Читать онлайн Разговор с незнакомцем бесплатно

Глава 1

Месть Фиделя Кастро

1

Последним назначением Флорентино Аспиллаги стала Братислава – город, в ту пору находившийся на территории Чехословакии. Шел 1987 год, до падения железного занавеса оставалась еще пара лет. Аспиллага руководил консалтинговой компанией под названием Cuba Tecnica, которая вроде бы имела какое-то отношение к торговле. Однако на самом деле никакой торговли она не вела. Это был лишь фасад. Аспиллага занимал высокий пост в кубинском Главном управлении разведки.

В 1985-м товарищи по ведомству признали Аспиллагу разведчиком года. Он получил поощрительное письмо, написанное собственноручно Фиделем Кастро, поскольку успешнее многих служил своей стране в СССР, Анголе и Никарагуа. Этот человек был настоящей звездой. Из Братиславы он руководил всей восточноевропейской сетью агентов.

Но в какой-то момент восхождения по служебной лестнице Аспиллагу вдруг настигло отрезвление. Слушая речь Кастро, восхвалявшего коммунистическую революцию в Анголе, Аспиллага был неприятно удивлен надменностью и самолюбованием Фиделя. К 1986 г., когда его отправили в Братиславу, сомнения Аспиллаги только укрепились.

Побег он наметил на 6 июня 1987 г. Выбор даты стал тонкой шуткой, понятной лишь посвященным: годовщина учреждения кубинского МВД – всесильного органа, ответственного за разведку. Сотрудники Главного управления разведки 6 июня обычно празднуют это событие: звучат речи, провозглашаются тосты, проходят приемы и торжества. Аспиллага хотел, чтобы его измена ранила побольнее.

В центре Братиславы, в парке, он встретился со своей подружкой Мартой. Она тоже была его соотечественницей, одной из тысяч кубинцев, приехавших работать на чехословацких фабриках и заводах. При этом ее паспорт, как тогда было заведено, лежал в кубинском посольстве в Праге. Аспиллаге предстояло перевезти Марту через границу тайно. У него имелась служебная Mazda. Он вынул из багажника запасное колесо и там спрятал подружку, просверлив в днище отверстия для вентиляции.

Восточная Европа в то время еще находилась за железным занавесом. Выезд на Запад жестко ограничивали. Но от Братиславы до Вены по трассе меньше 80 км, а Аспиллага уже бывал в Австрии. Он имел дипломатический паспорт, и его знали пограничники. Так что на границе его машину не останавливали.

В Вене они с Мартой бросили машину, поймали такси и вскоре уже стояли у ворот американского посольства. Был субботний вечер. Высшие посольские чиновники отдыхали дома. Но Аспиллаге не пришлось особо стараться, чтобы привлечь внимание стражника: «Я резидент кубинской разведки. Я comandante».

2

В шпионском ремесле поступок Аспиллаги называется переходом. Офицер разведки одной страны внезапно появляется на пороге штаба противника. И переход Флорентино Аспиллаги по прозвищу Кроха был одним из самых важных за все годы холодной войны. Он столько знал о Кубе и ее ближайшем союзнике СССР, что бывшие начальники из кубинской разведки потом дважды выслеживали предателя и пытались его устранить, однако оба раза он ускользнул. Аспиллага живет под чужим именем и тщательно скрывается ото всех, но однажды он сам назначил встречу Брайану Лателлу, много лет курировавшему в ЦРУ латиноамериканское направление.

Вот как это было. С Лателлом связался агент, который исполнял роль посредника Аспиллаги. Этот человек попросил его прийти в один из ресторанов на окраине Майами. Там Лателл получил инструкции о том, где и как они встретятся с Аспиллагой, сменившим личность. Ему следовало снять номер в ничем не примечательном отеле и ждать там появления Крохи.

«Аспиллага моложе меня. Мне было семьдесят пять, а ему еще не исполнилось и семидесяти, – рассказывал впоследствии Лателл. – Но, похоже, у него возникли большие проблемы со здоровьем. И неудивительно: жизнь перебежчика, фальшивая личность, все это – суровое испытание».

Но даже сейчас, хотя этот человек и выглядел жалко, говорит Лателл, было понятно, чтó Аспиллага представлял собой в прежние годы: обаятельный, изящный, с неким налетом театральности – вкусом к риску и широким жестам. В номер отеля Аспиллага вошел с какой-то коробкой в руках. Поставив ее на стол, он обернулся к Лателлу и пояснил: «Здесь мои воспоминания, которые я написал вскоре после перехода. Хочу их подарить вам».

В мемуарах Флорентино Аспиллаги обнаружилась просто невероятная история.

3

После театрального появления Аспиллаги у дверей американского посольства в Вене его перевезли на военную базу в Германии. В те годы американская разведка на Кубе работала под прикрытием Отдела интересов США в швейцарском посольстве в Гаване (точно так же, как и кубинская, в США). Перед первым допросом Аспиллага выдвинул условие: он попросил, чтобы к нему прилетел один из прежних руководителей гаванской резидентуры, человек, известный кубинской разведке под кодовым именем Альпинист (el Alpinista).

