Читать онлайн Уроки Литературы бесплатно

Уроки Литературы

Глава 1

Окулова

Когда волейбольный мяч прилетает в мою голову уже в четвертый раз за этот урок и, наверное, в тысячный за этот учебный год, я окончательно понимаю, что физическая культура – мое персональное школьное проклятие. Если бы выдавали грамоты за неуспехи в спорте, стена в моей комнате была бы ими увешана.

– Окулова!

Сергей Григорьевич свистит в свисток, останавливая опасную для меня игру в волейбол. Одноклассники то и дело бросают на меня недовольные взгляды, пока я, прикоснувшись рукой к голове, тихо радуюсь, что на месте удара не появилась шишка.

– Больно? – недовольно спрашивает физрук, исходя из профессиональных обязанностей, а не человеческих качеств. Отнимая мою руку от головы, мужчина добавляет: – Ну, не так уж и плохо выглядит.

– Терпимо, – сквозь сжатые зубы говорю я, позволяя учителю внимательно осмотреть голову. – Сергей Григорьевич, давайте я вам реферат напишу? Даже не один! А десять! Хотите?

Физрук медленно качает головой, как бы говоря моим одноклассникам, окружившим нас, что со мной все давным-давно ясно. Ему – уж точно.

– Ты – ходячее несчастье, Окулова. – Сергей Григорьевич снова берется за свисток. – Сегодня я тебя отпускаю, но на следующем уроке – чтобы была! Понятно?

– Что уж тут непонятного? – спрашиваю я у самой себя, выходя из спортзала.

В раздевалке для девочек опускаюсь на деревянную скамейку, смакуя разгорающуюся головную боль. До конца урока еще двадцать минут. Если бы не литература, которую диспетчер постоянно ставит седьмым уроком, я бы могла поехать домой. Но каждый урок по этому предмету важен для моего будущего, и я никак не могу его пропустить.

Сижу так еще несколько минут и только потом начинаю переодеваться. Спрятав ненавистную спортивную форму в сумку, решаю выпить чай в столовой. Чаем, конечно, это назвать сложно – едва подкрашенная, ужасно приторная водичка, но в качестве альтернативного выбора мне могут предложить только компот из позапрошлогодних сухофруктов, а это – еще хуже.

По задумке архитектора, что приложил руку к строительству нашей школы, столовую разместили практически напротив главного входа, поэтому вокруг постоянно гуляет сквозняк. Обхватив себя руками в попытке хоть как-то согреться, переступаю порог относительно небольшого помещения, насквозь пропахшего сдобной выпечкой.

У раздачи как всегда внушительная очередь, несмотря на то, что урок в самом разгаре. Шумная малышня, у которой наверняка уже закончились занятия, требует не зрелищ, но булочек. Уже собираясь уходить – все равно я даже купить-то чай не успею, не то, что его выпить, слышу знакомый мужской баритон с отчетливой хрипотцой:

– Окулова! Что тебе взять?

– Чай.

– Еще один чай, пожалуйста. И чашку.

Я падаю на первый же увиденный мною стул, который не вызывает у меня никакого доверия, и ставлю свою сумку на колени. Через минуту передо мной уже стоит чашка горячего чая. И это – не просто вода светло-коричневого цвета в граненом стакане, а действительно более или менее нормальный пакетированный чай.

– Спасибо, – благодарю я и, стараясь не обжечься, немного отпиваю из чашки, позволяя теплу побежать по венам.

Мужчина передо мной бегло улыбается и, взяв в одну руку нож, а в другую видавшую виды вилку, приступает к обеду. На его тарелке лежит большой кусок рыбы под овощами в окружении переваренных макарон. И это, между прочим, вершина кулинарного творения наших поваров.

– Приятного аппетита, – говорю я, чувствуя себя немного неуютно.

– Спасибо, Окулова, – благодарит меня Максим Михайлович и, прожевав кусок рыбы, едва заметно морщится. – Не стану спрашивать у тебя, почему ты не на уроке.

Я отодвигаю от себя чай и хмуро сообщаю:

– У нас сейчас физкультура.

Мужчина с улыбкой кивает.

– Окулова-Окулова, – медленно тянет он мою фамилию, – что же ты все никак со спортом подружиться не можешь?

Слухи о моем «везении» на уроках Сергея Григорьевича уже перешли на уровень школьных легенд, передающихся из уст в уста. Надеюсь, что физрук хотя бы не изливает душу своим коллегам на переменах в учительской.

– Со спортом-то я дружу, Максим Михайлович, – немного грустно произношу я. – Это у меня с физкультурой проблемы.

Учитель качает головой и едва слышно смеется. Хорошо, что сейчас идет урок, и в столовой, кишащей малышней, нет никого из старшеклассников или педагогов. Шанс сохранить чаепитие в компании Максима Михайловича в секрете значительно возрастает. В противном случае, кривотолков не избежать, потому что этот учитель – слишком заметная персона в школьных стенах.

Максим Михайлович работает здесь уже третий год, и все это время является причиной романтических грез любой особы женского пола старше четырнадцати лет. Вокруг него вьются все подряд – начиная от восьмиклассниц в розовых кофточках и заканчивая некоторыми учительницами, возраст которых предательски играет против них.

Чаще всего это выглядит просто глупо, а иногда – до невозможности отвратительно. И каждый раз, когда я становлюсь случайным свидетелем всегда безуспешных попыток соблазнения Максима Михайловича, восхищаюсь его терпением и выдержкой. Любой другой учитель, наверное, после такого завязал бы с педагогикой навеки вечные.

– О чем задумалась, Окулова?

Я вздрагиваю, когда слышу голос Максима Михайловича. Он уже успел съесть рыбу и макароны и теперь пьет чай, не сводя с меня внимательного взгляда карих глаз.

– Да вот думаю, – начинаю на ходу сочинять я, – почему нам не дают такой чай?

С таким же успехом можно было бы поинтересоваться, почему учителей в столовой пропускают без очереди. Максим Михайлович всем своим видом показывает мне, что не верит ни единому моему слову, но все-таки отвечает:

– Этот чай продают только учителям. В прежней школе, где я работал, тоже был такой порядок. Не знаю точно, с чем это связано. Может быть, с какими-нибудь рекомендациями по питанию школьников.

Я усмехаюсь и решаю уточнить:

– По питанию школьников или их отравлению?

Максим Михайлович снова смеется. Я вдруг ловлю себя на мысли, что никогда не видела его в школьной столовой. Ни разу. Оно и понятно – еда здесь больше похожа на результат преступления против кулинарии. Я и сама прихожу сюда совсем редко – всегда только за чаем.

– Не знала, что вы ходите сюда обедать, – признаюсь я, чтобы оправдать свой пристальный взгляд, обращенный на учителя. – Смотритесь вы здесь как-то чужеродно.

«Особенно в костюме от Brioni», – мысленно добавляю я.

– Не успел позавтракать, – отвечает учитель, разводя руками. – А работать мне еще долго. Вот и решил испытать удачу. Знаешь, все не так уж и плохо. Попробуй как-нибудь.

– Я, пожалуй, поверю вам на слово.

Еще несколько минут мы сидим друг напротив друга, вслушиваясь в жизнерадостные возгласы представителей начальной школы. Наконец, я допиваю свой чай и медленно встаю, чтобы не запутаться в собственных ногах и не упасть под ноги учителю. Достаточно и одного фиаско в день. Максим Михайлович тоже встает, несмотря на то, что его чашка пуста всего наполовину.

– Спасибо за чай, – благодарю я. – И компанию.

– Не стоит, Окулова. – Максим Михайлович совершенно не по-учительски мне подмигивает. – А компании моей у тебя сегодня еще будет предостаточно.

Я озадаченно хмурюсь, пытаясь понять, что значат эти слова. Учитель, заметив мою тормозную реакцию и полный непонимания взгляд, добавляет:

– Через пять минут – урок литературы.

И словно в подтверждение его слов раздается звонок на перемену.

Глава 2

Рита

– Через пять минут – урок литературы.

И словно в подтверждение его слов раздался звонок на перемену. Игорь Сергеевич устало опустился на стул, наблюдая за тем, как одиннадцатиклассники наспех бросали свои вещи в сумки, чтобы успеть на последний урок. Учительница литературы – пожилая дама с необычным именем Агнесса Илларионовна не терпела опозданий и с легкостью указывала на дверь каждому, кто появлялся на пороге ее кабинета после звонка.

Когда практически весь класс в привычной суматохе покинул кабинет физики, учитель, наконец, заметил ее. Невысокая и хрупкая, со светлыми прямыми волосами, семнадцатилетняя Маргарита Зуева больше всего была похожа на ангела, особенно когда поднимала на мир свой голубоглазый взгляд.

– У тебя какой-то вопрос, Рита? – тихо спросил учитель, смотря на стопку тетрадей на своем столе. – Что-то по поводу контрольной работы?

Девушка резко выдохнула от переполнившего ее вдруг волнения и, совсем не грациозно встав со своего места, пролепетала в ответ:

– Нет, Игорь Сергеевич, я просто задумалась.

Учитель бегло улыбнулся.

– Тебе нужно срочно отсюда бежать, – напомнил он и неожиданно помрачнел. Простая фраза сама по себе будто бы наполнилась каким-то скрытым смыслом, который Игорь Сергеевич не собирался в нее вкладывать. – Сейчас прозвенит звонок, и ты не сможешь попасть на литературу, – добавил он, чтобы рассеять неловкость. – Не стоит гневить Агнессу Илларионовну.

Маргарита рассеянно кивнула и быстрым шагом направилась к выходу из кабинета. Уже у самой двери она вдруг запнулась о выступавшую из пола доску – следствие неудачного летнего ремонта, о которой все часто забывали, и рухнула на пол, едва не ударившись головой о дверь.

Игорь Сергеевич обеспокоенно вскочил со своего места, мысленно проклиная ремонтную бригаду, что только испортила его кабинет. Тяжело вздохнув, учитель помог девушке подняться на ноги. Ее черное платье собрало на себе всю пыль с пола, и теперь Рита выглядела слишком несчастной.

– Спасибо, Игорь Сергеевич, – тихо поблагодарила Маргарита и посмотрела ему прямо в глаза.

Удивительный цвет. Не синий – сапфировый, настоящее чудо. Ни у кого Рита никогда не видела таких глаз. Казалось, погасни сейчас весь свет на планете, ими можно было осветить мир. В сочетании с черными, как смоль волосами, глаза придавали и без того красивому лицу физика какое-то совершенное очарование. Рита мысленно одернула себя, когда поняла, что все ее мысли вновь вращаются вокруг учителя, что в последнее время происходило с ней все чаще и чаще.

Она сделала три шага назад, отряхнула платье от пыли, что, конечно, совсем ему не помогло и, уже было собиралась прощаться, как услышала оглушительную трель. Перемена закончилась. Агнесса Илларионовна теперь ни за что не пустит ее на урок!

Ужас, отразившийся на лице Риты, кажется, даже позабавил Игоря Сергеевича. Он едва слышно рассмеялся, а потом достал из кармана темно-синих брюк ключ с болтающейся на нем желтой биркой с надписью «кабинет физики».

– Пойдем, Рита, – позвал ее физик, распахнув дверь. – Буду просить за тебя у Агнессы Илларионовны.

Рита, не скрывая своего счастья, как можно быстрее выпорхнула из кабинета физики, стараясь не показывать, что ей больно. Она внимательно наблюдала за тем, как Игорь Сергеевич ловко запирает дверь и снова убирает ключ в карман.

– Ты хоть не ушиблась? – поинтересовался физик, когда они уже поднимались по лестнице. – Однажды я так упал и сломал ногу. Кстати, тоже после урока физики.

– Я в полном порядке, – ответила Рита, хотя на самом деле боль в ушибленном колене разгоралась все сильнее с каждой минутой. – А вы… Долго лечили ногу?

Игорь Сергеевич остановился у кабинета литературы и, прежде чем постучать, ответил:

– Я уже и не помню, так давно это было.

Затем, громко постучавшись, он распахнул дверь в кабинет и тут же наткнулся на прожигающий взгляд Агнессы Илларионовны. Увидев, что перед ней учитель, а не заблудший школьник, женщина немного разочаровано вздохнула.

– Прошу прощения, – мягко проговорил физик, – я задержал Маргариту Зуеву после уроков, так как уже успел обнаружить ошибку в ее контрольной работе. Не удержался, знаете ли, обсудить ее сразу.

Все ученики 11В с недоверием взглянули на учителя. Их одноклассница была единственной отличницей в классе и одной из всего лишь пяти потенциальных медалистов этого года. В то, что она могла совершить ошибку в достаточно легкой контрольной работе, а особенно по физике, не поверил, кажется, ни один ученик.

К счастью, Агнесса Илларионовна не заметила реакции класса и, хмыкнув что-то совсем уж неодобрительное в адрес физика, позволила Зуевой войти. Рита, бросив полный благодарности взгляд на Игоря Сергеевича, двинулась в сторону своей парты, но, наступив на левую ногу, не сдержалась и охнула от боли.

Физик тут же нахмурился и сказал:

– Думаю, все-таки Зуева пропустит ваш урок, Агнесса Илларионовна. Ей нужно в медкабинет.

Лицо женщины исказила ярость. Драгоценное время урока утекало, словно вода из-под пальцев.

– Молодой человек! – практически взревела учительница. – Что вы себе позволяете? Задерживаете учениц, – последнее слово она намеренно выделила, что не укрылось ни от Игоря Сергеевича, ни от 11В, – приводите их едва ли не под ручку, а потом опять уводите! Это школа!

– Спасибо, что напомнили, Агнесса Илларионовна, – сухо ответил физик и, подойдя к Зуевой, легко подхватил ее на руки, чем вызвал оживленный вздох у целого класса. – Вы тоже должны помнить, что это школа, и в ее стенах мы отвечаем за здоровье учеников! Или вы не увидели, что у Зуевой что-то с ногой?

Не дожидаясь ответа, он вынес Риту из кабинета литературы. Она, замерев в его руках, боялась вздохнуть. Через пару минут физик осторожно опустил Риту на пол и тихо спросил:

– Почему ты не сказала?

Рита виновато опустила голову, вперившись взглядом в собственные балетки. Игорь Сергеевич не сводил с ученицы взгляда, ожидая ответа.

– Не хотела вас беспокоить, – призналась Рита, чувствуя себя жалким посмешищем. – Простите, Игорь Сергеевич.

Физик ничего не сказав, открыл дверь в медицинский кабинет.

– Можно? – спросил он, заглянув внутрь.

Видимо, получив утвердительный кивок школьной медсестры, Игорь Сергеевич снова взял Риту на руки и, медленно положив ее на кушетку, сообщил:

– Запнулась в кабинете и упала. Кажется, что-то с коленом.

Медсестра медленно поднялась со стула и выразительной походкой продефилировала к кушетке. Остановившись в двух шагах от физика, она заправила выбившуюся прядь волос за ухо и полушепотом произнесла, явно забыв о присутствии Риты:

– Вы так внимательны, Игорь Сергеевич.

Рита не удержалась и громко фыркнула, вырвав медсестру из ее грез. Ольге Александровне было около двадцати пяти лет, и ее можно было бы назвать красивой, если бы не надменное выражение лица, с которым, наверное, она родилась.

– Зуева, – протянула женщина, – надо быть осторожнее. Где болит?

– В левом колене, – ответила Рита, задавшись вопросом, как Игорь Сергеевич догадался об этом.

Медсестра покачала головой и с неожиданной силой сжала ногу Риты там, где болело сильнее всего. Издав короткий крик, девушка почувствовала, как по щекам уже стекают слезы.

– Ольга Александровна, – раздался неодобрительный голос физика, – вы делаете ей больно!

– Я должна была проверить, – попыталась оправдаться медсестра. – Ничего страшного, просто ушиб. Дома намажешь мазью, сразу полегчает.

Рита поднялась с кушетки. Ольга Александровна даже не потрудилась, как следует осмотреть ее, потому что все ее внимание забрал на себя Игорь Сергеевич, по лицу которого сейчас скользила странная усмешка.

– До свидания, – попрощалась Рита и, повернув дверную ручку, вышла из медкабинета, оставляя Ольгу Александровну наедине с Игорем Сергеевичем, но он почему-то вышел за ней.

Рита с неожиданной смелостью подняла на учителя глаза. То, что она увидела в медицинском кабинете, лишь причинило ей новую боль. Ведь Рита – самая надежная и самая дисциплинированная из всех учениц, та, что строго чтила правила и никогда не позволяла себе лишнего, влюбилась в учителя физики, который был старше нее ровно на десять лет – оба они родились первого февраля.

Игорь Сергеевич работал в школе уже год, заменив ушедшего на пенсию физика. Его первое появление произвело настоящий фурор, и учитель быстро стал самой обсуждаемой персоной в школьных стенах. Когда Игорь Сергеевич стоял у доски, объясняя очередную тему, девочки с замиранием смотрели на него, отчетливо запоминая каждое слово, а после обсуждали мужчину на переменах.

Мальчишкам тоже было с ним интересно, потому что они любили физику – интересную, объясняющую большинство вещей в этом мире, науку. Стоит ли говорить, что для сдачи ЕГЭ этот предмет выбрало рекордное количество учеников? В их числе была и Рита.

Она никогда не грезила «наукой Ньютона», как говорила ее мама. Наоборот, Зуева была, кажется, закоренелым гуманитарием и любила литературу. Поэтому, когда Рита сообщила родителям о своих планах поступить на факультет физики, она по-настоящему их шокировала. К счастью для Зуевой, родители приняли ее выбор с достоинством и полностью ее поддерживали.

Рита никогда не строила иллюзий и прекрасно понимала, что ее любовь останется самым большим секретом в ее жизни. Она никогда не осмелится признаться в том, что чувствует, не позволит себе произнести постыдные слова вслух. Эта любовь запретная и незаконна. Игорь Сергеевич намного старше. И он – учитель. А Рита – всего лишь семнадцатилетняя девочка, одна из бесконечного множества его учениц.

– Рита. – Голос Игоря Сергеевича раздался прямо над ее ухом. – Ты действительно думала, что можешь так просто уйти?

Удивительные сапфировые глаза были наполнены беспокойством, смешанным с раздражением.

– А что еще мне делать? – непонимающе спросила Рита.

– Тебе нужно к врачу, – прозвучало в ответ. – Осмотр Ольги Александровы не дал точных результатов, а я не хочу, чтобы ты мучилась, особенно из-за деревяшки в моем кабинете. Я отвезу тебя к врачу.

Его последние слова прозвучали для Риты, как гром среди ясного неба. От мысли, что ей предстоит ехать с Игорем Сергеевичем в одной машине, девушку замутило. Находиться наедине рядом с учителем, да еще не в стенах школы. Слишком немыслимо для Риты. И невозможно.

– Я позвоню своим родителям, Игорь Сергеевич, – как можно решительнее произнесла Рита. – Вы и так со мной провозились столько времени. И у вас наверняка есть свои дела.

Рита вдруг покраснела, что не укрылось от физика. Засунув руки в карманы брюк, он сказал:

– Я совершенно не тороплюсь. – Физик нахмурился. – И помощь тебе никак не нарушит моих планов.

– Хорошо, – выдохнула Рита, решив уступить. – Спасибо вам.

– Перестань уже меня благодарить, – попросил учитель и тепло улыбнулся ей.

Глава 3

Окулова

– Перестань уже меня благодарить, – просит учитель и тепло мне улыбается.

Попытка вернуть Максиму Михайловичу деньги за чай в столовой не увенчалась успехом. Я улыбаюсь учителю в ответ и ставлю сумку на свое законное место – первую парту во втором ряду, напротив его стола. Максим Михайлович в ожидании звонка расслаблено скользит взглядом по еще полупустому классу, откинувшись на спинку высокого кожаного кресла.

Туда-сюда снуют мои одноклассники: мальчишки бросают учителю безразличное «Здравствуйте», что разительно отличается от томного «Добрый день, Максим Михайлович» – излюбленного приветствия девочек. Он в ответ лишь молча кивает, не выражая никаких эмоций, и его бесчисленные воздыхательницы понуро бредут на свои места, мысленно готовясь к следующему раунду.

Еще будучи учениками девятого класса мы, впервые увидев нового учителя русского языка и литературы, были восхищены тем, как невозмутимо он держится среди школьного переполоха и как рассудительно он говорит обо всем на свете.

Мое знакомство с учителем поначалу не задалось: я постоянно пыталась спорить с ним, особенно по поводу своих оценок. Но потом все как-то само собой пришло в норму, и Максим Михайлович покорил меня тем, как глубоко он знал материал и как его преподносил.

Звенит звонок, и я, встряхнув своими волосами, обращаю все внимание на Максима Михайловича. Он поднимается с кресла и, взяв в руки наш журнал, говорит:

– Здравствуйте, одиннадцатый «Г»! – Его губы расплываются в недоброй улыбке, и я думаю о том, что сейчас нам придется писать сочинение. – У меня для вас есть прекраснейшая новость!

Мои одноклассники, да и я тоже, резко выдохнули. В нашей школе на параллели всего два класса – одиннадцатый «М» – математический и наш, одиннадцатый «Г» – гуманитарный. На бумаге все выглядело прекрасно, но в действительности многое обстояло иначе. Если ученики 11М действительно могли гордо называть себя математическим классом, решая сложнейшие задачи чуть ли не в уме, то в нашем 11Г учились, в основном те, кто не попали к математикам. Гуманитариями назвать нас можно было с большой натяжкой – практически весь класс состоял сплошь из троечников, причем по всем предметам.

Тут стоит отдать должное Максиму Михайловичу, который всеми силами пытается превратить наш 11Г в действительно гуманитарный класс, а не в его жалкую пародию. Получается у него это с переменным успехом.

– С сегодняшнего дня я – ваш классный руководитель.

Эти слова звучат в полнейшей тишине. Не сочинение. Все гораздо хуже. Да, весь класс был в курсе того, что наша классная вот-вот уйдет в декрет, но о том, кто займет ее место, мы едва догадывались и последние пару недель на переменах затевали ожесточенные споры по этому поводу.

– Мы думали, что это место займет Маргарита Юрьевна, – признаюсь я, нарушая оцепенение одноклассников. – Разве это не очевидно?

Максим Михайлович склоняет голову на бок, внимательно глядя меня.

– Мы счастливы, – с придыханием сообщает ему Юля Маленкова, накручивая нарочито выбившийся из прически локон на длинный, с ужасающе красным маникюром палец.

Максим Михайлович раскрывает журнал на нужной ему странице, что-то внимательно ищет в нем, а потом, отбросив его в сторону, признается:

– Не могу сказать того же и о себе.

Кабинет тут же заполняют тяжелые разочарованные вздохи, а мне почему-то становится неприятно, хотя я прекрасно понимаю нашего новоиспеченного классного руководителя.

– В вашем классе ужасающая успеваемость, – разочарованно говорит Максим Михайлович. – Несмотря на то, что вы гуманитарный класс, ни в одной гуманитарной дисциплине вы не преуспели, за исключением Окуловой, Бойковой и Северцева. В классе – тридцать человек и всего лишь один отличник и две хорошистки.

– Максим Михайлович, – вступает в разговор лучшая подруга Маленковой, – мы же не математический класс.

– В отличие от вас, Назарова, ученики одиннадцатого «М» прекрасно разбираются еще и в литературе, обществознании и истории. Если же я сейчас попрошу вас вспомнить, кто написал «Матренин двор», то боюсь, что в ответ услышу тишину.

Максим Михайлович обходит свой стол и, облокотившись о него, снова говорит:

– У вас не так много времени, чтобы наверстать упущенное. Впереди вас ждет ЕГЭ, и если сейчас вы не возьметесь за ум, то в мае, оглянувшись назад, горько об этом пожалеете. – Учитель делает выразительную паузу. – Сегодня, перед тем как прийти к вам на урок, я тщательно изучил перечень выбранных вами дисциплин, которые вы выбрали в качестве экзамена. И я, признаюсь честно, – он становится еще мрачнее, – крайне удивлен.

Юля вдруг опускает голову, словно не хочет, чтобы Максим Михайлович заметил ее. Но именно Маленкова, судя по всему, решила сдавать ЕГЭ по каким-то неправильным, по мнению учителя, предметам.

– Сначала я подумал, что это шутка. Но нет, в заявлении все черным по белому написано.

Я хмурюсь, пытаясь понять, что именно вызвало у Максима Михайловича такую реакцию. Но через несколько секунд он задает Юле вопрос, и все встает на места:

– Скажите мне, Маленкова, откуда такая страсть к литературе?

– Максим Михайлович, – отзывается Игорь Северцев, – у нее не к литературе страсть, а к литератору.

Класс тут же взрывается громким смехом. Над Юлей смеются, кажется, все, несмотря на то, что все остальные девчонки тоже не ровно дышат к учителю. Маленкова бросает уничтожительный взгляд в сторону Игоря, но он никак на него не реагирует.

– Успокоились? – спустя минуту интересуется Максим Михайлович, и под его тяжелым взглядом смех сходит на нет. – Юля, между прочим, не одна такая. С чего-то несколько человек из вашего класса решили, что сдать литературу – проще простого. И, кроме прочего, забыли предупредить меня о выборе экзамена. Как ваш новоиспеченный классный руководитель и учитель русского языка и литературы, я переговорю с вашими родителями и настоятельно порекомендую им вместе с вами выбрать другой предмет для сдачи ЕГЭ. Мне не хочется, чтобы наша школа прославилась завалом экзамена по литературе.

– Максим Михайлович, – на этот раз его поправляет Назарова, – неужели вы думаете, что все сдадут экзамен на два?

– На сегодняшний день я уверен только в Окуловой, – смотря мне в глаза, говорит Максим Михайлович. – Кстати, после этого урока задержись. А теперь приступаем к теме.

Весь урок я чувствую на себе настойчивые, полные неприязни, взгляды, и слышу, как многие одноклассницы перешептываются между собой. Зная, что именно они обсуждают, я с каждой следующей минутой становлюсь все мрачнее.

Изо всех сил стараюсь сосредоточиться, но биография Блока, которую нам рассказывает Максим Михайлович, никак не желает мною восприниматься. Я обреченно закрываю тетрадь и складываю руки на груди. Через пару минут я понимаю, что Максим Михайлович смотрит на меня. Я – единственная, кто ничего не пишет. Снова беру в руки тетрадь, но, учитель качает головой и улыбается одними лишь уголками губ, и я продолжаю свое безделье.

Спасительная трель звонка немного приводит меня в чувство. Я продолжаю сидеть на своем месте, наблюдая за тем, как одноклассники покидают кабинет. Сегодняшние попытки девчонок заболтать Максима Михайловича заканчиваются, даже не начавшись – он безапелляционным тоном требует немедленно покинуть его кабинет.

Когда мы, наконец, остаемся одни, учитель садится со мной за одну парту, со скрипом отодвинув стул. Сейчас мы сидим очень близко – я даже чувствую аромат его парфюма, который приятно обволакивает все вокруг меня.

– Скажи мне, Окулова, – просит Максим Михайлович, – ты точно уверена, что хочешь сдавать литературу?

А говорил, что уверен во мне.

– Я собираюсь поступать на журфак, Максим Михайлович, – напоминаю я. – На журфак в МГУ. Так что в выборе экзамена я уверена, как в самой себе.

– Я так и думал, – одобрительно хмыкает учитель. – Надомник, с которым я занимался почти весь учебный год, наконец-то получил разрешение от врача посещать в школу, так что моя нагрузка несколько изменилась. И поэтому в среду и пятницу после уроков я могу заниматься с тобой.

Я таращу на него свои глаза, не в силах поверить, что это происходит на самом деле. Максим Михайлович дополнительно занимается только с одаренными учениками – так в прошлом году он натаскивал одного из золотых медалистов. Паренек сдал литературу на сто баллов, и о нем даже написали в местной газете. Северцев с самого первого сентября упрашивает Максима Михайловича заниматься с ним по русскому языку, но каждый раз получает отказ.

– Конечно же, я согласна!

Не скрывая своей радости, я коротко хлопаю в ладоши, словно мне пять лет, а потом и вовсе обнимаю Максима Михайловича. Он машинально отвечает на это объятие, а потом резко отстраняется. Я в ужасе смотрю на свои руки, не понимая, что на меня нашло. Глаза начинает щипать – когда я нервничаю, то все время плачу.

– Максим Михайлович, – почему-то шепчу я, чувствуя себя так глупо, как никогда раньше, – простите меня. Я…

– Окулова, взгляни-ка на меня.

Я поднимаю глаза, и учитель хмурится. Похоже, моя реакция вызвала у него одно лишь недовольство.

– В том, что ты обняла меня, нет ничего предосудительного. – И именно поэтому, наверное, он от меня отстранился, как ошпаренный. – Ты же не повисла у меня на шее, верно?

Я киваю, и Максим Михайлович смахивает невидимую пылинку с моего плеча.

– Начнем со следующей недели, хорошо? – спрашивает он. – Времени не так много, но кое-что мы все же успеем.

– Спасибо вам, вы не представляете…

– Только не это, Окулова, умоляю тебя. – Максим Михайлович встает. – И, кстати, на занятие принеси с собой чай.

– Чай? – переспрашиваю я. – Какой чай?

Максим Михайлович снова мне улыбается и коротко отвечает:

– Я люблю с бергамотом.

Глава 4

Рита

– Я люблю с бергамотом.

Игорь Сергеевич, откинувшись на спинку стула, с едва заметной улыбкой на губах отслеживал размеренные движение Риты по кухне в ее собственной квартире. Девушка все делала не спеша, будто бы равнодушно, но физик сумел разглядеть во всем этом какое-то дикое волнение.

Рита поставила перед учителем чашку дымящегося чая, пододвинула корзинку с печеньем, а затем села напротив. Игорь Сергеевич отметил, что у девушки была идеальная осанка.

– Тебе лучше? – спросил он, отпивая чай. Резкий аромат бергамота согрел все внутри.

– Да, безусловно, – ответила Рита, разламывая печенье пополам. – Игорь Сергеевич, вы просили, но я…

– Рита, – одернул ее физик. – Если я прошу чего-то не делать, тебе стоит меня слушаться.

Рита сдавленно кивнула, опуская глаза. Они вернулись из частной клиники около пятнадцати минут назад. На колене Риты теперь красовалась специальная повязка, а боль ушла благодаря уколу. Игорь Сергеевич наотрез отказался принимать от ученицы какие-либо деньги, но на предложение выпить чая все же согласился. Зуева, проявив вежливость, теперь жалела об этом: с каждой минутой компания учителя физики давила на нее, мешая дышать.

– Рита, – окликнул ее Игорь Сергеевич. – С тобой все в порядке?

«Просто я люблю вас», – хотела бы сказать ему Рита, но вместо этого равнодушно ответила:

– Конечно.

Физик кивнул, прекрасно понимая, что девушка ему солгала. Когда они ехали в машине, она едва дышала, сидя так прямо, что на мгновение задумался о том, была ли Рита человеком – кажется, у людей не может быть такой осанки.

– Ты занималась танцами? – неожиданно спросил Игорь Сергеевич, взглянув на ее идеально ровную спину.

Рита кончиками пальцев поправила прическу и, вздохнув, ответила:

– Да. Вы по осанке догадались?

Игорь Сергеевич улыбнулся, кивая ей. Поймав его улыбку, Рита тут же покраснела, стыдливо опуская голову. Она разглядывала свои ноги, обтянутые плотной тканью черных колгот. Из всего класса она была чуть ли не единственной, кто придерживался делового стиля в одежде. Мальчишки, следуя моде, предпочитали широкие джинсы и футболки безумных расцветок. Девушки же, стараясь обратить на себя внимание противоположного пола, носили исключительно юбки и платья, причем, довольно сомнительной длины.

– А сейчас ты танцуешь?

Рита снова вздохнула. Рассказывать Игорю Сергеевичу о своей жизни почему-то было неловко. Они никогда еще не проводили столько времени наедине, а за пределами школы виделись вообще в первый раз.

