, – или же без особого труда постигается самое невероятное. Неужели, чтобы оказаться здесь, так необходимо было пережить, испытать житейские трудности, неурядицы… Значит, идём мы не так… идём по дороге своей жизни обратным путём – то есть к Богу в последнюю очередь, спешно пройдя карьерный и семейный пути… – Раиса Владимировна подняла голову и, посмотрев вперёд, продолжила размышлять: – Значит, всё было неправильно, а главное, притворно… Нет, я точно в бреду, – опомнилась она и вновь посмотрела вперёд. – Наверное, думаю я чёрт знает что… Надо поговорить… Но с кем?.. В храме должен быть настоятель, попросту говоря, священник. Вот с ним-то и нужно поговорить… покаяться… Но я даже не крещёная! – испугалась она. – Всё равно останусь здесь его дожидаться, – решила для себя Раиса Владимировна. – И о чём же с ним стану говорить, когда?..» – она ещё не успела определиться с этим вопросом, как невольно подняла голову и увидела впереди себя стоявшего на паперти храма в чёрном облачении настоятеля. Раиса Владимировна быстро поднялась со скамьи и направилась к нему, понимая, что до сих пор не знает, о чём станет с ним говорить.

Настоятель обратил на неё внимание ещё тогда, когда она неподвижно сидела на скамье в своих размышлениях, и не спешил сходить со своего места. Увидев, что она направилась к нему, тогда только сошёл с паперти и пошёл ей навстречу. Они подошли друг к другу.

– Здравствуйте… – робко сказала она, не зная, как правильно к нему обратиться.

Настоятель, уловив её замешательство, улыбнулся и ответил ей на «здравствуйте».

– Вы не из числа моих прихожан, – заметил он как бы самому себе.

– Да… – отозвалась вновь с тем же замешательством.

– Зовите меня отцом Вячеславом или… – сделал он паузу, – или просто – батюшка; как и большинство моих прихожан.

Слово «батюшка» показалось ей каким-то неудобным для обращения: оно ассоциировалось с родным отцом, к которому частенько так обращалась. В сомнениях она простояла перед настоятелем ещё какое-то время.

– Отец Вячеслав, – наконец обратилась она, – мне бы хотелось с вами поговорить, но… но я сама хорошенько не знаю, о чём… как говорить.

Настоятель предложил ей вернуться на прежнее место, и они молча направились к скамьям. Раиса Владимировна расположилась на прежнем месте, он – напротив неё… Она ждала, что настоятель начнёт разговор. И действительно, видя в ней замешательство, к которому присовокупилась и скованность, он заговорил первым:

– Как к вам обращаться?

– Раиса… Раиса Владимировна… – дрожал её голос, – нет, Раиса…

Они оказались ровесниками, но настоятель выглядел старше её со своей седеющей густой бородой.

– Итак, Раиса Владимировна, – без эмоций обратился он к ней. – Я так понимаю, вы ещё не крещёная?

– Нет… ещё нет… но я теперь подумываю…

– Хорошо… и всему своё время, – он дал ей знать, что для разговора со священником это не имеет значения. – А теперь, что вас привело сюда?

– Отец Вячеслав… я не знаю, с чего начать…

– А вы рассказывайте – и само собою определится, что вас сюда привело.

Раисе Владимировне понадобились не больше десяти минут, чтобы эмоционально рассказать о муже, предавшем её, о дочерях, отдалившихся от матери… Настоятель выслушал её, как казалось со стороны, с каменным лицом, которое, как ни странно, успокаивающе действовало на растроганную в ходе рассказа Раису Владимировну. Она теперь ждала его ответа – чтения морали или осуждения. Но ни отповеди, ни осуждения от настоятеля не прозвучало. Это ещё больше её успокоило.

– Значит, настаиваете на разводе? – спросил он совсем не строго.

– А что мне остаётся делать, когда он давно живёт с другой?.. Я не удивлюсь, если до меня дойдёт слух… Узнаю, что он вновь стал отцом… И что?.. У того ребёнка отобрать отца?.. А наши совместные дети, дочки, собственно говоря, уже не нуждаются в отцовстве… Не так ли?.. – спросила она отчаянно, с намерением обратиться к нему: «Отец Вячеслав».

– Зато все мы нуждаемся в отцовстве, Раиса Владимировна, – обратился он к ней мягко, с некой торжественностью в голосе.

– В каком? – не поняла она.

– В Небесном отцовстве…

– Это да, да… – понимающе согласилась она. – Но я совсем не то имела в виду… в другом смысле…

– А я имею в виду во всех смыслах… Да и церковь не одобряет разводы.

– Но как же тогда?..

– Как поступите, так и будет… Вы всё равно это сделаете…

– Но будет ли правильным?..

