Читать онлайн Струноходец бесплатно

В оформлении использовано фото С. Малышева

Из цикла «Нездешнее» (2006–2014)

«Лестницы заброшенной ступени…»

Лестницы заброшенной ступени.
Тихий шорох, словно кто-то рядом.
Соберу букет себе осенний,
Птичью стаю провожая взглядом.

Вновь душа неведомого просит…
Листья под ногами зашуршали.
Погадай мне, ласковая осень,
Грустная цыганка в пестрой шали.

Расскажи о радостях и бедах,
Расскажи как хочешь – долго, кратко…
Про любовь и ненависть поведай
И судьбы моей открой загадку.

Что со мною будет очень скоро?
Я, должно быть, не увижу рая,
Но в раю есть черные озера
И листва янтарно-золотая.

«Отпустите меня домой!..»

Отпустите меня домой!
Там поля шелестят вереском,
Там небесной плыть синевой
кораблям – облакам перистым.

Шелковистые травы там —
как моря серебра чистого,
В них волнами вставать холмам
и глядеть в небеса неистово.

У деревьев язык летуч —
шепчут кроны их, ветра полные,
И стремятся к земле из туч
только радуги, а не молнии.

Бег оленей беззвучно-скор,
бродят белые волки стаями,
И везде, кроме гордых гор,
там снега навсегда растаяли.

Понемногу стихает грусть —
и уходит путями лунными:
Я однажды туда вернусь,
и ручьи зазвенят мне струнами.

Здравствуй, край позабытых лет,
край родной, где не нужно имени!
…только если его там нет —
ты прости меня и не жди меня…

Сказка

Нанизывать бусы матовые?
Тонуть в серебре монет?
Иди же, клубок разматывая,
По тропам, которых нет.

Рубаха твоя – кольчужная ли?
Ступай мимо градов-сел
Туда, где роса жемчужинами,
Где папоротник зацвел.

Ступай, да смотри обрадованно!
Чем доля не хороша —
Дорога твоя за радугами
Да пение стрел в ушах?

Не каждому камню стачиваться.
Дойти бы туда скорей,
Где юная ищет падчерица
Подснежники в декабре.

Кому-то – поклоны истовые,
Кому-то – дремучий лес,
А кто-то, под нос насвистывая,
Прямехонько в сказку влез…

«…белого или черного…»

…белого или черного,
Меж двенадцати воронов,
Под незнакомым знаменем —
Просто узнай меня.
Будет нашей далекая та земля,
Что вовеки не ведала короля,
Где под сенью леса в ночной тиши —
На реке кувшинки и камыши,
Где босые ноги – да в мягкий мох,
Где узнаешь все, что узнать не мог,
Где покров листвы – всех надежней крыш,
Где безмолвно, сердцем заговоришь:
Зверь ли, птица, травинка, ручей, звезда…
Там наш дом. Отныне и навсегда.

Из цикла «Сердце в ладонях» (2006)

«В руку мою…»

В руку мою —
Радуги лук.
Я не пою
Песен разлук.

Путь незнаком,
Топи и гать…
Сердца закон —
Не покидать!

Жаждой сожжен?
Слабость кляня,
Вены – ножом:
Выпей огня!

Чаша горька?
Вымерла высь?
Смех – и рука:
Крепче держись!

Чуешь беду,
Гибельный бой?
Я уведу
Их за собой.

Час подошел —
Крик из груди:
«Все хорошо!
Ты – не один!»

Из цикла «Пути-дороги» (2006–2007)

Подражание кельтам

Нам дорога и даль даны,
Это – звеньев забытый звон,
Серебристый смешок струны
И свобода – из стаи – вон!
Прогонял все печали прочь
Вешний ветер внезапных встреч,
Нежный сон наводила ночь,
А кольчуга клялась беречь.
Эху – смеху суровых скал —
Вторил возглас волны морской,
Лунный луч мне лицо ласкал,
Потерялся в пути покой.
Мир вчерашний – он вдруг воскрес:
Камень крепок, клинок остер…
Позолотой покрылся лес.
Льются листья, летя в костер.

