Читать онлайн Ювелир. Тень Серафима бесплатно

Глава 1, в которой всё только начинается

– Прошу прощения, сэр. Гость, которого вы ожидаете, прибыл.

На полированном письменном столе царил образцовый порядок. Толстые, увесистые связки писем, стопки крепко сшитых листов, сафьяновые тетради, книги в мягких шагреневых переплётах, разных мастей описи, – здесь имелись бумаги на любой вкус, главное, чтобы тот был в достаточной степени извращён педантизмом. Сам стол мог бы служить, пожалуй, достойным экспонатом в каком-нибудь музее занимательной бюрократии, существуй таковые в Ледуме. Он представлялся не просто столом, нет: столь приземлённое, оскорбительное слово определённо умалило бы его значение! Он являл собою начало системы координат, эпицентр событий.

Ни дать ни взять точка отсчёта, в разные стороны от которой расплескалась рабочая комната.

Трудящийся за столом человек также выглядел образцово. Преувеличенно аккуратным жестом он закрыл чернильницу и отложил в сторону только что законченный лист. Не отрывая от своего детища глаз, молча вставил в футляр приметное серебристо-белое перо: на раздвоенном наконечнике из лёгкого металла красовался затейливый рисунок гравировки.

Ализариновые чернила высыхали, довольно быстро переходя из зеленоватого в интенсивный иссиня-чёрный цвет, принятый для большинства официальных документов. Когда последний выведенный каллиграфическим почерком знак приобрёл бархатный, приятный глазу оттенок индиго, Кристофер накрыл его чистой бумагой и, немного поколебавшись, извлек из ближнего выдвижного ящика револьвер. Удобнее устроив рукоять в ладони, словно бы привыкая к опасной тяжести, он жестом велел камердинеру включить люстру.

Сегодня с делами пришлось припоздниться. В полумраке массивная бронзовая с хрусталём конструкция казалась тучным телом повешенного, застывшим в петле в неэстетичном посмертном окоченении. Не слишком-то добрый знак, когда повсюду мерещатся покойники, однако вполне объяснимый.

И это лишь лёгкие, невинные отголоски всеобщей истерии последних дней!

Вздохнув, молодой человек перевёл взгляд поверх злополучной люстры, дабы отвлечься от мрачных ассоциаций. Узорчатым куполом над ним расцветал потолок – высокий, бессовестно расписной и выложенный превосходными мозаичными панно, каким и полагалось быть потолку приличного замка.

Что уж говорить, во всей Бреонии маловато нашлось бы архитектурных сооружений, способных на равных соперничать с официальной резиденцией правителя Ледума. Она производила на посетителей неизгладимое впечатление, и производила, надо признать, вполне заслуженно.

И дело тут не в великолепии замковой стены, не в фасаде, размеренном сложной формы пилястрами и арками, обильно украшенном барельефами и золочёными резными карнизами. Нет, не в изысках фронтонной композиции и декорационных деталей вроде междуоконных ниш, ваз и величавых скульптур на крыше, и даже не в богатстве внутреннего убранства, поражающего воображение самых искушённых ценителей красоты.

Конечно, всё это было немаловажно, но самое главное – явленная роскошь, при всей её головокружительности, демонстрировала утончённость и безупречно строгое чувство стиля.

Кристофера это вполне устраивало.

Прохладные весенние сумерки уже заползли в кабинет, но новомодное электричество без труда выдворило их обратно. Вот она, сила современной науки! Искусственное освещение не оставляло теням ни шанса. Оно смело меняло пропорции, делая очертания предметов резкими, бритвенно-острыми; играло не только контурами, но и красками.

Кристофер с удовлетворением вгляделся в происходившие вокруг метаморфозы. Комната преображалась как по волшебству. Холодные цвета темнели и незаметно меняли оттенки: лиловые чуть краснели, голубые казались серебряно-серыми, синие – невыразительными и тусклыми. Тёплые тона, наоборот, охлаждались и блекли: алые выглядели значительно более фиолетовыми, оранжевые – коричневатыми, а в жёлтых нет-нет да и просвечивала зеленца.

Конечно, живой свет огня был естественнее и приятнее глазу, он создавал знакомое всем с детства ощущение уюта. По этой причине многие до сих пор предпочитали свечи, но Кристофер не был ретроградом.

Отнюдь.

– Пригласи его, Патрик.

Нервным движением Кристофер поправил муслиновый шейный платок – верный признак принадлежности к высшему свету. Стоит отметить, что тот и так был повязан безукоризненно, по всем правилам нынешней моды. Белый цвет освежал и удачно завершал продуманный до мелочей образ аристократа, добавляя тщательно рассчитанную нотку небрежности. Белый цвет – это всегда изыск, шик.

Вошедший был невысок и худощав – остальное скрывали плащ с высоким плотным воротом и броская широкополая шляпа. Вид револьвера в руке хозяина ничуть не смутил пришельца, – похоже, он был привычен к подобному специфическому гостеприимству. Визитёр коротко поклонился и замер, но бездействие это было каким-то нестабильным, текучим. Представлялось, что в любой миг оно может с лёгкостью перейти в совершенно неожиданную и оттого тем более неприятную активность.

– Разве тебе не предложили оставить верхнюю одежду, Себастьян?

Голос прозвучал хорошо, без опасения и неприязни. Разумеется, то был риторический вопрос: по специальному распоряжению хозяев гостя пропустили без обыска. Демонстрация доверия – даром что в интригующих складках плаща можно было при желании схоронить хоть сам вход в преисподнюю, не то что какой-то там вполне себе земной арсенал.

По натуре своей Кристофер был дипломатом и не хотел без нужды провоцировать конфликт. Требование разоружиться, неизбежный отказ, препирательства со стражей… вся эта вульгарная суета сорвала бы разговор еще до начала.

С другой стороны, оружие, открыто взятое им самим, чётко обозначало позицию хозяев и готовность к любому развитию событий. Пусть даже «развития», само собой, хотелось бы избежать.

Оставалось надеяться, что и у визави его хватит ума воздержаться от необдуманных слов и поступков.

Аристократ продолжил придирчиво рассматривать вошедшего. Он видел наёмника впервые, но – был более чем наслышан. Откровенно говоря, тот не производил впечатления. Не оправдывал, так сказать, щедро подпитанных воображением ожиданий. Не приходилось сомневаться: профессиональные качества гостя и вправду на высоте, – однако непрезентабельный внешний вид… вот то немногое, чего Кристофер не мог простить. Да хоть бы шляпу свою, невежа, стянуть удосужился!..

Увы, когда речь идёт о людях подобного происхождения, рассчитывать на манеры просто глупо. Кристофер едва удержался от презрительной гримасы, но привычка соблюдать придворный этикет помогла сохранить на лице неизменное прохладно-благожелательное выражение.

– Я встречаюсь с клиентами только на нейтральной территории, – не отвечая на заданный вопрос, спокойно заметил гость, – но личное письмо правителя Ледума – с определёнными гарантиями – заставило меня изменить принципам.

Очень сдержанно Кристофер улыбнулся – ровно столько, сколько того заслуживал простолюдин. О каких еще принципах осмеливается рассуждать тот, единственный вопрос которого на любой заказ: «Сколько?» И двадцать пять золотых, щедрой рукой приложенные к письму, наверняка сыграли не последнюю роль.

Но вслух он сказал другое:

– И мы не привыкли приглашать лис в курятник. Нас вынудило дело особой важности.

Себастьян с готовностью кивнул. От резкого движения непослушные вихры растрепались, донельзя раздражая педантичную натуру Кристофера. В художественном беспорядке на голове угадывалось дерзкое, недопустимое свободолюбие. Беспорядок всегда следовало устранять: и в волосах, и в мыслях. А цвет-то, цвет!.. Светло-светло-рыжий, отливающий то золотом, то блестящей медью, – цвет прозрачного пламени.

А вот это уже примечательно. Такие краски действительно нужно скрывать – они не просто символичны, они… выдают многое.

Кристофер нахмурился. Чересчур увлёкшись своими мыслями, он не углядел, когда гость успел-таки снять шляпу. Но ведь… кажется, он смотрел на наёмника неотрывно?..

Возможно ли, что взгляд его сумели отвести?

Похоже, слухи о некоторых необычных способностях Серафима – это всё-таки не слухи.

Что ж, тем лучше для поручения, которое он собирался дать.

– Речь идёт не о рядовом заказе, как ты понимаешь, – аккуратно приступил аристократ, не торопясь переходить непосредственно к делу. – Нам нужна информация. Информация о твоих недавних сделках.

Себастьян отрицательно качнул головой, будто нарочно порождая новую волну хаоса в прическе – и новую волну тщательно спрятанного собеседником невольного раздражения. Кристофер был почти готов увидеть в глазах гостя лукавство, но тот, хвала всем богам, догадался опустить взгляд.

– К сожалению, такая информация не продаётся, – просто ответил наёмник. – Никогда. Клиенты должны быть уверены в полной конфиденциальности услуг, которые я предоставляю.

– Мы понимаем, что интересы клиента – дело святое, – холодно согласился Кристофер, хотя тон его весьма красноречиво говорил об обратном. – Но не спеши отказываться от сотрудничества, Себастьян. Лорда Эдварда интересует только самый последний заказ, исполненный не далее двух дней назад. Кто заказал тебе чёрный турмалин? Достаточно ответить на один-единственный вопрос, и мы обильно вознаградим тебя. Не торопись. Подумай дважды. Ты знаешь, от чьего имени я говорю. Стоит ли делать правителя Ледума своим врагом?

Ожидая реакции, Кристофер внимательно следил за гостем. Отчего-то совершенно не хотелось угрожать. Себастьян не имел внушительного или грозного вида, но было в нём нечто такое, что не давало Кристоферу вернуть утраченное чувство безопасности. Здесь, в собственном тщательно охраняемом кабинете, с заряженным револьвером в руках, он не был защищён в должной мере. Сам не понимая зачем, большим пальцем аристократ медленно взвел курок и хорошенько прицелился. Нарастала смутная, неуловимая тревога… нарастала, не оставляя теперь и тени сомнений – перед ним Серафим.

Тот самый.

Палец едва заметно подрагивал на спусковом крючке.

– Хорошо. – Гость всё-таки поднял взгляд, и выяснилось: густо-зелёные глаза смотрят безо всякого выражения. Они были пусты и поглощали всё, чего касались, – как всякая пустота, стремясь к наполнению. И как будто набирали свой странный цвет. – Поскольку ответ никому не повредит, я отвечу. Чёрный турмалин не заказывали у меня последние восемь… пожалуй, даже девять месяцев. Камень этот широко распространен, но при этом прихотлив и капризен. Мало кто хочет возиться.

Подумав, нарочито ленивым движением Кристофер отложил револьвер в сторону на широкую столешницу. Разговор протекал довольно-таки мирно, и долго держать под прицелом собеседника, не проявляющего и намёка на агрессию, казалось глупым. (Стоит заметить, подобные скоропалительные выводы иногда могли стоить жизни в том не прощающем ошибок мире, откуда явился его гость.)

– В таком случае…

Аристократ на минуту замолк, раскуривая длинную тонкую сигару.

– …милорд желает тебя нанять. Мы заплатим тысячу золотых, если сумеешь найти чёрный турмалин, который был заказан недавно у кого-то из твоих коллег. В крайнем случае, выясни имя заказчика. Гонорар тот же, при условии, что факты будут предоставлены неоспоримые.

– Половину суммы сразу.

– Патрик выдаст деньги.

Кристофер глубоко затянулся, и – отразившееся на лице удовольствие давало понять – вовсе не табаком. Электрический свет усиливал благородные контрасты его внешности: ярко горел холодным пламенем чёрный оникс волос, а кожа сияла, как бледное серебро. Ювелир, по уже укоренившейся привычке, на всё кругом смотрел сквозь призму своей профессии.

– Но есть нюанс, – добавил аристократ, – срок исполнения заказа – двадцать восемь дней. Это важно. Как только молодая луна родится вновь, наш договор потеряет силу. В этом случае задаток придётся вернуть.

Он выжидающе посмотрел на гостя. Тот, однако, был невозмутим. И до ужаса прагматичен.

– За срочность я беру ещё десять процентов сверху. Это устраивает?

Не прерывая новой затяжки, Кристофер без слов кивнул. Как известно, торговаться среди ювелиров не принято. Наёмник называет цену – заказчик соглашается. Либо отказывается и ищет другого специалиста. Всё просто.

– По рукам, – подвёл итог Себастьян, хотя это было исключительно условное выражение – рук они не пожали.

– Теперь, когда мы достигли соглашения в главном, осталось лишь обсудить детали. – Плавные линии губ сложились особым образом, выдыхая чуть сладковатый опиумный дымок.

Кристофер прикрыл глаза и, наконец расслабившись, откинулся назад, вальяжно скрещивая руки. Вся поза его говорила, что он беседует с подчинённым. Может, привычка, а может, аристократ не допускал, чтобы и на мгновенье гость позабыл о лежащей между ними непреодолимой социальной пропасти. Как бы то ни было, вопросы неравенства мало заботили ювелира: словно отвергая установленный порядок вещей, он держал себя спокойно и уверенно. Столь спокойно и уверенно, что это казалось почти вызовом.

– Ты узнаешь всё, что необходимо.

– Это обнадёживает. – Наёмник, однако, не спешил задавать свои вопросы.

Стремясь извлечь из разговора как можно более полную информацию, он выдержал небольшую паузу, обдумывая только что принятое предложение. Взгляд его застыл. Прямота и неподвижность этого взгляда, нацеленного точно на собеседника, заставляли усомниться, что Себастьян замечает что-либо вокруг. Но то было обманчивое впечатление. На деле же взгляд ювелира охватывал картину целиком, фиксируя мельчайшие нюансы, впитывая частности, как губка.

А посмотреть здесь было на что.

Окружающая обстановка смело выходила за распространённые в высшем обществе каноны, немногим отличаясь от театральных декораций. Эксперименты с цветом были на грани – на самой грани. Себастьян неизменно обращал внимание на цвет, и не из одного только пустого любопытства: этот выбор говорил о человеке многое. Больше, чем глаза или даже руки, которые можно научить лгать.

Предпочтения хозяина сложно было назвать банальными: без сомнений, они удивили бы обывателя.

Заднюю стену кабинета оформили в плотном вишнёвом, от коего невозможно было оторвать глаз: цвет притягивал магнитом. Три другие стены, ярко-белые, словно лилии на гербе Ледума, незаметно, исподволь перетекали друг в друга.

Рядом с белым, решительно раздвигающим пространство, насыщенный цвет вишни выглядел впечатляюще, углубляя и затемняя помещение. В серебристых поверхностях мерещилось нечто гипнотическое: они были собственными отражениями. Под разным углом зрения на стенах проступали и тут же пропадали причудливые геометрические рисунки. И хотелось, и невозможно было уследить за переплетениями их линий: те будто заставляли всматриваться в себя снова и снова, как в бездну, ища неуловимо ускользающее.

Величественные – от пола до потолка – ломаные арки окон нависали почти угрожающе, но и в этой угрозе проступало изящество. Не позволяя им чрезмерно отяготить интерьер, мельчайшие блёстки слюды искрами пронизывали многоцветие витражей.

Недавно вошедший в моду монотонный паркет казался сгустком тьмы, в которую можно погрузиться: провалиться в саму преисподнюю или, во всяком случае, разглядеть отсюда её кипящие смолы. Но на поверку выяснялось, что прямые лучи света позволяют проявиться в этой мрачной черноте благородному красному пигменту. Такой иногда называют цветом адского пламени, но Себастьян не очень-то любил пышные метафоры.

Передвижная ширма, сама по себе бывшая произведением искусства, изящно огораживала небольшую часть кабинета. Современный декор из стекла и металла во всём своём великолепии! Прозрачные узоры из стилизованных лепестков жасмина приглушали яркость задней стены при дневном освещении и, наоборот, усиливали её при искусственном. Сейчас жасминные цветы сверкали и переливались хищно, как их плотоядные сородичи из Лесов Виросы.

Во всём оформлении проскальзывало что-то неуловимо гастрономическое: сахарные стены, вишня со льдом… Холодно и сладко одновременно.

Столь авангардный стиль официального рабочего кабинета с головой выдавал в хозяине молодого человека с нестандартным вкусом. Наёмник, привыкший ничего не оставлять без внимания, и это взял на заметку.

Однако стоило совсем немного поразмыслить, слегка утрудить себя интересом, как, образованная кажущимися противоречиями, открывалась внимательному взору внутренняя гармония. Себастьян по достоинству оценил выбор.

– Как я понял из суммы, – полуутвердительно предположил он, решив не испытывать дольше терпение аристократа многозначительным, но малопродуктивным молчанием, – лорду-защитнику вряд ли требуется сам камень? Правитель Ледума владеет множеством разновидностей турмалинов, в том числе и парой первоклассных шерлов-близнецов, известных как «Глаза Дракона». Более крупных и древних экземпляров мир не знает.

– Ты хорошо осведомлён, ювелир, – сдержанно похвалил Кристофер. Прозрачные глаза аристократа заглядывали глубоко, в то же время не создавая ощущения назойливости или даже лёгкого беспокойства. Ценное качество. – Не зря тебя многие считают лучшим. Однако один из «Глаз Дракона» был похищен и… использован для магического нападения. Чуть больше суток назад, в сакральный час новолуния.

Смахнув с обшлага несуществующую пылинку, Кристофер убедился, что одна из пуговиц традиционно не застёгнута, и улыбнулся удовлетворённо, хотя по-прежнему невесело.

– Невероятно, – не смог скрыть удивления наёмник. Впрочем, и непохоже было, что он пытался его скрывать. Случай-то был – из ряда вон.

– Когда-то шерлы были единым целым, – негромко продолжил Кристофер, тщательно подбирая слова, – и сохранили сильную связь. Похититель воспользовался одним минералом, чтобы нанести удар по второму, а через него – по владельцу. Как специалист ты, конечно же, помнишь, что турмалины дольше живут в серебре – металле, соединённом с великой силой луны. Они были вставлены в перстни, один из которых правитель подарил младшему сыну, когда тот появился на свет. Каким-то образом Эдгар перепутал шерлы… по счастливой случайности, в тот роковой день он надел отцовский перстень.

– Счастливая случайность? – Себастьян оторопел. Как такое вообще возможно? Это ж при каких таких обстоятельствах младший сын правителя умудрился схватить не свой «Глаз Дракона»? – Сомневаюсь, чтобы он был очень этим обрадован.

– Эдгар уже ничему не сможет обрадоваться. Он мертв.

Стряхнув пепел, Кристофер привычным движением затушил окурок. Свинцово-серая пепельница была полна, превратившись в настоящее кладбище сигар, и опиумное марево поднималось над ней подобно воскуренному священному ладану. Кристофер питал пристрастие к абстракциям: затейливые формы давали большой простор для фантазии.

– С завершением лунного месяца энергетика минералов обновится, и даже лорд-протектор не сумеет ничего узнать у них. – Аристократ переплёл холёные пальцы, будто невзначай демонстрируя пару перстней с довольно опасными камнями, до того скрытых обильной бахромой кружева.

Ни к чему – ювелир и без того давно чувствовал их силу, неразличимую для простого смертного. Так чует опытный змеелов затаившуюся в темноте гадюку. Голоса минералов звучали будто издалека, неразборчивые, как шум ветра за ставнями. Но Себастьян знал: будет нужно – и они зазвенят высоко и чисто.

– Это произойдёт уже скоро, – продолжал Кристофер. – Надеюсь, ты разумеешь всю серьёзность ситуации?

Да ювелир разве что не присвистнул, в должной мере оценив упомянутую серьёзность. Какой-то умелец не просто забрался в карман самому правителю Ледума и чудом остался жив, он еще и сына его ненароком прикончил. Неплохая попытка, что и говорить. И то, что она провалилась, могло объясняться только феноменальной неудачливостью – либо горе-заговорщиков, либо Эдгара, погибшего много раньше положенного срока.

Ох, и в нехорошее же дело он вляпался.

– Ну что ж… – Себастьян нехотя отвлёкся от картин, которые уже начало рисовать не в меру разыгравшееся воображение: тихая, покорная паника в высшем свете, вялотекущее расследование, неизбежно последующее за этим громкое разоблачение очередного заговора. И казни, казни – принародные, красочные. Страшные. Давненько жителей Ледума не баловали подобными представлениями. – Возможно ли предоставить предметы, имевшие недавний контакт с украденным минералом? Шкатулку, где он хранился, к примеру. Или кусок защитного тканевого покрытия?..

– Я дам тебе кое-что получше, ювелир.

Качнувшись вперед, Кристофер взял в руки всё это время стоявшую на столе неприметную серую коробочку. Тихо щёлкнула потайная пружинка, и крышка шкатулки распахнулась призывно, как дверь в светлое будущее. Себастьян, однако, не отреагировал на приглашение. Не было нужды двигаться с места: какая-то пара метров до артефакта не могла помешать ему разглядеть и проанализировать каждую мелочь.

Взгляд ювелира буквально впился в перстень, блеснувший на тусклом от времени бархате. Восьмиугольной формы минерал был крупным – около десяти карат или даже больше – и имел ярко выраженный зеркальный блеск. Цвет – чистый, сочный, что для турмалинов большая редкость. При этом по кристаллу параллельно друг другу проходили довольно глубокие трещины. Они сильно отражали свет, играя окраской… и всё-таки камень был чёрен, – чёрен, как полночь новолуния. Октагональная ступенчатая огранка выполнена профессионально. Оправа – серебро высшей пробы.

Хорошая работа.

– Перед тобой личный перстень милорда, один из пары «Глаз Дракона», – на всякий случай пояснил Кристофер, очевидно, всё ещё немного сомневаясь в сообразительности простолюдина. – Мы сняли его с тела Эдгара… с некоторым трудом. Для этого пришлось ампутировать палец. Два шерла имеют одну энергетическую природу. Ты ведь сможешь найти один, имея на руках второй?

– Определенно, это должно помочь, – уклончиво отозвался Себастьян, продолжая разглядывать редкий камень, будто ощупывая его взглядом. – А что послужило причиной гибели?

– Симптомы как при асфиксии, – произнёс Кристофер после непродолжительного молчания. Видимо, раздумывал, стоит ли делиться с наёмником такой деликатной информацией. – Избыток углекислоты в крови, кровотечение верхних и нижних дыхательных путей, темная жидкость в области сердца и лёгких… общий внешний вид, характерный для удавленника. Официальное медицинское заключение гласит: кончина наступила в течение трёх, максимум четырёх минут от мощного индивидуально составленного проклятия.

– Шерл проклят?

– Да. – Резко захлопнув шкатулку, Кристофер вернул её на место. – Так что будь с ним… аккуратнее. Впрочем, не буду учить профессионала.

Лёгкий оттенок насмешки в голосе прозвучал почти ласково, но Себастьян, кажется, не обращал ни малейшего внимания на врождённую аристократическую надменность. Сильное расслоение общества давало одним права, а другим – только обязанности, и с этим ничего нельзя было поделать.

Приблизившись к столу, наёмник взял коробочку с секретом в руки, осторожно, словно она могла взорваться.

– Говорят, ювелиры чуют камни не хуже, чем гончие – зверя, – негромко заметил Кристофер, недвусмысленно давая понять, что разговор окончен. Потянувшись к маленькому колокольчику, он вызвал камердинера и указал глазами на дверь. – Лорд Ледума очень рассчитывает на это. На твоём месте я не осмелился бы разочаровать его.

Глава 2, в которой как снег на голову сыплются первые неприятности

Покинув дворец правителя, Себастьян глубоко вдохнул и, смакуя, потянул выдох. Массивные ворота закрылись за ним почти бесшумно, высокие стены надёжно скрыли своих обитателей. Или, по крайней мере, тем хотелось бы так думать.

Поздний вечер был светел от снега. Большие хлопья тихо парили в воздухе, превращая Ледум в нарядную готическую сказку. Было довольно-таки тепло, и снег таял, едва коснувшись земли. Капли воды, похожие на жемчуг, тут же застряли в волосах. Такие же точно сверкающие ледяные капельки мгновенно облепили плотную шерсть плаща. Промокшая ткань отяжелела.

Чертыхнувшись, Себастьян надел шляпу и обратил лицо вверх – с неба словно стекала белая гуашь. Это было красиво. Частый, густой снег и не думал прекращаться, несмотря на то, что календарная весна была в самом разгаре. Погода в полисах часто чудила: от непрерывного использования магии драгоценных камней давно нарушился естественный энергетический баланс. Что поделать, истощение ресурсов и разрушение окружающей среды – побочные эффекты могущества. За всё приходится платить.

Надоевшее, но чертовски правдивое клише.

Приятная тяжесть полутысячи золотых сглаживала осадок от разговора с Кристофером. В конце концов, он здорово рисковал, заявившись сюда, в святая святых. Поглядеть на главу ювелиров Ледума вживую было, безусловно, интересно. Рафинированный тип. И до чего же забавно делал вид, будто умеет обращаться с оружием! Но убедительно, тут не поспоришь.

Менее наметанный глаз, может, и не заметил бы, что револьвер держится так аккуратно и церемонно, как чашка из воздушного фарфора. Да и сама модель, по правде говоря, не слишком-то подходит для перестрелки в помещении, скорее, дорогой дуэльный вариант.

Но Кристофер был ещё слишком молод и на должность назначен не так давно, чтобы успеть набраться опыта. Простим ему эту очаровательную неискушённость в некоторых вопросах.

Неизвестно ещё, какое именно впечатление сам он произвёл на главу службы ювелиров.

