Читать онлайн Позитивные изменения. Том 4, №1 (2024). Positive changes. Volume 4, Issue 1 (2024) бесплатно

Симфония трех тысяч голосов. Интервью с Сумитой Гхош, основательницей социального предприятия rangSutra

Наталья Гладких

DOI 10.55140/2782-5817-2024-4-1-4-9

«Люди импакта» – так называется рубрика, в которой мы публикуем вдохновляющие истории о людях, которые смогли достичь значимых изменений в жизни сообществ, регионов и даже стран. В этом выпуске мы хотим познакомить вас с Сумитой Гхош – женщиной-предпринимателем из Индии, чей социальный бизнес объединяет ремесленников-инвесторов и сотрудничает с крупнейшими мировыми корпорациями. За свою деятельность Сумита отмечена высшей наградой, вручаемой президентом Индии за вклад в работу над расширением прав и возможностей женщин.

Сумита Гхош

Наталья Гладких

К. психол. н., ведущий эксперт Института социально-экономического проектирования НИУ ВШЭ

Среди областей социального воздействия индийского социального предприятия rangSutra – целый букет из ЦУРов. Обеспечение рабочих мест, развитие сельских территорий, решение проблемы неравенства, развитие женского предпринимательства, снижение бедности, возрождение и сохранение национальных ремесел, снижение экологического следа…

Чем больше узнаешь об этом проекте, объединившем более 3000 ремесленников из разных регионов Индии, тем больше удивляешься тому, насколько деятельность rangSutra противоречит многим устоявшимся «правилам». Разве могут три тысячи ремесленников, живущих на разных территориях, работать вместе, обеспечивая при этом промышленные объемы и неизменное качество продукции? Разве можно при значительном количестве ручного труда удовлетворять потребности таких крупных корпораций, как IKEA? Разве могут ремесленники одержать победу в неравной борьбе с массовым рынком? И возможно ли, чтобы такое предприятие было создано и управлялось всего лишь одной талантливой женщиной?

Именно с ней, Сумитой Гхош, основательницей проекта rangSutra, мы попробовали описать этот «секретный механизм», который позволяет уже почти два десятилетия обеспечивать ремесленников из разных регионов Индии работой и возможностью профессиональной самореализации.

Расскажите, с чего начался проект rangSutra?

Идея создания rangSutra пришла ко мне во время творческого отпуска в 2002 году. В то время я занималась изучением того, какие виды организаций необходимы в XXI веке для решения проблем неравенства и несправедливости. И я подумала, как было бы здорово, если бы появился проект, который сможет преодолеть разрыв между маргинализированными сельскими общинами и процветающей городской Индией, традициями и современностью. На это меня вдохновил AMUL – Индийский молочный кооператив, который объединяет фермеров по всей стране, чтобы продавать молоко и молочные продукты по всей стране и за рубежом.

В 2006 году мы зарегистрировали компанию rangSutra Crafts India и начали работу. Наша цель – обеспечить постоянной работой и стабильными средствами к существованию сельские ремесленные сообщества. Мы опираемся на навыки, которыми уже обладают ремесленники и их команды, и обучаем их работе с оборудованием и технологиями, которые необходимы для управления предприятием XXI века – таким, которое одинаково заботится как о людях и планете, так и о финансовом благополучии и прибыли.

RangSutra строит мост, связывающий ремесленников и их изделия с рынком товаров ручной работы – как индийским, так и международным.

Главные акционеры rangSutra – сами сельские ремесленники. Не самое очевидное решение. Как вы пришли к такой модели управления?

Нам нужны были деньги на запуск, но благотворительные фонды не хотели финансировать нас, поскольку мы не были благотворительной организацией, а банки не хотели давать нам кредит, потому что у нас не было опыта ведения бизнеса и возможности предоставить залог. И тогда Уильям Бисселл из Fabindia (индийская сеть магазинов одежды, предметов домашнего декора, мебели, тканей и изделий ручной работы – прим. ред.) предложил ремесленникам внести свой капитал, пусть и небольшой. Без лишних слов 1000 ремесленников, 800 из которых – женщины, входящие в сообщество организаций в сфере решения проблемы бедности URMUL Trust, вложили свое доверие, талант и по 1000 рупий в наш проект. Так и появилась rangSutra – социальное пред приятие, принадлежащее общине и занимающееся производством и продажей этично произведенной одежды и мебели для дома ручной работы.

Позже в rangSutra инвестировали Aavishkaar (индийская компания-лидер в области робототехники и инженерного и технологического образования – прим. ред.) и, собственно, сама Fabindia. Также мы руководили правительственным проектом по сохранению ручного ткачества, а еще получали поддержку от Программы развития ООН и Всемирного банка на открытие ремесленных и ткацких кластеров в других штатах – Уттар-Прадеш и Кашмир. В последнее время мы сотрудничаем с департаментами КСО крупных индийских корпораций.

Кто сегодня может стать акционером rangSutra, и что эта возможность значит для самих ремесленников?

Отдельные ремесленники не могут стать акционерами: для этого они должны входить в коллектив мастеров, который работает в этом секторе и хочет сотрудничать с rangSutra. При этом важно отметить, что в совете директоров есть их представители, и они участвуют в принятии важнейших решений компании.

Оглядываясь назад, я могу с уверенностью сказать, что приглашение ремесленников стать акционерами было правильным решением. Это привило им чувство самостоятельности, особенно женщинам-ремесленникам, для которых акции rangSutra могут быть единственным активом, которым они владеют: земля и дом семьи часто принадлежат мужчинам. А благодаря сотрудничеству с нашей компанией у них появились собственные банковские счета и личные средства, которые они могут тратить по своему усмотрению.

Как сейчас устроена rangSutra?

Структуру предприятия можно представить в виде колеса, где спицы располагаются вокруг оси. Деревенские центры ремесленного производства (rangSutra Kala Kendra) – это «спицы», а районные штаб-квартиры – это центр «оси». Один или два менеджера, а иногда и больше, контролируют работу примерно 15–20 ремесленников. Менеджеры есть в каждом деревенском центре. Это женщины и мужчины, которые сами являются ремесленниками, имеют среднее образование и, что особенно важно, обладают лидерскими качествами. Они помогают другим ремесленникам и благодаря этому выводят сами центры на новый уровень.

Изначально ремесленные центры располагались просто в чьих-то дворах, но постепенно мы перенесли их на специальные производственные площадки, которые построили органы местного самоуправления. Среди наших ремесленников много молодых людей, и особенно женщин. При этом поначалу некоторые женщины не хотели приходить к нам – иногда мужья и родители не разрешали своим женам и дочерям работать вне дома. Однако всегда находились смелые первопроходцы, за которыми вскоре следовали остальные.

Люди приходят к нам, потому что в районах, где они живут, в целом, к сожалению, не так много вариантов занятости вне ферм. А сотрудничество с нами дает им работу, которая им нравится, с комфортными условиями труда.

Чем занят ремесленник rangSutra и сколько в среднем он зарабатывает?

В rangSutra 110 штатных сотрудников и 2500 ремесленников. Сейчас на стадии разработки находится кластер, поэтому 500 человек работают с нами непостоянно. Средний заработок человека при частичной занятости от 4 часов в день 5 дней в неделю составляет от 6000 рупий в месяц. За полный рабочий день, то есть работу по 8 часов 6 дней в неделю, ремесленник получает до 16 000 рупий.

Сотрудники на полной занятости в основном занимаются ткачеством на ручном станке, а на частичной – ручной вышивкой. Ткачество – дело непростое: прежде чем человек сядет за станок, нужно провести предварительную работу: намотать пряжу на катушку, покрасить ее, подготовить основу, а затем аккуратно прикрепить основу к станку. Нужно быть внимательным и следить за тем, чтобы ткань, формирующаяся на ткацком станке, была ровная, а узоры соответствовали задуманному рисунку.

В прошлом году вы отметили 10-летие сотрудничества с IКEA. Насколько я знаю, именно партнерство с этим брендом подтолкнуло вас к созданию центров. Расскажите об этом подробнее.

10 лет партнерства с IKEA – значительный этап на пути rangSutra к социальным изменениям и экономическому прогрессу. Оно помогло нам вырасти и подтолкнуло к созданию деревенских центров, которые со временем стали местами обучения и развития для многих женщин, не имеющих возможности получить образование.

Как и в случае с партнерством с C&A (транснациональная сеть розничных магазинов одежды – прим. ред.) для нас важно понимание коллегами особенностей международного рынка, а для них – наша способность производить изделия ручной работы в больших масштабах.

Если говорить о конкретных примерах, то можно посмотреть на недавнюю коллекцию MÄVINN в IKEA, которая посвящена ценности ремесленного искусства. В ней вы можете найти яркие чехлы на подушки и ковер, которые отражают личности наших ремесленников и являются наглядной демонстрацией навыков и искусности 100 ткачей и 100 вышивальщиц rangSutra.

Удивительно, но помимо всего прочего, ваш проект также про заботу об экологии. Расскажите, пожалуйста, об этой области импакта вашего предприятия.

Ежегодно мы производим около 900 000 изделий – это женская и мужская одежда, салфетки, скатерти и наволочки с традиционными орнаментами и вышивкой. И благодаря тому, что мы используем ремесленное производство, наша продукция примерно на 21 % меньше загрязняет окружающую среду в сравнении с хлопковым текстилем, произведенным механизированным способом.

По показателям снижения воздействия на окружающую среду мы значительно превосходим своих коллег по текстильной отрасли. Например, мы используем солнечные батареи и экологически чистый хлопок BCI (Better Cotton Initiative – глобальная некоммерческая организация и крупнейшая в мире программа по обеспечению качества хлопка. Среди участников этой инициативы – компания IKEA – прим. ред.), который дает на 40,8 % менее интенсивные выбросы на тонну семян, чем обычный хлопок.

Однако, как показывает наш отчет о воздействии, rangSutra есть к чему стремиться. Так, мы можем добиться дополнительной экономии воды, полностью перейдя на хлопок BCI. Также мы нацелены на освоение возобновляемых источников энергии и рассматриваем возможность приобретения «зеленых» сертификатов для того, чтобы поддержать развитие ветряной или солнечной энергетики и компенсировать свое воздействие на окружающую среду.

Вы уже упомянули отчет о воздействии rangSutra. Как вы оцениваете результаты своей работы и масштаб импакта? Мы сопоставляем нашу деятельность с Целями устойчивого развития ООН, проводим оценку жизненного цикла (LCA) и оценку социального возврата на инвестиции (SROI).

Как я уже говорила, с помощью тренингов и семинаров мы успешно привлекаем молодое поколение к занятиям ремеслами как к экономически выгодной деятельности. В 2022–2023 гг. наше предприятие обучило 18 ремесленников. С точки зрения социального воздействия мы создали общую стоимость человеческого капитала в размере 2 657 453 индийских рупий в течение следующих пяти лет.

Мы обеспечиваем женщин и мужчин в сельской местности работой в сфере текстильных ремесел, а также внедряем экологически чистые методы производства. Так мы добились того, что умирающее искусство превратилось в будущее моды, которое связано с устойчивым развитием.

Безусловно, такой вдохновляющий опыт хочется активно перенимать. Что бы вы посоветовали человеку, который захочет создать социальное предприятие, работающее по той же модели, что и rangSutra?

Прежде всего, этому человеку необходимо собрать не менее 200 ремесленников в одной географической точке. Затем надо создать комплексные центры, которые будут способны производить продукт целиком – от сырья до изготовления ткани, шитья и вышивки. И, конечно, одновременно с этим формировать небольшую команду профессионалов из 3–4 человек, которая сможет управлять центром.

Но главное – помнить, что все в ваших руках. Сталкиваясь с трудностями на этом пути и пытаясь их преодолеть, вы можете даже потерпеть неудачу, но стать более сильными и устойчивыми в дальнейшем. Каждый день для каждого члена большой команды rangSutra – это новое начало и шанс стать лучшей версией себя, получая поддержку единомышленников. Как говорит одна из наших работниц Дхинья Бай, есть нечто, что находится за пределами возможностей любого человека, действующего в одиночку. Каждый из нас вносит что-то свое в этот коллективный дух ремесла, сочетая эстетику и утилитарные элементы. И это возвращается к нам сторицей.

A Symphony of Three Thousand Voices. Interview with Sumita Ghose, Founder of the Social Enterprise rangSutra

Natalia Gladkikh

DOI 10.55140/2782-5817-2024-4-1-4-9

“People of Impact” is the name of the column where we publish inspiring stories about people who have made significant changes in the lives of communities, regions, and even countries. In this issue, we want to introduce you to Sumita Ghose, an Indian woman entrepreneur whose social business unites artisan investors and collaborates with the world’s largest corporations. Sumita has been honored with the highest award granted by the President of India for her contributions to women’s rights and empowerment.