Касыда пути

Вновь услышать хорошо бы
прошлогодних листьев шорох.
Доблесть выбора лишенных —
агнцами не стать.

Обходясь без длинной речи,
выходить судьбе навстречу,
Зная слабых – уберечь их
от прыжка с моста.

Взгляд в ответном взгляде тонет,
не найдется глаз бездонней,
Плод запретный на ладони —
Ева, ты чиста!

Не пугайся кары строгой,
надкуси – не просто трогай! —
И ступай своей дорогой,
выбранной из ста.

Время жнет лишь то, что сеет,
и не знает опасений.
Дикой кошкою весенней
провизжала сталь.

Вне времен и вне пространства
тот, кто выбрал – странно, страстно.
На дорогу вышел – странствуй,
прошлое оставь!

Смех заливист, ноги босы,
и летят по ветру косы,
И другие смотрят косо —
молодость проста…

Чтоб подрезать вихри-крылья,
ваши лезвия остры ли?
Это жизнь мою открыли
с чистого листа.

«Все говорят, что люди не летают…»

Все говорят, что люди не летают,
Что крыльев не дано нам обрести,
Что все мечты – лишь выдумка пустая,
Что в небо не проложены пути.

Не верь другим – верь только птичьей стае,
Щепотке неба, стиснутой в горсти.
Пускай твое сомнение растает,
Расправь же крылья – и лети, лети!

Ты на земле стоишь, едва дыша,
И в небо устремляется душа,
И сколько счастья в этом странном даре!

Лети вперед, всегда вперед и ввысь…
Но ни к кому на свете не тянись:
Раскроешь душу – и в нее ударят.

Из цикла «Моя война» (2006–2014)

«Война внутри и война снаружи…»

Война внутри и война снаружи.
Быть может, все это миражи,
Но если ты хоть немного нужен,
то не отступишь, покуда жив.
Дурные вести сбивают с толку,
нелепы, словно обрывки сна.
Ветшает крепость моя – да только
пути отхода искать не нам.
Пускай падение неизбежно,
сердца людей разъедает ржа,
Но дай мне силу и дай надежду
хоть на мгновение – задержать!
Последним камнем, держащим стены,
замком последних стальных ворот,
Последним в жизни, что станет с теми,
кто на чужое разинул рот.
И раз не выстоять в обороне —
позволь увидеть в последний миг,
Как наша крепость сама хоронит
врага, что в недра ее проник.
Кто не сгибается и не ноет,
кто не спускает своих знамен,
Тот знает, что за его спиною
стоят защитники всех времен.
И даже если осядут своды,
не то что с двери слетит замок,
Он будет знать, что ушел свободным
и до конца делал все, что мог.
…Смешно и глупо. Пустые бредни.
Да полно, впрямь ли грозит беда?
Но если много таких – последних,
то крепость выстоит, как всегда.

«…Говорят ребята, что мне везет….»

…Говорят ребята, что мне везет,
Что удачи хватит на целый взвод,
Да хоть роту вывести из огня!
Пошутили – любит война меня.
Будто кто-то впрямь защищает нас:
Под прицелом смерти в который раз,
Пролетело мимо уж сколько пуль,
А процент потерь – абсолютный нуль.
Может, чудо. Со стороны видней.
Пустяковый шрам – за десятки дней.
Каждый чуть потрепан, но, в общем, цел…
Да судьба берет на другой прицел.
И, хотя приказ возвращаться дан,
Пропадает гвардии капитан,
Полвойны молившийся всем богам,
Чтоб они хранили его врага.

«У меня есть друг…»

У меня есть друг – разведчик и проводник, он следы читает легче, чем строки книг, он к лесным тропинкам с детства еще привык и проходит ими, не всколыхнув листочка. Вся граница знает: первый стрелок в краях! Не найти искусней, опытней, я не я, и враги боятся грома его ружья, потому что каждый выстрел чертовски точен.

Я – иное дело; что тут за спрос и суд? Заблудиться просто тем, кто не жил в лесу. По какой дороге ноги меня несут, не успел понять рассудок в тот летний вечер. Погнала беда, быстрей, или не уйдешь! Перебили всех – кто плох был и кто хорош, беглецов искали пуля да острый нож… но послало, верно, небо его навстречу.