– Сейчас же учеба, – пожала плечами девушка. – ЕГЭ, все такое. Приходится подолгу сидеть над учебниками, тут уж не до танцев.

– А я в детстве учился в музыкальной школе, – вдруг признался физик. – Даже окончил ее.

– И на чем вы играете? – Любопытство взяло верх, и Рита даже перестала смущаться.

– Вообще, на фортепиано, но, если честно, я уже сто лет не садился за инструмент. – Игорь Сергеевич как-то грустно усмехнулся. – Моя мама всегда хотела, чтобы я стал музыкантом. А я стал учителем физики.

– Жизнь иногда преподносит нам сюрпризы, – отозвалась Рита. Чай закончился и в ее чашке, и в чашке учителя. Наверное, вот-вот он уйдет. От этой мысли было одновременно и хорошо, и плохо.

– Игорь Сергеевич, в этом году так много выпускников выбрали физику для сдачи ЕГЭ, вас это не удивляет?

Учитель не без интереса взглянул на свою ученицу. Зуева прикусила собственную губу и раскачивалась на стуле – это было совсем на нее не похоже.

– А тебя удивляет? – физик изогнул бровь.

Чуть не упав со стула и, наконец-то выпустив губу из плена, Рита ответила:

– Я хотела спросить не так… – Зуева снова засмущалась, и Игорь Сергеевич не дал ей продолжить.

– Сейчас технические специальности снова в моде, поэтому-то многие и выбрали физику, – сказал он.

Рита заглянула в сапфировые глаза и поняла, что учитель лжет. Игорь Сергеевич же, почему-то ощущая странное напряжение, витавшее в кухне, опустил свой взгляд. Конечно же, он знал, что причина такой любви к физике заключалась в нем самом. Конечно, мальчики действительно тянулись к этой науке – благо, Игорь Сергеевич мог преподнести ее в выгодном свете. Девчонки же просто-напросто влюбились в него по уши и тем самым хотели завладеть вниманием молодого учителя.

А еще Игорь Сергеевич знал, что в числе таких девушек была и Рита. Да, она никогда не пыталась заигрывать с ним, никогда не демонстрировала ему саму себя в откровенных нарядах, никогда не пыталась произвести на него впечатление. Но все же она была влюблена – и это отчетливо читалось в ее голубых глазах, ее скованных движениях и дрожащем голосе. Зуева свернула с гуманитарной дорожки и решила изучать физику. Игоря Сергеевича радовали две вещи: во-первых, никто из этих девочек не любил его по-настоящему; во-вторых – Зуева, в отличие от своих одноклассниц, подошла к подготовке серьезно. Ее вполне ждал успех на предстоящих экзаменах.

– Не пожалела, что променяла литературу на физику? – усмехнулся Игорь Сергеевич.

– Нет, – решительно ответила Рита. – Кажется, что это как раз то, что мне нужно. А вы не жалеете?

– О чем? – нахмурился физик.

– Ну, – на мгновение девушка замялась, – что стали учителем, а не музыкантом.

– Рита, мне уже двадцать семь лет, поздно о чем-то жалеть.

Игорь Сергеевич встал, прихватив свою и Ритину чашки, и направился к раковине. Хозяйка квартиры попыталась его остановить, но он строгим взглядом пригвоздил ее к стулу. Рита молча смотрела, как учитель моет посуду в ее квартире, и представляла, что они – не Игорь Сергеевич и Маргарита Зуева – учитель и его ученица, а Игорь и Рита – два человека, которые любят друг друга. Глупые, детские мечты!

– Рита, спасибо за чай, – поблагодарил ее Игорь Сергеевич, вытирая руки. – Не забудь рекомендации доктора.

– Я провожу вас.

Рита, слишком резво соскочив со стула, едва не упала, но Игорь Сергеевич на этот раз успел подхватить ее. Девушка подняла на него голубоглазый взгляд, словно извиняясь за свою неуклюжесть. Ей казалось, что в присутствии физика она совсем не может контролировать собственные действия – ноги отказывались ее держать, мысли постоянно путались, голова кружилась.

– Рита, – мягко произнес Игорь Сергеевич, отпуская ее, – будь осторожна.

Они дошли до входной двери, не произнося ни слова. Учитель быстро обулся и, взявшись за дверную ручку, сказал:

– До свидания.

Глава 5

Окулова

– До свидания!

Я, улыбаясь, машу школьному охраннику перед тем, как выйти на улицу навстречу долгожданным выходным дням. Благодарю небеса, а заодно и департамент образования за то, что в нашей школе никто не учится по субботам. Ради этого удовольствия, правда, мы терпим различные казусы в расписании вроде литературы седьмым уроком или сдвоенной физкультуры, следом за которой идет урок ОБЖ, но на что только не пойдешь, чтобы лишний день провести где-нибудь, кроме родных стен общеобразовательного учреждения.

Весна пришла в город слишком рано, что не могло не радовать. На дворе – начало марта, а я уже спрятала шапку в школьный рюкзак, позволяя теплому ветерку трепать мои волосы. Голова, пострадавшая на сегодняшнем уроке физкультуры, больше не болит; в столовой мне впервые за эти одиннадцать лет достался приличный чай, а Максим Михайлович предложил мне дополнительные занятия по литературе. Жизнь никогда еще не была настолько прекрасной!

Я хочу прогуляться, поэтому уверенно прохожу мимо нужной мне остановки, на которой уже столпились люди в ожидании общественного транспорта. Талый снег как-то приятно хлюпает под подошвами моих теплых кроссовок, местами обнажая спрятанный на зиму асфальт. Скоро снежное покрывало, уже имеющее изрядные прорехи, окончательно сойдет, и можно будет достать ролики из шкафа.

Несмотря на мое невероятное «везение» на уроках физкультуры, со спортом я действительно дружу, по крайней мере, совсем уж деревянной меня назвать никак нельзя. Тут и шесть лет спортивной гимнастики, танцы всевозможных направлений, фигурное катание, ролики, велосипед… Всего и не перечесть. Да я даже в волейбол могу нормально играть! При условии, конечно, что не в компании своего любимейшего 11Г и не в стенах еще более любимейшей школы.

Школа… Совсем скоро все закончится. Мы с одноклассниками разойдемся по разным дорогам, хотя, если честно, они и сейчас у нас не являются общими. Нас можно было бы назвать дружным классом, если бы мы не были так равнодушны ко всему происходящему вокруг. Мы никогда не блистали на общественных мероприятиях, не устраивали чаепитий и не выбирались на пикники. В социальных сетях у нас нет общей беседы, а в Instagram мы не придумали себе единого хэштега.

Сегодня Северцев пошутил над «любовью» Маленковой, и смеялся весь класс, несмотря на то, что происходящее вовсе не должно кого-либо забавлять. По уставшим глазам Максима Михайловича я сразу поняла – он совсем не рад, что стал нашим классным руководителем. О чем думала администрация, назначая его? Ему бы пятиклассников, а не выпускников, которые давным-давно перестали считать себя детьми.

В кармане жужжит телефон, и я отвлекаюсь от невеселых управленческих решений школьной администрации. На экране висит одно непрочитанное сообщение.

Сегодня?

Останавливаюсь посреди тротуара, чтобы набрать ответ. Руки почему-то заледенели, и я с трудом попадаю пальцами по нужным буквам.

Где?

Делаю несколько шагов вперед, не убирая телефон. Ответное сообщение не заставляет себя ждать – экран вспыхивает, демонстрируя мне всего лишь три слова.

На нашем месте.

Начинаю улыбаться, как влюбленная дурочка. Хотя, почему как? Я она и есть.

Во сколько?

В этот раз ответ приходит только через несколько минут. Останавливаюсь у очередной остановки в ожидании своего автобуса, а телефон снова жужжит.

Прямо сейчас.

* * *

Когда я подхожу к нашему месту, Виктор уже сидит на скамейке и подкидывает вверх ключи от машины. Я не видела его три недели – он был в командировке и только и мог, что изредка писать мне короткие сообщения.

Я останавливаюсь перед ним, и Виктор, подбросив и поймав свои ключи в последний раз, прячет их в кармане серых спортивных брюк. Он немного лениво улыбается мне – нет ни жарких поцелуев, ни безумных объятий. Я хочу сказать, как сильно соскучилась, но слова почему-то застревают в горле. Виктор поднимает на меня взгляд пронзительных зеленых глаз и бросает равнодушное:

– Привет.

Я продолжаю стоять напротив и, несмотря на то, сейчас я выше, своим взглядом Виктор будто бы вколачивает меня в землю, и я становлюсь все меньше и меньше – совсем, как Алиса в Стране Чудес. Только вот зеленые глаза человека, которого я люблю, не предвещают мне никакого чуда.

– Малышка, – начинает говорить Виктор, смотря мне в глаза, – ты совсем еще… малышка, понимаешь?

Отрицательно качаю головой. Я прочитала слишком много книг, а в компании моей бабушки посмотрела слишком много сериалов, и поэтому я практически точно знаю, что произойдет дальше.

– Это было классно – быть с тобой, – продолжает Виктор. – Но пришло время расстаться.

Я почему-то киваю, не в силах ничего сказать в ответ. Виктор зачем-то улыбается и, кажется, не замечает, что я разваливаюсь по кусочкам прямо на его глазах. Такое чувство, словно я вот-вот рухну прямо перед ним, рассыпавшись на сотни крошечных деталей, будто бы я – всего лишь конструктор «Лего». Надоевшая большому мальчику игрушка.

– Прошу тебя, малышка, не плачь и не страдай ерундой. – Он что, так пытается утешить меня? – Я – явно не последний парень в твоей жизни. Оглянись по сторонам, присмотри кого-нибудь в школе. Того, кто тебе больше подходит по возрасту.

– Тебе всего двадцать, – напоминаю я.

– Уже двадцать, малышка.

Виктор встает со скамейки. Сейчас он уйдет, и наше место перестанет быть нашим. Сейчас он уйдет, а я так и буду стоять здесь, цепляясь за воспоминания, лелея свою безответную, как оказалось, любовь.

Он подходит ко мне непростительно близко – совсем, как в тот день, когда впервые поцеловал меня. Я – наивная дура, и сейчас жду его поцелуя, но вместо этого Виктор что-то мягко забирает из моих рук. Я смотрю в его зеленые глаза, пытаясь разглядеть в них хоть что-нибудь: теплое сияние или заботливый взгляд, но вместо этого вижу лишь пустоту. Он всегда на меня так смотрел?

– Как прошла твоя командировка? – зачем-то спрашиваю я, будто надеюсь, что этот нелепый вопрос заставит его передумать.

– Я не был в командировке. – Страшная, убивающая правда. – Пытался подобрать слова, чтобы сделать все правильно.

– У тебя не получилось. – Слезы, наконец, стекают по моему лицу.

– Я знаю. Я не литератор, малышка, красиво говорить не умею.

Он возвращает то, что взял из моих рук, и я понимаю, что это мой телефон. Виктор, ничего не говоря, уходит вглубь городского парка.

Я же смотрю за тем, как он перестает быть частью моей жизни.

С каждой минутой его силуэт становился все менее четким, пока, наконец, совсем не исчез.

Глава 6

Рита

С каждой минутой его силуэт становился все менее четким, пока, наконец, совсем не исчез. Машина Игоря Сергеевича была припаркована за два дома от старенькой девятиэтажки, в которой жили Зуевы. Рита еще немного посмотрела в окно, словно ждала, что учитель вернется, позвонит в дверь и скажет, что забыл телефон, документы, что-нибудь еще, без чего ему никак нельзя ехать…

Куда? Домой? К друзьям? Рита, как впрочем, и другие ее одноклассники, совсем ничего не знала об Игоре Сергеевиче – только дату рождения и возраст. На своих уроках он был предельно строг и, подобно Агнессе Илларионовне, не желал тратить драгоценные сорок пять минут впустую. В кабинете физики никогда не разговаривали слишком громко и без причины; там нельзя было запнуться о портфель, неряшливо брошенный в проходе; на полу, что прежде был застелен видавшим виды линолеумом, а после ремонта стал выглядеть чуть более сносно, если не считать торчащей доски, невозможно было найти обрывки тетрадок, карандашные огрызки или другой мусор.

Игорь Сергеевич очень быстро проверял тетради и всегда точно знал, какую оценку заслуживает тот или иной ученик. С этим учителем никогда не спорили и не держали на него зла. Даже выводя в дневнике изящную, но приносящую столько проблем двойку, Игорь Сергеевич всегда знал, какими словами приободрить ученика.

Рита уже давно не получала по физике плохих оценок. При прошлом учителе с этим предметом у нее были одни проблемы, но появление Игоря Сергеевича изменило абсолютно. Теперь напротив ее фамилии в журнале красовались стройные ряды вожделенных многими учениками пятерок. Физика давалась Зуевой как-то уж слишком легко, несмотря на склонность девушки к гуманитарным дисциплинам. Рита точно знала, что блестяще сдаст ЕГЭ по физике, а затем посвятит ей свою жизнь.

Порой она представляла себе, как через несколько лет будет стоять в кабинете физики и с упоением рассказывать ученикам то, что сейчас ее классу рассказывал Игорь Сергеевич. По вечерам бы Рита оставалась в школе и под аккомпанемент звенящей в коридорах тишины проверяла тетради, перекладывая их из одной стопки в другую. Она бы не ставила плохих оценок, давая шанс все исправить. И, как ей думалось, в отличие от Игоря Сергеевича она взяла бы еще и классное руководство.

Предаваясь мечтам о будущем, Рита с какой-то блаженной улыбкой упала на постель, ощущая мягкость пухлых подушек под своим телом. Ей всего лишь семнадцать лет, за окном – пока еще мягкий сентябрь, а это значит, что впереди у нее целый учебный год. Восемь с половиной месяцев Рита еще будет школьницей, отчаянно влюбленной в собственного учителя физики.

* * *

Дверь в кабинет химии была распахнута настежь, и поэтому доносящиеся оттуда крики были слышны, наверное, всей школе. Рита застыла на пороге, шокированная тем, что увидела: на стульях, партах и даже на полу сидела едва ли не вся параллель одиннадцатых классов. Такое единение было редкостью и могло означать только одно – в школе грядет какое-то мероприятие, и готовить его, судя по всему, предстоит «могучей троице» – 11А, 11Б и 11В классам.

– Рита! Ты пришла!

Одноклассник Риты – неугомонный Егор Соколов схватил девушку за руку и потянул за собой вглубь кабинета. Там, усадив одноклассницу на единственный, почему-то никем незанятый стул, он сообщил с лихорадочным блеском в карих глазах:

– Ты нам нужна, Зуева!

Рита закатила глаза, а Егор легонько взъерошил ее волосы, обворожительно улыбнувшись после этого.

– Ты ведь в курсе, что твоя улыбочка на меня не действует? – наконец-то заговорила Рита, когда шок отпустил ее. – Вы чего сидите-то тут все?

Одноклассники, да и не только они, в изумлении вытаращили глаза, словно Зуева только что объявила им об отмене великого и ужасного единого государственного экзамена.

– Сейчас сентябрь, – снова начал говорить Егор, только уже в полной тишине. – А за этим месяцем у нас следует какой, моя дорогая Риточка? М? Давай-давай, медалистка, вспоминай уроки природоведения в первом классе, мы там такое проходили!

Егор, скрестив руки на груди, внимательно и совершенно серьезно смотрел на Риту в ожидании ответа. Он – главный заводила 11В, судя по всему, не ожидал, что одна из самых умных его одноклассниц не сразу вспомнит о грядущем празднике.

– Ну, октябрь, – ответила Рита. – И, между прочим, у нас не было природоведения. Этот урок назывался окружающий…

– Все-все, профессор! – одернул одноклассницу Егор. – Ребята, – с ехидной улыбочкой Соколов повернулся к другим одиннадцатиклассникам, – а давайте поможем Рите вспомнить, какой праздник мы отмечаем в октябре!

– День Учителя! – хором, словно репетировали это долгие годы, прокричали выпускники этого года.

Рита вдруг тихо рассмеялась, поражаясь собственной нерасторопности. День Учителя! Как можно было о нем забыть? В их школе подготовкой этого праздника традиционно занимаются одиннадцатиклассники, и в мае прошлого года, да и первого сентября этого, их классу уж точно напоминали об этой ответственной миссии.

– Ты ведь мегамозг, Ритусик, – донеслось откуда-то слева, – мы уже всю голову себе сломали, как поздравлять учителей.

– Вы бы хоть двери закрыли, – вздохнула Рита. – А то учителя скоро к нам на выручку со своими советами пойдут.

Саша из 11А, сидящий ближе всех к двери, закрыл ее, попутно взглянув на часы. До звонка оставалось еще добрых пять минут.

– Какие идеи вообще вынесены на рассмотрение? – поинтересовалась Рита, и в ее голубых глазах плясали огоньки азарта.

Одиннадцатиклассники принялись наперебой рассказывать о своих идеях, но в кабинете поднялся такой невообразимый шум, что нельзя было расслышать ни единого слова.

– Главное, чтобы не было этого концерта, который каждый год делали! – возмутилась одноклассница Риты – Ольга, когда стало заметно тише. – Танец бабочек, песня про школьный двор… На-до-е-ло!

– А что, если провести День дублера?

Маша Полякова, которая только в этом году пришла в 11А класс, кажется, сама не ожидала, что сможет что-нибудь предложить. Увидев заинтересованные взгляды, направленные в ее сторону, девушка объяснила:

– В прежней школе на День Учителя старшие классы проводили уроки вместо учителей. Было здорово, на самом деле.

– Мне нравится, – кивнул Егор. – Кто «за»?

– Единогласно! – объявила Рита, оглядевшись по сторонам. – Но этого мало, нужен все-таки еще и концерт!

– Опять, – закатила глаза Ольга. – Рит, ну тебе самой-то не надоело? А представь, сколько таких концертов посмотрела, скажем, Агнесса Илларионовна? Это же жуть!

Рита, опустив взгляд на собственные ноги, задумалась. Действительно, концертом уже никого нельзя было удивить. Каждый год учителей под аплодисменты провожали в актовый зал, украшенный шариками. Сидя на первом ряду, педагоги в течение полутора-двух часов наблюдали за практически не меняющимися концертными номерами в исполнении собственных учеников.

– Учителями славится Россия! – воскликнул Егор, усмехнувшись. – Только от одного этого стихотворения мне уже плохо – на все школьные праздники его слушаем!

Все дружно закивали, соглашаясь с Соколовым. И правда, стихотворение уже всем поднадоело. Рите, как и всем остальным, хотелось поразить любимых педагогов, ведь каждый из них – большой талант, а они им хотят преподнести банальный концерт. Взять вот Игоря Сергеевича, который, как узнала Рита, окончил музыкальную школу. А нелюбимая многими учениками за свой характер Агнесса Илларионовна прекрасно пела под гитару…

– Я придумала! – воскликнула Рита, прервав собственные мысли. – Мы сделаем концерт творческих выступлений педагогов!

– Идея, может и неплоха, но будут ли они показывать номера друг другу? – Ольга скептически посмотрела на одноклассницу.

– Нас – девяносто выпускников, – напомнил Егор, – а их – девяносто учителей. Каждый выберет себя педагога, за которого, во-первых, будет вести урок, и с которым, во-вторых, будет выступать. Одни они на сцену не выйдут, а с нами – вполне!

– Девяносто номеров? Ты сдурел что-ли, Соколов? Это ж до следующего Дня Учителя! – друг Егора из 11Б покрутил пальцем у виска.

– Можно объединяться в творческие коллективы, дурень! – не остался в долгу Соколов. – Да и половина учителей откажется, это всем понятно. Итак, кто с кем хочет выступать и проводить урок?

Рита прикрыла уши руками за секунду до поднявшего вновь шума. Но даже так она отчетливо слышала, что самым желанным учителем был Игорь Сергеевич – это было очевидно.

– Предлагаю устроить жеребьевку! – голос Ольги прорвался сквозь какофонию остальных звуков. – Напишем на бумажке имена учителей, и каждый вытянет своего. Это будет неожиданно и предельно честно. Кто «за»?

Руки выпускников снова взметнулись вверх.

Рита, снова оглядевшись по сторонам, вынесла вердикт:

– Значит, жеребьевка.

И прозвенел звонок.

Глава 7

Окулова

И прозвенел звонок. Все как всегда.

Сегодня понедельник, первый урок только что закончился.

Убираю так и не открытый учебник по алгебре в сумку, за ним летят тетрадь и ручка. Вокруг меня – раздражающий шум взбудораженных одноклассников; в глаза словно насыпали песок, а горло саднит.

Выхожу из кабинета, совершенно не чувствуя собственных ног. В коридоре, между кабинетом физики и английского, ловлю свое отражение в огромном зеркале и понимаю, что выгляжу не просто плохо, а отвратительно. Значит, мне не показалось чересчур пристальное внимание одноклассников к моей персоне сегодняшним утром.

До кабинета русского дохожу, как в бреду. Максима Михайловича еще нет, и я понимаю, что сегодня не хочу попадаться ему на глаза. Поэтому, пройдя мимо своей парты, я иду в самый конец кабинета, и со скрипом отодвинув стул, сажусь. Одноклассники удивленно разглядывают меня, о чем-то шепчутся.

Ловлю на себе вопросительный взгляд Маленковой, которая сегодня впервые за два с половиной года похожа на ученицу: брючный костюм, на ногах – черные балетки, а вечно закрученные в локоны волосы выпрямлены и завязаны в низкий хвост. Юля будто бы хочет что-то спросить, но проходят минуты, а она так и не произносит ни слова.

После звонка я начинаю вяло листать учебник по русскому. Мы уже прошли все темы и теперь занимаемся усиленным повторением материала и подготовкой к ЕГЭ.

– Доброе утро, класс!

Максим Михайлович с улыбкой на лице проходит к своему столу, стоящему на небольшой платформе, и ставит на столешницу чашку, над которой витает облачко пара. Учитель оглядывает кабинет странным взглядом, будто бы что-то ищет и никак не может найти. Его брови ползут вверх, когда он видит Маленкову, но долго на ней он не задерживается.

– А где Окулова? – нахмурившись, интересуется Максим Михайлович, и я понимаю, что все это время он искал глазами меня.

И не смог найти.

Видимо, я выгляжу еще хуже, чем просто отвратительно.

– Я здесь, Максим Михайлович, – тихо говорю я, поднимаясь из-за последней парты в третьем ряду.

Учитель быстро подходит ко мне, откровенно разглядывая. Почему-то становится одновременно неловко, стыдно и смешно. Я знаю, кого он видит перед собой: невысокую, худую девушку с темными и нечесаными волосами в старых джинсах и огромной толстовке, на ногтях – облупившийся два дня назад лак, а под глазами – огромные, синюшные круги. Писаная красавица, нечего сказать.

Максим Михайлович берет в одну руку учебник и тетрадь, в другую, слегка наклонившись и сняв с крючка у парты, мою сумку, и со всем этим он идет к своему столу. А я остаюсь на месте.

– Я не разрешал тебе пересаживаться, – не оборачиваясь, говорит учитель и кладет мои вещи на первую парту. Напротив его стола. – Сядь на свое место.

И я иду к первой парте в сопровождении шокированных взглядов одноклассников. Опускаюсь на стул и поднимаю глаза. Скрестив руки на груди, Максим Михайлович смотрит на меня, поджав губы. В его карих глазах я вижу многое, но отделить одну эмоцию от другой у меня не получается.

– Записывайте тему урока, – говорит Максим Михайлович и подходит к доске. – Принципы русской орфографии.

Я не хочу писать и не хочу его слушать. Все, о чем я мечтаю – вернуться домой, забраться под одеяло и выпустить эмоции на волю. Плакать, сейчас я хочу только плакать. Рыдать в голос, как в глупых фильмах про любовь, прижимая к груди фотографию человека, разбившего мое сердце.

Но фотографий у меня больше не было. Вернувшись в ту страшную пятницу домой, я поняла, зачем Виктор брал мой телефон – чтобы удалить оттуда все свои снимки и номер, по которому я могла бы ему позвонить. Он хотел стереть себя из моей жизни полностью. Как будто это было так просто.

Я вдруг слышу ужасный грохот где-то рядом с собой и, закинув мысли о Викторе подальше, вижу на своей парте наш классный журнал, который за уголки держит Максим Михайлович. Заглядываю в его карие глаза, пытаясь понять, отчего он уделяет мне сегодня столько внимания.

– Окулова, к доске, – зло бросает мне учитель. – Раз уж ты не хочешь слушать о принципах русской орфографии от меня, я, пожалуй, послушаю тебя.

Тяжело вздохнув, встаю и иду к доске. Беру с подставки кусочек мела, но понимаю, что писать особо и нечего – эту тему мы проходили в десятом классе. Зажав мел в ладони, поворачиваюсь к классу лицом, нахожу глазами Максима Михайловича, который сидит на моем месте, и говорю:

– Основным принципом русской орфографии является морфологический: все значимые части слова – морфемы, пишутся так, как они произносятся в сильной позиции.

Максим Михайлович удовлетворенно, как мне кажется, кивает, и я продолжаю говорить.

Бегут минуты, но я не обращаю на это внимания. Я рассказываю одноклассникам и учителю об отступлениях от морфологического принципа, привожу многочисленные примеры, все-таки записывая их у доски.

Звонок с урока, как мне кажется, раздается слишком быстро. Одноклассники неожиданно начинают аплодировать мне, и я вижу, что они это делают искренне. Спускаюсь с платформы, и Максим Михайлович встает.

– Следующим уроком физкультура? – уточняет он, а я киваю. – Окулова, останешься.

Учитель идет к своему столу, и его догоняет Маленкова. Она что-то спрашивает, а Максим Михайлович в ответ только качает головой, явно отказывая Юле. Одноклассница не отступает, продолжая что-то говорить, а потом я слышу отчетливое:

– Нет, – учитель непреклонен.

Маленкова, перед тем как уйти, бросает на меня полный неприязни взгляд, от которого меня пробирает странным холодом. Когда в кабинете остаемся только мы с учителем, Максим Михайлович берет со стола ключ, а затем запирает дверь изнутри.

– Поговорим? – интересуется он, хотя я прекрасно понимаю, что вопрос явно риторический, и мне придется слушать, что он скажет, в любом случае.

Максим Михайлович берет стоящий рядом с моей партой стул и ставит его так, чтобы мы сидели лицом друг к другу. Учитель садится, перед этим небрежно положив черный пиджак на столешницу, и спрашивает:

– Что случилось?

Предыдущей классной руководительнице было плевать на все, что происходит в ее классе. Мы могли прогуливать неделями, а она даже не замечала. Ни разу она никого не спрашивала о проблемах, и именно поэтому, наверное, вопрос Максима Михайловича вызывает у меня ступор.

Я смотрю на свои ногти – черный лак, присутствующий на них лишь эпизодически, выглядит как-то дешево, и я впервые задумываюсь, что Виктор бросил меня не из-за возраста, а из-за моего внешнего вида. Я никогда не уделяла своей внешности большого внимания, а может, стоило?

Максим Михайлович смотрит на меня, ожидая ответа, и я выдавливаю из себя насквозь пропитанное ложью:

– Ничего.

Учитель неожиданно усмехается. Он касается своего темно-синего галстука и медленно развязывает искусный узел. Я завороженно наблюдаю за этим действием и прихожу в себя только через пару минут – к этому времени галстук уже лежит поверх пиджака. Максим Михайлович расстегивает две пуговицы на белой рубашке, и я понимаю, что будь здесь сейчас Маленкова, она бы хлопнулась в обморок от счастья.

– Я не люблю, когда мне лгут, Окулова, – бросает Максим Михайлович.

– Никто не любит, – отвечаю я, встречаясь с учителем глазами.

– Так почему ты тогда мне лжешь? – интересуется он, наклоняясь вперед. – Или ты думаешь, Окулова, что я потащу тебя к школьному психологу? Позвоню твоим родителям? Чего ты боишься, Маша?

Он впервые называет меня по имени за все то время, что учит наш класс. Серьезно, от Максима Михайловича я всегда слышала только «Окулова», которое он искусно произносил с разными интонациями так, что я сразу понимала, чего он хочет. И сейчас это «Маша», брошенное нарочито небрежно, но оттого так сильно режущее слух, поражает меня.

– Я не боюсь. – И это – чистая правда. Меня не пугает психолог, а родители даже не поднимут трубку, вздумай классный руководитель им позвонить. – Я просто не хочу ничего рассказывать.

Максим Михайлович понимающе, как мне кажется, кивает. Я прячу неухоженные руки под парту, и он, заметив это, странно улыбается. Впервые в любимом кабинете русского языка и литературы я чувствую себя так неуютно.

– Знаешь, зачем я вызвал тебя к доске? – спрашивает Максим Михайлович.

– Расскажете?

– Я хотел, чтобы ты не думала о том, что сжирает тебя заживо, – признается учитель. – Будь на моем месте кто-то другой, тебе бы позволили пересесть и ничего не спросили, отпустили бы тебя домой, чтобы не натыкаться на твои потерянные глаза. А ты бы ушла, забралась дома под одеяло и продолжила заниматься тем, чем, судя по твоему внешнему виду, занималась все выходные.

Я пораженно таращу на него глаза, а Максим Михайлович смотрит на меня, как на не поддающееся решению упражнение в сборнике для олимпиадных задач. Мне не нравится, что он так хорошо понимает мое внутреннее состояние, несмотря на то, что он и причины-то не знает.

– Я хочу помочь тебе, – говорит учитель, когда молчание между нами затягивается.

– Вы уже мне помогаете, вы ведь предложили мне дополнительные занятия.

Он вдруг бросает на меня испепеляющий взгляд своих карих глаз, пригвождая меня к стулу. Если бы он хоть раз так взглянул на наш класс на уроке, мы бы, наверное, стали самым послушным классом в школе.

– Я хочу помочь тебе не как учитель литературы, – уточняет Максим Михайлович.

– Хотите стать хорошим классным руководителем?

Я пытаюсь перевести все в шутку, но терплю поражение. Этот разговор никак мне не дается, в компании Максима Михайловича я чувствую себя неловко и неуютно. Неужели он не понимает этого?

– Я ничего вам не скажу, – повторяю я. – Мне нужно идти на урок, Максим Михайлович.

Он резко хватает со стола свой галстук и наматывает себе на руку. Учитель явно злится, вот только я не понимаю, почему.

– Иди, Окулова, – говорит он через минуту и протягивает мне ключ от кабинета.

Я беру его, отпираю замок и, прежде чем распахнуть дверь и уйти, говорю:

– Спасибо, что вызвали меня сегодня к доске. – Хочу уйти, но что-то меня останавливает. – И вы правы, Максим Михайлович, вы даже не представляете насколько.

– Представляю, Окулова.

Не прощаясь, выхожу из кабинета русского языка и литературы.

Тишина школьного коридора дарит какое-то странное успокоение.

Глава 8

Рита

«Тишина школьного коридора дарит какое-то странное успокоение», – подумала Рита, опираясь на подоконник. Шел последний урок – физкультура, от которого у Зуевой теперь было законное освобождение. Она уже подготовила листочки для жеребьевки: в жестяной банке из-под чая, которую Рите дали в столовой, лежали девяносто ровных тетрадных листочков. Оставалось только дождаться всех остальных одиннадцатиклассников и вытянуть имя своего «подопечного».

Когда Егор объявил, что подготовкой к жеребьевке будет заниматься именно Рита, он встретил некоторое возмущение со стороны других девочек. Зуева уже готова была передать возложенную на нее миссию кому-нибудь другому, но Соколов был непреклонен:

– Жеребьевка должна быть честной, девочки, – сказал он. – Без обид.

После этих слов одиннадцатиклассницы вдруг умолкли, подтвердив этим опасения Егора. Он, что-то неодобрительно хмыкнув по этому поводу, пообещал Рите принести ей полный список всех учителей после урока. Соколов сдержал обещание, и теперь Зуевой оставалось только ждать конца седьмого урока.