Sumita Ghose

Natalia Gladkikh

PhD in Psychology, Leading Expert Institute of Social and Economic Design at the Higher School of Economics

Among the social impact areas of the Indian social enterprise rangSutra is a comprehensive array of Sustainable Development Goals (SDGs). Providing jobs, developing rural areas, addressing inequality, fostering women’s entrepreneurship, alleviating poverty, revitalizing and preserving national crafts, reducing the ecological footprint…

The more one learns about this project, which has united over 3,000 artisans from various regions of India, the more astonishing it is how much rangSutra’s activities challenge many established norms. Can three thousand artisans living in different territories collaborate to ensure industrial-scale production and consistent quality? With significant reliance on manual labor, is it feasible to meet the demands of major corporations like IKEA? Can artisans prevail in an unequal struggle against the mass market? And is it possible for such an enterprise to be established and managed by just one gifted woman?

It is with her, Sumita Ghose, founder of the rangSutra project, that we have attempted to delineate this “secret mechanism” that has for nearly two decades provided artisans from diverse regions of India with employment and the opportunity for professional self-actualization.

How did the rangSutra project begin?

The idea of rangSutra came to me while on a sabbatical in 2002. At that time, I was exploring what types of organizations would be necessary in the 21st century to tackle issues of inequality and injustice. And I imagined how wonderful it would be if a project could emerge that would bridge the divide between marginalized rural communities and prospering urban India, between tradition and modernity. This vision was inspired by AMUL – the Indian Dairy Cooperative, uniting farmers throughout the country to sell milk and dairy products in India and internationally.

In 2006, we officially launched rangSutra Crafts India and started work in full swing. Our purpose is to ensure regular work and sustainable livelihoods for rural artisan communities. We build on the skills that artisans and their teams already possess, training them in the operation of modern equipment and technologies necessary for managing a 21st century enterprise – one which is equally committed to people and the planet, along with financial sustenance / profits.

RangSutra constructs a bridge connecting artisans and their creations with the handcrafted goods market, both within India and globally.

The primary shareholders of rangSutra are the village artisans themselves. And this is not the most obvious solution. How did you come to adopt this governance model?

We needed capital to start, but philanthropic organizations were unwilling to fund us as we were not a charitable organization. Banks were unwilling to lend us money due to our lack of business experience, and our inability to provide collateral for loans. Then William Bissell of Fabindia (an Indian retail network specializing in clothing, home décor, furniture, textiles, and handcrafted items – ed. note) proposed that artisans put in their own capital, however modest. Without much ado, 1,000 artisans, 800 of them women from the URMUL Trust community tackling poverty, put in trust, talent and a 1,000 rupees each into our venture. Thus was born rangSutra – a community-owned social enterprise focused on producing and selling ethically made, handcrafted apparel and home furnishing.

Later, Aavishkaar (a leading Indian firm in robotics, engineering, and technological education – ed. note) and Fabindia became investors in rangSutra. We also headed a government initiative to conserve traditional handloom weaving and gained support from the United Nations Development Program and the World Bank to establish artisanal and weaving clusters in other states – Uttar Pradesh and Kashmir. More recently, we have partnered with the CSR departments of major Indian corporations.

Who can now become a shareholder in rangSutra, and what does this mean for the artisans themselves?

Individual artisans cannot become shareholders; they have to belong to a group, who work collectively in this sector and are keen to work with us, as part of rangSutra. It is essential to acknowledge that they have their representatives on the company’s board of directors, and they weigh in on crucial decisions of the company.

In hindsight, I can confidently state that the decision to invite artisans to become shareholders was the right one. This has fostered a sense of independence, particularly among female artisans for whom rangSutra shares might be their sole owned asset, as land and family homes are often owned by men. Moreover, collaboration with our company has provided them with personal bank accounts and funds, which they can manage at their discretion.

How is rangSutra structured at present?

The enterprise’s structure can be visualized as a wheel, where the spokes are arrayed around a central hub. The village craft centers (rangSutra Kala Kendra) represent the “spokes,” while the district headquarters are the “hub” center. One or two managers, and at times more, oversee and supervise the work of around 15–20 artisans. Managers are present in every village center. These managers, both women and men, are artisans themselves with at least a high school education and, importantly, leadership skills. They assist other artisans, elevating the centers themselves to a higher level.

Originally, the craft centers were just set up in someone’s backyard, but gradually, they were moved to specialized production sites constructed by local government bodies. Among our artisans, there are many young people, particularly women. Initially, some women were reluctant to join us, and often their husbands and parents did not permit them to work outside their homes. However, there were always bold trailblazers and soon the others followed.

People turn to us because, regrettably, in the areas where they live, there are not many options of non-farm work in the areas we work in. Partnering with us provides them with a job they enjoy and comfortable work conditions.

What occupation does a rangSutra artisan undertake, and what is the average income?

RangSutra employs 110 full-time employees and 2,500 artisans. The remaining 500 are still in the cluster development phase and get intermittent work. The average part-time income for a 4-hour workday, 5 days a week, is about 6,000 rupees per month. A full-time artisan, working 8 hours a day, 6 days a week, can earn up to 16,000 rupees.

Full-time staff primarily engage in handloom weaving, while part-timers do hand embroidery. Weaving is complex: before sitting at the loom, one must perform preparatory tasks such as winding yarn onto a spool, dyeing it, preparing the base, and securely attaching the base to the loom. Attention to detail is crucial to ensure the fabric on the loom is uniform and the patterns conform to the design.

You celebrated a decade of partnership with IKEA last year. I understand it was this alliance with the brand that motivated the establishment of the centers. Could you elaborate on that?

A decade of collaboration with IKEA marks a significant step on rangSutra’s path towards societal and economic advancement. It has propelled our growth and stimulated the creation of village centers, which over time became learning and developmental hubs for many women who lacked access to education.

Just like with our partnership with C&A (an international clothing retail chain – ed. note), understanding the nuances of the global market is crucial for us, and conversely, our capacity to mass-produce handcrafted items is key for them.

For concrete examples, one can observe IKEA’s recent MÄVINN collection, which underscores the value of artisanal craft. Here, one can discover vibrant cushion covers and carpets that embody the spirit of our artisans and serve as tangible proof of the expertise and artisanship of 100 weavers and 100 embroiderers at rangSutra.

Surprisingly, in addition to everything else, your project is also about eco-friendliness and caring for the environment. Please share insights into this aspect of your enterprise’s impact.

Annually, we create approximately 900,000 items, which includes women’s and men’s apparel, napkins, tablecloths, and pillowcases embellished with traditional motifs and embroidery. Thanks to our artisanal production approach, our products generate roughly 21 % less environmental pollution compared to industrially produced cotton textiles.

We significantly surpass our counterparts in the textile sector in minimizing our environmental footprint. For instance, we utilize solar panels and environmentally sustainable BCI cotton (Better Cotton Initiative – a global non-governmental organization leading the largest cotton quality assurance program worldwide. Among the participants of this initiative is IKEA – ed. note), which produces 40.8 % less intense emissions per ton of seeds compared to conventional cotton.

However, as our impact report shows, rangSutra still has much to strive for. Thus, we can accomplish additional water savings by fully transitioning to BCI cotton. We are also concentrating on harnessing renewable energy sources and considering the acquisition of green certificates to bolster the growth of wind or solar energy, thereby compensating for our environmental impact.

You have mentioned the rangSutra impact report already. How do you evaluate the work’s results and the scale of the impact?

We benchmark our activities against the UN Sustainable Development Goals, carry out Life Cycle Assessments (LCA), and Social Return on Investment (SROI) evaluations.

As previously stated, via trainings and seminars, we’ve successfully drawn the younger generation to view craftsmanship as an economically advantageous pursuit. In the years 2022–2023, our enterprise has trained 18 artisans. From a social standpoint, we’ve created a cumulative human capital value estimated at 2,657,453 Indian rupees over the following five years.

We provide employment to women and men in rural locales in the textile crafts sector, while also instituting eco-friendly production techniques. In doing so, we’ve transformed a fading craft into the vanguard of fashion, intrinsically linked to sustainable development.

Naturally, this revitalizing experience is something one is eager to adopt and propagate. What counsel would you offer to an individual aspiring to establish a social enterprise following rangSutra’s model? First and foremost, one would need to amass at least 200 artisans within a singular geographic vicinity. Subsequently, it’s necessary to establish integrated centers capable of fabricating the entirety of a product – from the initial raw materials to the final processes of weaving, sewing, and embroidering. And, of course, at the same time, it is necessary to form a small team of 3–4 professionals who will be able to manage the center.

But the most important thing is to remember that everything is in your hands. Encountering and endeavoring to surmount obstacles on this journey may occasionally lead to failure, but ultimately fosters greater strength and resilience. For every member of rangSutra’s large team, each day presents a fresh start and the prospect to evolve into the finest version of oneself, underpinned by the solidarity of like-minded peers. As our colleague Dhingya Bai put it, there exists something that transcends what any individual can achieve in isolation. Every one of us infuses something unique into this communal essence of craftwork, melding aesthetic values with functional utility. And this collective investment returns to us manifold.

Своим путём. Разработка российского Стандарта отчетности об устойчивом развитии и его перспективы

Татьяна Печегина, Владимир Вайнер

DOI 10.55140/2782-5817-2024-4-1-10-25

На данный момент в России существуют несколько инициатив, направленных на упорядочение, стимулирование и развитие темы устойчивого развития. Ключевым подходом является находящийся в разработке по заказу Минэкономразвития России отечественный Стандарт отчетности об устойчивом развитии (проект которого имеется в распоряжении редакции). Журнал «Позитивные изменения» подготовил подробный материал об этом документе, включив мнения всех заинтересованных сторон. Не будучи связанными ни с одной из них и при этом обладая всеми необходимыми данными, мы можем позволить себе посмотреть на ситуацию со стороны, проанализировать ее и внести соответствующие предложения в разрабатываемый стандарт.

Татьяна Печегина

Журналист

Владимир Вайнер

Директор Фабрики позитивных изменений

КСО, ЦУР ИЛИ ESG?

Устойчивость социальной сферы и особенно таких ее экономических элементов, как социальные предприятия и некоммерческие организации, напрямую зависит от позиции и устойчивости бизнеса – как крупного, так и малого. Чем устойчивее бизнес, тем эффективнее развивается весь социальный сектор. Ведь благосостояние – это широкий спектр факторов, предполагающий решение социальных проблем от глобального до самого локального уровня жизни каждой семьи, человека.

Традиционно социальные инициативы опираются на то, что называют «социальной ответственностью бизнеса»: через филантропию и меценатство, спонсорство, социальные инвестиции, инновационные социально-предпринимательские проекты. Но в последние годы корпоративная социальная ответственность, знакомая по аббревиатуре «КСО», все чаще заменяется другими тремя буквами – «ЦУР», за которыми скрываются 17 Целей устойчивого развития ООН и их национальные локализации[1].

Понимание, что весь крупный бизнес должен развивать КСО, превратилось в курс на достижение Целей устойчивого развития, а после – в ESG-повестку, согласно которой бизнес должен соответствовать стандартам развития в трех категориях: экологической, социальной и управленческой (Environmental, Social, Governance). ESG является финансовым инструментом мотивации и монетизации ЦУР. К таким инструментам относят: особые условия кредитования, займов, облигаций на уровне мировой финансовой системы и национальных финансов. В России это, в частности, «зеленая» и «социальная» таксономия. Кроме того, Банк России подготовил рекомендации по разработке методологии и присвоению ESG-рейтингов[2].

Также был сформирован Национальный ESG Альянс, миссия которого – «способствовать укреплению национальной повестки устойчивого развития в России за счет консолидации усилий крупного бизнеса и государства»[3]. В 2022 году Альянс представил Атлас экосистемы ESG, включающий более 30 разделов, описывающих роли регуляторов, разработчиков стандартов и таксономий, агрегаторов и профессиональных пользователей нефинансовых данных, создателей сервисов и авторов различных проектов в этой сфере. При этом содействовать кратному масштабированию национальной повестки ESG в России, интегрируя в нее не только крупных лидеров ESG-трансформации, но и малые, и средние предприятия, а также общество в целом, планируется, согласно миссии, на горизонте 2030 г., то есть не на видимом горизонте.

Говоря о показателях ESG, важно видеть позицию государства. В 2021 году Президент РФ так сформулировал свое отношение: «ESG – это такой комплексный показатель того, как государство предполагает свое развитие на ближайшую среднесрочную и более отдаленную перспективу. Конечно, в центре внимания подобного развития должен находиться и находится человек. Российская Федерация отдает себе в этом отчет и не только потому, что хочет быть в тренде, но потому что в основе нашей политики, вся наша политика строится вокруг человека. Во всяком случае, мы пытаемся это делать»[4].

В 2022 году Владимир Путин по итогам встречи с членами организации «Деловая Россия» дал поручение Правительству РФ «рассмотреть вопрос об определении критериев отнесения инвестиционных проектов к числу проектов, отвечающих требованиям концепции экологической, социальной и корпоративной ответственности (ESG), а также о предоставлении мер государственной поддержки участникам таких проектов»[5].