Он окинул взглядом, жестом велел молчать и одним движеньем сбросил ружье с плеча. А потом сквозь чащу двигались добрый час, не роняя слов – шуметь, он сказал, не нужно. Подошли к его убежищу в темноте. Ни о чем сначала спрашивать не хотел. Посидел, вздохнул: повадки твои не те, подведешь ведь, неумеха, под вражьи ружья…

Скоро год знакомству, но не конец войне, и не раз мы с ним стояли спина к спине, и не раз казалось: выхода больше нет, неужели снова не получилось тише?.. Но всегда справлялись и прорывали круг…

У меня есть самый лучший на свете друг.
Где-то в кронах солнце прячется поутру. Мы смеемся: он впервые меня не слышал.

«Учись гореть…»

Учись гореть.
Не ради красоты:
Смерть на миру – не красно и не сладко.
Суть в том, что надо выжечь без остатка
В себе дурное. Кто, когда не ты?
Сигнальное ли пламя на горе,
Костер ли, от которого теплее…
Когда кругом вонючим дымом тлеют —
Учись гореть.
Учись светло гореть.

Из цикла «В зеркале времени» (2006–2015)

Песня Орфея

Перед троном твоим, о владыка Аид,
Я дерзаю просить небывалого дела.
То душа моя властно во мне говорит,
И от жгучего горя она поседела.
Я, быть может, последнюю песню пою,
И на свете мне жить стало странно и дико,
Потому что любовь я утратил свою,
Потому что погибла моя Эвридика.
Как же срок, ей отпущенный, был невелик!
А жила она, слез и печали не зная,
А была она – солнца сияющий блик,
А была она – певчая птичка лесная.
Весела и отважна, нежна и легка…
Рядом с нею казалось – все горести мимо!
От улыбки ее исчезала тоска,
Целый мир опустел без нее, без любимой…
Неужели неведомы раны любви
И страданья разлуки бессмертному богу?
Я молю: Эвридику мою оживи,
Дай ей снова пожить на земле хоть немного!
В первый раз не находятся в сердце слова.
Что же сделать я должен, чтоб счастье – с начала?
Отказаться от песен и струны порвать,
Чтобы лира моя навсегда замолчала?
Или броситься грудью на чье-то копье?..
Слезы сами текут. Плотно сомкнуты веки…
О владыка Аид, возврати мне ее,
А не то – и меня оставляй здесь навеки!

Степные мелодии

В бесконечности трав
Тонет солнечный шар.
Мною нынешней став,
Вспоминает душа.
Там, где тени легки,
Там, где лето длинней, —
С ветром вперегонки
Бег сарматских коней.
Акинак у бедра,
Чтоб вернуться живым,
Чей-то окрик «пора!» —
Да стрела с тетивы.
А себя отпустив
В этом мире простом —
Немудреный мотив
Да небесный простор,
Дым костра на ветру
Звездной ночью в степи…
Жаркий лоб оботру:
Отдохни да поспи,
Чтобы вновь поутру
Птицей прянуть в седло…

Было некогда – и прошло.

Давид и Вирсавия

Над городом царит ночная тишь,
И свет тебе сейчас – врагом заклятым.
Ты ей о смерти мужа говоришь,
Нетерпеливо раздевая взглядом.
Не отменить того, что свершено,
И праведник стал с грешниками вровень.
Горчит тревожно-алое вино,
А злато кубков отливает кровью.
Ты видишь губ пленительный изгиб.
В светильниках потрескивает масло.
«Он доблестно сражался и погиб…»
А вместе с ним – не совесть ли угасла?
Твои слова сочувствия полны,
Печальный облик нестерпимо ложен.
Возрадуйся! Нет мужа у жены,
Ты волен возвести ее на ложе.
О мудрый царь, в шелка ее одень
И выполни желание любое,
Но между вами вечно будет тень —
Тень воина, убитого тобою…

Саломея

Боже, в какую темень
Ввергнет она шутя?
Женщина – вечно демон,
Даже пока дитя.

Скромница, очи долу,
Ангельски хороша,
Мягко скользит по полу,
Все убыстряя шаг.