Библиотека почему-то не работала, свободных и незапертых кабинетов, как обычно, не было, поэтому Рита туда-сюда ходила по коридору второго этажа, периодически останавливаясь у какого-нибудь окна. Сесть на подоконник не позволяло воспитание, скамеек здесь никогда не было, поэтому девушке приходилось стоять.

До конца урока еще оставалось добрых двадцать минут. Достав из сумки учебник по физике, который она всегда носила с собой, Рита стала перечитывать уже почти выученный ею наизусть параграф о законе электролиза. Сквозь пелену научного текста в мысли Риты то и дело врывался образ Игоря Сергеевича, поэтому, услышав его голос, она не сразу поняла, что это было на самом деле.

– Отрадно видеть, что ты не проводишь время впустую, – похвалил девушку учитель.

Рита, оторвав взгляд от учебника, несмело взглянула на него. Игорь Сергеевич выглядел необычно – небрежно уложенные волосы, темно-синие джинсы и белая рубашка делали его совсем молодым. Учитель улыбался, серый клетчатый пиджак был перекинут через его руку.

– Здравствуйте, Игорь Сергеевич, – поздоровалась Рита. – Не ожидала встретить вас в школе.

Игорь Сергеевич развел руками, широко улыбаясь.

– Даже в методический день иногда приходится ходить на работу, – объяснил он. – Почему ты не на уроке?

– У нашего класса сейчас физкультура, – ответила Рита, – а у меня освобождение.

Учитель бросил взгляд на ее ноги. Сегодня Рита была в брюках, которые отлично скрывали повязку на ее колене, и Игорь Сергеевич вдруг подумал о том, что платья Зуевой идут больше. Девушка почему-то покраснела, словно прочитала его мысли.

– Если ты хочешь, можешь пойти со мной, – предложил Игорь Сергеевич. – До звонка еще есть пятнадцать минут, не в коридоре же стоять!

Рита еле различимо кивнула и закрыла учебник. Игорь Сергеевич, бросив вопросительный взгляд на черную обложку, поинтересовался, направляясь к своему кабинету:

– Какую тему повторяешь?

– Закон электролиза. – На один шаг учителя Рите приходилось делать два, и со стороны это выглядело так, будто бы Игорь Сергеевич скрывался от назойливой ученицы, а она пыталась его догнать. – Чем ближе экзамен, тем страшнее мне становится.

Это признание, случайно брошенное уже у самых дверей кабинета физики, остановило учителя. Теперь он смотрел на Риту с искренним удивлением, огоньки которого плясали в его сапфировых глазах. Девушка, вперившись взглядом в учебник, думала о том, как на удивление просто далось ей это признание, ведь даже наедине с собою она запрещала думать об этом. Но иногда уверенность в собственных силах сменялась ужасом предстоящего поражения, и в такие моменты Рита начинала думать о правильности своего выбора.

– Почему ты боишься? – спросил Игорь Сергеевич, поборов удивление. Вставив ключ в замочную скважину, он открыл дверь, и галантно пропустив девушку вперед, снова запер ее, на сей раз изнутри. – Иначе работать будет невозможно, – объяснил он, поймав встревоженный взгляд голубых Ритиных глаз. – Ну, так что?

Она села за свою парту – вторую в первом ряду и, положив руки на столешницу, ответила:

– Вдруг, я все забуду? Ошибусь в расчетах, перепутаю формулы, испорчу бланк…

Рита тараторила несколько минут и все это время смотрела на свои руки, в то время как Игорь Сергеевич смотрел на нее. Многословность никогда не была присуща этой ученице, наоборот, в большинстве случаев Зуева всегда отмалчивалась. На уроках она отвечала только, когда ее спрашивали, она не позволяла себе лишних комментариев, и учитель всего лишь пару раз видел, что Рита разговаривала с одноклассниками. А сейчас она сказала так много, и ее сбивчивая речь открывала ее с какой-то новой для Игоря Сергеевича стороны.

Когда все слова закончились, Рита взглянула ему в глаза, тут же густо покраснев. Запал прошел, и перед учителем снова сидела молчаливая и постоянно смущающаяся отличница. Но теперь Игорь Сергеевич знал, что Рита может говорить по-другому. А еще он понял, что ей было действительно страшно.

– Ты так сильно боишься завалить физику?

Игорь Сергеевич сел за первую парту, развернувшись лицом к Рите. Они сидели очень близко – их разделяла одна только столешница. К удивлению учителя, Зуева не покраснела, наоборот, кровь отхлынула от ее лица. Голубые глаза Риты на фоне ее бледной кожи казались двумя сияющими клочками летнего неба.

– Нет, – выдохнула Рита. – Я боюсь не этого.

– Тогда чего? – Игорь Сергеевич нахмурился. – Боишься подвести родителей? Себя? Школу? – на последнем слове он усмехнулся.

Рита неожиданно смело посмотрела в глаза учителю и призналась:

– Я боюсь подвести… – Девушка замялась, но понимала, что пути назад уже нет, а лгать Игорю Сергеевичу ей не хотелось. – Вас. Я боюсь подвести вас.

Все эмоции на лице Игоря Сергеевича вдруг исчезли, словно неудавшиеся наброски художника, разочаровавшегося в своих работах и пожелавших их уничтожить. Даже глаза учителя – сапфировые, живые омуты сейчас ничего не выражали. До Риты, наконец, дошло, что она сказала. Безобидные, на первый взгляд слова, прозвучали в пустом кабинете физики, как признание в любви.

Девушка вскочила со своего места, схватила сумку и побежала к двери. Ключ, к счастью Риты, торчал в замочной скважине, но уже через две секунды выяснилось, что он никак не желал проворачиваться в замке. В отчаянии Рита обернулась и увидела, что Игорь Сергеевич стоял в двух шагах от нее.

Бежать было некуда.

– Четыре года назад, – спокойно начал Игорь Сергеевич, – после института я пришел работать в школу. И так случилось, что мне сразу дали одиннадцатый класс, причем, гуманитарно-эстетический.

Рита, заметно успокоившись, подняла глаза. Учитель сделал несколько шагов назад, увеличив дистанцию между ним и ученицей. А девушка инстинктивно шагнула ему навстречу.

– И в этом гуманитарно-эстетическом классе, – продолжал говорить Игорь Сергеевич, – где все поголовно сдавали литературу и историю, был один мальчик – Егор. И вот этот самый Егор всегда хотел сдавать физику.

И снова – его шаг назад, а Ритин – к нему.

– Моя предшественница преподавала в той школе тридцать пять лет, представляешь? – Игорь Сергеевич протянул свою руку, и Рита несмело вложила свою ладонь в его. – Какая холодная! Ты замерзла?

Шокированная Рита отрицательно покачала головой. Игорь Сергеевич, держа ее за руку, подвел девушку к ее парте и, дождавшись, когда она сядет на стул, продолжил:

– Егору я сразу не понравился. Он считал, что я не смогу его научить, и я – двадцатитрехлетний выпускник педагогического института был с ним полностью согласен. Весь сентябрь и добрую половину октября мы убили на взаимную неприязнь друг к другу. Сначала у меня совсем не получалось преподавать: слова путались, формулы выпрыгивали из головы, и даже учебник я всегда открывал не на той странице. – Игорь Сергеевич улыбнулся, вспоминая об этом. – А потом, уже в конце октября, вечером в моем кабинете появился Егор. У него что-то пошло не так с его репетитором, а ноги почему-то привели его ко мне. Я предложил пареньку помощь, он ее, скрепя сердце, принял. Мы начали работать, и Егор сдал экзамен на максимальный балл.

Рита не могла представить, что когда-то Игорь Сергеевич сомневался в своих силах, и что ему было сложно преподавать. Всегда уверенный, рассчитывающий все в уме – этот образ никак не вязался с образом человека, которым, по словам учителя, он был всего лишь четыре года назад.

– Егор не боялся меня разочаровать, в какой-то момент он вообще перестал бояться. Он был твердо уверен, что сдаст экзамен, и поэтому сдал его.

Рита нахмурилась.

– Но, Игорь Сергеевич, разве излишняя самоуверенность не является плохим качеством? – спросила она.

– Егор не был самоуверенным, – ответил учитель. – Он был честен с самим собой. Вот скажи мне, Рита, ты готовишься к экзамену?

– Конечно! – воскликнула девушка. – Вы ведь знаете!

– Делаешь ли ты домашние задания?

Кивок.

– Не ты ли выиграла олимпиаду?

– Я.

– А теперь, Рита, подумай: если ты готовишься, если ты знаешь предмет, как ты можешь завалить экзамен?

Задумавшись, Рита вспомнила слова Игоря Сергеевича.

– Вы только что сами говорили, что у вас не получалось преподавать, что вы забывали формулы…

Он поднял ладонь вверх, дав знак, чтобы Рита остановилась.

– Я никогда не считал – и не считаю себя хорошим учителем, поэтому-то я и…

Рита, впервые в жизни перебив взрослого человека, спросила:

– Вы шутите?

– Нет, это правда. – Игорь Сергеевич окинул Риту внимательным взглядом и еще раз объяснил: – Хорошим учителем меня считаете вы – мои ученики, поэтому у меня получается учить. А я верю в вас и ваши успехи. – Учитель улыбнулся. – Тебе нужна уверенность Егора, Рита, потому что все остальное у тебя уже есть.

«Он верит в меня», – думала Рита, счастливо улыбаясь. Она вдруг почувствовала себя так хорошо, что ей захотелось остаться в этом кабинете навсегда. Компания Игоря Сергеевича не давила на нее, как обычно, а наоборот, приносила странное удовольствие.

– И я прошу тебя, – донесся до девушки голос учителя, – больше не пытайся убежать. Что бы ты ни сказала, я пойму.

Рита хотела ответить ему, но не успела начать – прозвенел звонок, а это значило, что ей пора уходить.

– Спасибо, Игорь Сергеевич, – поблагодарила учителя Рита.

– Сейчас только сентябрь, – сказал он. – Я научу тебя не бояться.

– Чего?

Игорь Сергеевич легким движением провернул ключ в замочной скважине, а потом тихо ответил перед тем, как открыть дверь:

– Всего.

* * *

В кабинете биологии Рита появилась через пять минут после звонка, до ужаса смущенная последней репликой Игоря Сергеевича. Соколов, вальяжно сидящий на учительском столе, не без удивления поинтересовался, кто заставил одноклассницу так покраснеть, но получив в ответ недовольный взгляд, хлопнул в ладоши, привлекая всеобщее внимание:

– Начнем?

Выпускники дружно кивнули и по очереди подходили к Рите, вытягивая из банки по листочку. Кто-то радовался, кто-то удивленно вздыхал, а кто-то, понуро опустив плечи, представлял встречу с не самым любимым педагогом.

Олеся Афанасьева из 11В, продефилировав к столу, с широкой улыбкой запустила руку в банку. Вытащив скрученную в трубочку бумажку, а затем медленно ее развернув, девушка хлопнула от восторга в ладоши.

– Игорь Сергеевич!

Ее возглас был встречен понурыми взглядами других девочек, мечтавших о совместном концертном номере с физиком. Рита, представив учителя в компании Афанасьевой, только грустно улыбнулась.

– Эх! Попытаю удачу без очереди! – Егор подцепил листочек, едва не выронив банку из рук Риты, а затем, жалобно взглянув на других ребят, поинтересовался: – Можно поменять? А?

Аккуратным Ритиным почерком было выведено: Славцева Агнесса Илларионовна.

– Еще чего! – возмутилась Афанасьева. – Сам говорил, кому достанется…

– Ладно-ладно, – отмахнулся от нее Егор. – Рит, ты тоже тяни! А то писала это полдня, потом еще в трубочки скручивала!

Улыбнувшись, Рита достала из банки первую попавшуюся бумажку. «Игорь Сергеевич уже точно будет выступать с Олесей, кто достанется, тот и достанется», – думала Рита, развернув листок.

Едва начав читать, она посмотрела на Афанасьеву, а затем протянула бумажку Егору.

– Одинцов Игорь Сергеевич, – прочитал тот.

Класс оживленно вздохнул.

Глава 9

Окулова

Класс оживленно вздохнул, когда на третьем уроке Максим Михайлович сообщил нам об отмене трех последующих уроков.

Я слышу, как Маленкова уговаривает Назарову пойти в торговый центр за покупками, как кто-то увлеченно слушает музыку, прорывающуюся сквозь наушники, и думаю о том, что вокруг меня бурлит жизнь, а я стою на одном месте.

Сегодня среда, а это значит, что послезавтра будет семь дней, как Виктор бросил меня. Не то, чтобы я их подсчитываю, но неделя – это какая-никакая годовщина. Может, стоит даже отметить?

– Окулова, к доске! – Максим Михайлович, опираясь об учительский стол, внимательно оглядывает меня с головы до ног, пока я вяло иду к доске. – Упражнение двести восемьдесят.

Вчера у нас не было русского – кажется, Максима Михайловича по вторникам вообще нет в школе. Все прошло так, как он и предполагал – учителя отводили от меня взгляд, а с последнего урока вообще отпустили. Остаток дня и целую ночь я провела по уже типичному для меня сценарию – завернувшись в одеяло, я оплакивала свои отношения с Виктором.

Выписывая упражнение, я чувствую, как в спину мне упирается тяжелый взгляд учителя. Мои сегодняшние попытки привести себя в нормальный вид, кажется, принесли свои плоды – синяки под глазами были спрятаны за густым слоем тонального крема, румяна отлично замаскировали бледное, как у вампира, лицо.

– Я закончила.

Кладу мел на подставку под доской и разворачиваюсь лицом к классу. Максим Михайлович, не вставая со стула, молча проверяет упражнение, поджав губы и о чем-то задумавшись. Я наблюдаю за движением его карих глаз, скользящих по тексту, написанному моим кривым почерком.

– Садись, «пять», – через пару минут бросает мне учитель, взглянув на часы. – Сегодня у нас дополнительное занятие, не забудь.

Маленкова тут же тянет руку вверх.

– Слушаю, Юля, – отзывается Максим Михайлович.

– Как к вам попасть на дополнительные? – интересуется Маленкова, вернувшаяся к своему образу танцовщицы из ночного клуба.

Скрестив руки на груди, учитель отвечает:

– Я беру на дополнительные занятия только тех, для кого они действительно важны, Юля. Маша, как тебе известно, сдает литературу, ты, если мне не изменяет память, теперь сдаешь обществознание.

– Вы не разрешили сдавать мне литературу. – Маленкова хмурится. – И не мне одной.

Максим Михайлович встает на ноги и, бросив какой-то странный взгляд на назойливую Маленкову, берет со стола журнал. Тянет за зеленую закладку – так отмечена литература, открывая нужную страницу.

– Два, три, три, четыре, два, – чеканя каждое слово, сообщает учитель. – Отличные оценки, Юля, не правда ли?

Щеки Маленковой вспыхивают, а Максим Михайлович переводит недружелюбный взгляд на Назарову и зачитывает:

– Три, четыре, два, два, три, три. – Он эффектно захлопывает журнал и говорит: – Вы и не собирались сдавать экзамен по литературе, пока вам что-то не ударило в голову. Я хочу напомнить вам, девочки, что до конца учебного года и вашей школьной жизни осталось всего лишь два с половиной месяца. Я настоятельно рекомендую вам заняться учебой, а не искать поводы для дополнительных встреч со мной.

Девочки, пораженные словами учителя, молча хлопают глазами, кто-то из мальчиков присвистывает. Я, не скрывая удивления, смотрю на Максима Михайловича, совершенно спокойно разглядывающего моих одноклассников.

– Теперь, когда мы обсудили этот животрепещущий вопрос, – с едкой улыбочкой говорит он спустя минуту, – продолжим урок. Запретить вам сдавать еще и русский язык я, конечно, не в силах, поэтому, Юлия – прошу к доске.

Маленкова, тряхнув локонами, встает. Максим Михайлович хмурится, когда видит ее юбку, больше похожую на широкий пояс. Юля пытается одолеть двести восемьдесят первое упражнение целых десять минут. За это время я успела решить три следующих задания, а Максим Михайлович, заполнив журнал, принялся за проверку тетрадей.

– У меня не получается! – возмущается Маленкова.

Учитель берет мел из ее рук и, тяжело вздохнув, делает то, что написано в учебнике. Юля, умудрившись переписать текст задания с ошибками, стоит рядом, надув губы. Максим Михайлович зачеркивает орфографические ляпы Маленковой, подписывая сверху нужные буквы. У него красивый почерк, с легким наклоном в левую сторону.

– И в чем была проблема? – учитель отряхивает руки от мела. – Юля, ты ведь понимаешь, что сейчас я могу поставить тебе «два»?

Она кивает, глядя на учителя жалобными глазами.

– На следующем уроке я снова вызову тебя, – предупреждает Максим Михайлович. – Советую подготовиться. – Он смотрит вглубь кабинета. – Это касается всех! Надеюсь, что вы понимаете – я не допущу вас до итоговой аттестации, если не буду уверен в том, что вы сможете сдать экзамен. Садись на место, Маленкова.

До конца урока остается пара минут, и за это время Максим Михайлович успевает продиктовать домашнее задание и назначить дату и время родительского собрания. Со звонком одноклассники срываются со своих мест, боясь, что снятые уроки все-таки могут вернуть назад.

Когда за последним учеником закрывается дверь, учитель, к моей полной неожиданности, устало опускается на стул и закрывает глаза. Наш класс – та еще головная боль, и я не удивлена, что непробиваемый Максим Михайлович уже устал от нас.

Он ничего не говорит, и я тоже молчу. Хочется спать – ночи в слезах дают о себе знать, но я изо всех сил борюсь с усталостью, потому что не хочу, чтобы классный руководитель вернулся к неприятному разговору о моих проблемах.

– Максим Михайлович, – через пять минут не выдерживаю я. – Сделать вам чай?

Он, широко распахнув глаза, с удивлением смотрит на меня. Улыбаясь, достаю из сумки пачку чая – с бергамотом, как он и просил меня в прошлую пятницу. Удивительно, что еще на прошлой неделе все в моей жизни было в порядке, за некоторым исключением, а сегодня – пять дней спустя, из меня словно вытянули всю душу.

– А можно? – спрашивает учитель.

– Ну, конечно, – отвечаю я. – В пятницу вы угостили меня чаем, сегодня – моя очередь.

На тумбочке за учительским столом стоит чайник. Заглянув внутрь, вижу, что воды в нем достаточно, и щелкаю по кнопке включения. Чайник тут же начинает урчать.

– Где у вас чашки? – интересуюсь я.

– В столе. – Максим Михайлович встает, но я качаю головой, и он садится обратно. – В третьем ящике снизу.

Ящик не поддается с первого раза, но я не отступаю. В нем я нахожу белую коробку, какие-то конфеты, чайные ложки и печенье. Видимо, учитель часто пьет чай в кабинете. Чашки, как я думаю, должны быть в коробке, поэтому я водружаю ее на стол Максима Михайловича. Под крышкой я действительно нахожу сервиз – прекрасный голубой фарфор. Достаю чашки и, уже почти закрыв коробку, вижу, что в ней что-то блестит.

Через пару секунд я понимаю, что это – широкое кольцо, кажется, из белого золота. Я хочу спросить учителя, почему украшение лежит именно в этой коробке, но не решаюсь, и молча убираю ее в ящик.

Разливаю кипяток по чашкам, бросаю туда по пакетику, а затем ставлю чай перед Максимом Михайловичем. Он глубоко вдыхает резкий аромат бергамота, а потом на его лице проявляется расслабленная улыбка.

– Спасибо, Окулова, – благодарит учитель. – В ящике есть сладости, если хочешь…

– Не нужно, – отзываюсь я, – спасибо.

– Ты ведь хочешь быть журналистом? – неожиданно спрашивает Максим Михайлович.

– Это моя мечта, – признаюсь я. – Не представляю себя кем-то другим. А вы всегда хотели быть учителем?

Максим Михайлович отпивает немного чая и задумывается о чем-то своем. Сейчас он полностью расслаблен, а оттого – еще более красив, чем обычно. Можно понять Маленкову и компанию – от учителя действительно не так просто оторвать взгляд.

– Да, – вдруг говорит он, – я всегда этого хотел.

– Мужчин-филологов не так много, как мне кажется.

– Тебе не кажется. Все дело в том, что литература, если, конечно, ты хочешь по-настоящему ее преподавать, а не превращать в сухой набор биографий – очень чувственная дисциплина, а мужчины не склонны к проявлению лишних эмоций.

Я тут же вспоминаю сегодняшний урок русского и говорю:

– Сегодня вы явно не сдержались.

Максим Михайлович сначала хмурится, а потом улыбается.

– Вряд ли бы они поняли по-другому, – объясняет он. – Если честно, Окулова, мне это надоело.

– Что именно?

– Повсеместная влюбленность в меня, – признается он. Подходящий ли я собеседник для этого разговора? – Точнее, даже не в меня, а в мою внешность. Они ведь не знают, какой я человек, что мне нравится, что не нравится. Их просто привлекает картинка.

Я не знаю, что сказать в ответ, а весь вид учителя говорит о том, что он ждет хоть каких-то слов от меня.

– На ваших уроках мы видим, какой вы, – неловко произношу я.

Максим Михайлович фыркает.

– Именно потому, что ты знаешь меня, ты так удивилась, когда я сказал Маленковой все в лоб?

Что он хочет этим сказать? Я залпом выпиваю оставшийся чай, едва не подавившись под пристальным взглядом учителя.

– Значит, – нахожусь я, – я ошибалась.

Максим Михайлович тянется к чайнику и, добавив в свою чашку воды, вопросительно смотрит на меня. Я, покачав головой, скрещиваю руки на груди. Мы сидим уже десять минут, и все это мало напоминает дополнительные уроки литературы.

– Мы будем заниматься? – спрашиваю я.

– Несомненно.

Максим Михайлович берет со стола пачку влажных салфеток, достает одну и подходит ко мне. Он несколько долгих секунд всматривается в мое лицо, а затем, склонившись надо мной, откидывает мои волосы назад.

Все во мне замирает не то от ужаса, не то от еще чего-то более глубокого.

– Помнишь, я говорил, что не терплю лжи? – спрашивает учитель, а затем медленно проводит салфеткой по моему лицу.

Влага, кажется, обжигает кожу и обнажает то, что я так старательно пыталась спрятать от учителя. Максим Михайлович, кажется, разочарован. Он смотрит на салфетку – следы от косметики можно увидеть даже в темноте.

– А я, кажется, говорила, что я не обманываю, а…

– Не хочешь говорить, – перебивает меня он. – Да, это я помню. Я не знаю, что у тебя случилось, хотя догадаться, если честно, не сложно. Я повторяю тебе – я хочу помочь, а не навредить.

– Максим Михайлович, прошу вас, не надо.

– Упрямое дитя, – вздыхает он. – Тогда начнем наше занятие, раз ты совсем не хочешь мне помочь.

Словно и не было этого странного разговора. Как у него получается так быстро переключаться? Пока учитель выбрасывает салфетку в мусорное ведро под своим столом, я задумываюсь о том, что он сказал.

«Они ведь не знают, какой я человек».

Да, не знают. И я тоже не знаю и, если честно, до этого момента мне было совершенно плевать на биографические подробности из жизни Максима Михайловича, но сейчас во мне разгорается интерес.

Учитель возвращается ко мне и спрашивает:

– Ну, и с чего мы начнем?

Глава 10

Рита

– Ну, и с чего мы начнем?

Егор переводил взгляд с Риты на Олесю и обратно. Одиннадцатиклассники, затаив дыхание, ждали продолжения, словно на их глазах разворачивались неожиданные сюжетные повороты очередного модного сериала.

Афанасьева медлила. Рита же ненавидела оправдываться, но сейчас это было необходимо.

– Я не могла ошибиться, – уверенно заявила Рита. – Имя Игоря Сергеевича я написала один раз, как и имена всех остальных.

Егор тяжело вздохнул и с грустью подумал о том, какими глупыми были его одноклассницы, когда позволили себе влюбиться в учителя физики. Он сам, думал Соколов, даже и не представлял, какие баталии развернулись за право выступать с ним.

– Олеся, – попросил Егор, – дай мне свой листочек.

Краска тут же сошла с лица Афанасьевой.

– Зачем?

– Графологическую экспертизу будем проводить! – рявкнул Соколов. – Впрочем, уже и не надо! По твоему лицу все ясно! Вот скажи мне, Афанасьева, чем надо было думать, чтобы вместо настоящего листа с жеребьевки вытянуть свой? Ты надеялась, что Рита действительно ошибется?

Сгорая от жгучего стыда, Олеся втянула голову в плечи, мечтая исчезнуть из кабинета. На нее смотрели с двумя эмоциями – девочки с презрением, а мальчишки с разочарованием. Им, как и Егору, было непонятно, что такого было в физике, что все поголовно умудрились влюбиться в него.

– Такое могло случиться с каждым, – тихо произнесла Рита.

В какой-то степени она понимала поступок одноклассницы. Быть может, будь в Рите чуть больше наглости и хоть капля коварства, она бы тоже, наверное, подтасовала результаты жеребьевки. Если кому-то и обвинять Афанасьеву, то уж точно не ей. Рита подошла к Олесе, поставив перед ней банку с листочками. Афанасьева, продолжая сгорать от стыда, через несколько секунд вытянула новое имя, на сей раз настоящее.

– Тимофеев Семен Юрьевич, – прочитала девушка. – Простите, ребят. Я, правда, не хотела, чтобы все вышло так.

– Забудем об этом, – сухо ответил Егор, даже не удостоив одноклассницу взглядом. – Надеюсь, больше таких ситуаций не будет.

И жеребьевка продолжилась.

* * *

Спустя полчаса, стучась в кабинет физики, Рита надеялась на одно – что Игорь Сергеевич уже ушел домой, и ей не придется объяснять ему, что они с ребятами придумали на День Учителя. По дороге сюда она была готова вернуться, догнать Афанасьеву и поменяться с ней учителями. В обществе физрука Семена Юрьевича Зуевой дышалось бы легче.

Но правила есть правила, и поэтому, занося руку над дверями, Рита верила в чудо. Но его, как часто бывает, не произошло.

– Рита, – со странным облегчением в голосе произнес Игорь Сергеевич, впуская ее в кабинет.

Он запер дверь на ключ и вернулся к своему столу, заваленному горой тетрадей. Учитель впервые на памяти Риты выглядел уставшим и то и дело заносил руку за голову, взъерошивая собственные волосы.

– Хочешь чая? – немного рассеянно спросил Игорь Сергеевич, взглянув на Риту.

Она покачала головой, отказываясь.

– Я пришла по делу, – сказала Зуева, – но вы очень заняты, поэтому я подойду позже. Завтра после уроков вы будете свободны?

Игорь Сергеевич откинулся на спинку стула и сказал с улыбкой на лице:

– А я вот согласился выпить с тобой чай, когда ты меня позвала.

Воспоминания о том неловком дне заставили Риту потупить взгляд. Щеки ее вспыхнули, и она все-таки мысленно отругала себя за то, что все-таки не поменялась с Афанасьевой.

– Рита, – позвал ее учитель, и девушка подняла глаза, – пожалуйста, выпей со мной чаю.

И она сдалась, медленно кивнув. Игорь Сергеевич достал откуда-то из недр своего стола темно-зеленую чашку, налил в нее кипятка и поставил рядом с собой.

– Присаживайся, – мягко произнес он.

Рита медленно опустилась на стул, стоящий у стола – обычно сюда садились должники, а Игорь Сергеевич устраивал им допрос с пристрастием. Пить чай в кабинете физики вместе с учителем было странно и неловко, и девушка надеялась только на то, что не выльет обжигающий напиток на себя и не скажет какой-нибудь ерунды.

Игорь Сергеевич же с любопытством смотрел на то, как Рита сделала осторожный глоток и, сморщив носик, спросила:

– Бергамот?

– А ты забыла?

– Точно, – вспомнила Рита, отставляя чашку в сторону. – Какая гадость!

Игорь Сергеевич пару секунд молчал, а затем громко засмеялся, чем поразил Риту. Его низкий смех завораживал – хотелось, чтобы учитель не останавливался. Отдышавшись, физик спросил:

– Тебе совсем не понравился чай с бергамотом?

Рита покачала головой, снова морщась.

– Это невежливо с моей стороны, но…

– Забудь о вежливости, прошу, – Игорь Сергеевич взял чашку Риты и протянул ей. – Сделай еще один глоток и скажи, что ты чувствуешь.

Она ненавидела чай с бергамотом, но была влюблена в Игоря Сергеевича, поэтому не было ничего удивительного в том, что уже через несколько секунд Рита отпила немного из чашки. И вдруг все изменилось.

– Я чувствую… – Она запнулась. – Знаете, я хотела сказать, что чувствую горечь, но она вдруг сменилась чем-то другим.

Игорь Сергеевич кивнул, как показалось Рите, удовлетворенно. Он тоже сделал несколько глотков чая, прежде чем сказать:

– Теплом, горечь сменилась теплом. За это я и люблю именно этот чай. Он согревает меня даже в самое холодное время.

– А я зимой пью какао, – призналась Рита.

Она встретилась взглядом с учителем и впервые увидела в его сапфировых глазах грусть.

– К сожалению, холодно бывает не только зимой, – отстраненно произнес Игорь Сергеевич. – Ты о чем-то хотела поговорить?

Неожиданная смена темы подействовала на Риту, как ледяной душ. Собравшись с мыслями, она в нескольких словах поведала физику об их задумке на День Учителя. Во время этого короткого, но неожиданно для Риты, уверенного рассказа, на лице Игоря Сергеевича не промелькнуло ни одной эмоции.

И это пугало.

– Вот, как-то так, – закончила Рита.

Учитель молчал несколько минут, что-то обдумывая в своей голове, а потом поинтересовался:

– И что мы с тобой будем делать?

– В каком смысле?

– Номер. – Игорь Сергеевич внимательно посмотрел на Риту. – Какой у нас с тобой будет номер?

И Рита впервые, кажется, серьезно осознала тот факт, что им действительно придется стоять вместе на одной сцене и делать что-то сообща; что-то совсем не похожее на их обычное взаимодействие на уроках, где Зуева решала задачки, а Игорь Сергеевич проверял их, внимательно всматриваясь в тетрадь.

– Если честно, я не знаю, – призналась Рита. – Эта идея с концертом сначала казалась мне отличной, но сейчас почему-то я чувствую, что это какая-то глупость. Многие учителя уже отказались.

Игорь Сергеевич задумчиво кивнул и повернул взгляд к окну. Рита, пока он не видел, разглядывала его серьезное лицо. Физик, несомненно, был очень красив и выглядел немного моложе своих двадцати семи лет. Он совершенно по-особенному хмурился, и также по-особенному улыбался. Рите хотелось бы нормально дышать в его присутствии, на каждый раз воздух застревал в легких, вырываясь наружу рваными клочками.

– Я предлагаю вот что, – сказал Игорь Сергеевич, отвернувшись от окна. Его взгляд снова был обращен на Риту. – Подумать об этом до завтра и после уроков еще раз все обсудить. Как тебе?

– Неплохо, – отозвалась девушка. – Тогда, до завтра?

– Да, Рита, до свидания.

Она вдруг задумчиво посмотрела на учителя.

– Почему вы согласились? – спросила Рита, думая о тех, кто уже отказался от этой затеи. – Разве для вас это не слишком?

– А ты хочешь, чтобы я отказался? – смеясь, спросил Игорь Сергеевич и отпер дверь. Прежде чем Рита переступила порог, он тихо сказал: – Рита, я просто рад, что это ты.

– В каком смысле? – не сразу дошло до нее.

– А во всех смыслах, – ответил Игорь Сергеевич и улыбнулся.

Сердце в груди заколотило, как сумасшедшее.

Глава 11

Окулова

Сердце в груди заколотило, как сумасшедшее.

Несколько раз моргаю, чтобы понять, что это – не видение, навеянное моим нездоровым подсознанием. Это действительно, правда. В одном из бесконечного множества супермаркетов нашего города у полок с пирожными стоит Виктор.