СПАД ИНТЕРЕСА К ESG И ФОРМИРОВАНИЕ СОБСТВЕННОЙ ЛОКАЛЬНОЙ ПОВЕСТКИ

В 2023 году Счетная палата РФ провела анализ достижения ратифицированных Россией ЦУР ООН в 85 регионах России и отметила положительную динамику по большинству показателей[6]. Однако само восприятие ЦУР в регионах, равно как и осведомленность населения по данной тематике, пока находятся на невысоком уровне, а непосредственная деятельность субъектов по вопросам реализации ЦУР во многом зависит от специфики региона и заинтересованности высших должностных лиц.

По итогам того же 2023 года, из исследования hh.ru и экологического сервиса «Сохрани лес» следует, что большинство секторов экономики в России снизили зарплаты ESG-специалистам и сократили объем их найма[7].

Все дело в том, что, несмотря на ратификацию в России ЦУР ООН, отечественная ESG-повестка как фактор обеспечения финансовой устойчивости, на основе которого рассчитывались крупные инвестиции и принимались решения о крупных международных финансовых операциях, за последние два года значительно изменилась. В связи с этим первые лица страны неоднократно озвучивали необходимость формирования собственной локальной повестки ESG.

В итоге, к середине 2023 года в России сформировались условия для переосмысления и становления новой концепции, в которую было бы логично сразу заложить человекоориентированную, социальную повестку – в вопросах развития прозрачности и взаимодействия с обществом, инклюзии, поддержки волонтерских и других гражданских инициатив, общего вклада и оценки позитивных изменений в обществе. Содержательной основой такого подхода стало более широкое понимание устойчивого развития, не ограниченного базовым набором показателей ESG. Далее мы рассмотрим несколько инициатив, появившихся в последнее время, которые развивают тему ESG-повестки в России.

МЕТОДИЧЕСКИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ ПО ПОДГОТОВКЕ ОТЧЕТНОСТИ ОБ УСТОЙЧИВОМ РАЗВИТИИ

В ноябре 2023 года на сайте Министерства экономического развития РФ был опубликован документ «Об утверждении методических рекомендаций по подготовке отчетности об устойчивом развитии»[8]. В нем упоминается тот самый Стандарт отчетности, который на момент публикации еще находится в разработке.

В декабре 2023 года на выставке-форуме «Россия» в рамках форума «МыВместе» эксперты обсудили данный подход, предложив важные уточнения для будущей редакции стандарта. Дискуссия проходила в рамках стратегической сессии «Стандарт отчетности об устойчивом развитии как инструмент развития волонтерства и социальной вовлеченности жителей, предприятий и территорий»[9].

Как рассказала в ходе дискуссии заместитель директора Департамента корпоративного регулирования Минэкономразвития России Ирина Филиппова, тема стандартизации оценки достижения ЦУР поднималась в концепции развития публичной нефинансовой отчётности ещё в 2017 году, и по распоряжению Правительства РФ министерство плотно над ней работало. В апреле прошлого года к этой теме вернулись на съезде РСПП, после которого появилось Поручение Президента РФ. Итогом проработки вопроса стали методические рекомендации Минэкономразвития России, утвержденные приказом и размещенные на сайте ведомства.

«Хочу подчеркнуть, что это добровольный, рекомендуемый к применению документ, – уточнила Ирина Филиппова. – Мы расцениваем его как минимальный набор рекомендаций, позволяющий компаниям, которые еще не вовлечены в процессы подготовки отчётности об устойчивом развитии, продемонстрировать итоги своей работы».

Документ содержит рекомендации организовывать взаимодействие с заинтересованными сторонами при подготовке отчетности, раскрывать показатели в ретроспективе хотя бы за последние три года для понимания динамики развития компании. Также для исключения недобросовестных практик и ошибок рекомендуется заверять отчетность на профессиональной основе – при помощи аудиторских компаний (в соответствии с имеющимся в редакции проектом Стандарта отчетности об устойчивом развитии).

Пул показателей был сформирован по итогам изучения различных стандартов отчетности компаний, а в качестве базы на начальном этапе были взяты стандарты ЮНКТАД ООН: экономические, социальные, управленческие и экологические[10].

«В рекомендациях мы указали те показатели, на которых стоит акцентировать внимание, и постарались очень чётко прописать, как непосредственно их считать и откуда брать, – пояснила Филиппова. – Для возможности сопоставления организаций между собой очень важно, чтобы год от года они раскрывали и считали показатели с единообразным подходом».

В блок социальных показателей были включены как внутренние, связанные с работниками и членами их семей, так и связанные с внешним социальным воздействием, например, участие организации в благотворительности. Если говорить о корпоративной социальной ответственности, то в блоке экономических показателей есть те, что связаны с устойчивым инвестированием.

Также, по словам Филипповой, уже после публикации методических рекомендаций вышел закон о дополнительной поддержке волонтерской деятельности, вступивший в силу с 1 января 2024 года. Кроме того, появились изменения в таксономии «зеленых» проектов, в частности, изменились компоненты, связанные с волонтерской деятельностью.

«В развитии методических рекомендаций предполагается разработка следующего документа – стандарта, который будет более объемным и подробным, – поделилась эксперт. – Сами же рекомендации не несут в себе регулирующего непосредственного воздействия, но мы понимаем, что это дает некий посыл, делает акцент на том, что важно госрегулятору и что важно бизнесу».

Оператором разработки стандарта по поручению Минэкономразвития является ВЭБ.РФ. В июне 2023 года на форуме «Сильные идеи для нового времени» госкорпорация представила Президенту РФ, на основе данных им поручений, собственную альтернативу ESG – «5C»: стабильное стратегическое развитие, внимание к сотрудникам и их семьям, социальные программы, окружающая среда и родная страна[11].

По словам Дениса Бокова, управляющего директора Блока агента Правительства Российской Федерации ВЭБ.РФ, в направлениях, касающихся оценки достижения целей устойчивого развития, показатели не просто могут быть, а должны быть качественными, поскольку только так может измеряться эффективность этих направлений. «В своей работе мы используем эти принципы, – поделился эксперт, отвечая на наш вопрос, – но другими компаниями пока по-прежнему применяется и международный стандарт ESG. Одной корпорации ВЭБ.РФ сложно быстро переломить привычные практики, переложив их на отечественные рельсы. Но, еще раз отмечу, внутри корпорации это происходит, и по проектам социального воздействия у нас это получилось». Задача не в том, чтобы изменить парадигму, а в том, чтобы в той же парадигме изменить формулировку, чуть ее расширить и конкретизировать, уверен Боков.

СТАНДАРТ СОЦИАЛЬНОГО КАПИТАЛА БИЗНЕСА

Также существует альтернативный подход к вопросу от Агентства стратегических инициатив – «Стандарт социального капитала бизнеса», который призван на основе платформенного решения обеспечить координацию элементов сложившейся корпоративной практики в сфере ответственного ведения бизнеса и устойчивого развития, исключив противоречия, и предоставить на их основе общепризнанный механизм оценки и учета вклада деятельности организаций в повышение качества жизни в России.

Александр Синицын, руководитель проектного офиса по устойчивому развитию АСИ, рассказывая об этом стандарте, отметил его ключевое отличие от документов, подготовленных госрегуляторами, – намного большую гибкость. «К документам, выпускаемым госорганами, очень строгие требования, они не должны допускать никаких трактовок, поэтому в подобные стандарты включаются только показатели железно подтвержденные, – говорит Синицын. – Но рынок, конечно, задает вопросы о гибкости моделей оценки. И в этом случае вступаем мы, поскольку оператором нашего стандарта является НКО, выполняющая роль общественного института. Соответственно, мы можем себе позволить быть более гибкими, то есть, обеспечить развитие методологии и учет факторов, которые пока не настолько четко определены и стандартизированы, чтобы быть учтенными в документах госрегулятора».

Особенностью «Стандарта социального капитала бизнеса» является не просто раскрытие информации о том, каких целей достигла компания, а оценка соответствия результатов максимально широкому охвату показателей устойчивого развития. Туда включаются и количественные экономические показатели, основанные на методических рекомендациях Минэкономразвития, «курсе управления» Центробанка и некоторых распространенных практиках, и качественные показатели управления. Плюс то, что является одним из ключевых отличий отечественных методологий от мировой практики ESG, – оценка вклада в национальные цели, в укрепление страны.

«Важно то, что это именно оценка динамики, – акцентирует эксперт. – Для этого разработана целая система, в которую заложены количественный и качественный блоки, инструменты обратной связи, определенная методология, соответствующая общему подходу к оценке устойчивого развития. Блок качественной оценки очень важен, поскольку сама сфера устойчивого развития еще недостаточно устоявшаяся, чтобы можно было корректно и одинаково для каждого «посчитать» абсолютно все».

Оценка – это непрерывно развивающаяся история, поскольку сам предмет отличается от компании к компании, от отрасли к отрасли, общая система учета не настроена. Александр Синицын приводит в пример вопросы, связанные со здоровьем сотрудников, которые в разных компаниях могут решаться совершенно по-разному: от штатного врача до системы ДМС, доплаты по больничным и пр. Все это пока сложно привести к общему знаменателю, поэтому такие практики постоянно мониторятся и добавляются.

Для достижения ЦУР и внедрения национального, адаптированного списка соответствующих показателей, авторы предлагают учесть в Стандарте подход АСИ, использующий оценку соответствия результатов вышеупомянутым критериям. А именно включение, хотя бы в частичном формате, «Стандарта социального капитала бизнеса» в общую логику разрабатываемого официального документа Минэкономразвития России.

ЭКГ-РЕЙТИНГ ОТВЕТСТВЕННОГО БИЗНЕСА

Существуют и другие авторские подходы. К примеру, активно набирает обороты «ЭКГ-рейтинг ответственного бизнеса», формируемый Финансовым университетом при Правительстве РФ и Институтом демографической политики имени Д. И. Менделеева при поддержке ФНС России и Счётной палаты РФ. В представленном подходе рассматривается аббревиатура ЭКГ – экология, кадры, государство – и учитываются почти 100 000 предприятий страны[12].

Прокомментировать этот подход мы попросили Анастасию Горелкину, заместителя председателя совета директоров холдинговой компании «Сибирский деловой союз», сопредседателя комиссии по социальной ответственности и корпоративным коммуникациям Ассоциации коммуникационных агентств России (АКАР). Анастасия Горелкина уверена, что все инициативы по мотивации компаний развивать направление устойчивого развития – это позитивный знак для нашего общества. Все существующие крупные проекты – «Стандарт отчетности об устойчивом развитии», «ЭКГ-рейтинг» и «Стандарт социального капитала бизнеса» – призывают к одному: демонстрировать свои успехи не только с точки зрения финансовых показателей, но и с точки зрения социальной ответственности. Ведь чем больше у человека информации о том, как та или иная компания заботится о нем, его близких, обществе и стране, тем его жизнь спокойнее и гармоничнее.

«Сейчас на смену вектору ESG пришли сразу несколько проектов, которые переосмысливают глобальные вызовы, делают больший акцент на социальной ответственности и даже добавляют элемент «соревнований» через «ЭКГ-рейтинг», – рассказывает Анастасия Горелкина. – Это все в итоге позитивно скажется на бизнесе и его подходах как к запуску проектов, так и к их качеству. Ведь каждый хочет получить высокое место в рейтинге, а для этого нужно ориентироваться на наиболее успешные практики».

Эксперт отмечает, что в перечне базовых показателей отчетности об устойчивом развитии, опубликованном в ноябре прошлого года Минэкономразвития России, социальный блок на текущий момент включает только финансовые показатели, к примеру «расходы на организацию и проведение социальных, физкультурно-оздоровительных, медицинских мероприятий для работников и членов их семей». Это необходимо сегментировать и раскрывать более детально – показывать количество программ, на кого они направлены. Необходимо также расширять сам блок социальных показателей с учетом новых форм заботы о сотрудниках, их семьях, о демографии в целом, раскрывать данные об инклюзии, о развитии и поддержке талантов, программах по развитию духовно-нравственных ценностей. Помимо этого, особый акцент, на взгляд Горелкиной, нужно делать на коммуникационной составляющей социальных проектов, потому что иногда об их существовании не знают даже внутри компаний. Также часто бизнес не информирован о том, что о своих социальных проектах можно рассказывать, используя государственные меры поддержки, такие как социальная реклама. Все коммуникационные метрики стали бы важным дополнением к уже сформированным показателям.

Эксперт заостряет внимание на том, что именно социальная ориентированность отличает отечественный подход от принятой международной практики ESG, на которую до недавнего времени ориентировалась и РФ. «Сейчас большое количество исследований говорит о том, что у нашего общества есть запрос на знание и получение информации о социальных и экологических проектах», – резюмирует Анастасия Горелкина.