– Правильным?.. – задумался настоятель. – Разумеется, правильным не будет: повторяю, церковь не одобряет разводы… И вы в таком случае можете освободиться от прежних обязательств, но совершенно без участия… с отсутствием в вас, в обоих вас, упования на Отца Небесного…

– И правда, как мы всё это время так жили?.. Лишь сегодня я впервые, с каким-то облегчением, с особой радостью услышала звон колоколов, – и она указала в сторону колокольни. – И их звон привёл меня сюда… Кажется, теперь я поняла, чего мне так не хватало: упования, надежды… Ведь раньше я полагалась на саму себя, на мужа, на дочерей… А в итоге вышло одно разочарование, – с грустью заключила она.

– Не надо сожалеть и печалиться… Если семья уже распалась, что же, остаётся служить людям и, если вы пришли за тем, служить Богу…

– Но как?

– У вас благородная профессия – помогать немощным, то есть больным, исцелять их, значит, служить людям, а служа им, служить и Богу, – настоятель взглянул на неё как бы с восторгом и продолжил: – Вы, врачи, владеете Божественным даром: исцелять – вот этим чудесным делом и прославился Господь. Вам дан тот чудесный дар, это Он, если хотите знать, призвал вас… привёл вас к этому. Не понимаю, как вы всего этого не осознаёте…

– Как всё просто, оказывается.

– Это лишь отчасти.

– Да, – вздохнула она.

– А с разводом как решите, так и будет. Вы всё равно поступите, как посчитаете нужным и без участия церкви. Но мужа следовало бы простить… И не держите на него зла. С этим вам от него не освободиться.

– Я не знаю, простила ли ему, но верно – не держу на него зла.

– Это уже хорошо.

– Батюшка, – обратилась она к нему и вдруг смутилась, произнеся это слово.

– Да? – отозвался он спокойно, не обратив внимания на её смущение.

– Я ещё ни разу не бывала в храме…

Настоятель предложил ей пройти в храм, и они поднялись.

Выйдя из храма, Раиса Владимировна не спеша направилась домой. Ей казалось, что незачем туда идти. Между тем она вздохнула с облегчением и теперь была твёрдо намерена на развод: освободиться – и свободно служить другим. Домой она вернулась обновлённым человеком.

Когда Горюнов, придя в понедельник на работу, увидел свою жену, он удивился светлости и одухотворённости её лица. Вскоре состоялся развод, в тот самый момент, когда дочери приехали из города. Это событие они восприняли спокойно, как неизбежность, – они уже были к нему подготовлены. Горюнов в тот же день пришёл домой к матери Дарины самым счастливым человеком и о своей радости сообщил ей.

III

Горюнов с Дариной определились с днём, когда они могут расписаться и наконец зажить новой полноценной семьёй. И с нетерпением стали дожидаться этого дня.

Неважно, откуда является слепая беда, но важно то, куда и к кому она приходит. И эта беда пришла в дом, где счастливо обосновался Горюнов, к матери Дарины. Она и не подозревала о нещадной опасности, которая её поджидала.

Первый раз в жизни мать Дарины почувствовала боль в груди, но не обратила на неё внимания, и вскоре всё прошло. Она успокоилась и быстро забыла об этом, хоть женщинам не очень свойственно не замечать таких сигналов. Но случается разное… Через неделю та же самая боль напомнила о себе, и матери Дарины ничего не оставалось, как прийти в поликлинику и обратиться к врачу. Им оказалась Раиса Владимировна. Она и не подозревала, что обратившаяся к ней женщина – будущая свекровь её бывшего мужа. Врач, выслушав жалобы, направила больную на сдачу анализов. Когда об этом узнал и Горюнов, он посодействовал скорому прохождению и проведению анализов. В короткое время они были готовы – и оказались малоутешительными. Врач назначила больной лечение, а Горюнов обеспечивал и контролировал его ход.

Так мать Дарины узнала бывшую жену будущего зятя и устыдилась своего положения, но Раиса Владимировна сумела её успокоить – так, как успокаивают давнишних знакомых, приятелей. И они стали приятельницами.

Раиса Владимировна узнала, что Дарина ждёт ребёнка.

– Я это подозревала, – призналась Раиса Владимировна. – И не хочу быть помехой его нового счастья, – со смирением заявила она.

– Как я рада…

– И кто ожидается?

– Мальчик.

– Вот и станет он нашим дочерям единокровным братом.

– Да, станет… – грустно улыбнулась мать Дарины.

Раиса Владимировна сама посмотрела на неё с грустью и женской жалостью. Она как врач знала, что рано или поздно той понадобится хирургическое вмешательство, в котором непременно примет участие Горюнов. Раисе Владимировне не хотелось преждевременно расстраивать свою приятельницу. Впрочем, знал об этом и сам Горюнов, но тоже помалкивал. Он понимал, что преждевременное хирургическое вмешательство никак не способствует оздоровлению организма. Он молча ждал и наблюдал, следил за её поведением.

– Иван, – обратилась однажды к нему мать Дарины, – ты, как я заметила, в последнее время на меня так странно смотришь, как будто ожидаешь чего-то ужасного.