Альпинист послужил ЦРУ во всех концах мира. Из документов КГБ и Штази, преданных огласке после падения Берлинской стены, стало известно, что в академиях этих разведок Альпинисту посвящался отдельный учебный курс. Это был безупречный профессионал. Однажды его пытались завербовать советские разведчики. Перед ним в буквальном смысле положили несколько мешков с деньгами. Но он только рассмеялся, покачав головой. Альпиниста невозможно было купить. По-испански он говорил как настоящий кубинец. Для Аспиллаги этот человек служил примером. И он хотел наконец-то увидеть его живьем.

«Я был на задании в другой стране, когда получил распоряжение спешно прибыть во Франкфурт, – рассказывал Альпинист (хотя легендарный шпион давно вышел в отставку, он по-прежнему предпочитает пользоваться этим псевдонимом). – Там у нас находился центр обработки перебежчиков. Мне сказали, что в наше посольство в Вене явился сдаваться какой-то тип. Он приехал из Чехословакии с подружкой в багажнике, открыл свою личность и настаивает на разговоре со мной. Я еще подумал: что за дичь?»

Альпинист прибыл в оперативный центр. «В гостиной сидело четверо наших спецагентов, – вспоминал он. – Мне сказали, что Аспиллага в спальне, где с самого приезда на эту явочную квартиру занимается любовью с подружкой. Я вошел и заговорил с ним. Это был сухощавый человек, плохо одетый, как было в те годы свойственно восточным европейцам и кубинцам. Слегка растрепанный. Но сразу бросалось в глаза: этот парень недюжинного ума».

Заговорив с Аспиллагой, Альпинист не назвал себя. Он держался настороже: от этого чужака можно было ожидать всего. Но через несколько минут Аспиллага понял, с кем беседует: последовал момент изумления, смех. Мужчины обнялись по кубинскому обычаю.

«Мы поговорили минут пять и перешли к деталям, – писал впоследствии Альпинист. – Когда опрашиваешь таких перебежчиков, необходимо каким-то образом удостовериться в добропорядочности. Так что я для начала спросил, что он может рассказать о структуре кубинской разведки».

Тут-то Аспиллага и выложил свою сенсацию, новость, которая привела его сквозь железный занавес к воротам американского посольства в Вене. ЦРУ развернуло на Кубе шпионскую сеть, и ее члены исправно слали в центр отчеты, изучая которые, в США старались получше узнать своего противника. Аспиллага сообщил имя одного из этих шпионов и сказал: «Это двойной агент. Он работает на нас». Американцы остолбенели. Они и не догадывались, что среди них завелся предатель. Аспиллага тем временем продолжал. Он назвал другого шпиона: «Тоже наш человек». Потом еще одного и еще. При этом перебежчик упоминал фамилии, детали – точно до мелочей. «Парень, которого вы завербовали на пароходе, плывущем из Антверпена? Двойной агент. Толстый коротышка с усами? Он давно уже в деле. Тот хромой из Министерства обороны? Тоже наш». Так продолжалось, пока Аспиллага не перечислил несколько десятков агентов – практически весь список американских резидентов на Кубе. Все они работали на Кастро, скармливая ЦРУ сведения, тщательно подготовленные самими кубинцами.

«Я сидел и записывал, – рассказывал Альпинист. – И старался не показывать никаких эмоций. Так нас учили. Но сердце у меня просто кровью обливалось».

Аспиллага говорил о людях Альпиниста, шпионах, которыми тот руководил, когда, будучи еще совсем молодым и рьяным разведчиком, получил назначение в кубинский отдел ЦРУ. Впервые оказавшись в Гаване, Альпинист принялся агрессивно внедрять повсюду своих агентов, добывая новую информацию. «Какой прок от резидента, работающего в правительственном аппарате другого государства, если вы не можете с ним взаимодействовать? – поясняет он свою позицию. – Мой подход был такой: лучше попытаться добыть хоть какие-то сведения прямо сейчас, чем ждать полгода или год, пока твоего человека переведут на более значительную должность». Так что Альпинист развернул активную деятельность. Но теперь выходило, что все его успехи были липой. «Должен признать, я так не любил коммунистов, что получал немалое удовольствие, пудря кубинцам мозги. Однако оказалось, что на самом-то деле мозги пудрили мне. Это, конечно, был удар», – с горечью констатировал Альпинист.

Они с Аспиллагой на военном самолете отправились из Франкфурта прямиком в Вашингтон, где их приняли большие шишки из латиноамериканского департамента ЦРУ. «Руководители кубинского отдела были в полном шоке и даже ударились в панику, – вспоминал Альпинист. – Они просто не могли поверить, что их так откровенно дурачили столько лет. Ну и началась заваруха».

