Читать онлайн История Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. в одном томе бесплатно

Необходимость и истинные цели соглашения, заключенного между Советским Союзом и Германией накануне Второй мировой войны, являются одними из самых обсуждаемых вопросов отечественной истории. Пакт Молотова – Риббентропа, как и Мюнхенский сговор, – предмет массовых спекуляций, к которому прибегают противники в любых дискуссиях. Чем был этот договор? Стал ли он способом оттянуть войну или был поводом для агрессии, своего рода спусковым крючком Второй мировой войны?

Пакт Молотова – Риббентропа

История договора между Советским Союзом и Третьим рейхом, известного под названием пакт Молотова – Риббентропа, началась за несколько лет до даты его подписания – 23 августа 1939 г.

16 марта 1935 г., спустя два года после прихода к власти Гитлера, в Германии был принят «Закон о создании вооруженных сил» – «Gesetz über den Aufbau der Wehrmacht». Исторически словом «вермахт» (wehr – «оружие, оборона, сопротивление» и macht – «сила, мощь; власть, влияние», «войско») в немецкоязычных государствах обозначались вооруженные силы любой страны. Вермахт Третьего рейха состоял из сухопутных войск (Heer), военно-морского флота (Kriegsmarine) и военно-воздушных сил (Luftwaffe), во главе которых стояли соответствующие органы управления – Верховные командования.

В сентябре того же, 35-го, в районе Киева свои масштабные маневры проводила Рабоче-крестьянская Красная армия. На учениях советских войск присутствовали британская, французская и чехословацкая делегации. Несмотря на целый ряд скептических отзывов иностранцев (особенно о тактике красноармейцев), в целом РККА произвела на них благоприятное впечатление. Советский Союз демонстрировал своим новым союзникам ценность своей армии в качестве силы для поддержания стабильности на европейском континенте. Появилась возможность на фоне усиления Германии создать коалицию противостоящих ей государств, испугать повторением сценария Первой мировой войны, когда она была вынуждена вести войну на два фронта. Поэтому взгляд французских и чехословацких руководителей обратился в сторону Советского Союза, в результате чего был заключен договор о взаимопомощи между СССР, Францией и Чехословакией.

Политическая обстановка в Европе начала накаляться весной 1938 г. В ночь на 12 марта на территорию Австрии были введены немецкие войска, но объединение – аншлюс двух государств – прошло без эксцессов. Австриец Йозеф Виммер вспоминал: «Ввод немецких войск прошел спокойно. Тогда в стране была колоссальная безработица, и с приходом немцев мы надеялись получить работу». Вторая по величине немецкоговорящая страна и «малая родина» Гитлера фактически стала одной из земель Германии и, что самое главное, источником солдат и офицеров для германских вооруженных сил. Так, 45-я пехотная дивизия вермахта (45. Infanterie-Division), первой вошедшая в Варшаву в сентябре 1939 г. и в Париж в июне 40-го, а через год штурмовавшая советскую Брестскую крепость, была переформирована из 4-й венской дивизии австрийской армии.

Британцы всерьез опасались Большой войны. Первые бомбы с немецких дирижаблей упали на Лондон еще в разгар Первой мировой в 1916 г. За двадцать лет техника воздушных ударов шагнула далеко вперед, и все это время в Великобритании нагнеталась истерия относительно их эффективности. Действительно, ужасными возможные бомбардировки делало химическое оружие. В 1934 г. Уинстон Черчилль оценивал потери от первых десяти дней бомбардировок Лондона и окрестностей в 30–40 тысяч человек. Будущего британского премьер-министра и министра обороны уж точно трудно назвать трусом и паникером. Подсчеты 1936 г. показывали, что за те же десять дней погибнут 150 тысяч лондонцев. В этой ситуации готовность противовоздушной обороны туманного Альбиона приобретала важнейшее значение. Однако истребительная авиация Королевских ВВС пока еще была далека от идеала как количественно, так и качественно. Британский премьер-министр Невилл Чемберлен все это знал и считал силовое решение возникшего в сентябре 1938 г. Чехословацкого кризиса далеко не лучшим вариантом. Как сильный и энергичный политик, он также фактически подмял под себя французского премьера Эдуарда Даладье. Политика Франции следовала в кильватере политики Великобритании. Французское общество, как и британское, находилось под влиянием тяжелых потерь в Первой мировой войне и без энтузиазма относилось к перспективе нового вооруженного противостояния в Европе.

Формальным поводом для конфликта Германии с Чехословакией послужили столкновения между так называемыми судетскими немцами и чехословацкими властями. Однако «воссоединение германской нации» было лишь лежащей на поверхности причиной интереса Гитлера к Судетам. Независимое и сильное в экономическом и военном отношениях чехословацкое государство серьезно беспокоило немецких стратегов, поскольку могло стать удобным плацдармом для бомбардировок южной части Германии. Подписанный в 1935 г. договор между Францией, Чехословакией и СССР делал эту угрозу вполне реальной. Также Гитлера интересовал развитой военно-промышленный комплекс соседа. Поэтому на ниве политической немцы всячески раздували судетский вопрос, а на ниве военной готовили план вторжения в Чехословакию, который получил кодовое наименование «Грюн» («Grün»). Идея этой операции была проста: максимальная концентрация германских вооруженных сил против Чехословакии и молниеносный разгром ее армии.

Стремление сохранить мир любой ценой привело британского и французского премьеров Чемберлена и Даладье к шагам навстречу Гитлеру. В сентябре 1938 г. они вместо союзнической поддержки в ультимативной форме убеждали правительство Эдварда Бенеша передать Судетскую область Германии. Однако страхи одних и планы других до поры до времени были скрыты от посторонних глаз. Впоследствии это привело к рождению теорий о «направлении агрессии на Восток» и многих других. Так или иначе, в публичной политике действовали заключенные ранее договоры. Обострение обстановки вокруг Чехословакии вызвало соответствующую реакцию. В Советском Союзе были отмобилизованы 30 стрелковых и 10 кавалерийских дивизий. В боевую готовность была приведена авиация. Руководство СССР считало необходимым безукоризненно выполнять взятые на себя военные обязательства. Так, в 1914 г. мобилизация Русской Императорской армии стала одним из знаковых событий, предшествовавших началу Первой мировой войны. Естественно, Сталин не знал, с каким багажом 28 сентября 1938 г. в Мюнхен вылетел самолет с Чемберленом на борту. Багаж из страха бомбардировок и собственного тщеславия британского премьера представлял собой гремучую смесь. К тому же скоро ему предстояло идти на выборы. Государственный деятель, не добившийся разрешения кризисной ситуации, в мгновение ока мог стать «политическим трупом». Чемберлену было 68 лет, и второй шанс совершить что-то великое в международных делах ему вряд ли мог представиться.

В столице Баварии Гитлер с ходу заявил о необходимости немедленного разрешения возникшего кризиса. В противном случае немецкий лидер угрожал применить силу уже 1 октября. Чемберлена и его французского коллегу Даладье фюрер элементарно переиграл. Ни советская, ни чехословацкая делегации на встрече не присутствовали. Фактически Чехословакия была отдана за обещание Гитлера остановить на воссоединении с судетскими немцами экспансию Германии. При этом был создан опасный прецедент – свои претензии на этнически неоднородные чехословацкие территории последовательно предъявили Польша и Венгрия. Оказавшись в международной изоляции, чехи были вынуждены уступить. Также объявила о своей независимости Словакия. Однако хуже всего было то, что в результате Мюнхенского соглашения чешская армия потеряла свои пограничные укрепления. Без них соотношение сил войск Чехии и Германии не давало никакого шанса на удержание своей территории. Финалом стало поглощение Третьим рейхом оставшегося от Чехословакии «огрызка» в марте 1939 г.

Сейчас Мюнхенское соглашение на Западе достаточно объективно оценивается как провал дипломатии и политики Великобритании и Франции, лишь в некоторой степени оправдываемый соображениями военного свойства. Более того, в западном политическом лексиконе слово «Мюнхен» стало именем нарицательным, синонимом капитуляции и провала. Уже в ходе Второй мировой войны выяснилось, что возможности немецких вооруженных сил были сильно переоценены. Люфтваффе в сентябре 1938 г. не обладали той мощью, которую гитлеровским ВВС приписывали в Лондоне. Цифра потерь в 160 тысяч человек погибших в результате бомбардировок не была превышена даже за пять лет войны Великобритании с Третьим рейхом. С другой стороны, Мюнхенский сговор дал британцам лишний год на подготовку к войне. Благодаря этому к лету 1940 г., когда началась легендарная Битва за Британию, противовоздушная оборона туманного Альбиона стала для немецких летчиков «крепким орешком».

Однако помимо преимущества с оттягиванием войны и образовавшейся в связи с этим паузой на перевооружение Мюнхен принес политические и военные убытки. Во-первых, военный и экономический потенциал Чехословакии фактически был подарен Гитлеру. Во-вторых, фюрер укрепился в своем мнении о политиках демократических стран как «червяках». В-третьих, следствием мартовских событий 1939 г. стал вопрос о «косвенной агрессии», ставший одним из камней преткновения на будущих переговорах с Москвой. Наконец, последнее и самое главное с точки зрения истории пакта Молотова – Риббентропа – в глазах советского руководства доверие к Великобритании и Франции как к потенциальным союзникам СССР оказалось серьезно подорвано.

События марта 1938 г., знаменовавшие собой провал политики Чемберлена в Мюнхене, заставили принять срочные меры. 31 марта свои односторонние гарантии Польше дала Великобритания, несколько позже к ним присоединилась Франция. 13 и 14 апреля такие же односторонние гарантии были даны Турции, Греции и Румынии. Формулировка была такого вида: «Французское правительство будет считать себя обязанным немедленно оказать ему (правительству страны. – Прим. авт.) всю помощь, которая в его силах». Уже 14 апреля советскому полномочному представителю в Лондоне И. В. Майскому британским министром иностранных дел Галифаксом было прямо сказано: «Не считало ли бы советское правительство возможным дать, как это сделали Англия и Франция в отношении Греции и Румынии, одновременную гарантию Польше и Румынии». Почти идентичное предложение в Париже получил полпред Я. З. Суриц. Формулировка, правда, была немного иная. Французы предлагали договориться о том, что «в случае, если бы Франция оказалась в состоянии войны с Германией вследствие помощи, которую она предоставила бы Польше или Румынии, СССР оказал бы ей немедленную помощь и поддержку».

Помимо обращения к советским полпредам на следующий день, 15 апреля, последовал демарш посла Великобритании в Москве. Посол Сидс встретился с Литвиновым и прямо задал вопрос: «Согласно ли советское правительство сделать публичное заявление?» Так СССР недвусмысленно предложили присоединиться к гарантиям на случай агрессии Третьего рейха. В ответ 17 апреля было сформулировано советское предложение о заключении договора. Подписание многосторонних политических, а тем более военных союзов было на тот момент практически исключено. Поэтому наиболее реалистичным вариантом было соглашение между ведущими европейскими державами с предоставлением гарантий осколкам рухнувших империй и другим государствам. Союзников устраивали декларации, а Советский Союз хотел формального договора. Более того, Сталин в первую очередь был заинтересован в гарантиях в Прибалтике. В Латвии, Литве и Эстонии проживало немало этнических немцев, и советское руководство не исключало развития событий по чехословацкой модели марта 1939 г. – капитуляции государства под угрозой применения военной силы. Такой сценарий получил наименование «косвенной агрессии». Ввод немецких войск в прибалтийские страны привел бы к образованию опасного для Советского Союза плацдарма в двух шагах от Ленинграда, создавая угрозу не просто «колыбели революции», а важному центру военной промышленности и возможности захвата морских «ворот» СССР. В отличие от прямого военного вторжения подобная «косвенная агрессия» требовала выверенных и точных формулировок договора о взаимопомощи.