Шутки шутками, а с драгоценными камнями, как говорят, у Кристофера выходит лучше – он способен манипулировать минералами самого высокого ранга. Более того, даже расправься Серафим в случае чего с главой городских ювелиров, выбраться из дворца было бы ой как непросто – и уже совсем не смешно.

Однако долой лирические отступления. В конце концов, рисковать жизнью – это повседневная работа. Задача поставлена, и нужно решить её в короткие, чётко обозначенные сроки. И вроде бы всё предельно ясно… но опыт подсказывал наёмнику, что задачка-то позаковыристей будет, чем привычный поиск драгоценного камня.

Снег всё усиливался. К нему добавился ветер – холодный ветер четвёртого лунного месяца, только вступившего в свои права. Прошагав с минуту и успев продрогнуть, ювелир запрыгнул в свободный двухместный кэб и назвал кучеру адрес.

Мысли текли неторопливо. Какой странный выбор минерала для проклятия. Какая странная смерть. Чёрные турмалины способны отражать любые негативные влияния извне, будь то болезни или чужой злой умысел. Мастера используют их исключительно для создания защитной ауры, филигранно парируя магические атаки. Себастьян был далеко не дилетант, но никогда не слышал об иных свойствах шерлов, равно как и о прецедентах применения их для каких-то других целей.

Ведь это же нонсенс – использовать для атаки камень, предназначенный целиком и полностью для защиты! Это противоестественно. Видно, совершивший неудачное покушение на жизнь правителя – большой оригинал и вдобавок любитель занимательных парадоксов.

Дело обещает быть интересным.

Себастьян бросил взгляд в окно. Пейзажи благополучного и сытого центра Ледума сменялись домами крепких середнячков, жилищами поскромнее и, наконец, перешли в откровенные трущобы, тесно застроенные убогими нищенскими лачугами. Стены были густо покрыты грязью и копотью, газовое освещение улиц пропало. Кое-где виднелись чадящие и днем и ночью фабричные трубы из рыжего кирпича, смог усилился. Нанятый экипаж увозил на самую окраину, в беднейшую часть города. Ювелир поселился в неприметной гостинице «Старая почта». Ну, то, что старая, так это чистая правда, а вот почтовые кареты давно уж не рисковали останавливаться там на ночлег. Даже странно, что кучер вообще согласился отправиться в неблагополучный район, да ещё и в тёмное время суток.

Словно услышав его размышления, кони перешли на шаг и встали.

– Дальше не поеду, – буркнул извозчик, рывком открывая дверцу.

Вообще говоря, прогресс не стоял на месте, и в Ледуме всё больше набирали популярность механические экипажи на паровом приводе, но Себастьяну они не пришлись по душе. Да и старомодные кэбы, стремясь выдержать конкуренцию, прилично сбросили цены. Хотя вряд ли это поможет бедолагам удержаться на плаву.

Выбравшись в промозглую ночь, Себастьян молча сунул деньги в протянутую мозолистую ладонь. До «Старой почты» оставалось немного – минут десять топать по булыжной мостовой, и это если не торопиться.

Он торопился.

Владелец гостиницы расплылся в дежурной услужливой улыбочке, из-за стойки приветствуя запоздалого постояльца.

– Ужин в номер, всё как обычно, – проронил ювелир, на ходу стягивая видавшие виды перчатки из грубой кожи.

– Немедленно распоряжусь, сэр.

– Меня никто не искал?

– Хм, по правде говоря, расспрашивала тут одна дамочка, – приглушённым голосом признался хозяин. – Просила сообщить, как только появитесь.

– Вот как? – Себастьян мгновенно собрался, хоть и не подал виду. Уж очень не любил он непрошеных гостей. Общение с людьми вообще приносило непозволительно мало приятных моментов. – И где она сейчас?

– За вашей спиной, сэр… вон, в самом углу зала. За дальним столиком.

Ювелир непринуждённо обернулся. Полумрак и табачный дым стояли в воздухе, протянувшись между столами слоями грязной вуали. Казалось, в них можно завернуться или даже испачкаться, случайно задев рукавом. Редкие чадящие светильники мало способствовали чёткости зрения, однако Себастьян мог бы поклясться, что никогда прежде не встречал одиноко сидящую у окна молодую женщину. Это не было ни хорошо, ни плохо, просто факт, который он отметил про себя.

– Уж не меня ли ждете, сударыня? – Как ни в чём не бывало, Себастьян присел рядом, дабы не привлекать внимания немногочисленных засидевшихся допоздна гостей «Старой почты».

Карие глаза незнакомки испуганно расширились, длинные ресницы дрогнули. Разумеется, она не заметила, как он приблизился. Да и кто бы заметил, в самом деле?

– Прошу прощения… – Взгляд гостьи скользнул куда-то мимо, видимо, на обещавшего ей помощь хозяина. Скорее всего, тот кивнул, подтверждая её догадку, и взгляд тут же вернулся на место, упёршись наёмнику прямо в лоб. – Так значит, вы – Сераф… ой!.. Себастьян?

– Он. С кем имею честь?..

– Меня зовут София.

Женщина казалась взволнованной. Бархатистая кожа лица порозовела, сделавшись совершенно персиковой. Ювелир и не предполагал, что такое может встречаться в реальной жизни, не только в фантазиях льстивых придворных портретистов.

– Мне нужно поговорить с вами, сэр… наедине. Думаю, здесь не самая подходящая обстановка.

– Тема разговора?

– Ваша профессиональная деятельность.

Себастьян критически осмотрел собеседницу. Она была молода, даже слишком. Красива тоже, пожалуй, слишком: глаза чуть раскосые, уютного тёплого оттенка, край зрачка в золотых точках, будто в расплавленных капельках янтаря. Золотистые волосы, мягкие даже на вид. Маленькие милые веснушки, такие идеальные, что кажутся нарисованными. Полные губы. Руки нежные, ухоженные, чуть заострённые ногти покрашены в тон шампанского. Тонкая фигурка словно соткана из солнечного света, что смотрится даже неуместно в такой-то грязной дыре. Дорожный костюм из фактурного твида цвета беж, почти скрытый не в меру длинным и широким плащом, пошитым, однако, превосходно.

Итак, мёд, молоко, топлёный шоколад. Кукольная внешность.

Всё это сразу и безоговорочно настораживало. Ну не похожа она была на мага или посредника – уж этого брата он повидал. На наёмного убийцу тоже не тянет. А простые смертные едва ли могут оплатить его услуги. Хотя… и на простую смертную она, чёрт её побери, не похожа.

Разумеется, весьма поверхностно судить о человеке по наружности, однако раз за разом Себастьян убеждался, что первое впечатление редко бывает ошибочным.

– Как вы меня разыскали?

София улыбнулась, чуть отведя глаза в сторону. Что это ещё – кокетство? С кем, с ним? Показалось, наверное.

– Вы лучше многих знаете, что любую информацию можно купить, если знать, к кому обратиться, – промурлыкала она.

«И иметь достаточно средств», – добавил про себя ювелир, склоняясь всё-таки к тому, чтобы выслушать загадочную гостью.

Действительно, торговцев информацией нынче более чем достаточно. И в среде людей, далёких от приличного общества, число их продолжает расти. Другое дело, что настоящих профессионалов единицы, но такие повсюду на вес золота. Сам Себастьян давно отыскал пару-тройку своих золотых песчинок в этой груде грошового шлака.

– Предлагаю подняться, – пожал плечами ювелир, вставая. – Не вижу смысла откладывать, раз вы уже здесь.

– Согласна.

Комната Себастьяна ничем не отличалась от других таких же номеров в дешёвых придорожных гостиницах. На своем веку наёмник повидал их немало, нигде не задерживаясь больше, чем на неделю-полторы. Безопасность диктовала свои условия. Гостиницы сливались в памяти, смешивались, складывались в некий усреднённый образ, архетип, впитавший всё наиболее часто повторяющееся.

– Приступим к делу, – прямо сказал ювелир, галантно пропуская даму вперед. Плотно закрыл за собой дверь, отвратительно скрипнувшую петлями. – Время позднее, и никто из нас, надеюсь, не хочет тратить его впустую.

София обернулась.

– Вы должны мне помочь, Себастьян.

Своими глазищами, будто гипнотизируя, она снова смотрела в упор. Похоже, она просто не умела смотреть как-то иначе.

Начало не понравилось ювелиру. Нет, не так: очень, очень не понравилось. Во-первых, он ничего не должен этой юной очаровательной особе. Во-вторых, он оказывает услуги криминального характера, платные и весьма недешёвые. А не бескорыстную помощь. С каких пор это стало одним и тем же?

Но, прежде чем Себастьян успел деликатно озвучить замечания, София продолжила.

– Рано или поздно, но вам придётся сдаться. Вам нужно передать кому-то уникальный опыт, – не позволяя собеседнику вставить ни слова, жарко выпалила экзальтированная девица. – Иначе всё пропадет втуне. Я предлагаю свою кандидатуру! Я хочу стать одной из вас. Обучите меня искусству ювелирики.

Себастьяна было нелегко удивить, но в этот раз, кажется, вышло. Он покачал головой. О, безумный, безумный мир! В особенности безумен был этот город. Сколько раз он говорил себе не соваться сюда больше и не искать неприятностей! Сколько раз зарекался!..

– Кто тебя прислал? – равнодушно поинтересовался наёмник. Практический интерес к разговору был безвозвратно утерян. Единственное, что заботило сейчас ювелира, – как поскорее выставить незнакомку вон. Не выталкивать же взашей, в самом деле? Если до этого дойдёт, выйдет неловко.

– Понимаю, в это нелегко поверить, – словно оправдываясь, вновь горячо заговорила гостья, – но я нашла вас сама. Я ищу вас уже очень долго. Положение таково, что мне больше некуда идти. Пожалуйста, не прогоняйте…

Она не успела закончить. Одним движением ювелир оказался рядом и, резко отвернув жёсткий ворот плаща, сунул его Софии прямо в лицо. Она отшатнулась от неожиданности и едва удержалась на ногах. Себастьян мимоходом отметил высоту и неустойчивость узких каблуков с металлическими набойками. Непрактичная обувь, хоть и не лишённая своей привлекательности.

– Что ты видишь? – как ни в чём ни бывало спросил он.

– Ничего… – совершенно опешила девица, глядя на него с трогательной неуверенностью. – А что должно быть?

– Всё правильно, – мирно, но без тени улыбки подтвердил Себастьян. – Ничего и не должно. А всё потому, что цеховой знак ювелира, такая симпатичная медная безделица, не положен тем, кто не состоит в гильдии. О, знаменитая гильдия ювелиров! Славная организация объединяет всех, так или иначе причастных к нашему ремеслу: ювелиров, огранщиков, подмастерьев и учеников, одним из которых ты хочешь стать. Гильдия устанавливает для них чёткие правила, нормы качества, размеры оплаты услуг и прочее, а вдобавок имеет право суда над своими членами. Гильдия – это практически суверенное государство! Её постановления получают для ювелиров силу закона. Понимаешь теперь, что обратилась не по адресу? Уверен, совет гильдии рассмотрит твой официальный письменный запрос. В установленном порядке.

София поджала губы, сразу став похожей на обиженного ребёнка. Похоже, его маленькая лекция не возымела успеха. А жаль.

– Вы прекрасно осведомлены, сэр, о династиях ювелиров, ревностно охраняющих свою территорию, – столь же нравоучительным тоном отозвалась противная девица, кажется, попросту издеваясь над ним. – Привилегия вступления в гильдию наследственная. Только женившись на дочери ювелира, туда может вступить посторонний. По понятным причинам это недостижимо для меня. Кроме того, они всё равно принимают в свои ряды только мужчин.

– Да неужели? – неожиданно хмыкнул Себастьян. – А знаешь, почему?

– Конечно. – Сморщив нос, гостья презрительно передёрнула плечиками. – Извечный патриархальный шовинизм и притеснение женского пола. Женщин не ценят по достоинству. Несправедливость, с которой мы, сознательные люди, должны активно бороться!

Ювелир в голос расхохотался, не в состоянии воспринимать всерьёз эту радикально настроенную юную фею. Даже её бескомпромиссность была слишком мила, чтобы сердиться.

– Безусловно, без этого никуда. Но главная причина в том, что ни одна женщина не способна освоить наше ремесло, – терпеливо пояснил наёмник, – освоить в той степени, чтобы соперничать с мужчинами.

– Это ложь! – запальчиво крикнула София, почти картинно всплеснув руками.

Помимо воли ювелир залюбовался движением, в котором было что-то дикое, что-то птичье. Изящные линии запястий, контуры худеньких белых пальцев, похожих на лебединые перья, – во всем была какая-то очаровательная беззащитность.

– Ложь! Женщина может быть ювелиром. И вам это известно – лучше, чем кому бы то ни было.

Она особо выделила последнюю фразу, поедая Себастьяна глазами, – однако тот ничего не ответил.

Взгляд ювелира потемнел, а улыбка медленно гасла на губах.

Разговор затягивался. Разговор, который он вовсе не хотел продолжать.

– Даже если бы это было возможно, – не успокаиваясь, девица упрямо вздёрнула подбородок, – я не вступила бы в гильдию, сэр. Я презираю этих карманных ювелиров, едящих хлеб с руки своих хозяев! Я хочу быть свободным художником, не зависеть от прихотей судьбы и сильных мира сего. Я молода, честна душой и знаю, что такое отвага. Прошу вас, будем работать в паре, как делают все ювелиры! Клянусь вам, вы не пожалеете, что положились на меня.

– Какие радужные перспективы, – мрачно заметил Себастьян и помолчал ещё немного, пристально рассматривая чрезмерно воодушевлённую собеседницу. Её сумбурные речи отчего-то обеспокоили его, взволновали, вместо того чтобы просто развеселить своей несуразицей. – Иди домой, девочка. Читай романы: исторические, авантюрные, любовные… да какие угодно, коль они так будоражат твоё живое воображение. Реальность далека от восторженных фантазий. Всё по порядку. Я одиночка. Я не работаю в паре, потому что не хочу ни ответственности, ни зависимости. Это первое. Профессия ювелира – это не бесконечная вольность и приключения, к которым ты стремишься. Мы также подчиняемся законам и кодексам, пусть неписаным. Мы верно служим системе этого несовершенного мира, и только потому она всё ещё терпит нас. Это второе. Ты молода – но недостаточно, чтобы стать учеником. К поступлению в гильдию, например, начинают готовить с первых лет жизни. Ты уже упустила лет восемнадцать. Это третье…

– Но вы стали ювелиром уже в достаточно зрелом возрасте, – немедленно возразила София, подняв руки в протестующем жесте, – и обучились самостоятельно.

– Я исключение, – отрезал Себастьян, нахмурившись. Вот ведь взбалмошная девица! – И не перебивай меня. Профессия ювелира – это то, чего не пожелать никому. Не от хорошей жизни пришёл я в неё. Это грязь и кровь, которые не смыть. Ни одна женщина не может быть полноценным ювелиром. Мне это известно, ты права, гораздо лучше, чем многим. Это четвёртое. Я убедил тебя, София?

Впервые он назвал её по имени. Новая знакомая отрицательно мотнула головой, не отрывая от него настороженно-любопытного взгляда зверька, впервые наткнувшегося на охотника. Что ж, этого следовало ожидать, но попытаться стоило. Он озвучил ей все те скучные, бессовестно правильные истины, которые должны были вразумлять сумасбродную юность. Все те скучные и правильные истины, которые юность традиционно отвергала.

– Тогда последний аргумент, – тихо вздохнул Себастьян.

Создатель, ну почему ты дал ей такие глаза?

Движение, невидимое и неслышимое, как лёгкое дуновение ветра. София и глазом не успела моргнуть, как ювелир оказался рядом – близко, невозможно близко, приобняв её, словно для вальса. Ладони их соприкоснулись, кружевной рукав пополз вниз к локтю, кисти прижались так сильно, что ощущались пульсации тонких голубоватых жилок. Глаза гостьи на миг затуманились, а потом наполнились ужасом и пониманием. Не проронив ни звука, девушка сильно дёрнулась назад, пытаясь вырваться. Себастьян не старался удержать её, и потому София, оступившись, с коротким жалобным вскриком упала на пол.

Так и есть! Искажённая. Дурная кровь.

Себастьян ощутил приятное удовлетворение оттого, что профессиональная догадка оказалась верна. София даже не спешила прятать то, что обличало её, – белоснежное девичье запястье опоясывал, на глазах наливаясь багровым, тонкий ожог!.

– Это то, что называют профнепригодностью, – с лёгкой усмешкой пояснил ювелир.

Взгляд Софии поблёк. Себастьян молча закатал рукав, демонстрируя небольшой изящный браслет, надетый на сегодняшнюю встречу с Кристофером. Первоклассная бирюза. Низкие овальные кабошоны, оправленные в жёлтое золото, богатая палитра оттенков – от небесно-голубого до насыщенного синего.

Себастьян любил бирюзу – по цвету она была подобна благородному сапфиру, но более бледная, словно вода возле морского берега. Камень крепости духа и тела, бирюза считалась признанным талисманом воинской победы. Однако спрос на неё невелик: минерал требовал тщательного ухода, был неустойчив и быстро окислялся, приобретая от ношения яблочно-зелёный оттенок. Средний срок жизни не превышал пятнадцати лет, а срок полезной активности и того меньше.

И, как будто этого было мало, бирюза имела репутацию камня высокой морали. Ходили упорные слухи, будто она признаёт владельцем только человека порядочного, к людям с нечистой совестью, напротив, активно притягивая беды. По этой причине мало кто в Ледуме, городе всех пороков, решился бы использовать её. Увы, Себастьян и сам не был праведен до такой степени, – но не был он и суеверен. В конце концов, в этом и заключается профессионализм: знать о минералах всё и не полагаться на народную молву.

– Как может быть ювелиром человек, страдающий непереносимостью минералов? Ты даже в руки их взять не сможешь. Кроме того, ты вне закона, Искажённая.

Немного лицемерно, из его-то уст. Можно подумать, у самого нелегального ювелира другой статус. Но вопрос слишком серьёзен, чтобы нежничать. Девице нужно дать понять, что она идёт не той дорогой.

– Сдадите меня Инквизиции, сэр? – тихо спросила София, отвернувшись. Голос её внезапно потускнел и охрип.

– Я не работаю с ними, – чуть мягче произнёс Себастьян, скользящим шагом отступая к окну. Мутноватое стекло было занавешено, но какое-то мельтешение за ним ясно давало понять, что на улице ветрено и сыро и по-прежнему сыплет снег. – Пять золотых за голову – не моя цена. Я повторюсь: ступай домой, девочка.

– У меня нет дома.

Ну нет, он не даст себя разжалобить.

– Иди туда, откуда пришла. Слыхал, у таких, как ты, есть подпольная организация, помогающая вам выживать. «Новый мир», кажется. Идиллическое название. Чрезмерный оптимизм, учитывая все обстоятельства, тем не менее…

София вскочила на ноги.

– У таких, как я? – Янтарные глаза её вновь сверкнули, зло и с вызовом, лицо исказила оскорблённая гримаса. – Каких – прокажённых? Мутантов? Уродов?

– Я привык называть это генетическим сбоем, – развёл руками ювелир. – Но как ни называй, а такие, как ты, – изгои. Социум не принимает вас. Ты родилась не в том месте и не в то время. Ты не сможешь приспособиться, прижиться. Ты не такая, как остальные, а мир не любит чужаков. Искажённым нет места в полисах. Большинство всегда будет видеть в вас корень зла и преследовать, пока не уничтожит, всех до единого.

Хотел бы он, чтобы смешная девочка с революционными настроениями в сердце никогда не узнала всей горечи этой истины. Но, увы, он не в силах её уберечь. Никто не в силах.

– И это говорит мне выходец диких Лесов Виросы, сильф-полукровка? – едко улыбнулась гостья, отчаянно не желая сдаваться. Чего-чего, а настырности ей было не занимать. Похоже, лучшая из черт её характера. Полезное качество, главное, не переборщить с ним. – Сами-то вы неплохо сумели встроиться в здешнюю порочную систему. И даже стали, в какой-то степени, признаны и широко известны.

– Я – исключение.

Себастьян ничем не выдал удивления, вообще воздержавшись от какой-либо реакции на язвительные слова. Что, его биография уже вошла в учебники? Интересно, какая дисциплина – неужто история, раздел «Великие личности»? Ну наконец-то, вот она, слава.

Ясно, конечно, что любую информацию можно купить, но к чему было лезть в дебри его происхождения? Однако до чего упорная особа.

– Я слышу это уже второй раз за вечер, сэр, – решительно напирала девица. – Не многовато ли исключений? Не такой уж вы уникум! Мы, Искажённые, тоже сильно отличаемся от простых людей. И не только обострённой чувствительностью.

– Да, – устало признал ювелир, – но вот беда: вашим выдающимся талантам не найти практического применения, тем более в моей профессии. И я не собираюсь взваливать на свои плечи обузу в виде беспомощной и бесполезной девчонки, за укрывательство которой буду иметь, вдобавок, проблемы с Инквизицией. И без того святая служба, мягко выражаясь, недолюбливает меня. Это окончательное решение.

Кажется, нежданная гостья считает его лучше, чем он есть на самом деле, упорно преувеличивает в нем всё доброе. Наивность эта, не исключено, происходит из добродетельного источника, из неопытности и юности сердца. К тому же, бытует расхожее мнение о нём как о записном законнике, и многим известна специфическая слава Серафима – ревнителя старых церковных законов, преданного принципам веры. Такой человек разве оставит слабого в беде?

Но Серафим – не больше чем прозвище в криминальном мире. Ошибочно принимать всё за чистую монету. Сложившийся образ – скорее, легенда, скорее, тот, кем он желал бы быть, но кем не был и не будет никогда. Давно уже понял ювелир, что никого невозможно спасти. Но, похоже, в конце концов стал заложником собственной безупречной репутации.

София желает и требует большего, чем он в состоянии дать. Конечно, нелёгкая судьба её вызывает сострадание, но мир, увы, полон несправедливости, а он не всесилен. По большому счёту, все они жертвы обстоятельств. Ну не может он навязать себе эту ответственность.

– И что же мне делать?

О Изначальный, она спрашивает совершенно серьезно.

– Дайте мне дельный совет, сэр. С высоты вашего жизненного опыта.

– Дам, – охотно откликнулся Себастьян, чувствуя облегчение от приближающейся развязки, пусть даже трагической. – И даже денег за него не возьму. Прежде всего, перестань посещать сомнительные заведения и места вроде этого. Сущее чудо, что к тебе до сих пор никто не прицепился. Надень парочку украшений с камнями, пусть искусственными, – их отсутствие выглядит очень подозрительно. И найди собратьев по несчастью. Это поможет протянуть некоторое время. Но конец всё равно будет печальным, так что не вздумай надеяться и строить особых иллюзий.

– Моя мать мертва очень давно, а потому отец воспитывал меня один, – опустив глаза, внешне спокойно сообщила София. – Несколько дней назад он был убит. Убит по приказу родного брата Альбера, вот уже много лет возглавляющего «Новый мир». Мне некуда идти. Прошу вас, сэр, защитите меня.

Себастьян покачал головой. Ну надо же. Вместо того, чтобы сплотиться, несчастные отщепенцы еще и истребляют друг друга в борьбе за сомнительную власть. Ясно теперь, что в «Новый мир» девице лучше не соваться. Забавно и глупо – она умудрилась стать изгоем даже среди изгоев. Как и он сам когда-то.

Но к чёрту опасные сентиментальные параллели, всем известно, куда они ведут. С ним рядом она пропадет. А он никого не хочет больше тянуть за собой на дно.

– Выходит, твои дела совсем плохи. – Ювелир только руками развёл. – Смирись и ожидай худшего. Впрочем…

Мужчина на минуту задумался, разглядывая девушку взглядом несколько иным, чем прежде.

– Ты молода и недурна собой. Не хочешь обратиться в клуб развлечений для элиты? Слыхал, некоторым магам нравится иметь дело с Искажёнными. Своего рода… хм… пикантная экзотика.

София вспыхнула, покраснев до корней волос. Когда-то персиковые щеки заалели, будто два пиона.

– Я порядочная молодая женщина, сэр! – О, эта гордо вскинутая голова сделала бы честь правительнице города. – А вы предлагаете мне стать проституткой?

На её лице отразилось столь искреннее возмущение, что ювелир только вздохнул. Такая эмоциональная, так пылко бунтующая против несправедливости. По-детски наивная робость тронула бы сердце даже прожжённого циника.

Как же хорошо, что он не циник.

Наивность недолговечна. Это детская болезнь, которой, как корью, каждый переболел на заре жизни. Она лечится непростительно быстро. Вот и у него уже выработался кое-какой иммунитет.

– Не верю, – сухо отрезал наёмник. – Порядочным молодым женщинам нечего делать ночью в обществе висельников. Разве не жажда больших и лёгких денег привела тебя ко мне? Я указываю путь, который и безопаснее, и проще.

София метнула на мужчину гневный взгляд и, не сказав ни слова, решительной походкой направилась к выходу. Ювелир был этому только рад. И так потеряно слишком много времени, а полученный заказ не терпел промедления.

На пороге девушка внезапно остановилась. Силуэт её блестел в тёмном проёме, словно вырезанный из праздничной серебряной фольги.

– Вы пахнете кровью, – не оборачиваясь, отчётливо произнесла она.

Несмотря на пугающий смысл, слова прозвучали спокойно. Голос, слегка изменённый, звенел странной монотонностью. Слова медлительно плыли в воздухе, как если бы говорящая только что проснулась. Или, наоборот, спала?..