Я нерешительно подхожу к Виктору, крепко сжимая упаковку мармелада в своих руках. Он меня не замечает, берет с полки прозрачную коробку с «корзиночками» и внимательно читает что-то на этикетке. Судя по всему, состав его удовлетворяет, потому, как Виктор не ставит пирожные обратно, а делает несколько шагов вперед, направляясь, наверное, к кассе.

Но я становлюсь его преградой.

Он смотрит на меня с непривычным изумлением, и я тоже не скрываю своего удивления. Мы оба находимся далеко от своих домов, но все равно почему-то встретились. Разве это не то, что называют судьбой?

– Привет, – наконец, хоть что-то говорит Виктор. На его лице нет ни намека на улыбку. – Вот уж кого не ожидал встретить…

– Взаимно, – отвечаю я. – Ты вдруг стал любить сладкое?

Виктор смотрит на коробку пирожных в своих руках и совершенно спокойно, словно между нами никогда ничего не было, произносит:

– Это для моей девушки.

Сердце замирает в груди, но, к сожалению, только на одно мгновение. Проходит секунда, и я ощущаю болезненный толчок в грудной клетке.

– Быстро же ты успел, – только и могу сказать я.

– Я начал встречаться с ней до того, как… Ну, ты понимаешь.

Я роняю мармелад, и он с глухим стуком приземляется на пол. Медленно сажусь на корточки, чтобы поднять упаковку, но натыкаюсь взглядом на кроссовки Виктора и будто бы застываю. Я знаю, что со стороны выгляжу жалкой, словно стою перед ним на коленях, но не нахожу в себе сил подняться на ноги.

Одна секунда. Две. Три. И Виктор уходит, даже ничего не сказав мне напоследок. Глаза начинает щипать, и я чувствую, как слезы стекают по моему лицу. Я не знаю, сколько сижу так, но в какой-то момент чувствую, что мне помогают встать.

В нос ударяет знакомый аромат мужского одеколона, но я никак не могу вспомнить, кому он принадлежит.

– Девушка, что с вами?

Я поднимаю взгляд и встречаюсь с обеспокоенными глазами своего учителя.

– Окулова? – пораженно спрашивает Максим Михайлович.

А я не нахожу ничего лучше, чем уткнуться носом в его грудь и в голос начать рыдать. Учитель почему-то без куртки, поэтому под град из моих слез попадает его серый пиджак.

– Окулова, – повторяет мою фамилию Максим Михайлович, – что с тобой?

Я снова всхлипываю, а его руки неожиданным прикосновением ложатся мне на спину. Через секунду, что протягивается через время всей Вселенной, учитель прижимает меня к себе. Постепенно рыдание превращается в тихий плач, а в какой-то момент заканчиваются и слезы. Я отстраняюсь от Максима Михайловича и чувствую, как стыд окрашивает все мое лицо в приторный румянец.

– Максим Михайлович, – теперь мне даже стыдно произносить его имя, – я…

– Прежде, чем ты начнешь говорить, Окулова, нам нужно кое-что сделать, – перебивает меня он и хватает за руку. – Кое-что важное.

– Что? – от неожиданности я даже немного прихожу в себя. – Что может быть важнее того, что произошло сейчас?

– О, – глубокомысленно тянет учитель, – что угодно важнее этого.

Он еще крепче сжимает мою руку, и вот мы уже мчимся мимо полок, заваленных продуктами. Максим Михайлович периодически что-то берет в свободную руку, а потом бросает это в схваченную по дороге корзинку. Учитель молчит, я молчу тоже, уже задыхаясь от беготни по супермаркету – за широкими шагами Максима Михайловича не так-то просто поспеть.

Спустя несколько минут мы наконец-то останавливаемся у кассы, и учитель быстро выкладывает продукты на ленту. Среди разноцветных пакетиков и коробочек я вижу упаковку мармелада, которую планировала купить, и какое-то необъяснимое чувство благодарности расцветает в моей груди, ведь что-то подсказывает мне – это для меня.

Молоденькая кассирша, пробивая покупки, то и дело бросает на Максима Михайловича восхищенные взгляды, но он равнодушно разглядывает что-то в своем смартфоне.

– С вас тысяча триста один рубль, – обиженно тянет кассир, ведь мужчина даже не удостоил ее взглядом. – Карта?

Учитель прикладывает серую карточку к терминалу и, дождавшись характерного писка, подтверждающего успешную оплату, берет пакет с продуктами. Мы выходим из магазина; Максим Михайлович продолжает держать меня за руку.

– Максим Михайлович, куда мы идем? – спрашиваю я, когда мы оказываемся на улице.

– На парковку, – совершенно спокойно отвечает он, направляясь в нужную сторону. – Я думал, это очевидно.

На улице дует ветер, и я обеспокоенно смотрю на Максима Михайловича, который уже давно должен был продрогнуть в пиджаке и рубашке. Учитель, наконец, отпускает мою руку и достает из кармана ключи от машины.

В трех метрах от нас фарами «подмигивает» черный «Мерседес», стоящий в первом ряду.

– Красивая машина, – говорю я, когда учитель открывает передо мной переднюю дверцу.

– Мне тоже она нравится, – улыбается он, через несколько секунд садясь за руль. Пакет с продуктами теперь лежит на заднем сиденье. – Теперь можешь начинать, Окулова.

Машина заводится с едва слышным урчанием, и учитель жмет на педаль, длинными пальцами постукивая по черному рулю.

– Что начинать? – не совсем понимаю я.

Максим Михайлович поворачивает голову в мою сторону, а затем, словно что-то вспомнив, бегло улыбается и сует руку в карман пиджака. Мне на колени падает упаковка мармелада, а учитель говорит:

– То, что ты хотела сказать в магазине. Что тебе неловко, жаль, ну, или что-то в этом духе.

Я открываю мармелад и слышу знакомый фруктовый аромат. Максим Михайлович неожиданно протягивает руку, не отрывая взгляда от дороги, и захватив пальцами несколько мармеладок, тут же отправляет их в рот. Я таращусь на него несколько секунд, а потом, образно махнув рукой на условности, проделываю то же самое.

– Мне действительно жаль, Максим Михайлович. – Мармеладная сладость придает мне уверенности, хотя щеки до сих пор горят от стыда. – Вы не должны были этого увидеть.

Он останавливает машину на светофоре, и пока тот отсчитывает секунды, смотрит на меня, о чем-то размышляя. Сегодня у нас было три совместных урока – два русских и литература, на каждом из которых я побывала у доски. Я не знаю, как Максим Михайлович додумался до этого, но попадая в плен мозгового штурма, я действительно становилась свободной от мыслей о Викторе.

– Как раз хорошо, что я увидел это, – вдруг говорит учитель, и я вздрагиваю, отвлекаясь от собственных мыслей. – Позволь спросить, что ты делала в этом районе?

Я пожимаю плечами. Моя привычка гулять по городу, забредая в незнакомые места, когда-нибудь сослужит мне дурную службу, но пока все проходило без особых происшествий, если не считать мое сегодняшнее фиаско в продуктовом магазине.

– Гуляла, – признаюсь я. – Села на какой-то автобус у школы, а потом вышла на незнакомой остановке. – Максим Михайлович неодобрительно качает головой. – А что тут делали вы?

– Я тут живу, – отвечает он. – Вот, зашел купить молоко.

– Среди того, что вы купили, его нет, – вспоминаю я.

– Конечно, – улыбается учитель. – Молоко больше меня не интересует.

Не знаю, что ответить на это и молча смотрю на дорогу через лобовое стекло. Спустя несколько минут я вдруг понимаю, куда мы едем.

– Школа? Зачем?

– Подумал, что неплохо нам позаниматься и в четверг.

Максим Михайлович снова улыбается, не смотря в мою сторону. От досады хочется сползти вниз по сиденью. И без того паршивый день становится еще хуже. Конечно, дополнительно занятие по литературе – это весьма и весьма полезно, но мое психологическое состояние явно не располагает к этому.

Все, на что остается надеяться – это на то, что Максим Михайлович не станет затягивать урок, и я поскорее окажусь дома, встречая грядущую пятницу слезами. Завтра – неделя, как Виктор бросил меня.

Я вздрагиваю, когда моего лица касаются теплые пальцы. Максим Михайлович, откинувшись немного назад, обеспокоенно смотрит мне прямо глаза, будто надеется найти в них ответ на свой невысказанный вопрос.

– Мы приехали, – говорит учитель и выходит из машины.

Я, следуя за ним, выхожу на улицу, подставляя лицо под порывы ветра. Максим Михайлович достает из машины пакет с продуктами, и, поймав мой озадаченный взгляд, объясняет:

– Это к чаю.

Я ошарашенно иду за ним, представляя, как мы выглядим со стороны. Радует одно: на часах уже шестой час вечера, и встретить кого-нибудь в школе в такое время достаточно проблематично.

Кабинет литературы такой же, как всегда – уютный, с присущим ему библиотечно-книжным запахом. Максим Михайлович включает чайник и начинает выкладывать продукты из пакета на мою парту. От разнообразия сладостей у меня разбегаются глаза, и учитель, поймав мой взгляд, довольно, как мне кажется, улыбается.

– Вы же не хотите сказать, – начинаю я, – что мы будем заниматься настолько долго?

Он смеется и протягивает мне пончик в матовой розовой глазури.

– Окулова-Окулова, – тихо произносит Максим Михайлович, – иногда мне кажется, что ты совсем ничего не понимаешь.

От неожиданности я едва не роняю угощение на пол. Я? Ничего не понимаю?

– Я не о твоих знаниях русского языка и литературы, – тут же объясняет учитель, перехватив мой взгляд. – Они практически безупречны.

– А о чем же тогда?

Я хмурюсь, а Максим Михайлович идет к уже закипевшему чайнику, оставляя мой вопрос без ответа. Все еще пытаясь понять, что он имел в виду, решаю помочь ему и достаю из тумбочки уже знакомую коробку с чайными чашками. Есть в этом всем что-то неуловимо уютное и теплое, и я вдруг осознаю, что хочу запечатлеть этот момент навсегда в своей памяти.

– Чему мы посвятим сегодняшнее занятие? – интересуюсь я, когда спустя пару минут мы с учителем сидим напротив друг друга с наполненными чаем чашками.

Максим Михайлович медленно разворачивает шоколадную конфету, освобождая ее от пестрого фантика.

– Поговорим о любви.

Я тут же качаю головой.

– Не лучшая тема, мягко говоря, – говорю я.

– Отчего же? – Максим Михайлович отправляет конфету в рот и, на секунду закрыв глаза, спрашивает: – Разве не все в литературе завязано на любви?

– Если поискать, можно найти достаточно много произведений, где вообще о любви нет ни слова, – огрызаюсь я.

Максим Михайлович поднимает брови, удивленный моей неожиданной резкостью. Понимаю, что следовало бы извиниться, но почему-то совсем не хочется этого делать.

– Я знаю, что ты влюбилась, и что это закончилось плохо.

Голос Максима Михайловича непривычно тихий, будто бы он не совсем уверен в своих словах. Я сжимаю чашку в руках и сквозь зубы спрашиваю:

– Откуда вы знаете?

Он тяжело вздыхает и берет в руки очередную конфету. Шелест фантика начинает меня раздражать, и я со свистом выдыхаю.

– Нетрудно догадаться.

– Я, кажется, просила вас, – напоминаю я, – не делать того, что вы делаете!

В конце фразы мой голос срывается на крик, и я вскакиваю со стула. Максим Михайлович делает то же самое. Секунда – и его руки оказываются на моих предплечьях, осторожно, но в то же время крепко удерживая меня на месте.

– Я хочу помочь тебе, – говорит он.

– Я помню! – пытаюсь отойти в сторону, но учитель не позволяет. – Но не понимаю, зачем вам это.

Максим Михайлович вздыхает, и перемещает свои руки. Теперь они у меня на плечах.

– Думаешь, – тихо произносит он, – я понимаю это сам?

И я, заглянув ему в глаза, понимаю, что он не лжет. Максим Михайлович – такой серьезный и взрослый, сейчас одержим помощью мне, но никак не может понять, зачем и почему ему это нужно.

– Знаете, – признаюсь я, – я просто не умею принимать помощь других людей.

Я снова опускаюсь на стул, придавленная тяжестью этого бесконечно тянущегося дня. Максим Михайлович протягивает мне очередную сладость – шоколадный батончик с кокосовой начинкой, и я тихо благодарю его:

– Спасибо. – В карих глазах зажигается огонек облегчения. – Максим Михайлович, извините, что в последнее время постоянно грублю вам.

– Ты не грубишь, Окулова.

– Просто я действительно влюбилась. – Слова застревают в горле, но я через силу проталкиваю их наружу, потому что что-то подсказывает мне, что сейчас это необходимо. – И это действительно закончилось не так, как мне бы хотелось.

Учитель понимающе кивает, наблюдая за тем, как я освобождаю батончик от упаковки. За окном уже темно, а свет в кабинете зажжен не до конца – освещена только половина.

– А как бы тебе хотелось, чтобы это закончилось? – задает неожиданный вопрос Максим Михайлович, глядя мне в глаза.

– Я бы хотела, – признаюсь я, – чтобы это вообще не заканчивалось.

Мое заявление звучит слишком пафосно, в лучших традициях дешевых сериалов, что вечно крутят по телевизору. Мне тут же начинает казаться, что Максим Михайлович, имеющий дело с высоким словом, начнет смеяться надо мной, но этого не происходит.

– Маша. – Я вздрагиваю, когда он произносит мое имя. – Рано или поздно ты поймешь, что часто наши самые сокровенные мечты и желания не сбываются. И это, поверь мне, иногда к лучшему.

– Вы ведь знаете, о чем говорите? – почему-то шепотом спрашиваю я. – Всегда знаете…

А учитель кивает. Я несколько секунд смотрю на свои руки, лежащие на коленях, и вдруг осознаю, что с этого момента все изменится. Не знаю почему. И не знаю как. Но я твердо уверена.

Уже ничего не будет так, как прежде.

Глава 12

Рита

– Уже ничего не будет так, как прежде.

Рита услышала тяжелый вздох сидящего рядом Егора и улыбнулась уголками губ. До конца урока оставалось несколько минут и, отбросив химические формулы в сторону, классный руководитель 11В – строгая и всегда уверенная в себе Ольга Матвеевна решила посвятить разговору о будущем ее подопечных после выпуска из школы. Ее слишком низкий для женщины голос звучал немного высокомерно, будто бы учительница выступала в Министерстве образования, а не разговаривала со своим классом.

Ребята слушали ее невнимательно – впереди еще целый год, организацией выпускного занимаются родители, а к ЕГЭ, как им самим казалось, они старательно готовятся и без нравоучительных речей Ольги Матвеевны. Даже Рита, всегда ловившая каждое слово учителей, сегодня не смотрела на классного руководителя. Все мысли девушки занимал предстоящий урок физики, а точнее, встреча с Игорем Сергеевичем после него, на которой Зуева должна предложить учителю идею для совместного номера.

Рита, проворочавшись полночи в постели, так ничего и не смогла придумать. Встав за два часа до звонка будильника, она попробовала найти что-нибудь в Интернете, но Всемирная паутина не удовлетворила ни одного запроса Зуевой. Все вокруг обсуждали предстоящие репетиции и концерт. Директор школы похвалил учеников за идею, обрадовав их своим решением не ограничивать темы выступлений.

Даже Егор уже успел договориться с Агнессой Илларионовной: они будут петь старинный романс. Рита, бросив печальный взгляд на друга, подумала о том, что окажись на ее месте кто-то другой, Игорь Сергеевич бы уже получил сотню предложений.

– Рит, – рука Егора коснулась ее плеча. – Звонок уже был.

Кивнув, девушка аккуратно сложила вещи в сумку и вместе с Егором вышла за пределы кабинета химии. Соколов что-то увлеченно рассказывал ей, но Рита никак не могла сосредоточиться на тех словах, что он произносил.

– У тебя все в порядке? – спросил Егор на подходе к кабинету физики. – Ты весь день молчишь, о чем-то думаешь…

– Ну, я всегда думаю, – попыталась отшутиться Рита, бросая взгляд на открытую дверь. – А любовью к разговорам я, кажется, никогда не отличалась.

Егор, закатив глаза, тоже посмотрел в сторону кабинета физики и спросил, улыбаясь:

– Спорим, Игорь Сергеевич опять открыл окно?

Учитель физики отличался особой любовью к проветриваниям, поэтому сквозняки гуляли в его кабинете даже зимой. Рита, вспомнив о промозглой погоде сегодняшним утром, пожала плечами. Махнув рукой, Егор переступил порог, тут же возмутившись:

– Игорь Сергеевич! Так и заболеть можно!

Учитель усмехнулся, продолжая сидеть на месте. Замешкавшись, Рита вошла в кабинет через несколько секунд после Егора, мгновенно ощущая прикосновение ветерка к обнаженным плечам – кремовая блузка без рукавов сегодня была явно не в кассу.

– Здравствуйте, Игорь Сергеевич, – тихо поздоровалась Рита, обняв плечи руками.

Физик, нахмурившись, быстро поднялся со стула и, за считанные секунды, добравшись до окна, закрыл его, перекрыв ветру путь в кабинет.

– Другое дело! – воскликнул Егор, не скрывая удивления.

Рита, едва заметно улыбнувшись, открыла учебник по физике. Она вдруг подумала о том, что Игорь Сергеевич закрыл окно из-за того, что увидел, как ей холодно. Какое-то незнакомое тепло заполнило все внутри, и весь мир, кажется, стал совсем неважным.

– … явно спит сегодня! – голос Олеси Афанасьевой донесся до Риты только после того, как одноклассница потрясла ее за плечо. – Зуева! Прием! Перемена не длится вечно!

Вздрогнув, словно от испуга, Рита постаралась сфокусировать взгляд на Олесе.

– Вы уже решили, что будете делать с Игорем Сергеевичем? В смысле, номер? – поинтересовалась девушка, и получила в ответ отрицательный кивок. – Отлично! Просто супер!

Олеся даже быстро-быстро хлопнула в ладоши, не скрывая удовольствия. Но, поймав на себе озадаченный взгляд Риты, успокоилась и объяснила:

– Семен Юрьевич, как и я, когда-то занимался бальными танцами! Мы решили станцевать румбу! А вы с Игорем Сергеевичем споете!

– Думаю, Афанасьева, вы забыли пригласить в этот разговор меня, – сказал физик, вставая из-за стола.

Олеся, густо покраснев, пробормотала нечто похожее на извинения. Рита взглянула на Игоря Сергеевича, вновь мысленно восхитившись удивительным цветом его глаз. Учитель, скрестив руки на груди, внимательно слушал то, что предлагала Афанасьева. За минуту до звонка девушка включила песню, под которую собиралась танцевать с физруком, и Игорь Сергеевич неожиданно засмеялся.

– Афанасьева, песня, несомненно, хороша, – улыбнулся он, – но она женская. И я, вы не поверите, не умею петь.

Судя по гримасе, исказившей лицо Олеси, она явно рассчитывала на другой исход этого разговора. Рите было трудно представить, что обладающий таким приятным голосом Игорь Сергеевич не умел петь.

– Подыщите себе других напарников, Афанасьева, – уже после звонка бросил учитель. – Итак, класс! Записываем новую тему – магнитный поток.

Изо всех сил пытаясь сосредоточиться на голосе Игоря Сергеевича, Рита с досадой понимала, что вместо определения магнитного потока то и дело прокручивает в своей голове слова песни, которую включала Олеся.

Спустя несколько минут в голове Зуевой словно зажглась крохотная лампочка – огонёк надежды, который обрадовал бы Олесю. Идея, возникшая так неожиданно, принесла Рите долгожданное спокойствие, и девушка наконец-то смогла сосредоточиться на новой теме урока.

* * *

А потом были репетиции. Вся школа стояла на ушах. В коридорах то и дело шли разговоры о костюмах, аранжировках, шероховатостях номеров, нехватке микрофонов и мест в актовом зале. Учителя начальной школы решили выступить все вместе с грандиозным танцем, тем самым сократив общее количество выступлений. Егор неожиданно для самого себя сдружился с Агнессой Илларионовной, и она даже стала хвалить его на уроках – чуть ли не впервые за несколько лет Соколов с усердием делал домашние задания и по русскому, и по литературе.

Рита, Игорь Сергеевич, Олеся и Семен Юрьевич репетировали так же, как и все остальные. Получалось из рук вон плохо: физрук, забывший целую уйму танцевальных тонкостей то и дело получал неодобрительные взгляды требовательной Олеси, а Рита, жутко волнующаяся в присутствии физика, постоянно сбивалась, то забыв слова, то вообще не попадая в ноты. Репетиции были выматывающими и долгими, каждый из участников этого номера уходил с них в плохом настроении. Особенно сильно расстраивалась Олеся, ведь грандиозная картинка, сложившаяся в ее голове, никак не совпадала с реальностью. Рита же постоянно испытывала чувство вины, помешанное на жгучее чувство стыда.

За полторы недели до Дня Учителя, Игорь Сергеевич встретил как всегда взволнованную Риту у дверей актового зала с полуулыбкой на губах. Она мерила шагами небольшой холл и смотрела на часы до тех пор, пока не увидела мужчину.

– А где Олеся и Семен Юрьевич? – спросила девушка, когда учитель открыл перед ней дверь. – Обычно они приходят вперед нас.

– Сегодня мы порепетируем вдвоем, – неопределенно ответил Игорь Сергеевич и почему-то закрыл актовый зал изнутри. – Надеюсь, ты не будешь против.

Рита, встретившись с проницательным сапфировым взглядом, резко отшагнула назад, едва не упав. Она не была против, но все еще не могла сохранять спокойствие в присутствии Игоря Сергеевича. Вздохнув, физик подошел к ней и взял за руку, точно так же, как в тот день, когда рассказывал о своих первых рабочих днях в другой школе.

– Ты меня боишься? – прямо спросил Игорь Сергеевич.

Рита пришла в ужас, даже не догадываясь, что и учитель долго собирался силами, чтобы начать этот сложный разговор. Физик был выше нее, и девушка чувствовала себя глупой первоклассницей, испортившей классный журнал. Она понимала, что должна ответить «нет», но слова не желали произноситься, застряв тяжелым комком где-то в грудной клетке.

– Значит, – Игорь Сергеевич склонился над оцепеневшей Ритой, заправил белокурую прядь волос ей за ухо и прошептал, – боишься.

Рита, высвободив руку и отскочив назад, почувствовала позади себя преграду – мягкие кресла актового зала, обитые бордовой тканью. Все внутри горело странным огнем, и Зуева в очередной раз возненавидела жеребьевку. Когда рядом были Олеся и Семен Юрьевич, девушке было проще. Да, она все равно ошибалась, но присутствие Игоря Сергеевича не давило на нее так, как сейчас.

– В понедельник мы начинаем готовить твой урок для седьмого «А», – напомнил он, оставаясь на месте. – Скоро концерт. Впереди – учебный год. А ты и слова произнести в моем присутствии не можешь.

Игорь Сергеевич уже пожалел, что согласился на эту авантюру. Пожалел, что поддался на горящий взгляд Риты и кивнул, когда она все же нашла способ выступить вчетвером. А еще он пожалел о том, что привел ее в актовый зал и остался с ней наедине.

Впервые учитель подумал о том, что Рита никогда не была влюблена в него, как ее одноклассницы.

Она любила его. И это было опасно – не только для нее, но и для него тоже. Для них обоих.

– Рита, я все знаю. – Тихий голос физика разрезал тишину. – И в этом, поверь мне, нет ничего страшного. – Он никогда не лгал, но хрупкое душевное равновесие Риты стоило любой лжи. – Правда.

Девушка вскинула голову, явно не ожидая поворота разговора в такую личную для нее сторону. Но раз учитель был с ней откровенен, Рита решила ответить тем же. Быть может, после этого разговора все станет намного проще.

– Это совсем не страшно, Игорь Сергеевич, – прошептала она. – Это просто… неправильно. Я испугалась, когда поняла, что буду выступать вместе с вами, поэтому так живо откликнулась на идею Олеси. Я чувствую себя неловкой в вашем присутствии, глупой. Я не попадаю в ноты, потому что слушаю, как вы играете, пытаясь словно отпечатать это в своей голове, потому что знаю, что после концерта все закончится. Я боюсь этого выступления и в то же время жду его. И все это… – Она развела руками. – Все это очень сложно.

Уже второй раз Рита позволила себе быть откровенной с учителем. И пусть ее «я люблю вас» не прозвучало вслух, но им было пропитано каждое произнесенное девушкой слово. Игорь Сергеевич осознавал, что не понимает, что ему делать с этим, а потому поступил так, как не делал уже очень давно – поддавшись эмоциям и доверившись собственной интуиции.

– Я обещал тебе, что научу не бояться. – Физик протянул Рите руку, и она неожиданно смело вложила в нее свою ладонь. – Мы начнем с самого простого. Я сделаю так, что ты перестанешь нервничать в моем присутствии.

– С простого? – усмехнулась Рита. – Вы уверены?

– Вот видишь, можешь шутить, – ответил учитель. – Значит, мы на верном пути.

* * *

Рита не знала, в чем точно заключалась особая методика Игоря Сергеевича, казалось, он и сам в ней периодически сомневался. Они делали все то же, что и раньше, но как-то по-другому. И в определенный момент, когда Олеся повисла на ее шее, Рита поняла, что все получилось.

– Ты спела идеально! – закричала Афанасьева. – Семен Юрьевич, а вы ни разу не наступили мне на ногу! Сегодня исторический день!

Это случилось за два дня до концерта. Счастливая Олеся тут же убежала домой, физрук вернулся в спортзал, где его уже ждали волейболисты, а Рита и Игорь Сергеевич снова остались вдвоем.

– Даже не верится, что у нас получилось, – сказала девушка.

Игорь Сергеевич, сидя за фортепиано, одной рукой наиграл нечто похожее на фанфары, и Рита рассмеялась. Олеся выбрала для их номера взрослую, как казалось Зуевой, песню, которая требовала от вокалистки глубокого, даже напористого исполнения. Игорь Сергеевич смог изменить мелодию, сделав ее мягче и нежнее, но не менее пронзительной. И сейчас Рита была счастлива оттого, что сегодня смогла спеть так, как нужно – с нежностью и надрывом.

– Ты прекрасно поешь, Рита, – похвалил ее учитель и отошел от инструмента. – Ох, уже поздний вечер, – бросил он, взглянув на часы. – Я отвезу тебя домой.

– Не стоит, – тут же ответила Рита, вспоминая их прошлую, неловкую для нее поездку. – Я доберусь сама.

– Стоит-стоит, – прищурился Игорь Сергеевич, – заодно проверим, не будешь ли ты нервничать в моей компании в замкнутом пространстве.

– Это шутка, да? – против воли улыбнулась Рита.

– Разве я похож на шутника? – улыбнулся в ответ физик.

В машине – темно-синем «Фольксвагене» пахло одеколоном Игоря Сергеевича, играла ненавязчивая музыка, и Рита снова и снова прокручивала в голове их первую совместную поездку, которая, казалось, была в какой-то прошлой жизни.

Учитель и его ученица молчали на протяжении всего пути, но это молчание было каким-то уютным и ненавязчивым. Каждый из них думал о своем.

– Спасибо, что подвезли, – улыбнулась Рита, когда Игорь Сергеевич остановился у ее дома.

– Завтра меня не будет, поэтому встретимся только в День Учителя, – сказал Игорь Сергеевич. – Твой урок – самый первый, даже не выспишься.

Рита улыбнулась, пожав плечами.

– Рита, я все время забываю спросить твое отчество, – озадаченно произнес физик. – Нужно ведь представить тебя перед учениками.

– Юрьевна, – ответила Рита, – Маргарита Юрьевна.

Игорь Сергеевич на мгновение задумался, а потом мягко произнес, будто пробуя ее полное имя на вкус:

– Маргарита Юрьевна.

Глава 13

Окулова

– Маргарита Юрьевна!

Учительница останавливается посреди коридора, когда я окликаю ее. Протягиваю женщине свою тетрадь с исправленной контрольной работой, виновато улыбаясь.

– До сих пор не могу поверить, что ты завалила ее. – Маргарита Юрьевна бегло просматривает задачи, выведенные моим корявым почерком. – Молодец, Маша, все верно. Но ты понимаешь, что я могу поставить тебе только «четыре»?

– Конечно, Маргарита Юрьевна, – киваю я. – В следующий раз буду собранее.

Учительница поджимает губы.

– Максим Михайлович говорил мне, что у тебя были неприятности. Но, Маша, ты уже взрослая девушка и должна понимать, что проблемы надо оставлять дома, а не ходить с ними в школу.

– Максим Михайлович говорил с вами? – Я хмурюсь.

– Он твой классный руководитель, – напоминает Маргарита Юрьевна.

– Что именно он сказал вам? – Я произношу это чересчур грубо, и будь на месте Маргариты Юрьевны кто-нибудь другой, меня бы уже ждала воспитательная беседа.

Учительница смотрит на меня с каким-то странным прищуром. В ее карих глазах, которые мне всегда казались неживыми, плещется нечто похожее на удивление.

– Максим Михайлович всего лишь предупредил меня, что ты можешь быть слегка… рассеянной. – Учительница прикасается к моей руке. – Маша, все в порядке?

Со «дня чаепития», как я окрестила его, прошла неделя. У Максима Михайловича отлично получилось вытеснить из моей головы мысли о Викторе, заменив их постоянными размышлениями о… нем. Я начала спокойно спать по ночам, круги под глазами постепенно рассасывались, ко мне вернулся аппетит, но вместе со всем этим в моей голове теперь постоянно обитал учитель литературы.

Я думаю о нем за завтраком, по дороге в школу, на уроках. Постоянно. Мне хочется понять, почему Максим Михайлович проявил ко мне такое участие, если не сказать больше – заботу.

– Все в порядке, Маргарита Юрьевна, – спустя минуту отвечаю я. – Просто это было неожиданно. Вы ведь помните Инну Владимировну, она бы никогда так не побеспокоилась обо мне.

– Конечно, Маша, я понимаю.

Но по глазам учительницы я понимаю, что она мне не поверила.

* * *

После «дня чаепития» у меня было три дополнительных урока литературы, и сегодня должен был состояться уже четвёртый. Максим Михайлович вёл себя так, словно это не он отпаивал меня чаем со сладостями в пустой школе, словно и не было того странного разговора в полутемном кабинете. Не знаю почему, но от мысли, что для него это ничего не значило, меня выворачивало.

Уроки закончились, и я уже сижу за своей партой в кабинете литературы. Сегодня мы будем разбирать мое сочинение по «Судьбе человека» – провальное, насколько я знаю.

Дождавшись, когда последний ученик покинет кабинет, Максим Михайлович запирает дверь и садится напротив меня. На его лице я вижу чудовищную усталость – учитель даже закрывает глаза, словно солнечный свет причиняет ему физическую боль.

– Чай? – предлагаю я.

Максим Михайлович кивает, не говоря ни слова. Пока закипает чайник, я достаю из ящика коробку с чашками. На дне все также лежит кольцо, про которое мне каждый раз так отчаянно хочется спросить. Максим Михайлович сидит спиной ко мне, и я делаю то, на что не решалась до этого дня – достаю украшение из коробки. Оно тяжелое; на кольце нет ни камней, ни гравировки, но я уверена в том, что стоит оно недешево. Судя по размеру, украшение явно принадлежит мужчине. И прежде чем я успеваю задаться вопросом на эту тему, Максим Михайлович устало произносит:

– Это мое кольцо.

Каким-то чудом, не выронив украшение из своих рук, немедля прячу его в коробку. Сколько времени учитель уже смотрит на меня?

– Максим Михайлович, – хриплым голосом произношу я, – извините, пожалуйста…

Он встает и медленно подходит ко мне.

– Мы с тобой пьем много чая, Окулова, – тихо говорит учитель. – Рано или поздно ты бы все равно спросила про кольцо. Ты ведь увидела его еще в первый раз?

Я киваю и чтобы не встречаться глазами с Максимом Михайловичем, снимаю чайник с подставки и разливаю кипяток по чашкам. Жаль, что их всего две.