Усложнялась ситуация также взаимным недоверием сторон. У СССР перед глазами был Мюнхенский сговор. Союзники же слишком хорошо помнили звучавшие еще не так давно из уст советских лидеров слова о мировой революции и не исключали, что сам Сталин может стать инициатором «косвенной агрессии». У России имелся отрицательный опыт 1915 г., когда страна попала под главный удар немецких войск, потеряла большую территорию, но крупного наступления на Западном фронте, несмотря на заранее достигнутые договоренности об использовании войск, так и не дождалась. Летом 1939 г. СССР предлагалось ввязываться в войну, не имея вообще никаких твердых обязательств со стороны союзников. В 1942 г., во время визита британского премьер-министра Уинстона Черчилля в Москву, Сталин сказал ему: «Английское и французское правительства и не думали воевать в случае нападения на Польшу, а больше надеялись на то, что дипломатическое единство Англии, Франции и России отпугнет Гитлера. Мы были уверены, что оно его не напугает». Другими словами, советское руководство в 1939 г. было уверено, что нужно будет воевать. Естественно, публично признавать за собой прагматичную и со всех сторон обоснованную «позицию войны» было не слишком удобно. Как бы то ни было, война приносит народу жертвы и страдания. Даже если она сравнительно короткая и победоносная. Поэтому говорить на всю страну «мы хотели для вас скорой войны» было бы неразумно. Все это породило замысловатую легенду о вселенском заговоре изоляции Советского Союза, которая предлагалась в качестве официальной советской позиции в послевоенные годы. Она была удобна в период «холодной войны»: тогдашние противники СССР дополнительно демонизировались.

Еще одним фактором были события на Дальнем Востоке. Британцы и французы не хотели и слышать о них. Советский Союз, соответственно, не настаивал. Для того чтобы понять, какого масштаба была эта уступка, достаточно сказать, что в июле 1939 г. уже гремели бои на Баин-Цагане, на реке Халхин-Гол. Более того, советский разведчик Рихард Зорге докладывал из Токио: «Переговоры между Германией, Италией и Японией о военном пакте продолжаются. В случае войны между Германией и СССР Япония автоматически включается в войну против СССР. В случае войны Италии и Германии с Англией, Францией и СССР Япония также автоматически присоединяется к Германии и Италии». В этой связи нельзя сказать, что советское руководство проявляло твердолобость и заняло на переговорах негибкую позицию. Выдвигались достаточно реалистичные требования. Решение проблем СССР на Дальнем Востоке союзникам не навязывалось, хотя, вступая в европейскую войну, Советский Союз в тот момент автоматически получал второй фронт с Японией.

Таковы были стартовые позиции сторон, когда начался обратный отсчет дней и недель до заключения пакта Молотова – Риббентропа. Нельзя сказать, что в тот момент его заключение был предопределено. На какое-то время Советский Союз занял одно из центральных мест в европейской политике. Сталин постарался к этому подготовиться соответствующим образом. 1 мая 1939 г. наркома иностранных дел Литвинова можно было видеть во время парада на Красной площади на трибуне Мавзолея недалеко от Сталина. Утром 3 мая он принял британского посла Уильяма Сидса. Даже самый проницательный советолог и кремленолог вряд ли бы заподозрил что-то неладное. Но вечером того же дня Президиум Верховного Совета СССР издал указ о назначении В. М. Молотова на пост народного комиссара иностранных дел с сохранением за ним поста председателя Совнаркома. Часто отставку еврея по национальности Литвинова и назначение вместо него русского Молотова расценивают как шаг в сторону Германии. Однако назначение Молотова имело более широкий смысл, поскольку символизировало готовность советского руководства начинать переговоры «с чистого листа». За Литвиновым были взятые ранее на себя обязательства, у Молотова такого дипломатического груза не было.

В мае 1939 г. у СССР и Третьего рейха не было никакого желания идти на какие-либо переговоры друг с другом. Германский посол в Москве граф Вернер фон дер Шуленбург уже 20 мая получил резкую отповедь от только что назначенного наркомом иностранных дел Молотова: «У нас создается впечатление, что германское правительство вместо деловых экономических переговоров ведет своего рода игру; для такой игры следовало бы поискать в качестве партнера другую страну, а не правительство СССР». Интерес двух держав к сближению и заключению политических соглашений на тот момент был нулевой. Более того, 28 июня Гитлер даже дал фон дер Шуленбургу указание сообщить советской стороне о том, что «мы не заинтересованы в возобновлении экономических переговоров с Россией». Какие-то реверансы в сторону СССР в этот период являлись исключительно собственной инициативой посла. Фон дер Шуленбург был представителем старой школы немецкой дипломатии, стоявшей за мирное сосуществование с Советским Союзом, несмотря на все идеологические противоречия между национал-социалистами и коммунистами.

Инициатива начала переговоров между СССР и Германией была за немецкой стороной. Иногда в качестве приглашения Гитлера к диалогу считают речь Сталина на XVIII съезде ВКП (б), произнесенную им 10 марта 1939 г., в которой довольно резко оценивалась политика Великобритании и Франции. Однако это вовсе не означало, что советским лидером была проявлена благосклонность к Германии. Наоборот, Третий рейх, Япония и Италия в сталинском докладе прямо назывались «блоком агрессивных государств». Впоследствии чиновник немецкого Министерства иностранных дел доктор Юлиус Шнурре уверенно заявлял, что в конце июля 39-го Гитлер решил «проявить инициативу в отношении Советского Союза». Ему вторит советник германского посольства Густав Хильгер, утверждая, что тогда же фюрер захотел «взять на себя инициативу в налаживании взаимопонимания с русскими». 26 июля Шнурре по поручению своего шефа Иоахима фон Риббентропа пригласил временного поверенного в делах СССР в Германии Г. А. Астахова и заместителя советского торгового представителя Е. И. Бабарина на дружеский ужин в берлинский ресторан «Эвест», где впервые заговорил о возможности заключения договора между двумя государствами. Позиция советского руководства была однозначной – никаких шагов навстречу немцам. В телеграмме, отправленной Астахову 28 июля, Молотов был краток: «Ограничившись выслушиванием заявлений Шнурре и обещанием, что передадите их в Москву, Вы поступили правильно».

Каковы же были побудительные мотивы немцев? 30 июля 1939 г. статс-секретарь германского Министерства иностранных дел Эрнст фон Вайцзеккер записал в своем дневнике: «Этим летом решение о войне и мире хотят у нас поставить в зависимость от того, приведут ли неоконченные переговоры в Москве к вступлению России в коалицию западных держав. Если этого не случится, то депрессия у них будет настолько большой, что мы сможем позволить себе в отношении Польши все, что угодно». Таким образом, немцы также рассчитывали на психологический эффект, а не на наличие или отсутствие военной силы СССР на весах войны и мира как таковой. Однако на тот момент ответом Астахова и Молотова было гробовое молчание. Сам Вайцзеккер тогда оценивал перспективы демарша немецкой дипломатии как весьма туманные. От Советского Союза немцам требовалось простое бездействие. Причем в качестве «бонуса» они могли договориться об урегулировании отношений с Японией через связанную с ней «антикоминтерновским пактом» Германию.

Так или иначе, пока еще формальные шаги навстречу военному соглашению СССР и западных союзников были сделаны. Британская и французская военные миссии довольно долго «укладывали чемоданы». Только 5 августа они, наконец, отправились в Советский Союз на старом товаро-пассажирском пароходе «Сити оф Экзетер» («City of Exeter»). Путешествие до Ленинграда заняло почти неделю. Переговоры в Москве явно рассматривались союзниками как вспомогательная мера, ради которой жалко было рисковать даже одним крейсером. Начавшаяся вскоре Вторая мировая война стоила Королевскому флоту многих потопленных крейсеров всех типов. Впрочем, отнюдь не долгое ожидание стало причиной неудачи англо-франко-советских переговоров. Хотя именно 11 августа, в день приезда британцев и французов в Москву, полпреду Астахову в Берлине было дано указание ответить согласием на ведение с немцами пока еще экономических переговоров. Самым большим разочарованием стали сами переговоры. Дело было даже не в полномочиях и не в составе делегаций. Руководитель британской военной миссии адмирал Реджинальд Дракс прямо сказал уже в первый день переговоров 12 августа: «У нас, конечно, имеется план, но разработанный в общих чертах; так как выезд миссии был поспешный, точно выработанного плана не имеется». Советская сторона подготовила развернутый военный план действий уже 4 августа.

На следующий день, 13 августа, прозвучало еще более убийственное признание. Глава французской военной миссии генерал Жозеф Думенк ответил на вопрос о военных планах в отношении Польши: «Лично мне не известны точные цифры войск, какие должна выставить Польша. Все, что я знаю, это то, что главнокомандующий польской армии обязан оказать нам помощь всеми имеющимися у него силами». Далее Думенк закрыл эту тему и перешел к следующему вопросу. Так советская военная миссия получила признание союзников о том, что и в случае Польши четких планов взаимодействия нет. При этом соглашение британцев и французов с поляками существовало уже достаточно давно. Как должны были быть сформулированы военные соглашения, советскому руководству объяснять было не надо. Примеры достались еще от Российской империи. Так, в протоколе совещания начальников штабов России и Франции, генералов Я. Г. Жилинского и Огюста Дюбайля, в августе 1911 г. говорилось: «Оба начальника Генеральных штабов объявляют с обоюдного согласия, что слова «оборонительная война» не могут быть поняты в том смысле, что «война будет вестись оборонительно». Они, наоборот, утверждают, что для русских и французских армий является безусловной необходимостью предпринять энергичное наступление и насколько возможно одновременное». Более того, вполне определенно указывались сроки перехода в наступление: «Французская армия на 12-й день мобилизации уже будет готова предпринять наступление против Германии с помощью английской армии на их левом крыле». Ничего подобного на переговорах в Москве ни Драксом, ни Думенком предложено не было.

Следует сказать несколько слов о «войне на два фронта», которая якобы сама по себе, без дополнительных условий, обеспечивала поражение Третьего рейха. При этом забывается, что два фронта разделены пространственно и переброски войск между ними практически исключены. В то же время воюющая на два фронта, а следовательно, занимающая центральное положение держава может перебрасывать свои войска по внутренним линиям. Все это делает результат абстрактной войны на два фронта отнюдь не очевидным. К примеру, по крайней мере в двух войнах – 1967 и 1973 гг. – противники Израиля обеспечили ему два фронта, что не помешало израильтянам последовательно громить своих врагов, умело маневрируя между Синаем и Голанскими высотами. Более того, коалиционная стратегия арабских армий вынуждала их наступать даже в невыгодных условиях.