Пляшет неутомимо,
Стройная, как копье,
И покрывала дымом
Вьются вокруг нее.

Взглядами стан обласкан.
Молния, буря, плеть!
В пламени этой пляски
Очень легко сгореть.

Опьянена и рада,
Может ли – понимать?
Если сулят награду,
Пусть выбирает мать.

Речь – с материнской слепком.
Разве вольны цари?
Царское слово крепко:
Пообещал – дари!

Что ж не идешь, царевна,
Властью своей горда?
Скорбно глядит и гневно
Страшный кровавый дар.

…Выросла – танцем, вихрем.
Только не раз, не два
Перед глазами вспыхнет
Мертвая голова…

Далила

Значит, не подруга, а блудница?
Так тебя прикажешь понимать?
Хоть и верен, не спешишь жениться,
Потому что не велела мать.
Говорила – я тебе не пара?
Видно, ты – безгласное дитя.
Ну, а мне не нужно даже даром —
Знать: меня не любят, а хотят.
Если б ты любил – иначе б сделал.
Что родня? Боишься спорить с ней?
В целом мире не найдется демон
Оскорбленной женщины страшней.
Знаю, где твоя таится сила,
Одолеть позволившая рать.
Волосы, которые любила
Нежно-нежно я перебирать…
Кончено! Страстей довольно тленных.
Ведь любовь растоптана, хоть плачь…
Засыпай же на моих коленях,
Мой такой беспомощный силач.

Дочери Бастет

Словно пещера —
Сумерки храма.
Кошки священны
С древности самой.

Зорок и молод
Страж урожая.
Радуйтесь! Голод
Не угрожает.

Гордо-роскошны,
Хищно-зубасты,
Шествуют кошки,
Дочери Бастет.

Дарят едино
Взор благосклонный
Простолюдину
И фараону.

Невыносимо
Горе – да сгинет!
Женщины символ —
Кошка. Богиня.

Вавилонянка

Горе горькое, горе городу!
Горделивы, склоните головы.
Граду древнему, граду гордому —
Выси горние, камни голые!

Пророчить мне: порочные, нелепые,
Ослепли вы!
Погибнете – ни гимнов вам, ни вечности,
Увечные!

Вам – садами да зиккуратами,
Тканей радугой взоры радовать…
Да не к спеху доспехи ратные —
Силе вражеской стать преградою.

Забыться мне: с убийцами, блудницами —
Родниться ли?
Убогие! Не боги ли прогневались,
Не небо ли?

В стены старые – беды молоды.
Эй, пирующие, замолкните!
Близко тучи, громады-молоты…
Перемелют грома да молнии!

Смириться мне: не жрица я, не лучшая —
Не слушают…
Безумию, бездумию небесному
Невестой мнят…

Горе горькое, горе городу!
Горделивы, склоните головы.
Граду древнему, граду гордому —
Выси горние, камни голые!

Белый Бог

К Нему всегда открыта дверь.
Не нужно кланяться убого:
Он человеком был, поверь.
Он был Учителем – не Богом.

Ты безутешен? Позови,
И станет легче и теплее.
Ведь Он не требовал любви —
Щедрее всех делился ею.

Но не у всех достанет сил
Не сотворить себе кумира…
И крест на небо возносил
Любовь, израненную миром.

…Проходит за весной весна
И тонет в иорданском иле.
А что бы Он сказал, узнав —
Что именем Его творили?

Коварна память у людей.
Да, Он остался в ней надолго,
Но почему, когда и где
Свобода обратилась долгом?

Мы не смогли услышать то,
Что повторялось не однажды:
Любви заслуживает каждый,
А поклонения – никто.

Войско Спартака

Свобода – яд или вино?
Чем захлебнуться, все равно.
Кто знает: многому ль дано
еще случиться?

А жизнь одна, и смерть одна,
и чаша выпита до дна,
И цель достойна и трудна:
убить Волчицу.

О Рим, рабов считал глупей?
Чем нас поил – то сам испей!
Довольно розог и цепей!
Прощай, арена!