А дальше дело обернулось еще хуже. Фидель Кастро, узнав, что Аспиллага рассказал американцам об унижении ЦРУ, решил добить их. Первым делом он собрал всех двойных агентов, и они как триумфаторы проехали по всей стране. После этого по кубинскому телевидению показали 11-серийный документальный фильм «Война ЦРУ против Кубы» (La Guerra de la CIA contra Cuba). Оказалось, что кубинские контрразведчики по меньшей мере 10 лет подряд записывали и снимали все, чем ЦРУ занималось на их острове – как будто делали реалити-шоу, что-нибудь вроде «Выжившие: кубинский сезон». Видеозаписи оказались на удивление хорошего качества. Там были крупные планы и грамотные кинематографические ракурсы. Безупречно чистый звук: очевидно, кубинцы заранее узнавали о каждой секретной встрече и успевали надлежащим образом оборудовать помещение для аудиозаписи.

На экране один за другим появлялись названные подлинными именами агенты, работавшие под надежным, как считалось, прикрытием. В фильме продемонстрировали все новейшие шпионские устройства: например, передатчики, спрятанные в корзинах для пикника и атташе-кейсах. Рассказали подробно, на каких скамейках американские агенты вели разговоры с информаторами и что именно означал тот или иной цвет рубашки, в которой они приходили на встречу. Во всех деталях показали, как шпион пакует деньги и инструкции в пластиковый «камень»; в другом эпизоде сотрудник ЦРУ оставлял секретные документы для своего агента в разбитой машине на свалке в Пинар-дель-Рио; в третьем американец шарил в высокой траве у обочины дороги, выискивая контейнер с информацией, пока его жена нетерпеливо курила в автомобиле. Сам Альпинист лишь однажды мелькнул в том фильме. А вот его преемнику повезло гораздо меньше. «Складывалось впечатление, что куда бы тот ни шел, за его плечом постоянно двигался оператор с камерой», – сетовал Альпинист.

Глава отделения ФБР в Майами, узнав об этой ленте, позвонил кубинскому чиновнику и попросил для себя копию. Вскоре он получил посылку с набором кассет, предусмотрительно переведенных на английский. Самую искушенную разведку мира оставили в дураках.

4

И вот что никак не вяжется в истории Флорентино Аспиллаги. Одно дело, если бы кубинцы, на манер мелких мошенников, обманули кучку не выходящих из дому пенсионеров. Но они утерли нос ЦРУ, учреждению, где всерьез занимаются проблемами понимания незнакомцев.

На каждого из тех двойных агентов в управлении имелось толстое досье. Альпинист рассказывал, что тщательно их изучил. И не нашел ничего явно настораживающего. Как в любой разведке мира, в ЦРУ есть специальное подразделение, чья задача – мониторить работу агентов, выискивая признаки измены. Что же обнаружили его сотрудники? Ничего[3].

Спустя годы Лателл мог только недоуменно пожать плечами и признать, что, видимо, кубинская разведка и впрямь умела отлично работать.

«Они все проделали на высшем уровне, – резюмировал он. – То есть Кастро, использовавший этих двойных агентов как наживку, подобрал их просто великолепно… Некоторые из них обучались актерскому мастерству. Один, к примеру, убедительно притворялся простачком… А сам был профессиональным разведчиком, и весьма коварным… Понимаете, с виду такой недалекий – ну кто заподозрит его в том, что он может быть двойным агентом? Фидель разыграл все как по нотам. Следует признать, что он был исключительно талантливым режиссером».

Альпинист, в свою очередь, считает, что в кубинском отделе ЦРУ просто слишком расслабились. Прежде он работал в Восточной Европе, против восточных немцев, и там, по его словам, его коллеги действовали куда более осмотрительно.

Однако какими были результаты ЦРУ в ГДР? Да такими же провальными, как и на Кубе. После падения Берлинской стены глава внешней разведки ГДР Маркус Вольф писал в мемуарах:

«К концу 1980-х гг. мы оказались в завидном положении, поскольку знали, что ни один агент ЦРУ в Восточной Германии не миновал перевербовки – за исключением тех, кто работал на нас с самого начала. По нашему приказу все они поставляли американцам тщательно отобранную нами информацию – и дезинформацию».

Именно в восточноевропейском отделении ЦРУ, сотрудники которого, казалось бы, действовали особенно осмотрительно и скрупулезно, случился один из самых страшных провалов за всю историю холодной войны. Олдрич Эймс, начальник советского отдела управления внешней контрразведки ЦРУ, как оказалось, сам девять лет работал на СССР. Предательство Эймса помогло русским разоблачить и уничтожить великое множество американских шпионов. Как и все, кто занимал в системе ЦРУ достаточно высокое положение, Альпинист был лично знаком с Эймсом. «Я не был о нем высокого мнения, – говорит он. – Я знал его как лоботряса и пьяницу». Но ни Альпинист, ни другие офицеры даже и не подозревали, что Эймс – советский агент. «Для старых служак немыслимо было, чтобы кто-то из наших мог соблазниться на посулы врага, – поясняет Альпинист. – Всех потрясло, что человек нашего круга оказался способен на такое».

Альпинист был одним из самых одаренных сотрудников одной из самых продуманных шпионских структур мира. И притом эту организацию – трижды на его памяти – провели самым унизительным образом: сначала Фидель Кастро, потом восточные немцы и, наконец, пьяный лоботряс, работавший в самой этой организации. И уж если лучшие головы ЦРУ раз за разом попадались на крючок, не сумев распознать столь чудовищный обман, то что же говорить о простых смертных?