Глава советской военной миссии народный комиссар обороны К. Е. Ворошилов, а тем более начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников прекрасно понимали, что с таким состоянием дел в области военного планирования, какое в ходе переговоров обнаружилось у союзников, война на два фронта вовсе не гарантирует успеха коалиции. На этом этапе переговоры можно было бы и заканчивать. Но советская сторона предприняла попытку добиться соглашения о коридорах через Польшу для пропуска войск, поскольку границы между Германией и СССР в тот момент не существовало. Коридоры запрашивались далеко на периферии Польши – так называемый «Виленский коридор» на северо-востоке и коридор через Галицию на юго-востоке. «Виленский коридор» проходил даже не по исконным польским землям, поскольку Вильно (до 1919 г. и после 1939-го – Вильнюс) – столица Литвы. Эта бывшая территория Российской империи была захвачена Польшей в «смутное время» Гражданской войны. Однако даже предложение советской стороны пройти по «Виленскому коридору» и ударить по известной своими сильными укреплениями Восточной Пруссии не вызвало понимания у западных союзников. Хотя предложение советской стороны было достаточно весомым и серьезным. В 1914 г. в борьбе за Восточную Пруссию погибла восьмидесятитысячная армия генерала А. В. Самсонова. Тем самым СССР фактически обещал заплатить за общее дело разгрома Германии немалую цену кровью.

Инициатива последнего даже не шага, а прыжка к пакту Молотова – Риббентропа принадлежала немцам. Резкий толчок развитию событий дала адресованная лично Сталину телеграмма Гитлера, переданная 21 августа. Фюрер прямо заявил, что «является целесообразным не терять времени. Поэтому я предлагаю Вам принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа. Он имеет всеобъемлющие и неограниченные полномочия». Ответ из Москвы последовал по дипломатическим меркам молниеносно – через два часа. Сталин ответил: «Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву господина Риббентропа 23 августа». Прибытие в Москву немецкой делегации советское руководство попробовало использовать в последней попытке реанимировать переговоры с западными военными миссиями. Видимо, еще теплилась надежда на то, что план действий у союзников есть, но его скрывают от советской стороны. Однако эти надежды быстро развеялись как дым. Наркому обороны К. Е. Ворошилову лишь осталось выразить сожаление о неудаче переговоров. При этом условия приема военных миссий и германской делегации существенно различались. Почти полсотни человек свиты министра иностранных дел Третьего рейха с трудом разместились в бывшем посольстве Австрии, доставшемся немецким дипломатам «по наследству», после аншлюса 1938 г. Напротив, англо-французскую делегацию поселили в одной из лучших московских гостиниц.

Еще одной черточкой, характеризующей отношение Сталина к договору с Германией, стала процедура его подписания. Договор подписали в том же кабинете, в котором шли переговоры. Никакой пышной церемонии не было. Следует сказать, что текст договора о ненападении в целом соответствовал предложенному советской стороной варианту. Секретный дополнительный протокол был предложен немецкой стороной. Вообще говоря, в первый раз слова о дополнительном протоколе появились в ходе немецкого зондажа еще в июле 1939 г. Тогда он предлагался как дополнение к экономическому соглашению. В секретном дополнительном протоколе в сферу интересов Советского Союза относились прибалтийские государства и Бессарабия, по поводу которой было сказано: «С советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях». В соответствии с этими договоренностями летом 1940 г. последовал захват Красной армией Бессарабии. Немцы лишь просили в случае вооруженного столкновения не бомбить румынские нефтепромыслы. Однако до этого дело не дошло, поскольку правительство Румынии согласилось на требования СССР, и с 28 июня по 3 июля советские войска заняли Бессарабию и Буковину. Еще менее шумно прошел ввод войск в Прибалтику, где часть латышских, литовских и эстонских дивизий даже стали соединениями Красной армии.

Гитлер рассчитывал, что сообщение о подписании пакта в Москве заставит западные державы отступить. На следующий день после триумфального возвращения фон Риббентропа в Берлин фюрер отдал приказ на наступление на Польшу. Пушки новой войны должны были загреметь утром следующего дня, 26 августа. Колесики немецкой военной машины завертелись в нарастающем темпе. Абверкоманда доктора Херцнера получила задание заранее захватить Яблунковский перевал и не допустить взрыва тоннеля на дороге в Краков. Немецкие диверсанты просочились в горы сразу после получения в штабах приказа о наступлении. Однако, вопреки ожиданиям германской верхушки, позиция Великобритании и Франции осталась незыблемой. Более того, в тот же час, когда Гитлер привел в движение свои войска, Галифаксом и польским послом Рачиньским в Лондоне было подписано соглашение о военной взаимопомощи. Первым отступил Муссолини. Получив известия из Лондона, дуче официально объявил о своем отказе участвовать в войне. Обескураженный фюрер отменил приказ о нападении на Польшу уже в 20 часов 30 минут того же дня. Однако злосчастная абверкоманда в горах «стоп-приказа» уже не получила. Рано утром 26 августа диверсионный отряд выполнил задание – захватил перевал, охрана тоннеля была заперта в железнодорожном пакгаузе. К вечеру, не дождавшись прибытия частей вермахта, Херцнер и его люди были вынуждены уйти в горы. Если бы эта вылазка немецких диверсантов стала широко известной, то Вторая мировая война могла начаться совсем по-другому.

Собственно, утверждения о том, что пакт Молотова – Риббентропа стал спусковым крючком Второй мировой, должны были начинаться на этом эпизоде и на нем же заканчиваться, поскольку никакого изменения позиций главных действующих лиц не произошло. Из Лондона Берлину четко указывалось, что платой за вторжение в Польшу будет война с Великобританией и Францией. Гитлер услышал это предупреждение, отменив свой приказ. Вновь начался замысловатый дипломатический танец с обменом меморандумами, нотами, заявлениями и дипломатическими встречами. Однако решение фюрером было уже принято. В ходе обсуждения плана войны с Польшей в Оберзальцберге еще 22 августа он говорил: «Англия и Франция примут контрмеры, и это следует выдержать. Развертывание войск на Западе начинается». К войне на два фронта Гитлер был готов. Ситуация вернулась на исходные позиции апреля 1939 г., когда германским Генеральным штабом были подготовлены документы по плану «Вайс» («Weiß») – вторжению в Польшу. Потерпела крах как попытка Германии шокировать союзников пактом с СССР, так и попытка британцев и французов напугать Гитлера декларативным союзническим соглашением со Сталиным без обязательств. Трудно сказать, готовы ли были союзники к полноценному военному союзу с Советским Союзом. Ответ, пожалуй, будет отрицательным. Главную роль здесь играла их недооценка военного потенциала СССР. Заключение пакта не было вынужденной мерой и с советской стороны, поскольку непосредственная военная угроза со стороны Третьего рейха в августе – сентябре 1939 г. еще отсутствовала.

Соглашение с Советским Союзом как Германией, так и Великобританией и Францией расценивалось как вспомогательное средство в проводимой ими политике. «Разменная карта», может быть, слишком сильное выражение, но реальное положение дел недалеко отстояло от этой хлесткой фразы. Считалось, что сам факт достижения самых общих договоренностей со Сталиным произведет нужное впечатление и воздействие на другую сторону. В одном случае это было соглашение о невмешательстве (пакт Молотова – Риббентропа), в другом – союзнический договор или хотя бы односторонние гарантии. Практическое воплощение в жизнь военного соглашения с СССР с целью обуздания агрессора всерьез не рассматривалось. Одной группе противоборствующих государств (Италии и Германии) военный союз со Сталиным был просто не нужен, вторая (Великобритания и Франция) не была заинтересована в строго оговоренных обязательствах на военном поприще. Баланс сил в Европе пакт Молотова – Риббентропа не изменил. Военные реалии были таковы, что разгром Польши Третьим рейхом был предопределен. Если бы у союзников был четкий и реалистичный план действий на случай войны, а не только замысловатая система запугивания противника, то польское государство могло сохраниться. Впрочем, если бы детализированный план войны все же присутствовал, то и соглашение с СССР так или иначе состоялось бы.

Ошибкой Великобритании и Франции было нежелание рассматривать ситуацию «от войны». Именно это предопределило развитие событий как за столом переговоров в августе, так и на поле боя в сентябре 1939 г. Советский Союз, напротив, с самого начала отстаивал позицию «от войны», но не был услышан. В итоге Сталин оказался перед выбором условий вступления в мировую войну. Для Москвы пакт Молотова – Риббентропа в военном отношении стал тем же, чем для Лондона был Мюнхенский договор – минимум годичной паузой на подготовку страны к войне. В любом случае рассматривать этот документ как поворотный пункт европейской политики накануне Второй мировой нельзя, поскольку он определял лишь условия и сроки вступления в войну самого СССР. Все прочие события развивались именно так, как их определяли правительства остальных ведущих европейских держав.

Заключая договор с Гитлером, Сталин никак не мог предвидеть, что будущая Большая война пойдет по совсем иному сценарию, чем он предполагал. Советский лидер, например, совсем не ожидал, что в мае 1940 г. случится катастрофа Дюнкерка и Франция, которая в Первую мировую почти четыре года успешно держала Западный фронт, капитулирует перед Гитлером всего через полтора месяца после начала активной фазы боевых действий. Конечно, пакт Молотова – Риббентропа был циничной сделкой с дьяволом ради интересов нашей страны. Однако дальнейший ход событий показал, что эта сделка для нас все-таки была оправданной.

Начало Второй мировой войны

В разгоревшейся 1 сентября 1939 г. Второй мировой войне очень быстро вскрылись те пробелы в планировании, которые обнаружились еще на переговорах в Москве. Осмысленной коалиционной стратегии, четкого плана действий у западных союзников и Польши просто не существовало. Более того, было потрачено время на совершенно бесполезный ультиматум Гитлеру. Война Германии была объявлена Великобританией и Францией только 3 сентября. Импровизированное наступление французской армии в Сааре уже ни на что повлиять не могло. Даже применение авиации было ограниченным. Страх бомбардировок, оказавший негативное влияние на решения Чемберлена в 1938 г., еще присутствовал, поэтому британцы не спешили бросать в бой свои Королевские ВВС – они могли пригодиться им самим для защиты метрополии. Все это сделало коллапс Польши столь стремительным, что Польская кампания вермахта получила впоследствии название «рождение блицкрига». Рецепт успеха был достаточно прост: против Польши были сосредоточены превосходящие силы немецких войск, а на Западном фронте оставлен лишь относительно слабый заслон.

Ни пакт Молотова – Риббентропа, ни даже секретный дополнительный протокол к нему не накладывали на Советский Союз никаких обязательств, касающихся вторжения в Польшу с целью помощи немецким войскам. Сроки вступления войск в районы к востоку от советско-германской демаркационной линии также никак не оговаривались. Секретный дополнительный протокол вообще не содержал никаких уточнений относительно необходимости использовать вооруженные силы. Когда 8 сентября последовало сообщение о выходе танков вермахта к Варшаве, на следующий день командованием Красной армии были подготовлены приказы войскам Белорусского и Киевского военных округов «к исходу 11 сентября 1939 г. скрытно сосредоточить и быть готовым к решительному наступлению с целью молниеносным ударом разгромить противостоящие войска противника». Однако сообщение о захвате польской столицы оказалось преждевременным. В этих условиях ввод войск в «сферу влияния» СССР был отложен.