Именно социальная ориентированность отличает отечественный подход от принятой международной практики ESG, на которую до недавнего времени ориентировалась РФ.

На взгляд авторов, логично дополнить Стандарт отчетности принципами, лежащими в основе «ЭКГ-рейтинга ответственного бизнеса». Это позволит на выходе получить максимально агрегированную и даже визуализированную историю с учетом мнений всех заинтересованных сторон.

СЛАБЫЕ СТОРОНЫ НОВЫХ ПОДХОДОВ

Проанализировав все инициативы и имеющиеся в нашем распоряжении документы, мы пришли к выводу, что практически во всех подходах имеет место одно общее слабое место. А именно – сам подход оценки носит очень ограниченный характер и строится на основе формального предоставления данных о финансовых и нефинансовых показателях без оценки социального эффекта, воздействия и влияния на устойчивое развитие.

К примеру, в проекте стандарта от Минэкономразвития России и ВЭБ.РФ есть определённые требования по направлению использования привлечённых средств – на проекты, признанные социальными, экологическими и пр. Однако оценка результатов этих вложений является необязательной и возложена на самого инициатора, что почти автоматически означает опасность формального проведения оценки лишь «для факта отчетности».

Все показатели измеряются либо в количестве потраченных денег, либо в процентах, либо в количестве охваченных мероприятиями человек, либо даже в количестве заседаний совета директоров и аудиторских заседаний и их посещаемости.

Плюс разработчики документа педалируют тему добровольности его применения – эта отчетность изначально не является обязательной. Но предполагается, что и в России все крупнейшие корпорации, задающие тон в финансах, в данном случае, в масштабах страны, будут ориентироваться на официальный стандарт. Если там не будет обязательного условия оценивания именно социального эффекта и воздействия, реализацию социальных проектов очень легко будет привязать к PR и другим подобным нуждам компании, не заботясь о достижении реального социального эффекта.

Ближе всех к истине, на наш взгляд, выступил ряд существенных стейкхолдеров-благополучателей (ИРИ, АВЦ, АНО «Пространство равных возможностей» и другие). Ранее к работе над проектом стандарта они не привлекались, однако по нашей просьбе предложили ряд важных поправок и дополнений в текущий проект стандарта.

В первую очередь было предложено раскрывать результаты деятельности организации с точки зрения достижения социального эффекта, социального воздействия в краткосрочном, средне срочном и долгосрочном периодах. Рекомендовано также указывать как ожидаемые социальные эффекты и воздействия, так и реально достигнутые, в том числе незапланированные, проводить и раскрывать анализ причин полученных результатов; подкреплять оценку качественными и количественными показателями, подтвержденными обоснованными и доказанными данными.

Также следует описать проблемную ситуацию, требующую изменения, привести перечень целевых аудиторий, на которые будет оказан социальный эффект или социальное воздействие, описать, как и почему каждая из целевых аудиторий связана с проблемной ситуацией. Для обоснования и доказательности выбора и описания проблемы и ее причин, перечня целевых аудиторий и связи с решаемой проблемой, а также плана мероприятий рекомендуется пользоваться статистическими данными из авторитетных источников. Можно использовать и кабинетные исследования с разными источниками данных: от публикаций в СМИ до научных изданий, с указанием таковых. Кроме того, данные можно приводить из экспертных опросов специалистов, а также из собственных проведенных эмпирических исследований с раскрытием информации о них. Пригодится также изучение опыта ключевых проектов и/или организаций, направленных на решение поставленной проблемы, за последние 3 года.

«Стандарт должен создавать тренд, задавать тон и моду, он пишется на будущее, – считает Игорь Новиков, директор АНО «Пространство равных возможностей», член Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека (СПЧ). – Как мы его напишем, такие компании увидим через несколько лет. Поэтому, если говорить не выходя за поле моего профессионального интереса, в итоговом документе должны быть отражены не только те аспекты деятельности организаций, по которым они привыкли отчитываться, но и те, о которых пока никто ничего в компаниях не слышал».

По словам эксперта, в проекте критически не хватает нескольких моментов. Если раньше от компании ждали простого рассказа о том, что было сделано хорошего, сейчас одним из ключевых аспектов деятельности бизнеса (и государства, и НКО) стало научение и импакт. Поскольку бизнес является драйвером развития, общество ожидает увидеть устойчивые компании, умеющие преодолевать вызовы и в процессе этого преодоления способные учиться и создавать новое. «Именно такие компании создают впечатление устойчивых, – убежден Новиков. – Вторым же из таких научений в эпоху BANI[13] является способность выстраивать стратегические партнёрства с государством, НКО и другими компаниями для системного решения проблем всего общества. Для того чтобы сделать что-то в партнерстве, где имеют место разные культуры решения проблем, нужно выдерживать баланс, – и это уже история про гражданское общество, а не про игру в «лучшую компанию года в номинации «социальный прорыв». Каждый успешный продакт-менеджер знает: стратегия «волк-одиночка» или «один в поле воин» не приведут к созданию ценности, управление продуктом не состоится. Компаниям нужно научиться играть командами, и этот аспект обязательно должен быть отражен в стандарте».

Также одним из важнейших моментов является вовлечение (или инклюзия) уязвимых и маргинальных групп. В настоящее время вовлечение привычно рассматривается как инструмент достижения разнообразия в команде. Те, кто вынужден идти в ногу со временем, изучать демографические прогнозы и прочее, активно пытаются покрыть дефицит организационной способности вовлекать «не таких, как все» в цепочку создания стоимости и потребление благ. Поэтому в стандарте должны быть более внятные и рассчитанные на ближайшее будущее требования относительно вовлечения уязвимых групп (люди с инвалидностью и ОВЗ, молодые специалисты, люди с мигрантским опытом, женщины с малолетними детьми, пожилые люди и проч.). «Речь должна идти не о простой демонстрации показателей найма (хотя, если компании начнут раскрывать эти данные, будет уже неплохо), а об организационных и иных инновациях», – акцентирует Новиков.

Понимая необходимость серьезной доработки стандарта, эксперт говорит о готовности включиться в его корректировку и дополнение, потому что практика донесения информации о деятельности компании не может быть разработана раз и навсегда, это итерационный процесс. Учитывая динамику, с которой меняется мир, пересматривать идеи и конкретные способы их воплощения в отчетах приходится довольно часто. «Нужно осознать, что донесение информации о деятельности компании в области устойчивого развития и иных аспектов, нуждается не во временных рабочих группах, а в сообществе постоянно действующих экспертов», – резюмирует Игорь Новиков.

УСТОЙЧИВОСТЬ И ПОКАЗАТЕЛИ

Безусловно, все имеющиеся методологии по-своему хороши – одно то, что подобные инициативы существуют и активно развиваются, уже является большим плюсом. Но, коль скоро мы говорим про устойчивость, необходимо сказать про те показатели, которые непосредственно связаны с этой устойчивостью с точки зрения социального воздействия. Когда в отчетности существуют исключительно количественные показатели, это никак не коррелирует с обещанием анализа или прогнозирования системных качественных изменений. Отсутствуют формула перехода, описание корреляции и т. п. Поэтому есть четкое понимание необходимости расширения списка показателей в сторону оценки социального воздействия и включения тем корпоративного волонтерства, инклюзивных практик, медиавоздействия в качестве показателей оценки.

На упомянутой выше стратегической сессии «Стандарт отчетности об устойчивом развитии как инструмент развития волонтерства и социальной вовлеченности жителей, предприятий и территорий» по результатам дискуссии был разработан проект резолюции, который мы считаем нужным привести здесь в неизменном виде.

«Внести в первоначальный перечень предложений:

• Доработка раздела оценки социального эффекта;

• В отчетности показывать не количественные характеристики индикаторов и показателей, а основанные на них социальные эффекты;

• Усилить внимание к качественным показателям;

• В формировании перечня показателей опираться не только на международные стандарты и национальные цели ЦУР, но и на национальные проекты;

• Включить в оценку тематики развития сообществ и партнерств, развития некоммерческого сектора;

• Включить в оценку направление коммуникационных проектов; включение показателей на основе информационной повестки и качества кампаний (региональных кампаний, федеральных кампаний ИРИ, партнерств с АНО «Национальные приоритеты»);

• Показать необходимость показателей связи между экологическими и социальными (на их базе) проектами;

• Усилить внимание к показателям вовлечения сотрудников и жителей в управление предприятием и региональным развитием;

• Включить показатели, отражающие накопление и консолидацию социального эффекта (в том числе партнерства, сообщества, информационную повестку);

• Включить показатели реинтеграции сотрудников, уходящих с позиции в связи с выходом на пенсию, по болезни, по инвалидности;

• Включить показатели реализации инклюзивного подхода во всех направлениях внутренней и внешней деятельности компании;

• Сохранить в перечне экономических показателей «Устойчивые, в том числе «зеленые» инвестиции»;

• Раскрывать информацию об устойчивых инвестициях в разрезе направлений национальных таксономий».

Один из ключевых экспертов стратсессии – ведущий эксперт Института социально-экономического проектирования НИУ ВШЭ и главный редактор журнала «Позитивные изменения» Наталья Гладких – считает очень ценной дискуссию, возникшую в отношении разрабатываемого отечественного стандарта отчетности, поскольку это дает возможность высказать свои мнения представителям разных сторон. Слово «Стандарт» в названии документа определяет наличие в его содержании свода важных принципов, на которые всем важно ориентироваться и опираться. Поэтому эксперту хотелось бы, чтобы в итоге это был документ, помогающий не только компаниям и их стейкхолдерам в понимании своих результатов деятельности, но и задающий определенные нормы, рекомендации к тому, как это наиболее эффективно и результативно делать.

«В той версии стандарта, которая есть сейчас в виде рабочего документа, обращают на себя внимание несколько важных моментов. Первый – это очевидный разрыв в риторике повествования в документе в той части, где описывается, зачем нужен стандарт, что он дает, что включает и т. п., и в том, какие в итоге предлагаются конкретные действия и показатели», – говорит Наталья Гладких.

Так, по ее словам, в первой части активно используется терминология из сферы оценки воздействия или импакта, например:

«Под информацией, связанной с устойчивым развитием, понимается информация о воздействии, рисках и возможностях организации, связанных с устойчивым развитием»;

«Полезность информации, связанной с устойчивым развитием, повышается, если информация сопоставима, поддается проверке, своевременна и понятна, а также достаточна для того, чтобы отразить существенное воздействие на экономику, окружающую среду и социальную сферу и дать заинтересованным лицам (сторонам) возможность оценить результаты деятельности организации (принцип полноты) за отчетный период».

«При этом в блоке показателей нет ничего, что мы могли бы отнести к социальному воздействию. Индикаторы представлены преимущественно различными характеристиками деятельности – количество вовлеченных сотрудников, количество потраченных средств и т. п. Каким было воздействие от этой деятельности остается совершенно за границами этого списка», – добавляет эксперт.

Второй важный недочет, который она отмечает, – это лежащий в основе логики описания и оценки результатов принцип «чем больше потрачено, тем лучше». Значительные затраты компании на социальные цели в логике стандарта автоматически означают, что она «молодец», об эффективности же этих вложений ничего не говорится. Не имеет значения, что именно изменилось в регионе или в стране благодаря таким расходам. И если будет найдено более экономичное решение, в текущей логике стандарта это будет означать ухудшение положения компании на фоне других.

«Давно распространенная логика социальных инвестиций, предполагающая обязательную оценку получаемых результатов (а не описание характеристик того, что сделано или потрачено), полностью отсутствует в текущей версии стандарта, хотя она, на мой взгляд, необходима, – говорит эксперт. – Пока мы не будем задавать вопросы не только о том, сколько потрачено средств, но и какими были результаты от этих вложений, мы не сможем говорить о результатах, собственно, в терминах социального воздействия, как это заявлено в описании замысла стандарта».

Область социального проектирования развивается, как и любая отрасль науки и практики, усложняются формы разработки проектов, подготовки отчетов. Это можно заметить на примере Фонда президентских грантов, где регулярно проходит обновление, добавление новых элементов и акцентов в формах заявок на получение финансирования. Например, в текущей версии заявки важно не только описать замысел проекта, но и обосновать его актуальность ссылками на релевантные источники. Делается акцент на доказательности предлагаемого в проекте подхода к решению проблемы. Некоторые грантодающие организации переходят на заявки в формате так называемой теории изменений, в которой должны быть четко определены не только проблемы, их источники, но и каждое мероприятие должно быть описано в пространстве создаваемых результатов на трех уровнях – непосредственных результатов, социальных эффектов, социального воздействия. Теория изменений используется и в деятельности государственных органов при планировании стратегических проектов[14].

«Рассказывать о результатах, а тем более воздействии своих проектов и программ, в терминах характеристик деятельности – «проведено столько-то мероприятий, потрачено столько-то средств» – давно не принято в «третьем секторе» и все сложнее в государственном, – делится информацией Наталья Гладких. – Если мы зададим стандарт для бизнеса, в котором важен результат не как изменение, а только как форма – это будет шаг назад на языке теории и практики социального проектирования, сферы социальных инвестиций, разработанных на сегодняшний день методов и подходов к оценке воздействия».