– О чем ты сейчас думаешь? – вдруг спрашивает он.

– О своей бестактности, конечно, – фыркаю я. – Я никогда не лезу с вопросами, никогда не беру чужого, но это кольцо… Каждый раз, когда я вижу его, мне почему-то хочется узнать о нем поподробнее. – О об учителе тоже, но об этом я благоразумно умалчиваю. – Извините.

Максим Михайлович достает кольцо, и некоторое время вертит его в своих пальцах.

– Я не помню, как оно оказалось в этой коробке, – через несколько секунд говорит учитель. – Я носил его около года, потом снял. Знаешь, Маша, я никогда не чувствовал, что оно принадлежит мне.

Он убирает кольцо обратно, а затем смотрит мне прямо в глаза. Я вспоминаю взгляд Маргариты Юрьевны – безжизненный и словно ненастоящий. Глаза Максима Михайловича совсем другие – более мягкий оттенок карего, наполненные живыми эмоциями.

– На мое пятнадцатилетие родители подарили мне золотой медальон, – вспоминаю я. – Это было какое-то фамильное украшение, передающееся по женской линии. Цепочку застегивал отец под шквал аплодисментов. В первую же минуту, как медальон лег мне на грудь, я почувствовала, что это неправильно.

– И ты сняла его?

Вместо ответа касаюсь рукой своей шеи – на ней нет никакой цепочки.

– А как отреагировали твои родители? – спрашивает Максим Михайлович.

Он берет со стола чашки с уже слегка остывшим чаем и идет с ними к моей парте. Сажусь напротив учителя и, сделав пару глотков, отвечаю:

– Они даже не заметили.

Учитель удивленно смотрит на меня, а потом хмурится, что-то вспомнив.

– Твоих родителей не было на собрании, – говорит он.

– Они и на последний звонок не придут, – признаюсь я.

Я никогда особо не переживала по этому поводу. Когда с самого рождения знаешь, что ты – нежеланный ребенок в семье, со временем перестаешь волноваться на эту тему. Инна Владимировна, не имеющая привычки вдаваться в подробности, никогда не спрашивала, почему мои родители не ходят на родительские собрания и школьные мероприятия. Максим Михайлович же, явно решивший стать образцовым классным руководителем, обратил на это внимание.

– Мой отец – Алексей Окулов, – говорю я.

– Это логично, учитывая, что ты – Мария Алексеевна Окулова, – с улыбкой отвечает учитель.

– Нет, я в том смысле… – Мысли в голове почему-то путаются, и я не могу сформулировать вопрос.

Максим Михайлович, обладающий пугающей способностью понимать других людей без слов, равнодушно произносит:

– Я понял, что ты хочешь сказать. Я прекрасно знаю, кто твой отец, но я плохо понимаю связь между успехами в бизнесе и родительскими обязанностями.

– Он – прекрасный отец, – говорю я, чем явно шокирую учителя. – О, да, Максим Михайлович! Главный спонсор школы, посещает все родительские собрания, сидит на первом ряду в актовом зале, с улыбкой любуясь своим ребенком. Здорово, правда?

Судя по выражению лица учителя, он совсем не понимает, о чем я говорю.

– Он образцовый отец, – повторяю я. – Для моего младшего брата – Никиты. В этом году он оаканчивает пятый класс.

– Я не знал, что у Алексея Окулова есть сын, – признается Максим Михайлович.

– Это странно, учитывая, какие надежды возложены на него. – Я беру чашку в руки, с досадой осознавая, что она пуста. – Моя мама долго не могла забеременеть, а когда это случилось, отец, как и его родители, были на седьмом небе от счастья. Все ждали мальчика, а родилась я. И, несмотря на то, что в семье Окуловых были и женские традиции, рождение девочки было совсем не радостным событием. Когда родители все-таки обращают на меня свое драгоценное внимание, они каждый раз указывают на мои промахи, непременно напоминая мне о том, что я – их разочарование. Конечно, они обеспечивают меня, но не потому что любят, а потому что должны.

Максим Михайлович берет меня за руку, и я искренне улыбаюсь. Я никому не рассказывала о своей семье – только ему.

– Я привыкла быть нежеланной, поэтому, наверное, не могу ни с кем подружиться, – признаюсь я. – И поэтому я так реагировала на вашу заботу – для меня все это чуждо.

– Для меня тоже, – признается учитель, отпуская мою руку. – Начнем занятие? – Снова его манера перескакивать с темы на тему. – Не ожидал от тебя такого кошмарного сочинения!

Он пересаживается – теперь мы сидим не напротив друг друга, а рядом. На парте лежит тетрадь с моим сочинением, в котором красной ручкой Максим Михайлович отметил все недостатки. Я завалила работу по одной-единственной причине: в тот вечер я думала об учителе, а не о Шолохове и его героях.

Сегодняшнее занятие длится чуть больше двух часов: я успеваю переписать сочинение, а Максим Михайлович – проверить его. Все так же, как и с контрольной работой по физике – вторая попытка оборачивается успехом.

– Скоро ЕГЭ, – говорю я, бросив взгляд на календарь. – Школа вот-вот останется позади.

– Не у меня, – шутит Максим Михайлович. – С первого сентября у тебя начнется новая жизнь, а у меня, как и остальных учителей, все останется, как прежде. Те же тетради, уроки, звонки…

– Влюбленные в вас ученицы, – продолжаю я.

Максим Михайлович смотрит на меня с удивлением. Я, если честно, и сама не ожидала, что ляпну это. Эта не та тема, о которой мне хотелось бы поговорить с ним. Но я хочу задержаться в этом кабинете еще на чуть-чуть.

– Максим Михайлович, все-таки, что это за кольцо? – спрашиваю я, чтобы перевести тему и остаться. – Оно ваше?

Учитель медленно кивает. Я чувствую, будто стою на пороге какой-то необыкновенной тайны. Будто узнаю что-то такое, чего не знает никто в целом свете.

– Это мое обручальное кольцо.

Настает мой черед удивляться. Я, наверное, ожидала чего угодно, но только не этого.

– Вы были женаты? – спрашиваю я.

Максим Михайлович взъерошивает темные волосы и отвечает, как мне кажется, без особого желания:

– Я и сейчас женат.

– О, – выдыхаю я. – Почему тогда не носите кольцо?

– Я уже говорил, – отвечает учитель. – Я не чувствую его своим.

Я пытаюсь представить себе, как выглядит жена Максима Михайловича и чем она может заниматься. Он красив, и она, как я думаю – тоже. Еще она непременно умна, иначе ему бы было с ней скучно. Перед глазами у меня стоит вылизано-глянцевый образ пары, при появлении которой у всех присутствующих перехватывает дыхание.

– Кольцо помогло бы вам избавиться он назойливого внимания школьниц, – пространно произношу я, чтобы перестать думать о жене учителя. – Вы даже не представляете, какую возможность упускаете.

– Каким образом это мне поможет? – искренне не понимает Максим Михайлович.

Я встаю и по пути к учительскому столу объясняю:

– Пока вы не сказали, что женаты, я думала, что вы свободны. Девочки думают точно также, вы уж мне поверьте. Конечно, у вас может быть девушка, которую вы очень любите, но пока вы не состоите с ней в законном браке, для той же Маленковой и ее свиты – это как зеленый свет на светофоре. Девушку вы можете бросить, с женой все чуточку сложнее. – Я достаю из-за стола коробку с кольцом. – Это звучит по-детски, но, поверьте мне, так все и думают.

Возвращаюсь к своей парте и протягиваю Максиму Михайловичу его обручальное кольцо.

– Надевайте, – говорю я. – Вот увидите, это отрезвит девчонок, да и вашей жене будет приятно, что вы носите его.

– Окулова, моя жена…

– Надевайте же! – рявкаю я. – Иначе Маленкова так и будет мечтать о свадьбе с вами!

Учитель усмехается и быстро надевает кольцо.

– Что не так? – не понимает он, увидев, как я спустя секунду закатываю глаза.

– Когда была ваша свадьба? – интересуюсь я.

– Одиннадцать лет назад. – Максим Михайлович все так же вопросительно смотрит на меня. – Какая разница?

– Вы надели кольцо не на ту руку, – объясняю я. – Надо на правую.

Максим Михайлович зачем-то встает. Теперь он возвышается надо мной, явно потешаясь над моим ворчанием. Не знаю, что там происходит в его личной жизни, но все это кажется мне подозрительным.

– Я машинально, – говорит он, смеясь. – Глупо вышло, да?

– Дайте-ка сюда вашу руку, – продолжаю ворчать я. – Надеюсь, у алтаря вы вели себя по-другому.

Не задумываясь, Максим Михайлович протягивает мне левую руку, и я стаскиваю с его безымянного пальца кольцо. Все-таки оно очень красивое; такое не купят, если брак ничего не значит.

– Теперь правую руку, – прошу я. – Знаете, этот момент я запомню на всю жизнь.

На одно только мгновение мне кажется, что это звучит двусмысленно. Придерживая своей левой рукой руку Максима Михайловича, правой я медленно одеваю обручальное кольцо ему на палец. Сердце пропускает удар, я почему-то перестаю дышать. Кольцо садится, как влитое, и я, сбросив с себя странное оцепенение, уже собираюсь выдать очередную искрометную шутку по этому поводу, но когда натыкаюсь на вмиг потемневший взгляд Максима Михайловича, снова замираю.

Только сейчас я осознаю, что я сделала и как это выглядело.

– Максим Михайлович, – шепотом произношу я и отступаю назад, – я не хотела…

Не хотела чего? Я и сама толком не понимаю, а Максим Михайлович молчит, выжигая на моей коже невидимое клеймо своим взглядом. Снова пытаюсь что-то сказать в свое оправдание, но учитель не дает мне договорить и, схватив за руку, резко притягивает меня к себе.

– Максим Михайлович, – шепчу я, чувствуя, как ноги почему-то подкашиваются.

Он касается кончиками пальцев моей щеки продолжая сжимать левой рукой мою ладонь. Снова – молчание. И вдруг:

– Маша, – выдыхает учитель, а потом…

А потом случается то, о чем грезило большинство девчонок в нашей школе. То, о чем я никогда не мечтала. То, что оказалось для меня самым нужным, но до этого момента я и не знала об этом.

Максим Михайлович целует меня. Сначала – совсем невесомо, будто бы боясь, его теплые губы касаются моих. Я шепчу тихое «ох», и этого хватает для того, чтобы учитель углубил поцелуй, а я начала заживо сгорать.

Его рука перемещается на мою спину, крепче прижимая к себе. Я много раз целовалась с Виктором, и мне нравилось это, но теперь мне кажется, будто те поцелуи были какими-то грязными и фальшивыми, совсем не похожими на то, что сейчас происходит между мной и Максимом Михайловичем.

Когда шок проходит, я отвечаю учителю с тем же пылом и сама прижимаюсь к нему, хотя, казалось бы, разве может быть ближе, чем сейчас?

Поцелуй продолжается, кажется, целую вечность. В нем – страсть и сладость, безумие и покой. Я снова и снова сгораю в тех ощущениях, что бушуют глубоко внутри меня. Максим Михайлович вдруг отстраняется от меня, всего лишь на пару сантиметров, так, что мы продолжаем стоять на расстоянии вдоха. И теперь я вижу, что в его глазах плещется отчаяние. А еще – страх.

И это мгновенно меня отрезвляет. Я отстраняюсь от учителя. Все, чего я хочу – убежать из кабинета литературы и никогда сюда больше не возвращаться. Но рука Максима Михайловича все еще лежит у меня на пояснице. Склонив голову, он касается своим лбом моего.

А потом едва слышно произносит:

– Что же я натворил…

Глава 14

Рита

– Что же я натворил…

Молодой светловолосый мужчина извиняющимся взглядом смотрел на хрупкую девушку, что сидела на хлипком стуле перед его постелью.

– Вам… – Олеся смахнула слезы. – Семен Юрьевич, вам очень больно?

– Нет, что ты, Олеся, – заверил ее мужчина. – Я в порядке! Мне жаль, честно.

Афанасьева улыбнулась учителю физической культуры сквозь слезы. Он позвонил ей полчаса назад, чтобы сообщить, что сломал ногу. Олеся не знала, почему расплакалась, увидев бледного мужчину, одиноко лежащего в неуютной палате. Конечно, девушке было обидно – они столько сил потратили на танец, а теперь его не будет, но переживание за Семена Юрьевича вытеснило даже эту эмоцию.

– Почему ты плачешь? – нахмурился физрук. – К Новому году я поправлюсь, станцуем еще!

Олеся, резко перестав улыбаться, неодобрительно взглянула на учителя и вдруг подумала о том, что Семен Юрьевич мог бы стать ей хорошим другом.

* * *

Рита в сотый раз перечитывала параграф в учебнике физики для седьмого класса – первый урок в ее жизни девушке предстояло провести уже завтра. Два часа назад ей позвонила Олеся, шокировав новостью о сломанной ноге Семена Юрьевича. Несмотря на то, что идея Афанасьевой рассыпалась на ее глазах, судя по голосу в телефонной трубке, девушка не была расстроена и настаивала на том, что Рита и Игорь Сергеевич должны выступить в любом случае.

Зуева захлопнула учебник, понимая, что умудрилась выучить в параграфе каждое слово. Включив компьютер, она открыла «ВКонтакте» и включила музыку, тут же переключившись на вкладку с диалогами. Беседа, созданная Егором и носящая гордое название «Концерт века» была переполнена сообщениями – все ребята искренне переживали.

Егор Соколов

Агнесса Илларионовна поручила мне опросить девятый «Г»! Завтра мне предстоит раз пятнадцать прослушать «Письмо Татьяны к Онегину»!

Леся Афанасьева

Не бухти, Егорка! Поставишь детишкам «пятерки», и они тебя расцелуют!

Андрей Рязанцев

Ага, а потом его «расцелует» Агнесска!

Рита уже собиралась написать несколько слов в поддержку Егора, но ее отвлекло оповещение – ей написал… Игорь Одинцов. От неожиданности девушка закашлялась, но вспомнив, что учитель находится в нескольких километрах от нее, совершенно спокойно открыла диалог.

Игорь Одинцов

Мне кажется, что в двенадцатом часу ночи нужно спать. Не говори мне, что ты повторяешь тему, которую знаешь лучше меня?

Рита улыбнулась, потому что Игорь Сергеевич явно хвалил ее. И это было приятно. Очень.

Маргарита Зуева

Вы тоже не спите, Игорь Сергеевич. Да, я повторила пару раз.

Ответ пришел через несколько секунд.

Игорь Одинцов

Ты хотела сказать «пару тысяч раз»? Мне можно не спать, я взрослый.

Рита показала монитору язык и рассмеялась, подумав о том, как глупо это выглядит со стороны.

Маргарита Зуева

Меня тоже можно назвать взрослой – завтра целых тридцать пять минут я буду учительницей. Олеся связалась с Вами по поводу Семена Юрьевича?

В этот раз ответа не было несколько минут. Как завороженная, Рита не отрывалась от экрана, понимая, что рано или поздно учитель ответит ей.

Игорь Одинцов

Да, она где-то умудрилась найти мой номер телефона. Сломать ногу – это очень и очень неприятно. Но, надеюсь, ты осознаешь, что мы будем завтра выступать в любом случае? Не зря же я вспоминал, как играть!

Рита фыркнула.

Маргарита Зуева

А Вы забывали?

Игорь Одинцов

Слегка. А теперь, коллега, отправляйтесь спать!

Что-то внутри у Риты сладко запело – она и представить не могла, что обычная переписка в соцсетях может доставить ей такое удовольствие.

Маргарита Зуева

Коллега?

Она отчетливо представила улыбку Игоря Сергеевича – теплую и уже такую родную, заставляющую ее сердце замирать в груди каждый раз.

Игорь Одинцов

Ну, на целых тридцать пять минут, вы – моя коллега, Маргарита Юрьевна. Спокойной ночи!

Маргарита Зуева

Спокойной ночи!

* * *

Утро, как показалось Рите, совершенно не задалось. Она едва не проспала, а каша, заботливо приготовленная мамой – редкие моменты родительской заботы, показалась какой-то горькой. Девушка металась между своей комнатой и ванной, отчетливо понимая, что если не выйдет из дома через две минуты, то опоздает.

– Дочка, я подвезу! – сказал ей папа, застегивая медные пуговицы на кителе. – Сейчас, только возьму ключи.

Рита, прижимая к себе чехол с концертным платьем одной рукой, а в другой держа большую сумку со всем остальным, мотнула головой в сторону:

– Меня уже ждет такси, так что можешь ловить своих преступников совершенно спокойно. Мам, пап, я буду поздно.

– Это еще почему? – нахмурилась Ритина мама, у которой выдался редкий выходной, и она хотела бы провести его в кругу семьи. – А как же ужин?

– Уроки, потом концерт, что-то типа дискотеки и на сладкое – уборка актового зала! – объяснила Рита. – Пап, помоги, пожалуйста!

Юрий Валентинович улыбнулся единственной дочери и широко распахнул дверь. Не дожидаясь лифта, девушка быстро сбежала по ступенькам вниз, кое-как вышла из подъезда и, только удобно устроившись в такси, выдохнула. Дорога до школы заняла у нее десять минут. Таксист помог Зуевой выйти из машины и пожелал ей удачи, хоть и, по его признанию, не совсем понимал, в каком именно деле.

В школе было совершенно пусто, если не считать одиннадцатиклассников-учителей, которым выпала «удача» вести первый урок. Рита, приветливо улыбаясь ребятам, уверенно направлялась в кабинет физики.

– Доброе утро, Игорь Сергеевич! – поздоровалась девушка, увидев учителя. – С праздником!

Игорь Сергеевич уже собирался поприветствовать ее в ответ, но Рита сделала совершенно неожиданную вещь – с облегчением выдохнув, она села на краешек первой парты, продолжая прижимать к себе длинный чехол для одежды и огромную сумку.

– Я понимаю, что это – верх неприличия, – сказала Зуева, – но, пожалуйста, можно я посижу так еще минутку, а вы сделаете вид, что не заметили?

Игорь Сергеевич, запрокинув голову вверх, совершенно не по-педагогичному расхохотался. Рита, не удержавшись, тоже засмеялась. Ее переживания по поводу возможного опоздания показались ей нелепыми – до звонка было еще целых полчаса.

– Все-таки, у меня получилось, – отдышавшись, сказал физик. – Ура!

Рита слезла с парты, которая показалась ей такой удобной, что делать этого совершенно не хотелось, и тихо произнесла:

– Еще раз прошу прощения.

– Пустяки! – махнул рукой Игорь Сергеевич. – Зачем тебе столько вещей?

– Платье, туфли, косметика… – Рита улыбнулась. – В общем, все самое нужное!

– И куда ты со всем этим? – спросил учитель.

– В гримерку, конечно!

Игорь Сергеевич скрестил руки на груди, неодобрительно поглядывая то на чехол с платьем, то на сумку, из которой Рита уже успела достать учебник по физике для седьмого класса и какие-то записи.

– Если хочешь, можешь оставить вещи в лаборантской, – предложил учитель. – Актовый зал не откроют так рано, не ходить же тебе по школе с вещами!

– С этими замещениями получилось такое неудобное расписание! – вздохнула Рита. – Концерт только в час!

– Ну, праздник требует жертв, – улыбнулся Игорь Сергеевич. – Ну, так что? Доверишь лаборантской свои наряды?

– А это удобно? – застеснялась Рита.

Игорь Сергеевич забрал у нее чехол и сумку, направившись с ними в сторону лаборантской. Уже у дверей, обернувшись через плечо, он сказал:

– Сегодня ты – второй учитель физики, а значит, этот кабинет и все, что относится к нему – твоя территория.

* * *

Урок начал Игорь Сергеевич – приняв цветы и целый ворох подарков от обожающих его семиклашек, он представил ребятам Риту и, подхватив стопку тетрадей восьмых классов, сел за последнюю парту.

Рита принялась объяснять ученикам совершенно новую для них тему, умоляя саму себя не свалиться в обморок. Когда пришло время записать формулу у доски, она бросила мимолетный взгляд в сторону Игоря Сергеевича и поняла, что он не проверяет тетради, а смотрит прямо на нее. Это вселило в девушку неожиданную уверенность, и она выписала на доску то, что требовалось.

Когда прозвенел звонок на перемену, Рита дождалась, пока все семиклассники выйдут из кабинета, а затем медленно сползла по стене, отчаянно бледнея. Игорь Сергеевич, ожидавший, судя по всему чего угодно, кроме этого, подбежал к дебютантке сегодняшнего утра и осторожно поставил ее на ноги.

Рита заглянула в удивительные сапфировые глаза, тут же вспомнив о коробочке, лежавшей в маленьком кармашке в ее сумке. Наверное, время было не самое подходящее, но она не хотела тянуть.

– Я пройду в лаборантскую? – спросила Зуева. – На минутку.

– Конечно.

Рита, оказавшись в небольшом, но уютном помещении, увидела стоящую на столе сумку. Чехла с платьем нигде не было видно. Решив, что спросит об этом позже, девушка взяла все, что ей нужно и вернулась в кабинет.

Игорь Сергеевич стоял у своего стола, облокотившись о него. Рита остановилась на полпути, засмотревшись на учителя, которому идеально шли черный костюм и белоснежная рубашка.

– С Днем Учителя, Игорь Сергеевич, – тихо-тихо произнесла Рита и протянула ему коробочку.

Игорь Сергеевич тут же открыл ее и как-то уж слишком резко выдохнул. Рита, испугавшись, что подарок ему не понравился, опустила глаза в пол. Она думала о том, какая она идиотка и о том, что нужно было купить конфеты и огромную коробку чая с бергамотом, а не то, что она подарила.

Неожиданно теплые пальцы коснулись подбородка, поднимая ее лицо.

– Это прекрасно, Рита, – тихо произнес Игорь Сергеевич. – Спасибо.

Девушка не знала, что ему хотелось сказать намного больше, чем обычное «спасибо», но он почему-то не мог это сделать. Рита перестала робеть перед ним, а Игорь Сергеевич, кажется, наоборот – теперь с трудом мог подобрать слова для разговора с этой девушкой.

– Игорь Сергеевич, – попросила его Рита, чтобы разрушить странную тишину, что застыла между ними, – вы можете сказать, как я провела урок?

– Ты была прекрасна, – не задумываясь, ответил учитель. Рита испуганно посмотрела на него, и он серьезно спросил: – Или ты хочешь официального заключения, какое делают завучи, ходя по урокам?

Рита кивнула.

– Что ж, Маргарита Юрьевна, – улыбнулся физик, – тогда, присаживайтесь. – Он обогнул учительский стол и, отодвинув стул, указал на него. – Да-да, учитель должен сидеть на своем месте.

А потом они бесконечно долго говорили. Игорь Сергеевич сначала указал девушке на сильные стороны ее урока, а затем – на слабые. К удовольствую Риты, алым румянцем вспыхнувшем на ее лице, плюсов было больше, чем минусов. Кое-что она даже записала, хотя была точно уверена в том, что этот день она не забудет никогда, а каждое слово физика отпечатается в ее голове.

Еще они пили чай, и Рита с удовольствием поняла, что бергамот ей очень нравится, и она даже подумала о том, что надо купить такую же пачку чая домой. Игорь Сергеевич много шутил, вспоминал свою учебу в университете и работу в предыдущей школе.

Их разговор довольно часто прерывали ученики, желающие поздравить физика с Днем Учителя. К одиннадцати часам утра в кабинете отчетливо пахло цветами, а учительский стол был завален подарками.

– Если потеряю работу в школе, – тихо сказал Игорь Сергеевич, убирая очередную цветастую коробочку в сторону, – смогу торговать конфетами.

Рита засмеялась, но услышав, что кто-то снова вошел в кабинет, тут же умолкла.

– Игорь! С Днем Учителя!

Обернувшись, Рита увидела школьную медсестру в неприлично коротком для работы в школе платье и с таким ярким макияжем, будто бы она вот-вот собиралась выйти на паркет, чтобы исполнить парочку зажигательных танцев из латиноамериканской программы.

– Благодарю, Ольга Александровна, не стоило, – сухо, как показалось Рите, ответил Игорь Сергеевич, принимая подарок.

– Здравствуйте, – поздоровалась Рита.

Медсестра с неприязнью взглянула на школьницу и, натянув фальшивую улыбку, поинтересовалась:

– Как твоя нога, Рита?

Зуева, улыбнувшись, ответила:

– Благодаря Игорю Сергеевичу все хорошо.

– Да? – удивленно протянула медсестра.

Игорь Сергеевич бросил на ученицу быстрый взгляд, но этого хватило, чтобы она разглядела смешинки в его глазах.

– Я прошу извинить нас, Ольга Александровна, но мы с Маргаритой разбираем задания ЕГЭ, поэтому я не могу уделить вам должного внимания.

– Конечно-конечно, – пролепетала женщина. – Еще раз поздравляю вас!

– Спасибо. – Игорь Сергеевич улыбнулся. – Обязательно приходите на концерт.

Заверив его, что она обязательно там будет, Ольга Александровна ушла. Рита заметила, что Игорь Сергеевич сразу же расслабился. Не заостряя на этом внимания, девушка поделилась с учителем своими переживаниями по поводу их выступления.

– Все пройдет на «ура», – заверил он ее.

Они поговорили еще немного, а затем, спохватившись, Рита убежала в лаборантскую – пришло время делать прическу и макияж. Накручивая волосы на плойку, девушка думала об Игоре Сергеевиче, который проверял тетради через дверь от нее. Сегодняшний день уже точно попал в копилку лучших в жизни Зуевой – в этом она была уверена на все сто процентов.

На прическу и макияж Рита потратила добрых сорок минут, но взглянув на себя в зеркало, девушка поняла, что оно того стоило: длинные светлые волосы она заколола наверх, выпустив пару прядей, обрамляющих лицо; голубые глаза сияли, а розовая помада придавала губам чувственности.

Рита оглядела лаборантскую, но, так и не найдя чехла с платьем, приоткрыла дверь и спросила:

– Игорь Сергеевич, куда вы убрали платье?

– Оно в шкафу. – Учитель сидел спиной к двери в лаборантскую, но обернувшись, уже не увидел Риту.

Девушка распахнула высокий шкаф и выдохнула. Кроме чехла с ее платьем там аккуратным ансамблем висели идеально выглаженные мужские рубашки, пиджаки и пара брюк. Не удержавшись, Рита сняла с плечиков голубую рубашку и прижала к себе, почувствовав аромат порошка и одеколона Игоря Сергеевича.

Смутившись, она вернула чужую одежду на место и, вытащив из шкафа чехол со своим платьем, аккуратно извлекла его. Бросив взгляд на наряд, Рита подумала о том, что он выглядит слишком уж помпезно, но вспомнив фотографии платьев, которые одноклассницы скидывали в общую беседу, девушка отбросила сомнения в сторону.

Сбросив одежду, Рита, поежившись от холода, медленно надела на себя платье и завела руки за спину. Через пару минут безуспешных попыток, девушка осознала, что не может дотянуться до замка – в магазине ей помогала продавец, а при повторной примерке дома – мама.

Можно было позвонить кому-нибудь из девчонок, чтобы они пришли и застегнули платье, но Рита вспомнила, что ее телефон остался лежать на столе. Опустившись на стул, девушка была готова расплакаться.

– Рита? – Услышала она через несколько минут из-за двери. – Все в порядке?

И вдруг… Это было кошмарной идеей, но, судя по всему, единственной возможной.

– Игорь Сергеевич, вы можете помочь мне с платьем? – тихо спросила Рита. – Я не могу застегнуть замок.

Пауза показалась им обоим вечностью.

– Конечно, – ответил учитель. – Я могу войти?

Рита, вскочив со стула, повернулась к двери спиной и сказала:

– Да, конечно.

Она затаила дыхание и даже закрыла глаза. Все это было слишком… неправильным. Рита слышала, как дверь медленно распахнулась, и Игорь Сергеевич шагнул к ней. Сердце в груди девушки будто остановилось.

А Игорь Сергеевич не находил в себе сил, чтобы выдохнуть. Платье Риты было удивительного цвета, чем-то напомнившем учителю цвет его собственных глаз. Сапфировая ткань снизу и на корсете была разбавлена серебряным кружевом. Платье, ко всему прочему, было без рукавов, с открытыми плечами, и обнажало часть спины.

Стоявшая спиной к нему Рита не могла видеть, каким завороженным взглядом Игорь Сергеевич смотрел на нее.

– Ох, уж эти ваши замки на платьях, – почему-то шепотом произнес учитель.

Он коснулся небольшой «собачки» и уже было собирался потянуть ее наверх, но неожиданно для себя самого Игорь Сергеевич позволил себе большее; идеальная персиковая кожа привлекла его внимание, не давая сосредоточиться на элементарной задаче.

Возненавидев себя за те мысли, что прочно обосновались в его голове, Игорь Сергеевич резко потянул «собачку» наверх, пряча спину девушки под удивительной тканью. Рита, тяжело вздохнув, собиралась обернуться, но руки учителя легли на ее обнаженные плечи.

И учитель, и его ученица замерли, словно их сковало льдом.

– Рита, – тихо-тихо прошептал Игорь Сергеевич, склонившись над ней. – Сейчас я сделаю одну вещь, а ты сделаешь вид, что не заметила, хорошо?

Девушка кивнула, чувствуя во всем теле странную дрожь. Все мысли ушли на второй план, когда она почувствовала теплое дыхание учителя на своей шее. Рите впору было убегать из лаборантской, но вместо этого она слегка склонила голову вправо, открывая доступ к своей коже.

Ненавидя себя, чертов День Учителя и ненавистное сапфировое платье, Игорь Сергеевич прикоснулся губами к шее Риты в медленном поцелуе. Девушка едва не упала, когда учитель провел своим языком влажную дорожку от ее плеча до уха. Но мужчине было мало: нежная девичья кожа словно требовала его поцелуев.

И учитель продолжал. Он целовал шею Риты, не оставляя следов, хотя желал этого; он был нежен, несмотря на то, что его тело требовало вещей, не имеющих к нежности никакого отношения.

Их обоих отрезвил звонок с последнего урока. Игорь Сергеевич опустил руки и отошел от Риты на приличное расстояние. Обернувшись, девушка посмотрела учителю прямо в глаза.

– Игорь Сергеевич, – неожиданно твердо произнесла она, понимая, что отступать уже было глупо. – Я люблю вас.

А в ответ с его губ слетело простое:

– Я знаю.

Глава 15

Окулова

– Я знаю.

Максим Михайлович вздрагивает, когда слышит мой голос. Мученическое выражение, застывшее на его лице едва не заставляет меня забыть то, что я собиралась сказать. Несколько долгих секунд у меня уходит на то, чтобы собраться с мыслями.

– Я знаю, что вы скажете, – уверенно говорю я, смело заглядывая в карие глаза. – Что это вышло случайно, и вы не хотели. Что такого – вы обещаете, больше не повторится. И что вам жаль.

Максим Михайлович сжимает руки в кулаки, и на его лице вспыхивает злость. Мне отчаянно хочется влезть в его голову, чтобы прочитать каждую, даже самую незначительную мысль.

– После того, что я сделал, – сквозь зубы говорит учитель, – мне одна дорога и, поверь мне, Окулова, она очень далека от школы.

Я хочу взять его за руку и сказать, что все в порядке, но понимаю, что прикосновения в этой ситуации совершенно лишние. И они, можно сказать, даже опасны.

Максим Михайлович медленно, словно на эшафот, идет к своему столу. Опустившись на стул, он закрывает лицо руками, будто бы прячась от всего мира.

– Я никому не скажу, – обещаю я.

Он, отняв руки от своего лица, смотрит на меня пару секунд, а потом со всей силы ударяет кулаком по столешнице так, что стопка сочинений нашего класса подпрыгивает и рассыпается. Двойные листочки теперь, кажется, повсюду: на столе, на полу, под партами. Я быстро собираю их и, сформировав аккуратную стопку, возвращаю на стол.