– Много, слишком много крови: кровоточат и сны, и явь. Готовьтесь, Серафим. Моя кровь тоже будет на ваших руках.

Глава 3, в которой имеет место героизм (или глупость?)

Оставшись в одиночестве, Себастьян с наслаждением вытянулся на кровати. Прямо в доходящих до колен сапогах, не стесняясь, закинул ноги на резную деревянную спинку. Наконец-то он мог отдохнуть. А самое главное – поразмыслить немного в тишине над полученным заказом.

В дверь осторожно постучали – расторопная девочка-служанка принесла поднос с долгожданным ужином. Снова пришлось подниматься, однако повод был приятным: ощутимо напоминавшее о себе чувство голода буквально вытолкнуло сильфа из легкодоступных, но оттого не менее манящих объятий гостиничных простыней и покрывал, похожих на объятия продажных девок. Ювелир порицал чревоугодие, а потому пища его была простой и скромной. Сковорода с благоухающим горячим блюдом – а это карп, запечённый с сыром и луком, —буханка круглого ячменного хлеба, чашка постного травяного супа… что ещё нужно для счастья? Ну разве что совсем крохотное излишество в лице бутыли согревающего душу горячего вина со специями… но и она имелась.

Приступив к трапезе, Себастьян вкратце намечал ближайшие цели. Итак, правителя Ледума справедливо интересует, кто похитил из его сокровищниц один из прославленных «Глаз Дракона» и совершил покушение. Выяснить это представлялось нетрудным: такого масштаба деяния невозможно провернуть, не оставив следов. Но неужто дерзнувший посягнуть на жизнь лорда Эдварда самолично проник в святая святых дворца и выкрал нужный камень?! В этом случае заговорщик – самый настоящий ловкач, специалист высочайшего класса сразу в нескольких сложных областях. Вероятность чего ничтожно мала.

А это значит, имели место слаженные действия двух или более лиц, причем непосредственный похититель вряд ли знал имя мага-заказчика, да и вообще вряд ли был посвящён в нюансы планируемого преступления. Покушение на лорда – дело, мягко говоря, опасное, и почти всегда оно оканчивается для смельчака скверно. Особенно в Ледуме.

Скорее всего, с укравшим камень ювелиром работал посредник, а может быть, и не один. Однако же оперативно совершённое покушение – в самый день похищения шерла! – наводило на мысль, что вся эта цепочка не была излишне длинной и громоздкой. Тем более что организатор наверняка был предельно осторожен и знал: чем больше в цепи звеньев, тем больше шансов у неё быть разорванной, рассекреченной или даже обнаруженной совершенно случайно. Кроме того, по завершении операции, удачном или неудачном, эти самые звенья следовало незамедлительно ликвидировать. Во избежание, так сказать.

Карп был восхитителен – здешний повар зря просиживал штаны в этой дыре. Насытившись, Себастьян вытер пальцы тонким льняным полотенцем и плеснул в кружку остатки вина. Настроение понемногу улучшалось.

И всё-таки он был почти совершенно уверен: никто из местных ювелиров не решился бы на такое. Никто, даже из тех немногих выживших отщепенцев, кто не состоит в гильдии. Слишком рискованно. Практически невозможно. Помилуйте: резиденция лорда Ледума охраняется прекрасно, почти не имеет «узких мест» в защите, а фамильные ювелиры правителя опытны и очень грамотно мотивированы на службу. Не говоря уж о прекрасно вышколенных охотниках, чтоб им провалиться.

Вывод напрашивался сам собой. Сделать это мог только приезжий. Солдат удачи, перекати-поле, рыцарь пыльной дороги… такой, как он сам. Чёрт же побери такую логику!

Себастьян нахмурился. Немудрено, что подозрения мгновенно пали на него, тем более что приезд его в Ледум так удачно – а вернее сказать, так невероятно неудачно – совпал с указанными событиями. Да уж, круг подозреваемых сузился до смешного: убежденных бродяг-то нынче совсем немного… Если б Себастьян не знал совершенно точно, что невиновен, и сам бы начал подозревать себя.

Может, и во дворце решили так же и просто морочат знаменитому Серафиму голову с этим «расследованием»? Таким образом ослабив его бдительность, особая служба может попытаться как-то выйти через него на след преступника?

Ну нет, не стоит всё усложнять. Кристофер, кажется, поверил в его невиновность и действительно надеется на помощь наёмника.

Что ж, выходит, чужой ювелир был завербован и прибыл в Ледум уже с этой конкретной целью. Почти наверняка его приезд был подготовлен со всей тщательностью и остался незамеченным. Внутренний голос иронично подсказывал: вряд ли удастся что-то выяснить у информаторов, только деньги зря потратишь. И всё-таки нужно попытаться.

Конечно, разумнее всего предположить, что замешан кто-либо из домочадцев, имевших доступ в хранилище, – да хоть бы оба сына лорда. Допустим, младшего можно отбросить (своей смертью он вполне убедительно доказал непричастность), а вот старший, официальный наследник престола… У этого имеется и веский мотив, и широкие возможности.

Вряд ли такое очевидное положение дел укрылось от взгляда заинтересованных лиц: наверняка за инфанта уже взялась особая служба. Тайная полиция Ледума была знаменита на всю Бреонию своим мастерством сыска и шпионажа, поэтому скоро все факты в отношении инфанта откроются. Себастьяну же такой ответ казался слишком простым, словно из учебной задачки по криминалистике. Но, в конце концов, платят ему не за домыслы, не за то, чтобы он морочил себе голову фантазиями о том, кто же осмелился претендовать на престол лорда Эдварда. Дело ювелира – найти пропавший минерал.

Себастьян задумчиво взвесил на ладони шкатулку со вторым «Глазом Дракона», прежде чем решился открыть. Камень переливался с поистине царственной небрежностью, впитав века и века магии. Он был очень стар и опытен.

Как дорогое вино, почти все минералы с возрастом становились только лучше: мощнее и отзывчивее, гибче реагировали на манипуляции магов. Тот же, что лежал сейчас перед ним, был настоящей легендой. Себастьяну не очень-то хотелось работать с камнем-убийцей напрямую, учитывая оказанное посредством шерла колоссальное негативное воздействие… Если быть точным, максимально возможное негативное воздействие – смерть. Даже при условии соблюдения всех известных правил безопасности, исключить неприятные последствия полностью было невозможно. Во всяком случае, таких гарантий никто бы не дал.

Впрочем, в его профессии вообще никогда не давали гарантий. Эх, и почему он не пошел в портные или парикмахеры.

Отставив приборы, Себастьян достал из одного из внутренних карманов небольшого размера кофр, с которым никогда не расставался. Здесь хранились камни, оставлять которые было слишком опасно даже в проверенных потайных убежищах, – его великолепная коллекция. Каждый ювелир обладал такой – лучшие камни, специально подобранные для личного использования. Камни, которые никогда не шли на продажу, даже если за них готовы были выложить приличную сумму. Себастьян собирал свою коллекцию много лет, и каждый достался потом и кровью, и некоторые, увы, – слишком большой ценой.

Узкой продолговатой формы кофр имел несколько обособленных отделений для плохо уживающихся друг с другом минералов разных семейств, прочный металлический каркас и мягкую внутреннюю выстилку для амортизации, хотя каждый драгоценный камень и так содержался отдельно, в индивидуальной ячейке. А самое главное, тканевое покрытие было прошито тончайшими нитями сплава благородной платины – самого дорогого в мире металла, который поистине мог быть определён как драгоценный. Сложный сплав, скучно называемый специалистами «платинин „Люкс“», содержал приблизительно девятьсот пятьдесят частей платины, тридцать частей галлия, примерно четырнадцать частей индия и незначительное количество иных редких металлов. Точная лигатура, пропорции и способ получения береглись в строжайшем секрете, так же, как и его свойства.

А всё потому, что свойства эти были уникальны: платинин «Люкс» обладал стопроцентной износостойкостью, а кроме того, полностью нивелировал энергетическую активность камней.

Проклятый шерл-убийца немедленно занял своё место в свободной ячейке. Теперь о его сохранности можно было не беспокоиться.

Однако Себастьяна начинало беспокоить кое-что другое. Помимо воли недавний разговор с Софией то и дело прокручивался в голове, в особенности неприятное впечатление почему-то производили последние слова девицы. Не могла она, что ли, молча раствориться в ночи, бесследно кануть в бездну, из которой явилась? Вот зачем портить людям настроение на вечер!

Ну не способен он поверить в эту невероятную историю! В конце концов, просто не имеет права – статус «вне закона» не предполагает мягкосердечия, отзывчивости и прочих сантиментов. Если же девчонка и впрямь попала в переплёт – пусть сама ищет способы спасения своей очаровательной шкурки. А он устал. День выдался сложный – не было сил даже снять одежду.

Как подкошенный, Себастьян рухнул прямо в нерасстеленную постель, покрутился немного и замер. Чёртов сон не шел. Насмешливо поблёскивая в темноте, белыми улитками стрелки ползли по циферблату, ползли чудовищно медленно, но успели уже перевалить за два часа ночи. Ювелир мысленно укорил себя за нарушение режима – перед тем, как хорошо поработать, следовало хорошенько выспаться. Увы, организм был с ним в корне не согласен. Организм категорически отказывался от заслуженного отдыха, он сопротивлялся, отбивался руками и ногами.

Вздохнув, Себастьян выпрямился в кровати и сел как-то неестественно, будто кол проглотил. Сегодня уже не уснуть – он себя знал. Встреча с Софией всерьёз растревожила душу. Это событие выбивалось вон даже из ряда и так, в общем-то, нескучных будней. Просто отмахнуться от него оказалось нельзя.

Приняв решение, Себастьян был уже на ногах. В конце концов, не помешает выяснить, из каких краёв прилетела к нему эта жар-птичка. Даже если София шпионка, то наверняка уже потеряла бдительность, не заметив за собой слежки, ведь с момента её ухода прошло почти полтора часа.

Оказавшись на улице, Себастьян глубоко надвинул шляпу и запахнулся сильнее в плащ. Потеплело. Ветер стих, но снег не прекратился, превратившись в противную крупную морось. Лужи стояли на мостовой. Брусчатка предательски заскользила под его стремительным шагом, звучащим в такт сумасшедшему сердечному ритму города.

Драгоценные камни. Сгустки мистической материи, безотказные проводники иных сил. Благословение и проклятие. Тайна их до сих пор не была разгадана, но совершенно ясно одно: только посредством минералов возможна человеческая магия – самая действенная, самая мощная и – как же иначе – самая разрушительная магия. И люди ни за что не выпустят из рук этот случайно доставшийся им инструмент, до неузнаваемости изменивший мир – однажды и навсегда.

В городах царила особая атмосфера, особая дурная энергетика. В городах скапливались множества драгоценных камней… а может, сами города росли вокруг минералов, росли быстро, как ажурная гипюровая плесень на хлебе. И те, кто мог видеть, видели, что воздух грязен и сер от беспрерывного мельтешения их вибраций. Фон постоянных излучений стоял плотно, как дым, поднимался мощно и широко, как океанская волна.

Порог чувствительности Серафима был высок, и в городах он чувствовал себя, как музыкант на крикливом базаре. Какие-то звуки были особенно резкими, громкими, неприятными, но в целом активность минералов ощущалась как шум, давила, как монотонный рокот крови в ушах. Каждой клеточкой тела ювелир чувствовал всю совокупность их общей массы и в невероятной какофонии различал голос каждого в отдельности. И, как и все живые существа, резонировал, не мог не резонировать с этой дьявольской музыкой. Разница была лишь в том, что сильф осознавал, что именно происходит. Это знание не приносило счастья.

Камни отзывались зову большинства ювелиров, но на этом ментальная сила их заканчивалась: увы, её было недостаточно, чтобы заклинать. Истинными, полновластными хозяевами мира могли считаться только маги – могущественные заклинатели драгоценных камней.

Времени прошло порядочно, но след Софии ещё не остыл в сумерках. Минералы в браслете Себастьяна помнили прикосновение чужой руки, помнили жгучую метку, которую ей оставили.

Ювелир глубоко вдохнул и на несколько мгновений замер. Ночь стояла тихая, почти сказочная. Темнота просвечивала иным. Приглядевшись, можно было заметить в воздухе мельчайшие частицы потустороннего, светящуюся пыльцу, флуоресцентную зеленоватую взвесь, прерывистой тонкой дорожкой уводящую куда-то далеко, прочь от «Старой почты»… Конечно, если смотреть особым зрением. Ещё час-полтора, и ненадёжный след, как ветхая ткань, расползётся на лоскуты, растворится, как кусок сахара в чае.

Быстрым бесшумным шагом Себастьян пошёл по следу. И почему ей было не остаться в гостинице? Проще и безопаснее. Но, похоже, София никогда не выбирала варианты, которые проще и безопаснее… а может, просто денег не оказалось на ночлег? Наёмник покачал головой. Так или иначе, бродить в одиночку по ночным трущобам Ледума – либо дурость, либо уверенность в себе, граничащая с сумасшествием. Причем уже по другую сторону границы.

Бирюзовая дорожка петляла между домами, пугливо перекидываясь с одной узкой улочки на другую, как след зайца в вымороженном зимнем лесу. София или параноидально опасалась слежки, или попросту заблудилась и не понимала, куда идти. Себастьян даже не знал, что глупее, и как раз начал размышлять над этим прелюбопытным вопросом.

Внезапно внимание наёмника привлёк отдалённый шум. Похоже на припозднившуюся гулянку или хмельную драку, которая обыкновенно следует за ней. Себастьян почти не удивился, мысленно сопоставив направление своего движения и сторону, откуда доносился гомон.

Они совпадали.

Ускорив шаг, ювелир практически побежал, опасаясь успеть лишь к развязке. Однако спектакль, похоже, только-только начинал разыгрываться.

Их было пятеро, в руках у одного всего-навсего нож. Наверняка и остальные вооружены чем-то подобным, но не видят необходимости сейчас пускать оружие в ход. Какая-то местная шпана. Окружив насмерть перепуганную девицу, они что-то пьяно горланили, смеялись, даже не скрывая своих намерений. Да и кого им тут бояться? Наверное, важные шишки в своём маленьком бедном районе на самой окраине большого Ледума. И не предполагают даже, что кто-то решится им тут помешать.

– Искажённая! – вдруг выкрикнул один из них, и голоса на миг стихли. Потом зашумели снова, но весёлости в них осталось совсем немного, зато появилась брезгливая, слепая ненависть и щепотка страха.

Чёртовы ксенофобы. Быстро же они вычисляют чужаков! Нюх у них, что ли, на это дело? Впрочем, у Софии её маленькая проблема разве что на лбу не написана.

Себастьян задумался. С одной стороны, нет его вины и ответственности в поступках других людей. Ни в беспечности и самонадеянности его новой знакомой, ни в жестокости здешних грабителей. Пять золотых, по одному на каждого – не состояние, конечно, но на недельку-другую сытой и хмельной жизни – по их меркам – должно хватить с головой. Понятно, что девушка окажется в инквизиторских застенках, а потом и на костре, коли доживет. Но Себастьян подспудно был уверен: стоит только вмешаться в жизнь другого человека, спутать священные нити судьбы хоть раз – и просто отвязаться уже не получится. Тем самым он добровольно впустит Софию в свою жизнь, а заодно и продемонстрирует готовность ответственности. Тогда уж точно придётся взвалить это ярмо прямиком себе на шею.

А такого развития событий всеми силами хотелось избежать.

С другой стороны, если бы не наёмник, София не оказалась бы здесь и сейчас. Разве не он был причиной её появления в этих трущобах? Разве не он прогнал её и позволил уйти одной, зная, чем это может закончиться? И что теперь – запросто вернуться в «Старую почту», бросив беспомощное создание в беде?

Ювелир тряхнул головой. Кажется, он был задет за живое. Себастьян мысленно выругался – окаянная совесть таки проснулась. Однажды, уже очень давно, он стоял перед таким же выбором. Но тогда сильф ничего не мог поделать, а теперь – очень даже может.

Звук удара и глухой всхлип некстати прервали неторопливый ход его мыслей. София упала на землю, а её обидчики, довольные собой, глумливо захохотали.

Себастьян сокрушённо вздохнул и мысленно закатил глаза, выступая из тени ближайшего дома – в полукруг света от единственного на всю округу тусклого газового фонаря. Силуэт наёмника едва угадывался, смазанный туманом и крупной моросью. Какого чёрта он вытворяет? Собрался играть в героя? Смешно.

Да уж, по-другому он представлял себе сегодняшний вечер.

Ох, и как бы не пришлось потом жалеть о совершённом, как это часто случается с благими делами.

– Именем святой Инквизиции!

Смех быстро прекратился. Грабители развернулись в его сторону, в их глазах застыло недоверчивое недоумение.

Ювелир отогнул ворот плаща, непринуждённо демонстрируя приколотую за мгновение до того змеевидную серебряную фибулу. Левая рука многозначительно легла на рукоять эстока, укрывшись за затейливой гардой – диковинным сплетением стальных лепестков и кружев. Такие фибула и эсток – отличительные знаки работника святой службы. В нынешний век огнестрельного оружия, технологии и магии разве что они и сохранили благородное умение фехтовать, оставаясь настоящими воинами до конца.

Если, конечно, не брать в расчёт той мелочи, что единственное применение древнему искусству городские инквизиторы находили в притеснении и истреблении беззащитных изгоев. Другое дело те братья, что жили и охотились за стенами полисов.

Себастьян также был довольно-таки равнодушен к огнестрельному оружию, хотя без него иногда было не обойтись. В особенности если не предоставлялось возможности вступать в ближний бой или противник значительно превосходил в численности. Несмотря на это, холодное оружие было куда ближе сердцу, хоть и требовало куда больше времени на освоение. Методично доводя технику до совершенства, сильф никогда не пренебрегал тренировками: каждый без исключения день они занимали значительную часть времени. Само тренированное тело служило главным оружием ювелира, – оружием, которое невозможно отнять и которое не даст случайную осечку, что было немаловажно в его непредсказуемой профессии.

Впрочем, старомодный тяжёлый эсток, вышедший из широкого употребления гораздо раньше изобретения пороха, не был излюбленным выбором сильфа. Никто не спорит, этот гранёный двуручный меч действительно хорош: даёт большие возможности для манёвра в пешем боевом строю, а также может использоваться всадниками в качестве дополнительного оружия. Но всё же, если речь заходила об одиночном бое в условиях узких городских улочек, на этот случай, на вкус ювелира, существовало множество гораздо более современных, удобных и практичных клинков. Эсток же по-прежнему оставался самым узнаваемым символом Инквизиции.

Конечно, использовать холодное оружие в нынешнем веке было, скорее, данью прошлому. Прошлому, когда Церковь ещё была сильна и имела влияние на политику. Прошлому, когда Церковь и Инквизиция были единым целым и не знали вражды. О, как желали они вернуть то блистательное прошлое! Но реки времени не текут вспять.

Привычным же оружием Себастьяна, к коему он питал поистине нежные чувства, была пламенеющая шпага.

Она унаследовала прочность и все достоинства добротных прямых клинков в сочетании с повышенной эффективностью кривого меча. Пламеневидное лезвие тщательно затачивалось по всей длине, а волны были чуть разведены в стороны под особым углом. Благодаря этим изгибам шпага имела наилучшие поражающие свойства, с одного удара прорубая самый жёсткий металлический доспех, а на обратном ходу рассекая плоть, подобно пиле. Широкие рваные раны получались с несколькими разрезами внутри. Они не заживали, воспалялись, вызывая заражение крови, и практически во всех случаях были смертельными. Кроме того, в узком пространстве городских улиц или коридорах замков, где обычно вёл бои Серафим, в полной мере проявлялись все преимущества пламенеющей шпаги.

Эти редкие клинки были чрезмерно сложны в изготовлении и баснословно дороги, кроме того, требовали хороших навыков самого бойца. А потому они были оружием единичного изготовления. Однако доход Себастьяна некоторое время назад позволил ему заказать у одного из старых мастеров волнистый клинок-пилу по индивидуальным параметрам, под ведущую левую руку.

– …Я забираю Искажённую. – Голос сильфа прохладной ртутью пролился в тишину. В нём было именно столько уверенности и энтузиазма, сколько полагалось среднестатистическому религиозному фанатику. – Благодарю за проявленную сознательность, граждане.

Между прочим, и фибула, и эсток не были поддельными – зря они так на них косились. Себастьян сам снял их с трупа убитого в честном бою инквизитора, с коим они не так давно не сошлись во мнениях относительно одного щекотливого вопроса веры. А именно: имеют ли полукровки право на жизнь или же их нужно медленно сжигать заживо прямо на главной городской площади. Даже номер на фибуле был подлинный, так что всё по-честному.

Грабители по-прежнему изображали статуй, глазея на него, как на чёртика, с воплем выскочившего из табакерки. Ясно, не так часто приходится им лицезреть вживую благочестивых работников святой службы. На лицах отразились мучительные размышления. Похоже, заблудшие овцы сомневались, как лучше поступить.

Дабы облегчить сии душевные муки, Себастьян извлёк на свет божий пять небольших монет. Золото тускло блеснуло, и блеск этот немедленно отразился в пяти парах глаз, затмив все прочие мысли.

– Забирайте награду.

Грабители переглянулись. Численный перевес был, конечно, всецело на их стороне, но здравый смысл подсказывал, что подготовка и вооружение недостаточны для убийства инквизитора: любой из святой службы был опытным бойцом. Да и последствия бунта легко предсказуемы. Так что лучше не связываться и, поборов жадность, убраться подобру-поздорову.

Один из нападавших, повинуясь взгляду главаря, подошёл к Себастьяну и молча принял из его рук деньги. После этого нарушители ночного спокойствия отступили в тень и исчезли, как не бывало.

– Пойдём. – Рывком поставив онемевшую от ужаса Софию на ноги, ювелир скоро потащил её за собой в противоположную сторону.

Избавиться от девицы оказалось не так-то просто.

Глава 4, в которой остаётся непонятным, полезно или опасно водить дружбу с наёмными убийцами

Как и предполагал Себастьян, самые лучшие из информаторов ничем не смогли ему помочь.

Вся операция с похищением шерла была покрыта непроницаемым мраком тайны. Удалось только выяснить, что в город за пару дней до ювелира прибыл его коллега «по цеху» Стефан – такой же бездомный бродяга, как и сам Серафим.

Увы, это уж точно была совершенно бесполезная информация. Ювелир слишком хорошо знал Стефана, даже питал к тому приятельские чувства, чтобы исключить этот вариант почти наверняка. Стефан был неплохим человеком, но, к сожалению, профессии «неплохого человека» не существовало в Бреонии. В профессии же ювелира друг оказался настолько невезучим и бестолковым, что снискал только насмешки и сомнительную славу законченного неудачника.

Трудно было предположить, что кто-то доверит ему столь важное и откровенно сложное задание. Однако встретиться со Стефаном всё же не помешает. Порасспросить о жизни, да и заодно выяснить, что привело того в Ледум в столь злополучное время. Хотя… это как раз неудивительно – бедолага всегда найдет, как впутаться в историю.

Но это позже. Сегодня у Себастьяна ещё имелись дела.

День был в самом разгаре – от вчерашнего снега не осталось и следа. Солнце жарило немилосердно, и от влажного тела земли поднималась болезненная испарина. Ювелир шёл пешком – нет, не экономил деньги, просто захотелось в кои-то веки спокойно прогуляться, подышать воздухом и осмотреться вокруг. Давно он не был в Ледуме, многое могло измениться, а ювелир старался не упускать случай увидеть больше, обращая пристальное внимание на любые детали и мелочи.

И действительно: город менялся стремительно, рос, устремляясь к небу гордыми монолитами зданий. На улицах развернулось пугающее своими масштабами строительство, призванное полностью преобразить облик старого Ледума. Ветхие постройки безжалостно сносились, а на замену им возводились величественные высотные здания из современных материалов. Конечно, все эти чудесные метаморфозы происходили в основном в центральной части полиса, но и на окраинах скорым темпом сооружались всё новые громадные фабрики и заводы, выпускавшие из труб клубы удушливого дыма.

Архитектура Ледума была тщательно продумана и выдержана в едином стиле. Очень часто приезжие были подавлены тишиной и строгим величием северного города. Здесь нельзя было наткнуться на пёстрые ярмарки, шумные рынки с разномастными временными постройками, уличные представления и разудалые народные гуляния на площадях. По большей части город был молчалив и одет в сдержанные чёрно-серые тона. Словно причудливо сообщающиеся сосуды, перетекали друг в друга узкие, тесные улочки.

Нельзя не признать, вездесущий серый цвет был хорош: никогда не выступая на первый план, он подходил ко всему и, в зависимости от освещения, принимал разнообразные оттенки, создавая мягкую игру светотени.

Приглушённая палитра успокаивала: глаза ничто не раздражало, не было необходимости компенсировать цвет. И Ледум плыл в своих серых туманах, и казался чуточку нереальным, словно нарисованный прозрачными акварельными красками. Словно картинка старой выцветшей открытки из антикварной лавки. Пыльное очарование времени, ушедшего, иного времени, всё ещё царило здесь.

Ничто не выбивалось из атмосферы торжественности и мистицизма. Сам же город был весь устремлён в будущее: фантастические ажурные здания, обрамляющие мрачноватые площади; вытянувшиеся змеями тёмные аллеи; загадочные монументальные скульптуры из клёпаного металла; диковинных форм фонари и скамейки. От центра города, подобно шестилучевой звезде, раскинулась сеть декоративных парков, искусно имитировавших живую природу: искусственные озёра, ручьи с переброшенными высокими мостиками, аккуратно подстриженные деревья, кустарники и камни, для большей достоверности намеренно скомпонованные асимметрично.