Советское руководство терпеливо ждало финала драмы. 6 сентября правительство Польши перебралось из Варшавы в Люблин, оттуда 9 сентября оно выехало в Кременец, а 13 сентября – в Залещики, город у границы с Румынией. В ночь на 18 сентября польское правительство покинуло пределы своей страны. Впрочем, с точки зрения принятия советской стороной решения о вводе войск конкретная дата перехода польским правительством границы с Румынией значения не имеет. Части Красной армии получили приказ о наступлении еще 14 сентября. Однако немцы уже продвинулись далеко на восток, вышли к Бресту и Львову. В 4 часа 20 минут утра 15 сентября Военный совет Белорусского фронта издал боевой приказ № 01, в котором говорилось, что «белорусский, украинский и польский народы истекают кровью <…> Армии Белорусского фронта с рассветом 17 сентября 1939 г. переходят в наступление с задачей – содействовать восставшим рабочим и крестьянам Белоруссии и Польши в свержении ига помещиков и капиталистов и не допустить захвата территории Западной Белоруссии Германией. Ближайшая задача фронта – уничтожать и пленить вооруженные силы Польши, действующие восточнее литовской границы и линии Гродно – Кобрин».

17 сентября Красная армия вступила на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии. Ни о каком ударе в спину уже не было речи. Польская армия была разгромлена, и даже без советского вторжения она в лучшем случае продержалась бы неделю. Сопротивления продвигающимся на запад советским танковым бригадам и стрелковым дивизиям практически не оказывалось. После нескольких дней маршей и вялых стычек с деморализованными частями Войска польского Красная армия вошла в соприкосновение с дивизиями вермахта. В Бресте состоялся даже торжественный вывод немецких войск и передача города советским войскам, в котором участвовали подразделения 29-й танковой бригады комбрига С. М. Кривошеина. Под контроль СССР перешла территория площадью 196 тысяч квадратных километров (50,4 % территории Польши) с населением около 13 миллионов человек, практически полностью находящаяся в границах так называемой линии Керзона, рекомендованной Антантой в качестве восточной границы Польши в 1918 г. Территория Виленского края вместе с Вильно была передана Литве согласно «Договору о передаче Литовской Республике города Вильно и Виленской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой», подписанному 10 октября 1939 г. В ноябре 39-го территории Западной Украины и Западной Белоруссии, после организованного при участии советской стороны «народного волеизъявления», были «воссоединены» с Украинской и Белорусской Советскими Социалистическими Республиками.

Реакция Запада на вступление Красной армии в Польшу была достаточно осторожной. Когда польский посол Рачиньский обратился к Галифаксу с вопросом, почему Великобритания не объявит войну Советскому Союзу в соответствии с польско-английским договором, тот ответил: «Что касается советской агрессии, мы свободны в принятии нашего собственного решения и решить, объявить ли войну СССР или нет». В меморандуме для военного кабинета, подготовленном Уинстоном Черчиллем 25 сентября, указывалось: «Хотя русские повинны в грубейшем вероломстве во время недавних переговоров, однако требование маршала Ворошилова, в соответствии с которым русские армии, если бы они были союзниками Польши, должны были бы занять Вильнюс и Львов, было вполне целесообразным военным требованием. Его отвергла Польша, доводы которой, несмотря на всю их естественность, нельзя считать удовлетворительными в свете настоящих событий. В результате Россия заняла, как враг Польши, те же самые позиции, какие она могла бы занять как весьма сомнительный и подозреваемый друг. Разница фактически не так велика, как могло показаться. Русские мобилизовали очень большие силы и показали, что они в состоянии быстро и далеко продвинуться от своих довоенных позиций. Сейчас они граничат с Германией, и последняя совершенно лишена возможности обнажить Восточный фронт. Для наблюдения за ним придется оставить крупную германскую армию. Насколько мне известно, генерал Гамелен определяет ее численность по меньшей мере в 20 дивизий, но их вполне может быть 25, и даже больше. Поэтому Восточный фронт потенциально существует».

Бои на Халхин-Голе

В конце июля – начале августа 1939 г. разгорелся пограничный конфликт между Советским Союзом и Японией в районе озера Хасан в Приморском крае. Основной причиной конфликта была неопределенность линии границы в практически безориентирной пустынно-степной местности на востоке Монголии между Монгольской Народной Республикой и марионеточным государством Маньчжоу-Го, образованном японской военной администрацией на оккупированной территории Маньчжурии. Командование японской Квантунской армии и правительство Маньчжоу-Го считали, что линия границы проходит по реке Халхин-Гол. В свою очередь, монгольское руководство исходило из начертания границы восточнее реки, к востоку от небольшой деревни Номонган. Разночтения приводили к пограничным стычкам, которые начались задолго до 39-го года. Ни та, ни другая сторона не была настроена решить проблему границы дипломатическим путем.

Две захваченные японцами высоты были отбиты войсками Дальневосточного фронта под командованием В. К. Блюхера. Однако по мнению штаба японской армии Советский Союз не сумел показать на Хасане ни тактических новинок, ни искусства в развертывании войск, что подтверждало мнение разведки Квантунской армии о том, что чистки очень неблагоприятно сказались на боеспособности Красной армии. Как следствие, в начале 1939 г. штаб Квантунской армии принял более агрессивные правила применения вооруженной силы, направленные на сокрушение любых попыток СССР проникнуть на маньчжурскую территорию. В итоге в мае 1939-го цепочка пограничных инцидентов переросла в боевые действия с участием частей регулярной армии сторон и советских войск (у Монголии с 1936 г. был договор с СССР о взаимопомощи).

С середины мая на Халхин-Голе развернулись бои с использованием бронетехники, артиллерии и авиации. Правда, численность вовлеченных в боевые действия войск на тот момент не превышала нескольких тысяч человек. Решительного результата ни одной из сторон добиться не удалось, однако японская авиация быстро и уверенно завоевала господство в воздухе. Японские пилоты-истребители обладали опытом в воздушных боях в Китае, и советские летчики в Монголии не могли им противостоять на равных.

Неоднозначные результаты первых боев заставили советское руководство принимать срочные меры. Уже 29 мая из Москвы самолетами в район конфликта отправились лучшие авиаспециалисты и опытные летчики (в том числе 11 Героев Советского Союза) во главе с начальником ВВС Красной армии комкором Я. В. Смушкевичем. Также на Халхин-Гол был направлен Г. К. Жуков. Первоначально он направлялся в качестве наблюдателя, но уже в начале июня занял место командира 57-го особого корпуса. Вскоре корпус был переименован в 1-ю армейскую группу.

В середине июня 1939 г. японское командование спланировало наступательную операцию с целью разгрома советских и монгольских войск. План предусматривал переправу через реку и выход по западному берегу в тыл монголо-советской группировке на восточном берегу Халхин-Гола. Предполагалось, что для реализации этого плана достаточно будет одной усиленной танками и артиллерией дивизии. Общее руководство операцией поручалось генералу Комацубаре.

В течение июня стороны накапливали силы и вели воздушную войну. К началу июля советские ВВС завоевали качественное и количественное превосходство в воздухе, доведя свою авиационную группировку до 280 самолетов, в основном новых типов. Японские ВВС на Халхин-Голе к началу боев насчитывали около 100–110 машин.

Японское наступление началось 1 июля 1939 г. с захвата господствующих высот примерно в 20 километрах к северу от занимаемого советскими и монгольскими войсками плацдарма. 2 июля были захвачены переправа через реку Халхин-Гол и высоты Баин-Цаган на ее западном берегу. Однако переправочные средства японцев не позволили им переправить танки, и последние участвовали только в сковывающих атаках на советско-монгольский плацдарм. Тем не менее наступление в тыл главным силам 57-го корпуса могло привести к самой настоящей катастрофе. Реакция Г. К. Жукова была незамедлительной – высоты Баин-Цаган были атакованы танками. Контрудар готовился в большой спешке, танки и бронеавтомобили вступали в бой с ходу, без предварительной подготовки и поддержки пехоты. Однако обстановка требовала нанести удар по японцам как можно скорее. В итоге из 133 танков и 59 бронемашин, задействованных в контрударе, было потеряно 77 танков и 37 бронемашин. Несмотря на потери, наступление противника застопорилось: японская пехота не успела выйти в тыл советским войскам на восточном берегу Халхин-Гола. Вскоре японцы были вынуждены эвакуировать свой плацдарм под ударами танков и артиллерии.

Потерпев неудачу в обходном маневре, японское командование предприняло несколько попыток выбить советско-монгольские войска с восточного берега Халхин-Гола лобовыми ударами. Теперь ставка была сделана на артиллерию. Также в этот период усилились японские ВВС в районе конфликта, их численность возросла до 150 машин. Особенно сильными были атаки 23–25 июля, когда по советским позициям было выпущено 25 тысяч снарядов. Однако ответный огонь советской артиллерии был даже более интенсивным, и все атаки японской пехоты успеха не имели. Потеряв в боях с конца мая по 25 июля свыше 5 тысяч человек убитыми и ранеными, японские войска перешли к обороне. В свою очередь, советское наступление, предпринятое в начале августа, также успеха не имело. В последующие дни обе стороны накапливали силы и готовились к новым наступательным действиям.

К 20 августа 1939 г. войска 1-й армейской группы насчитывали около 50 тысяч человек, 530 самолетов, 438 танков и 385 бронеавтомобилей. Японские войска на Халхин-Голе на тот момент насчитывали около 30 тысяч человек, объединенных управлением 6-й армии. Поддержку с воздуха им обеспечивало около 200 самолетов. Японское наступление было назначено на 24 августа. На этот раз предполагалось обойти и смять правый фланг советско-монгольских войск и прижать их к болотистой реке Хайластын-Гол, притоку Халхин-Гола.

Однако этим планам не суждено было реализоваться. В 6 часов 15 минут утра 20 августа 1939 г. по позициям японцев был нанесен мощный удар советской артиллерии и авиации, а в 9 часов началась атака пехоты по всему фронту. Замысел советского наступления представлял собой «классические канны» – так в военной науке называют операцию на окружение со сковыванием противника в центре и ударами на флангах по сходящимся направлениям. С этой целью основная масса танков и бронемашин была сосредоточена на флангах, в северной и южной группировках советских войск.

«Изюминкой» подготовленной Жуковым операции была быстрота сосредоточения ударных группировок. И северная, и южная ударные группировки переправились на западный берег Халхин-Гола только в ночь на 19 августа. Тем самым была обеспечена внезапность удара утром 20 августа. До 19 августа на восточном берегу реки находились только хорошо знакомые японцам по июльским боям стрелковые части и монгольская конница.