Максиму Михайловичу хватает секунды, чтобы схватить меня за руку. Он крепко обхватывает сильными пальцами мое запястье, и я уверена в том, что через пару часов там появятся синяки.

– Думаешь, Окулова, я боюсь, что ты кому-нибудь скажешь о том, что здесь произошло? – цедит учитель. – Не понимаешь, что ты должна рассказать об этом?

Я пытаюсь высвободить свою руку, но Максим Михайлович продолжает удерживать меня на месте. Его глаза горят злобой, но я понимаю, что я – последний человек, на которого он мог бы разозлиться в подобной ситуации.

Он, судя по всему, сейчас ненавидит сам себя.

– Нет, – качаю я головой, – не должна. Я спровоцировала вас, неужели вы не понимаете, что во всем этом виновата я?

Мне хочется развернуться и уйти. Изобрести машину времени и ответить отказом на предложение учителя заниматься дополнительно. Чертовы уроки литературы – они все испортили, все усложнили, и я совершенно не представляю, как это исправить.

– Мне двадцать девять лет, – напоминает Максим Михайлович, – и я в состоянии не обращать внимания на какие-либо романтические поползновения в свою сторону. Вспомни Маленкову, Назарову и всех остальных, – на какие только ухищрения они не шли, лишь бы я взглянул на них! И – ничего, Окулова, ничего! – Он тяжело и прерывисто дышит, продолжая сжимать мое запястье. – А потом ты одеваешь мне на палец мое же обручальное кольцо, и я срываюсь.

Учитель закрывает глаза, расслабляясь, и тут же освобождаюсь от стальной хватки его пальцев. Растираю запястье, чувствуя легкую боль – синякам быть.

– Вы не виноваты, – тихо говорю я. – Максим Михайлович, пожалуйста, забудем об этом. Давайте сделаем вид, что здесь ничего не произошло? Мы выпили чай, а потом я схлопотала от вас за отвратительное сочинение. Мы поговорили еще пару минут, и я ушла домой.

Он рассеянно кивает, скользя взглядом по мне, словно пытаясь разглядеть что-то такое, чего раньше не замечал. Я подхватываю свой рюкзак и набрасываю его на одно плечо.

– Я не смогу забыть это, – признается Максим Михайлович, когда я берусь за дверную ручку.

Я тоже. Мои губы, кажется, до сих пор горят от поцелуя учителя, а во рту я все еще чувствую его вкус – мята, табак и что-то совершенно невообразимое, от чего я умудрилась потерять голову. Я не могу – не имею права сказать Максиму Михайловичу, что мне понравилось. А самой себе я боюсь признаться, что, кажется, хочу еще.

Мне нужно уйти отсюда, сбежать, спрятаться. Впереди – целых два дня, когда не нужно будет ходить в школу, учить русский язык и литературу. Не видеть Максима Михайловича, который сейчас прожигает меня взглядом своих глубоких карих глаз.

– Увидимся в понедельник? – выдавливая улыбку, спрашиваю я. – Максим Михайлович?

Учитель рассержено проводит рукой по своим волосам и не отвечает на мой вопрос. Бросаю рюкзак на пол и, подойдя к столу, упираюсь ладонями в столешницу.

– Даже не вздумайте, – злюсь я. – Этот поцелуй – случайность, ошибка, которая больше не повторится. Нас никто не застукал, я никому не расскажу, вы – тоже. Это останется между нами, и все будет в порядке.

Учитель горько усмехается, и я чувствую, что краснею. Это неправильно – этот разговор, эта ситуация, все вокруг нас. Я не должна быть здесь и говорить то, что говорю. Но и убежать я тоже не могу, – Максим Михайлович в своем отчаянии может совершить любую глупость.

– Между нами ничего не должно быть, Маша. – Кажется, его глаза стали темнее.

– Ничего и не будет, – твердо отвечаю я. – Я влюблена. Вы что, уже забыли, как поили меня чаем в этом кабинете после моих рыданий в продуктовом магазине? – И я даже нахожу в себе силы улыбнуться, несмотря на то, что мне совсем не весело. – Да вы вообще чуть не обанкротились, я на Новый год столько конфет не видела!

– Это был прекрасный вечер, – тихо говорит учитель, будто бы для самого себя. – Окулова… Маша, ты точно в порядке?

Я улыбаюсь еще шире, чтобы он поверил мне.

– Конечно, Максим Михайлович, – отчаянно лгу я. – А вы?

Он смотрит куда-то в сторону и только потом отвечает:

– Нет. Но буду.

* * *

Домой я попадаю за несколько минут до начала ужина, сразу же натыкаясь на разочарованный взгляд матери.

– Мария, – сухо говорит женщина, которая по какой-то ошибке судьбы умудрилась родить меня и не чувствовать ко мне абсолютно ничего, – ты едва не опоздала.

Я сажусь за стол рядом с младшим братом, который счастливо улыбается при виде меня. Никита – единственный человек в моей семье, который всегда по-настоящему рад меня видеть.

– Приятного аппетита, – тихо произношу я. Мясо, лежащее на моей тарелке, выглядит неплохо, и я беру в руки нож и вилку. – Извините, что задержалась.

– Никита, как прошел твой день? – интересуется отец, сверля сына взглядом.

Иногда я задумываюсь: Никиту действительно любят или просто относятся к нему, как к достоянию семьи только потому, что он мальчик? Все чаще и чаще я склоняюсь ко второму варианту.

– Получил «пять» по литературе, – гордо отвечает Никита.

А из моих рук выскальзывает вилка и с глухим стуком падает на пол. Родители переводят взгляд с брата на меня, и я, чтобы не видеть очередной негативной эмоции в их глазах, наклоняюсь, чтобы подобрать прибор.

– Литература – это хорошо, – фальшиво улыбается мама, – но не забывай, Никита, что основной упор ты должен сделать на математику.

Брат кивает и на одно мгновение его глаза становятся неживыми. Я знаю, что цифры ему не по душе – рисунки в школьном альбоме выглядят гораздо внушительнее, нежели решенные в тетради по математике примеры. Но наши родители никогда не позволят Никите выбирать. Он был лишен права выбора с момента рождения.

В этом повезло мне. Один только раз отец спросил о моих планах после окончания школы. Выслушав мой ответ с равнодушным выражением лица, он безучастным голосом спросил только о том, какая сумма денег мне нужна для осуществления этих планов.

– А как прошел твой день, Маша? – абсолютно искренне интересуется Никита.

Представляю выражение лица родителей, если скажу правду. Короткая фраза о поцелуе с учителем выбьет их из колеи, я твердо уверена в этом. К сожалению, подобной роскоши позволить я себе не могла.

– Обычно, – говорю я. Сегодня я лгу уже второй раз – отличный денек, ничего не скажешь! – На дополнительном занятии по литературе переписывала сочинение.

Мамины брови комично подпрыгивают вверх, – мне все-таки удалось ее шокировать.

– Давно ли у тебя проблемы с учебой? – спрашивает она не потому, что хочет это знать, а для того, чтобы найти очередной повод для упрека.

– У меня нет проблем с учебой. – Зато есть с учителем. – Максим Михайлович нацелен на высокий результат ЕГЭ, поэтому требует от меня намного больше, приходится соответствовать.

– Тебе хватает денег на оплату этих занятий? – спрашивает отец.

– Максим Михайлович занимается со мной бесплатно, – отвечаю я.

– Человек, который не ценит свой труд, не добьется в этой жизни никаких высот, – с едкой улыбочкой произносит мама.

Я со скрежетом отодвигаю полупустую тарелку от себя и прошу разрешения уйти. Отец отвечает мне ленивым кивком и вновь обращает свое внимание на Никиту.

В своей комнате я сразу же падаю на постель, не переодеваясь. Несколько бессонных, кошмарных ночей я провела здесь, оплакивая свои отношения с Виктором. Стараниями Максима Михайловича в последнее время я спала крепким сном, несмотря на осадок в душе.

Сейчас же я понимаю, что сегодня я снова буду ворочаться в постели и комкать одеяло. И, наверное, буду плакать.

Но не о Викторе.

Касаюсь кончиками пальцев своих губ, и мне кажется, что я снова ощущаю на них поцелуй Максима Михайловича.

Незримое клеймо на нежной коже. Порыв. И безумие.

Глава 16

Рита

Незримое клеймо на нежной коже. Порыв. И безумие.

Как это случилось с ними?

Игорь Сергеевич смотрел на свою ученицу, не отводя глаз. Признание в любви, о которой он знал, далось ей, кажется, совсем просто. Рита не смущалась, голос ее не дрожал, а голубые глаза выражали спокойствие.

– Игорь Сергеевич, – сказала она, – я призналась, не потому, что мне что-то нужно от вас. Просто я почувствовала, что так будет правильно, понимаете?

Учитель медленно кивнул. Ему хотелось сказать Рите многое, но каждое из этих непроизнесенных слов было опаснее другого. Игорь Сергеевич совершил непоправимую ошибку, поддавшись наваждению, и теперь совершенно не представлял, как ее исправить.

– Через двадцать минут начнется концерт, – напомнила ему Рита, вырывая из плена невеселых мыслей. – Сейчас мы выйдем из лаборантской, а все, что произошло, останется здесь. Вы просили сделать вид, что я не заметила, и я выполню вашу просьбу.

Игорь Сергеевич смотрел на Зуеву и не узнавал в этой уверенной девушке ту робкую одиннадцатиклассницу, что рухнула на пол в его кабинете в этом сентябре. Сейчас Рита пыталась сделать так, что они оба вышли из этой ситуации прежними – учителем и ученицей.

– Прости меня, – прошептал Игорь Сергеевич. – Рита, я ужасно виноват перед тобой…

Она не дала ему договорить и, в считанные секунды, сократив расстояние между ними, Рита положила руки на Плечи Игоря Сергеевича и, встав на носочки, чтобы дотянуться до его уха, прошептала:

– Я ни о чем не жалею. – Девушка и сама удивлялась, почему ей так легко говорить об этом. – Игорь Сергеевич, если в тот момент, когда вы… – голос дрогнул всего на мгновение. – … касались меня, вы чувствовали, что это было не зря, значит, так было нужно.

От Риты пахло чем-то легким и цветочным, а ее тихий голос пробирал до мурашек. Понимая, что все и без того летит в тартарары, Игорь Сергеевич с тяжелым вздохом обнял девушку, прижимая ее ближе к себе.

Откинув голову немного назад, чтобы видеть его лицо, Рита переместила свои руки – теперь они обвивали шею учителя.

– Все это – неправильно, – сказал Игорь Сергеевич и обнял ее еще крепче.

– Я знаю, – ответила Рита. – Поэтому это больше не повторится.

Она отстранилась с грустной улыбкой на прекрасном лице. Впереди их ждали концерт, долгий учебный год, экзамены и выпускной. А потом все закончится, и Рита надеялась на то, что однажды сердце перестанет предательски болеть.

– Нам нужно идти. – Рита прошла мимо учителя и распахнула дверь. – Скоро начнется концерт.

Игорь Сергеевич посмотрел на платье Зуевой и, решив, что так будет правильнее, сказал:

– Иди, я тебя догоню.

* * *

За кулисами, ожидая своего выхода, туда-сюда бродили те учителя и ученики, которые должны были выступить в первом блоке. На проведенной вчера жеребьевке Рита вытянула седьмой номер, не зная, радоваться этому или нет.

– Ты выглядишь, как принцесса, – улыбнулась ей Олеся, пробравшись за кулисы.

– Спасибо, – тихо поблагодарила ее Рита. – Мне жаль, что ваш танец с Семеном Юрьевичем никто не увидит.

– Это не так важно, – махнула рукой Афанасьева. – Я сниму ваше выступление, чтобы показать ему.

– Ты пойдешь к нему?

– Ага. – Олеся лучезарно улыбнулась. – Не чахнуть же ему одному в палате в свой праздник! Тем более, я должна рассказать ему, как провела урок физкультуры в пятом классе. – Неожиданно улыбка исчезла с ее лица. – Рит, извини меня.

– За что?

– За подтасовку на жеребьевке. Знаешь, на репетициях я смотрела на тебя и Игоря Сергеевича и поняла, что вы должны были выступать только в паре друг с другом.

– Наверное, я должна сказать «спасибо»? – почему-то смутившись, спросила Рита.

Олеся быстро обняла ее и сказала, прежде чем пойти в зал:

– Не нужно ничего говорить.

Рита обхватила себя руками и стала повторять слова песни, которые прекрасно знала наизусть. Совсем скоро ей придется выйти на сцену и спеть о любви – задача, ставшая вдруг практически непосильной после произошедшего в лаборантской.

– Под каким номером мы выступаем? – раздался тихий голос над ее ухом.

Вздрогнув, Рита обернулась и уже собиралась ответить, но взгляд зацепился за галстук Игоря Сергеевича.

– Вы надели его? – спросила она, несмотря на очевидность ответа.

– Это прекрасный подарок, Рита, – мягко произнес учитель. – К тому же, он идеально подходит к твоему платью.

– Ну, выбирала я его не по этому принципу, – смутилась девушка.

– Я знаю. – Сапфировые глаза сверкнули в полутьме закулисного помещения. – Готова?

«Нет».

– Да.

* * *

Концерт начался с приветственной речи директора, который признался в том, что идея выпускников показалась ему блестящей и он рад, что в школе столько талантов. Егор, который был ведущим, прекрасно справлялся с возложенной на него обязанностью.

После выступления учительницы изобразительного искусства и Вани из 11Б, которые спели всем известное «Учат в школе», Егор вышел на сцену, чтобы объявить следующий номер.

– Для начала давайте пожелаем скорейшего выздоровления Семену Юрьевичу, который вместе с Олесей Афанасьевой должен был выступать в этом номере, но сейчас лежит с переломом ноги в больнице. – Егор сделал паузу. – А теперь поприветствуем громкими аплодисментами ученицу 11В класса Маргариту Зуеву и учителя физики Игоря Сергеевича Одинцова!

Рита, выдохнув, вышла на сцену вслед за учителем. Егор подмигнул им обоим, прежде чем исчезнуть за кулисами. Под удивленные вздохи и возгласы Игорь Сергеевич прошел к фортепиано, и девушка только сейчас заметила, что он успел снять пиджак, оставшись в белоснежной рубашке.

Повернув голову вправо, Рита встретилась глазами с Игорем Сергеевичем и кивнула ему. Когда учитель коснулся клавиш, начиная играть печальную мелодию, она перестала смотреть на него, обратив свой взор в глубину зрительного зала.

Эта песня, выбранная Олесей, не имела никакого отношения ко Дню Учителя, и сначала не понравилась никому, кроме самой Афанасьевой. Но, чем больше Рита репетировала, тем отчетливее понимала, как точно слова песни выражали то, что она чувствовала – любовь, которая никогда не станет взаимной.

Крепко сжимая микрофон, девушка запела. Зрители, кажется, замерли, слушая тихий голос Риты. Секундная пауза перед припевом помогла ей справиться с запоздало подступающим к горлу волнением. После второго куплета Игорь Сергеевич ударил по клавишам, отчего Рита вздрогнула. Настроение мелодии изменилось, а вместе с ним – и голос девушки, что теперь звучал громче и увереннее. Она пела о несчастной любви и сама казалась совершенно несчастной.

Рита сделала шаг к фортепиано и немного тише, чем прежде, пропела очередные строки, смотря себе под ноги. Подняв глаза через несколько секунд, она встретилась взглядом с Игорем Сергеевичем, на лице которого не было ни одной эмоции. Что-то внутри Риты предательски задрожало и, собравшись с силами, она снова запела.

Игорь Сергеевич на несколько секунд закрыл глаза, продолжая играть. Когда он открыл их, все сильнее и сильнее ударяя по клавишам, он, не отрываясь, стал смотрел Рите в глаза.

Когда она начала петь последний куплет, голос ее дрогнул. Рита отвернулась от учителя, снова посмотрев в зал. Песня, выплескивающая наружу все ее чувства, давалась девушке все сложнее. Последние строчки она практически прокричала. А потом снова – тихий-тихий голос.

Обогнув фортепиано, Рита остановилась за спиной у Игоря Сергеевича. Не видя его глаз, петь было значительно проще. Не зная, зачем она делает это, и совершенно не думая о том, как это выглядит со стороны, девушка положила левую руку на плечо учителя. Петь ей оставалось всего лишь несколько секунд.

Игорь Сергеевич доиграл до конца, и только после этого Рита убрала руку с его плеча. Вот и все. Навряд ли она хоть когда-нибудь сможет еще раз прикоснуться к нему.

Он встал и, взяв руку Риты в свою, прошел с ней к краю сцены, чтобы поклониться. Зал взорвался аплодисментами, кто-то даже несколько раз крикнул им «Браво».

– Маргарита Зуева и Игорь Сергеевич Одинцов! – повторил их имена Егор, появившись на сцене. – Следующий номер посвящен…

* * *

Расстегнуть платье помогла Олеся. Она долго-долго сыпала комплиментами в адрес Риты, Игоря Сергеевича и всего концерта в целом. Все это время Зуева молчала, пытаясь успокоить бешеный ритм собственного сердца.

– Эй, Рит, ты чего?

Олеся сидела на стуле в лаборантской, разглядывая стеллажи с оборудованием для лабораторных работ. Рита, оправив белую рубашку, спросила:

– Нормально?

– Первый раз вижу тебя в школе в джинсах, – призналась Олеся.

– Ну, раньше я никогда не ходила на школьные дискотеки, а сегодня это необходимость. – Рита вытащила шпильки, позволив волосам рассыпаться по плечам и спине. – Ты чего здесь сидишь-то? Ты же к Семену Юрьевичу собиралась! Ребята не станут возмущаться, что ты на уборку не осталась, я все им объясню.

Олеся благодарно улыбнулась, а потом задала вопрос, который терзал ее с самого начала выступления Риты и физика:

– Рит, скажи, ты что, влюбилась в Игоря Сергеевича?

– С чего ты взяла? – тихо спросила Рита и опустила взгляд. – Олеся?

– Ты просто так смотрела на него, когда пела. – Олеся пожала плечами. – Вот мне и показалось. Да и не мне одной, наверное.

– Ты сама говорила мне про артистизм, помнишь? – Рита улыбнулась. – Конечно, Игорь Сергеевич красивый и умный, но безответная любовь – это не то, что мне нужно в одиннадцатом классе.

– Это никому не нужно. – Олеся взяла свою сумочку и направилась к выходу. – Увидимся в понедельник?

– Конечно.

Когда Афанасьева скрылась за дверью, Рита выдохнула и устало опустилась на стул. Ее взгляд зацепился за что-то темное. Протянув руку, девушка поняла, что это черный галстук Игоря Сергеевича, который был на нем до того, как мужчина появился за кулисами.

Прижав вещь к себе, Рита почувствовала, как черный шелк холодит кожу. Понимая, что поступает, как влюбленная идиотка с криминальными наклонностями, Зуева встала и убрала галстук Игоря Сергеевича в чехол с платьем. На память об этом вечере – наверное, самым счастливом в ее жизни.

* * *

Концерт шел еще полчаса, которые Рита провела, опершись о стену в актовом зале. От понимания, что этот день больше никогда не повторится, да и вообще, учеба скоро закончится, как и детство, в груди у девушки что-то предательски защемило.

– А теперь – дискотека! – прокричал в микрофон Егор, когда стихли аплодисменты после последнего номера. – Танцуют все!

Зазвучала танцевальная музыка, учителя потянулись к выходу из актового зала, а старшеклассники принялись сдвигать кресла, чтобы освободить как можно больше места для танцев.

Рита двинулась к центру всеобщего веселья, зацепив взглядом стоящих слишком близко для простого разговора Игоря Сергеевича и Ольгу Александровну. Женщина что-то говорила учителю, а он улыбался ей в ответ.

– А вот и звезда грядущего Евровидения! – Егор подхватил Риту и быстро закружил, заставив отскочить всех, кто стоял рядом. – Ты – умница, Ритка! Так петь – это просто немыслимо!

Когда он поставил ее обратно на землю, Рита сделала реверанс. Егор схватил ее за руку и, прижав к себе, закружил в танце. Рита искренне засмеялась, стараясь не смотреть в ту сторону, где школьная медсестра разговаривала с Игорем Сергеевичем.

Песни на дискотеку подбирали всем миром, и Зуева то и дело закатывала глаза, когда слышала очередной бредовый хит, звучащий из колонок. Учителя то возвращались в зал, то уходили вновь.

Каждый раз, словно тень, за Игорем Сергеевичем ходила Ольга Александровна. Они станцевали вместе два медленных танца, и Рита начинала ненавидеть этот день все сильнее. Ей хотелось уйти домой, и только собственная ответственность оставляла ее на месте.

– Я попить! – прокричала Рита сквозь громкую музыку Егору, который прыгал рядом. – Скоро вернусь!

Соколов поднял два больших пальца вверх, и Зуева двинулась сквозь толпу. У выхода она заметила удаляющуюся фигуру школьной медсестры, обрадовавшись тому, что Игоря Сергеевича рядом с ней не было.

Вдоволь напившись, Рита поправила волосы и рубашку и направилась к актовому залу. У закрытых дверей стояли двое мужчин, одним из которых точно был Игорь Сергеевич. Надеясь, что она сможет незаметно прошмыгнуть мимо, Рита ускорила шаг.

Все ее надежды рухнули, когда ее окликнул второй мужчина, вблизи оказавшийся директором школы.

– Маргарита! – Алексей Андреевич наградил будущую медалистку теплой улыбкой. – А я как раз хвалил Игоря Сергеевича за ваше выступление! Надо бы отправить вас на какой-нибудь конкурс.

– Спасибо, – смутилась Рита. – Скоро научно-практическая конференция, туда и отправляйте.

– Одна учеба в голове! – воскликнул директор не то хваля, не то возмущаясь. – Вообще, Игорь Сергеевич, после таких песен вы, как честный человек просто обязаны…

Рита вытаращила глаза, ожидая продолжения. Алексей Андреевич взялся за дверную ручку и продолжил:

– … пригласить Маргариту на танец. Идите, там как раз что-то медленное заиграло!

Вздохнув, Игорь Сергеевич протянул Рите руку, и они вместе вошли в актовый зал. Положив одну руку на плечо учителя, а другую вложив в его ладонь, девушка позволила ему вести. Песня была до ужаса приторной, а ситуация, в которую их поставил директор – ужасно неловкой.

– Ты очень напряженная, – шепнул ей Игорь Сергеевич. – Все в порядке?

Закусив губу, Рита отрицательно покачала головой. Она попыталась сосредоточить свое внимание на словах песни, но, начав вникать в текст, девушка поняла, что композиция ей не нравится – слишком о любви, слишком подходила под ситуацию.

– Ты можешь рассказать мне. – Игорь Сергеевич внимательно посмотрел на Риту. – Обо всем.

Она сильнее сжала пальцы на его плече, с трудом контролируя себя.

– Я устала. – Голос Риты прорывался сквозь музыку. – День был очень насыщенный.

– Ты лжешь, – сказал Игорь Сергеевич, на секунду остановившись. – Я же знаю.

– Я просто чувствую себя неловко, – призналась Рита. – Из-за того, что вам пришлось танцевать со мной, потому что так сказал Алексей Андреевич. – Это, хоть и не было первостепенной проблемой, все же ее беспокоило. – Простите, что я появилась так не вовремя.

Рука Игоря Сергеевича, лежащая на пояснице Риты, резко напряглась после ее слов.

– Думаешь, я не хотел танцевать с тобой? – хрипло спросил он.

Рита закрыла глаза, что было весьма опасно, учитывая, что они танцевали.

– Вы отлично проводили время с Ольгой Александровной. – Рита взглянула учителю в глаза. – Она наверняка вернулась и будет очень расстроена, увидев вас со мной.

– Рита, – выдохнул Игорь Сергеевич. Песня вот-вот закончится, а он так и не сказал ей ничего вразумительного. – Я обидел тебя?

Она снова закусила губу, на этот раз, чтобы не расплакаться. С каждой секундой Рита осознавала, что не выдержит до конца.

– Нет, Игорь Сергеевич, – сказала она спустя десять секунд. – Все правильно.

– Тогда что с тобой? – нахмурился учитель.

– Песня грустная. – Слова слетели с губ прежде, чем Рита хотя-бы попыталась придумать что-нибудь поубедительнее.

– Снова лжешь. – Игорь Сергеевич убрал руку с ее поясницы. – Рита, мы справимся с этим, верь мне.

Песня закончилась, тут же сменившись на агрессивную ударную мелодию. Рита посмотрела на учителя еще раз, а потом, развернувшись, побежала к выходу.

Ничего не было в порядке. Они ни с чем не справятся.

Все произошедшее было чудовищной ошибкой, оставившей болезненный рубец на душе.

Глава 17

Окулова

Все произошедшее было чудовищной ошибкой, оставившей болезненный рубец на душе. Это нужно было как-то пережить, забыть об этом, сделать вид, что ничего не произошло. Сказать – проще, чем сделать, и это я понимаю в понедельник утром, столкнувшись с учителем в коридоре третьего этажа.

– Здравствуйте, – здороваюсь я, толком не понимая, чего ожидать.

Максим Михайлович смотрит на меня мимолетно, словно куда-то торопится, но этой секунды мне вполне достаточно для того, чтобы увидеть холод в карих глазах. А под ними – темные круги.

– Доброе утро, Маша, – отвечает учитель и уходит куда-то в сторону лестницы.

Все выходные я убила на то, чтобы обдумать наше дальнейшее сосуществование с Максимом Михайловичем в стенах образовательного учреждения. И пусть тогда в кабинете литературы я сказала ему, что переживать не о чем, и что все будет в порядке… Субботы и воскресенья мне хватило для того, чтобы понять одну-единственную вещь: просто так забыть о поцелуе с Максимом Михайловичем я не смогу.

– Машка, ты жива? – Северцев щелкает пальцами на уровне моих глаз.

– Чего тебе, Северцев? – спрашиваю, сделав вид, что это не я остановилась, как вкопанная, посреди коридора.

Игорь закатывает глаза и поправляет лямку своего темно-синего рюкзака.

– Не сочти за грубость, – говорит Северцев, – но в последнее время ты выглядишь не лучшим образом.

– Да ну? – усмехаюсь я. – Думаешь, это для меня новость?

Кажется, такой реакции он ожидал меньше всего, потому как несколько бесконечно долгих секунд Игорь стоит практически с открытым ртом, таращась на меня во все глаза. Скажи он такой «комплимент» Маленковой, лежал бы уже в травматологии.

– Маш, я не хотел тебя обидеть. – Игорь с хмурым выражением лица смотрит на меня, скрестив руки на груди.

– Я и не обиделась, – честно говорю я. – Я и сама прекрасно знаю, что сдала в последнее время. Ну, знаешь, проблемы на личном фронте, все такое.

Игорь кивает с видом знатока, хотя я вообще сомневаюсь, что он хоть когда-нибудь с кем-то встречался. Кажется, Северцев проводит все время за книгами, выгрызая медаль, которая, как я знаю, нужна его родителям больше, чем ему самому.

– Брось, Мари, ты же не думаешь о том, что я ботан, никогда не державший девчонку за руку? – Игорь кривится, поражая меня своей догадкой. – Какого плохого ты обо мне мнения.

– Почему же, – с улыбкой говорю я, – ты держал за руку меня на выпускном в четвертом классе, помнишь?

Игорь протягивает руку и взъерошивает мои волосы, которые и до этого торчали во все стороны. Подхожу к подоконнику, ставлю на него свой рюкзак, чтобы в его недрах отыскать расческу. Несколько раз провожу по волосам, морщась от легкой боли.

– Другое дело, – словно мой личный стилист говорит Северцев, когда вместо чахлой соломы на спину и плечи спадают ровные каштановые пряди. – Кстати, Маш, тебе не говорили, что вы с Максимом Михайловичем похожи?

Мое хорошее настроение, которое умудрился создать Северцев, сразу превращается в отвратительное после его же вопроса. Поднимаю взгляд, встречаясь с собственным отражением в школьном окне. Игорь стоит позади меня с какой-то грустной улыбкой.

– Нет, правда, – продолжает говорить он. – У вас цвет волос один в один, и глаза такие же.

– У Максима Михайловича более мягкий оттенок карего, – тихо поправляю я. – Пойдем на алгебру?

Я поворачиваюсь к Игорю лицом и вижу, что он о чем-то напряженно думает. В этот раз я щелкаю пальцами перед его лицом, и парень оживает.

– Игорь, ты жив? – с той же интонацией, что и он спрашиваю я и улыбаюсь.

Только вот по глазам Северцева я вижу, что моей фальшивой улыбке он не поверил.

* * *

На урок русского языка я никогда еще не шла так медленно. Сегодня весь день за мной таскается Северцев и, если честно, его компания меня вполне устраивает. Мы болтаем на переменах, помогаем друг другу на уроках и умудряемся получить замечание от Маргариты Юрьевны за разговоры не по теме.

– Сегодня опять будем разбирать задания ЕГЭ? – спрашивает Игорь. – Скоро уже с закрытыми глазами будем его писать.

Я пожимаю плечами, потому что действительно не имею понятия, что на этот раз нам даст Максим Михайлович.

– Я слышал от «М» класса, что он не в духе, – сообщает мне Северцев, когда до кабинета остается всего несколько шагов. – Может, прогуляем?

– Когда ты умудрился-то это услышать? – спрашиваю я, стараясь не думать о причинах плохого настроения учителя. – Мы все время были вместе!

Игорь легонько щелкает меня по носу и говорит:

– Ты не пошла со мной на обед.

– Большое удовольствие травиться, – ворчу я и толкаю дверь в кабинет литературы. – А по поводу прогулять… После этого он нас точно убьет.

Максим Михайлович сидит за столом, уставившись в какую-то тетрадь. Я здороваюсь с ним еще раз, но в ответ не слышу ничего.

Более того, учитель даже головы не поднимает.

– Если я сяду с тобой, ты не будешь против? – интересуется Игорь и бросает рюкзак на мою парту.

– Весь день тебя вытерпела, русский уж точно смогу пережить, – отвечаю я и отодвигаю стул.

Когда я поднимаю глаза, то вижу, что Максим Михайлович перестал разглядывать тетрадь. Сейчас он, не отрываясь, смотрит на меня, и я осознаю, что выглядит он не лучшим образом.

Волосы учителя находятся в совсем не творческом хаосе, синяки под глазами придают красивому лицу какой-то злобный вид, губы потрескались. А еще – впервые за то время, что Максим Михайлович учит нас, на нем не идеально выглаженная рубашка, а обыкновенная темно-синяя футболка.

Как я могла не заметить ее утром?

– Северцев, душа моя, – тихо произносит учитель, переводя взгляд на Игоря, – я безмерно счастлив, что вы нашли с Окуловой общий язык к концу одиннадцатого класса, но напоминаю тебе, что только я могу в этом кабинете разрешить тебе пересесть на другое место.

Игорь смотрит сначала на меня, потом на Максима Михайловича, и я вижу в глазах одноклассника застывший вопрос. Что происходит?

– Маргарита Юрьевна что, уже сказала вам, что мы болтали на физике? – задает, казалось бы, невинный вопрос Северцев.

А глаза Максима Михайловича тут же темнеют.

– Ах, – притворно вздыхает он, – вы еще и умудрились нарушить дисциплину на других уроках?

– Максим Михайлович, это вышло случайно, – оправдываюсь я, но он снова смотрит на Игоря, не обращая на меня никакого внимания.

– Я не разрешаю тебе пересаживаться, Игорь, – заявляет учитель. – Садись на свое место.

Игорь берет свои вещи и уходит в конец класса, туда, где сидел все время. Я бросаю на Максима Михайловича вопросительный взгляд, которого он ловко избегает, сделав вид, что слушает трель звонка.

– Добрый день, одиннадцатый «Г», – мрачно приветствует нас Максим Михайлович. – Сегодня вы будете разбирать предыдущую домашнюю работу у доски, потому что мне совсем не понятно, как такая элементарная тема совсем не отложилась в ваших головах. – Он открывает классный журнал, выискивая первую «жертву» – с его настроением это и назвать по-другому язык не поворачивается. – К доске пойдет Маленкова.