Итак, загадка № 1: почему мы не понимаем, когда незнакомец врет нам в глаза?

Глава 2

Узнать фюрера поближе

1

Поздно вечером 28 августа 1938 г. Невилл Чемберлен вызвал к себе на Даунинг-стрит для срочного совещания одного из ближайших советников. К тому времени Чемберлен занимал пост премьер-министра Великобритании чуть больше года. Прежде он был предпринимателем, человеком деловым и прямолинейным, чьи интересы и опыт не простирались за границы родной страны. И вот Чемберлен впервые оказался перед лицом международного кризиса, связанного с поведением Адольфа Гитлера, который все более воинственно заявлял о своих намерениях захватить Судеты – область Чехословакии, населенную этническими немцами.

Чемберлен понимал, что, если Германия вторгнется в Чехословакию, это практически неминуемо будет означать новую мировую войну, и отчаянно хотел этого избежать. Но в последние месяцы Гитлер почти не давал о себе знать, и Европа, которой трудно было уследить за манипуляциями фюрера, все больше тревожилась. Чемберлен твердо решил найти выход из тупика. Свой замысел, который он в обстановке строжайшей секретности обсуждал в тот вечер с лордом Галифаксом, министром иностранных дел, премьер назвал «План Z». Позже Чемберлен писал, что идея была «столь незаурядной и смелой, что у Галифакса даже на миг перехватило дыхание». Чемберлен решил лететь в Германию и потребовать личной встречи с Гитлером.

Одна из любопытных особенностей тех тревожных дней в конце 1930-х гг., когда Гитлер толкал мир к новой войне, состояла в том, что почти никто из лидеров крупнейших держав не был толком знаком с этим человеком[4]. Фюрер оставался загадкой. Франклин Рузвельт, занимавший пост президента США в годы возвышения Гитлера, не встречался с ним ни разу. Точно так же, как и Иосиф Сталин, глава СССР. Преемник Чемберлена Уинстон Черчилль едва не познакомился с Гитлером в 1932 г. в Мюнхене, когда собирал там материал для книги. Дважды они договаривались выпить вместе чаю, однако оба раза Гитлер так и не появился.

Среди британцев сколько-нибудь существенно пообщаться с канцлером Германии до войны успели только несколько аристократов, сочувствовавших нацистской идее и время от времени ездивших на континент, чтобы выразить фюреру почтение или побеседовать с ним в неформальной обстановке. («В определенном настроении он бывал довольно забавным, – писала в мемуарах аристократка-фашистка Диана Митфорд, которая часто обедала с Гитлером в Мюнхене. – Он на удивление смешно изображал разных людей».) Но то были дружеские междусобойчики. Чемберлен же пытался остановить мировую войну, и ему казалось полезным составить о фюрере личное впечатление. Можно ли о чем-то договариваться с этим человеком? Доверять ему? Чемберлен хотел выяснить все сам.

Утром 14 сентября британский посол в Германии телеграфировал немецкому министру иностранных дел Иоахиму фон Риббентропу, предложив Гитлеру встретиться с Чемберленом, и в тот же день получил положительный ответ. Чемберлен был ловким политиком с хорошими режиссерскими задатками, и он не стал держать свои намерения в секрете. Пусть все знают, что он отправится в Германию и попытается предотвратить войну. Великобритания отозвалась радостным гулом. Социологические опросы показывали, что 70 % населения страны считает, что поездка премьер-министра «может способствовать миру». Пресса была на стороне Чемберлена. Как сообщал из Берлина специальный корреспондент, когда новость объявили в ресторане, где он в этот момент обедал, посетители как один встали и выпили за здоровье британского премьера.

15 сентября утром Чемберлен вылетел из Лондона. Прежде ему не случалось путешествовать по воздуху, но даже когда самолет попал над Мюнхеном в бурю, он сохранял хладнокровие. В аэропорту приветствовать высокого гостя собралась многотысячная толпа. На железнодорожный вокзал его сопровождала кавалькада из 14 «мерседесов», а пока поезд нес Чемберлена в горный Берхтесгаден, где располагалась резиденция Гитлера, ему подали ланч в личном вагоне-ресторане фюрера. В пять часов вечера поезд прибыл на станцию. Гитлер встретил британского премьера и пожал ему руку. Позже Чемберлен в письме к сестре Иде подробно рассказал о своем первом впечатлении:

«На середине лестницы стоял фюрер: простоволосый, одетый в суконный френч защитного цвета, на рукаве красная повязка со свастикой, на груди военный крест. На нем были черные брюки, какие мы носим вечером, и черные туфли со шнуровкой. Волосы у него русые, глаза голубые, лицо довольно неприветливое, особенно когда он молчит, и вообще выглядит Гитлер совершенно неброско. Его не выделишь в толпе, а при встрече примешь за маляра, кем он, собственно, и был когда-то».