Советское наступление действительно оказалось абсолютно неожиданным для японцев. Их разведка полагала, что атаками в начале августа наступления советской стороны ограничатся. Японские аналитики также отказывались верить в возможность снабжения крупной группировки войск в столь удаленном районе. Однако командованию 1-й армейской группы удалось решить все проблемы снабжения войск для крупной наступательной операции. Наступление танков и пехоты развивалось стремительно. Уже к вечеру 23 августа окружение японской группировки было завершено. Бои с окруженными японскими частями продолжались до конца августа 1939 г., а к 31 августа их сопротивление было окончательно сломлено.

Перемирие было объявлено 16 сентября 1939 г. Считается, что память о поражении на Халхин-Голе стала одним из факторов, помешавших Японии вступить в войну с Советским Союзом на стороне Третьего рейха в 1941 г. Для СССР этот конфликт был войной ограниченных масштабов, для победы в которой большая страна задействовала немалые ресурсы. На Халхин-Гол направили лучших летчиков, самолеты, большое количество боеприпасов всех типов. Все это позволило добиться впечатляющего успеха. Однако в грядущей Великой Отечественной войне ни одна советская армия на фронте не могла рассчитывать на такое внимание, какое было уделено 1-й армейской группе на Халхин-Голе.

Советско-финская война 1939–1940 гг

В конце 1939 г. начался вооруженный конфликт между Советским Союзом и Финляндией, известный также как «зимняя война». Конфликт возник после провала переговоров об изменении границы двух государств, начатых еще в 1938-м. Москва предлагала Хельсинки обмен территорий на Карельском перешейке на подступах к Ленинграду на обширные пространства Карелии и возмещение стоимости оставляемой финскими гражданами собственности. Финляндию этот территориальный обмен не устраивал, в том числе из-за потери строившихся в 1920–1930 гг. на Карельском перешейке между Финским заливом и Ладожским озером укреплений так называемой линии Маннергейма, предназначенной для сдерживания возможного вторжения со стороны советского соседа. При этом сам фельдмаршал Карл Густав Эмиль Маннергейм отзывался о ней в весьма сдержанных тонах: «Ее образовывали только редкие долговременные пулеметные гнезда да два десятка выстроенных по моему предложению новых дотов, между которыми были проложены траншеи. Эту позицию народ и назвал линией Маннергейма. Ее прочность явилась результатом стойкости и мужества наших солдат, а никак не результатом крепости сооружений».

Переговоры зашли в тупик, и 30 ноября 1939 г. Красная армия вступила на территорию Финляндии. В свою очередь, финские вооруженные силы уже успели отмобилизоваться и были почти полностью готовы к отражению агрессии. Советские войска вели наступление на нескольких направлениях: на Карельском перешейке, в пространстве между Ладожским и Онежским озерами, в Карелии и на Севере. По всему фронту 425 тысячам бойцов Красной армии противостояло 265 тысяч финских военнослужащих. Несмотря на массированное использование бронетехники, штурм линии Маннергейма в декабре потерпел неудачу. Причиной этого стали плохое взаимодействие родов войск Красной армии и неподготовленность бойцов к штурмовым действиям в атаках финских ДОТов – долговременных огневых точек. Многочисленные советские легкие танки с тонкой броней несли большие потери от огня противотанковой артиллерии противника. Вместе с тем танковые атаки финнов и их попытка контрнаступления провалились.

Если на Карельском перешейке Красная армия потерпела неудачу, то в пространстве между Ладожским и Онежским озерами и в Карелии наступление обернулось рядом катастроф. Пользуясь пассивностью командиров частей и недостаточным вниманием к защите тыловых коммуникаций, финны с помощью лыжных отрядов перехватили линии снабжения нескольких советских дивизий и фактически окружили их. Наступившие в январе 1940 г. жестокие морозы усугубили трагедию окруженных и привели к большим потерям. Лейтенант М. И. Лукинов вспоминал: «Мы стали подходить непосредственно к фронту. Первое, что нас поразило, – это неубранные замерзшие трупы наших солдат и офицеров, уже запорошенные снегом. Они лежали там, где их застала смерть, в самых разных позах». Фотографии многочисленных трофеев, доставшихся финским войскам, обошли страницы мировой прессы и нанесли большой урон репутации Красной армии. Впоследствии негативный опыт войны с Финляндией заставил советское военное руководство обратить более серьезное внимание на вопросы боевой подготовки войск и ведения боевых действий в зимних условиях.

Оперативная пауза в период сильных морозов в январе 1940-го была использована советским командованием для накопления сил, разведки укреплений линии Маннергейма и разрушения ее укреплений огнем артиллерии большой мощности. Приведение к молчанию большинства ДОТов, преграждавших дороги в глубь Карельского перешейка, позволило Красной армии 11 февраля начать новое наступление, которое завершилось прорывом линии Маннергейма на выборгском и кексгольмском направлениях. Потеря линии укреплений и истощение резервов заставило правительство Финляндии пойти на переговоры с руководством Советского Союза. 12 марта в Москве был подписан мирный договор, согласно которому боевые действия на советско-финском фронте прекращались на следующий день в ровно в полдень по московскому времени. Доброволец Г. В. Прусаков вспоминал: «По подразделениям, по цепочкам, по личному составу была команда – в 12 часов 13 марта должен быть прекращен огонь. И утром такая канонада была – как с нашей, так и с финской стороны! Лупили как могли. В 12 часов – муха пролети, слышно было бы. Ни одного выстрела. Мертвая тишина. Даже не верится, что так могло быть».

По мирному договору Советскому Союзу отходили территории на Карельском перешейке со вторым по величине городом Финляндии – Выборгом – и ряд островов в Финском заливе. Также СССР получал в аренду на тридцать лет военно-морскую базу в Ханко. 430 тысяч финнов были вынуждены оставить свои дома и переселиться в глубь страны. Когда накануне подписания договора глава финской делегации Юхо Кусти Паасикиви завел речь о компенсации за передаваемую территорию, Молотов, вспомнив, что по Ништадтскому миру 1721 г. Россия заплатила Швеции два миллиона серебряных талеров, ответил: «Пишите письмо Петру Великому. Если он прикажет, то мы заплатим компенсацию».

Безвозвратные потери Красной армии в Советско-финской войне составили почти 127 тысяч человек. Финны потеряли убитыми и пропавшими без вести в пять с половиной раз меньше – около 23 тысяч солдат. Не менее сильным был и удар по престижу Советского Союза на международной арене. Как отмечал известный немецкий военный историк, бывший генерал вермахта Курт фон Типпельскирх, «во всем мире сложилось неблагоприятное мнение относительно боеспособности Красной армии. Несомненно, впоследствии это оказало значительное влияние на решение Гитлера (напасть на Советский Союз. – Прим. авт.)».

Реформирование и перевооружение Красной армии

Первым шагом руководства Советского Союза сразу по окончании войны с Финляндией стало реформирование структуры Красной армии. Размер советских вооруженных сил вырос с полутора миллионов человек в августе 1939 г. до 5 миллионов к июню 41-го. Приграничные дивизии содержались в штате, составлявшем примерно 70 % от численности военного времени, а дивизии в глубине страны – около 30 % от штата военного времени. В танковых войсках от бригад 1930-х гг. перешли к более сбалансированным соединениям – дивизиям, объединявшим в единое целое танки, моторизованную пехоту и артиллерию. Правда, в этом процессе не обошлось без перегибов: весной 41-го из стрелковых дивизий и корпусов изъяли легкие танки поддержки пехоты, тем самым оставив их без штатных танковых частей и породив массу формально механизированных, но неспособных к самостоятельным действиям соединений. 5 мая на выступлении перед выпускниками военных училищ Сталин с гордостью говорил: «Раньше существовало 120 дивизий в Красной армии. Теперь у нас в составе армии 300 дивизий. Из общего числа дивизий третья часть – механизированные дивизии».

Другим важным шагом советского правительства в рамках реформирования армии была модернизация военной промышленности. В 1930-е гг. СССР строил свою оборонную промышленность практически с нуля и крайне нуждался в новых станках, материалах и технологиях. Однако из-за войны с Финляндией Страна Советов оказалась в международной изоляции, и только торгово-экономическое сотрудничество с Германией позволило приобрести крайне необходимые материалы, оборудование и технологии, недоступные в то время на других рынках, в обмен на поставки некоторых видов сырья. Закупленные у немцев оборудование и новейшие образцы вооружения способствовали интенсивному развитию советской военной промышленности. К примеру, самая массовая противотанковая пушка Красной армии, знаменитая «сорокапятка», была усовершенствованным отечественными конструкторами орудием фирмы «Рейнметалл-Борзиг» («Rheinmetall-Borsig» AG). Авиационный двигатель М-17 являлся не чем иным, как лицензионным авиадвигателем BMW VI, 203-миллиметровые снаряды на головы солдат рвущейся к Ленинграду немецкой группы армий «Север» обрушивал тяжелый крейсер («карманный линкор») «Петропавловск» – бывший «Лютцов» («Lützow»), заложенный в 1937 г. на верфи в Бремене и в феврале 1940-го купленный у Третьего рейха. Немецкие станки использовались при производстве новейших советских средних танков Т-34—76.

Приоритетной областью расхода советских бюджетных средств стала авиапромышленность. В 1940 г. ассигнования на ее развитие составили 40 % от всего военного бюджета СССР. Уже к осени советские авиазаводы, перейдя на режим работы военного времени, перескочили «немецкий рубеж» – 25 самолетов в день – и выпускали до 70—100 самолетов в сутки. Аналогичные процессы шли и в других отраслях. 1940 г. стал знаковым в перевооружении танковых войск, вместо танков с противопульной броней и батальонными (серии БТ, Т-26) или полковыми (Т-28) пушками в производство пошли танки с противоснарядным бронированием и пушками дивизионного класса (средний Т-34—76 и тяжелые КВ-1 и КВ-2). Зима 1941-го стала финалом в выпуске артиллерийских систем, доставшихся Советскому Союзу в наследство от Российской империи, – 122- и 152-миллиметровых гаубиц, созданных еще до Первой мировой войны и модернизированных в начале 30-х гг. Их место на конвейерах заняли орудия образца 1938 г. Опыт «зимней войны» с Финляндией заставил советское военное руководство пересмотреть свои взгляды на пистолеты-пулеметы как дорогое оружие сомнительной эффективности. Было восстановлено свернутое в 1939 г. производство 7,62-миллиметровых пистолетов-пулеметов конструкции В. А. Дегтярева, и к июню 1941-го в дивизиях приграничных армий их количество исчислялось уже сотнями штук, тем самым вплотную приближаясь к штату дивизий вермахта – один пистолет-пулемет на вооружении командира отделения пехотинцев. Также на вооружении советских войск состояла самозарядная винтовка СВТ – оружие, не имевшее аналогов в немецкой армии. В то же время в перевооружении Красной армии были и слабые места. К примеру, производство технологически сложных зенитных автоматических пушек калибра 37 миллиметров, являвшихся незаменимым средством борьбы с авиацией противника, промышленность СССР освоила только в 1939–1940 гг.