Юля медленно встает из-за парты и одергивает короткое черное платье, прекрасно понимая, что помимо «двойки» по русскому может заработать целый шквал замечаний по поводу своего внешнего вида.

– Открывай упражнение, которое я задавал на дом, и выписывай первое предложение, – командует Максим Михайлович и протягивает Маленковой учебник.

Со своего места я вижу, что у нее трясутся руки, поэтому ее буквы «пляшут» на доске. Выписав предложение, и, выделив и подчеркнув то, что требовалось авторами учебника, Юля поворачивается к Максиму Михайловичу, который в этот момент проводит правой рукой по своим волосам.

Мел с глухим стуком падает на пол, за ним летит учебник. Учитель со свистом вдыхает воздух в легкие, а Юля, наклонившись, подбирает то, что выронила.

– Максим Михайлович, – говорит она, смотря на его руки, – вы женились?

Класс замирает. Ну, конечно, такая новость! Все теперь смотрят на учителя, точнее, на его правую руку, где теперь на безымянном пальце красуется обручальное кольцо.

– Да, – спокойно отвечает учитель.

– Когда? – Маленкова, судя по всему, не понимает, что Максим Михайлович сейчас же отыграется на ней за вопросы, которые ученица не должна задавать учителю.

Он усмехается, смотря прямо в глаза Маленковой и все тем же спокойным тоном произносит:

– Одиннадцать лет назад.

Юля, явно не ожидавшая такого поворота, крепко прижимает учебник русского к груди, словно боится, что снова выронит его. Максим Михайлович смотрит на выполненное ею задание с каменным выражением лица.

– Доживу ли я до того светлого дня, Маленкова, – тянет он через минуту, – когда ты сможешь переписать предложение с учебника без орфографических ошибок?

Юля бледнеет, открывает учебник, потом смотрит на доску и, увидев, что действительно написала одно слово с ошибкой, рукой стирает букву «а», меняя ее на «о».

Максим Михайлович усмехается:

– Я все равно видел это, Маленкова. Печально, что в твоей голове пустота. Как ты умудрилась-то пробный ЕГЭ написать на положительную оценку? – Он закрывает журнал. – Садись на место.

Маленкова понуро бредет к своей парте под едва слышное хихиканье одноклассников.

– Между прочим, – говорит учитель, – Юля такая не одна. В среду все остаетесь после уроков и еще раз пишите пробник.

– Все? – переспрашивает Назарова таким тоном, словно медаль должна получить она, а не Северцев.

– Все, кроме Бойковой, Северцева и Окуловой, – отвечает Максим Михайлович.

– Вы предлагаете нам сидеть в школе еще четыре часа после седьмого урока? – спрашивает Олег Гаценко. – Вы издеваетесь?

Максим Михайлович скрещивает руки на груди, смерив моего одноклассника мрачным взглядом. Если урок продолжится в этом же духе, «двойки» начнут сыпаться, словно из рога изобилия.

– Дабы восстановить справедливость в этом мире, Олег, все эти четыре часа я проведу вместе с вами, а потом еще несколько часов буду проверять вашу писанину. А теперь, если вы не против, мы вернемся к уроку.

* * *

Спасительный для многих звонок почему-то задерживают на целых четыре минуты, и этого времени Максиму Михайловичу хватает для того, чтобы поставить Гаценко «двойку», дать нам задание на дом и объявить об очередном родительском собрании.

Когда я складываю свои вещи в рюкзак и встаю, чтобы уйти, учитель просит меня задержаться. Маленкова убегает из кабинета первой, и я успеваю увидеть слезы, застывшие в ее глазах; Игорь машет мне рукой в дверном проеме с довольной улыбкой на лице – мало кому хочется провести в школе лишних четыре часа.

Когда мы остаемся вдвоем, Максим Михайлович запирает дверь на ключ, но вместо того, чтобы сесть, как всегда рядом, он возвращается на свое место.

– Вы довели Маленкову до слез, – сообщаю я, не понимая, зачем. – И этот пробник по ЕГЭ, вы серьезно полагаете, что в классе столько тупиц?

– Грозная Окулова, – почему-то вдруг улыбается учитель. – Я, смотрю, ты начала оживать.

– Это плохо?

– Наоборот, – говорит он. – Просто я несколько дней убил на это, а Северцеву хватило несколько перемен.

Я хмурюсь, не совсем понимая, к чему он клонит.

– Максим Михайлович, Игорь действительно помог мне сегодняшним утром, – говорю я. – Но ожила я благодаря вам.

Карие глаза учителя вспыхивают.

– Чем же? Дал списать физику? – неожиданно громко спрашивает он, словно пропустив последние мои слова мимо ушей.

Видимо, «я буду в порядке», обещанное мне Максимом Михайловичем в прошлую пятницу подразумевало именно это: неряшливый вид и придирки к ни в чем неповинным людям.

– Хотите правды? – спрашиваю я, и, не дожидаясь ответа, выпаливаю, как на духу: – Я все выходные думала о вас! А потом умудрилась столкнуться с вами в коридоре, где вы посмотрели на меня, как на пустое место! Я пришла на ваш урок, и что я увидела? Придирки к моим одноклассникам! Это же не вы, Максим Михайлович! Вы не можете быть таким!

Я и не замечаю, что давным-давно стою перед учительским столом, прожигая мужчину взглядом. Он также сверлит меня глазами, ничего не говоря в ответ.

– Мне нужно домой. – Я протягиваю ему руку. – Дайте, пожалуйста, ключ от кабинета.

Максим Михайлович кивает, встает из-за стола и подходит ко мне. Он кладет ключ мне на ладонь, коснувшись меня всего лишь кончиками пальцев.

И этого хватает нам обоим для того, чтобы сойти с ума.

Застонав, кажется, от собственного бессилия, Максим Михайлович берет меня за талию и усаживает на стол. Я закрываю глаза на одну только секунду, а потом провожу рукой по лицу учителя. Он впивается в мои губы поцелуем прежде, чем мы оба успеваем вспомнить о том, чем это закончилось в прошлый раз.

Я обхватываю его руками за шею, отвечая на поцелуй с такой же страстью. Наши языки сплетаются друг с другом, словно сражаясь за что-то, пока нам обоим неведомое. Вспоминаю прошлый наш поцелуй и оттягиваю нижнюю губу Максима Михайловича, совсем легонько прикусывая ее. Он отзывается протяжным, гортанным стоном, а потом его горячие губы прижимаются к моей шее.

Поцелуй-укус обжигает мою кожу, и я царапаю спину учителя сквозь тонкую ткань футболки.

Мне никогда еще не было так хорошо, как сейчас. Меня еще никогда так не целовали. Форменное безумие, но какое же сладкое!

– Нам нужно… – Очередной глубокий поцелуй. – Остановиться.

Я лихорадочно киваю в ответ и сама же тянусь за необходимой мне лаской. Максим Михайлович целует меня еще раз – медленно и тягуче, а потом отстраняется. Он проводит кончиками пальцев по тому месту на моей шее, куда укусил меня несколько минут назад.

– У тебя есть шарфик? – хрипло спрашивает учитель, смотря мне прямо в глаза.

– Нет.

– Ну, – улыбается он, снова склоняясь надо мной, – тогда у нас проблемы.

А потом он кусает меня еще раз.

Совсем скоро мы оба пожалеем об этом. Я снова буду плакать, а Максим Михайлович, скорее всего, заявится в школу в какой-нибудь другой футболке и наставит моим одноклассникам целый ворох двоек. Но все это будет позже. А сейчас, когда он снова целует меня, кажется, сжигая, я понимаю, что счастлива.

Иногда безумие имеет отчетливо-сладкий вкус.

Глава 18

Рита

Иногда безумие имеет отчетливо-сладкий вкус.

Теперь Рита знала это наверняка. А еще она была уверена – после приятной сладости рано или поздно все внутри заполнится вязкой горечью, и именно поэтому ни сама девушка, ни Игорь Сергеевич не должны были поддаваться наваждению.

Рита убежала из актового зала всего лишь пару минут назад, надеясь на то, что в темноте ее не заметили танцующие старшеклассники и учителя. Дубликат ключа от кабинета физики, так предусмотрительно врученного Игорем Сергеевичем после урока, лежал в заднем кармане джинсов.

Замок, как назло, поддался далеко не с первого раза, словно издеваясь над спешащей Ритой. Все-таки пробравшись в кабинет, она вызвала такси и, вытащив из шкафа в лаборантской все свои вещи, уже собиралась уйти, как дверь в кабинет распахнулась, пригвоздив девушку к одному месту.

– Невежливо вот так убегать, не попрощавшись. – Игорь Сергеевич, скрестив руки на груди, посмотрел Рите прямо в глаза. – Разве нет?

– Со стороны это выглядело ужасно, я понимаю, – пристыженно произнесла она, сжав ручку сумки так, что побелели костяшки. – Но мне пора.

Учитель прислонился спиной к деревянной двери; в его глазах читались усталость и что-то еще, совсем не знакомое Рите.

– Я обидел тебя? – задал неожиданный вопрос Игорь Сергеевич.

– Нет, – честно ответила девушка. – Просто этот день… Он был сложным, понимаете?

– Да, – согласился с ней Игорь Сергеевич. – Мне тоже было непросто.

Рита вспомнила их совместные репетиции и то, как учитель старался сделать все, чтобы она не нервничала в его обществе. У Игоря Сергеевича получилось, но, перестав чувствовать себя неловко, девушка рассказала ему о самом сокровенном.

И теперь Рите казалось, что своим признанием в любви она связала его по рукам и ногам.

– Игорь Сергеевич, – сказала она, заглянув в его глаза, – я уже говорила вам об этом, но повторю еще раз. Не думайте о том, что я сказала вам в лаборантской. Не считайте себя виноватым или чем-то обязанным мне.

Учитель понимал, что все, что он должен был сейчас сделать – это отойти от двери и позволить Рите уйти из его кабинета. Но вместо этого он спросил:

– Почему ты любишь меня?

Щеки Риты вспыхнули алым румянцем, и Игорь Сергеевич хотел уже было сдать назад, но, на удивление, девушка ровным голосом ответила:

– Мы не выбираем, кого любить, разве нет?

Он пожал плечами.

– Игорь Сергеевич, раз вы знали о моих чувствах, знаете и о том, что таких, как я – добрая половина старшеклассниц, – продолжила Рита. – Не понимаю, что вас так удивляет.

– Меня удивляешь ты.

Рита не знала, плохо это или хорошо, поэтому ничего не сказала в ответ. Игорь Сергеевич, выдержав достаточно долгую паузу, все же продолжил:

– Я понимаю, когда в тетради для контрольных работ мне пишет любовное письмо Фадеева, или когда Афанасьева пытается подтасовать результаты жеребьевки. – Он поймал вопросительный взгляд Риты и, кивнув головой, сказал: – Да, я знаю и об этом. Но, Рита, ты ведь не такая, как Фадеева.

– Оксана – очень хорошая девушка! – заступилась за одноклассницу Зуева.

– Я не сказал, что с ней что-то не так, – ответил Игорь Сергеевич. – Я имел в виду что ты более рассудительная, и тебя вряд ли привлекает лишь красивый фасад.

Телефон Риты издал сигнал, сообщающий о прибытии такси.

– Мне нужно идти, – сообщила девушка и двинулась к двери.

Но Игорь Сергеевич даже не шелохнулся.

– Дело не в том, как вы выглядите. – Рита сделала два шага вперед, сократив расстояние между ними до полуметра. – Вы сами знаете, что красивы, иначе бы не сказали про… фасад. – Она неожиданно улыбнулась, вспомнив довольно странную, по ее мнению, формулировку. – Но, Игорь Сергеевич, все дело в том, какой вы человек внутри.

Он хотел поспорить с ней; сказать Рите, что она глубоко заблуждается насчет его внутреннего мира. Что Игорь Сергеевич – ее учитель физики и просто Игорь Одинцов – совершенно разные люди.

– Игорь Сергеевич, – позвала его девушка, – отойдите, пожалуйста. Мне уже пора.

Отступив от двери, учитель тихо спросил, коря себя за произнесенные слова:

– Почему мне кажется, что если ты сейчас уйдешь, то все, что будет дальше, окажется неправильным?

– Но если я останусь, – так же тихо ответила Рита, – все станет еще хуже.

Она взялась за дверную ручку, но потом, кажется, передумала.

– Впереди нас ждут выходные, – не оборачиваясь, сказала Рита. – Я хочу, чтобы в понедельник, когда мы встретимся, все было, как раньше. – Она сделала паузу. – Нет, даже не так. Игорь Сергеевич, пожалуйста, сделайте вид, что меня вообще нет в классе.

– Что?

Ему показалось, что он ослышался. Но Рита повторила свою просьбу еще раз; голос ее дрожал, словно она была не уверена в собственных словах.

– Ты предлагаешь мне игнорировать тебя? – Игорь Сергеевич разозлился. – Мы в школе! Я – твой учитель! Это не игра!

Рита, резко развернувшись на каблуках, бросила вещи на пол и, переступив через них, подошла к мужчине, как им обоим показалось, слишком близко.

– В том-то все и дело, Игорь Сергеевич, – прошипела девушка. – Вы – мой учитель, и я не должна чувствовать к вам того, что чувствую. Черт! Я даже не могу понять, как вообще сейчас разговариваю с вами на эту тему!

– Рита, послушай. – Он взял ее за руку, но Рита тут же вырвалась, будто бы его прикосновения причиняли ей физическую боль. – У нас впереди конференция, потом олимпиада, как ты предлагаешь мне готовить тебя?

– Все это будет после каникул, Игорь Сергеевич. Осталось три недели до конца первой четверти, сделайте, как я прошу. – Она посмотрела ему в глаза и грустно улыбнулась. – Пожалуйста.

– Что изменится после каникул?

Игорь Сергеевич действительно не мог понять, зачем ему игнорировать его лучшую ученицу. Он знал, что это не поможет, а Рита, по своей неопытности, явно верила в обратное.

– Я попытаюсь… – Девушка замялась всего на одну секунду. – Попытаюсь разлюбить вас.

Он был чертовски плохим педагогом – теперь Игорь Сергеевич был уверен в этом на все сто процентов. Учитель не имел права прикасаться к своей ученице, выслушивать ее признание в любви и, тем более, помогать ей в том, чтобы она смогла разлюбить его.

Он ничего не знал о любви, но что-то подсказывало мужчине, что от затеи Риты все станет только хуже. Но, посмотрев в ее голубые глаза, Игорь Сергеевич сдался.

– Хорошо, Рита.

Она улыбнулась, а учитель добавил:

– Я сделаю так, как ты хочешь.

Глава 19

Окулова

– Я сделаю так, как ты хочешь.

Медленный, практически целомудренный поцелуй согревает губы, а тихие слова – мое сердце. В зеленых глазах Виктора танцуют смешинки, и я тоже начинаю улыбаться. Он крепко обнимает меня теплыми руками, и я, расслабившись, опускаю голову на его грудь. Сердце стучит едва слышно. Виктор перебирает мои волосы.

– Я люблю тебя, – тихо шепчу я.

А в ответ – тишина.

Я вздрагиваю, выпутываясь из кокона воспоминаний, в котором оказалась неожиданно для самой себя. Я все еще сижу на учительском столе, а Максим Михайлович больше не целует меня; но его руки крепко держат меня за талию.

– Максим Михайлович, – тихо произношу я, обвивая его шею руками, – что теперь будет?

Я понимаю, почему целуясь с учителем, вспомнила о Викторе. Наши с ним отношения тоже выходили за рамки приличий – мой возраст, не достигший отметки в восемнадцать лет, был серьезным препятствием. Но разве мы прислушиваемся к голосу разума, когда сердце требует совсем другого?

Я буквально уговорила Виктора перевести наши отношения из ранга дружеских, но, если честно, я до сих пор не понимаю, почему он сдался и произнес свое «Я сделаю так, как ты хочешь».

– А чего ты хочешь, Окулова?

Голос учителя звучит, как мне кажется, немного насмешливо, словно он хочет проверить, как я отреагирую на это. Смотрю в карие глаза, черпая из них силу, и признаюсь:

– Я не знаю.

Максим Михайлович хмыкает в ответ, и я почему-то уверена, что именно такого ответа он и ждал. Я убираю руки с его шеи и упираюсь ими в столешницу, а учитель продолжает держать меня за талию.

– Помнишь, мы разговаривали в прошлую пятницу? – спрашивает он, и я киваю.

Я никогда не забуду ни единого слова из того разговора.

– Ты сказала, что влюблена. – Максим Михайлович гладит меня по лицу кончиками пальцев, и что-то внутри сладко сжимается от его прикосновений. – А я сказал, – продолжает учитель, – что буду в порядке.

– Вы солгали? – спрашиваю я, прикасаясь к его лицу. Под пальцами я чувствую, как колется совсем еще не различимая на коже щетина.

Максим Михайлович медленно кивает и, обняв мое лицо руками, шепчет:

– А ты?

Я тянусь к нему, чтобы поцеловать. Теперь я знаю – мне нужно это сильнее, чем дышать. Максим Михайлович, явно пытаясь сдерживать себя, не сразу отвечает на поцелуй. Я начинаю чувствовать себя идиоткой и уже собираюсь отстраниться, но учитель проводит своим языком по моим губам, сдаваясь.

Вся моя шея – в багровых пятнах, губы – распухли от яростных поцелуев, а в голове, кроме сладкого тумана, ничего не осталось. Я тону в этом безумии, увлекая следом за собой Максима Михайловича, вместо того, чтобы попытаться хоть как-то исправить ситуацию.

– Нужно… – шепчет он прямо в мои губы, – прекратить это.

– А если не хочется? – таким же проникновенным шепотом спрашиваю я но, все же отстранившись от учителя, спрыгиваю со стола.

– Это кончится плохо, – пытается образумить, кажется, нас обоих Максим Михайлович. – Маша, я не стану больше лгать тебе и говорить о том, что это вышло случайно. – Он проводит рукой по своим волосам, пытаясь привести их в порядок. – Я хотел тебя поцеловать и, боюсь, что захочу сделать это еще. – Он делает паузу. – И не раз.

Я киваю, не найдя для него ответных слов. Хотела ли я этих поцелуев? Да? Захочу ли еще?

Несомненно.

– Что нам делать? – Мне впервые за долгое время по-настоящему страшно, потому что во мне отчаянно сражаются два чувства: любовь к Виктору и страсть к собственному учителю.

Оба мне не подходят, точнее, это я совсем не гожусь для них.

Виктору всего лишь двадцать лет, и он, хоть и встречался со мной, никогда не воспринимал меня, как равную себе. Его «малышка» не было милым прозвищем, а являлось сухой констатацией факта.

С Максимом Михайловичем все в разы хуже. Ему – двадцать девять лет, он мой учитель русского языка и литературы, к тому же классный руководитель.

А еще он женат.

– Максим Михайлович, – так и не дождавшись от него ответа, начинаю я. – Вы целовали меня… – Я опускаю взгляд. – А как же ваша жена?

Он щурится и, усмехнувшись, едко спрашивает:

– В тебе никак проснулась женская солидарность?

Я тут же вспыхиваю. Пора бы привыкнуть к быстрой смене настроения Максима Михайловича, чтобы не стоять перед ним с открытым ртом.

– Даже если и так, – твердо произношу я, – это ничего не меняет. Я не хотела бы оказаться замужем за человеком, который смог бы поцеловать другую. Ведь это…

– Предательство, – заканчивает Максим Михайлович вместо меня. – Все, что касается меня и моей жены – очень непросто, Маша, и я, если честно, не готов, да и не хочу, об этом говорить.

– В тот день, когда вы нашли меня в супермаркете недалеко от вашего дома, я встретила там своего любимого человека, – говорю я. – Он бросил меня, потому что я была для него слишком маленькой. В том магазине он выбирал пирожные для своей новой девушки, с которой начал встречаться еще до расставания со мной. Сначала это задело меня за живое, впрочем, вы и сами все видели. – Он кивает, не перебивая. – Потом я много думала об этом и в какой-то момент поняла, что рада, что мы расстались. Ведь Виктор лгал и своей новой девушке тоже, не мог же он рассказать ей обо мне! Их отношения начались со лжи, ею они и закончатся.

– Зачем ты говоришь это мне? – не понимает учитель.

– Лучше быть одинокой, чем обманутой. Это ужасно – быть с человеком, который не заслуживает твоей любви.

Максим Михайлович скрещивает руки на груди, и я вижу четко выделяющиеся вены на бледной коже.

– Я понял, куда ты клонишь, – спустя минуту говорит учитель. – Ты считаешь, что я обманываю свою жену. Ведь так?

Киваю в ответ. Зачем я буду отрицать очевидное?

– Я бы не посмел поступить так с любимым человеком, – говорит Максим Михайлович.

Это значило лишь то, что он не любит свою жену, но совсем не оправдывало его. Штамп на четырнадцатой странице российского паспорта накладывал на людей определенные обязательства, которые учитель не выполнил.

Впервые ли?

– Чувства здесь совсем не причем, – шепчу я.

– Ты права, – неожиданно соглашается Максим Михайлович. – К тому же, я в этом совсем не разбираюсь.

Наш разговор снова заходит в тупик. Как так получается, что начиная говорить об одном, мы непременно переходим в другое русло, все сильнее запутываясь в безумии? Что сделать мне – нам, чтобы вернуться в начало нашего пути и не свернуть в ту сторону, где все грани между мною и Максимом Михайловичем стираются, превращаясь в багровые пятна на моей шее?

– Я не знаю, что нам делать, Маша, – признается он и, судя по взгляду, отчаянно пытается найти в моих глазах не то ответ, не то элементарную человеческую поддержку.

– Может тогда отпустим это?

– Предлагаешь оставить все, как есть? – Максим Михайлович берет меня за руку. – Ты понимаешь, что тогда я не перестану целовать тебя?

– И пусть, – шепчу я, забывая даже о том, что учитель женат. – Это лучше, чем пытаться бороться с собой, разве нет?

Он прижимает меня к себе и, коснувшись губами моих волос, шепчет:

– Я чуть не свихнулся за эти выходные.

Я поднимаю глаза и киваю. Ведь и у меня все так же.

Суббота и воскресенье были серьезным испытанием, но то, что будет дальше, могло оказаться еще страшнее.

Глава 20

Рита

Суббота и воскресенье были серьезным испытанием, но то, что будет дальше, могло оказаться еще страшнее.

Все валилось из рук Риты, и все шло не так. Она прожгла дыру в любимой блузке, вылила на спешащего отца чай и положила в сумку не те учебники, что требовало сегодняшнее расписание.

– Агнесса Илларионовна заболела ведь, – напомнил ей Егор, когда увидел ярко-красную обложку. – И не она одна.

Действительно, после Дня Учителя некоторые педагоги свалились с простудой, и школьному диспетчеру пришлось полностью перекраивать расписание, новый вариант которого абсолютно не учитывал физические и интеллектуальные способности учащихся.

Две алгебры, две геометрии, биология и физика – худший понедельник в жизни 11В.

– Зуева! – рявкнул математик, когда девушка вывела знак «равно». – У тебя миллион ошибок!

Рита внимательно вгляделась в стройный ансамбль чисел и букв, но ничего не увидела. Матвей Николаевич, бросив на нее возмущенно-вопросительный взгляд, велел Рите сесть на место.

– Два, – отчеканил он, выводя оценку в журнале. – И это – претендентка на медаль!

Егор ободряюще похлопал одноклассницу по плечу, но та даже не шелохнулась. Посмотрев в ее тетрадь, Соколов с удивлением обнаружил, что Рита не смогла решить правильно ни одного уравнения.

– Рит, – шепнул Егор, – у тебя тут ошибки.

– Где? – безразличным тоном спросила девушка.

– Знаешь, – протянул Егор, – вообще-то, везде.

К его удивлению, Рита просто кивнула в ответ, даже не взглянув в свою тетрадь. Она безучастно смотрела на доску, где ее ошибки исправляла Оксана Фадеева. Матвей Николаевич все также ворчал, но уже более миролюбиво.

– Соколов, – позвал он Егора, когда Оксана вернулась за парту, получив заслуженную четверку. – К доске.

С уравнением он справился быстро – занятия с репетитором не проходили даром, но Егора не радовала его оценка. Стоя у доски, он то и дело бросал вороватые взгляды в сторону Риты, которая на протяжении уже второго урока выглядела так, словно страдала за весь мир.

Когда прозвенел звонок на перемену, Егор переставил стул так, чтобы сесть к девушке лицом, и спросил:

– Что произошло?

– Где? – безжизненным голосом ответила Рита.

– У тебя.

– Все в порядке, – неожиданно уверенно произнесла Зуева. – Егор, прошу тебя, не спрашивай меня ни о чем.

Соколов, дернувшись, словно по нему пустили разряд тока, накрыл руку Риты своей ладонью.

– Я же вижу, что-то не так, – не сдавался парень. – Ты можешь рассказать мне, и я придумаю, как помочь тебе.

Рита, горько усмехнувшись, покачала головой. Егор, такой добрый и такой хороший; ей следовало бы влюбиться в него. Тогда бы не пришлось со страхом отсчитывать время до начала урока физики; тогда бы что-то внутри не жгло каленым железом.

Тогда бы не пришлось просить Игоря Сергеевича о том, о чем Рита попросила его.

– Все пройдет, – шепнула девушка. – И это – тоже.

Она даже смогла улыбнуться, чем окончательно сбила Егора с толка. Он видел, что Рита находится на грани, но не мог понять, что стало причиной, и не знал, как помочь однокласснице.

– Сейчас будет звонок, – сказала Рита. – Так что садись обратно.

* * *

Две геометрии и биология тянулись, кажется, целую вечность. Вымотанные и даже немного злые, одиннадцатиклассники почти синхронно опустились на стулья в кабинете физики, который сегодня явно не проветривали.

Игорь Сергеевич, судя по всему, тоже чертовски устал. Бросив ученикам едва слышное «здравствуйте», он уткнулся взглядом в тетради параллельного класса, не удостоив 11В своим вниманием.

– Открывайте задачник на девятнадцатой странице, – не отрываясь от тетрадей, сказал физик. – Делаете все задания по порядку до звонка. Тетради на проверку не сдаете, будет домашнее задание.

Тяжело вздохнув, одиннадцатиклассники раскрыли задачники. Рита, не удержавшись, бросила взгляд на учителя, который, не посмотрел на нее ни разу.

Как и обещал.

Выписав в тетрадь первую задачу, Рита вдруг осознала, в каких именно местах она сделала ошибки на сегодняшних уроках алгебры и геометрии. Словно проснувшись, девушка с каким-то остервенением принялась за выполнение заданий.

Егор, изредка поглядывая в сторону одноклассницы, видел, что в этот раз Рита не делает ошибок, но это и смутило его. Какая-то совсем очевидная мысль начала прятаться в его собственных мыслях, но Соколов, как бы не старался, так и не смог поймать ее за хвост.

Упражнение за упражнением, задача за задачей… Рита выводила условия, решения и ответы в своей тетради на автомате, даже не задумываясь. Она знала, что делает все без ошибок – обычная, стандартная ситуация. Проверяя тетради, взгляд Игоря Сергеевича ни за что не зацепится, а именно это было нужно им обоим.

Рита старалась не думать о том, что у нее в запасе было всего лишь три недели, а потом, после каникул, нельзя будет прятаться от Игоря Сергеевича, олимпиад и конференций. Они вдвоем будут выбирать тему, готовить ее, репетировать выступление. Бесконечное множество минут, часов, дней, подаренных им школьными обязательствами. В каждом из этих временных отрезков Риту, кроме всего прочего, ждала ужасающая боль.

– Рита. – Егор похлопал ее по плечу. – Что с тобой?

Вырвавшись из плена собственных мыслей, Зуева посмотрела на свою правую руку, с силой вдавливающую ручку в тетрадь.

– Задумалась, – солгала Рита. – Какая-то странная задача на движение.

Егор кивнул, а девушка вдруг подумала о том, что кроме русского, английского и французского языков она в скором времени овладеет еще одним.

Ложь отныне станет ее вечной спутницей.

* * *

А время бежало вперед. День становился все короче, а погода – все хуже. Любимое пальто пришлось сменить на утепленную куртку, а вместе с сумкой теперь приходилось носить пакет со сменной обувью. Егор, постоянно забывающий об этом, часто нарывался на скандал с завучем по воспитательной работе, которая славилась своим строгим характером.

До каникул оставалось полторы недели. Многие контрольные работы были написаны, оставалось сделать только работу над ошибками. Рита, написавшая контрольную по алгебре на твердую пятерку и тем самым исправившая свою оценку, была великодушно отпущена с урока Матвеем Николаевичем.

Учеников во время уроков не пускали в столовую, библиотека была закрыта из-за того, что работающей в ней Ирине Павловне приходилось заменять уроки в младших классах, поэтому Рита села в коридоре на подоконник, надеясь, что не наткнется на завуча.

Достав первый том «Тихого Дона», девушка принялась за чтение, периодически поглядывая в окно. На улице шел мелкий, противный дождик, и Рита поежилась, а затем снова уткнулась в книгу.

– Я свободен! – заявил Егор, появившись в коридоре через несколько минут. – Четверка в четверти мне обеспечена!

Рита, бегло улыбнувшись однокласснику, вернулась к судьбе Григория Мелехова. Ей нравилась литература, и до появления в их школе Игоря Сергеевича Рита думала о том, чтобы связать свою жизнь именно с книгами, но глупое сердце, покоренное взглядом сапфировых глаз, велело поступить по-другому.

– О! Это же Игорь Сергеевич! – воскликнул Егор, всматриваясь в окно.

Это действительно был он. Рита, не отрываясь, теперь смотрела не в книгу, а за тем, как физик обошел свою машину и открыл дверь с пассажирской стороны.

– Охмурила все-таки! – восторженно объявил Егор, увидев, кому Игорь Сергеевич подал руку.

Ольга Александровна улыбалась, физик – тоже. Они стояли у машины, не обращая внимания на моросящий дождь. Рита, молясь, чтобы не расплакаться при Егоре, титаническими усилиями заставила себя вернуться к чтению.

Ей было страшно думать о том, что могло последовать за их улыбками. Она бы умерла, если бы увидела, как Игорь Сергеевич целует Ольгу Александровну.

Он сдерживал свое обещание. За полторы недели Рита ни разу не поймала на себе взгляд учителя, не услышала от него ни единого слова в свой адрес. За самостоятельную работу она получила ожидаемую пятерку, которая согрела ей сердце. Но больше ничего не было.

Рита старалась изо всех сил. Потеряв внимание Игоря Сергеевича, она попыталась притвориться, что его вообще нет, и никогда не было в ее жизни. Она улыбалась, встречалась с одноклассниками и вела себя так, как раньше.

А по ночам Рита рыдала в подушку, комкая одеяло. Каждое утро, замазывая толстым слоем тонального крема синяки под глазами, она думала о том, как одного-единственного безумного поступка хватило для того, чтобы сломить ее.

* * *

Контрольная работа по физике была назначена на понедельник.

С тех пор, как Рита увидела Игоря Сергеевича и Ольгу Александровну в прошлую среду, она не подходила к окнам и не слушала разговоры одноклассников, переходя из кабинета в кабинет в компании наушников и смартфона. В пятницу, в лучших традициях глупых комедий, она поскользнулась на банановой кожуре, кем-то брошенной в столовой. Сдерживая слезы, Рита категорически отказалась идти в медкабинет, сославшись на то, что ей не больно, хотя колено горело огнем. Словно Русалочка из детской сказки, она весь оставшийся день передвигалась по школе с улыбкой на лице, несмотря на то, что чувствовала, будто бы идет по разбитому стеклу.

– Рит, слушай, – окликнула ее после алгебры Олеся. – Передашь в приемную директора эту бумажку? Я уже убегаю, меня мама ждет, а с утра занести забыла.