Враги надменны и грубы,
но им забота морщит лбы
И страх мешает позабыть,
что жизнь-то бренна…

Беги, легионер, беги,
ломая строй, тесня других!
Проклятый Рим, плати долги,
плати и помни,

Как не хотел кормиться сам,
разгневав рабством небеса,
Как побежденных ты бросал
в каменоломни.

Когда букцины запоют,
когда схлестнемся мы в бою,
Почуешь мудрость ты свою:
«Memento mori»!

Мы не боимся бед любых.
Проснулся италийский Бык:
Быть под ярмом он не привык —
и не заморен.

Отныне помыслы просты:
не наших – ваших на кресты!
Не горстку беглых встретишь ты
в пыли дорожной.

Идет, идет за рядом ряд,
орлы плененные горят,
Железо гладисов не зря
покинет ножны.

Врагов трясет, несладко им.
Готовься, славный город Рим!
С тобою мы поговорим —
тепло, по-свойски…

Победа скоро. А пока —
дорога дальняя легка.
Шагает войско Спартака.
Шагает войско.

Пилат

Судьба назначила – поджечь тебе
Запал.
Душа и долг – в противоречии.
Пропал!
Отныне на устах истории
Замок.
Ты вытащить хотел, ведь стоило…
Не смог.
Да, были способы законные
Спасти.
Он их отверг – и вот закончились
Пути.
А сколько судей свет невзвидело
Еще?
Тебя жалеют. Значит, видимо,
Прощен…

«Колокол, ночь и крик…»

Колокол, ночь и крик,
Алая пляшет кисть…
Еретиком умри
Или же отрекись.

Жалости голос смолк.
Я не хотела – так,
Но предъявили долг
И навязали брак.

Время его пресечь.
Душно. Как душу ест…
В песнях на ложе – меч.
Нас разделяет – крест.

Мессу легко отверг,
Шанса не удержал.
В бархатном рукаве
Прячется мой кинжал.

Грех этот до кости
В память врезает тьма.
Я не смогла спасти?
Значит, убью сама.

«Не родное, но и не чуждое…»

Не родное, но и не чуждое
так и тянет к себе.
Так со дна достают жемчужину.
Так сгорают в борьбе.
Не увидеть уже воочию —
утекло, как вода,
Больше века прошло… но хочется
окунуться туда!
Впечатления жгучей лавой,
и – стороной не пройти.
Ах, какими вы были славными,
не сбиваясь с пути,
Как шутили, сражались яростно
и встречали беду!
В лабиринте тысячеярусном
нужных слов не найду.
Слишком многое в нас задушено.
Где отыщешь таких?
А один потревожил душу мне
временам вопреки.
Оттого и грустят глаза мои.
Пересечься б двоим!
…Я читать бы училась заново
по ладоням твоим.

Дочь фараона

Историю свершила жалость.
Знать, норов у судьбы таков.
Все было просто: сердце сжалось,
Услышав плач из тростников.

Найденыш – сын, а не игрушка.
Что ожидает впереди?
Он ход вещей в стране нарушит
И свой народ освободит.

Ты угадать могла едва ли,
Он до поры не знал и сам.
Иные открывались дали
Твоим египетским глазам.

Легендой стал он, Нил же – Летой.
Сгорел папирус, и дотла.
Кто вспомнит имя девы этой,
Что, золотом звеня браслетов,
Младенца на руки взяла?

Посвящение Шинсенгуми[1]

В самом начале – знали ли,
Как неизбежность душит?
С искренностью на знамени,
С искрой в голодных душах.

Сброд с идеалом воина
(Вы на себя примерьте!),
Всем существом усвоено:
Верность – и после смерти.

Выть ли от горя голого
Выжившим? Нет, едва ли.
Сильными клали головы,
Сильными убивали.

Что ж удивляться вот чему:
Ту же заводят песню!
…Звезды – глазами волчьими.
Волчьими, хоть ты тресни.

«Как на битву ехал господарь наш Влад…»

Как на битву ехал господарь наш Влад,
В чешуе-доспехах, да в руке булат.
Сила Божья с нами да драконье знамя,
В войске каждый храбростью богат.

Вот уж стан турецкий виден впереди,
Яростное сердце рвется из груди.
Сабли в бой да копья, после боя колья,
Неповадно будет приходить!