Ювелир только улыбался: он ясно видел, что и расположение, и форма, и даже цвет каждого объекта грамотно просчитаны, выверены математически точно. Парки Ледума были почти совершенны. Почти, потому что в них недоставало одной-единственной детали: самой жизни.

Наёмник поравнялся со старинным зданием Магистериума, ещё одним образчиком архитектурного искусства города. Совсем недавно к нему были пристроены новые флигели. Магистериум, альма-матер науки, выглядел всё так же устрашающе: бескрайние галереи с готическими сводами, бесконечные ряды стройных витых колонн. На имеющих форму призмы высоких стелах были высечены сухие научные афоризмы. Башни и шпили различных форм надменно возносились над неспокойным морем островерхих крыш. Один только вид надломленных стрельчатых арок создавал впечатление взлёта, неудержимого движения всего здания вверх.

Впрочем, такое же впечатление производил весь Ледум: казалось, вот-вот он оторвётся от грешной земли и зависнет в воздухе, подобный миражу. Помимо воли ювелир залюбовался: все эти вытянутые арки, башенки, шпили, все эти крутые крыши, – всё отражало идею устремлённости города ввысь. Всё вокруг подчёркивало удивительный контраст горизонтали и вертикали, который нельзя было увидеть, пожалуй, больше нигде в Бреонии.

Привлекла внимание Себастьяна и новая улица Танцующих домов – каркасные конструкции искривлялись причудливо и разнообразно, создавая иллюзию постоянного движения зданий. От долгого пребывания здесь кружилась голова и в самом деле мог случиться обморок.

Не ударили в грязь лицом и знаменитые мостовые Ледума, поражавшие воображение новоприбывших. Казалось, работами по их укладке руководил перманентно пьяный мастер, создавший головокружительные в своей сложности узоры. Искажённые чёрные и белые квадраты плитки сплетались в замысловато выстроенные кривые линии, пересекающие друг друга и вновь расходящиеся. Впрочем, квадратами их можно было назвать весьма условно: у большей части стороны имели разную длину, а углы почти всегда отличались от девяноста градусов в ту или иную сторону. Иными словами, помимо собственно квадратов, здесь имелись всевозможные разновидности трапеций, ромбов и параллелограммов. Вариации были столь разнообразны, что едва ли удалось бы встретить две одинаковые плитки.

В результате, прогуливаясь по улицам, невозможно было на глаз достоверно определять расстояния: мостовые визуально коверкали пространство, скрадывая или расширяя его, и создавали множество зрительных иллюзий, вроде поворотов, спусков или подъемов, которых на самом деле не было. Поэтому действительно хорошо ориентироваться здесь удавалось только коренным жителям, гости же рисковали часами блуждать по лабиринтам Ледума.

Наконец, после длительной прогулки, ювелир оказался на месте.

Убедившись, что за ним совершенно точно никто не следит, постучал в дверь коротким условным стуком. Открыли почти сразу, может, с полуминутной заминкой. Себастьян молча вошёл, с удовлетворением отмечая приятную прохладу «Белой ночи» после влажной духоты улицы.

Несмотря на яркий весенний день, внутри царил полумрак. Заведение было закрыто до наступления вечера – ставни плотно затворены, окна занавешены тяжёлыми шторами. Это была просторная хорошо обставленная таверна с неплохими поварами, но основную статью дохода здешнего хозяина составляли проводимые в «Белой ночи» разнообразные чемпионаты по азартным играм.

Это был самый крупный и самый знаменитый притон в Ледуме.

– Опаздываешь, Серафим.

За единственным разобранным столом, накрытым белоснежной накрахмаленной скатертью, сидела миниатюрная женщина средних лет. Благодаря андрогинной внешности её легко можно было принять за юношу; этому впечатлению способствовали и подтянутая стройная фигурка, и мужской костюм милитари невыразительного цвета, и короткий жёсткий ёршик волос. Странно даже, обычно голова этой женщины была и вовсе обрита наголо, и окружающим с некой извращённой гордостью демонстрировалась изящная форма черепа. На лице – ни малейших следов косметики, на носу красовались декоративные очки-гогглы с красными стёклами. За стёклами – цепкие бесстрастные глаза. Само лицо едва ли можно было назвать красивым, скорее харизматичным. Однако все перечисленные обстоятельства нисколько не мешали ей, когда требуется, надевать нужный парик, наносить правильный макияж и сводить с ума мужчин.

Впрочем, и не только их.

– И я рад видеть тебя, Маршал, – сдержанно улыбнулся ювелир, присаживаясь на свободный стул. – Давненько не виделись.

Одиноко стоящая на столе бутыль охлаждённой грапповки была пуста почти наполовину, в хрустальной пепельнице скорбно дымились останки двух папирос. Хм… «пуста почти наполовину». Нет, он вовсе не пессимист, как можно подумать, если рассматривает дело с этой точки зрения. Просто початая бутыль говорит о том, что Маршал определённо не скучала, ожидая его. А значит, ждёт она уже достаточно долго. Любопытно. А он, оказывается, важная птица. Всем в этом городе он неожиданно оказался позарез нужен.

Ну и ну.

– За встречу? – Маршал вопросительно подняла рюмку, причудливая форма которой напоминала песочные часы. Ножка была такой тонкой, что, казалось, не по-женски сильные жилистые пальцы вот-вот сомнут, раздавят её.

– Прости, я на работе. Ты знаешь мои правила.

Себастьян не любил виноградную водку, да и вообще крепкий алкоголь. Чтобы выжить, нужно сохранять кристальную ясность и чистоту ума. Да и вкус у грапповки резкий, чего уж скрывать.

Маршал хмыкнула и опрокинула содержимое рюмки, вновь не по-женски жёстко, залпом: так и не каждый мужчина сумел бы. Выжидающе посмотрела на ювелира. Глаза её остались холодными и совершенно трезвыми. Как всегда, впечатляюще. И как ей удаётся этот фокус? Наверное, всё дело в привычке много пить.

– Предполагаю, об этом ты и пришёл потолковать, Серафим. Приступай.

Маршал не была информатором. Не была она и магом, да и к ювелирике имела такое же отношение, как грузчик к высшей математике. Однако её профессия требовала порой даже большей осведомлённости в текущей ситуации и расстановке политических сил, чем все вышеперечисленные, вместе взятые.

Маршал была наёмным убийцей.

– Понимаю, это не совсем твой профиль, Маршал, – деликатно начал Себастьян. – Однако, зная безграничную широту твоих связей, предположу, что до тебя могла дойти какая-то информация… что-то, связанное с использованием в недавнее время небезызвестного чёрного турмалина.

Если он и ожидал ответа, то только не такого.

Маршал громко расхохоталась, запрокинув голову и обнажив аккуратные белые зубы. Не очень-то вежливо, чёрт побери, в ответ на его предупредительность, но этим пороком хороших манер собеседница никогда не страдала.

– М-да, – низко протянула она, отсмеявшись, – такая информация нынче дорого стоит. Неужто и ты успел ввязаться в дрянную историю с покушением на лорда? Люди Кристофера уже опросили всех, кто мог знать хоть что-нибудь, даже у меня, представь себе, рискнули побывать. Но не переживай, что тебя опередили: ничегошеньки им раскопать не удалось… остались с носом, в общем. Однако ты теряешь хватку, Серафим.

– Вовсе нет – я взялся за заказ только вчера вечером, – не задумываясь, тут же возразил ювелир.

Женщина ласково улыбнулась наёмнику и, кивнув, тут же наполнила ещё одну рюмку.

Чёрт. Себастьян прикусил язык. Ну сам же, сам, уязвлённый неприкрытыми сомнениями в его профессионализме, начал выдавать ей информацию! Маршал была неплохим знатоком человеческой психологии и, как выяснилось, по-прежнему оставалась умелым провокатором.

Как хорошо, что какие-то вещи стабильны в этом переменчивом мире.

– Если хочешь знать мое мнение, Серафим, – покачав головой, мрачно посоветовала убийца, – держись-ка подальше от этого мутного дела.

Она больше не курила, хотя, насколько мог вспомнить ювелир, в разговорах делала это беспрерывно. Только вертела папиросу в руках, пальцами разминая хрусткую обёрточную бумагу.

– Будь добр, прими такой дружеский совет. Это тебе не камешки у магов исподтишка красть: не твой профиль. Здесь замешана большая политика, а это чертовски нудная и неприятная штука. Кто знает, кому ты случайно перейдёшь дорогу.

Себастьян криво усмехнулся. Слышать такие слова от Маршала было, по меньшей мере, неожиданно. Сколько раз она сама переходила дорогу сильным мира сего? Чего только стоит скандальная история с леди Катрин, супругой лорда Альфреда, правителя Нериума, несколько лет назад сделавшая убийцу знаменитой на всю Бреонию!

Гордая и неприступная красавица, мечта мужчин, леди Катрин была соблазнена Маршалом, как наивная девочка, и состояла с ней в тайной любовной связи. Но всё тайное однажды становится явным, как ни пытайся его скрывать. Лорд Альфред, узнав о неверности супруги, был разъярён как этим обстоятельством, так и тем, что соперник, которого ему предпочли, – женщина, чьи руки вдобавок по локоть в крови. История получила широкий резонанс, и Маршалу пришлось бежать из Нериума, подальше от гнева опозоренного правителя.

И всё же она оказалась не из тех людей, которые будут прятаться всю жизнь, спасаясь от преследований и дрожа за свою шкуру. Решительная и страстная по натуре, убийца не намерена была отступать: разлука и недоступность объекта её желаний только распалили чувства. И однажды Маршал тайно вернулась в город и пробралась прямиком во дворец. Такую дерзость мало кто мог предвидеть. Действия женщины были неожиданными, молниеносными и, по всей вероятности, тщательно спланированными.

До сей поры ходит много слухов о том, что произошло в ту роковую ночь. Лорд Альфред пал от руки убийцы, и в эти же часы при невыясненных обстоятельствах трагически погиб единственный сын и наследник правителя. К власти в Нериуме в результате переворота пришёл молодой маг Люсьен – недавний выходец из Ледума, воспитанник лорда Эдварда, не имеющий никаких родственных связей с лордом Альфредом.

Что ж, и такое случается.

Многое говорили про смену власти в Нериуме, про громкое убийство лорда, про одержимость леди Катрин, сохранившую близость с убийцей мужа и сына… правда, мало кто из сплетников достоверно знал, что скандально известный Маршал – женщина. Возможно, поначалу об этом не догадывалась даже сама леди Катрин. Впрочем, об этом спорили иногда. Злые языки шептали даже про причастность лорда Эдварда, якобы оплатившего заказ на убийство, про содействие, которое правитель Ледума оказал Люсьену, силой захватившему власть… про много чего ещё. Как бы то ни было, политика Нериума с тех пор стала куда гибче и уступчивее, и голос его всегда звучал в унисон глубокому голосу Ледума.

А за жизни людей, имевших несчастье сделаться мишенью Маршала, отныне не давали и ломаного гроша.

Однако счастливой истории любви не случилось. Леди Катрин досталась Маршалу как награда, новый лорд-защитник даже позволил ей остаться в замке. Но мучительная идиллия высоких отношений длилась недолго.

Иногда любовь может стать проклятием вместо благословения: роковая страсть, сделавшись ненасытна, превратилась в болезненную зависимость. Накал чувств стал невыносим, он сжигал сердца обеих, отравлял кровь ревностью. Леди Катрин чахла и сходила с ума от любви, а Маршал постепенно начала уставать от её истерик и именно в те дни, как говорят, чрезмерно пристрастилась к алкоголю. В конце концов обе были истощены и морально, и физически, и трагическая развязка не заставила себя ждать. В ходе очередного тягостного выяснения отношений взбешенная донельзя Маршал в пылу ссоры убила леди Катрин – и исчезла из города в неизвестном направлении. Легла на дно, и многие решили, что навсегда.

Но спустя некоторое время ставшая легендой убийца как ни в чём не бывало появилась в Ледуме и, кажется, чувствовала себя очень даже вольготно. По всей видимости, ей оказывали здесь высокое покровительство.

– Ты имеешь в виду лорда Октавиана Севира? – прямо спросил Себастьян, глядя убийце в глаза. Однако прочесть в них что-либо было не легче, чем малограмотному одолеть строки утончённой символической поэзии. – Я сам только что из Аманиты и прекрасно осведомлён, что там творится.

– Кто знает, кто знает… – уклончиво пробормотала Маршал, улыбаясь, как кошка в предвкушении мыши. – Есть тут загвоздка: никто из ювелиров или магов не приезжал из Аманиты последние две, а то и три недели. Никто… кроме тебя, Серафим. Может, ты ведешь двойную игру?

Как откровенно. Похоже, женщина тоже решила говорить напрямую, оставив блуждания вокруг да около. У Себастьяна невольно пересохло горло. Ну почему раз за разом он чувствует себя в обществе Маршала, как зелёный мальчишка? Умеет она всё-таки так себя поставить… Возможно, есть в этом некоторая заслуга непререкаемого, овеянного легендами и домыслами авторитета лучшего убийцы Ледума, а может, и всей Бреонии. Этот авторитет давил и сковывал, заставляя многих быть осторожными в словах.

И всё же Себастьян относился к Маршалу с симпатией. Снисходительное спокойствие – вот и всё, что было нужно, чтобы сносить её властолюбивый и жёсткий характер. Несмотря на все недостатки, убийца всегда внушала сильфу определённое доверие. Она была безжалостным, излишне прямолинейным и резким, но всё же глубоко честным человеком.

Однако Маршал не упомянула о Стефане, который также появился в городе совсем недавно. Конечно, трудно принимать его всерьёз, но всё же… Сложно поверить, что приезд неудачливого ювелира остался секретом для убийцы. Значит, она промолчала намеренно. Но почему? Абсолютно уверена в невиновности Стефана? Или Маршал просто использует эту возможность, чтобы нажать на него и отследить реакцию? Или…

Себастьян уже начинал жалеть, что отказался от грапповки. Нет, ну сам-то он, конечно, знал, что не замешан в этом деле: хоть что-то радовало. Но поверил ли ему Кристофер? Или притворился, что поверил? Может, таким хитрым способом они просто пытаются заставить его потерять бдительность и вывести на заказчика? Может, вся эта история с поиском камня всего лишь игра, и они уверены, что шерл у него? Не очень-то гладкий расклад.

– Ты шутишь? – неуверенно предположил ювелир.

– Зато ты, как я погляжу, серьёзен – дальше некуда. Так зачем ты покинул Аманиту, Серафим? – словно бы между прочим поинтересовалась Маршал, не отрывая от собеседника цепкого хищного взгляда. – И прибыл в Ледум?

Стало тихо. Как-то противоестественно, ненормально тихо. Такой поворот событий настораживал и, если честно, всерьёз напрягал. Самое время было ответить что-то убедительное, а то молчание и так затянулось, выставляя его не в самом лучшем свете.

– Перестань, Маршал, – натянуто ухмыльнулся Себастьян, хотя ситуация отнюдь не выглядела забавной. – Ты же знаешь, я не сижу подолгу на месте. После смерти отца лорд Октавиан начал наводить в столице свои порядки. Обстановка там нынче непредсказуема. Я предпочёл уехать до лучших времен, вот и все причины.

Ну это же не прозвучало, как оправдания, не так ли? Когда говоришь правду, всегда выглядишь глупейшим образом. Сегодняшний явно не клеящийся разговор как раз из этой серии.

– Что ж, так и есть… новая метла по-новому метёт. Говорят, лорд Октавиан жаждет навести свои порядки не только в Аманите, но и во всей Бреонии, – понизила голос Маршал, между делом выпивая очередную рюмочку. – Если так, грядут большие перемены – и большие волнения. Неизвестно еще, чем всё это кончится. Полагаю, лучшим выбором сейчас будет остаться в стороне и попытаться переждать большую бурю без потерь. Остерегись ненароком помешать планам правителей, Серафим. Для маленьких людей, жалких смертных, вроде нас с тобой, чревато совать нос в дела господ. Маховики, запущенные сильными мира сего, сотрут в порошок всё, что попадёт в их лопасти. Особенно хрупкие человеческие судьбы.

Политическую ситуацию в мире и впрямь сложно было назвать стабильной. Обособленные друг от друга города-государства Бреонии имели весьма слабые связи, чему в немалой степени способствовали обширные Пустоши и Леса Виросы, а также самовластные притязания местных лордов-защитников. Однако официально Бреония по-прежнему считалась единым государством, и титул столицы конфедерации, громкий и оттого только более номинальный, принадлежал древней, гордящейся своей историей Аманите.

В былые времена этот крупный и хорошо укреплённый полис располагал наиболее сильными магами и занимал, к тому же, выгодное геополитическое расположение. Однако впоследствии из-за непродуманной и непоследовательной политики некоторых лордов Аманита стала утрачивать своё влияние. Активную конкуренцию столице составил молодой, но быстро растущий и развивающийся Ледум.

Между городами началось противостояние, пик которого пришёлся как раз на начало правления отца лорда Октавиана и едва не привёл ко всеобщей междуусобной войне. Однако в последний момент сторонам удалось удержаться от масштабного кровопролития, во многом благодаря значительному сокращению притязаний и политических аппетитов Аманиты.

Но теперь на престол взошёл новый лорд, и он был молод и амбициозен.

Но не мог же Октавиан, едва успев стать правителем, затеять такую серьёзную и рискованную операцию, зная, что неудача почти неминуемо приведёт к войне? Если Ледум и Аманита начнут открыто бороться за господствующее положение, мир ждет настоящая катастрофа. Силы городов, если учитывать наиболее вероятные альянсы, примерно равны. Малой кровью тут не обойтись: рассчитывать на скорую безоговорочную победу просто глупо, ни у одной из сторон для этого недостаёт ресурсов. Конфликт, если он всё же окажется развязан, будет длительным, изматывающим и бессмысленным, ведь победителю достанется государство в руинах. В которое наверняка, воспользовавшись слабостью людей, пожелают вторгнуться оборотни и прочая нечисть из Пустошей.

– Спасибо за предупреждение, Маршал, – Себастьян с достоинством поднялся из-за стола, – но я не лезу в политику. Я только ювелир, меня волнуют минералы, и ничего больше. Разве что гонорары за их поиск.

Убийца одобрительно качнула головой, отставив в сторону пустую рюмку. Наполнять её было нечем.

– Поддерживаю. Но давно хотела спросить, Серафим: для чего тебе столько золота? Разгульную жизнь ты не ведёшь, женщин не содержишь, в карты не играешь… Короче, ты почти святой, чтоб тебе провалиться. Неужели жертвуешь все заработки своей Церкви?

– А если и так? – Себастьян вновь улыбнулся – вежливо, но твёрдо. – Не волнуйся, Маршал, я всего лишь одержим мерзким грехом стяжательства.

Женщина только хмыкнула и ничего не ответила.

– Спасибо, что согласилась встретиться. Знаю, как баснословно дорого твоё время, а потому не смею более задерживать и злоупотреблять дружбой. Да и мне самому пора. До встречи.

Маршал тоже встала, но уходить не торопилась. Вероятно, собиралась исчезнуть через чёрный ход, как только он удалится. Себастьян коротко кивнул на прощание и, краем глаза не выпуская убийцу из вида, направился к выходу. Лучше лишний раз перестраховаться, даже если опасения не подтвердятся, чем поймать неожиданную и оттого особенно обидную пулю в затылок.

– Всегда нравилась твоя смелость, Серафим, – задумчиво признала Маршал, когда наёмник оказался на пороге. Почти автоматическим движением достала очередную папиросу. – Немногие надеются на встречу со мной. Может, потому, что я и смерть приходим одновременно.

Глава 5, в которой не получается в полной мере насладиться коньяком

Безупречность письменного стола Кристофера нарушала одна-единственная инородная деталь – статуэтка танцовщицы в белоснежной балетной пачке. Прекрасная вещица из фарфора, работа известного мастера. Изящная фигурка приподнимала край ниспадающей, доходящей до середины икры, юбки; и, отведя глаза от высокого гостя, Кристофер принялся разглядывать эту пышную юбку на кринолине, разглядывать с таким преувеличенным усердием, будто видел впервые в жизни и та вызывала живейший интерес. Глава ювелиров и правда был известен любовью к антикварному искусству, но не до такой же степени. Весь облик его словно сочился предупредительностью, демонстрируя тактичность, почтительное внимание и готовность к диалогу.

Однако к сыну лорда ни в коем случае не полагалось обращаться первым или задавать вопросы – только поддерживать избранную им тему.

Сидящий напротив темноволосый мужчина безмолвствовал. Именно так – он не молчал, не помалкивал, а воистину безмолвствовал, и безмолвие его, роскошное, густое, царственное, тем не менее невозможно было выносить вечно. Пауза неприятно затягивалась. Но иерархические правила требовали неукоснительного соблюдения, а потому Кристофер предусмотрительно запасся должным терпением и морально приготовился к продолжительному, но малоинформативному разговору.

В отличие от венценосного отца, инфант имел склонность выражать мысли неторопливо и обтекаемо, затрудняясь в чётких формулировках. И в этой неуверенности сложно было упрекнуть человека, выросшего в тени великого лорда Ледума. Как бы то ни было, а Кристофер был удивлён и даже немного встревожен незапланированным визитом, неофициальным и к тому же довольно поздним. Наследник престола собственной персоной – к чему бы это?

Ясно, что не к добру.

– Тяжёлое испытание выпало на долю Ледума, – начал наконец Эдмунд, постукивая по паркету концом элегантной резной трости. Дорогой сорт красного дерева издавал приятный гулкий звук, почти мелодичный. Если бы он не был ещё таким монотонным! – До сих пор не могу поверить, что Эдгара больше нет… в живых.

Кристофер сочувственно качнул головой, всё еще не понимая до конца, к чему клонит инфант. Ничего не скажешь, приступил издалека.

– Какая невосполнимая утрата для нашего общества! Как преждевременно покинул мир мой возлюбленный брат, жизнелюбивый, всесторонне одарённый человек…

Кристофер вновь вежливо кивнул этому поразительно глубокомысленному наблюдению, недоумевая – исключительно про себя, разумеется, – о каких именно талантах Эдгара идёт речь. Если о способностях к магии, то они были весьма посредственны, как, впрочем, и более чем скудные дарования старшего отпрыска лорда. Но Эдгар был гораздо более успешен в нахождении общего языка с отцом, а потому более любим им.

Вот этот талант действительно редок и весьма, весьма полезен.

– Однако страшно и помыслить о том, что ожидало бы Ледум, сработай план убийцы без осечки, – продолжил Эдмунд, небрежным жестом веля подать ему коньяк. Пузатая бутыль с благородным напитком стояла тут же неподалёку, на столике за перегородкой, рядом со свежими фруктами, шоколадом и сделанными на заказ сигарами цвета кофе с молоком.

Немедленно поднявшись, Кристофер поставил перед престолонаследником большой шарообразный бокал с короткой ножкой. Неторопливо, давая коньяку время подышать, наполнил снифтер густой ароматной жидкостью – до самой широкой части, не выше – примерно на четверть. Янтарный напиток оказался идеально прозрачным, чистым и вязким. Он оставлял на стенках маслянистые потёки, которые привели бы в восторг эстета, и мог считаться великолепным образчиком алкогольной продукции.

Однако Эдмунд, похоже, не обратил внимания на такие мелочи: он опрокинул содержимое залпом, не успев в должной мере насладиться ни запахом, ни вкусом и послевкусием. Любого ценителя покоробило бы столь мещанское употребление напитка, частенько именуемого напитком лордов. Поставив бокал, престолонаследник сделал знак повторить, однако на сей раз пить не торопился. Руки его подрагивали.

Вернувшись на место, Кристофер заметил, что болезненную бледность инфанта волной заливает не менее болезненный румянец. Совершенно неуместное проявление волнения, причины которого были пока неясны, но – наводили на вполне определённые мысли.

– Что стало бы тогда с Ледумом, Кристофер? – тоскливо вопросил престолонаследник, и гладкий лоб его прорезали случайные нервные морщинки. – Что стало бы со всеми нами, учитывая нынешнюю… хм-м… непростую политическую ситуацию?

Как правило, у наследников правителей мысль о смерти отца вряд ли вызывает столь священный ужас. Однако в случае с Ледумом дело обстояло иначе.

Вот уже более трёх сотен лет, поправ все известные законы мироздания, лорд Эдвард единолично правил городом.

Конечно, маги жили долго, гораздо дольше обычных людей, черпая энергию из драгоценных камней. Однако ни одному из них доселе не удалось обмануть само время, отодвинув на неопределённый срок старость и неизбежную кончину.

Никому, кроме лорда Ледума. А тот строжайше хранил свой секрет, узнать который тщетно пытались многие любопытствующие, – желая вечной жизни, все они отыскали лишь скорую смерть.

– Несомненно, это был бы колоссальный удар для всех нас, – подчёркнуто бесстрастно подал голос Кристофер, видя, что инфант медлит и ждет от него подобающего ответа. Увы, это был не риторический вопрос, как подумалось было вначале. А просто очень, очень глупый. – В нелёгкое время пришлось бы вам принять бремя власти. Но я убеждён, вы с честью исполнили бы долг крови.

Глаза Эдмунда чуть расширились, и он отвернулся, скрывая выражение своего лица.

– Как ты считаешь, Кристофер, кто стоит за этим покушением? – Голос инфанта, и без того невыразительный, прозвучал еле слышно.

