Соло на ундервуде. Соло на IBM

– Андрей, я не пойму, ты куришь?
– Понимаешь, – сказал Андрей, – я закуриваю, только когда выпью. А выпиваю я беспрерывно. Поэтому многие ошибочно думают, что я курю.
Об этой книге нечего рассказывать, её можно только цитировать. В общем-то это и есть сборник микроисторий, микродиалогов, случившихся у автора с его друзьями.
Я думаю, что если каждый из нас начнет записывать те личные, остроумные зарисовки из собственной жизни – получится не хуже. Но шарм в том и есть – это ведь о нем, о Самом, о любимом Авторе!

Все интересуются, что там будет после смерти?
После смерти начинается - история.Это собрание пёстрых главок, цветных стёклышек калейдоскопа, из которых складывается портрет не только Сергея Довлатова, но и литературы того времени, быта, точных деталей, характеризующих эпоху:В Нью-Йорке гостил поэт Соснора. Помнится, я, критикуя Америку, сказал
ему:
- Здесь полно еды, одежды, развлечений и - никаких мыслей!
Соснора ответил:
- А в России, наоборот, сплошные мысли. Про еду, про одежду и про
развлечения.А вообще, главное в книге - люди. Они кушают, их "кушают", они пьют, выпивают, обсуждают Америку, язык, писателей, бытовые неурядицы. Вроде бы очень смешно, но и грустно, потому что нет уже ни людей этих, ни самого Довлатова, ни эпохи. Лимонов писал про неё "У нас была прекрасная эпоха". У Довлатова по-другому, но безумно талантливо.Здесь что-то правда, а что-то байки, но такие замечательные, что невольно цитируешь, потому что "Бескорыстное вранье — это не ложь, это поэзия". А что-то и предвидение:Одним из серьезных ощущений, связанных с нашим временем, стало ощущение надвигающегося абсурда, когда безумие становится более или менее нормальным явлением.

Довольно странно, но тому, что эта книга вообще попалась мне на глаза и обосновалась в моем виш-листе я обязана ДП. Тогда, правда, исходя из объемов книги, я была вынуждена выбрать записки Моэма, вполне хорошую книгу, но которой, с моей точки зрения, отчаянно не хватало юмора. Вернее, он там был, но тщательно замаскированный, сдержанный и британский. Нас же, русских, он еще упрекнул в том, что у нас в литературе не юмор, а сатира. Конечно, он не был знаком с Довлатовым, но в данном случае это лишь подтверждало бы правило. Потому как Довлатов в своих записках совсем не стремился собрать внешние портреты людей, которые потом можно было бы использовать в своих произведениях. Он писал о своих современниках, о друзьях и знакомых, а большая их часть была писателями или так или иначе вращалась в литературных кругах. Он подмечал меткие остроты, забавные ситуации, всяческие коллизии, столкновения с бюрократическим аппаратом, чиновничью глупость, контраст двух режимов.
Обе эти части книги состоят из коротеньких анекдотов, только это не записанные истории с абстрактными Мойшами и Сарами, а совершенно реальные (а, может, это и легенды) случаи, происходившие с вполне конкретными людьми. Иногда на этих страницах появляется Зощенко или Ахматова, несмотря на сарказм ситуации, глубокое уважение сквозит в его строках о них, более непосредственно он обращается с хорошо знакомым ему Бродским (но также отдавая ему дань), и куда свободнее пишет о Евтушенко, Вознесенском и целом ряде и вовсе уж неизвестных нам фамилий. Разделить тематику этих книг я не могу, она примерно одинаковая. Разве что можно сказать, что во второй части больше случаев из заграничной жизни, а первая основывается на советской. Но и в этом правиле достаточно исключений.
Не знаю, что можно еще сказать об этой небольшой, но крайне занимательной подборке. Ее нужно просто читать!