Также необходимо стандартизировать доказательность и обоснованность используемых социальных и экологических практик. Критически важным является то, насколько проверенной является используемая технология и предполагаются ли процедуры мониторинга и оценки изменений, запланированных и незапланированных эффектов, возникающих в ходе реализации проекта/программы, деятельности компании в сфере устойчивого развития в целом. В случае НКО, особенно если речь идет о проекте с финансированием третьей стороной – грантодающей организацией, социальным инвестором – деятельность регулярно подвергается оценке и контролю. В ситуации же, когда проект/программу инициирует бизнес, у него нет «контролирующего» органа, который бы обратил внимание на уровень доказательности используемой практики. Если такое указание не будет вынесено в стандарт, КСО-программы могут превратиться в «пространство экспериментов над людьми и природой».

Также, как считает эксперт, в стандарт необходимо внести понятия модели оценки. Это важный термин, отражающий описание того, как будут оцениваться результаты, как будет проходить сбор данных о достигаемых изменениях, а также кто и как, на каком этапе, будет в эту оценочную деятельность вовлечен. По мнению Натальи, практика обращения к аудиторским компаниям за оценкой социального воздействия совершенно не распространена среди социальных инвесторов или некоммерческих организаций. Фиксация того, что цифры посчитаны правильно, вряд ли может дать какую-то выгоду, инсайт, новое знание проектной команде, организации, с точки зрения ее устойчивого развития. Если говорить о внешней, независимой «оценивающей» стороне, предполагающей партнерство «с пользой», речь может идти скорее о вузах, где можно найти экспертизу, исследователей, проверенные научные подходы.

«Стандарт станет действительно стандартом, важным и полезным документом, в том случае, когда он из представленной сейчас риторики «мы вам поставим оценку – и это может быть «двойка»» перейдет к расширению представлений компаний о том, как может быть еще описан их вклад в устойчивое развитие, во всей его полноте и красоте, – подводит итог Наталья Гладких. – Когда в нем будут представлены различные варианты, как любая организация, любого масштаба, может «рассмотреть себя» еще лучше в этом новом прекрасном зеркале. Будут описаны подходы, методы, помогающие выстроить внутри компании свои модели оценки, с учетом специфики деятельности и без какой-либо «карательной» коннотации. Выгода должна заключаться прежде всего в выгоде для самой компании – «любования» создаваемыми ею изменениями в такой уникальной и невероятно важной сфере как устойчивое развитие».

В качестве резюме Наталья Гладких предложила конкретные рекомендации для внесения корректировок в стандарт. Ключевым моментом является то, что все меры, реализуемые в рамках деятельности по устойчивому развитию, должны соответствовать требованиям доказательности и обоснованности. В частности:

1. Должны быть четко определены решаемые проблемы и установлены их причины, с опорой на имеющиеся данные, опыт других подобных проектов и т. п.

2. Должны быть описаны целевые аудитории всех реализуемых программ и проектов.

3. Должен быть четко определен план мероприятий и очевидна взаимосвязь реализуемых действий с проблемами, их причинами, а также планируемыми результатами, изучен опыт реализации подобных проектов, эффективности использования выбранного подхода (социальной, экологической технологии).

4. Должны быть четко прописаны для каждого мероприятия: непосредственные результаты, социальные эффекты, социальное воздействие.

5. На этапе планирования деятельности указывается планируемый план мероприятий и их результатов, а также индикаторов, позволяющих делать вывод о достижении/не достижении планируемых изменений.

6. Для каждого проекта или программы, реализуемых в рамках достижения устойчивого развития, должна быть разработана модель оценки, предполагающая систему мониторинга и оценки достигаемых изменений, в соответствии с системой индикаторов.

7. Для каждого проекта или программы, реализуемых в рамках достижения устойчивого развития, рекомендуется провести расчет индекса доказательности и обоснованности.

8. Разработка и реализация модели оценки воздействия проекта/программы устойчивого развития, отражающей достигаемые (достигнутые) ею изменения, может осуществляться организацией самостоятельно либо с привлечением исследовательских и иных профильных компаний, научных организаций, в том числе на базе научно-исследовательских университетов.

Представленные рекомендации не ограничены конкретным разрабатываемым на федеральном уровне документом, – скорее, их можно и нужно считать применимыми в режиме реального времени и для любой корпорации уже сейчас. Что, безусловно, не отменяет их логичности для включения в национальный Стандарт отчетности.

Закончить обзор хочется данными опроса за ноябрь 2023 года от рейтингового агентства «Эксперт РА», согласно которому почти 80 % нефинансовых и 60 % финансовых компаний будут готовить отчет об устойчивом развитии по итогам года[15]. Эту тенденцию замечают и поддерживают и государственные органы. И важно, чтобы в эту работу включались все больше лидеров социальных изменений.

Following Your Own Course. Development of the Russian Sustainable Development Reporting Standard and its Prospects

Tatiana Pechegina, Vladimir Vainer

DOI 10.55140/2782-5817-2024-4-1-10-25

At present, there are several initiatives in Russia aimed at organizing, stimulating, and developing the concept of sustainable development. The principal approach is the domestically developed Standard for Sustainable Development Reporting (a draft of which the editorial board got access to), which is being created at the request of the Russian Ministry of Economic Development and Trade. Positive Changes Journal has compiled an in-depth analysis of this document, encompassing the perspectives of all interested parties. Being unaffiliated with any of these groups, yet possessing all necessary information, we can afford to examine the situation from an objective standpoint, analyze it, and propose pertinent contributions to the standard in development.

Tatiana Pechegina

Journalist

Vladimir Vainer

Director, Positive Changes Factory

CSR, SDG, OR ESG?

The sustainability of the social sphere, particularly its economic constituents like social enterprises and non-governmental organization, is intrinsically linked to the position and sustainability of businesses, whether large or small. The more sustainable the business, the more effectively it bolsters the development of the entire social sector. Well-being represents a broad spectrum of factors that encompass addressing social challenges from the global scale down to the local level of individual lives and their families.

Traditionally, social initiatives rely on what is termed “corporate social responsibility”: through philanthropy and patronage, sponsorship, social investments, and innovative social entrepreneurship projects. However, in recent years, the familiar acronym “CSR” is progressively being supplanted by the abbreviation “SDG,” representing the 17 UN Sustainable Development Goals and their respective national applications.[16]

The recognition that all major businesses should embrace CSR has evolved into a strategic pursuit of sustainable development goals, subsequently forming an ESG agenda, which dictates that businesses meet developmental criteria across three domains: environmental, social, and governance. ESG serves as a financial mechanism to incentivize and quantify the SDGs. These mechanisms include preferential terms for lending, bonds and other forms of borrowing within the global financial system and national finance frameworks. In Russia, this particularly refers to the “green” and “social” taxonomies. Furthermore, the Bank of Russia has formulated recommendations for developing a methodology and assigning ESG ratings.[17]

The National ESG Alliance was also established, with a mission to “fortify the national sustainable development agenda in Russia by uniting the efforts of large-scale business and the government.”[18] In 2022, the Alliance launched the ESG Ecosystem Atlas, which features over 30 sections detailing the roles of regulators, standards and taxonomy developers, data aggregators, and professional users of non-financial data, as well as creators of services and authors involved in diverse projects in this domain. Simultaneously, it is envisaged to considerably scale up the national ESG agenda within Russia, incorporating not just prominent ESG transformation leaders but also small and medium-sized enterprises, as well as the society at large, by 2030, which is beyond the immediate horizon.

Discussing ESG indicators, it is crucial to understand the stance of the state. In 2021, the Russian President expressed his viewpoint as follows: “ESG is a comprehensive gauge of how a state envisions its progression for the near future and beyond into the medium and long term. Undoubtedly, such development must place the individual at its core, which is what it does. The Russian government fully recognizes this, not merely to keep to the trend but because our entire policy is founded around the individual. At least that’s what we are certainly striving to do.”[19]

In 2022, Vladimir Putin, after convening with members of the Business Russia organization, directed the Russian Government to “explore defining criteria for classifying investment projects in line with the standards of environmental, social, and governance responsibility (ESG), and to consider state support for such project participants.”[20]

WANING INTEREST IN ESG AND DEVELOPING A LOCALIZED AGENDA

In 2023, the Accounts Chamber of the Russian Federation conducted an evaluation of the UN SDGs ratified by Russia in its 85 regions and acknowledged positive trends in the majority of indicators.[21] Yet, the actual understanding of SDGs within the regions, as well as public awareness of the topic, remains at a modest level, with the implementation by local authorities being highly contingent upon regional specificity and the engagement of senior officials.

Based on a 2023 study by hh.ru and the ecological service “Save the Forest,” it appears that the majority of Russia’s economic sectors have decreased the salaries of ESG specialists and scaled back their recruitment.[22]

The reality is, despite the ratification of UN SDGs by Russia, the national ESG agenda as a basis for financial stability – upon which large investments were forecasted and decisions for significant international financial dealings were made – has seen substantial shifts over the past couple of years. Consequently, the nation’s leading figures have repeatedly emphasized the necessity of creating a bespoke, local ESG agenda.

By mid-2023, Russia had established the conditions necessary for reevaluating and forming a novel concept, one that would naturally incorporate a human-centered, social agenda addressing the development of transparency and engagement with society, inclusivity, support of volunteer and other civic initiatives, and the overall contribution to and assessment of positive social changes. This approach rests on a broader comprehension of sustainable development, not restricted to a narrow set of ESG benchmarks. Let us now consider a number of recent initiatives that have been introduced, fostering the development of the ESG discourse in Russia.

METHODOLOGICAL RECOMMENDATIONS FOR SUSTAINABLE DEVELOPMENT REPORTING

In November 2023, the Ministry of Economic Development of the Russian Federation published the document “On Approval of Methodological Recommendations for the Preparation of Sustainable Development Reporting.”[23] It refers to that very Reporting Standard that, at the moment of publishing, was still in the phase of development.

At the WeAreTogether forum during the “Russia” exhibition in December 2023, experts discussed this approach, suggesting significant refinements for the forthcoming iteration of the standard. This discussion was held within the framework of the strategic session h2d “Sustainability Reporting Standard as a tool for fostering volunteerism and social engagement among residents, businesses, and territories.”[24]

Irina Filippova, the Deputy Director of the Department of Corporate Regulation at the Russian Ministry of Economic Development and Trade, stated in the discourse that the issue of standardizing the assessment of the SDG achievement was initially raised in the 2017 development concept of public non-financial reporting, with the Ministry actively working on it following government directives. This subject was revisited in April last year during the RSPP Congress, leading to a directive issued by the President of the Russian Federation. The culmination of this work was the methodological guidelines developed by the Russian Ministry of Economic Development, approved and then published on the ministry’s website.

“I want to highlight that this is a discretionary, advisory document,” said Irina Filippova. “We consider it a fundamental set of guidelines that enables companies not yet engaged in sustainability reporting processes to exhibit their work results.”

The document contains recommendations for organizing stakeholder engagement in report preparation, and for revealing historical data for at least the past three years to understand the development dynamics of the company. Additionally, to prevent dishonest practices and errors, it is advised that reports be professionally verified – through auditing firms (according to the existing draft of the Sustainable Development Reporting Standard available to the editorial board).

The set of indicators was compiled from an analysis of various reporting standards of companies, with the United Nation’s UNCTAD standards on economic, social, governance, and environmental aspects being the baseline at the initial stage.[25]

“In the guidelines, we pinpointed the metrics that warrant attention and endeavored to precisely define how to calculate them and their sources,” Filippova says. “For organizations to compare against one another, it’s critical that they consistently disclose and compute these metrics year over year using a uniform approach.”

The social indicators spectrum now includes factors related to both internal stakeholders, like employees and their families, and external social effects, such as the organization’s involvement in philanthropy. When discussing corporate social responsibility, the economic indicators also encompass those related to sustainable investing.

Furthermore, Filippova noted that following the publication of the methodological recommendations, legislation supporting additional volunteer activities was enacted, coming into effect on January 1, 2024. Additionally, there have been revisions to the taxonomy of green projects, notably those elements associated with volunteer activities.

“As we progress with the methodological recommendations, the subsequent phase provides for creating a more comprehensive and detailed Standard,” said the expert. “While these recommendations themselves don’t exert regulatory impact, they signify the priorities of the government regulator and business community.”