Гитлер с Чемберленом поднялись в кабинет, взяв с собой только переводчика. Разговор вышел оживленным, временами напряженным. Был момент, когда Гитлер воскликнул: «Я готов вступить в мировую войну!» Он четко дал понять, что собирается аннексировать Судеты, невзирая на осуждение со стороны международного сообщества. Чемберлену хотелось знать, единственное ли это, что нужно Гитлеру, и собеседник подтвердил: да, это так. Британский премьер посмотрел на фюрера долгим и пристальным взглядом – и решил, что может ему доверять. В этом же письме сестре Чемберлен сообщал, что потом слышал от людей из окружения фюрера, якобы тот «понял, что разговаривает с настоящим мужчиной». Далее Чемберлен писал:

«Короче говоря, я добился некоторого взаимопонимания, какова и была моя цель, и со своей стороны, при всей суровости и беспощадности, которые виделись мне в лице Гитлера, я счел его человеком, на чье слово можно полагаться».

На следующее утро Чемберлен вернулся в Великобританию. На взлетной полосе аэродрома Хестон он произнес краткую речь. «Вчера у меня был долгий разговор с господином Гитлером, – сказал премьер-министр, – и я доволен, что мы вполне поняли мысли и намерения друг друга». И добавил, что они непременно встретятся еще, но уже где-нибудь поближе к Англии. «Чтобы мне, старику, не пришлось снова тащиться в такую даль», – пояснил Чемберлен, и его слова, по воспоминаниям очевидцев, толпа встретила смехом и одобрительными овациями.

2

Сегодня, по всеобщему мнению, переговоры Чемберлена с Гитлером накануне Второй мировой войны признаны одной из самых бессмысленных авантюр в истории. Премьер-министр Великобритании принял игру Гитлера за чистую монету. Лидер фашистской Германии перехитрил его за столом переговоров. Чемберлен не прочитал настоящих намерений фюрера и не предупредил собеседника, что, если тот отступится от своего слова, последствия для него будут самыми серьезными. Впоследствии Невилл Чемберлен жестоко поплатился за свою легковерность.

Упреки в адрес британского премьера справедливы, но меня сейчас больше интересует некая загадка. Чемберлен еще дважды летал в Германию и не один час провел в обществе Гитлера. Они беседовали, спорили, вместе обедали и гуляли. Чемберлен в тот момент был единственным из лидеров стран-союзников, кто сколько-нибудь существенное время общался с вождем нацистов. Он внимательно наблюдал за фюрером. «Внешний вид Гитлера и его манеру поведения, как мне показалось в момент нашей встречи, можно было истолковать как штормовое предупреждение, – признавался Чемберлен сестре Хильде после одного из следующих визитов в Германию. – Но потом… он пожал мне руку двумя руками, а этот жест Гитлер использует только для демонстрации особенно дружеского расположения». Вернувшись в Лондон, премьер сообщил своим министрам, что не заметил в фюрере «никаких признаков безумия, лишь признаки серьезного волнения». Гитлер, по его мнению, не был сумасшедшим. Он был практичным и целеустремленным человеком, который «прекрасно понимает, чего хочет, твердо намерен этого добиться и любое противодействие будет терпеть лишь до определенной степени».

Чемберлен исходил из того же самого убеждения, которому следуем все мы, пытаясь понять незнакомца. Мы считаем информацию, полученную при личном контакте, необыкновенно ценной. Вы не наймете няню для детей, предварительно не познакомившись с нею лично. Компании не рекрутируют сотрудников вслепую. Кандидатов приглашают на собеседование и разговаривают с ними зачастую довольно продолжительное время и не один раз. Работодатели поступают точно так же, как Чемберлен: смотрят кандидату в глаза, изучают его внешность и поведение, а потом делают выводы. «Он пожал мне руку двумя руками». Вот так: вся эта дополнительная информация, собранная Чемберленом в ходе личного взаимодействия с Гитлером, нисколько не помогла премьеру лучше его понять. Даже наоборот.

Произошло ли это потому, что Чемберлен был наивен? Пожалуй. Опыт международных контактов у него был самый мизерный. Один из его критиков позже сравнивал премьера со священником, который впервые входит в паб, не понимая разницы между дружеской попойкой и дебошем.

Но дело не только в личности Чемберлена. То же самое случилось и с лордом Галифаксом, тогдашним министром иностранных дел Великобритании. Галифакс был блестящим аристократом, выпускником Итона и Оксфорда. В период между двумя мировыми войнами он занимал пост генерал-губернатора Индии и виртуозно вел переговоры с Махатмой Ганди. Галифакс был, безусловно, личностью весьма незаурядной: знаток светской жизни, безмерно обаятельный, интеллектуал – и столь религиозный, что Уинстон Черчилль прозвал его Святым Лисом[5]. В отличие от неискушенного в международных делах Чемберлена, этот человек, казалось бы, должен был сразу распознать обман. И что же?