Не стану я писать отзыв об этой книге. Ниже приведу десяток цитат, а вы сами решайте, хотите прочесть "Соло…" или нет (:
Моя жена спросила Арьева:
- Андрей, я не пойму, ты куришь?
- Понимаешь, - сказал Андрей, - я закуриваю, только когда выпью. А выпиваю я бесприрывно. Поэтому многие ошибочно думают, что я курю.Лениздат напечатал книгу о войне.
Под одной из фотоиллюстраций значилось: "Личные вещи партизана Боснюка: пуля из его черепа, а также гвоздь, которым он ранил фашиста…"
Широко жил партизан Боснюк! Горбовский, многодетный отец, рассказывал:
- Иду вечером домой. Смотрю - в грязи играют дети. Присмотрелся - мои. Найман и Губин долго спорили, кто из них более одинок.
Рейн с Вольфом чуть не подрались из-за того, кто опаснее болен.
Ну а Шигашов и Горбовский вообще перестали здороваться. Поспорили о том, кто из них менее вменяемый. То есть менее нормальный. У Валерия Грубина, аспиранта-философа, был научный руководитель. Он был недоволен тем, что Грубин употребляет в диссертации много иностранных слов. Свои научные претензии к Грубину он выразил так:
- Да ху…и ты вые…ываешься?! Разговор с ученым человеком:
- Существуют внеземные цивилизации?
- Существуют.
- Разумные?
- Очень даже разумные.
- Почему же они молчат? Почему контактов не устанавливают?
- Вот потому и не устанавливают, что разумные. На хрена мы им сдались?! Некий Баринов из военно-медицинской академии сидел пятнадцать лет. После реабилитации читал донос одного из сослуживцев. Документ, в силу которого он был арестован.
В доносе говорилось среди прочего:
"Товарищ Баринов считает, что он умнее других. Между тем в Академии работают люди, которые старше его по званию…"
И дальше:
"По циничному утверждению товарища Баринова, мозг человека состоит из серого вещества. Причем мозг любого человека. Независимо от занимаемого положения. Включая членов партии…" Персонажи неизменно выше творца. Хотя бы уже потому, что не он ими распоряжается. Наоборот, они - им командуют. Божий дар как сокровище. То есть буквально - как деньги. Или - ценные бумаги. А, может, ювелирное изделие. Отсюда - боязнь лишиться. Страх, что украдут. Тревога, что обесценится со временем. И еще - что умрешь, так и не потратив. Скудость мысли порождает легионы единомышленников. Степень моей литературной известности такова, что, когда меня знают, я удивляюсь. И когда меня не знают, я тоже удивляюсь.
Так что удивление с моей физиономии не сходит никогда. Нью-Йорк. Магазин западногерманского кухонного и бытового оборудования. Продавщица с заметным немецким акцентом говорит моему другу Изе Шапиро:
- Рекомендую вот эти "гас овенс" (газовые печки). В Мюнхене производятся отличные газовые печи.
- Знаю, слышал, - с невеселой улыбкой отозвался Изя Шапиро. В Ленинград приехала делегация американских конгрессменов. Встречал их первый секретарь Ленинградского обкома Толстиков. Тут же состоялась беседа. Один из конгрессменов среди прочего заинтересовался:
- Каковы показатели смертности в Ленинграде?
Толстиков уверенно и коротко ответил:
- В Ленинграде нет смертности! В молодости Битов держался агрессивно. Особенно в нетрезвом состоянии. И как-то раз он ударил поэта Вознесенского.
Это бы уже не первый случай такого рода. Битова привлекли к товарищескому суду. Плохи были его дела.
И тогда Битов произнес речь. Он сказал:
- Выслушайте меня и примите объективное решение. Только сначала выслушайте, как было дело. Я расскажу, как это случилось, и тогда вы поймете меня. А следовательно - простите. Потому что я не виноват. И сейчас это всем будет ясно. Главное, выслушайте, как было дело.
- Ну, и как было дело? - поинтересовался судья.
- Дело было так. Захожу в "Континенталь". Стоит Андрей Вознесенский. А теперь ответьте, - воскликнул Битов, - мог ли я не дать ему по физиономии?"