The development of the Standard is being orchestrated by VEB.RF, by mandate of the Ministry of Economic Development. At the “Strong Ideas for New Times” forum in June 2023, VEB.RF presented to the President its alternative to ESG – ‘5C’: consistent strategic development, consideration of employee and family welfare, social programs, environmental care, and dedication to the homeland.[26]

According to Denis Bokov, Managing Director of the VEB.RF Government Agent Block, in the context of evaluating the achievement of sustainable development goals, it is imperative that the indicators be qualitative. This approach is essential for accurately measuring the effectiveness of efforts in these domains. “We incorporate these principles in our operations,” the expert disclosed when questioned, “although other companies continue to adhere to the international ESG standard.” It is challenging for a single entity, VEB.RF, to rapidly overhaul established practices and redirect them onto domestic tracks. However, I must point out that within the corporation this is happening, and in terms of social impact projects, we’ve been successful.” The objective is not to alter the paradigm, but rather to refine the language within the existing paradigm, to broaden it slightly and make it more precise, Bokov contends.

BUSINESS SOCIAL CAPITAL STANDARD

There is also an alternative approach to this issue from the Agency for Strategic Initiatives: the “Business Social Capital Standard,” designed to coordinate elements of established corporate practices in the field of responsible business conduct and sustainable development, based on a platform solution, to eliminate contradictions, and to provide a universally recognized mechanism for assessing and accounting for the contribution of organizations’ activities to improving the quality of life in Russia.

Alexander Sinitsyn, the head of the ASI Sustainable Development Project Office, noted a significantly greater flexibility of this standard as a key difference from the documents prepared by state regulators. “The documents issued by governmental agencies have very strict requirements, and they should not allow for any interpretations, so only iron-clad confirmed indicators are included in such standards,” explains Sinitsyn. “However, the market is, of course, raising questions about the flexibility of assessment models. And that’s where we come in, as the operator of our standard is an NGO that serves the role of a public institution. Consequently, we can afford to be more flexible, meaning we can foster the development of methodologies and take into account factors that aren’t yet so clearly defined and standardized as to be included in the documents of state regulators.”

A unique feature of the “Business Social Capital Standard” is that it does not merely disclose what goals the company has achieved, but also evaluates the extent to which the results align with the broadest possible range of sustainability indicators. This includes both quantitative economic indicators, based on methodological recommendations from the Ministry of Economic Development, the Central Bank’s directives, and common practices, as well as qualitative management indicators. Plus, what sets it apart from global ESG practices is its em on contribution to national goals and the reinforcement of the country.

“It’s essential to recognize that we’re assessing dynamics,” says the expert. ”For this, we’ve developed a system encompassing quantitative and qualitative blocks, feedback tools, and a specific methodology that aligns with the overall approach to sustainable development assessment. The qualitative assessment block is extremely important because the field of sustainable development is not yet so established that everything can be accurately and uniformly quantified for everyone.”

Evaluation is an ongoing narrative because the subject varies from company to company, industry to industry, and a one-size-fits-all accounting system has not been set up. Sinitsyn quotes examples such as employee health issues, which different companies may address in various ways, from on-site doctors to comprehensive medical insurance plans, sick pay supplements, and so forth. These practices are not yet standardized, so they are continuously monitored and updated.

To achieve the Sustainable Development Goals and implement a nationally customized list of relevant indicators, the authors suggest incorporating the ASI approach into the Standard. This approach assesses whether results comply with specified criteria. Specifically, they recommend partially integrating the “Business Social Capital Standard” into the overall framework of the official document currently being drafted by Russia’s Ministry of Economic Development.

ECG RATING OF RESPONSIBLE BUSINESS

Other original approaches exist, such as the increasingly popular ‘ESG Rating of Responsible Business,’ developed by the Financial University under the Government of Russia in collaboration with the Mendeleev Institute of Taxation, and supported by the Federal Tax Service and the Accounts Chamber of Russia. This approach is in line with the ESG acronym – environment, staff, and government – and takes into account almost 100,000 businesses throughout the country.[27]

We sought commentary on this approach from Anastasia Gorelkina, Deputy Chairman of the Board of Directors of the Siberian Business Union Holding Company and Co-Chair of the Commission on Social Responsibility and Corporate Communications of the Association of Communication Agencies of Russia (ACAR). Anastasia Gorelkina is confident that all initiatives motivating companies to pursue sustainable development are a positive signal for our society. All the existing major projects – ‘Sustainability Reporting Standard,’ ‘ESG Rating,’ and ‘Business Social Capital Standard’ – advocate the same principle: to demonstrate success not merely from a financial performance perspective but also in terms of social responsibility. The more information a person has about how a company cares for him, his loved ones, society, and the nation, the more peaceful and harmonious their life becomes.

“Now, several projects have emerged that are rethinking global challenges, placing more em on social responsibility, and even adding an element of ‘competition’ through the ‘ECG Rating’,” says Anastasia Gorelkina. “Ultimately, this will have a positive impact on businesses and their approaches to both project initiation and quality. Indeed, everyone aspires to achieve a high ranking, and to attain that, it’s essential to align with the most effective practices.”

The expert notes that the list of basic indicators for sustainable development reporting, published by the Ministry of Economic Development last November, currently includes only financial indicators in the social block, such as “expenditures on organizing and conducting social, fitness, and medical events for employees and their families.” This needs to be more detailed, showcasing the number and scope of the programs, and who they are intended for. It is also necessary to broaden the block of social indicators, considering new forms of care for employees, their families, overall demographics, and to provide data on inclusion, talent development and support, and programs aimed at fostering spiritual and moral values. Additionally, Gorelkina emphasizes the importance of communication in social projects, as sometimes even people within companies are unaware of such projects’ existence. Businesses often are not informed that they can promote their social projects using governmental support such as social advertising. Integrating communication metrics would greatly complement the existing indicators.

The expert highlights that it is the social focus that differentiates the Russian approach from the widely accepted international ESG practices, which Russia has also been following until recently. “There is significant demand in our society for knowledge and information about social and environmental projects,” concludes Anastasia Gorelkina.

It is the social focus that differentiates the Russian approach from the widely accepted international ESG practices, which Russia has also been following until recently.

The authors believe it is logical to enhance the Reporting Standard with principles that form the basis of the “ECG Rating of Responsible Business.” This enhancement would enable the final document to be highly aggregated and visualized, reflecting the perspectives of all stakeholders involved.

WEAKNESSES OF NEW APPROACHES

Upon reviewing all initiatives and the documents at our disposal, it became evident that all these approaches share a common weakness. Namely, the assessment approach itself is quite limited and is based on the provision of data on financial and non-financial indicators without taking into account the actual social impact and its influence on sustainable development.

For example, in the draft standard from the Ministry of Economic Development of Russia and VEB.RF, there are specified requirements for the allocation of funds to projects recognized as social, environmental, and the like. However, the evaluation of these investments is not mandated and falls on the initiator, which almost inevitably leads to formal assessments conducted merely for the sake of reporting.

Metrics are measured in terms of money spent, percentages, the number of people reached, or even the frequency of board of directors and audit committee meetings and their attendance.

Plus, the developers of the document emphasize the voluntary nature of its implementation, making this reporting initially non-mandatory. It is expected that in Russia, major corporations that set the tone in finance will, in this case on a national scale, adhere to the official standard. If the standard lacks a mandatory requirement for assessing the social impact, it would be very easy to align the implementation of social projects with PR or similar corporate needs, without genuine concern for achieving real social impact.

The closest to the truth, in our opinion, have been significant stakeholders with direct beneficiary interests such as IRI, AVC, ANO “Equal Opportunities Space,” and others. Previously, they were not involved in drafting the standard, but at our request, they offered significant amendments and additions to the current project.

First of all, it was suggested to disclose the organization’s activities in terms of achieving social impact and influence in the short, medium, and long term. It was also recommended to report both expected and actual social effects and impacts, including those that were unplanned, to conduct analysis and disclose reasons for the outcomes, and to back assessments with qualitative and quantitative indicators supported by valid and evidence-based data.

It is also advised to describe the problematic situation requiring change, list the target audiences affected, and explain how and why each group is connected to the issue. For substantiation of the choice of the problem selected, its causes, target audiences, and their relation to the issue, as well as the action plan, the use of statistical data from reliable sources is recommended. Desk research with various data sources can also be used, including media publications and academic papers, citing them as necessary. Additionally, data can be drawn from expert surveys, as well as from one’s own conducted empirical research with disclosure of information about the research. The experience of key projects and/or organizations addressing the issue over the past three years will also be useful.

“The standard should create a trend, set the tone for the future,” believes Igor Novikov, Director of ANO “Equal Opportunities Space” and a member of the Presidential Council for Civil Society and Human Rights. The way we write it will determine what kind of companies we will see in a few years. Thus, the final document should reflect not only those aspects of organizations’ activities that they are accustomed to reporting on but also those that are yet unknown within the companies.”

According to the expert, the project critically lacks several aspects. Whereas previously companies were expected to merely report good deeds, now a key aspect of business activity (including that of the government and NGOs) has become learning and impact. Since business drives development, the society expects to see resilient companies capable of overcoming challenges and learning and innovating through the process. “Such companies are perceived as sustainable,” Novikov is convinced. “One of the key lessons in the BANI[28] era is the ability to establish strategic partnerships with the government, NGOs, and other companies for systemic problem-solving across the community.” Maintaining balance is key to collaborating effectively in partnerships with different problem-solving cultures, and this pertains more to civil society than to corporate accolades for “social breakthrough of the year.” Every successful product manager knows that a “lone wolf” strategy does not lead to value creation and product management will fail; companies must learn to work as teams, and this should be reflected in the standard.

Also, a crucial aspect is the engagement (or inclusion) of vulnerable and marginalized groups. Currently, inclusion is conventionally seen as a means to achieve diversity within teams. Those who are compelled to keep pace with the times, study demographic forecasts and the like, are actively trying to cover the deficit in organizational capability to involve “not like everyone else” in the value creation chain and the consumption of goods. Therefore, the standard should include more coherent and near-future oriented requirements for the involvement of vulnerable groups (people with disabilities and special needs, young professionals, individuals with migration experience, women with young children, the elderly, etc.). “The conversation should not just be about the simple demonstration of hiring metrics (though it would be good if companies start to disclose this data), but about organizational and other innovations,” Novikov emphasizes.

Understanding the need for significant revisions to the standard, the expert speaks of being ready to engage in its adjustment and supplementation, because the practice of conveying information about a company’s activities cannot be developed once and for all; it is an iterative process. Given the dynamics with which the world changes, it is necessary to quite frequently revisit ideas and the specific ways of their implementation in reports. “We need to understand that conveying information about the company’s activities in sustainable development and other areas requires not just temporary working groups but a community of constantly active experts,” concludes Novikov.

SUSTAINABILITY AND INDICATORS

Undoubtedly, all existing methodologies are commendable in their own right, and the mere existence of such initiatives is a big advantage. However, when talking about sustainability, it is essential to address indicators directly related to this concept in terms of social impact. When reports contain only quantitative metrics, they fail to correlate with promises of analyzing or forecasting systemic qualitative changes. What is missing is a transition formula or an explanation of correlations. Hence, there is a clear understanding of the need to expand the list of indicators, including assessments of social impact, as well as topics of corporate volunteering, inclusive practices, and media influence as evaluation indicators.

Following the strategic session “Sustainable Development Reporting Standard as a tool for the development of volunteering and social involvement,” a resolution draft was created based on the discussion outcomes, which we believe should be presented below unchanged.

“To add to the original list of suggestions:

• Finalization of the social effect assessment section;

• In reporting, show not quantitative characteristics of indicators and metrics, but social effects based on them;

• Increase focus on quality indicators;

• The list of indicators should be based not only on international standards and national SDG targets, but also on national projects;

• Include community and partnership development and non-profit sector development in the assessment;

• Include communication projects in the evaluation; inclusion of indicators based on information agenda and quality of campaigns (regional campaigns, federal IRI campaigns, partnerships with ANO “National Priorities”);

• Show the need for linkage indicators between environmental and social (based on them) projects;

• Increase focus on indicators of employee and resident involvement in the management of the enterprise and regional development;

• Include indicators reflecting the accumulation and consolidation of social impact (including partnerships, communities, information agenda);

• Include reintegration rates for employees leaving the position due to retirement, illness, disability;

• Include indicators for implementing an inclusive approach in all areas of the company’s internal and external activities;

• Retain “sustainable investments, including green investments” in the list of economic indicators;

• Disclose information on sustainable investments in terms of national taxonomies.”

Natalia Gladkikh, a leading expert of the Institute of Socio-Economic Design at the National Research University Higher School of Economics and Editor-in-Chief of the Positive Changes Journal, considers the discussion that has arisen regarding the domestic reporting standard under development to be very valuable, as it gives an opportunity for representatives of different parties to express their opinions. The word ‘Standard’ in the document h2 indicates the presence of a set of important principles in its content, which are essential for everyone to follow and rely on. Therefore, the expert would like the final document to be one that not only helps companies and their stakeholders understand their performance results but also sets certain standards and recommendations on how to do this most effectively and successfully.

“Several important points are noteworthy in the current version of the standard, which is still a work in progress. The first is the obvious gap in the narrative rhetoric in the document in the part where it describes why the standard is needed, what it offers, what it includes, etc., and in what specific actions and indicators are ultimately proposed,” says Natalia Gladkikh.