Напротив, немцы смогли полностью модернизировать артиллерию своей армии в 1920–1930 гг. Формальные ограничения, наложенные Версальским договором, обходились ими весьма бесхитростным образом – орудию присваивался индекс, говорящий о том, что оно разработано в 1918 г. Иногда это приводит к ошибочным утверждениям, что вермахт вооружался орудиями эпохи Первой мировой войны. В действительности основа дивизионной артиллерии немцев – 10,5-сантиметровая легкая полевая гаубица leFH 18 – была разработана на «Рейнметалле» в 1929–1930 гг. и начала службу в 1935 г. Полковое орудие 7,5-сантиметровое leichtes InfanterieGeschutz 18, или, сокращенно, 7,5-см lelG 18, было разработано сразу после войны и пошло в серию в 1927 г. 10-сантиметровая Kannone 18 была разработана в 1926–1930 гг. и поступила в войска в 1933–1934 гг.

Сравнивая возможности техники противоборствующих сторон, всегда нужно помнить, что в 1941 г. Советский Союз вступил в схватку с промышленно развитой европейской державой, обладавшей, ко всему прочему, опытом войны с такими же промышленно развитыми государствами Европы в ходе Первой мировой. В Германии в 1940 г. было 125 тысяч металлорежущих станков, а в СССР – только 58 тысяч, более чем вдвое меньше. Это, безусловно, оказывало влияние на количество выпускаемых на советских заводах артиллерийских орудий.

Выпускавшиеся новые танки Т-34 и КВ имели серьезные механические и конструктивные проблемы. По результатам испытаний «тридцатьчетверки» осенью 1940 г. были сделаны следующие неутешительные выводы: «В представленном на испытания виде танк Т-34 не удовлетворяет современным требованиям к данному классу танков по следующим причинам: а) огневая мощь танка не может быть использована полностью вследствие непригодности приборов наблюдения, дефектов вооружения и оптики, тесноты боевого отделения и неудобства пользования боеукладкой; б) при достаточном запасе мощности двигателя и максимальной скорости динамическая характеристика танка подобрана неудачно, что снижает скоростные показатели и проходимость танка; в) тактическое использование танка в отрыве от ремонтных баз невозможно вследствие ненадежности основных узлов – главного фрикциона и ходовой части».

Проблемами с качеством изготовления смотровых приборов и главным фрикционом недостатки Т-34—76 отнюдь не исчерпывались. Также серьезным недостатком новейших советских танков, как среднего Т-34—76, так и тяжелого КВ, был недостаточный ресурс установленного на них дизельного двигателя В-2. Гарантийный срок в 100 часов для маневренных сражений грядущей Большой войны был явно недостаточен.

Схожие проблемы были и с самолетным парком. Например, в докладной записке начальника 3-го отдела Западного особого военного округа П. Г. Бегмы первому секретарю Центрального комитета Компартии Белоруссии П. К. Пономаренко за пять дней до начала Великой Отечественной войны, 17 июня 1941 г., указывалось: «Истребительные авиационные полки 9-й смешанной авиационной дивизии – 41, 124, 126 и 129-й – для перевооружения получили 240 самолетов Ми Г-1 и Ми Г-3. В процессе освоения летно-техническим составом самолета Ми Г-1, Ми Г-3 по состоянию на 12.6.41 г. произошло 53 летных происшествия. В результате этих происшествий полностью разбиты и ремонту не подлежат 10 самолетов, 5 требуют заводского ремонта и 38 самолетов требуют крупного ремонта в авиационных мастерских. Итого выведено из строя 53 самолета. По различным заводским дефектам самолета и мотора временно непригодно к эксплуатации свыше 100 самолетов. Таким образом, в настоящее время на все полки 9-й смешанной авиадивизии имеется исправных 85–90 самолетов на 206 летчиков, вылетевших на самолетах Ми Г-1 и Ми Г-3».

Неважные пилотажные качества новых истребителей усугублялись недостатками вооружения. В том же докладе отмечалось: «При пристрелке пулеметов БС в апреле – мае месяцах с. г. большинство пулеметов по различным заводским дефектам совершенно не стреляли». У «мига» оставались еще 7,62-миллиметровые пулеметы ШКАС, но и с ними не все было в порядке. Так, в докладе о состоянии 9-й смешанной авиадивизии в качестве серьезного недостатка новой матчасти отмечалось: «Установки пулеметов ШКАС заводом № 1 не отлажены, в результате пулеметы не стреляют или дают сплошные задержки».

Предвоенные оценки были вскоре подтверждены в воздушных боях с самолетами Люфтваффе. В отчете штаба ВВС Западного фронта за 1941 г. прямо указывалось, что стрелковое вооружение новых истребителей давало большое количество отказов. В отношении истребителей конструкции Микояна отмечалось: «На самолетах Ми Г-3 на первых сериях были плохо подогнаны головки питания к пулеметам ШКАС, рукава питания к головкам и не отработана синхронная передача». Вкупе с проблемами с 12,7-миллиметровым пулеметом БС неотработанная подача на 7,62-миллиметровых ШКАС делала «миг» «голубем мира». Читая сухие формулировки «совершенно не стреляли», «дают сплошные задержки» или «трудно и не без риска для жизни», остается только позавидовать мужеству летчиков, воевавших на этой технике.

Одним из масштабных мероприятий военного строительства в СССР в 1941 г. стали бетонные взлетно-посадочные полосы. В докладе наркома обороны С. К. Тимошенко в СНК Союза СССР, ЦК ВКП (б) и Комитет обороны при СНК Союза СССР было сказано следующее: «На Западе в период весенней и осенней распутицы можно производить полеты не более чем на 61 аэродроме; в Киевском и Западном особых военных округах – только на 16 аэродромах, что совершенно недостаточно». Действительно, советские ВВС активно развивались, и им нужно было время на боевую учебу. Раскисание аэродромов в распутицу было серьезным сдерживающим фактором. Соответственно, в докладе Тимошенко предлагалось: «Чтобы обеспечить круглогодичную работу авиации, хотя бы из расчета одного полка на авиадивизию, требуется построить на 70 аэродромах бетонные и грунто-асфальтовые взлетно-посадочные полосы». После некоторого обсуждения количество аэродромов, подлежащих оборудованию бетонными взлетно-посадочными полосами (ВПП), было существенно расширено. В итоге к июню 1941 г. работы велись: в Приб ОВО – на 23 аэродромах; в Зап ОВО – на 62 аэродромах; в КОВО – на 63 аэродромах. К сожалению, это оказалось благое намерение, которым была вымощена дорога в ад. К началу войны ВПП построить не успели, а аэродромы оказались перекопаны и загромождены строительной техникой. Фактически строительство бетонных ВПП, развернутое весной 1941 г., к 22 июня было в самом разгаре и существенно сузило аэродромный маневр авиасоединений приграничных округов.

Однако самым амбициозным предвоенным проектом стали не бетонные ВПП на аэродромах и даже не перевооружение армии на новейшие танки Т-34 и КВ. Им стало строительство укреплений на новой границе, получивших неофициальное наименование – линия Молотова. Укрепленные районы, УРы, на новой границе начали строиться в 1940 г. Рекогносцировка границы на предмет строительства УРов началась под руководством лучших советских инженеров-фортификаторов, в том числе легендарного генерала Д. М. Карбышева, уже осенью 1939 г.

На линии Молотова укрепрайоны по фронту достигали 100–120 километров и состояли из трех-восьми узлов обороны. Каждый узел обороны состоял из трех-пяти опорных пунктов. Узел обороны укрепрайона удерживал отдельный пулеметно-артиллерийский батальон. Линия Молотова должна была стать созданной по последнему слову тогдашней фортификационной техники системой линии обороны, надежной опорой приграничных войск Красной армии. ДОТы на линии Молотова были защищены стенами толщиной 1,5–1,8 метра, а толщина перекрытий – до 2,5 метра. Если лишь небольшая часть сооружений линии Сталина на старой границе были артиллерийскими, то на линии Молотова орудиями калибра 45 и 76,2 миллиметра предполагалось оснастить почти половину сооружений. Артиллерийское вооружение имелось не только в большем количестве, но и в лучшем качестве. Высокую оценку немцев впоследствии получили шаровые установки 76,2-миллиметровых капонирных орудий Л-17, эффективно защищавшие гарнизоны артиллерийских ДОТов от огнеметов. Кроме того, УРы линии Молотова помимо 45- и 76,2-миллиметровых орудий, установленных в ДОТах, имели и собственные артиллерийские части с гаубичной артиллерией. Хотя по плану Брестский УР не должен был быть самым сильным, фактически в июне 1941 г. он был лидером по числу построенных сооружений. Однако не все построенные ДОТы были обсыпаны и замаскированы. Отсутствие земляной обсыпки не только маскировало бетонные коробки, но и закрывало трубы подходивших к ним кабелей. Впоследствии трубы коммуникаций стали ахиллесовой пятой многих ДОТов, позволявших немцам подрывать их или вводить внутрь сооружений огнеметы.

Укрепленные районы на новой границе могли сыграть важную роль в начальный период войны при выполнении двух условий: во-первых, они должны были быть достроены, а во-вторых, УРы должны были быть заняты войсками, а не только гарнизонами сооружений. Однако хотя УРы ЗапОВО были в достаточно высокой степени готовности, число построенных и боеготовых сооружений было невелико. Также не все из построенных ДОС успели вооружить. В сравнении с другими участками линии Молотова УРы на территории КОВО были в наибольшей готовности как по числу боеспособных сооружений, так и по общему проценту готовности. Большинство УРов КОВО оказалось в полосе немецкого наступления и оказало определенное влияние на развитие событий в первые дни Великой Отечественной войны.

План «Барбаросса»

После подписания пакта Молотова – Риббентропа в обеих странах произошли значительные изменения в области пропаганды. В СССР яростная антифашистская риторика сменилась на общую антибуржуазную. Хотя отношение к Гитлеру простых людей не стало лучше, вместе с тем договор многими советскими гражданами был воспринят как гарантия неприкосновенности советских границ. В ходу были такие фразы: «Войны не может быть, ведь с немцами же заключили договор о ненападении!»; «Мы же торгуем с Германией и доставляем ей хлеб, нефть, уголь. Какая может быть война?»; «Молотов недаром ездил к Гитлеру. Они договорились о мире!» Немцы так же стали рассматривать СССР как ключевого партнера. Вольфганг Морелль вспоминал: «Россия была для нас закрытой страной. Я слушал немецкий голос из Москвы по радио, но это было не интересно – сплошная пропаганда. В 1939 г., когда был заключен договор, произошел поворот в отношениях наших стран. Мы видели советские войска, солдат, офицеров, танки, и это было очень интересно. Некоторые мои товарищи по школе начали учить русский язык. Они говорили, что в будущем между нашими странами будут тесные экономические отношения и надо уметь говорить по-русски».