Ох уж этот Довлатов, поднял настроение умеючи (:
Сборник состоит из фраз и ситуаций собранных в окружении писателя и они настолько шикарные, что улыбка с уст не сходит. Много было о коллегах по цеху, как они относились к критике, соперничеству, бытовым ситуация, о том как жить заграницей, о признании и отношении к работе.
Выделить что-то одно довольно сложно, но мне понравилось, когда Довлатова пригласили написать рецензии и он приходил в редакцию в 11 и его выгоняли. Надо было всего лишь приходить после 2.)

"Огней немало золотых
На улицах Саратова,
Парней немало холостых,
А я люблю Довлатова... "©Моё знакомство с творчеством Довлатова состоялось давно, было мне тогда лет пятнадцать-шестнадцать, я гостила у бабушки в Минусинске и читала совсем другую литературу. Однако книг я с собой захватила мало, а читать очень хотелось, тогда-то в недрах бабушкиного книжного шкафа и была найдена довлатовская «Зона». Подозреваю, что не все в этой книге я тогда сумела понять, однако остроту и глубину довлатовских высказываний приметила и оценила...Прошло немало лет, и вот я снова добралась до книг Сергея Донатовича, и, начать решила с его коротеньких заметок, входящих в две книги — «Соло на Ундервуде» и «Соло на IBM» (издательство «Азбука» выпустила эти книги под одной обложкой с общим названием «Записные книжки»).На самом деле, много рассказывать об этой книге не хочется, а хочется привести много-много цитат, что я и сделаю, скажу только, что, несмотря на то, что это по большому счету собрание смешных, а временами и грустных баек и анекдотов, в них чувствуется фирменный стиль Сергея Довлатова, его голос и его история.Цитаты: По ленинградскому телевидению демонстрировался боксерский матч. Негр, черный как вакса, дрался с белокурым поляком. Диктор пояснил:
— Негритянского боксера вы можете отличить по светло-голубой каемке на трусах.

Вышел я из больницы. Вроде бы поправился. Но врачи запретили мне пить и курить. А настоятельно рекомендовали ограничивать себя в пище. Я пожаловался на все это одному знакомому. В конце и говорю:
— Что мне в жизни еще остается? Только книжки читать?!
Знакомый отвечает:
— Ну, это пока зрение хорошее...

Иосиф Бродский любил повторять:
— Жизнь коротка и печальна. Ты заметил, чем она вообще кончается?

Легко не красть. Тем более — не убивать. Легко не вожделеть жены своего ближнего. Куда труднее — не судить. Может быть, это и есть самое трудное в христианстве. Именно потому, что греховность тут неощутима. Подумаешь — не суди! А между тем, «не суди» — это целая философия.

Моя жена спросила Арьева:
— Андрей, я не пойму, ты куришь?
— Понимаешь, — сказал Андрей, — я закуриваю, только когда выпью. А выпиваю я беспрерывно. Поэтому многие ошибочно думают, что я курю.

Нью-Йорк. Магазин западногерманского кухонного и бытового оборудования. Продавщица с заметным немецким акцентом говорит моему другу Изе Шапиро:
— Рекомендую вот эти «гас овенс» (газовые печки). В Мюнхене производятся отличные газовые печи.
— Знаю, слышал, — с невеселой улыбкой отозвался Изя Шапиро.