Вот это, что называется, вопрос в лоб. А так долго ходил вокруг да около…

– Совместными силами особой службы и службы ювелиров Ледума ведется расследование, но говорить о результатах пока рано, – почти отрапортовал Кристофер, умело скрывая за сухими словами личное мнение, которого у него так неожиданно потребовали. – Никаких убедительных доказательств причастности каких-либо лиц обнаружить до сих пор не удалось.

Инфант задумчиво вращал коньяк по стенкам большой чаши бокала, согревая её теплом ладони. Очевидно, это было стремление реабилитировать себя за первую неуклюже выпитую порцию. Но Кристофер ясно видел застывшее в глазах престолонаследника преступное безразличие к восхитительному напитку, и это задевало утончённую натуру аристократа за живое.

С коньяком следовало обращаться совсем иначе. Вот-вот, сейчас… Самое время приблизить нос к зауженному выходу снифтера, вдохнуть букет раскрывшихся ароматов. Не слишком близко, дабы не обжечь чувствительную слизистую парами крепкого алкоголя, позволяя ароматическим веществам выделиться и смешаться наиболее гармонично.

На лице Кристофера появилось мечтательное и горделивое выражение: что ни говори, а то был высококлассный коньяк, семи лет выдержки в старых дубовых бочках. Напиток обладал богатым и сложным букетом. Сперва явственно различались нежнейшие фруктовые нотки: собственно виноград, за ним яблоки, персики. Затем цветочные: фиалки, липовый цвет, левкой. Развитие аромата, третья его волна, радовали знатока ещё сильнее: теперь проступали лёгкие тона лесных орехов, кураги и инжира, обещая полноту и незабываемую глубину вкуса…

– Говорят, преступника нужно искать среди тех, кто получит от преступления выгоду, – негромко произнёс Эдмунд, бестактно вырывая Кристофера из облака славных воспоминаний. Впрочем, мысль инфанта казалась вполне разумной. – Кажется, на поверхности лежит, кто главный выгодоприобретатель во всей этой невесёлой истории.

– И кто же? Не понимаю вас. – Кристофер отрицательно мотнул головой, начиная заметно нервничать от столь откровенного разговора.

Вот ещё кто-нибудь узнает об этой встрече! Есть шанс попасть в неловкое или даже опасное положение. Пересудов не избежать.

А пересуды, как известно, страшнее револьверов.

– Уже поползли слухи, будто я замешан в покушении на отца, – вполголоса проговорил инфант, устремив на главу ювелиров свои светлые, блёклые глаза, такие непохожие на глаза лорда. – Будто я вознамерился сам стать правителем Ледума! Об этом шепчутся и на улицах, и в высоких кругах… Ты не можешь этого не знать, Кристофер. Скажи мне, верит ли в это лорд Эдвард?

– Прошу прощения, – слабо выдавил глава ювелиров, разглаживая кружевные складки манжет, и без того лежавших идеально, – но мы с правителем не близки настолько, чтобы он поднимал подобные вопросы. Даже если бы это было так, не думаю, что я позволил бы себе говорить с кем-то ещё на столь деликатную тему.

– Брось, Кристофер. – Эдмунд попытался было ободряюще улыбнуться, но улыбка не удалась, выйдя какой-то кривой, напряжённой усмешкой. Всегдашняя подчеркнутая аккуратность аристократа, граничащая с манией, начинала смутно раздражать инфанта. – Это просто отношения между отцом и сыном. Не вмешивай в семейные дела чёртову политику. Мне не хотелось бы, чтобы минувшее неприятное происшествие омрачило нашу связь с лордом.

Неприятное происшествие? Кристофер мысленно закатил глаза. Уж инфант-то мог подобрать иной оборот речи, говоря о гибели родного брата. Кажется, такое поведение не очень достойно престолонаследника… хотя у августейших господ свои представления о нормах. Главу службы ювелиров это не касается. Так какого дьявола Эдмунд заявился к нему? Он что, главный знаток придворных интриг в этом городе?

Может, конечно, и так… но только самых невинных из них.

– Ни в коем случае не желаю разочаровывать вас, светлейший, – беспокойным движением Кристофер провёл рукой по волосам, чуть сминая идеальную укладку, – но, боюсь, мне неизвестно мнение милорда на этот счёт.

Инфант вздохнул и медленно, смакуя, допил свой коньяк. Кристофер готов был поклясться: собеседник едва ли чувствует вкус. Отрешённое выражение, появившееся на лице Эдмунда, было весьма далеко от выражения удовольствия.

– Я понимаю, как опасно быть искренним, – тяжело выдохнул престолонаследник. – Признаюсь, я и сам устрашён. Вчера целую ночь не мог заснуть, ожидая ареста, допроса… Ты знаешь подозрительность отца… она поистине беспредельна. Да, в прошлом не однажды сия свойственная правителю черта сберегала ему жизнь, но в этот раз я всерьез опасаюсь за свою… Ты должен помочь мне, Кристофер. Не дай лорду Эдварду совершить ужасной ошибки, не дай обвинить невиновного. Помоги мне! Мне больше не у кого просить помощи.

Кристофер заметно побледнел. Что тут, чёрт побери, происходит? С одной стороны, Эдмунд серьезно напуган, как может быть напуган только человек, чья совесть нечиста. Это ясно. Он даже не пытается замаскировать свой страх, как все они привыкли поступать при дворе. С другой стороны, если бы инфант был замешан в покушении, разве стал бы так глупо подставляться, нарочно привлекать к себе внимание? Или он решился пойти ва-банк и найти союзника?

В чём – в новом заговоре?!

Глава ювелиров вздрогнул. Нет, невозможно. Эдмунд всегда был слишком нерешительным и слабовольным, чтобы осмелиться на переворот. Значит, действительно так дрожит за свою жизнь? Но почему, если он не замешан, как клянётся? А если инфанта прислал сам лорд Эдвард – разыграть этот спектакль и проверить его, Кристофера, лояльность? Непохоже на правду – прежде у правителя не замечалось подобных склонностей к детективным играм… он всегда был прямолинеен.

Бред. Если так пойдёт и дальше, у всех здесь скоро разовьётся паранойя. И так придворные подозревают друг друга и боятся ненароком сболтнуть лишнее. Нужно сосредоточиться и вернуть себе самообладание. Медленный вдох – спокойный выдох… Так-то лучше.

– Уверяю вас, милорд никогда не даст согласие на арест, если не будет наверняка удостоверен в виновности подозреваемых, – как можно убедительнее произнёс наконец Кристофер, продолжая размышлять над излишне, на его взгляд, неоднозначной ситуацией. Он вообще крайне не любил неопределённостей и требующих щепетильности моментов. – Стало быть, вам как лицу непричастному ничто угрожать не может. Пожалуйста, успокойтесь и возьмите себя в руки…

Резко стукнула входная дверь. Аристократ дёрнулся от неожиданности и нахмурился, намереваясь гневно обругать Патрика, посмевшего прервать приватную беседу, – но вместо этого вскочил на ноги и глубоко поклонился. Обернувшийся инфант побелел как покойник и спешно последовал примеру главы ювелиров, едва не опрокинув тяжелый стул.

В кабинет вошел лорд-защитник Ледума. Вошел стремительным, порывистым шагом, напрочь игнорируя правила этикета, предписывающие правителю ступать чинно. И почему это совершенно не удивило?

– Вижу, у вас тут собрание, – не дав никому и рта раскрыть, желчно заметил он. – Я объявляю его оконченным. Если вы уже всё обсудили, конечно.

Повелительный взгляд лорда едва царапнул по ним обоим, но и того было достаточно, чтобы лицо Эдмунда перекосилось и выразило такой ужас, будто его застали с окровавленным ножом в руке над телом юной девственницы.

Кристофер также сошёл с лица. Хочешь не хочешь, а выглядят они сейчас как типичные заговорщики, которых поймали с поличным. Только вывески на дверях не хватает: «Не беспокоить! Проходит организация государственного переворота».

Опомнившись, инфант пробормотал извинения и торопливо удалился, а вечер нервотрёпки продолжился.

Впрочем, неправильно было бы сказать, что Кристофер ощущал один лишь только страх: присутствие правителя приятно раздражало нервы, подобно присутствию рядом дикого зверя – грациозного, красивого, сильного, способного убить одним прыжком. За ним инстинктивно хотелось наблюдать, но в то же время – держаться на безопасном расстоянии. Разумное проявление осторожности, но – слабеющее с каждым произнесённым правителем словом, с каждым звуком его голоса, глубокого, как подземное озеро.

– Что скажешь на это? – Не глядя, лорд Эдвард швырнул на стол какие-то бумаги, часть которых взмыла в воздух и тут же опала, ворохом выцветшей хрусткой листвы рассыпавшись по полу. Правитель никогда специально не стремился к театральности, но, похоже, она была у него в крови.

Кристофер кинулся было собирать упавшее, но помимо воли застыл, бросив случайный взгляд на лорда.

Легко узнаваемая внешность его высочайшего повелителя по праву считалась необычной: в ней практически отсутствовал пигмент. Кожа, брови и ресницы были светлыми, почти прозрачными, волосы же имели оттенок насыщенный, словно выбеленное полотно. Тем более контрастным на общем ослепительно-белом фоне выглядел единственный тёмный штрих: цвет радужек глаз. Такой тёмный, что нельзя было различить зрачка, – видимо, весь пигмент ушёл на них.

То была не седина, а естественный тон, доставшийся, как считалось, с рождения. По крайней мере, именно таким изображали лорда-защитника портретисты на картинах разных эпох: менялись фасоны одежды, окружающая обстановка, даже техники рисования, и только строгий облик правителя Ледума оставался неизменным.

Однако почти двадцать лет назад кое-какие изменения всё же случились: после трагической гибели близнецов Эммы и Эрика лорд Эдвард, следуя традиции траура, обрезал волосы.

В те годы Кристофер был совсем ребенком и мало что понимал в устройстве мира. Всю сознательную жизнь он помнил длинные волосы правителя, ниспадающие свободно, разделённые неизменно прямо, а в торжественных случаях особым образом собранные высоко на затылке.

Однако теперь лорд Ледума надел новый траур. Волосы вновь были обрезаны: прилив холодной молочной волны едва доходил до плеч. Гладкие узкие пряди каскадом падали на лоб и чуть набок, застыв, словно схваченные внезапной ночной стужей.

Непривычно, но нельзя не признать: асимметрия стрижки придавала правителю северной столицы вид человека будущего, а не прошлого. Точные геометрические линии складывались в какие-то новые, агрессивные формы: мужчина не был больше похож на лорда со старых портретов.

Взгляд Кристофера не мог не зацепиться и за другую деталь, не столь приметную, но немаловажную: в эту минуту голову лорда-защитника венчала платиновая диадема. Несомненно, более эффектно, за счёт контраста, она смотрелась бы на тёмных волосах. Белые пряди почти скрывали россыпь мелких бриллиантов, но великолепный алмаз в центре горел и переливался, привлекая внимание и притягивая взор. Как заворожённый, Кристофер глядел в самое сердце редкого камня, любуясь прихотливой игрой света на острых гранях.

Это был «Властелин», самый крупный из огранённых алмазов.

Прозрачный и чистый, как вода, он был безупречен, давая смертным наглядное представление о совершенстве. Вместо классического симметричного восьмигранника площадка алмаза была огранена пятнадцатью плоскостями, что усиливало естественный блеск драгоценного минерала и значительно облегчало магу взаимодействие с ним. Эта трудная в исполнении непарная огранка «импариант» называлась также «идеальной». Говорящее название.

Совершенные пропорции огранки позволяли достичь предельной игры света внутри камня, образуя более широкий и приятный для зрения спектр. Падающие внутрь «Властелина» лучи отражались и выходили обратно, рождая блеск, который намного превосходил игру бриллиантов с чётным числом граней. Камень весь казался сгустком сияющей чистой энергии.

Из-за сложности гранения, редкости и сильно проявляющихся магических свойств цена на алмазы была заоблачно высока. Эти древние минералы успели накопить наибольшее количество магической силы. «Властелин» же был поистине уникален: обладая сверхмощной энергетикой, он, как считалось, делал владельца непобедимым. Алмаз оберегал от всяких попыток влияний и блокировал активность находящихся рядом драгоценных камней, возвращая их энергию в качестве ментального удара.

Он обращал силу врагов против них самих.

Помимо прочего, алмаз приносил власть и богатство, сохранял ясным рассудок и значительно усиливал физические способности. Всё это давало даже простое обладание камнем, искусный же заклинатель мог произвести посредством «Властелина» практически любое воздействие, ограниченное лишь его собственным потенциалом. Возможности же самого камня, по-видимому, не имели границ.

Это был символ могущества, неподвластный времени.

Тем не менее в использовании алмазов, как и других минералов высшего порядка, имелись свои нюансы и сложности. Прозрачные камни были привередливы, и овладеть ими мог отнюдь не всякий, лишь человек достаточного уровня подготовки – и сильной воли. Для прочих же применение алмазов, энергозатратное само по себе, было чревато смертью от истощения или помешательством.

По этой причине лорд Эдвард надевал бриллиантовую диадему далеко не каждый день, а только по особым случаям. Нечасто приходилось Кристоферу видеть знаменитый алмаз, и горло невольно перехватило при мысли о силе «Властелина». Правитель решил повысить личную защиту после покушения? Скорее всего, так.

Лорд-защитник Ледума молчал, видя, какой эффект произвело его появление, и молчание его не сулило ничего хорошего. С большим трудом Кристофер смог наконец оторвать взгляд от лица, на которое, вообще-то, нельзя было смотреть так долго, так открыто и беспардонно, и заставил себя вернуться мыслями к разговору. Зная, что правитель никогда не повторяет вопроса, Кристофер спешно перевёл взгляд на листки, о которых шла речь. Даже не беря их в руки, аристократ немедленно понял, в чём дело.

Жемчужного цвета плотная гербовая бумага, вызывающе алые чернила, личная подпись и золотая печать правителя Аманиты! О боги, что ждёт их на этот раз?

– Осмелюсь предположить, милорд, что владыка Октавиан Севир продолжил переписку?

– Разумеется, продолжил. – Лорд Эдвард поморщился. – Важно другое: Октавиан продолжает настаивать на своем. Наш ответ не удовлетворил его. Вернее, твой ответ, Кристофер.

В своё оправдание Кристофер мог бы заметить, что ответ был составлен в точном соответствии с официальными предписаниями дипломатической службы, а также личными директивами самого правителя, и детально согласован с ним же, но такая крамольная мысль даже не пришла в голову придворному. Он вновь поднял взгляд на «Властелин», хоть и знал, что делать этого не следует.

Камень почти ослепил.

Проклятье, находиться так близко к алмазу невыносимо! Даже дышать становится тяжело: в воздухе словно парит мельчайшая алмазная крошка, забивает нос, рот, залепляет немилосердно слезящиеся глаза. Сердце застучало, закололо, и Кристофер пошатнулся, с трудом сохраняя равновесие. Сухой, дерущий горло кашель душил, и сдерживать его было всё сложнее.

«Властелин» сиял ярче полуденного солнца, заслоняя собой всё.

Это было страшно и… против ожидания почти приятно, как великолепный неотразимый удар в сердце, который нельзя не оценить по достоинству. Ничто на свете не существовало, – ничто, кроме этого безупречного камня. На него хотелось смотреть и смотреть, смотреть вечно, не отрываясь ни на миг, растворяясь без остатка в мучительном и сладком блаженстве его непостижимой природы.

Но в этом случае вечность была бы непростительно коротка.

– Ожидаю ваших распоряжений. – С трудом, но Кристоферу удалось оторвать взор от древнего алмаза, однако гипнотический блеск минерала по-прежнему стоял перед глазами. Аристократа немедленно затошнило, во рту появился чуть заметный привкус крови. Ах вот даже как! «Властелин» недоволен. «Властелин» мстит.

И ведь такое воздействие на психику камень совершает, даже не «работая». Страшно представить его реальную сокрушающую мощь.

– Ознакомься с этой… занудной писаниной и подготовь достойный ответ. Позиция Ледума остается неизменной.

– Я счастлив служить вам, милорд. Прикажете приступить немедленно?

– Нет нужды торопиться, Кристофер. Это подождет до утра.

– Благодарю.

Кристофер поклонился, уже размышляя над текстом будущего дипломатического письма.

Что и говорить, положение щекотливое. Стремясь упрочить пошатнувшуюся власть Аманиты, лорд Октавиан Второй Севир готовился принять титул верховного лорда Бреонии, положенный ему по праву рождения. Казалось бы, ничего необычного. Да вот незадача – официальная церемония не проводилась вот уже более ста лет, да и сам титул был скорее данью прошлому, чем реальным рычагом власти.

Лорд Октавиан не хотел мириться с таким положением дел. Он вознамерился возродить традицию прежних, канувших было в Лету времен, и во все города Бреонии были направлены приглашения. В Аманите полным ходом готовилась церемония, которая должна была полностью, во всех подробностях повторить древний ритуал и тем самым изменить политический рисунок на карте Бреонии. Все правители обязаны были явиться на неё, чтобы принести старую клятву верности и признать над собой абсолютную волю верховного лорда.

Такой поворот событий вызвал переполох в высшем обществе и, по сути, разделил страну на два лагеря. Часть лордов-защитников, сохранивших зависимость от Аманиты, готовы были подтвердить это, так как всё равно ничего не теряли. Остальные задумались и пока временили с ответами. Выбор стоял непростой: расставаться с независимостью не желали, тем более что многие давно уже с большей опаской смотрели в сторону Ледума, нежели Аманиты. Однако никому не хотелось войны, которая отчётливо замаячила на горизонте, а тем паче – становиться в этой войне первой глупой жертвой.

В конце концов, покидать город было просто опасно – кто знает, не решится ли лорд Октавиан на резню, вероломно желая устранить всех неугодных одним ударом? Сложно, но на своей территории он вполне мог подготовиться достойно. Да и полисы на время оставались без защиты лордов, что могло спровоцировать нападение обитателей Пустошей и Леса.

В общем, подумать тут было о чём, и тяжёлые переговоры с Аманитой велись уже не первую неделю.

– Прошу прощения, милорд, – торопливо окликнул Кристофер, видя, что правитель намеревается уходить. – Разрешите выполнить просьбу инфанта и передать вам его слова. Собственно, эта простая просьба и послужила единственной причиной сегодняшнего позднего визита.

– Я слушаю.

Лорд Эдвард обернулся на полпути к выходу. В глазах его мелькнули и погасли искорки лёгкой заинтересованности.

– Престолонаследник потрясён случившимся и безмерно оплакивает брата, однако слухи о его собственной причастности к заговору весьма… хм… тревожат светлейшего инфанта. Если быть точным, он с трепетом ожидает вашей реакции… – Кристофер замялся. – Вероятно, трагические судьбы двух старших братьев, в своё время попытавшихся устроить заговоры, серьезно пугают Эдмунда.

– Может, есть основания для страхов?

– Не думаю, если милорд пожелает знать моё скромное мнение… Но не буду брать на себя много: специалисты особой службы разберутся лучше главы ювелиров. Ведь эта версия также находится в разработке?

– Разумеется. Это всё?

– Да, милорд. Примите ещё раз заверения в моей искренней радости. Счастливый случай избавил всех нас от катастрофы, равной которой Ледум ещё не знал. – На губах аристократа появилась та особенная слабая разновидность улыбки, которая демонстрирует не страх, не унижение, не заискивание даже, а полное, безоговорочное подчинение. – Ведь город любит вас, как бога.

Лорд Эдвард равнодушно передёрнул плечами и отвернулся.

– Я и есть ваш бог, Кристофер.

И это была не ложь.

Глава 6, в которой проясняется ценность молитвы и неожиданно звучит слово «война»

Завершив молитву, Себастьян приступил к вечерней трапезе.

Молился он не слишком долго, памятуя о том, что Создатель не любит многословий, однако искренне. В эти мгновения разум наёмника чудесным образом очищался от всего суетного, наносного, от привязчивых мыслей и эмоций. Он уносился ввысь и наполнялся гармонией, которую трудно передать словами.

– А ты чего не ешь? – Ювелир, морщась, сморгнул зыбкую поволоку и согнал с лица благостную улыбку.

Пристальный, испуганно-настороженный взгляд Софии позабавил. Пялится на него, как на юродивого какого-то, ей-богу.

– Прошу прощения, – девица поспешно опустила глаза в тарелку, с преувеличенным интересом изучая содержимое, – за бестактность.

Луковая похлёбка была простенькой, зато горячей, густой и наваристой. К сожалению, это оказались единственные достоинства сегодняшнего ужина. В гостинице, куда им спешно пришлось перебраться, кормили не в пример хуже, чем в «Старой почте», даже хлеб подавали самого низкого качества – овсяный с ощутимой добавкой отрубей и подгнившего гороха.

– Должно быть, сэр, я вас смутила чрезмерным вниманием.

– Вовсе нет. – Не торопясь, но и не мешкая, Себастьян принялся флегматично уплетать свою порцию. – Я не столь впечатлителен, как кажется. Знаю, в это трудно поверить. Но что есть, то есть.

Шутливый ответ мало удовлетворил молодую женщину: когтями её раздирало любопытство. Пару минут София молча ожидала разъяснений, которых, увы, так и не последовало. Ювелир был несловоохотлив: он полностью сосредоточился на приёме пищи и, похоже, напрочь забыл про существование собеседницы.

Пришлось поднимать щекотливую тему самой.

– Кажется, теперь я понимаю, почему вас прозвали Серафимом.

– Да? – Себастьян на миг перестал стучать ложкой. – А я вот до сих пор теряюсь в догадках. Неужели у меня и впрямь за спиной – шесть пламенных крыльев? Немного вычурно, на мой вкус. А я человек скромный и не люблю привлекать внимания.

Ювелир даже обернулся, словно желая проверить состояние воображаемых крыльев. София улыбнулась, хотя так и не поняла, шутит сильф или говорит серьёзно: спокойное выражение лица и тон Себастьяна заставляли усомниться в однозначности его слов.

– Не знала, что в Лесах Виросы влияние Церкви по-прежнему сильно, – издалека начала Искажённая. – С другой стороны, это как раз-таки неудивительно. Там склонны жить по старым правилам и отвергать прогресс.

– Ты ошибаешься, – сухо отрезал ювелир. – Точнее, делаешь неверный вывод из правильного вроде бы суждения. Среди лесных людей Церковь никогда не была сильна. Издревле они верят в иное.

– Во что, например? – В глазах девушки зажглись жадные искорки любопытства. Точь-в-точь как у ребёнка, которому вот-вот расскажут новую захватывающую сказку.

– В землю. В лес. В духов, альбов, оборотней. В драконов, наконец. – Себастьян пожал плечами, не желая слишком отвлекаться от еды. – То есть в то, что можно увидеть своими глазами.

София поёжилась, и на её лице появилось выражение плохо скрываемой брезгливости.

– Должно быть, ужасно всю жизнь находиться бок о бок с этими чудовищными существами. И как только люди выживают в условиях совершенной дикости? Наверное, заветная их мечта – умереть легко и спокойно…

– Они отказались от магии и механики, – ухмыльнулся Себастьян, продолжая методично уничтожать продукты. С похлёбкой было покончено, и он принялся за квашеную капусту. На отсутствие здорового аппетита наёмник никогда не жаловался. – Может быть, за это они приобрели кое-что другое.

София недоверчиво фыркнула, вздёрнув хорошенький носик:

– Что они могли получить? Жизнь в окружении монстров, культурную отсталость, страшные болезни Пустошей? Они даже не осознают, чего лишены, не понимают всех ужасов положения. Может, несчастные и довольны своей жизнью, но мне их жаль.

В ответ Себастьян только снисходительно улыбнулся и промолчал. И что же делать ему с этой смешной прилипчивой девочкой? Попробуй сейчас отвязаться – скажет, зачем тогда было спасать?

И действительно – зачем?

– А это был бы неплохой вариант для Искажённых, – совершенно серьёзно заметил ювелир. – За непереносимость камней никто преследовать не будет, магия в Лесах не в чести. И воздух чистый, не загрязнённый смогом и беспрерывными магическими вибрациями. Всё лучше, чем в городах чахнуть, день за днём дрожа от страха. Цепляться за существование, которое и жизнью-то не назовешь.

София потупилась, вновь обратившись к нетронутой тарелке. Похлёбка успела остыть и вызывала ещё меньше аппетита, если такое было вообще возможно.

– Всё так, но… – Она замялась, лениво ковыряя ложкой схватившуюся гадкой плёнкой жижу. – Вся наша цивилизация основана на магии драгоценных камней. Этого нельзя отрицать. Камни – это источники энергии, которые дают много возможностей и благ… Совсем без них нельзя – остановится прогресс, Пустоши наступят и поглотят очаги человеческой жизни. Нелюди уничтожат нас. Я хорошо понимаю это. Должно быть, так правильно. Просто мы… мы неправильные. Просто случайные ошибки. Мы не нужны этой системе, но существовать вне тоже не можем. Да и какая страшная судьба ждёт нас за стенами городов – быть предоставленным на милость природе, сурово страдать от холода и жары, засух и дождей, лесных пожаров? Каждый день выживать? Сражаться с мерзкой нечистью за своё право жить, а не быть съеденным заживо?

Она помолчала немного, всё ещё опасаясь поднять на ювелира глаза.