Галифакс отправился в Берлин осенью 1938 г. и тоже встретился с Гитлером в Берхтесгадене: он стал вторым – и последним – представителем британского правительства, лично общавшимся с фюрером. Их встреча не была формальным дипломатическим приемом. Она началась с курьеза: Галифакс поначалу принял рейхсканцлера Германии за лакея и уже почти отдал ему пальто. Но потом Гитлер был Гитлером добрых пять часов: мрачные гримасы, вопли, демагогия, обличения. Он говорил о том, как ненавидит газетчиков. Проклинал ужасы коммунизма. Галифакс внимал этому спектаклю с чувством, которое другой британский дипломат тех лет описал как «смесь удивления, отвращения и сострадания».

Министр иностранных дел Великобритании провел в Германии пять дней. Он встретился с двумя ближайшими клевретами фюрера – Германом Герингом и Йозефом Геббельсом. На обеде в британском посольстве Галифакс познакомился с множеством крупных немецких политиков и бизнесменов. А вернувшись домой, объявил, что «было очень полезно установить связи» с германской верхушкой. Здесь трудно спорить: именно это и должен делать дипломат. После личного общения с Гитлером Галифакс узнал много ценного, получив представление об агрессивности и непредсказуемости вождя нацистов. Но каким был его итоговый вывод? А вот каким: Гитлер не хочет войны и готов вести переговоры о мире. Лорда Галифакса никто не назвал бы наивным, но после встречи с фюрером и он тоже, вслед за Чемберленом, оказался обманут.

Дольше всех из британских дипломатов с Гитлером общался посол в Германии Невилл Хендерсон. Он много раз встречался с фюрером, бывал на митингах, где тот выступал. Гитлер даже дал Хендерсону прозвище «Мужик с гвоздикой» – из-за цветка, который неизменно красовался в петлице у франтоватого дипломата. В депеше, отправленной им в Лондон после посещения печально известного Нюрнбергского съезда НСДАП в начале сентября 1938 г., Хендерсон писал, что Гитлер ведет себя абсолютно ненормально и, «возможно, уже впал в безумие». Хендерсон вовсе не был очарован фюрером. Но думал ли он, что тот вынашивает гнусные намерения в отношении Чехословакии? Нет. Гитлер, по мнению британского посла, ненавидел войну, «как и любой другой человек». Хендерсон тоже полностью промахнулся в оценке Гитлера[6].

Слепота Чемберлена, Галифакса и Хендерсона – совсем не то же самое, что загадка № 1 из предыдущей главы. Там умные и грамотные профессионалы оказались не способны заметить обман. А здесь были как люди, не сумевшие распознать истинную сущность Гитлера, так и другие, правильно понявшие, с кем они имеют дело. И вот ведь парадокс: жертвой заблуждения пали как раз те, от кого по всему следовало ожидать прозорливости, а правду разглядели те, кто вроде бы, наоборот, должны были дать маху.

Например, Уинстон Черчилль ни секунды не сомневался в том, что фюрер – не более чем изворотливый негодяй.

Черчилль назвал поездку Чемберлена «самой большой глупостью, которую только можно было допустить». А ведь сам он никогда не встречался с рейхсканцлером Германии. Дафф Купер, занимавший в правительстве Чемберлена пост первого лорда Адмиралтейства, тоже сохранил трезвость взгляда. Он с ужасом слушал отчет премьера, а позже, в знак протеста, даже подал в отставку. Знал ли Купер Гитлера? Нет. Лишь один человек из верхушки британского дипломатического корпуса был лично знаком с фюрером и при этом верно понимал, что же этот человек собой представляет, – Энтони Иден, предшественник лорда Галифакса на посту министра иностранных дел. А как же остальные? Прослеживается любопытная закономерность: не ошибались в оценке Гитлере те, кто не знал его лично. Заблуждались все, кто встречался с ним и вел беседы.

Не исключено, что это простое совпадение. Возможно, Чемберлен и его сторонники по каким-то своим причинам принимали желаемое за действительное, упорно отказываясь верить собственным глазам и ушам. Однако такой же загадочный механизм мы видим повсеместно.

3

Судья – назовем его Соломоном – человек средних лет, высокий и светловолосый, а его выговор сразу выдает бруклинское происхождение. Больше десяти лет Соломон прослужил в одном из судов штата Нью-Йорк. Он не кажется ни надменным, ни грозным, а, напротив, выглядит рассудительным и неожиданно мягким в обращении.

Сегодня четверг – в этот день в их суде обычно предъявляют обвинения арестованным. То есть тем, кто за последние сутки был задержан полицией по подозрению в том или ином преступлении. Эти люди провели бессонную ночь в камере предварительного заключения, и теперь их по одному вводят в наручниках в зал суда. Они сидят на низкой скамье за барьером, слева от Соломона. Когда объявляют, что рассматривается очередное дело, секретарь подает Соломону папку с полицейским досье обвиняемого, и судья принимается ее листать, знакомясь с человеком, чью судьбу ему предстоит решить. Обвиняемый стоит прямо перед судьей, по одну руку от него защитник, по другую – окружной прокурор. Эти двое говорят, а Соломон слушает. А потом решает, можно ли освободить обвиняемого под залог, и если да, то какова будет его сумма. Достоин ли этот абсолютно незнакомый Соломону человек того, чтобы остаться на свободе?