– Марина… – сказал он тихо и тут же решил проявить врачебную строгость: – Марина Николаевна, это вам так кажется.

– Нет…

– Нет! – не дал он ей договорить. – Вы сами себе внушили ужас, вот потому и кажется…

– Да, да… Наверное, так кажется, – усомнилась она.

– Всё будет хорошо, я это знаю.

– Вот и хорошо, теперь успокоюсь…

Но Марина Николаевна не успокаивалась: она чувствовала, как что-то росло и теснило её грудь изнутри… И вскоре настал тот момент, когда понадобилось хирургическое вмешательство – уже своевременное.

После операции Марину Николаевну перевели в палату, куда Дарина часто приходила. Навещала её как врач и Раиса Владимировна. И однажды в той палате она вновь повстречалась с Дариной, бывшей уже на девятом месяце беременности. Она выглядела неуклюжей из-за большого живота, походка её казалась утиной: она с трудом носила тяжесть беременности – и неспроста! Эта встреча привела Дарину в испуганную стыдливость, но Раиса Владимировна успокоила её своей искренней доброжелательностью, отчего девушка ещё больше смутилась. Увидев это, Раиса Владимировна поспешила удалиться из палаты.

– Мама, – с жалостью обратилась Дарина, не зная, что и сказать.

– Ну-ну… всё теперь хорошо, – успокаивала она дочь, – теперь будет лучше прежнего.

И действительно: через две недели мать Дарины выписалась из больницы. А спустя несколько дней на свежем воздухе к ней вернулся здоровый цвет лица.

IV

Сёстры Наталья и Ольга зря времени не теряли. Они в это летнее время как бы торопились жить, и чем больше им этого хотелось, тем медленнее шло время, несмотря на разнообразие и стремительность событий не только в их личной жизни, но и вообще во всём, что так или иначе их связывало. Изо дня в день всё меньше и меньше проводили они времени у себя дома. Понятное дело – лето! Мать на это уже не обращала внимания, зная их самостоятельность, пока это было приемлемым. Впрочем, ей самой было не до них: она принадлежала своему любимому делу – Божьему дару! – врачеванию, исцелению. Её дочери находили это странным и отдалялись от матери, не подозревая о неизбежности конфликта.

Как-то старшая сестра, прогуливаясь по улицам села, повстречалась вдруг со своим школьным ревнивым ухажёром, которому некогда дала, как говорится, от ворот поворот. При этом ухажёре находился его друг – на него и обратила своё внимание Наталья.

Друзья были настолько различными между собой, что Наталья только дивилась: один оказался зажиточным и простым, а другой, некогда её ухажёр, бедным и горделивым. Но дело было не в бедности: его гордость являлась некой защитной реакцией от насмешек или отверженности, которая произошла ещё в школьные годы. Надо отдать должное его артистическому таланту, благодаря которому непременно можно было пойти далеко или подняться высоко, засияв звёздной славой. Но бедность, особенно в наше время, настолько тяжела, что не даёт прорваться вперёд, а уж тем более высоко. Впрочем, вероятно даже, дело не в бедности, а в обидчивой и гордой натуре, противопоставляющей себя наивной простоте.

При встречах Наталья ни разу не обмолвилась новому другу о том школьном ухажёре. Между тем, она подозревала, что тот о ней сам много чего порассказал. В то же время она предполагала, что и новый друг расспрашивал о ней, о её прошлом – ведь это так любопытно и естественно.

Детская любовь, будь она в детском саду или первых классах школы, не накладывает на возлюбленных никаких обязательств. Но и она чревата непредсказуемыми последствиями. А между тем сколько забавной радости и беспечного счастья случается пережить именно в этот период жизни! Юношеская любовь, пожалуй, самая искренняя и светлая, но вместе с тем вспыльчивая и нередко трагическая. Вероятно, оттого она искромётная. И только в самых редких случаях она продолжительна в своём сиянии, и только потому, что в ней сохранились искренность и светлость помыслов любви. Взрослая любовь оказывается настолько безответственна, что невольно ужасаешься. В ужасе теряется рассудок, а в бессмысленном удивлении выказываются беспомощность. За всем этим появляется безрассудность и, как следствие, – отчуждённость. Но совсем другое дело – зрелая любовь! Она мудрость жизни! Она опыт жизни! Такая любовь крепкая и взаимная. Взаимность заключается не в том, чтобы удовлетвориться в каких-либо потребностях, а в том, чтобы ощутить необходимость друг друга – в человеческих взаимоотношениях, без дурных, испорченных помыслов. Идти под руку, значит, ощущать поддержку, надеясь на неё и веря в неё, а точнее, друг в друга. Всё это не так, как в юношеской любви, где правит бал телесная близость двух противоположностей, а моральное падение влечёт за собой неизбежность разрыва отношений. При зрелой же любви физическое падение, хотя и ожидаемо, невозможно: один обязательно успеет удержать, поддержать другого. О моральном же падении и говорить не приходится: оно не случается.

Вход для пользователей

Меню