– Да, здесь страшно, но, по крайней мере, мы знаем в лицо то, чего боимся, – словно оправдываясь, неловко объяснила София. – Мы знаем, что нас ждет, в лучшем случае и в худшем. А что там? Неизвестность пугает сильнее, чем инквизиторские пытки. Чем высокомерие магов, чем презрение общества. Мы научились приспосабливаться и прятаться, но не противостоять. У нас нет сил для борьбы. Слабый должен опасаться сильного – таков закон. Здесь мы имеем дело только с людьми, и это не так жутко. Наш лорд гарантирует защиту города от монстров. Да, Искажённые тоже признают его власть. Мы верим в его защиту, и мы готовы платить за эту безопасность дорого… иногда кажется, что слишком дорого. Возможно, мы выбираем меньшее зло, возможно, нет… Вы меня осуждаете?

Впервые за время ужина София осмелилась взглянуть Себастьяну в лицо. Всё-таки было в глазах мужчины что-то нечеловеческое, непонятное. Даже цвет – зелёный до невозможного. Таких цветов нет в мире людей. Просто нет, и всё.

Это краски иного, незнакомого мира.

– Я не судья, – отрицательно покачал головой ювелир, дипломатично уходя от ответа. – Каждый живёт так, как умеет. Как считает приемлемым. Каждый делает выбор.

– Вы говорите, как проповедник, – расстроенно вздохнула София. – Так же правильно и равнодушно. Расскажите мне о Церкви? Разве она ещё существует в городах? Если это слишком личная тема, расскажите хотя бы, чем вы заняты сейчас, какой заказ выполняете? Расскажите что-нибудь о камнях? Это будет полезно для меня. Ведь я буду помогать вам.

Себастьян ничего не ответил. Он уже завершил трапезу и вновь приступил к короткой молитве. Это было так привычно и естественно, как дыхание. Ювелир и не предполагал, что может быть иначе.

София сердито сверкнула глазами и принялась наконец есть свою стылую похлёбку. Кажется, разговор был окончен. Ювелир оказался трудным собеседником.

Следующие полчаса тянулись медленно, в гнетущем молчании. Наёмник как будто серьёзно размышлял о чем-то, но не торопился делиться мыслями. София тоже закончила есть и выжидательно смотрела на него.

– Я расскажу тебе нечто более интересное и важное. – Себастьян наконец нарушил колючую тишину, поднявшись на ноги единым пружинистым движением. – Несложные правила, которые позволят нам быть довольными друг другом. Итак, первое: не приставать ко мне с расспросами. Второе: без пререкания делать то, что я скажу. Третье: не нарушать первых двух, никогда. Видишь, их не так много. Справишься?

Девушка обиженно поджала губы и молча кивнула.

– Вот и славно. Взамен я постараюсь обеспечить твою безопасность в этом неспокойном городе. По крайней мере, пока я здесь, а это, сразу говорю, ненадолго. Меня не интересует твоё прошлое, и я так же не стану задавать неудобных вопросов. Мне кажется, это очень хорошая сделка.

Себастьян накинул плащ, застегнул пояс с пламенеющей шпагой и даго. Он не особенно беспокоился о внешности, но каким-то естественным образом выглядел элегантно – настолько, насколько может быть элегантен бродяга. Подходило время вечерней тренировки – вот что действительно интересовало сильфа. Сейчас, сейчас он выйдет во внутренний дворик, разомнётся хорошенько в полной темноте и одиночестве, и воздух запоёт от его танца, и клинки его тоже будут петь. Сознание окончательно прояснится.

Танец с клинками так же эффективен для концентрации, как и молитва. А ясность ума сейчас ох как необходима. Нужно тщательно обдумать дальнейшие действия: разговор с Маршалом не дал ровным счётом никаких зацепок, скорее, наоборот – новые вопросы, новые сомнения. Всё-таки придётся, видимо, поработать с чёрным турмалином напрямую. Как же не хочется этого. Впрочем, он еще не виделся со Стефаном… но будет ли смысл в этой встрече…

Неожиданно для самого себя в дверях ювелир задержался. На душе вдруг стало как-то пакостно, как если бы он кого-то незаслуженно обидел. Но ведь это было не так, правда?

Проклиная себя за излишнюю мягкость, Себастьян обернулся. София сидела, надувшись, как мышь на крупу, яркие карие глаза померкли. Глупая упрямая девчонка. Но какая же красавица. Такие женщины не для него. Она слишком, слишком хороша, чтобы быть правдой.

Увы, опыта общения с избалованными кисейными барышнями у него не имелось нисколько. Ювелир не имел ни малейшего представления, как лучше поступить, как повести себя достойно. И об этом тоже стоило поразмыслить, успокоившись. Принять холодное взвешенное решение – и по возможности правильное.

Раздосадованный на самого себя, Себастьян плотно сжал губы и отвернулся. Тихонько прикрыл за собой дверь, едва удержавшись, чтобы сгоряча не хлопнуть ею. Как непохоже это всё на него. Куда подевалось самообладание легендарного Серафима?

Тревожно, тревожно было на сердце. Новорождённая луна была еще совсем слаба: узкий серебряный серп скрыли тяжёлые тучи. На улице снова сыро и промозгло. Предвестник бурь, южный ветер тоскливо завыл за окнами свою песню, от которой хотелось укутаться поплотнее в тёплый шарф.

Тёмное небо ждало безупречного танца его клинков.

Не говоря ни слова, Серафим вышел в ночь.

***

В задумчивости лорд Эдвард рассматривал серебряный перстень, лежащий перед ним на декоративном подносе.

По большому счёту, разглядывать-то тут было нечего: перстень был как две капли воды похож на его собственные «Глаза Дракона»… но только внешне. Внутренняя сущность камня была иной: простая стекляшка, не обладающая никакой особенной энергетикой. Подделка. Пустышка, которой не обмануть ни одного мало-мальски способного заклинателя.

Естественно, никаких отпечатков энергетики вступавших с ним в контакт перстень также не сохранил, да и сохранить не мог. Тем не менее опыт и мастерство помогали лорду Эдварду различать слабое искажение естественной структуры камня, которое могло быть вызвано только разрушительными эманациями страха. Уж это было совершенно бесполезной информацией – разве что самолюбие потешить.

Не прошло и часа, как Винсент, глава особой службы, доложил правителю, что подделка была найдена в комнатах его сына, инфанта Эдмунда, в одном из настенных тайников. Неудивительно, что тот так трясся последние дни, даже заявился искать поддержки Кристофера. Страх же, одно из сильнейших человеческих чувств, искажает природу любой материи.

Копия была выполнена превосходно. А значит, тот, кто изготовил или заказал её, должен был иметь доступ к оригиналу. Или феноменальную память, чтобы в точности воспроизвести однажды увиденный перстень.

В любом случае, во всём этом еще предстояло разобраться.

Винсент так некстати явился со своей находкой: две полуодетых прелестницы, притихнув, ожидали, когда внезапно помрачневший правитель оторвётся от медитативного созерцания перстня и вновь обратит на них свое высочайшее внимание. Но кажется, про них забыли. Вечер был безвозвратно испорчен.

– Подите прочь, – негромко приказал вошедший Кристофер, мгновенно оценив ситуацию. – Оставьте нас.

Заскучавшие красавицы не заставили просить себя дважды. Сделав реверанс, торопливо прошмыгнули мимо остановившегося на пороге главы ювелиров, и тот сам закрыл за ними двери.

– Что скажешь, Кристофер? – не оборачиваясь, лениво задал вопрос лорд Ледума. – Эдмунд смог внятно объяснить хоть что-нибудь? Вы ведь с ним, кажется, близки.

– По вашему распоряжению, милорд, я поговорил со светлейшим инфантом. – Кристофер пропустил последнее колкое замечание, давно привыкнув к своеобразной манере общения правителя. – Он охотно пошел на контакт и сообщил мне всё, что знал. В день убийства Эдмунд заметил, что брат надел не свой перстень. Поэтому, ведомый исключительно благими побуждениями, он забрал оставшуюся копию и направился к Эдгару, дабы разъяснить тому недоразумение и поменять перстни, пока не случилось худшего. Однако было поздно: когда Эдмунд обнаружил брата, тот был уже мёртв. Испугавшись, инфант скрылся с места происшествия. Все эти факты он утаил, а копию спрятал, так как опасался, что подозрения неизбежно падут на него.

– Вот как. – Развернувшись вполоборота, лорд сделал знак подойти. – Какая занимательная история.

Кристофер вздрогнул от неожиданности, утонув в тёмных прорубях глаз, и, церемонно поклонившись, встал, куда было указано. От выражения лица правителя аристократу стало не по себе. Даже как-то неловко, будто он сам выдумал эту несуразицу, а не передал практически слово в слово сбивчивые речи насмерть перепуганного престолонаследника.

– А как, скажи мне, как Эдмунд сумел заметить, что брат взял не свой перстень, если сам не состоянии даже отличить подделку от оригинала? – Губы лорда кривила презрительная усмешка.

– Он определил по футлярам, милорд.

– Неужели? – Усмешка стала почти зловещей. – А какого чёрта он вообще делал в хранилище? И для чего полез в футляры? Вопросов много, слишком много. Но даже того, в чём он уже признался, с лихвой хватит на обвинение в измене правящему дому. Остальные обстоятельства дела пусть выясняют специалисты особой службы. Винсент лично займётся им.

На месте Эдмунда Кристофер бы этому не обрадовался, если в шатком положении инфанта вообще можно было чему-то радоваться. Глава особой службы Ледума снискал поистине ужасающую славу. Этот внешне непримечательный, худощавый, убийственно-спокойный человек, как и все руководители военизированных подразделений, не был магом, но мог выпотрошить мозг любому – и извлечь оттуда нужную информацию. Причём состояние этого самого мозга по завершении допросов волновало Винсента в последнюю очередь, особенно если использовать допрашиваемого дальше не было необходимости. Нервные срывы, страхи, истерические припадки и настойчивые попытки суицида были обычным явлением у подопечных Винсента, хотя никогда к ним не применяли методы физического воздействия.

Важным плюсом в работе главного следователя было то, что он не выбивал псевдопризнательные показания пытками, а заставлял людей говорить чистую правду, всю правду без утайки, как на исповеди духовнику, и почти так же страстно. Допросы Винсента могли длиться пятнадцать минут каждый день, а могли продолжаться без перерыва часами, – к каждому он находил индивидуальный подход.

– Прикажете распорядиться о взятии под стражу и полноценном допросе в Рициануме?

Лорд Эдвард повременил с ответом, пристально вглядываясь в грани искусственного турмалина. Те были безукоризненны – и пусты.

– Нет, – сказал он наконец. – Пока только домашний арест. Полностью ограничить в общении, пище, воде. Подождём самое большее пару-тройку дней. Сам разговорится, если есть что сказать.

Кристофер молча поклонился. Расчёт лорда был ясен – вынужденное одиночество в заключении психологически тяжело и, в особенности для людей слабых духом, часто бывает страшнее пыток. Очень эффективно, не требуется прилагать никаких дополнительных усилий: несчастные быстро приходят в угнетённое состояние сознания и начинают сами пытать себя в своём воображении. Многие ломаются, – если пережать, даже сходят с ума. Поэтому изоляцию нужно грамотно перемежать с допросами. Ну, за этим, кажется, дело не станет.

– Возьми перстень и покажи ювелирам. – Лорд Эдвард приложил ладони к вискам и тяжело прикрыл веки. – Пусть хорошенько его изучат и сделают заключение. Возраст копии, почерк мастера, отличия в исполнении от оригинала… В общем, сам знаешь.

– Разумеется, милорд.

В ведомстве Кристофера находилась вся служба фамильных ювелиров: от подмастерьев-огранщиков до охотников, традиционно обеспечивающих безопасность и осуществляющих различные силовые операции. Не слишком влиятельная должность, вдобавок подразумевающая высокую степень ответственности и постоянный личный контакт с лордом. Впрочем, хорошо это или плохо, сложно было сказать однозначно.

– Ты уже ознакомился с новым посланием из Аманиты, которое я направил тебе?

– Да, милорд. – Кристофер невольно похолодел и подавил малодушное желание отступить на шажок-другой. Делать этого было нельзя.

Нынешний ответ Октавиана Севира пришёл быстро. И был ещё суше, ещё жёстче и требовательнее, чем в предыдущий раз. Правитель Аманиты настаивал, чтобы церемония была проведена – и проведена по всем правилам, включая древний обряд простирания, о чём было указано особо.

Страшно представить гнев лорда Эдварда, когда он прочёл такое.

Лорд Октавиан Второй Севир был одним из тех, про кого говорят – родился с серебряной ложечкой во рту. Высокое происхождение одарило его многим. Наследник самой древней и самой могущественной из правящих династий Бреонии! Дом Севиров был благороден, многочислен и крепко удерживал в руках власть в течение последних четырёх сотен лет. Определённо, родословное древо Октавиана было самым ветвистым среди аристократов Бреонии, и среди его листочков не затесалось ни единого простолюдина или, упаси Создатель, человека смешанной крови.

В сокровищнице Аманиты успело накопиться множество драгоценных минералов, а также знаний по их практическому применению. Традиционно отпрыски дома Севиров предпочитали использовать благородные красные корунды, именуемые в простонародье рубинами.

Эти великолепные камни первой категории ценились порой даже выше алмазов – в особенности крупные, хорошо окрашенные экземпляры без каких-либо дефектов. Мощь красных корундов была так велика, что их называли сгустками крови драконов, хотя наиболее высоко котировались так называемые рубины цвета голубиной крови – густо-красные с пурпурно-фиолетовым оттенком. Это были камни власти, камни особой магической силы. Но всё-таки в большинстве своем они были не так могущественны, как алмазы, а использование их вытягивало почти столько же энергии.

Однако в дурном повороте последних событий Кристофер не видел своей вины. Он выдержал официальную эпистолу Ледума в максимально сдержанных, учтивых тонах, которые в то же время не давали повода усомниться в твёрдости озвученной позиции. Это был ответ, к которому не придраться даже опытнейшим из дипломатов!

Но если уж молодой лорд Октавиан действительно настроен серьёзно, его не удовлетворить и гениальной отпиской. Увы, Аманита настойчиво ищет повода для конфликта, а значит, она его найдёт. Помешать этому невозможно, по крайней мере, на дипломатическом уровне. Дипломатия – мощный инструмент, но всего лишь инструмент. И она не всесильна. Дипломатия всегда идёт на поводу у политики, не наоборот.

– Полагаю, – правитель был на удивление спокоен, и спокойствие это пугало много больше привычно дурного расположения духа, – дальнейшая переписка бессмысленна. Во всяком случае, со столицей: позиция Аманиты предельно ясна. Подготовь послания к лордам лояльных мне городов. Пусть готовятся к войне.

Кристофер обмер. Конечно, к этому и шло, но слово «война» всё равно прозвучало неожиданно и откровенно, как признание в любви между давно опостылевшими супругами. О вероятных вариантах развития щекотливой ситуации уже шли пересуды в народе и высшем обществе, но никто не решался предположить такого – самого страшного – варианта.

По крайней мере, произнести вслух.

Похоже, в Аманите твёрдо решили расставить все точки над i, пусть даже пожертвовав для этого натянутым притворным миром. Ледум не может бесконечно балансировать на неверных канатах дипломатии: на словах соглашаться со столицей, а на деле упрямо гнуть свою линию. Нейтральную позицию больше не удержать – пришло время либо отказаться от притязаний, либо принять вызов и сражаться за них.

Сражаться всерьёз, возможно, до последней капли крови.

…Так значит, всё-таки война.

Глава 7, в которой выясняется, насколько пагубные последствия имеют пытки электрическим током

Чертыхаясь, Себастьян чуть ли не с боем прорывался сквозь сплошную серую стену дождя, который лил, не переставая, с самого раннего утра.

Такое положение дел считалось в порядке вещей: энергетическое поле Ледума было сильно повреждено мощными излучениями минералов, а потому погода вела себя неустойчиво и почти всегда агрессивно. В других городах Бреонии дела с климатом обстояли немногим лучше.

Горожане давно привыкли к невиданным в прежние дни явлениям: к разной интенсивности дождям, практически беспрерывным; к неожиданно сменявшим их периодам адской жары; к затяжным снегопадам, к скачкам температуры зимой; к тому, что посреди лета запросто может посыпать град… Сами сезоны стали размыты. Комфортной погоды попросту не существовало, если, конечно, насильственным путём её не устанавливал сам лорд. Но долго сдерживаемая стихия бесилась после ещё сильнее. В результате почти повсеместно были приняты официальные законы о запрете регулирования метеоусловий, за исключением случаев чрезвычайной важности. Например, когда требовалось остановить какое-нибудь стихийное бедствие, если вред от буйства стихии превышал предположительные последствия вмешательства в дела небесной канцелярии.

Стефан – цель смелой вылазки в нелётную погоду – поселился в такой же бедненькой гостинице, как и та, где жил сам Себастьян, она даже располагалась в том же районе.

Да что уж там – отличие заключалось, по большому счёту, только в названии.

Хозяин буркнул что-то вроде того, что постоялец у себя, но при этом глянул на потревожившего его невинным вопросом посетителя как-то особенно неприязненно. Заподозрив неладное, Себастьян поспешил подняться на второй этаж, где и притаились одинаково скромные тесные комнатки. Теперешнее обиталище Стефана находилось в самом конце коридора.

Сам коридор был тих, безлюден и полностью лишён освещения. В принципе, ничего из этого не выходило за рамки нормы, но ювелир отчего-то насторожился, подспудно оценивая обстановку. Медлить, однако, не стоило. Двигаясь с текучей грацией, Себастьян тихо скользнул вперед, шестым чувством минуя предательски скрипящие половицы, и остановился перед нужной дверью. Вода ручьями струилась с плаща и шляпы, и на полу оставались следы, тёмные и блестящие, неприятно похожие на кровь. На пару мгновений ювелир замер, чутко прислушиваясь. Изнутри не доносилось ни звука, а сама дверь создавала впечатление незапертой. Может, просто плохо прилегает к косяку?

Поколебавшись долю секунды, Себастьян осторожно толкнул её внутрь. Дерево плавно подалось, с готовностью открывая тёмное и неприветливое нутро комнаты, судя по всему, совершенно пустой. Ювелир нахмурился. Что ещё за шутки? Хозяин ясно подтвердил, что Стефан здесь. Да и куда можно направиться в этакую непогоду? И где, чёрт побери, остальные постояльцы?

Странно, очень странно. Приготовив на всякий случай шпагу, Себастьян медленно вошёл в комнату. Плотные шторы были задёрнуты, однако ювелир видел в вязкой полутьме, как кошка – даже ещё лучше.

Как сильф.

Потому-то движение чёрного сгустившегося воздуха никак не могло остаться незамеченным. Метнувшаяся откуда-то сбоку тень, по всей вероятности, не собиралась тратить время и силы на всякие глупости вроде мирного диалога: в руке у неё тускло блеснул нож…

…который в следующий миг оказался на полу, там же, где и сама тень. Вообще, видеть тени на полу как-то привычнее. Однако в этой почудилось что-то знакомое.

– Стефан? – удивлённо спросил Себастьян, почти задушив нападавшего массивной рукоятью шпаги. Всё произошло бесшумно и молниеносно, практически на автоматизме. Годами тренированное тело выполняло несложные действия уже без участия разума.

– Серафим? – В голосе тени послышалось облегчение. Прекратив беспомощно трепыхаться, она покорно обмякла у него в руках. – Какая радость! Слава Создателю, это ты!

Не слишком-то разделяя восторги незадачливого убийцы, Себастьян тем не менее оставил того в покое и шагнул к окну. В следующий миг серый свет дня хлынул в комнату, обнажив всю её унылую нищету. И ещё – высветил явные следы обыска, неторопливого и тщательного. Так вызывающе уверенно, не скрываясь, не спеша, обыскивают не воры, не шпионы – только представители власти. Любопытно.

Закашлявшись, Стефан с трудом сел на полу, обхватив руками острые колени. Он выглядел нехорошо – синюшная бледность, сухие воспалённые глаза с красными лопнувшими капиллярами, на правом виске чернеет небольшой ожог. Вид затравленного, измученного человека.

– Что произошло? – Себастьяна аж передёрнуло от банальности и сухости этого вопроса, но он был необходим.

– Здесь были охотники, – тихо ответил Стефан и сразу утратил всякий интерес к происходящему. Бессмысленно уставившись в пространство перед собой, он вдруг принялся монотонно раскачиваться из стороны в сторону.

Со злости закусив губу, Себастьян одним движением вложил шпагу в ножны. Профессионал должен быть скуп на эмоции, это всем известно. Ему полагалось бы испытать умеренное разочарование и ретироваться, не теряя драгоценного времени. Выяснять здесь что-либо было явно поздно – сильфа снова опередили! И судя по тому, что собеседник его жив и даже оставлен на свободе, опередившие ничего не нашли.

Это если смотреть объективно. Но, хорошо это или плохо, Себастьяну всегда трудно давалась чёртова неуловимая объективность. Существует ли вообще в мире что-нибудь действительно объективное, оторванное от наших чувств? Или объективность – только иллюзия, химера, которую невозможно поймать за хвост?..

Видеть товарища в таком плачевном состоянии было больно. Не как профессионалу – как человеку. Произвол охотников всё усугубляется. Никто не может дать им отпор.

Вдруг, метнув на гостя подозрительный взгляд, Стефан резко вскочил на ноги.

– Ты ведь тоже за этим пришёл, так ведь? – хрипло шептал он, медленно пятясь к стене. – И тебе понадобился проклятый чёрный турмалин?!

Со всё возрастающей тревогой Себастьян смотрел на Стефана: тот однозначно был не в себе. Однако на нём никаких зримых следов побоев или пыток. Что даже странно: обычно охотники не церемонятся. Так что же оказало на товарища такое сильное воздействие?

Стефан никогда не отличался особенной храбростью, но и среди совсем уж истеричных невротиков тоже замечен не был.

– Успокойся, Стефан, – негромко, но внятно произнес Себастьян. – Не бойся: я пришёл просто поговорить. Положись на меня. Расскажи мне всё. Как старому другу.

Стефан глубоко вдохнул, пытаясь взять себя в руки. Тусклые глаза близоруко щурились, испуганно глядя на гостя. Казалось, даже слабый свет дня, льющийся сквозь грязные стёкла, сейчас раздражает их. Себастьян обернулся вокруг и обнаружил очки Стефана тут же на полу. Они были разбиты или, скорее, раздавлены ударом каблука.

– Не лезь ты в это дело, Серафим, – устало посоветовал Стефан, отвернув измождённое лицо. – Посмотри, что они сделали со мной. Не знаю, сколько тебе посулили, но это слишком опасные деньги. Не рискуй напрасно – жизнь всё равно дороже.

– Жизнь моя принадлежит Создателю, – пожал плечами Себастьян, недоумевая, почему всем так хочется отговорить его от дальнейших поисков, тем более что опасность – непременное условие его ремесла. И он знал об этом, когда выбирал этот путь. – Мне нет нужды заботиться о ней, потому что Изначальный позаботится лучше.

– Говорят, на Изначального надейся, а сам не плошай. – Стефан слабо улыбнулся. Задумался, мучительно припоминая недавние события. – Они нашли деньги… Говорят, откуда столько? Не желали верить, что я могу зарабатывать честным трудом…

По правде говоря, для Себастьяна самого оставалось загадкой, как Стефан до сих пор умудряется держаться на плаву, оставаясь в их непростой профессии. Нет, теоретическая база его была довольно-таки внушительна для самоучки, но когда дело доходило до практики… Ну не каждому же, в самом деле, быть профессионалом высокого класса. И даже у них иногда случаются осечки.

По складу характера Стефан был скорее учёным, исследователем, слишком интеллигентным для грубой прозы жизни. Про таких говорят – не от мира сего. В конце концов, бедняге не оставалось ничего иного, как промышлять мелкой торговлей. На долю горе-ювелира приходились простые смертные, которым можно было продать втридорога какие-нибудь приятные безделушки. Причём это был совершенно безопасный стабильный бизнес. И пусть он и не приносил особого дохода, зато позволял не протянуть ноги с голоду.

– Охотники привязали меня к кровати, – чуть слышно продолжил Стефан, совсем вжавшись в стену, будто надеясь слиться с ней и исчезнуть, – сунули в рот кляп и смазали кожу какой-то холодной липкой жидкостью. Потом приложили к вискам электроды, подключенные к прибору, похожему на небольшой ящик. Они называли его «конвульсатором» и с удовольствием, в подробностях объяснили, что прибор генерирует электрический ток, которым меня и будут пытать до тех пор, пока я не выложу всё, что знаю.

– Бог мой… – Себастьян похолодел, воображая все ужасы новых технологий, если их передать в руки военных, спецслужб или инквизиторов. И почему прогресс первым делом пытаются направить во зло? Почему нельзя изобретать что-то, что будет облегчать людям жизнь, и без того непомерно тяжёлую? – Не похоже на охотников.

– С ними был маг. Он и вел допрос.

– Маг? – Себастьян мгновенно насторожился. – Как он выглядел?

– Аристократ. Чёрные волосы, а глаза прозрачные, как сапфиры. Одет очень дорого, с лоском.

Кристофер? Себастьян был почти уверен в этом – глава службы ювелиров всегда выглядел безукоризненно. Должно быть, лорд Эдвард поручил ему лично заняться этим делом и разобраться со всеми элементами вне закона, которые могут быть причастны к покушению. Сам Серафим, Стефан, Маршал… Надо же, какой разный подход нашёл он к каждому. Интересно, чем был обусловлен именно такой выбор мага?