Разумеется, обыватели не имели информации ни о масштабных реформах в армии СССР, ни о начавшейся в Генеральном штабе вермахта разработке планов операции против СССР. Термин «блицкриг» (молниеносная война), как правило, ассоциируется с лязгом гусениц танков, воем пикирующих бомбардировщиков Junkers Ju 87 «Stuka» и несущимися по пыльным дорогам мотоциклистами. Однако это были лишь новейшие инструменты для решения вечной задачи скорейшего завершения военных действий. Немцы не имели возможности вести длительную войну на истощение и потому постоянно искали возможность быстрого сокрушения своих противников. В Третьем рейхе эта идея выкристаллизовалась в концепцию уничтожения армии противника быстрее, чем жертва агрессии сможет поставить под ружье всех, кто способен держать в руках оружие. В сентябре 1939 г. Польское государство перестало существовать, несмотря на то что в нем оставалось еще более миллиона человек призывного возраста. В 1940 г. во Франции также не были исчерпаны людские резервы к моменту подписания перемирия. Однако вся Французская кампания вермахта заняла всего 44 дня (с 10 мая по 22 июня), а Польская – лишь 36 суток (с 1 сентября по 5 октября, когда прекратили сопротивление последние регулярные части польской армии). Обе страны не смогли создать новых дивизий взамен разгромленных у границ. Те, кто мог бы сражаться в их составе, позднее стали бойцами французского Сопротивления (Resistance) и гибли под гусеницами немецких танков в огне Варшавского восстания 1944 г.

Основной проблемой планирования была абсолютно непригодная для ведения боевых действий область Припятских болот в центре советско-германской границы. Эта область разделяла немецкие группировки севернее и южнее болот, лишая их возможности взаимодействия между собой. Поэтому предполагалось севернее Припятских болот осуществить окружение группировки Красной армии 3-й танковой группой Германа Гота, наступавшей из Сувалкского выступа на границе между Белоруссией и Прибалтикой и 2-й танковой группой Гейнца Гудериана из района Бреста. Южнее Припятских болот «клещи» состояли из танковых соединений 1-й танковой группы Эвальда фон Клейста и пехотных дивизий 11-й армии Ойгена Шоберта. В Прибалтике самостоятельную задачу получала 4-я танковая группа Эриха Гепнера. Конечной целью операции «Барбаросса» было создание заградительного барьера по общей линии Архангельск – Астрахань.

Серьезно затрудняло планирование операции против Советского Союза отсутствие разведывательных данных. Как отмечал известный немецкий военный историк, бывший генерал Люфтваффе Вальтер Швабедиссен, «возможность сбора информации в России сильно ограничивалась тем, что страна полностью отгородилась от остального мира. Ситуация осложнялась еще и беспомощностью немецкой разведки, до 1935 г. находившейся в стадии становления и до 1938 г. не предпринимавшей особых шагов против России. После заключения советско-германского договора о дружбе 1939 г. по указанию Гитлера Верховное командование Вооруженных сил Германии издало декрет, категорически запрещавший сбор разведданных о Советском Союзе <…> Деятельность разведки возобновилась только в середине 1940 г., когда уже было потеряно много драгоценного времени».

Для сбора информации немцам пришлось положиться на «Команду Ровеля» («Kommando Rowehl») – секретное подразделение Люфтваффе, вооруженное дальними разведчиками Ю-86. Свое название оно получило по имени своего командира, полковника Теодора Ровеля, и с января 1941 г. занималось фотографированием территории Советского Союза. При отсутствии у СССР сплошного поля обзора воздушного пространства радиолокаторами полеты на высотах свыше 10 тысяч метров были относительно безопасными. Однако далеко не все из них проходили гладко. Так, 15 апреля Ю-86 Р, вылетевший для фотографирования в район Житомира, из-за неисправности двигателя был вынужден снизиться и тем самым раскрыть себя. В районе Ровно его сбил советский истребитель. На допросах пилоты совершившего вынужденную посадку «Юнкерса» упорно твердили, что заблудились во время тренировочного полета вокруг Кракова и потеряли ориентировку. От летчиков, сбитых в паре сотен километров от границы, это звучало не очень убедительно. К тому же в обломках их самолета нашли карту приграничных областей Советского Союза.

С середины апреля до середин июня 1941 г. полеты «Команды Ровеля» осуществлялись с завидной систематичностью – по три вылета в день. Главной задачей самолетов-разведчиков было обновление информации, собранной в аналогичных полетах весной 1940 г. В июне 41-го «Юнкерсы», «Хейнкели» и «Дорнье» каждый день фотографировали районы расположения войск Красной армии. Если в течение мая и первых десяти дней июня был зафиксирован 91 пролет самолетов-нарушителей, то с 10 по 19 июня их было уже 86. И это при том, что фиксировались далеко не все пролеты и помимо высотных самолетов-разведчиков советско-германская граница постоянно нарушалась обычными самолетами-разведчиками, которые занимались фотосъемкой пограничных укреплений.

За несколько дней до немецкого вторжения над полуостровом Рыбачий зенитным огнем был поражен двухмоторный «Юнкерс» Ju 88, погиб его бортинженер унтер-офицер Йозеф Хаузенблас. Вероятно, это была первая потеря летного состава Люфтваффе в еще не начавшейся войне с Советским Союзом. 19 июня старший лейтенант В. Воловиков из 72-го сводного авиаполка авиации Северного флота на своем истребителе-биплане И-153 «Чайка» попытался атаковать неопознанные «двухмоторые самолеты». В ответ его атаковали четыре истребителя «Мессершмитт» Bf.109 из группы прикрытия, после чего советский летчик предпочел скрыться от преследования в облаках.

Результаты кропотливой работы «Команды Ровеля» позволили немецкому командованию спланировать гигантскую по своим масштабам операцию по разгрому ВВС приграничных округов на аэродромах.

Советский Союз отнюдь не считался сильным противником в тот момент, когда Гитлер принял решение о походе на Восток. Вскоре после окончания кампании на Западе в 1940 г. упоенный успехом Гитлер сказал начальнику штаба Верховного командования Вооруженных сил Германии: «Мы сейчас показали, на что мы способны. Поверьте мне, Кейтель, кампания против России будет детской игрой в сравнении с этим». После краха Франции летом 1940 г. Гитлер оценил силу, способную, по его мнению, уничтожить Россию – от 80 до 100 германских дивизий: «Это будет детская работа по сравнению с победой над Францией». Тогда перспектива ведения войны сразу на два фронта не беспокоила Гитлера: «Славяне в любом случае недочеловеки, не способные оказать сопротивление высшей расе. Большевизм сделал их лишь слабее». 5 декабря 1940 г. фюрер сказал Браухичу и Гальдеру: «Их армия не имеет вождей. Германским вооруженным силам потребуется не более четырех-пяти месяцев, чтобы сокрушить Советский Союз».

Цели и задачи войны против СССР были сформулированы фюрером 31 июля 1940 г. на совещании в Бергхофе: «Мы не будем нападать на Англию, а разобьем те иллюзии, которые дают Англии волю к сопротивлению. Тогда можно надеяться на изменение ее позиции <…> Подводная и воздушная война может решить исход войны, но это продлится год-два. Надежда Англии – Россия и Америка. Если рухнут надежды на Россию, Америка также отпадет от Англии, так как разгром России будет иметь следствием невероятное усиление Японии в Восточной Азии». Таким образом, германское руководство искало в сокрушении СССР выход из стратегического тупика. Германия не имела возможности решить судьбу войны вторжением на Британские острова. Непрямое воздействие виделось Гитлеру в уничтожении надежд Великобритании на победу над Германией даже в отдаленной перспективе. Одновременно сокрушение последнего потенциального противника на европейском континенте позволяло немцам перевести военную промышленность на производство вооружений для морского флота и авиации.

Примерно в том же духе 2 февраля 1941 г. Гитлер высказался в разговоре с командующим группой армий «Центр» Федором фон Боком. В своем дневнике генерал-фельдмаршал записал слова фюрера следующим образом: «Стоящие у власти в Англии джентльмены далеко не глупы и не могут не понимать, что попытка затянуть войну потеряет для них всякий смысл, как только Россия будет повержена». Таким образом, перед нами не вырванное из контекста высказывание, а осмысленная идея, регулярно звучавшая на совещаниях руководства Третьего рейха.

После принятия летом 1940 г. политического решения о нападении на Советский Союз военное руководство немецких вооруженных сил начало вести разработку военных планов разгрома советских вооруженных сил. Наконец, 21 декабря 1940 г. окончательный вариант плана, вошедший в историю как Директива № 21, был утвержден фюрером. Гитлер дал ей название «Барбаросса» (Weisung Nr. 21. Fall Barbarossa) – в честь короля Германии и императора Священной Римской империи Фридриха I Гогенштауфена (1122–1190), прозванного Барбароссой из-за своей рыжеватой бороды. Этот германский правитель был одним из вождей Третьего крестового похода в Святую землю, во время которого в полном боевом снаряжении упал с коня в реку и захлебнулся. Выбирая имя столь «невезучего» исторического персонажа в качестве названия плана агрессии против СССР, фюрер уверял своих генералов: «Когда «Барбаросса» начнется, мир в безмолвии затаит дыхание!»

Последним, кто работал над планом «Восточного похода», был заместитель начальника немецкого Генерального штаба генерал-лейтенант Фридрих Паулюс – будущий командующий погибшей под Сталинградом 6-й полевой армии. Ключевой задачей вермахта по плану «Барбаросса» стало уничтожение Красной армии: «Основные силы русских сухопутных войск, находящиеся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено». Направлением главного удара было выбрано московское. В Директиве № 21 было сказано: «Театр военных действий разделяется Припятскими болотами на северную и южную части. Направление главного удара должно быть подготовлено севернее Припятских болот. Здесь следует сосредоточить две группы армий. Южная из этих групп, являющаяся центром общего фронта, имеет задачу наступать особо сильными танковыми и моторизованными соединениями из района Варшавы и севернее ее и раздробить силы противника в Белоруссии». Завершалась Директива № 21 словами Гитлера: «Я ожидаю от господ главнокомандующих устных докладов об их дальнейших намерениях». То есть командующим группами армий сформулировали их задачи в общем виде и предлагали им разработать свои детализированные предложения по ведению операций.

В течение января 1941 г. немецкими стратегами был проведен ряд штабных игр на картах и сформулированы идеи, на которых должны были базироваться действия вермахта на каждом из операционных направлений. Итог всей этой работе был подведен на совещании, состоявшемся в Берлине 31 января. На этом совещании генерал-фельдмаршал Вальтер фон Браухич сообщил командующим группами армий, что план операции «Барбаросса» базируется на предположении, что Красная армия даст сражение к западу от линии Западной Двины и Днепра. Относительно этого замечания Федор фон Бок скептически записал в своем дневнике: «Когда я спросил Гальдера, есть ли у него точная информация относительного того, что русские будут удерживать территорию перед упомянутыми реками, он немного подумал и произнес: «Такое вполне может быть». По итогам совещания на свет появился документ, озаглавленный «Директива по стратегическому сосредоточению и развертыванию войск (операция «Барбаросса»)».

Главным инструментом, предназначенным для достижения целей, поставленных планом «Барбаросса», должны были стать танковые группы. На тот момент они были вершиной развития организации танковых войск не только в Германии, но и во всем мире. Танки стали одним из главных действующих лиц на поле боя Второй мировой войны. Однако характер их использования по сравнению с периодом Первой мировой существенно изменился. Характерные для 1916–1918 гг. атаки танков совместно с пехотой остались в тактическом арсенале, но были лишь одним из способов применения бронетехники. Большим шагом вперед стало создание самостоятельных механизированных соединений – танковых и моторизованных дивизий. Немцы длительное время опережали своих противников в создании и применении этого средства борьбы.