Самые сложные случаи, рассказывает судья, это подростки. Вот приводят 16-летнего парнишку, обвиняемого в каком-нибудь страшном злодействе. И Соломон знает, что, если залог будет слишком велик, этот малый окажется за решеткой в печально известной тюрьме на острове Райкерс, где – мой собеседник старается описать ситуацию как можно мягче – «бунт может вспыхнуть в любой момент»[7]. Еще труднее принять решение, если видишь в зале мать этого подростка. «Да мне чуть ли не каждый день попадаются такие дела, – говорит Соломон. – Я даже стал практиковать медитацию. Так вроде бы немного полегче».

Соломон постоянно сталкивается практически с той же проблемой, которая стояла осенью 1938 г. перед Невиллом Чемберленом и британским дипломатическим корпусом: ему нужно оценить личность незнакомца. И система уголовного правосудия предполагает, как и Чемберлен, что трудные решения такого рода лучше принимать после того, как судья лично пообщается с обвиняемым.

Например, в тот четверг, ближе к вечеру, перед Соломоном предстал пожилой мужчина с короткой стрижкой и намечающейся лысиной. Он был в джинсах и гуаябере[8] и говорил только по-испански. Этого человека арестовали после «инцидента», в котором был замешан 6-летний внук его подружки. Мальчик сразу рассказал о происшествии отцу. Окружной прокурор затребовал залог в $100 000. У обвиняемого явно не было возможности собрать такую сумму. Если Соломон согласится с прокурором, человек в гуаябере отправится прямиком в тюрьму.

И это при том, что предъявленные обвинения арестованный категорически отрицал. В прошлом он дважды нарушал закон, но это были мелкие правонарушения, совершенные много лет назад. Теперь этот мужчина работает механиком, но, скорее всего, лишится работы, если окажется в тюрьме, а ведь он материально поддерживает бывшую жену и 15-летнего сына. И Соломону приходится принимать в расчет также и этого подростка, чье благополучие зависит от зарплаты отца. И, конечно, судья понимает, что 6-летний ребенок – не самый надежный свидетель. В общем, Соломон никак не может знать, окажется ли разбираемое дело просто большим недоразумением или же частью преступного деяния. Иначе говоря, выбор – оставить ли мужчину в гуаябере на свободе или отправить в ожидании суда в тюрьму – невероятно труден. И дабы не ошибиться, судья делает то, что сделал бы на его месте любой из нас, – пытается понять, что за человек перед ним. Помогает ли ему в этом личное общение? Или парадокс Невилла Чемберлена относится и к судьям тоже?

4

Лучший ответ на этот вопрос дает исследование, совместно предпринятое одним экономистом из Гарварда, тремя крупными учеными-информатиками из Чикагского университета и судебным экспертом. Эта группа – для краткости я буду называть ее по имени экономиста, Сендила Муллайнатана, – выбрала в качестве испытательного полигона город Нью-Йорк. Исследователи изучили дела 554 689 человек, которым в 2008–2013 гг. были предъявлены обвинения в городских судах. Из них, как выяснилось, нью-йоркские судьи отпустили на свободу под залог чуть больше 400 000.

Затем Муллайнатан при помощи системы искусственного интеллекта запустил в обработку данные, которые прокуроры передавали судьям (возраст обвиняемого и полицейское досье), поставив перед компьютером задачу – выбрать из 554 689 человек 400 000, подлежащих освобождению. Это было состязание: человек против машины. Чьи решения более правильные? В котором из списков окажутся люди, не совершившие, будучи выпущенными под залог, никаких правонарушений? И как насчет злоумышленников, что потом не явились на суд? Результаты отличались разительно: 25 % граждан, отпущенных нью-йоркскими судьями под залог и совершивших правонарушения в ожидании суда, компьютер идентифицировал как «подозрительных лиц»! В этом состязании машина разбила человека наголову[9].

Вот лишь один штрих, показывающий эффективность программы Муллайнатана: компьютер пометил 1 % обвиняемых как «группу высокого риска». Этих людей, по мнению искусственного интеллекта, ни при каких обстоятельствах нельзя оставлять на свободе до суда, поскольку, будучи отпущенными под залог, они вновь нарушат закон. Однако живые судьи, работавшие с этими «паршивыми овцами», вообще не сочли их опасными. И выпустили под залог 48,5 % группы высокого риска! «Многие из этих обвиняемых, по мнению судей, не представляли никакой угрозы обществу, – пишет команда Муллайнатана в особенно удручающем разделе своего отчета. – Результат эксперимента показывает, что судьи не только выставляют слишком высокий порог для заключения под стражу, но и не могут верно оценить личность арестованных… Те немногие, кому они отказали в залоге, согласно расчетам компьютера, распределяются по всей шкале прогнозируемого риска». В переводе это обозначает: в том, как судьи принимают решение о назначении залога, не прослеживается никакой логики.

Согласитесь, что это озадачивает. Ведь судьи в данном случае располагают тремя источниками данных. У них, во-первых, есть досье арестованного – возраст, криминальная история, адрес, место работы и прочие сведения, включая предыдущие столкновения с законом. Во-вторых, у них имеются свидетельства окружного прокурора и адвоката арестованного: вся та информация, что сообщается в зале суда. И наконец, они могут составить свое собственное суждение о человеке, которого видят перед собой.