– Когда через мозг проходит электрический разряд, – прервал ход его мыслей Стефан, нервно озираясь, – возникает припадок, похожий на эпилептический, и продолжается где-то около минуты, может, больше – сознание при этом почти теряешь. Это ужасно. Судороги такие сильные!.. Я боялся, что сломается позвоночник или случится вывих суставов. Может, так и произошло бы, если бы ремни не держали меня. Дышать при этом совсем невозможно, и даже после припадка дыхание восстанавливается не сразу, выступает ледяной пот. И как только сердце выдержало… Чувствуешь себя никчёмным… выжатой тряпкой, а не человеком… и тошнота…

– Что они хотели узнать? – Себастьяну было довольно подробностей.

Если честно, даже странно было, что Стефан с таким упоением пускается в эти малоприятные нюансы. Обыкновенно жертва старается забыть о насилии или уж как минимум не рвётся предаваться рефлексии.

– Не участвовал ли я в похищении шерла правителя, и не известно ли мне что-нибудь, что может помочь следствию, – равнодушно воспроизвёл вопросы Стефан. – Спрашивали, с какой целью я покинул Аманиту и прибыл в Ледум.

Аманиту? Себастьян вновь был удивлён. Ещё одно загадочное совпадение, если те вообще бывают. Так значит, Стефан тоже приехал из столицы? А ведь там они даже не пересеклись. Впрочем, древний город велик… даже Ледум пока не может соперничать с ним в размерах.

– Эту процедуру они повторили несколько раз, пока я, наконец, не впал в ступор, – мрачно продолжил Стефан. – Или, может, это был глубокий обморок. Так или иначе, придя в себя, я совершенно ничего не помнил! Сознание было спутано, координация и речь нарушены. Долго я вообще не соображал, кто я и где нахожусь, но постепенно память стала восстанавливаться. Однако лучше бы я свихнулся или умер. Как теперь жить? Пропал я. Эти скоты забрали все сбережения: инструмент, камни, деньги за копию…

Стефан сокрушённо покачал головой и сел на смятую кровать. Та противно заскрипела.

– Копию? – не понял Себастьян, разом превратившийся в слух.

– Да. Я разве не сказал? Я ведь сделал копию одного из «Глаз Дракона», превосходную копию, кстати, – не отличишь от подлинника… Чёрт, голова до сих пор раскалывается…

Себастьян обмер. Вот так новости. Всё интереснее и интереснее.

– А ты сознался в этом охотникам, Стефан? – осторожно спросил сильф, присаживаясь рядом.

Тот надолго задумался, страдальчески морща лоб.

– Знаешь, Серафим, думаю, это был экспериментальный образец конвульсатора. Может, они переборщили с разрядом, но уже после первого припадка я утратил всякую адекватность. Я был словно оглушён: плохо понимал, что происходит, что они говорят, что говорю я… Да и говорить-то было трудно: с губ текла клейкая слюна, выделялась какая-то дрянь, какая-то кровянистая пенистая мокрота. В груди клокотало. Помню, я что-то кричал… А что именно – чёрт его знает. Может быть, посылал их всех куда подальше… не помню…

Себастьян недоумённо нахмурился. Стефан вел себя всё неестественнее. Рассуждения его никак не укладывались в рамки поведения нормального человека. Возможно ли это – так отстранённо говорить о собственном допросе, пытках, делать выводы о страшном эксперименте, в котором якобы что-то пошло не так? Как будто и не с ним вовсе происходил кошмар… Всё это выглядело подозрительным.

Или, может, действительно оказалось проще отстраниться, не принимать того, что произошло?

Хотя, возможно, стоит списать странности на любознательную натуру Стефана, всегда питавшего интерес к механике и новаторским разработкам… Но не до такой же степени? Или всё-таки – до такой?

Серафим не мог сказать определенно.

– Кто заказал тебе копию шерла?

Стефан тоскливо посмотрел на гостя. Себастьян почувствовал угрызения совести, как будто это он виновен в неважном состоянии несчастного. Может, следовало оставить его в покое, дать отдохнуть после всего… Но ведь нельзя просто взять и уйти, ничего не выяснив? Тем более что дело явно принимало серьёзный оборот, и спросить что-то у Стефана позже случай может и не представиться.

– Не знаю, – развёл руками собеседник, поняв, что разговора не избежать. – Да меня это и не интересовало. В Аманите я получил бандероль с заготовкой камня, рисунком, чертежами и подробнейшими инструкциями. Там же был указан день, в который я должен приехать в Ледум и привезти готовую копию.

– Кому и как ты её передал?

– Личной встречи не было, – покачал головой Стефан. – Ко всему прочему прилагался ключ арендованной багажной ячейки. Покинув дирижабль, я прямиком направился на городской вокзал, сразу же открыл нужную ячейку и оставил там заказ. Время было час пополудни. Внутри меня ждал обещанный гонорар, две сотни золотых монет, всё по-честному. Никогда не держал в руках таких больших денег… – Неудачливый ювелир расстроенно вздохнул. – На следующий день в это же время я снова пришёл на вокзал и сдал ключ служащему, выполнив всё точно так, как было указано в письме. Должно быть, у заказчика имелся заранее подготовленный дубликат ключа, и в течение этих суток он и забрал свой заказ.

– Это ясно. – Себастьян мысленно присвистнул, поражаясь осторожности, с которой было организовано покушение. Так значит, шерл был не просто похищен, но заменён искусной подделкой, чтобы пропажа не вскрылась сразу и не поднялась тревога. Хороший был план, да жаль, не удался. Сколько теперь из-за этого пострадает людей… – У тебя сохранилось письмо заказчика?

– Конечно же, нет. – Стефан посмотрел на него как на ненормального. – Я всё уничтожил, как и было велено в инструкции. Здравый смысл подсказывал, что хранить их глупо, да и просто опасно, раз дело связано с камнями лорда Ледума. Если не те люди найдут… Но и отказаться я не мог. Дали понять, что лучше бы мне этого не делать. Да и деньги были нужны позарез, очень нужны… Сам знаешь, с заказами у меня в последнее время не очень. Проклятая гильдия… не оставляют одиночкам ни единого шанса!

Стефан возмущённо стукнул кулаком по стене и поморщился от боли.

Да уж. Мягко говоря, Себастьян был поражен. В первую очередь тому, что Стефан вообще решился на такое дело. Связаться с лордом-защитником Ледума! Это вам не у рядовых магов мелкие камешки красть, хотя и за это порой можно поплатиться, если опыта недостает. Но перейти дорогу знаменитому тирану, вот уже столько лет держащему город в ежовых рукавицах, растоптавшему все человеческие права!.. Для этого действительно нужно быть не от мира сего.

– На бандероли стояли какие-то штампы? Обратный адрес? Кто доставил её? – Себастьян мягко вернул разговор в нужное русло, не давая собеседнику отвлечься и запереться в жалости к самому себе. Иначе контакт будет потерян. И без того у Стефана серьёзно нарушена концентрация внимания.

– Ничего не было. Мне передали её через хозяина гостиницы, где я жил тогда. Я никого не видел. Ничего не слышал. Какие-нибудь особые метки, которые могли бы натолкнуть на мысли, догадки, также напрочь отсутствовали. Заказчик по-настоящему хорошо продумал это дело. Прости, Серафим, ничем больше не могу помочь.

– Нет, ещё кое-чем можешь, – тихо возразил Себастьян. – Сколько времени заняло изготовление копии? Точнее, сколько времени прошло с момента получения бандероли до момента, когда ты сдал ключ?

– Ровно четырнадцать дней. Я запомнил, ведь как раз в тот день выходил срок погашения одного из моих долгов. Хорошо хоть успел отдать.

– Значит, две недели, – задумчиво протянул Себастьян. – Это довольно долго. Попробую узнать, кто арендовал ячейку в этот период. Какой номер?

– Попробуй, конечно. Но вряд ли из этого что-то выйдет. Номер девятнадцать – семьдесят один.

– Хорошо, Стефан. – Себастьян встал и направился к двери, которая была до сих пор открыта. – Тебе бы успокоиться, лечь да поспать немного. Прийти в себя. За деньги не беспокойся. Я оставлю сто пятьдесят золотых, на первое время должно хватить… рад был повидаться, хоть и не в добрый час.

– Что ты сказал? – С необычной прытью Стефан вскочил с кровати и чуть не бегом бросился за ним. – Это ещё зачем?

Себастьян смутился, но не отступил. Ну не мог он иначе.

– За ценную информацию, – отвел глаза сильф. – И за беспокойство. Всё имеет свою цену.

– Врёшь, Серафим! Не смей… не вздумай меня жалеть! – Стефан задохнулся от чувств. – Нет и ещё раз нет. Никогда я не брал подачек. Сам как-нибудь справлюсь, и не такое случалось пережить. Не настолько уж я ничтожен… Ты мне веришь?

– Конечно, Стефан. – Себастьян улыбнулся и открыто посмотрел ему в лицо. – Я верю.

Сердце кольнуло: на миг показалось, что своим милосердием он унижает товарища ещё больше. Но Себастьян действительно хотел верить, что у Стефана получится выбраться из непростой ситуации. Он ведь упорный. Наверняка и раньше безденежье доводилось терпеть.

Однако дело тут серьёзнее обычных проблем с деньгами: без инструмента свободному ювелиру не заработать и ломаного гроша. А стоит он недёшево, особенно в Ледуме, да и хорошего качества без цехового знака купить непросто. Если конфисковали всё, Стефану придётся собирать с самого начала, а список внушительный, потому что ювелиру требуется целый чемодан специфических приспособлений. Миниатюрные напильники разных профилей: плоские, квадратной формы, ромбические, трёхгранные, круглые, овальные, ножеподобные, полукруглые, двусторонние. Такие же надфили. Набор пинцетов, щипцов, плоскогубцев и шаберов. Ножницы простые и шпиц-ножницы. Фильерная доска. Изложница, вертикальная и горизонтальная. Молоточки. Различной формы зеркала. Ну и, конечно же, точные весы и высококлассная ювелирная лупа минимум десятикратного увеличения. Хотя бы одна, для начала.

Это ювелиры из гильдии, имеющие в подчинении от одного до десятка огранщиков и подмастерье, в зависимости от профессионализма и статуса, могут не заморачиваться на таких мелочах. Дал указания – и огранщики сделают всю черновую работу. А свободному ювелиру приходится быть универсальным, и делать всё – абсолютно всё! – самому, причём безупречно.

Поэтому иногда нужно уметь смирить гордость и принять искреннюю помощь – вместо того, чтобы из принципа катиться вниз по наклонной до самого дна. Из принципа – или из гордыни, которая является смертным грехом.

Стефан резко ссутулился и опустил голову, не в силах терпеть больше этот чистый зелёный взгляд. Кажется, он понимал всё не хуже Себастьяна, но как же трудно было признать собственное плачевное положение.

– Благодарю, Серафим, – просто сказал он, хоть и знал, что друг не требует благодарности. – Я этого не забуду.

Глава 8, в которой получается снять напряжение, а главный герой любуется дирижаблем

Последние дни правитель Ледума пребывал в прескверном расположении духа.

Кристофер вынужден был всё чаще являться для личных докладов и подробнейшего обсуждения переговоров на пороге грядущей войны.

Правители городов, чья лояльность Ледуму была очевидна, не вызывали особых сложностей. Но немало было и тех, кто сомневался, чью желанную преданность ещё предстояло получить. Добиться силой, хитростью или просто купить. Благо Ледум был богатым городом и многое мог предложить. Другое дело, что лорд Эдвард был не из тех, кто любит добиваться своего золотом или уговорами. Можно было не сомневаться, в мирное время он жестоко припомнит таким союзничкам истинную цену их верности.

Молоко для церемониального омовения ступней постепенно остывало в золотой ванночке, так и не послужив сегодня по прямому назначению. Правитель был не в настроении, приближённые слуги – в очередной раз выставлены за дверь. Кристофер и сам сейчас предпочёл бы оказаться за массивной, обитой металлом дверью, вне этой комнаты, такой роскошной и одновременно такой страшной.

Но аристократ, как и все они здесь, был не волен выбирать, не волен распоряжаться своей жизнью.

По правде говоря, дипломатическая переписка даже не входила в обязанности главы службы ювелиров. Это была совершенно не касающаяся ювелирики область, где работали совершенно другие люди, также большие профессионалы своего дела. Но дипломаты вели официально регистрируемую переписку, письма же, которые составлял Кристофер, обыкновенно сжигались немедленно после прочтения. Это были тайные, опасные сообщения, не предназначенные для посторонних глаз. Или, как в случае с лордом Аманиты, это были письма самого высокого уровня важности, писать которые мог только человек, удостоившийся личного доверия правителя.

Лорд Эдвард умел грамотно использовать ресурсы. Кристофер был способен ко многому, а потому все способности молодого аристократа нашли применение на государственной службе, ни одна не пропала даром.

– Мы закончили. – Звучание голоса лорда Эдварда трудно было описать словами. Это был голос человека, привыкшего повелевать – повелевать беспрерывно многие десятки лет. Он мог быть разным: громким или тихим, строгим или ласковым, раздражённым или спокойным, – но каждое слово всё равно звучало как приказ, которого нельзя ослушаться. Характерная интонация въелась в него так крепко, как пыль в страницы старинных книг, так, что уже ничем нельзя было вытравить. Даже слепой, услышав этот не терпящий возражений голос, признал бы, что перед ним человек, облечённый значительной властью. – На сегодня свободен.

Сам удивляясь своей смелости, вопреки распоряжению, Кристофер не двинулся с места, оставшись недвижно стоять навытяжку перед своим высочайшим повелителем.

– Милорд, тягостные события последних дней, должно быть, утомили вас, – не спеша, с умеренным подобострастием проговорил аристократ.

Льстить – очень тонкое искусство. Это как в кулинарии – стоит чуть-чуть отойти от пропорций, и самое чудное блюдо оказывается безнадёжно испорчено. В общении с теми, от кого зависит твоя жизнь, ещё сложнее: нет книг, нет проверенных рецептов, нет и не может быть никакой однозначности… всё определяется опытным путём.

Итак, надобно ровно столько подобострастия, чтобы усладить требовательный слух правителя, не вызывая раздражения излишней приторностью, чем грешат многие придворные-подхалимы.

– Правитель совсем не даёт себе отдыха, в самоотверженных мыслях о нуждах и заботах подданных забывая о собственном благополучии, – замирая от страха, продолжил глава ювелиров. – Ледум не мог бы и мечтать о лучшем лорде-защитнике. Мне, как и многим, невыносимо видеть вас в таком состоянии… Непростительно будет… оставить вас одного в тяготах… оставить вас в утомлении.

Лорд Эдвард сощурил глаза и смерил Кристофера тяжёлым оценивающим взглядом. По собственной инициативе начинать разговор с лордом Ледума после того, как тот совершенно однозначно его закончил? Неслыханная, невероятная дерзость.

Но хуже того, в бесстыжих словах есть своя тошнотворная доля истины: правитель действительно чувствовал усталость. Смерть младшего сына, предательство старшего, загадочное покушение на него самого и замаячившая на горизонте перспектива близкой непростой войны, – всё это давало мало поводов для радости. С момента покушения правитель практически не расставался с «Властелином», что только усугубляло утомление.

– Простите мне мою докучливость, милорд… – Под взглядом правителя горло Кристофера мгновенно пересохло. Аристократ перевёл дух и чуть понизил голос, ибо тот выдавал, выдавал его с головой, звеня от напряжения, как перетянутая струна: – …но она вызвана одним только беспокойством. Лучше понести наказание, чем в трудный час проявить равнодушие к своему господину. Разумеется, я не смею и мечтать о благосклонности, но… если позволите, я буду счастлив угодить.

Лорд Эдвард небрежно откинулся на спинку низкого бархатного диванчика и вытянул ноги, приняв гораздо менее формальную позу. В сумраке глаз появилось иное выражение – пренебрежительное, лениво-циничное. Взгляд был подобен змеиному: матовые, полуприкрытые веками глаза кобры, откровенно скучающей, слишком сытой для броска. «Чем ты можешь меня удивить, мальчик? – почти читалось в них. – Ну что ж… попробуй, если осмелишься».

Кристофер, однако, был уже не юноша, но молодой мужчина, многого достигший за короткое время. Должно быть, поначалу не последнюю роль в этом сыграла внешность. Для лорда Эдварда, как и для многих, рожденных в Ледуме во времена его правления, красота являлась абсолютом. Красота не имела ни пола, ни возраста: человек мог быть либо красив, либо нет, – только это имело значение.

Кристофер же был обладателем редкой, по-настоящему аристократической красоты. Он происходил из одной из древнейших благородных семей Ледума, и о чистоте его крови говорили безукоризненно чёрный цвет волос, яркий и насыщенный, и светлая, похожая на дорогой фарфор, кожа.

Классический чёрный цвет волос считался в Бреонии эталоном – наравне с ним находился только чистый белый, который встречался необыкновенно редко: один на тысячу черноволосых. Волосы других цветов: тёмно-коричневые, каштановые, русые, серые, пепельные, золотистые, их смеси и вариации, – считались нечистыми, и тем хуже, чем дальше они уходили по цветовой палитре от идеала. Наибольшие предубеждения люди испытывали к рыжеволосым: бытовало поверье, будто в их жилах течёт ядовитая кровь оборотней, сильфов или иной лесной нечисти.

Получив молчаливое разрешение остаться, кончиками пальцев Кристофер чуть тронул молоко, белевшее в ванночке для омовения, – то успело остыть до состояния освежающей прохлады. Однако сие совершенно не годилось. Требовалось расслабляющее тепло, поэтому маг мысленно задал все нужные условия. Висевший на шее медальон с синим корундом немедленно выполнил команду. Сам минерал был небольшого размера, зато цвет – безупречен: бархатисто-васильковый, умеренной интенсивности, что позволяло ценить его на порядок выше тёмных аналогов.

Виски немедленно отозвались глухой болью – в поздний час лорд был без «Властелина», однако на пальцах величаво сияли платиной белые перстни с алмазами. Камни пропустили импульс, но вернули автору рождённое им возмущение энергетического пространства. Неизбежный побочный эффект.

Вообще, совершать магические воздействия рядом с хозяином алмазов было себе дороже – блокировал тот или нет, но камни всегда зеркально возвращали искажение поля, стремясь вернуть энергию в первоначальное состояние. И если преобразование было сложным и энергозатратным, оно вполне могло кончиться плачевно. Тем не менее, несмотря на все зримые преимущества алмазов, немногие маги успешно пользовались этими своенравными камнями, а среди правителей предпочтение им – и почти исключительно им – отдавал только лорд Эдвард, за что и именовался, естественно, за глаза, Алмазным лордом.

Но это было простенькое преобразование: необходимые расчёты пронеслись в голове у Кристофера в один-единственный миг, и сапфир моментально исполнил мысленную команду. Внешне ничего не поменялось, но тёплая молочная ванночка, самой комфортной температуры, была уже готова.

Кристофер погасил голубой электрический свет, щелчком пальцев зажигая более подходящие случаю свечи. Бросив в курящиеся благовония щепотку светло-коричневого порошка, который он принёс с собой, аристократ опустился на колени и высыпал в молоко горсть свежих лепестков. Розы, пионы, малиновые азалии, – цветы вызывающе яркими хлопьями поплыли в непорочной и благостной белизне. Аромат их немедленно усилился. Тонкой струёй незаметно вливался в него дымок опиума, любимого Кристофером и модного нынче в высшем обществе Ледума.

Воздух становился сладок – сладок, как патока, – и загустевал прямо на глазах. Воздух пах ванилью и мёдом, пах так сильно, что его было больно вдыхать: казалось, лёгкие вот-вот разорвутся от этой запретной сладости. Пальцы предательски дрожали, но Кристофер велел себе успокоиться и, смирив взволнованное дыхание, аккуратно снял с ног правителя туфли из мягкой цветной кожи. Прикосновение это было сродни прикосновению к божеству, отозвавшись нутряной, неподвластной никакому контролю дрожью. Взяв в руки большую морскую раковину, блестящую от лака и просвечивающую лишь лёгким дыханием цвета, Кристофер принялся осторожно лить на ступни тёплое молоко.

Когда церемония омовения была завершена, Кристофер аккуратно промакнул влагу шёлковым полотенцем, убрал налипшие мокрые лепестки и нанёс на кожу смесь ароматных масел. Мышцы лорда всё еще хранили остаточное напряжение, но то был естественный тонус. Правитель находился в превосходной физической форме, и можно было только диву даваться, как ему это удаётся. При мысли о сокрытой в этом теле силе горло Кристофера невольно перехватило, будто ремнём, и глубоко внутри что-то тревожно заныло.

Бледные губы лорда чуть тронула заветная краска удовольствия. Похоже, Кристофер знал толк в наслаждениях. Он оказался способным и в этом тоже.

Глава службы ювелиров частенько бывал в одном из закрытых клубов для развлечений элиты и, кажется, не тратил там время даром. Касания кончиков пальцев были нежными и приятными, более разнообразными, чем у иных профессионалов, а нервное совершенство кистей и запястий обещало нечто заманчиво большее. Преданно заглядывая правителю в глаза, словно спрашивая позволения, аристократ поцеловал эти узкие ступни, эти пальцы, поцеловал трепетно и страстно, как фанатики целуют святыню. Вся его поза выражала покорность и желание повиноваться.

Конечно, с гораздо большим удовольствием лорд Эдвард желал бы видеть сейчас на месте Кристофера Октавиана Севира. Новый лорд Аманиты успел крепко досадить лорду Ледума за непродолжительное время своего правления. Лорд Эдвард чувствовал неуклонно растущее раздражение, и тяжёлые мысли его вновь и вновь возвращались к причине и объекту, ненавистному объекту этого раздражения. Лорду Октавиану в день церемонии, если она состоится, сравняется тридцать лет. Возраст, которому прощается всё. Возраст, в котором всё возможно. Он всё еще достаточно молод, чтобы позволить себе быть решительным, категоричным и непреклонным, и уже достаточно опытен, чтобы не совершить совсем уж глупых ошибок.

Несомненно, Октавиану повезло: он пришёл на всё готовое. Однако, как было известно лорду Эдварду, предприимчивый юноша не просто довольствовался дарами судьбы, но и, по мере возможности, активно приумножал их. Октавиан был талантливым магом, одарённым не только способностями, но и любознательностью, терпением и готовностью работать, в том числе и особенно – работать над собой. Мастерство его уже успело раскрыться: он овладел не только традиционными, но и многими секретными продвинутыми техниками, принятыми в доме Севиров, и даже занимался какими-то новаторскими исследованиями природы минералов.

Что ж. Возможно, он окажется достойным или даже опасным противником, – но всё же этого недостаточно, чтобы противостоять силе и опыту самого правителя Ледума. Лорд Эдвард ни секунду не сомневался: рано или поздно нахальный мальчишка будет поставлен на место и окажется у него в руках. И совсем этому не обрадуется.

Давно пора было прервать эту затянувшуюся двусмысленную ситуацию с разными столицами. Настал лучший момент указать Аманите, что её время прошло.

Неповторимое ощущение покоя затопило и тело, и сознание. Славно, очень славно. Вдыхание эфирных масел, чувственных наркотических благовоний погружало в глубокое расслабление, а присутствующие в составе афродизиаки пьянили и туманили взор, рождая желания и фантазии, всё более и более смелые. Лорд Ледума наконец сумел отвлечься от привязчивых дум об Октавиане Севире и утонуть в том, что происходило здесь и сейчас.

И когда Кристофер вновь поднял на него подёрнутые поволокой глаза, глядя снизу вверх с выражением, которое ни с чем нельзя было спутать, лорд Эдвард без лишних слов кивнул ему.

***

И всё равно не вязалось.

Что-то было не так, найденных кусков мозаики явно не хватало, чтобы сложиться в более-менее понятную картинку. Если украденный шерл был заменён на копию, почему же она не была найдена сразу после убийства? Кристофер ничего не сказал о ней, а эта информация могла бы помочь в поисках. Или аристократ попросту решил, что это не его ума дело?

Ещё вопрос – почему погибший сын лорда схватил чужой подлинный перстень, не удовлетворившись подделкой? Судя по тому, что знал ювелир, Эдгар едва ли мог отличить настоящий камень от искусственного. Неужели его погубила – а лорда спасла – случайная ошибка? Если же Эдгар и в самом деле заподозрил подвох, почему не сообщил отцу?..

– Простите, сэр, но эта информация строго конфиденциальна, – чинно ответил служащий – пожилой, начинающий лысеть мужчина.

Себастьян молча отогнул край воротника, непринуждённо демонстрируя не раз выручавшую серебряную змею. Он ничего не собирался объяснять – знак инквизитора сам говорит за себя. Конечно, рискованно вот так, во всегда многолюдном помещении городского вокзала, разыгрывать подобный спектакль, но, говорят, смелость города берет. И вообще, прятаться лучше всего на виду, это всякий знает.

Однако частенько он в последнее время эксплуатирует образ инквизитора. Как бы не привлечь внимание настоящих работников святой службы, не пустить их по своему следу.

– Но, конечно, она не под грифом «Совершенно секретно», – уже уступчивее проговорил мужчина, внимательно вглядываясь в лицо ювелира, будто пытаясь запомнить каждую черту. – Одну минуту, сейчас же посмотрю в регистрационной книге.