Рита кивнула, поспешив в сторону приемной. Перемена, хоть и была большой, все же длилась не вечно. Постучавшись, девушка открыла дверь, но никого не увидела. Положив бумажку Олеси на стол секретарю, Рита уже собиралась уйти, как из-за едва приоткрытой двери в кабинет директора услышала голос Игоря Сергеевича.

– Еще раз спасибо за новое оборудование.

Директор, хмыкнув в ответ, сказал:

– Ты все со своими лампочками, да схемами, Игорь. Личной жизнью когда займешься? Женишься, глядишь, и девчонки слезы по тебе лить перестанут!

Рита, понимая, что не имеет никакого права подслушивать чужой разговор, почему-то не могла сдвинуться с места.

– Алексей Андреевич, – начал физик, но директор его перебил.

– Я уже знаешь, сколько лет Алексей Андреевич? – мужчина хохотнул. – Ты мне скажи, Игорь, влюбишься-то когда?

Рита ожидала что угодно, кроме того, что услышала:

– Да я, вообще-то, уже влюбился.

* * *

Что-то внутри Риты умерло. По пути к кабинету физики она смотрела в каждое из окон, потому что бояться больше было нечего.

Все самое страшное уже случилось. Игорь Сергеевич кого-то любит. Точнее, Игорь Сергеевич любит Ольгу Александровну – навязчивую, но невероятно красивую женщину.

Дышать было трудно. Воздух застревал где-то внутри, скапливаясь там давящим грузом. Рита шла, обнимая себя руками, ежась, словно от холода и ненавидя себя за то, что посмела влюбиться в человека, в которого влюбляться было категорически нельзя.

На что она надеялась, когда затеяла эту игру в «сделайте вид, что меня нет»? Рита теперь не могла дать точного ответа на этот вопрос. Она просто брела к кабинету, в котором, как ей казалось, прошли лучшие моменты ее жизни, каждый из которых больше никогда не повторится.

Боль в груди расцветала все сильнее, и Рита надеялась только на то, что однажды все-таки наступит день, в который она перестанет страдать от неразделенной любви.

«Все пройдет, и это – тоже».

Глава 21

Окулова

– Все пройдет, и это – тоже.

Игорь садится рядом со мной, вытянув ноги вперед.

– Тебе не кажется, что это противоречит технике безопасности? – интересуюсь я, бросив взгляд на играющих в баскетбол одноклассников. – И да, причем тут кольцо царя Соломона?

Северцев пожимает плечами.

– Просто у тебя такой страдальческий вид, – отвечает он. – Хотелось тебя как-то поддержать.

– Я бы посмотрела на тебя, если бы ты упал, перепрыгивая через гимнастического козла!

Игорь запрокидывает голову и разражается громким хохотом, чем тут же обращает на нас внимание всего класса.

– Северцев! – свистнув, кричит физрук. – Вернись в игру! Не то заразишься от Окуловой ее особыми отношениями с моим уроком!

Теперь смеется весь класс. Маленкова хохочет так, словно ничего смешнее она в своей жизни не слышала. Я раздраженно закатываю глаза.

– Честное слово, Окулова, – подходит ко мне Сергей Григорьевич, – я могу и не аттестовать тебя. Ни одного норматива ты не сдала!

Не знаю, что сказать в ответ. Несчастья, преследующие меня на уроках физической культуры, никак не желали заканчиваться, а вот терпение физрука, наоборот, вот-вот обещало иссякнуть.

– Рефераты? – тихо спрашиваю я.

– Ты так всю бумагу в городе переведешь, – уже более миролюбиво отвечает Сергей Григорьевич.

– Новосибирск – большой город, думаю, с запасами бумаги тут все в порядке. – Баскетбольный мяч пролетает в опасной близости от меня, и я тут же вскакиваю со скамейки. – Маленкова! Даже я знаю, что так в баскетбол не играют!

Юля показывает мне язык и, состроив совершенно невинное выражение лица специально для Сергея Григорьевича, возвращается в игру.

– Со связями твоего отца, Окулова, давно бы раздобыла освобождение! – дает мне совершенно непедагогичный совет физрук. – И не пришлось бы мне рисовать тебе липовые «четверки».

– Вы говорите так, словно я совсем ничего не делаю! – При упоминании отца мое настроение опускается ниже плинтуса. – Сергей Григорьевич, я стараюсь изо всех сил!

Я слышу, как открывается дверь в спортзал, а затем чувствую терпкий аромат мужского одеколона.

– Не говорите мне, – раздается из-за моей спины, – что с Окуловой снова что-то произошло!

Сергей Григорьевич улыбается, а я, обернувшись, вижу стоящего передо мной Максима Михайловича. Мужчины жмут друг другу руки, и только потом физрук отвечает:

– Упала, перепрыгивая через козла. – Он как-то ехидно смотрит на меня. – В своем репертуаре.

Максим Михайлович внимательно оглядывает меня с головы до ног, скрестив руки на груди. Во вторник у него не бывает уроков, и я думаю лишь о том, что он делает в школе в свой законный методический день.

– Она ходила в медкабинет? – спрашивает учитель, переводя взгляд на физрука.

– Нет, сказала, что все нормально. Я посадил ее на скамейку, чтобы во время игры ее окончательно не убили. – Сергей Григорьевич смеется, но не найдя поддержки в лице своего коллеги, умолкает. – Вообще-то, это ненормально.

– Соглашусь, – кивает Максим Михайлович. – Нужно было отправить Окулову к врачу, мало ли что.

Физрук хмурится, потому что он явно имел в виду не мой поход в медкабинет.

– Я ее забираю, – говорит Максим Михайлович. – Надеюсь, вы не против?

– Делайте, что нужно, – отвечает Сергей Григорьевич и снова свистит в свисток. – Только осторожнее, а то Окулова всегда найдет себе приключение.

Мне вдруг становится совершенно смешно. Физрук даже и не представляет, на какое приключение я наткнулась несколько дней назад в кабинете литературы.

Максим Михайлович, между тем галантно пропускает меня вперед, открыв дверь. Бросаю взгляд в сторону раздевалки:

– Мне нужно переодеться.

– Брось, Окулова, – учитель улыбается. – Ты прекрасно выглядишь.

Я тут же отчаянно краснею, не зная, что сказать в ответ.

– Все же вещи мне забрать нужно, – нахожусь я.

В раздевалке, прислонившись к стене, я пытаюсь успокоить почему-то сбившееся дыхание. После вчерашнего разговора с Максимом Михайловичем все стало намного лучше: я выспалась, а дурные мысли перестали лезть в мою голову. Но что готовит сегодняшний день? Этого я не знаю.

– О чем ты там думала? – интересуется мужчина, когда спустя пару минут я возвращаюсь к нему.

– О нашем вчерашнем разговоре, – признаюсь я. – И о том, что будет сегодня.

Максим Михайлович кивает и, взглянув на часы, произносит:

– Кстати, об этом: нам нужно поторопиться.

– Куда? – удивляюсь я. – Сегодня же…

– У нас дополнительное занятие, – отвечает мужчина. – Завтра почти весь класс пишет пробный экзамен, я не смогу позаниматься с тобой.

– И поэтому вы перенесли занятие на вторник? – спрашиваю я. – Не спросив меня?

Максим Михайлович открывает передо мной дверь, отделяющую школу от всего остального мира, и выходит следом.

– Я подумал, что ты не будешь против, – говорит он, когда мы спускаемся с крыльца. – Маша, мне непросто, пойми это.

Я киваю, потому что, мне кажется, мы чувствуем одно и тоже. Иду за учителем, хоть и совсем не понимаю, куда.

– Мы поедем на занятие на машине? – спрашиваю я, когда мы добираемся до парковки. – Как у художников? – я смеюсь. – Пленер?

Черный «Мерседес» сверкает в лучах весеннего солнца, как и стоявший рядом темно-синий «Фольксваген», принадлежащий Маргарите Юрьевне.

– Вы давно водите машину? – спрашиваю я, когда учитель нажимает на газ.

– С восемнадцати лет. – Максим Михайлович бросает на меня мимолетный взгляд. – У тебя что-нибудь болит?

– Спина.

Он тут же сжимает руль сильнее, так, что белеют костяшки.

– Почему тогда ты не пошла в медкабинет?

– Я и так знаю, какой мазью нужно намазать, чтобы боль прошла. – Я улыбаюсь. – Максим Михайлович, не переживайте, все в порядке. Вы же знаете, не в первый раз.

Я, дотянувшись до руля, прикасаюсь к руке учителя. Максим Михайлович тут же переплетает наши пальцы, продолжая уверенно вести машину теперь только левой рукой. Мы никак не комментируем этот жест, потому что прекрасно знаем, что любой разговор все только запутает.

– Куда мы едем? – спрашиваю я, когда учитель сворачивает в сторону Красного проспекта.

– В кино.

Я, моргнув пару раз, пытаюсь рассмотреть на лице Максима Михайловича хоть какой-нибудь намек на то, что он шутит. Но, судя по всему, это было правдой.

– Вы говорили про занятие. – Я хмурюсь и пытаюсь высвободить свою руку. – А не про кино.

Максим Михайлович, остановившись на светофоре, лишь крепче переплетает наши пальцы, а затем быстро целует их, вызывая у меня целый табун мурашек.

– Это и есть занятие. Сегодня показывают запись спектакля «Господа Головлевы». – Машина снова движется вперед. – Тебе понравится. Я был на этой постановке в Москве.

– У нас в театре тоже показывают этот спектакль, – вспоминаю я.

– Если хочешь, мы сходим и туда.

Звучит заманчиво, но я, поймав свое отражение в зеркале бокового вида, тут же вспоминаю, кем мы являемся.

– Мы можем сходить туда всем классом, – тихо говорю я.

Максим Михайлович неодобрительно качает головой.

– Нет, мы пойдем туда вдвоем, – делая акцент на последнем слове, произносит он. – Я не хочу изображать из себя учительницу начальных классов, которая занимается культурно-просветительской работой.

Да, такие мероприятия совсем не в стиле Максима Михайловича. Но определенные вещи меня все же беспокоят.

– Мне кажется, что иногда вы забываете о том, что я…

– … моя несовершеннолетняя ученица? – перебивает Максим Михайлович. – Ты, возможно, мне не поверишь, но об этом я вспоминаю каждую секунду, независимо от того, сидишь ты рядом со мной или находишься дома.

Он произносит это совершенно спокойно, но я чувствую, как все внутри него переворачивается от бессилия. Мы завели себя в ловушку, из которой теперь не можем выбраться.

А может, все дело в том, что мы и не хотим делать этого?

– Я окончательно запуталась, – выдыхаю я. – Что с нами будет?

Максим Михайлович быстро паркуется и, отстегнув ремень безопасности, склоняется надо мной. Сегодня его глаза кажутся мне совсем светлыми, словно расплавленное золото – мягкий, теплый взгляд.

– Все будет хорошо, – обещает учитель.

И мне совершенно не хочется думать о том, что мы, как минимум, совершаем огромную этическую ошибку. И о Викторе, которого я до сих пор люблю. И о том, что Максим Михайлович женат, а я совсем ничего об этом не знаю.

Все, чего я хочу – это быть здесь и сейчас. С ним.

– Поцелуйте меня, – шепчу я. – Пожалуйста.

Максим Михайлович нежно гладит меня по щеке и, прежде чем поцеловать, тихо произносит:

– Об этом ты могла и не просить.

Глава 22

Рита

– Об этом ты могла и не просить.

Игорь Сергеевич захлопнул дверь за другом, который, как всегда, пытался охмурить очередную дурочку, нежно разговаривая с ней по телефону.

– Конечно, крошка, – продолжал щебетать Егор, разуваясь. – Увидимся.

Бросив телефон на тумбочку в прихожей, он широко улыбнулся и, окинув лучшего друга внимательным взглядом, возмущенно спросил:

– Почему ты еще не готов?

Игорь Сергеевич, тяжело вздохнув, продемонстрировал Егору красную ручку, которую держал в руках.

– Совсем забыл, – пропел Егор, – ты же у нас ответственный педагог.

Игорь Сергеевич усмехнулся, увидев на губах друга издевательскую улыбочку. Они прошли в гостиную, журнальный столик в которой был завален тетрадями. Подцепив пальцами одну из них, Егор удобно устроился в кресле и сказал:

– Контрольные? – Игорь Сергеевич кивнул. – Какая гадость!

– Конец четверти, – пожал плечами физик. – Тем более, это хороший класс, проверять их работы намного приятнее, чем контрольные остальных классов с этой параллели.

Егор открыл тетрадь, как раз на последней контрольной работе, и стал внимательно просматривать решенные задачи. Почерк был корявым, но, несмотря на многочисленные помарки, решено все было правильно.

– Можно ставить «четверку», – констатировал Егор и, прочитав имя ученика, хмыкнул. – Везет тебе на умных Егоров!

Игорь Сергеевич, изогнув бровь, усмехнулся.

– Но такого, как я, ты все равно больше не найдешь.

Игорь Сергеевич вспомнил, как рассказывал Рите о своем сложном ученике, добившимся больших успехов по его предмету. Правда, он забыл упомянуть, что после выпускного Егор Анисимов стал не только студентом МГУ, но и его лучшим другом.

– Давай, я помогу проверить тебе контрольные, а ты все-таки сходишь со мной в клуб? – Егор взял еще одну тетрадь. – Есть еще ручка?

Игорь Сергеевич, которому идея с походом на вечеринку не нравилась от слова «совсем», покачал головой.

– Ты – зануда, Одинцов! – возмутился Егор.

– Я просто не люблю ходить по клубам в понедельник. – Игорь Сергеевич зачеркнул очередную ошибку Фадеевой, думая о том, испортится ли ее четвертная оценка, если он поставит ей заслуженную двойку. – Мне завтра в школу.

– А мне – в универ, – хохотнул Анисимов. – Ты и так в последнее время ведешь себя, как семидесятилетний старик, давай хоть сегодня повеселимся! Конец четверти!

– Ты ведь не отстанешь? – Игорь Сергеевич бросил другу еще одну красную ручку. – Все-таки, я – ужасный учитель.

– Брось, – не согласился Егор. – Ты – лучший из учителей.

* * *

Телефон разрывался от сообщений и звонков. Протянув руку, Рита отключила не умолкающий мобильник и снова закрыла глаза, наслаждаясь долгожданной тишиной. Мама все еще была на конференции, отец сегодня улетел в Санкт-Петербург на три дня – привычная для семьи Зуевых ситуация.

Рита, которую всегда огорчали командировки родителей, сегодня впервые была рада, что их нет дома. Иначе, как бы она объяснила им свои заплаканные глаза и трясущиеся руки?

Она до сих пор не могла понять, откуда нашла в себе силы не вылететь из кабинета физики, когда там появился Игорь Сергеевич. Рита даже подняла глаза и, взглянув на него, увидела, что мужчина совершенно спокоен и как всегда собран.

Контрольная работа, состоявшая всего лишь из пяти задач, не должна была вызвать у нее никаких трудностей, однако, вызвала. Больше двадцати минут Рита потратила на то, чтобы не разрыдаться над собственной тетрадью, потому что вместо чисел и формул видела улыбающихся друг другу Игоря Сергеевича и Ольгу Александровну; остальное время ушло на попытку решить хоть что-то.

Скорее всего, за эту контрольную работу она не получит выше тройки. Это могло испортить четвертную оценку, поставить под сомнение право на медаль, но Рите было плевать. Все, что ее волновало – предстоящий урок физики, на котором Игорь Сергеевич будет вызывать к доске по очереди тех, кто написал контрольную ниже, чем на четверку.

Слезы снова подступили к глазам. Глубоко вздохнув, Рита спряталась под одеяло с головой и приняла решение.

На следующий урок физики она просто не придет.

* * *

Егор проверял тетради не так быстро, как сам Игорь Сергеевич, но его помощь заметно ускорила этот процесс. К тому же, Анисимов разряжал обстановку, периодически комментируя те или иные ошибки 11В.

– А танцы все ближе, – пропел он, когда на столе остались всего лишь две тетради. – О, девчонка!

Егор искренне верил в то, что «слабый пол» не имел никаких способностей к такой науке, как физика, поэтому тетради, принадлежащие девушкам, проверял с особой тщательностью, вспоминая своих одноклассниц.

– Игорь, – позвал он, увидев первую задачу, – помнишь Инну Василевскую?

Мужчина кивнул, не поднимая головы.

– Мне приходилось рисовать ей тройки, чтобы она смогла получить аттестат, – вспомнил он. – А что?

Егор, которому хотелось перечеркнуть работу полностью, ответил:

– Да такое ощущение, что вот это, – он поднял тетрадь, – решала она. Ни единого правильного ответа! Даже ход решения – и то, чушь!

Игорь Сергеевич, задумавшись, попытался понять, кто из 11В мог завалить достаточно легкую контрольную.

– Посмотри, чья тетрадь, – попросил он.

Егор, бросив взгляд, на обложку, усмехнулся:

– Девчонки. – Он прищурился. – Маргарита Зуева.

Ручка выпала из рук Игоря Сергеевича; глаза потемнели, а губы превратились в одну тонкую линию. Выхватив из рук Егора тетрадь, он пробежался глазами по контрольной работе, а потом несколько раз моргнул, надеясь, что ему привиделось.

Но, нет – это действительно было решено Ритой; ее аккуратный почерк физик знал в точности до каждой закорючки. Как всегда – ни одной помарки, но впервые – еще и ни одного правильного решения.

– Это даже не двойка, – сказал Егор. – Это кол.

Игорь Сергеевич закрыл тетрадь и отложил ее в сторону, не произнося ни слова. Все это время он честно пытался сделать то, о чем попросила его Рита. Заходя в кабинет, Игорь Сергеевич титаническими усилиями заставлял себя не смотреть в ту сторону, где сидела Зуева; он перестал выходить на переменах, боясь, что встретит ее и не успеет отвести глаза.

Сейчас же он понимал, какую ошибку совершил. Перестав смотреть на Риту, Игорь Сергеевич не увидел, что ей плохо.

– Я идиот, – тихо сказал он.

– Да ну? – Егор хотел пошутить, но, увидев, что друг мрачнее тучи, спросил: – Игорь, все нормально?

– Все не нормально, – ответил физик. – Ладно. – Он хлопнул в ладоши. – В клуб, говоришь? Поехали!

* * *

Егор, в свободное от учебы и верениц девушек время занимался тем, что кочевал от одного ночного заведения к другому, пытаясь, по его собственным словам, «найти самое лучшее место для вечеринок».

Ночной клуб «Мираж» явно на это гордое звание не претендовал: маленький, с ужасным дешевым ремонтом и такой же дешевой аппаратурой. Охранники на входе явно стояли там только для вида, пропуская в заведение всех подряд.

– Что будешь пить? – спросил Егор, когда они с Игорем Сергеевичем сели у барной стойки.

Физик, мечтавший напиться, решил не рисковать своим здоровьем, поэтому попросил воды со льдом. Егор, хмыкнув, заказал текилу.

– С таким грозным видом ты можешь устроиться сюда охранником, – сказал он. – Встряхнись!

Игорь Сергеевич хотел ответить другу в той же манере, но взгляд его зацепился за знакомое лицо. Схватив веселящуюся девушку за руку, он нахмурился.

– Эй! Какого… – начала возмущаться та, но увидев, кто держит ее, резко побледнела. – Игорь Сергеевич?

Расширенные зрачки, сверкнувшие в темноте, подтвердили подозрения физика. Перед ним стояла пьяная Оксана Фадеева, которой он все же нарисовал тройку за контрольную.

– Не знал, что вам уже можно ходить в такие места, – сказал Игорь Сергеевич. – С кем ты здесь?

– Мы… – она явно попыталась придумать что-то на ходу, но все же решилась сказать правду. – Мы тут всем классом.

Оксана опустила голову вниз, сгорая от стыда.

– Что празднуем? – поинтересовался физик, действительно увидев в толпе танцующих своих учеников. – Если не ошибаюсь, завтра только вторник, до каникул еще уйма времени!

– Игорь Сергеевич, – жалобно простонала Оксана, – мы же уже все написали, все контрольные. Ваша была последней!

– И что, – снова нахмурился он, – вы пришли сюда целым классом?

– Ну, почти.

– И кто же проявил благоразумие?

– Зуева, кто же еще! – Оксана скривилась. – У нее родители уехали, могла бы и повеселиться! Но нет, она же отличница! И вообще, странная она какая-то в последнее время…

Игорь Сергеевич отпустил, наконец, ее руку. Фадеева, продолжая что-то рассказывать о Рите, заметно расслабилась.

– Так, Фадеева, – грубо перебил ее физик. – Сейчас ты соберешь весь класс, и вы разойдетесь по домам. Надеюсь, я больше не встречу вас в подобном месте. Поняла?

Оксане оставалось лишь кивнуть в ответ.

* * *

Рита, держась одной рукой за край столешницы, второй крепко сжимала стакан с водой. От слез пересохли губы, а горло саднило. Девушке казалось, что она никогда столько не плакала, как сегодня. Время перевалило за полночь, но сна не было ни в одном глазу.

Вернувшись в свою комнату, Рита распахнула шкаф. Там, на одной из полок, лежал галстук Игоря Сергеевича, как вечное напоминание о том дне, когда они оба позволили себе сойти с ума. Прижав галстук к груди, Рита сползла по стене, снова заходясь в безумном плаче.

Неожиданный звонок в дверь привел девушку в чувство. Положив галстук на кровать и вытерев слезы, Рита, лучезарно улыбаясь, пошла открывать – наверное, вернулся отец.

Увидев перед собой Игоря Сергеевича, девушка тут же перестала улыбаться.

– Я могу войти? – тихо спросил он и, дождавшись одобрительного кивка, переступил порог.

Рита должна была спросить, зачем он пришел, тем более, в такое время. Но что-то в отблеске его сапфировых глаз заставило ее поступить совершенно по-другому.

Наплевав на все обиды и правила, Рита крепко обняла Игоря Сергеевича, вдыхая сладковатый аромат его туалетной воды.

Это было очередной ошибкой.

Это было правильно.

Глава 23

Окулова

Это было правильно.

То, как мы держимся за руки, когда эскалатор поднимает нас на третий этаж торгового центра. То, как мы смотрим на огромный экран, не произнося ни слова на протяжении трех с половиной часов, что идет спектакль. То, как Максим Михайлович помогает мне пристегнуть ремень безопасности.

То, как он целует меня за две улицы от района, в котором я живу.

Я хочу полностью раствориться в этом мгновении, прижаться сильнее, почувствовать глубже. Я издаю приглушенный стон, когда Максим Михайлович прикусывает мочку моего уха, почему-то улыбаясь.

– Я хочу поцеловать тебя сюда, – он проводит пальцем по моей шее, вызывая приятную дрожь.

– Нельзя, – отвечаю я, несмотря на то, что хочу этого, может быть даже сильнее, чем он. – Тональный крем – не самая вкусная вещь на свете.

– Нам нужно купить тебе шарфиков. – Максим Михайлович отстраняется от меня, откидываясь на сидении. – Много-много. На все случаи жизни.

Эта идея не кажется мне такой уж плохой, когда я вспоминаю, сколько времени я потратила сегодняшним утром, чтобы замаскировать пятна на своей шее. Но, все-таки…

– Это будет выглядеть подозрительно. – Я хмурюсь. – Я никогда так не одевалась.

– Отличная возможность поменять стиль, – смеется Максим Михайлович. – Маша, я прошу тебя, не волнуйся ни о чем.

– Я не волнуюсь.

И это – чистая правда. Когда Максим Михайлович рядом, я забываю о своих страхах и сомнениях. Мне кажется, что я попала куда-то в параллельный мир, где меня не игнорируют, а заботятся; где можно быть по-настоящему счастливой, не боясь, что тебя осудят.

С Виктором я всегда оглядывалась назад, анализируя каждое произнесенное слово, каждую деталь в своем гардеробе. Он смотрел фильмы, в которых я не разбиралась, и поэтому свободное время я тратила на бесконечное чтение рецензий на кинофорумах; он слушал музыку, от которой у меня болела голова, но я упорно прослушивала его любимые композиции повторно, вслушиваясь в каждое отдельное слово.

С Виктором было сложно – я понимаю это только сейчас, когда мне есть, с чем сравнивать, несмотря на то, что происходящее между мной и учителем имеет совсем еще маленький срок. С Максимом Михайловичем… легко. Я говорю то, что хочется. И не чувствую себя… маленькой.

Может быть, это потому, что я не люблю его и не пытаюсь выставить себя в выгодном свете. Не пытаюсь понравиться ему.

– Уже шесть, – говорю я, бросив взгляд на приборную панель.

Максим Михайлович кивает и берет меня за руку, не произнося ни слова. Я пропустила начало ужина, а это значит, что дома меня ждет нравоучительная лекция от родителей.

– Наверное, мне пора, – шепчу я. – Спасибо за этот день, Максим Михайлович.

Он прижимает наши руки к своей груди и, склонившись надо мной, нежно, практически целомудренно целует, смакуя каждое движение наших губ. Этот поцелуй окончательно прогоняет все мои страхи и сомнения.

– Пора ехать. – Я нахожу в себе силы и отстраняюсь первой. – Я и так обрекла себя на неприятности.

Максим Михайлович хмурится.

– Я могу позвонить твоим родителям и сказать, что ты задержалась из-за меня. – Он улыбается. – К тому же, это правда.

– Расскажете, как целовали меня? – усмехаюсь я. – Не нужно, ваш звонок никак не улучшит ситуацию. Я привыкла.

Он кладет руки на руль и качает головой.

– Так не должно быть, – говорит учитель так тихо, будто бы сам себе.

– До конца учебного года осталось не так много. Получу аттестат и уеду в Москву.

Максим Михайлович как-то резко меняется в лице, а потом, словно опомнившись, отворачивается от меня, обращая все свое внимание на дорогу. Ехать нам не больше пяти минут, которые пролетают, как одно мгновение.

– Завтра будет трудный день, – говорит Максим Михайлович, заглушив мотор.

– Не представляю, как вы в одиночку проверите все работы, – соглашаюсь я.

Он улыбается уголками губ, и я понимаю, что он говорил совсем о другом. У нас больше нет времени; я наклоняюсь к учителю и быстро целую его в теплую щеку.

– Спасибо, Максим Михайлович, – еще раз благодарю я. – Я давно не чувствовала себя такой… живой.

– Я тоже, – признается он, шокируя меня. – Не удивляйся, Маша. Со временем ты все поймешь. В конце концов, ты ведь очень способная ученица.

– Жизнь – это не уроки литературы, – не соглашаюсь я.

Максим Михайлович протягивает с заднего сидения мою сумку, до которой я не могу дотянуться. Когда наши пальцы соприкасаются, он на одно мгновение крепко сжимает мою руку, и в этом простом жесте я чувствую целую плеяду эмоций.

– Любое произведение литературы основано на том, что происходит в жизни, – абсолютно учительским тоном произносит мужчина.

– Даже глупые романы о любви? – смеюсь я.

Он закатывает глаза и тяжело вздыхает:

– Да, даже любая такая книга – это история, основанная на жизненном опыте. Причем, это не всегда опыт самого писателя. – Максим Михайлович смотрит на меня как-то особо внимательно, словно пытается найти ответ на свой невысказанный вопрос. – Но о литературе мы поговорим позже. Сейчас тебе нужно идти, иначе я увезу тебя проверять тетради девятых классов.

«Иначе я увезу тебя к себе».

– Да, вы правы. – Я берусь за дверную ручку. – До свидания, Максим Михайлович.

Я уже собираюсь выйти из машины, как его рука ложится на мое плечо, заставляя развернуться лицом к учителю.

– Максим. Меня зовут Максим, – твердо произносит он. – Когда мы наедине, ты – не моя ученица. А я – не твой учитель.

Вопрос «а кто?» едва не соскальзывает с моих губ, но я вовремя останавливаюсь. Это не то, о чем нужно спрашивать. Не сейчас.

– Максим, – повторяю я, отчаянно краснея.

– Это звучит даже лучше, чем я представлял. – Он выходит и открывает дверцу с моей стороны. – Впредь не выходи из машины, пока я сам не подам тебе руку.

– Это урок этикета? – щурюсь я, не отпуская ладонь учителя.

– Нет, – качает он головой. – Это – забота.

* * *

Дома меня, конечно же, встречают скандалом. Мое алиби в виде дополнительного занятия по литературе не играет никакой роли, и мама отчитывает меня бесконечно долго, когда стоит напротив меня в гостиной и активно жестикулирует. Для человека, которому абсолютно плевать на мою жизнь, она слишком часто читает мне нотации.

Только спустя двадцать минут бесконечных претензий и обвинений я получаю долгожданную свободу и ухожу в свою комнату. Я падаю на кровать со счастливой улыбкой – день был прекрасным, и даже мама не в состоянии омрачить его.

Завтра снова будет русский язык. И литература. И Максим.

Я закрываю глаза и понимаю одну-единственную вещь.

Все будет хорошо.

Глава 24

Рита

«Все будет хорошо». С этой мыслью Игорь Сергеевич ехал по все еще оживленным московским улицам, постукивая пальцами по рулю в такт очередной попсовой песне, играющей по радио. В своей голове он одну за другой прокручивал формулы по физике, начиная с программы седьмого класса и заканчивая тем, что учил в университете. Мужчина был готов думать о чем угодно, лишь бы не повернуть назад.

Игорю Сергеевичу еще предстояло выслушать возмущения Егора, которого он оставил в ночном клубе в окружении очередных девиц; да и с учениками 11В стоило бы обсудить их бурную внешкольную жизнь. Но все это будет не сегодня и не сейчас.

Припарковавшись у хорошо уже знакомой девятиэтажки, мужчина все же не спешил выходить из машины. Он понимал, что в очередной раз поступает неправильно, но ничего не мог поделать с собой. Ударив по рулю, Игорь Сергеевич впервые в жизни пожалел, что не курит – ему казалось, что в такие моменты никотиновый дурман – это то, что нужно.

Он вдруг вспомнил о том, что так и не ответил на сообщение Ольги Александровны, которая предлагала встретиться в любое удобное для него время. В последнее время они стали общаться чаще, даже перешли на «ты», и мужчина видел, что медсестра готова перевести их отношения на новый уровень.

Это было бы правильно: ему – двадцать семь, она на год младше; взрослые, состоявшиеся в жизни люди. Коллеги уже несколько раз говорили, видя их вместе, что они отлично смотрятся друг с другом. В такие моменты Ольга Александровна всегда отшучивалась, но по лихорадочному блеску ее карих глаз, Игорь Сергеевич видел, что она хотела бы, чтобы они на самом деле стали встречаться.

Выдохнув, мужчина взял телефон, ключи и вышел из машины. Октябрьский ветер полоснул по нему, обжигая своим холодом, и Игорь Сергеевич быстрыми шагами направился к подъезду. Код домофона он запомнил с того единственного раза, когда дрожащими пальцами Рита надавливала на металлические кнопки.

С характерным писком дверь открылась, открывая взору Игоря Сергеевича темный и неуютный подъезд. Не дожидаясь лифта, мужчина за несколько минут преодолел необходимое количество лестничных пролетов и, остановившись у черной двери, нажал на звонок.

Секунды, казалось, тянулись бесконечно. А потом дверь широко распахнулась.

Его встретила широко улыбавшаяся Рита, но Игорь Сергеевич сразу же понял, что эта улыбка – всего лишь неумелое притворство. Когда девушка, сфокусировав взгляд голубых глаз, поняла, кто сейчас стоит перед ней, улыбка исчезла с ее лица.

– Я могу войти? – тихо спросил мужчина.

Рита медленно и неуверенно кивнула. Она казалась совсем маленькой и какой-то домашней в длинной черной футболке вместо пижамы и светлыми волосами, заплетенными в небрежную косу. Хотелось сказать ей так много, но Игорь Сергеевич все же молчал, чтобы окончательно ничего не испортить.

А потом вдруг Рита сама шагнула к нему и крепко обняла. Ее тело, будто в приступе, сотрясала крупная дрожь. Игорь Сергеевич прикоснулся пересохшими губами к ее мягким волосам и крепче прижал к себе, чтобы успокоить.

Читать далее