Thus, according to her, the first part actively uses terminology from the field of impact assessment, for example:

“Information related to sustainable development is understood as information about the impacts, risks, and opportunities of the organization associated with sustainable development”;

“The usefulness of information related to sustainable development increases if the information is comparable, verifiable, timely, and understandable, and also sufficient to reflect the significant impact on the economy, environment, and social sphere and to give interested parties the opportunity to assess the organization’s performance (the principle of completeness) for the reporting period.”

“However, within the block of indicators, there is nothing that could be attributed to social impact. Indicators are principally defined by various metrics of activity – such as the number of employees involved and the amount of funds expended. The actual impact of these activities remains conspicuously absent from this list,” the expert remarks.

A second significant flaw she notes is the underlying logic of describing and assessing results, the principle of ‘the more spent, the better’.” According to the standard’s logic, a company’s substantial investments in social objectives imply it is doing well, yet there is no comment on the actual effectiveness of these investments. The specific changes that have occurred in the region or country as a result of such expenditures are not considered relevant. If a more economical solution is identified, the current logic of the standard would interpret this as the company’s deteriorating position relative to others.

“The traditional rationale for social investment, demanding an essential evaluation of the achieved results rather than just a description of actions taken or expenses incurred, is strikingly missing from the current version of the standard. This component, in my view, is crucial,” states the expert. – “Until we pose questions not only about the volume of funds spent but also the tangible outcomes of such expenditures, we cannot truly speak of results in the terms of social impact, as is claimed in the intent of the standard.”

The realm of social project design is evolving, just like any branch of science or practice, and the methodologies of project development and reporting are increasingly complex. This is evident in the practices of the Presidential Grants Fund, where updates and the incorporation of new elements and focuses in application formats are routinely implemented. For instance, in the current iteration of the application, it is crucial not only to describe the project concept but also to validate its pertinence with references to pertinent sources. The document places em on the evidential substantiation of the proposed approach to addressing the issue. Several grant-giving organizations are shifting toward applications based on the so-called theory of change, which mandates the clear definition not only of the problems and their origins but also a detailed description of each activity to be undertaken in relation to the three-tiered framework of immediate results, social effects, and societal impact. The theory of change also figures into the planning strategies of state bodies when conceptualizing strategic projects.[29]

“To speak of outcomes, and all the more of the impact of their projects and programs, in terms reflective of activity characteristics – ‘conducted so many events, spent so much’ – has long been outmoded in the ‘third sector’ and is becoming ever more challenging in the governmental sphere,” says Natalia Gladkikh. – “If we establish a benchmark for businesses wherein the end result is deemed significant not for its transformational nature but merely as a static form, this would represent a regression in the theory and practice of social project planning and social investment, methodologies and approaches to impact assessment developed thus far.”

It is also necessary to standardize the verifiability and justifiability of the employed social and ecological practices. Of crucial importance is the extent to which the utilized methodologies are substantiated and whether robust procedures for monitoring and assessment of changes – both intended and incidental effects arising within the course of a project or program’s execution – are in place. For NGOs, particularly when projects are financed externally – by grant-making entities or social investors – activities are regularly subjected to rigorous assessment and oversight. Conversely, when a project or program is initiated by a business entity, it lacks an overseeing body that would be obliged to pay close attention to the level of proof underpinning the practices utilized. If such guidance is not included in the standard, CSR programs may turn into a ‘space for experiments on people and nature.’

Additionally, the expert opines that it is essential to embed within the standard the concept of an assessment model. This pivotal term reflects the anticipated process by which results will be evaluated: how data on achieved changes will be collected, and who will be involved in these evaluative undertakings and how, at what stage. According to Natalia, the practice of soliciting assessment services from auditing firms for evaluating social impact is exceptionally uncommon among social investors or non-governmental organization. The mere fact that figures have been calculated correctly is unlikely to offer any significant insights or new knowledge to the project team or organization, particularly in terms of its sustainable development. When discussing an external, independent ‘evaluating’ party that implies a ‘mutually beneficial’ partnership, one should keep in mind universities, where expertise, researchers, and proven scientific approaches can be found.

“A standard will truly become truly significant and valuable when it transcends the prevailing narrative of ‘we’ll grade you – and you might get an F’ to enhance companies’ awareness of how they might further reflect their contributions to sustainable development in all its depth and beauty,” concludes Natalia Gladkikh. – “Once the standard encompasses varied approaches that enable any organization, regardless of size, to ‘see itself’ in a newer, more splendid light.” Described approaches and methods will assist companies in establishing their internal evaluative models, considering the unique aspects of their activities without any retributive implications. The chief advantage should inherently lie in the benefit it presents to the company itself – reveling in the transformations it prompts within the sphere of sustainability.”

In conclusion, Natalia Gladkikh put forth precise recommendations for modifications to be made to the standard. The fundamental point is that all activities conducted within the framework of sustainable development must meet criteria for evidence and validity. Specifically:

1. Issues to be addressed should be distinctly defined and their causes pinpointed, relying on existing data, knowledge from similar endeavors, etc.

2. All implemented programs and projects should describe their target audiences.

3. The action plan should be clearly defined and the relationship between the realized actions and the problems, their causes, as well as the planned results should be obvious, the experience of similar projects, the effectiveness of the chosen approach (social, ecological technology) should be studied.

4. The immediate results, social effects, and social impact should be clearly spelled out for each intervention.

5. The activity planning stage specifies the plan of activities and their results, as well as indicators to conclude on the achievement/ non-achievement of the planned changes.

6. For each project or program implemented within the framework of achieving sustainable development, an evaluation model should be developed, which implies a system of monitoring and evaluation of changes achieved, in accordance with the system of indicators.

7. For each project or program implemented within the framework of achieving sustainable development, it is recommended to calculate an evidence and validity index.

8. The development and implementation of a model for assessing the impact of a sustainable development project/program, reflecting the changes it achieves (achieved), can be carried out by the organization independently or with the involvement of research and other specialized companies, scientific organizations, including those based at research universities.

The recommendations provided are not confined to a specific federal document under development; rather, they are meant to be immediately applicable in real-time across any corporation. This does not, however, diminish their relevance for inclusion in the national Reporting Standard.

We would like to conclude the overview with data from a November 2023 survey by Expert RA rating agency, according to which almost 80 % of non-financial and 60 % of financial companies will be prepared to report on sustainable development at the end of the year.[30] This trend is being noticed and supported by government agencies as well. And it is important that more and more leaders of social change are involved in this work.

Насколько добрый мой город? Репортаж с конференции

«Про развитие городов и сообществ»

Юлия Вяткина

DOI 10.55140/2782-5817-2024-4-1-26-33

Как меняется работа с местными сообществами, что будет с ними происходить в ближайшем и отдалённом будущем, как партнёрские проекты бизнеса и НКО помогают жителям развивать свои территории и за счёт чего повышается социальная эффективность таких проектов? Об этом и многом другом урбанисты, НКО, футурологи и представители бизнеса говорили на практической конференции «Про развитие городов и сообществ», прошедшей в феврале 2024 года в Москве. Делимся ключевыми тезисами о том, каковы возможные сценарии развития территорий по мнению экспертов.

Юлия Вяткина

Редактор журнала «Позитивные изменения»

ДОБРЫЕ ГОРОДА

В 2023 году Содружество Добрых городов, в которое входит больше 220 территорий, совместно с лабораторией «Гражданская инженерия» провели опрос горожан и туристов в разных городах России, чтобы ответить на вопрос – что делает город в их глазах действительно добрым? Результатом исследования стала методика[31], основанная на реальном запросе жителей и гостей города.

«Каких-то ожиданий, откровений, что скажут люди, чего мы не знали, у нас не было. Нам было интересно, что назовут чаще всего. Мы проводили фокус-группы в Пензе, Владивостоке, Иркутске, Санкт-Петербурге и других городах. Гайд включал 40 вопросов. На основании ответов мы предложили методику «Насколько добрый мой город/поселок для его жителей и для гостей». На ответы мы смотрели через призму того, что по силам сделать НКО. Методика – это своеобразный чек-лист[32], по которому можно оценить свой город. И, конечно, это повод еще на этапе проектирования каких-то инициатив обсудить их с партнерами и горожанами и понять, чего пока не хватает в их населенном пункте», – говорит Дарья Буянова, директор по маркетингу БФ «Добрый город Петербург».

Как отмечают создатели методики, им было важно, чтобы некоммерческие организации делали для города действительно полезные, востребованные проекты – то, что заметят и оценят жители и гости, что повышает их радость и комфорт, оценку города как доброго.

Методика доброго города включает 10 параметров. Авторы говорят, что их можно считать универсальными, применимыми независимо от величины муниципального образования и его места на карте. Так, первый параметр, «Гордимся наследием и бережём его», касается не только городов с богатым историческим прошлым, но и моногородов с 30-летней историей, которые ценят свое наследие.

Суть этого параметра заключается в следующем. Добрый город заботится о своей истории и культуре. Объекты исторического наследия реставрируются или просто хорошо содержатся, опрятно выглядят. Многие исторические объекты выполняют общественные функции и открыты для посещения. Детали тоже не остаются без внимания: оригинальные вывески реставрируются, наличники и таблички сохраняются, а утраченное – воссоздаётся. Горожане и гости знают или легко могут узнать историю города.

На что надо обратить внимание: на реставрацию и содержание объектов исторического наследия, внешний вид объектов, исторические детали городской среды, проекты и мероприятия по сохранению и популяризации наследия.

Индикаторы оценки параметра:

• в городе есть объекты исторического наследия, которыми можно гордиться;

• заметны отреставрированные объекты или процесс реставрации;

• мало руинированных исторических зданий;

• заметны разнообразные исторические детали (в т. ч. советского периода);

• есть таблички, которые рассказывают историю зданий;

• в городе можно записаться на историческую экскурсию;

• во многие исторические здания можно попасть и посмотреть их изнутри;

• в городе есть проекты/мероприятия по сохранению и популяризации наследия: субботники, фестивали, исторические реконструкции и др.;

• известны случаи, когда частные инвесторы реставрируют исторический объект и открывают там бизнес;

• мало случаев, когда исторический объект снесли или он сгорел.

Создатели методики приводят несколько примеров, что могут сделать НКО:

• узнать, есть ли в городе проекты по сохранению исторического наследия;

• организовать историческую экскурсию или популяризовать те, что есть;

• сообщить в СМИ, если заметили, что историческое наследие под угрозой;

• вступить во всероссийское движение «Том Сойер Фест» или движение «Фасадник» и совместными усилиями привести в порядок фасады зданий;

• провести мероприятие во дворе исторического здания, чтобы привлечь внимание к необходимости его реставрации (пример – «Лаборатория искусства города» во дворе исторического особняка в Красноярске);

• провести общественную кампанию по сбору средств на реставрацию исторических деталей городской среды.

Среди других параметров предложенной методики такие как: «Помогаем животным», «В добром городе заметны НКО, инициативные группы и их работа», «Развито добрососедство», «В городе чисто», «Хорошая навигация», «В городе зелено», «Хорошо детям», «Доступная среда», «У города есть лицо, бренд».

«Каждый параметр, индикаторы, на что можно посмотреть, какие действия совершить НКО – в методике описаны достаточно подробно. Еще раз подчеркну, что это самооценка. Мы смотрим, какие признаки доброго города заметны местным и приезжим. И дальше, глядя на свои проекты и программы, пытаемся актуализировать их с учетом этого фокуса внимания. Если люди считают, что признаком доброго города является чистота, то даже если мы – организация, занимающаяся старшим поколением – можем организовать субботник или посадку деревьев. Таким образом, эта методика – инструмент взгляда на себя для НКО со стороны, как еще можно актуализировать свою деятельность», – говорит Дарья Буянова.

Респонденты также назвали другие важные параметры доброго города, на которые НКО сложно повлиять, но возможно у кого-то это получится. Это наличие общественных туалетов, а также мест, где можно вкусно и недорого поесть, где бесплатно выпить чистой воды. Для горожан также важны городские медиа и чаты, возможность влиять на принятие решений, а для приезжих – вежливые водители, музыка на улицах не только в праздник, хорошие отзывы местных жителей о своем городе.

Методика доброго города включает 10 параметров. Авторы говорят, что их можно считать универсальными, применимыми независимо от величины муниципального образования и его места на карте.

ЛОКАЛЬНЫЙ ПРОДЮСЕР, ФОРСАЙТ-МОДЕРАТОР И ДРУГИЕ ФОРМАТЫ

Какими могут быть форматы деятельности, которые помогают услышать и воплотить то, что важно горожанам? Во-первых, это соучаствующее проектирование, когда общественные пространства создаются с вовлечением в процесс местных жителей, сообществ, инициативных граждан, экспертов, представителей администрации, локального бизнеса и других заинтересованных в проекте сторон.