Воронью на пищу турок будем класть.
Славно сабля свищет, крови напилась.
Прочь, проклятых стая! Гей, земля родная,
Не дадим тебя чужим во власть!

Словно ангел смерти, Влад врагов косил.
Нехристи да черти выбились из сил.
Сам султан поганый да с обидной раной
Ноги с поля боя уносил.

Как на битву ехал господарь наш Влад,
В чешуе-доспехах, да в руке булат.
Сила Божья с нами да драконье знамя,
В войске каждый храбростью богат.

Cota 705[2]

Былями полны
Времени стражи.
Горы запомнят,
Ветер расскажет.

Сядешь на камень,
Глянешь с вершины.
…Счастья искали.
Судьбы вершили.

Порознь и вровень
(Как не заметить?),
Потом и кровью,
Жизнью и смертью.

Верили, ждали,
Бились и пели.
Дальние дали,
Ясные цели.

Память бессонна.
Кто им свидетель?
Камни и сосны,
Горы и ветер…

Из цикла «Жизнь» (2006–2023)

«Когда петля на горле станет туже…»

Когда петля на горле станет туже,
Когда свеча угаснет на ветру,
Не говори: «Я никому не нужен.
Всем будет лучше, если я умру».

Но без кого-то мир не полон, тесен,
И никому не возвратить уже
Незавершенных дел, неспетых песен,
Небывших чувств, невзятых рубежей…

Не смей сдаваться! Нет «высокой цели»?
Но разве нет хоть чьей-нибудь любви?
И если люди ласково смотрели,
То, стиснув зубы, ради них – живи!

Давай с собою откровенны будем.
Ну, посмотри внимательней вокруг!
Не может быть, что ты не нужен людям
Как сын и брат, возлюбленный и друг!

Вставай с колен и улыбайся шире.
Пускай тоска без сил уронит плеть.
Пока ты дорог хоть кому-то в мире,
Ты не имеешь права умереть.

«Мне снилось – под моей рукой…»

Мне снилось – под моей рукой
Рождался мир.
Он звал: закончи, успокой,
В ладонь возьми.
Творить легко, ведь мир так юн
И ласке рад.
Лишь перебор гитарных струн,
Улыбка, взгляд —
И стихнет пламя, а вода
Подарит жизнь.
Жизнь разовьется – и тогда,
Творец, держись!
Меж вами – сердца волшебство,
Тугая нить.
Творить легко. А каково
Потом хранить?
Быть может, знать не захотят
Они тебя…
Мир все равно – твое дитя.
Храни, любя.
Пускай рукам все тяжелей,
Все меньше сил.
Будь терпелив и не жалей.
Твое – неси!
Не уронить бы, чуть дыша,
Не расколоть…
Твоя кровинка и душа,
От плоти плоть.
И эту душу, вот такой,
Как есть, прими!
…Мне снилось – под моей рукой
Рождался мир.

«Что делает время, когда наступает зима?..»

Что делает время, когда наступает зима?
За медленным снегом
тихонько ступает по крышам,
И кажется, тиканья стрелок
уже мы не слышим,
И это способно свести одиноких с ума.

Что делает небо, когда наступает зима?
Спускается ниже и гонит тяжелые тучи,
А ночью нет-нет,
да и бросит звездою падучей
В замерзшую землю:
а ну-ка, попробуй поймай!

Что делает сердце, когда наступает зима?
Живет и горит, и огонь его жарок и вечен,
И за руки держатся двое, и теплятся свечи,
И холод не смеет заглядывать в эти дома.

…что делает сердце, когда наступает зима?..

«Двуцветный плоский мир: доска…»

Двуцветный плоский мир: доска.
Фигуры. Пешки.
Цена бывает высока
За ход поспешный.

Победу отобрать свою
Ты не позволишь.
Поменьше нервов. Не в бою —
В игре. Всего лишь.

1 Шинсенгуми – отряд военной полиции, участвовавший в войне Босин в Японии в XIX в.

2 Cota 705 – высота в Каталонии, на которой находится мемориал всем погибшим в испанской гражданской войне.

Вход для пользователей

Меню