Себастьян не проронил ни звука, являя совершенное напускное безразличие к происходящему вокруг. Мельтешили люди, приезжающие, уезжающие, провожающие, опаздывающие. Лениво поглядывая по сторонам, вальяжно прогуливались охранники. В углу сидела парочка профессиональных нищих, отстёгивающих администрации процент с выручки за возможность попрошайничать в таком хлебном месте. Впрочем, сидели они тихо, культурно и никому не мешали. Торговцы наркотиками мастерски сливались с общей массой, как невзрачные хищные рыбы, плотоядно выискивая потенциальных клиентов. Опытный взгляд ювелира безошибочно определял такой контингент. Их товар, самого низкого сорта и качества, был опасен для здоровья и порой даже жизни: от употребления грязного нерафинированного сырья, да ещё и с примесями непонятного происхождения, нередко случались смертельные исходы. Зато дешевизна товара манила и неминуемо помогала находить своего покупателя. Особенно среди приезжих из некрупных городов попадалось много неискушенных, у которых от здешних соблазнов и небывалых вольностей разбегались глаза и ослабевало чувство опасности.

Ледум был городом самых современных нравов, отвергающим косность, не знающим ограничений и запретов. Здесь было разрешено всё, с чего уплачивался налог в казну. Деньги имели первостепенную важность и давали доступ к любым удовольствиям жизни. Приезжие валом валили в северный полис, мечтая окунуться в атмосферу вседозволенности и острых ощущений, кто-то на время, а кто-то – надеясь зацепиться и остаться здесь навсегда. Но не все мечты сбываются, по крайней мере, в том виде, в каком представлялись изначально. Город затягивал, как хищная воронка водоворота, и выбраться на поверхность удавалось только действительно сильным пловцам.

Себастьян с сожалением поглядел на пёстрый рядок откровенно одетых молодых людей, обречённо прислонившихся к грязной стенке у самого входа. Вокзальные проститутки обоих полов, некоторые совсем юные, почти дети, – самый низший сорт торговцев собственным телом. Свободная любовь – часть официальной идеологии Ледума – привлекала многих. Но не все рассчитали свои силы. Жадный, ненасытный молох города перемолол их и выплюнул, даже не заметив, как под стальными жвальнями хрустнули и сломались хрупкие человеческие судьбы…

Давнее противостояние между главными городами Бреонии – Аманитой и Ледумом, который многие называли второй столицей, – базировалось в том числе и на вопросах общественной морали. В Аманите были сильны традиции, старые нормы и понятия о чести, строгий культ семьи. Церковь сохранила там своё последнее прибежище и до сих пор в обязательном порядке освящала браки, узы которых по-прежнему считались нерушимыми. Разводы и измены были недопустимы. Общественное мнение зорко следило за нравственными устоями, оберегая их от падения, и жестоко порицало всякое отклоняющееся поведение.

В Ледуме смеялись над церемонностью и чопорностью столицы, называя жителей пуританами, а в Аманите в свою очередь презрительно именовали Ледум городом греха.

На самом же деле то были только знамёна, пафосные символы противоположностей. Костры, ярко горящие в ночи и манящие орды глупых мотыльков. Охотясь за камнями, Себастьян регулярно бывал в обеих столицах и провёл там достаточно времени, чтобы изучить досконально. Всё было не так однозначно: и в одном, и в другом случае имелись исключения из правил и то, что было тщательно скрыто за внешним фасадом.

Выбор тут – дело вкуса, не более.

– Вот, нашёл, – наконец-то сообщил служащий. – Некто господин Стефан, прибывал к нам из Аманиты на две недели, на этот срок арендовал багажную ячейку.

Себастьян чуть было не расхохотался ему в лицо. Логично, ничего не скажешь. Максимально честный ответ. А чего он, собственно, ожидал? Что преступник любезно оставит ему своё имя и координаты, а лучше – сам украденный шерл? Что ж, в этот раз не повезло.

– Благодарю за содействие, – без лишних эмоций сильф отчеканил условную фразу и отвернулся, намереваясь уйти.

– Одну минуту, господин инквизитор, – неожиданно окликнул его служащий. – Я хотел бы записать номер вашей фибулы, если не возражаете.

– Разумеется, – совершенно спокойно отозвался Себастьян, внутренне на чём свет стоит костеря себя за медлительность. Непростительную медлительность, грозящую ненужными осложнениями.

Нужно было исчезнуть незаметно, пока служащий не опомнится. Но сейчас уже ничего не попишешь – отказать он не мог. Инквизиция проявляла пытливый интерес к действиям своих адептов и строго контролировала каждого. Поэтому всякий гражданин мог попросить номер фибулы, чтобы сообщить в городское отделение святой службы, если возникли хоть какие-то сомнения в правомерности действий инквизитора.

Надо же, какие сознательные граждане эти работники городского вокзала: бдят, не зная отдыха! Мало им как будто повседневных забот. Местные инквизиторы, несомненно, заинтересуются фактом нелегального использования служебных полномочий давно умершего собрата и начнут, а вернее, возобновят старое расследование.

Этого только не хватало.

Серафим грустно покачал головой, выходя на привокзальную площадь, и глубоко вдохнул тяжёлый влажный воздух. Придётся, видимо, распрощаться с приметной фибулой, не раз выручавшей в трудную минуту. И так ювелир тянул до последнего: однажды она уже была засвечена здесь, в Ледуме, когда вот так же потребовалось незаконно добыть некоторые сведения. Большим риском было вновь попытаться использовать её. Он проявил неосмотрительность, необоснованную беспечность и к тому же снова ничего не выяснил.

Как-то несчастливо начинается всё это дело с шерлом.

Себастьян с сожалением отцепил фибулу и незаметно выбросил её в одну из больших урн для мусора. Вряд ли кто-нибудь найдёт её здесь.

Дождь наконец прекратился, и наступило практически полное безветрие. Это было очень кстати: в Ледум как раз прибывал крупный торговый дирижабль. Сигарообразный воздушный корабль величаво плыл в сером небе – зримый символ прогресса и развития воздухоплавания. Зависнув над местом посадки, дирижабль начал медленно терять высоту. Снижался он практически вертикально – сразу видно, команда опытная. Ожидавшие внизу работники вокзала готовились принять сброшенные с дирижабля канаты и привязать их к причальным мачтам, чтобы потом притянуть воздушное судно как можно ближе к земле для разгрузки и последующей погрузки товара.

Наблюдение за исполинским кораблем, легко и изящно парящим в небесах, естественным образом умиротворяло. Себастьян, как мальчишка, любил дирижабли и воздушные путешествия. Медлительность и плавность хода расслабляли беспокойный ум сильфа. Длительные перелёты измерялись неделями, за это время он успевал полностью восстановиться и напитаться энергией воздуха. Чистого воздуха за пределами городов.

Ювелир любовался синхронными, слаженными действиями людей, прокручивая в голове и без жалости отбрасывая варианты дальнейших действий. Все они оказались непригодными.

Время шло, а дело только запутывалось и усложнялось.

Глава 9, в которой раскрываются сомнительные прелести долгой заклятой дружбы

Узкая дверь камеры растворилась беззвучно.

Одинокий посетитель вошёл внутрь и нарочито неторопливо, против своего обыкновения, начал спускаться по выточенным в камне ступеням, с завидной методичностью ставя ногу на каждую. Ступеней было немало, и гулкое эхо немедленно увязалось следом, прыгая по лестнице, дурачась и беспорядочно отражаясь от поверхностей пола и стен. Сама камера оказалась просторной, тёплой и сухой, но уж очень тёмной – единственным источником света было крохотное решётчатое оконце в углу под самым потолком.

Тишина, царящая здесь двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, разбилась, разделилась на до и после – вошедший без жалости резал её ножами каблуков, как переспевшую, готовую вот-вот треснуть дыню.

Свернувшийся на нарах узник лениво пошевелился, расправил ноги и встал – чтобы немедленно растянуться ниц. Но почему-то в этом движении совсем не ощущалось смирения, страха или хотя бы почтительности: не преклонение, а скорее гимнастическое упражнение, выполненное, однако, с завораживающей грацией.

Мужчина выглядел аскетично: из одежды на нём оказалась только пара коротких, до колена, потёртых штанов. Крепкое жилистое тело оставалось почти неприкрытым, правильной формы мускулы мягко перекатывались под кожей. Длинные тёмные волосы, щедро сбрызнутые ранней, неяркой серостью седины, были туго заплетены в причудливые, но подчёркнуто аккуратные узлы косицы.

Широкую спину заключённого полностью покрывала татуировка – затейливый узор тянулся от левого плеча до самой поясницы. При внимательном рассмотрении сложная вязь отдельных черт складывалась в оскалившего пасть вервольфа – ритуальный, имеющий сакральный смысл рисунок.

На этого матёрого, впечатляющего мощью волчару было накинуто нежное кружево причудливо сплетающихся шрамов самого различного происхождения: были здесь и небольшие отметины от пуль, и чёткие узкие следы лезвий, и зажившие рваные раны от чьих-то когтей или клыков, и рубцы от неудачных падений.

А поверх всего этого великолепия – змеящиеся длинные метки, которые оставляет кнут.

– Да по тебе часы можно сверять, Эдвард… лорд Эдвард, – поправился мужчина быстро, но без излишней поспешности: он знал, что последует за дерзостью, и попросту не желал лишний раз напрашиваться на неприятности. Голос узника был спокоен и глубок, однако не лишён некоторой язвительности и природной резкости звучания.

– А ты всё ждешь, что однажды я не приду, Шарло? – ласково улыбнулся в ответ правитель, сложив руки на груди. Он наконец спустился и остановился прямо перед заключённым, по-прежнему неподвижно распростёртым на полу.

Эхо затихло.

– А как же. Всё надеюсь, лорд, что рано или поздно кто-то свернёт тебе шею. – Узник встал на колени, не рискуя поднимать глаза выше уровня ног своего посетителя. Его запястья были скованы сразу двумя парами кандалов: одни обыкновенные – тяжеленные железные кольца, скреплённые прочной массивной цепью, – и пара тонких и изящных браслетов-наручников на блестящей серебряной цепочке. Причём вторые доставляли куда больше неудобств и проблем, так как сделаны были из пресловутого сплава «Люкс», делающего мага бессильным. – Но надежда, похоже, действительно глупое чувство.

– Ты бессовестно лжёшь мне, Шарло, – возразил лорд Эдвард, со странным удовлетворением разглядывая пленника и продолжая неприятно улыбаться, улыбкой жестокой и такой острой, что ей можно было вскрыть горло, как бритвой. – Мои визиты – единственное, что осталось в твоей реальности, в твоём жалком существовании. Ты ждёшь их с нетерпением и считаешь томительные часы, а может, и минуты, чтобы не свихнуться окончательно в этом каменном мешке, во тьме и одиночестве. Убеждён, за прошедшие долгие годы ты успел полюбить меня, ведь один только я проведываю тебя здесь, как заботливая бабушка, каждые две недели.

– Ты так жаждешь моей любви? – в тон усмехнулся мужчина. – Тогда дело совсем плохо. Впрочем, ненависть и вправду сложно бывает отличить от любви.

– Если отнять моё блестящее общество, твоя жизнь станет совершенно пустым, мучительным бременем. Я ведь обещал тебе ад на земле. Не знаю, как он выглядит на самом деле, если вообще существует, но мне кажется, это что-то подобное.

– Уж кто-кто, а ты совершенно точно узнаешь, как выглядит ад, – зловеще посулил мужчина. – Не сомневайся, однажды кто-нибудь отправит тебя туда на экскурсию в один конец.

– И почему ненавидящие меня так истово желают мне смерти? – Лорд Ледума в недоумении качнул головой. – Смерть – всего лишь один-единственный миг, который зачастую даже не осознается. Мои враги могут только мечтать и просить о смерти – такую милость я оказываю избранным, в основном своим глупым оступившимся детям. Смерть – не наказание. Наказание должно длиться как можно дольше и в идеале приводить к раскаянию… хотя нет, в настолько утопичные идеи я не верю.

– Не сомневаюсь.

– В твоём случае наказание будет сопоставимо по времени с вечностью. Не думай, что после моей смерти что-то изменится и новый лорд освободит тебя. Никто и не подозревает, что ты всё ещё жив, ни в каких списках ты не числишься. Ты даже находишься не в тюрьме. И в тот день, когда я всё-таки не приду, ты познаешь, что такое настоящая тоска и безысходность. Ты погрузишься в пучину беспросветного отчаяния и вскоре окончательно сойдёшь с ума. От тебя и теперь уже веет безумием, Шарло. Понимаю, понимаю: в сложившихся условиях трудно сохранить рассудок ясным, даже если воля тверда, как алмаз.

В ответ на недоброе пророчество Карл лишь саркастически хмыкнул, впрочем, не производя впечатление помешанного. Природный оптимизм помогал ему справляться с самыми тяжёлыми временами и верить, что однажды что-то изменится к лучшему.

– Тебя не проведёшь, мой сиятельный лорд, – пренебрежительно откликнулся он. – За столько-то лет пора бы и научиться разбираться в человеческих душах, не так ли? Но я тоже поднаторел в этом. И если я лгу тебе, как ты уверяешь, задумайся, кому лжёшь ты сам? Не самому ли себе?

– О чём ты болтаешь, Шарло? – не понял правитель.

– Я нужен тебе не меньше – а может, и больше, – чем ты мне. Твоя вершина недосягаемо высока – и одинока, ты умещаешься там только один. Стандартная плата за власть, стремящуюся к абсолюту. Но знаешь ли… ограниченность обречена бесконечно стремиться к абсолюту. Ты окружён людьми, но с кем из них ты можешь говорить? Не приказать, не унизить, не обругать, не напугать до полусмерти? Не услышать в ответ одно лишь раболепное, давно набившее оскомину «Слушаюсь, милорд», «Будет исполнено, милорд»?

Последние слова Карл произнёс нарочно заискивающе, передразнивая угодливую, приторную подобострастность придворных. Лорд Эдвард поморщился, словно съел что-то кислое, но в этот раз промолчал.

– Ты изнурён их дотошным поклонением, – со смешком продолжал мужчина. – Они все тебе хуже горькой полыни осточертели… не так ли? Только со мною ты позволяешь себе откровенность. И ты приходишь сюда, приходишь, потому что тебе больше некуда идти. Ты дал им все возможные свободы, легализовал все пороки, но они всё равно остались рабами. Впрочем, на то и был расчёт: вседозволенность всегда ограничивает больше, чем манящие, будоражащие запреты, которые так хочется нарушить. Ты прав, наверняка я буду горько сожалеть, если однажды ты не явишься сюда. Но это потом. А сначала – сначала я буду ликовать: упиваться мыслями о твоей смерти и представлять в красках, как именно это было сделано. В этот день я буду самым счастливым человеком в Бреонии…

– Ты хотел сказать, оборотнем? – колко уточнил лорд, одним лаконичным ударом прерывая этот поток мечтаний. Несбыточных мечтаний.

– Именно, – помрачнел мужчина, тяжело возвращаясь на грешную землю. – Однако, благодаря твоим стараниям, я уже и забыл о своей второй ипостаси.

Лорд Эдвард тем временем придирчиво обвёл взглядом помещение, проверяя работоспособность наложенных магических заклятий, поправил кое-где ослабевшие. По всему периметру камеры, так, чтобы до них невозможно было добраться, были зафиксированы драгоценные камни, которые удерживали сущность заключённого в неизменном состоянии.

– Если ты недоволен, я могу закрепить тебя в ней. Скучаешь по когтям и шерсти, Шарло? Ну, посидишь на цепи год-другой, глядишь, снова захочется быть человеком.

– Делай что хочешь, пока я в твоем распоряжении, – равнодушно пожал плечами узник. – Кто знает, как всё обернётся. А пока развлекайся.

Лорд Эдвард беззлобно рассмеялся. Однако твёрдости характера пленника нельзя было не признать. Немалая душевная сила оставила зримые следы на его лице – следы размышлений, тревог и сомнений… следы принятых с кровью решений. Слишком резкие черты, слишком жёсткие характерные складки.

– Когда же ты потеряешь свой оптимизм, Шарло? – Правитель рассматривал пленника с каким-то естественнонаучным интересом, как лабораторную крыску. – Как наполовину зверь ты должен был давно утратить нерациональное человеческое чувство – надежду. Но её из тебя ничем не получается выбить.

– Ты прекрасно знаешь, что во мне доминирует человеческая природа, а не звериная.

– И тем не менее ты не человек. Или лучше сказать – недочеловек. – Лорд Эдвард желчно усмехнулся, отбрасывая маску доброжелательности. – Ты предал человеческий род за возможность пробуждения иррационального, за возможность уходить в обратный мир, мир с обратной организацией пространства и времени. Для людей ты навеки стал чудовищем. Кстати, если забыл, могу напомнить, когда ты последний раз примерял свою хвостатую ипостась. Тридцать четыре года назад, в тот самый день, когда я вынужден был собственноручно казнить своего сына. Я казнил его из-за тебя, а ты в это время пытался трусливо удрать из города, смекнув, что переворот не удался.

– Нет, Эдвард, – насмешливо возразил оборотень, ощерив клыки, которые даже в нынешней ипостаси очевидно превышали размер и остроту человеческих, – ты казнил своего сына вовсе не из-за меня. А из-за того, что тот был законченным мерзавцем и властолюбцем и захотел прикончить тебя, грезя о титуле лорда. Он заслуживал смерти.

– Но ты же не станешь отрицать, по крайней мере, что именно ты надоумил его и любезно взял на себя все хлопоты по организации заговора? – На сей раз правитель пропустил мимо ушей панибратское обращение, хотя, безусловно, заметил, как его попытались слабо куснуть.

Глупый ручной оборотень всё никак не отвыкнет кусаться.

– Не стану, – охотно согласился Карл. – В какой-то мере я даже горжусь, что участвовал в той давней авантюре, пусть она и не удалась. Славные были деньки, славные люди. Ты ведь и сам наверняка вспоминаешь те времена? Когда вокруг еще были люди, которые позволяли себе мыслить.

– Мыслители зашли слишком далеко и превратились в преступников и заговорщиков, – отрезал маг. – Но довольно об этом. Предадимся ностальгии в следующий раз. Благо времени у нас будет предостаточно.

– Да… я вижу, сегодня ты пришёл не только поиздеваться и отточить свой язык, вспоминая о прошлом. Волны твоей ауры расходятся еще холоднее, еще невыносимее, чем обычно. Ещё немного, и они начнут ранить даже моё физическое тело. Ментально я уже чувствую боль. Что случилось?

– Ты всё такой же блестящий интуит, как и прежде, Шарло, – вынужден был признать лорд Эдвард. – На это я и рассчитывал. Не буду томить тебя – посмотри сам.

Получив позволение, мужчина медленно поднял голову, устремив на лорда жёсткий застывший взгляд. Глаза его оказались мраморными: жёлтый, зелёный и коричневый цвета расползались кляксами в радужках, проникая друг в друга, чуть расплываясь на витиеватых, неровных границах. Подобное крапчатое распределение цвета считалось для человеческой расы пороком, признаком дурной крови, хотя после долгих лет практики встречалось у некоторых магов и было известно в их среде как «глаза цвета драгоценных камней». Несмотря на слабое, практически отсутствующее освещение, зрачки мужчины были стянуты в тонкие, едва видимые вертикальные чёрточки.

Нехорошие, опасные глаза.

Узник жадно вгляделся в стоявшего перед ним правителя. Волевые, хищно заострённые черты лица расправились и осветились удивлением. Он будто бы смотрел внутрь: не на человека, а на вибрации его энергетики, на окраски его силы, по которым многое можно было понять.

Удовлетворившись, Карл обратил внимание и на очевидные внешние признаки – непривычно короткие белые волосы; необыкновенно простые, удобные одежды траурных цветов; защелкнутые на предплечьях боевые алмазные наручи с выгравированными на них трёхлепестными лилиями, помимо стандартного набора перстней. Не привлекающий излишнего внимания тёмный дорожный плащ и высокие сапоги со штиблетами. За пояс заткнут массивный дисциплинарный кнут, которым при желании и должном мастерстве можно убить с одного удара. У левого бедра на богато украшенной перевязи – лёгкий, чуть изогнутый меч.

Карл хорошо знал этот великолепный клинок со сложной узорчатой гравировкой на лезвии – легендарный меч-призрак. Он пришёл из тех давних времён, когда не было ещё изобретено огнестрельное оружие и умение фехтовать требовалось каждому, чтобы выжить. Из тех давних, растворившихся в человеческой памяти времен, что и сам лорд Ледума. Конечно, сейчас меч представлял собой скорее элемент декора, нежели подлинное оружие. Хотя, чем чёрт не шутит, иногда и его приходилось пускать в ход.

Иными словами, облик лорда-защитника Ледума сегодня являл собой вид опытного боевого мага в состоянии полной готовности. Давненько же такого не доводилось видеть.

– Тебя пытались убить, Алмазный лорд. Но, похоже, первоклассные защитные камни отвели от тебя беду – за тебя умер другой человек… одной с тобой крови. Твой младший сын. Но и старший, судя по всему, готовится пополнить главную достопримечательность Ледума – фамильное кладбище инфантов. Подозреваешь его?

Лорд Эдвард отрицательно покачал головой, пропустив шутку на грани фола.

– Не думаю, – поджал губы правитель. – Эдмунд слишком труслив для того, чтобы предать меня. Слишком слаб, слишком бездарен – и понимает это. Он не самоубийца.

– Несомненно. Но Эдмунд и не глупец. Он знает, что обладает преимущественным правом на престол, но вряд ли когда-то дождётся его. И я вижу, что совесть его нечиста. Он боится, боится наказания.

– Всё так. Это потому, что инфант скрыл от следствия некоторые важные факты… Утаил то, что обязан был сказать. Скажи лучше, как было совершено покушение? И кто стоит за ним?

Карл ещё ненадолго задумался, не отрывая от лорда Ледума своих неподвижных глаз. Янтарные оттенки в радужках оборотня стали совсем яркими, пятнисто светясь в полумраке, что выглядело, мягко говоря, жутковато. Любого нормального человека мороз бы продрал по коже, потому как сразу становилось понятно: перед ним – нелюдь.

– Не вижу, – сказал наконец узник, устало прикрыв веки. Призрачное сияние радужек померкло. – Это было что-то особенное. То, чего нельзя ожидать. То, что не оставляет следов.

– Как если бы для убийства использовали шерл? – нетерпеливо подсказал лорд Эдвард.

– Шерл? Не может быть! Вот оно как обернулось… – с большой долей скепсиса протянул оборотень, что-то прикидывая. – Трудно, но, в принципе, возможно.

– Это всё, что ты можешь сказать? – В тоне лорда появились тяжёлые, дурные нотки. – Если не понял, Карл, я интересуюсь не из пустого любопытства.

– Я догадался. – Узник ощутимо напрягся, услышав, что его назвали полным именем, хоть и постарался это скрыть. Лишь в голосе чуть-чуть отдалось раскатистое утробное рычание – как отзвук далёкой нестрашной грозы.

– Мне нужны ответы на мои вопросы.

– Прости меня, лорд. Все отпечатки, все следы тщательно затёрты. Работал мастер высокого класса.

Оборотень был прекрасно осведомлен, почему до сих пор оставлен в живых. Конечно, не из-за желания лорда таким прихотливым образом отомстить за смерть сына или организацию давнего заговора. Карл обладал не только редкими знаниями, которые потихоньку и с большим трудом, но всё же удавалось вытянуть из него, но и редчайшими, поистине уникальными навыками, которые нельзя было отобрать, но зато можно использовать. Правитель Ледума привык уважительно относиться к такому набору ума и способностей, а потому высоко ценил своего пленника, который отнюдь не всегда был таким своеобразным.

Родился Карл человеком, с обыкновенными, ничем не примечательными карими глазами, но с живым умом и талантом работать с минералами.

Талант мага сродни таланту музыканта. В принципе, любой человек может хранить дома скрипку и время от времени любоваться инструментом, гордясь его историей и стоимостью, и даже демонстрировать друзьям. Некоторые с разной степенью успеха пытаются научиться извлекать из музыкального инструмента всевозможные звуки и даже составлять из них композиции различной сложности и красоты. При должном терпении и постоянной практике отдельные ученики в конце концов становятся профессионалами своего дела. Но это всё же не вершина. Только единицы способны сочинить или сыграть поистине гениальные, уникальные вещи, повторить которые невозможно. И тут сухой академизм становится бессилен: разжечь такое пламя может только искра изначального таланта, которая либо есть, либо нет.

Карлу повезло – ему выпал этот счастливый случай. Но предприимчивому магу оказалось мало дарований природы. У всех магов имелось одно, но очень существенное слабое место: без доступа к камням они превращались в самых обычных людей, полностью теряя свои преимущества.

Карла это не устраивало. Он вознамерился овладеть силой, которая не зависела бы от внешних условий. Силой, которая крылась бы в нём самом.

И, как ни странно, магу это удалось.

Вообще, чтобы обрести возможности оборотня, нужно родиться оборотнем. Это самый простой и надёжный способ, изобретённый самой жизнью. Такие назывались истинными оборотнями. Но особо любопытные и страждущие выяснили, что имеются и другие пути заполучить заветную способность к трансформации, быстрым реакциям, нечеловеческой силе и связям с обратным миром.

Одним из них и воспользовался Карл, а именно: требовалось съесть собственноручно вырезанное из груди ещё бьющееся сердце оборотня, вошедшего в полную силу. Не очень-то эстетичный обряд, но овчинка, несомненно, стоила выделки.

Карл выбрал представителя самой древней и сильной семьи – оборотней, принимающих обличье волков. Конечно, это была рискованная операция, чреватая самыми разными негативными последствиями: от неконтролируемых обращений до невозможности вновь принять человеческий облик. Всего этого, к счастью, удалось избежать, однако без побочных эффектов не обошлось. Прежде всего, это была невозвратность преобразования и невозможность оставлять потомство из-за серьёзного генетического сбоя. Но на это Карл оказался готов пойти.