«Соучастные практики – это возможность обратиться к конечному благополучателю вашего продукта. Эти практики используются многими, не только девелоперами. Часто, когда мы что-то делаем, мы идем сверху вниз, не проверив идею на аудитории. Что происходит, когда мы вовлекаем людей в работу со своей средой? Самый важный эффект – «присвоение через руки», т. е. со стороны жителей происходит смена с клиентской позиции на хозяйский подход. Кроме того, соучастные практики – это инструмент создания сообществ. У соучастия есть своя дорожная карта и стадии развития: идея – поиск единомышленников – исследование – проектирование – активная деятельность – рефлексия. Если люди прошли этот алгоритм три раза, вместе поучаствовали в каком-то деле от идеи до рефлексии, то они становятся самоорганизованным сообществом», – поясняет Любовь Гурарий, эксперт по работе с сообществами, куратор соучастных практик А101 Лернити.

Во-вторых, необходимы так называемые «точки входа» для горожан – альтернативные, заметные в городе площадки, где социально полезными действиями жители могут заявить о себе. Например, в Сызрани в центральной части города есть свое «третье место» – антипространство «Стены», где можно провести свое мероприятие, выпить кофе в компании единомышленников, поработать в коворкинге.

«Мы как раз действуем «снизу». Жители могут не только за явить, что они хотят сделать, но и действием доказать это. Когда в нашем городе появился «Том Сойер фест», в нашем антипространстве «поселились» наличники. Люди приходили их восстанавливать, делали это с чаем, гитарами, порой это все затягивалось до трех часов ночи. Когда наличники через полгода стали арт-объектом на нашей набережной, мы поняли, что люди будут биться за сохранение того, к чему они приложили руку», – рассказала Мария Азизова, основатель антипространства «Стены», амбассадор и технолог Содружества Добрых городов.

Соучастные практики – это инструмент создания сообществ. Когда люди вместе поучаствовали три раза в каком-то деле от идеи до рефлексии, то они становятся самоорганизованным сообществом.

Еще один пример, который привела эксперт, – форум «Свято место пусто…» в области актуальных форм культуры и искусства. На форуме проводился конкурс инициатив, победителем стал проект «Живое умирает», рассказывающий истории «живых», но совсем забытых мест Сызрани.

«Команда проекта изучила несколько объектов, предложила неформальный туристический маршрут и презентовала его на разных площадках: не только в нашем антипространстве, но и в центре местного сообщества, а также на дне города. После того, как Сызрань победила во Всероссийском конкурсе лучших проектов туристского кода центра города, проект «Живое умирает» может получить новое прочтение. Это тот самый пример, когда «снизу» вырастает что-то глобальное, то, чем можно гордиться, что делает город по-настоящему добрым, добавляет ему привлекательности», – говорит Мария Азизова.

Еще один формат, благодаря которому можно создать заметные проекты, – это продюсирование. Эксперты уверены, что все чаще мы будем встречать в городах и поселках локальных продюсеров – людей, которые сами прошли путь от инициативы до ее воплощения и могут помочь найти на территории других активистов, способных изменить социальную и экономическую повестку. Кроме того, на территориях будут появляться форсайт-модераторы – специалисты, помогающие определить желаемый образ будущего и договориться о действиях в его контексте со всеми заинтересованными сторонами. Так, в Ростове-на-Дону есть региональное сообщество форсайт-модераторов, которое проводит бесплатное обучение по развитию навыков модерации и построения доверительных коммуникаций.

Эксперты уверены, что все чаще мы будем встречать в городах и поселках локальных продюсеров и форсайт-модераторов, способных изменить социальную и экономическую повестку.

«Мы столкнулись с тем, что в небольших городах очень мало хороших коммуникаторов. Бывает так, что на собраниях каждый горожанин что-то кричит, люди не могут между собой договориться, им не хватает модератора, который бы помог услышать все заинтересованные стороны. Так родился наш проект «Школа модерации и коммуникации». Мы уже обучили 118 модераторов из 5 регионов и 15 муниципальных образований. Сейчас они проводят форсайт-сессии в малых городах, где встречаются представители бизнеса, власти, НКО. В течение всего дня они обмениваются мнениями и создают дорожные карты развития территорий. К нам приходят учиться самые разные люди: и госслужащие, и представители НКО, бизнеса, учителя, директора школ, представители церкви. Обучение качественной модерации – это наш вклад в развитие человеческого капитала и территории», – рассказывает Виктория Мусиченко, эксперт АНО «Интегра», руководитель Школы модерации и коммуникации ЛИРО.

Чтобы активность в городе была видна, наличия сообществ недостаточно, необходимо финансирование, обращает внимание Олег Шарипков, руководитель Центра знаний по целевым капиталам. Среди инструментов финансирования – эндаумент, грантовые конкурсы и конкурсы социальных стартапов с низким порогом входа, школы инициатив и акселераторы.

«Когда мы проводим конкурс микрогрантов и читаем заявки, видим, что болит у горожан и как они сами готовы решать вопросы. Инструменты финансирования, такие как целевой капитал, позволяют поддерживать активность сообщества, делать лучше свою среду обитания. Но не менее важны горизонтальные связи – нужно, чтобы их было больше», – говорит Олег Шарипков.

Внешним признанием усилий горожан по созданию образа доброго и привлекательного города можно считать развитие туризма. Это еще один формат, который назвали эксперты.

«В малых городах и малых поселениях всегда есть две истории. Есть жители, которые хотят зарабатывать, и есть жители, которые на любого туриста говорят «понаехали». Я помню, как в конце 90-х мы ездили в Мышкин в Ярославской области, это был поселок городского типа, рядом с которым проходила труба «Газпрома». У нас тогда зашел спор, возможен ли внутренний туризм в России. Сейчас туристическая нагрузка Мышкина сравнима с островными городками (население Мышкина 5 тыс. человек, ежегодно город посещают около 200 тыс. человек – прим. ред.). В туризме обязательно должна быть экономика, экология, сообщество, бренды – профессиональная демократия, чтобы каждый мог еще что-то делать руками. Это принципы устойчивого развития и бережливого хозяйствования», – говорит Евгения Подарина, член Комитета по развитию устойчивого туризма Российского союза туриндустрии.

К числу интересных кейсов развития туризма и городов, построенных на вовлечении сообществ, относятся Выкса с фестивалем «Арт-овраг», Ивановская область, где у каждого города свои интересные места (Иваново, Плес, Палех, Лух), Суздаль, Урюпинск, Добрянка.

ЧЕЛОВЕКОЦЕНТРИЧНОСТЬ VS. ТЕХНОЦЕНТРИЧНОСТЬ

Заглядывая в будущее развития городов и сообществ, нельзя не сказать о человекоцентричности – создании среды, обеспечивающей людям новые возможности для развития и более комфортного самоощущения. Однако этому подходу противопоставляется техноцентричный мир, в котором человек становится источником данных. Футуролог, основатель и управляющий партнер MINDSMITH Руслан Юсуфов считает, что уже сейчас, учитывая темпы цифровизации общества, пора задумываться о создании инклюзивной среды не только для людей с ограниченными возможностями здоровья, но и людей, которые делают выбор в пользу, к примеру, установки технических устройств для расширения своих возможностей здоровья, когнитивной сферы. Кроме того, мы уже сегодня видим несколько примеров полярностей. С одной стороны, есть общины и племена, которые вообще не используют новые технологии и на них не распространяются связанные с этим риски, с другой стороны, есть люди, которые превращаются практически в киборгов.

«Уже сегодня идут эксперименты по вживлению в мозг человека имплантов, значительно повышающих IQ. Смогут ли такие люди доносить свои мысли до нас с вами? Как мы сможем общаться, имея такой разный жизненный опыт? Не пора ли задуматься о комфортной среде для таких людей? НКО, которые призваны решать социальные вопросы, могут это делать, не имея никакого представления о завтрашних проблемах. Воспитание детей, проблема трудных подростков, безработица и прочее – если НКО не в курсе последствий, которые влечет за собой ИИ, они будут приносить все меньше и меньше пользы. Их спектр влияния сократится. Важно любым социальным инициативам и организациям накапливать дополнительную экспертизу, смотреть в будущее, чтобы оставаться эффективными», – отметил Руслан Юсуфов.

Говорим мы про настоящее или будущее, а разработка качественного социального проекта должна опираться на постулаты теории изменений[33], уверен Глеб Лихобабин, сооснователь, директор по стратегии компании Collab.

«Я немножко гик и айтишник, и это значит, что я люблю всё измерять. Когда я что-то делаю, хочу быть уверен, в первую очередь сам для себя, что это имеет смысл и произвело какие-то эффекты. Для того чтобы знать, что измерять, нужно знать, как действует та программа, которую ты создаёшь. Я говорю о таком инструменте, как теория изменений. По сути, это просто документ, который описывает, как работает ваш проект, почему именно тот путь, которым он идёт, приносит результаты, а ещё он помогает понимать метрики, глядя на которые вы будете видеть – проект работает хорошо или плохо», – поделился Глеб Лихобабин.

Глеб призывает всех применять теорию изменений и получать удовольствие от того, как она открывает реальный взгляд на то, как работает социальный проект. «Приведу короткий пример. Мой первый социальный проект был про помощь учителям. Мы делали фестивали для учителей и учили их использовать IT на уроках. Знаете, какое для меня было откровение, что мой благополучатель – не учитель? А как вы думаете, кто? Правильно, ученик, конечно. Это для меня всё перевернуло – я понял, как работают социальные проекты», – добавил эксперт.

Ухоженный, чистый, безопасный, зеленый город… Здесь комфортно людям разного возраста, развито добрососедство, а домашние и даже бездомные животные чувствуют себя хорошо. В таком городе есть место творчеству, эксперименту и юмору. Локальный продюсер помогает авторам социальных инициатив воплотить свои идеи, а форсайт-модераторы и медиаторы спроектировать будущее территорий и услышать друг друга. Доступная среда создана для людей с любыми особенностями здоровья. А благодаря теории изменений авторы социальных проектов умеют планировать и оценивать импакт. Именно таким видят развитие городов и сообществ участники конференции. А каким его видите вы?

How Kind Is My City? Report from the “City and Community Development” Conference

Yulia Vyatkina

DOI 10.55140/2782-5817-2024-4-1-26-33

How the dynamics of engaging with local communities are evolving, what lies ahead for them in the near and distant future, how collaborative initiatives between businesses and NGOs assist residents in fostering their localities, and what factors enhance the social efficacy of such endeavors – these were among the topics discussed by urban planners, NGOs, futurists, and business delegates at the City and Community Development practical conference held in Moscow in February 2024. Here, we explore the core insights regarding potential territorial development scenarios as perceived by experts.

Yulia Vyatkina

Editor, Positive Changes Journal

KIND CITIES

In 2023, the Commonwealth of Kind Cities, comprising over 220 territories, teamed up with the Civil Engineering Laboratory to conduct a survey among citizens and tourists across various Russian cities, aiming to address the question: What truly defines a city’s kindness in their eyes? The outcome of this research led to the formulation of a methodology[34] grounded in the genuine needs and perceptions of city dwellers and visitors alike.

“We didn’t have any expectations about what people might reveal, something beyond our knowledge. Rather, we were interested in noticing the recurring themes. We conducted focus group research in Penza, Vladivostok, Irkutsk, St. Petersburg, and other locations. Our guide encompassed 40 questions. Drawing from the responses, we devised the methodology “How Kind Is My City/Town to Its Residents and Visitors.” We analyzed the feedback through the lens of what NGOs could feasibly undertake. This methodology serves as a sort of checklist[35] for evaluating one’s city. Moreover, it is a catalyst to engage with partners and citizens during the project conceptualization phase, shedding light on areas where improvements are still needed within their communities,” says Daria Buyanova, Marketing Director of the Kind City St. Petersburg Charitable Foundation.

The creators of this methodology underscored the significance of non-profit initiatives delivering genuinely beneficial and sought-after projects for the city – endeavors that garner recognition and appreciation from residents and visitors alike, thereby enhancing their happiness and comfort and contributing to the city’s reputation as a benevolent entity.

The kind city methodology encompasses 10 parameters. The authors assert their universality, applicable irrespective of a municipality’s size or geographical location. For instance, the first parameter, “Proud of Heritage and Its Preservation,” extends beyond cities boasting rich historical legacies, also encompassing single-industry towns with three decades of history that cherish their heritage.

The essence of this parameter is the city’s reverence for its history and culture. Historic landmarks are either restored or just maintained well, looking tidy. Many historical sites serve communal functions and are accessible to the public. Attention to detail is important: original signage is refurbished, architectural trimmings and plaques are preserved, and lost elements are recreated. Residents and visitors alike are acquainted, or can readily acquaint themselves, with the city’s history.

Key areas of focus include the restoration and upkeep of historical landmarks, the aesthetic appeal of these sites, the preservation of historical nuances in the urban landscape, as well as initiatives aimed at their conservation and promotion.