Сцена в больнице. Меня везут на процедуру. На груди у меня лежит том Достоевского. Мне только что принесла его Нина Аловерт.
Врач-американец спрашивает:
– Что это за книга?
– Достоевский.
– «Идиот»?
– Нет, «Подросток».
– Таков обычай? – интересуется врач.
– Да, – говорю, – таков обычай. Русские писатели умирают с томом Достоевского на груди.
Американец спрашивает:
– Не Библия?
– Нет, – говорю, – именно том Достоевского.Это одна из последних записей Довлатова в записных книжках. Писатель сильно болел в последние годы (проблемы с сердцем, цирроз печени, онкология). По этому поводу много шутил. Однако ясно, что болезни помешали некоторым его планам сбыться. В тех же записных книжках Довлатов писал, что работает над продолжением «Компромисса». К сожалению продолжения не случилось.Дневники, письма, заметки писателей обычно выходят в свет после их смерти. Здесь же Довлатов проявил хитрость. Свои записные книжки он издал сам, еще при жизни. Разделил их на два периода – советский (Соло на ундервуде) и американский (Соло на IBM).В этих книжках вы не найдете чего-то цельного, только разрозненные мысли о Ленинграде и советской жизни, об эмиграции, литературе и жене. Много юмора и много грусти, а еще много отсылок к разным своим произведениям и разного невошедшего. И тут и там будут мелькать: Бродский, Евтушенко, Аксенов, Некрасов и прочие литераторы. Ну, и конечно, в этой книге автор ставит точку в споре, чей же Довлатов все-таки писатель – советский или американский. Себя он называет русским писателем, не подозревая еще, что скоро его станут называть русским классиком.

Любите ли вы Довлатова так, как люблю его я? А ведь именно с этой книги и началась моя беззаветная преданность писателю. ПредысторияПроизошло это в 2007 году, когда я взяла практически первую попавшуюся книжку из гигантской родительской библиотеки. Наскоро пролистав перед выходом, решила: наверное, какие-то анекдоты. А погода была тогда мерзопакостная. И мне предстояло провести час с коляской в метель. Решила скрасить это время чем-то легким.
В итоге я стояла под навесом детского сада, заметаемая снегом. И превратилась практически в сугроб. Потому что не успокоилась, пока не дочитала "Соло на ундервуде" полностью. А "Соло на IBM" оставила на следующий день.С тех пор перечитала полное собрание Довлатова. Причем неоднократно. А эта книга затерта практически до дыр. И несколько раз бесповоротно осела в руках кого-то из моих друзей/родственников. Потому что есть у меня такая привычка: делиться любимыми книгами. И забывать потом, кому отдала.***
Сейчас я еще и слушаю Довлатова. Оказывается, осталось много аудиозаписей с его размышлениями. Например, о том, что такое хамство и в чем его отличие от обычной наглости. Нетривиальное мнение про "Соло на ундервуде"Меня вообще обескураживает, как поверхностно порой воспринимают эти "Записные книжки". Приравнивают к анекдотам. Такое ощущение, что читают просто вскользь. И не замечают главного: как писатель интересно рассказывает об обыденных вещах. Оставаясь беспристрастным и никого не осуждая. Просто рисует привычные нам ситуации. Приоткрывает завесу тайны над известными личностями, с которыми был знаком. И, между прочим, каждое слово в предложении начинается у Довлатова с новой буквы. Он не просто хватает ручку и пишет в блокнотике то, что придет на ум. А подбирает только те факты, образы и события, на которые есть смысл обратить внимание.А вообще что я говорю. Ведь Довлатов настолько мне симпатичен, что именно с него я решилась открыть свой книжный блог на YouTube. И выбрала именно эту книгу для старта. Потому что нет другой, перечитанной столько же раз, сколько она.11:10

"Я к этому случаю решительно не деепричастен"Это не совсем книга в своем понимании, это - собрание смешных и грустных фраз, ситуаций, образов, в разное время увиденных, услышанных и отмеченных писателем.
Книга состоит из двух частей, которые были сформированы из заметок Довлатова, которые он делал в своих записных книжках. Мне больше понравилась первая - она легкая, смешная. Во второй части представлены уже более глубокие мысли и высказывания и, если можно так сказать, она более СССРовская и поэтому юмор здесь мне менее понятен. А вообще, книга безусловно интересная и мне в ней очень многое понравилось (например, как он подмечал опечатки в журналах и книгах)."Удивительно, что даже спички бывают плохие и хорошие"