Искусственный же интеллект не может видеть обвиняемого и не слышит того, что говорится в зале суда. Все, что у него есть, – это возраст и полицейское досье обвиняемого. Ему доступна лишь часть сведений, которыми располагает человек, однако его заключения гораздо точнее.

В своей книге «Озарение: Сила мгновенных решений»[10] я писал о том, что дирижеры удачнее выбирают музыкантов для своего оркестра, если на прослушивании кандидаты играют за ширмой. Ограничение информации помогает отборочной комиссии более точно оценить исполнителя. Но это потому, что информация, получаемая посредством зрительного восприятия, в принципе, им не нужна. Если тебе необходимо оценить мастерство скрипача, знание о том, какого он роста, красив или невзрачен, белый или черный, мужчина или женщина, способно лишь навредить, включив механизм предубеждения, который дополнительно осложнит выбор.

Однако если речь идет об освобождении под залог, то тут, казалось бы, любая дополнительная информация должна только помогать. В одном из дел, ранее заслушанных Соломоном, молодой человек в шортах и серой футболке обвинялся в том, что напал на кого-то с кулаками, похитил у жертвы банковскую карту, а потом купил по ней машину. Окружной прокурор подчеркнул, что после двух прежних арестов обвиняемый не являлся на суд. Это важный «красный флажок». Но у неявки бывают разные причины. Что, если арестованному назвали неверную дату? Или его уволили бы, если бы он в нужный день пропустил работу, а потому парень решил не рисковать? Или, допустим, у него ребенок попал в больницу? О подобных смягчающих обстоятельствах непременно сообщает адвокат арестованного: у обвиняемого была уважительная причина. Компьютер, в отличие от человека, ничего такого не знает. Помогает ли это судье?

Еще один момент. Соломон говорит, что наиболее неприятные для него случаи – арестованные с «психическим расстройством и склонностью к насилию». Это самый страшный кошмар любого судьи. Человека отпускают под залог, а он прекращает принимать лекарства и совершает какое-нибудь страшное злодеяние.

«Например, убивает полицейского, – поясняет Соломон, – врезается на машине в микроавтобус, в котором погибают беременная женщина и ее муж. Нападает на ребенка. Сталкивает под поезд пассажира в метро. Сколько нам известно таких ужасов… Ни один судья не захочет оказаться тем, кто отпустил такого преступника под залог».

Иногда указания на подобные риски есть в деле обвиняемого: история болезни, госпитализации, упоминания о том, что человек признан невменяемым. Но другие признаки можно увидеть только в зале суда.

«Еще там можно услышать термин “психически неуравновешенный”, – говорит Соломон. – Либо от полицейских, которые приводят арестованных в суд и передают судье конверт с результатами психиатрического освидетельствования… Либо такая информация есть у прокурора, который задает вопросы… И тут мне приходится задумываться».

В подобных случаях Соломон рассматривает обвиняемого – пристально, вдумчиво, пытаясь поймать, как он это называет, «этакий стеклянный взгляд, неспособность смотреть в глаза. Моя задача – распознать человека, бросившего принимать сильнодействующие лекарственные препараты».

Машина Муллайнатана не может подслушать, что говорит прокурор о психической неуравновешенности обвиняемого, и уж тем более она не способна увидеть характерный стеклянный взгляд. Это, казалось бы, должно давать Соломону и его коллегам важное преимущество. Но почему-то на деле все обстоит не так.

Итак, загадка № 2: почему зачастую мы заочно судим о незнакомце более точно, чем после личной встречи с ним?

5

Третью и последнюю поездку в Германию Невилл Чемберлен совершил в конце сентября 1938 г., через две недели после первого визита к Гитлеру. Встреча произошла в Мюнхене, в штаб-квартире НСДАП, здании, именуемом «Фюрербау»[11]. На этот раз там присутствовали также глава итальянских фашистов Бенито Муссолини и премьер-министр Франции Эдуар Даладье. Все четверо, с личными секретарями, собрались в кабинете Гитлера. Утром следующего дня Чемберлен попросил его о беседе один на один. В этот момент он чувствовал, что верно оценивает своего противника.

Британский премьер поверил недавним словам фюрера о том, что его запросы ограничиваются лишь Чехословакией, он считал, что «господин Гитлер говорил искренне». И теперь оставалось только закрепить это обязательство на бумаге.

Гитлер принял гостя в своей квартире на Принцрегентенплац. Чемберлен вынул приготовленный лист бумаги, на котором он набросал простой текст соглашения, и спросил канцлера Германии, готов ли тот подписать такой документ. Гитлер, пока переводчик читал ему текст по-немецки, то и дело издавал одобрительные возгласы, а в конце заявил: «Конечно, я готов это подписать». Впоследствии Чемберлен рассказывал одной из сестер: «Я спросил: “А когда же мы сделаем это?”, и он ответил: “Да прямо сейчас”. Мы тут же прошли к письменному столу и поставили подписи на обоих приготовленных мною экземплярах».