Для достижения целей «Барбароссы» были созданы четыре танковые группы, которые возглавили генерал-полковники Эвальд фон Клейст, Гейнц Гудериан, Герман Гот и Эрих Гепнер. Выделенные для нападения на Советский Союз войска были разделены на три группы армий: «Север» (Heeresgruppe Nord), «Центр» (Heeresgruppe Mitte) и «Юг» (Heeresgruppe Süd). Группа армий «Север» во главе с генерал-фельдмаршалом Вильгельмом Риттером фон Леебом должна была наступать на Ленинград, «Центр» во главе с генерал-фельдмаршалом Федором фон Боком – на Москву и «Юг» во главе с генерал-фельдмаршалом Гердом фон Рундштедтом – на Киев и Донбасс. В составе групп армий «Юг» и «Север» было по одной танковой группе, в группе армий «Центр» на ключевом, московском, направлении – две (Гудериана и Гота).

Зимой 1940/41 г. штаб танковой группы Германа Гота вместе с другими штабами танковых групп прибыл на Восток. Это была лишь группа офицеров со средствами связи. Штаб занялся разведкой и планированием предстоящей агрессии. Наиболее настораживающие разведку противника инструменты современной войны – танки – должны были прибыть непосредственно перед наступлением. В целях маскировки предназначенные для участия в «Барбароссе» войска вермахта были разбиты на шесть эшелонов. В первых четырех к советско-германской границе перебрасывались только пехотные дивизии. Крупные массы пехоты без бронетехники выглядели как заслон на Востоке для прикрытия готовящегося вторжения на Британские острова. Командир взвода 2-го пехотного полка 11-й пехотной дивизии Готфрид Эверт вспоминал: «Ходили тысячи слухов. По одной из версий, Советский Союз должен нам был дать проход через Кавказ в Персию и оттуда в Африку. То, что мы нападем на Россию, никому и в голову не приходило».

Помимо танковых групп важнейшим инструментом решения поставленных в «Барбароссе» задач должна была стать авиация. Люфтваффе были одним из главных инструментов германского «блицкрига». Хотя изначально ВВС Третьего рейха не нацеливались на плотное взаимодействие с сухопутными войсками, к 1941 г. именно это стало их коньком. Опыт гражданской войны в Испании показал действенность воздушной поддержки атак на земле. Для эффективной реализации этой стратегии требовалось расчистить небо на направлениях главных ударов. Одним из методов борьбы с авиацией противника было ее уничтожение на аэродромах. Испания в этом отношении дала немцам бесценный опыт и стала своего рода полигоном для отработки тактики и стратегии такой борьбы. К примеру, в 1936–1937 гг. на Северном фронте, где активно действовал немецкий «Легион Кондор» (Legion Condor), из 62 потерянных республиканцами истребителей И-15 и И-16 около трети было уничтожено на аэродромах бомбардировкой противника.

«Но разведка доложила точно!»

В апреле 1941 г. эшелоны с солдатами вермахта уже непрерывно шли на Восток. Гитлер спешил с началом войны против Советского Союза и в близком кругу прямо говорил: «Русские вооруженные силы – это глиняный колосс без головы <…> Россию в любом случае необходимо разгромить, и лучше это сделать сейчас, когда русская армия лишена руководителей и плохо подготовлена». Интересно, что этот тезис лидера Третьего рейха был почти дословно повторен в записке военного атташе СССР в Германии генерал-майора В. И. Тупикова: «Немцы, несомненно, в курсе слабых сторон подготовленности Красной армии <…> и какими темпами идет перестройка в армии <…> А эти данные весьма весомые для выбора сроков ведения с нами войны». Это пространное аналитическое донесение, важность которого мы можем оценить только сегодня, было отправлено Тупиковым в Москву 25 апреля 1941 г. В заключение своего сообщения он делал следующие выводы: «1. В германских планах сейчас ведущейся войны СССР фигурирует как очередной противник; 2. Сроки начала столкновения – возможно, более короткие и, безусловно, в пределах текущего года». Однако точной даты начала немецкой агрессии Тупиков назвать не смог и содержание его докладной не было должным образом оценено советским руководством.

До недавнего времени было широко распространено заблуждение о том, что немецкие планы попадали на стол Сталина едва ли не сразу после их подписания. В действительности же ни о каких добытых разведкой немецких планах речи не было. Это относится как к плану операции «Барбаросса», так и к немецким планам 1942–1943 гг. Хотя с осени 1940 г. разведывательные отделы приграничных округов регулярно сообщали о сосредоточении войск вермахта на советско-германской границе. Однако даты нападения на СССР разведчиками назывались самые разные. Сначала войну с Гитлером они «обещали» в марте – апреле 1941 г., затем – летом того же года, но лишь после того, как капитулирует Лондон. Легендарный советский разведчик Рихард Зорге 28 декабря 1940 г., когда план «Барбаросса» был уже подписан фюрером, сообщал в Центр о том, что 80 немецких дивизий находятся в Польше «с целью воздействия на политику СССР». 19 мая 1941 г. Зорге сообщал о возможном начале войны «в конце мая», 1 июня срок немецкого вторжения был «перенесен» им на 15 июня. Донесения разведки, которым Сталину оставалось только поверить, – это не более чем миф. Однозначные сведения о планах немцев у советского лидера, к сожалению, отсутствовали.

Главным недостатком в работе советской разведки накануне войны, причем как военной, осуществлявшейся Разведывательным управлением Генерального штаба Красной армии, так и разведки по линии государственной безопасности, была слабая аналитическая обработка поступавших от резидентур в Центр донесений. В результате действительно важные сообщения терялись в массе второстепенной информации. Записка генерал-майора Тупикова в этом отношении выбивалась из общей массы, поскольку содержала не просто хаотичный набор сведений, но и анализ ситуации. Если бы все поступавшие данные анализировались на подобном уровне, то немецкие планы советской разведкой, несомненно, были бы раскрыты раньше. Ситуация серьезно усложнялась еще и тем, что точную дату начала войны с Советским Союзом знал лишь один человек на планете – Адольф Гитлер. Более того, было не ясно, состоится ли вообще нападение Германии на СССР. Конечно, в своем бестселлере – программном произведении «Моя борьба» («Mein Kampf») – фюрер говорил о расширении жизненного пространства немецкого народа за счет территорий на Востоке. Однако все же это были долгосрочные планы, а в 1941 г. варианты действий Третьего рейха в первую очередь определяла текущая военно-политическая обстановка в мире.

Последний мирный месяц

В 1941 г. вермахт находился на пике своего могущества и уровня боевой подготовки, а его дивизии практически полностью укомплектованы по штатам военного времени. Летом 40-го года после разгрома Франции немецкая армия не была демобилизована. Почти год войска интенсивно тренировались и осмысливали опыт «блицкригов» – молниеносных войн – 1939–1940 гг. Напротив, Красная армия весной 1941-го была армией мирного времени. Это означало, что значительная часть войск оставалась во внутренних округах в глубине страны и содержалась в сокращенных штатах. На границе располагались только так называемые армии прикрытия, задача которых была ограниченной – «прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развертывание». Отразить удар главных сил врага они были не в состоянии. Фактически к немецкому вторжению реорганизация Красной армии была в самом разгаре: строились укрепленные районы и аэродромы, формировались новые авиаполки и механизированные корпуса. Руководство СССР полагало, что время до начала войны с Германией еще есть.

Для того чтобы создать группировку, способную наступать или хотя бы эффективно обороняться на границе, советским вооруженным силам нужно было две-три недели интенсивных перевозок войск. Ожидалось, что войне будет предшествовать период обострения на политическом фронте, выдвижение немцами каких-либо требований или ультиматумов. По крайней мере, именно так Гитлер ранее поступил с Чехословакией и Польшей. Политические демарши дали бы Советскому Союзу те самые недели на мобилизацию и переброску войск из глубины страны в военные округа на границе – Прибалтийский, Западный и Киевский. Без твердой уверенности в агрессивных намерениях немцев было опасно давать старт мобилизации и начинать перегруппировку крупных масс войск из глубины страны к границам. Гитлером это могло быть воспринято как угроза и вызвало бы ответные меры с постепенным сползанием ситуации к войне с Третьим рейхом. К сожалению, вплоть до середины июня противоречивые данные разведки не вселяли в советских руководителей твердой уверенности, достаточной для принятия решения о мобилизации, а Германия не предъявляла никаких ультиматумов или требований. С подачи рейхсминистра пропаганды Йозефа Геббельса против Советского Союза была использована не знающая прецедентов в истории мировой дипломатии тактика – абсолютное молчание.

В первой половине июня ситуация становилась все более угрожающей – началось выдвижения пятого эшелона войск вермахта для участия в операции «Барбаросса», состоявшего из танковых и моторизованных дивизий. Развитая дорожная сеть Европы позволила немцам вначале сосредоточить группировку войск, объяснимую с точки зрения прикрытия с тыла высадки в Великобритании, а затем быстрыми темпами создать из нее ударные группировки сил вторжения. В свою очередь, советские разведчики продолжали называть разные сроки вторжения немцев на территорию СССР. В условиях этой неопределенности советское руководство пошло на отчаянный шаг. За восемь дней до начала войны – 13 июня 1941 г. – в газете «Известия» было опубликовано сообщение Телеграфного агентства Советского Союза, начинавшееся легендарной фразой: «ТАСС уполномочен заявить…» В нем были такие строки: «В английской и вообще иностранной прессе стали муссироваться слухи о «близости войны между СССР и Германией». Выдвинув тезис, далее его опровергли: «По мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы <…> слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными». Жители Советского Союза терялись в догадках, что означает это странное сообщение, но предназначалось оно не для них. Таким способом, намеками и полунамеками, Сталин приглашал Гитлера сесть за стол переговоров. Однако ответом на сообщение ТАСС было прежнее гробовое молчание немцев по дипломатическим каналам.

Реакция Сталина последовала незамедлительно – войска внутренних округов с Северного Кавказа, Поволжья, Орловского военного округа, а также так называемые «глубинные» стрелковые корпуса особых (приграничных) округов, находившиеся в нескольких сотнях километров от государственной границы, получили приказы на выдвижение к западной границе. Ключевое решение руководством СССР было принято, а «красная кнопка» – нажата. Через три дня после сообщения ТАСС Рихард Зорге из Токио докладывал в Центр, что «война задерживается до конца июня». В Кремле появилась надежда, что войска успеют подойти к границе вовремя. Но было уже слишком поздно. На самом деле до немецкого вторжения оставалось меньше недели. Собрать группировку войск, способную достойно встретить противника, советское командование не успело. «Глубинные» корпуса находились на марше в 100–150 километрах от границы и не могли помочь своим товарищам, встретившим первый удар противника. К 22 июня Красная армия оказалась разорвана на три эшелона, разделенных сотнями километров, которые были разбросаны на пространстве от западной границы СССР до Западной Двины и Днепра. При этом в первом эшелоне находилось меньше половины войск, большая часть подразделений оставалась еще в глубине страны или двигалась к границе. Напротив, немецкая группировка собралась у советских границ плотной массой – около 80 % войск вермахта находилось в первом эшелоне сил вторжения.