Читать онлайн Подлётки или байки Усталого пилота бесплатно
Подлётки
Об этом случае в училище потом рассказывали нескольким поколениям курсантов. А случилось это на первом курсе, на грунтовом аэродроме, возле небольшого посёлка с интересным названием Близнецы, где курсанты только начинали осваивать учебный реактивный самолёт Л-29.
Серёга, закончив подшивать воротничок новенькой формы, которую они только сегодня получили, решил, в оставшееся до построения время, написать письмо родителям, а то уже несколько дней не писал, не до того было. Он вырвал из тоненькой тетрадки листок, пристроился на широком подоконнике окна казармы, немного подумал, по старой, детской привычке погрыз ручку и начал:
«Здравствуйте, дорогие мама и папа.
Спешу сообщить вам радостное известие. Меня приняли, вот я уже и курсант. Сегодня нас подстригли «под Котовского», сводили в баню, выдали курсантскую форму и дали свободное время, чтобы пришить погоны, петлички и подшить воротничок. Я всё быстро сделал (недаром, мама, ты учила меня шить), и вот сейчас пишу Вам письмо, чтобы обрадовать».
Серёга оторвался от письма, посмотрел на соседа по кровати, москвича, который никак не мог пришить погон и вспомнил, как мама, ещё маленьким, учила его обращаться с нитками и иголками, даже вышивать. И в школе, на уроках труда они, и девчонки, и мальчишки, кажется уже во втором классе, вышивали платочки мамам к восьмому марта. Мама до сих пор хранила этот платочек. Серёга вздохнул, вспомнив дом, маму, первую учительницу.
«Гражданку нам разрешили отправить домой. – Продолжал писать Серёга, – Я практически всё выкинул, здесь у нас собирали на тряпки, оставил только клеша, которые ты, мама, мне сшила, и водолазку, пригодятся, когда буду приезжать в отпуск. Хотел ещё оставить рубашку, ту, которая «в петухах», но она уже старая, заношенная. Подумал, если надо будет, ты, мне сошьёшь.
Здесь мне нравится, ребята все дружные, командирами поставили тех, кто поступил в училище из армии, они нас уму-разуму учат. Вот сегодня показывали, как погоны пришивать, как воротнички подшивать, меня наш сержант Варавенко даже похвалил. Он сам из местных.
Вообще город большой, говорили, что здесь даже метро строят, скоро запустят. Правда, наше училище на окраине, недалеко от тракторного завода. Вообще интересно, мы, когда в училище добирались, я смотрю, почти все вывески на украинском. Вот, например, висит вывеска «Перукарня», я подумал, наверное, пекарня, а у местных ребят потом спросил, оказывается парикмахерская. Вообще ребята отовсюду приехали, со всего Союза, и из Средней Азии, и с Кавказа, я уже не говорю с Украины и Белоруссии. Ещё интересно, что с Кавказа парни приезжали все с отличными аттестатами, а экзамены завалили, приняли всего двоих армян и одного грузина. Парни смеются, наверное, у них аттестаты все купленные.
Хотел сделать фотографии, себя в форме, но пока не получается. На территории фотоателье нет, а в город ещё долго не выпустят, сказали, что увольнения будут только после принятия Присяги, а это месяца через два. Здесь у некоторых ребят есть фотоаппараты, но, надо ещё где-то плёнку проявить, фотки напечатать. Вам интересно, наверное, будет на меня лысого посмотреть, после моей шевелюры. Раньше девчонки мне в школе начёс делала, а теперь пилотка с головы соскальзывает. У меня здесь один полковник на мандатной комиссии спрашивает:
– Не жалко было с такой шевелюрой расставаться?
А чего жалеть, волосы отрастут, куда денутся. Вообще они меня похвалили, что бойко на все вопросы отвечал, сказали, выйдет из меня лётчик.
Письмо это отправляю в посылке с вещами. Извините, подарков вам никаких отправить пока не могу, разве что орех каштана, у нас такие не растут, а здесь, в училище, целая аллея огромных каштанов от проходной до самого штаба.
На этом буду заканчивать. Большой привет всем родным. Да, мама, передавай привет, если встретишь, Федосье Пантелеевне, что-то вспомнил. До свидания, пишите. Ваш сын Сергей – курсант высшего военного училища лётчиков».
Серёга сложил листок пополам и вложил в белый мешок, где уже лежали, приготовленные для отправки вещи, брюки и водолазка. Сел на табуретку возле кровати, вдел нитку в иголку и, чему-то улыбаясь, стал зашивать мешок. А москвич всё возился с погонами…
– Шутов, ты тупой? Чего ты опять схватился за «ручку» как за лопату? Я же тебе сто раз объяснял, что за ручку управления нужно держаться нежно, мягко, как за грудь любимой девушки. – Инструктор, в задней кабине, уже начинал злиться…
Серёга и сам понимал, что у него что-то не получается, сам на себя злился, старался, но всё равно не получалось. Инструктор опять брал управление самолётом и в очередной раз показывал, как нужно пилотировать. Всё вроде понятно, но, когда делал сам, получалось коряво, с большими отклонениями.
– Шутов, ты может летать боишься? Что ты так дёргаешься, плавнее надо, плавнее, давай вираж вправо, вот плавненько вводим, крен сорок пять, ножкой устраняем скольжение, – в очередной раз слышался голос по радиосвязи из задней кабины. Серёга старался изо всех сил, по спине между лопатками стекали капли пота. Самолёт по завершению виража как бы вздрогнул.
– Ну вот, уже лучше, – сказал инструктор, – видишь, в свой спутный след попали, значит, правильно вираж выполнил. Давай докладывай, пошли на аэродром.
Серёга улыбнулся:
– 231-й задание в зоне выполнил.
– 231-й выход на точку, курс 270, высота 1800, – ответил руководитель полётов.
И вдруг, сквозь гул двигателя, Серёга услышал громкий крик в задней кабине и через некоторое время хриплый голос инструктора в наушниках:
– Шутов, бери управление, что-то мне хреново…
– Товарищ капитан, что с вами? – у Серёги заколотилось сердце, как после марш броска, – товарищ капитан, – но инструктор не отвечал.
В горле пересохло, ноги на педалях стали подрагивать, – ведь он ещё ни разу не сажал самолёт самостоятельно, только с инструктором…
Последний раз его так трясло, когда он шёл на операцию. Было это в десятом классе. На медицинской комиссии для направления в военное училище ЛОР врач посоветовал полечить гланды, иначе он не давал своё заключение. Нужно было поставить десять уколов прямо в гланды. Серёга сначала труханул, но оказалось ничего страшного. Правда один раз, пришёл в кабинет, когда на приёме сидела какая-то бабулька. Доктор попросил её минутку подождать, пока он сделает укольчик. Бабушка присела на кушетку, но когда он взял большой шприц с длинной иглой и попросил Серёгу открыть рот, целясь туда иголкой, бабушка выпорхнула из кабинета, как бабочка.
Уколы не помогли и на очередной медкомиссии, при областном военкомате, Серёгу «завернул» уже ЛОР военврач, гланды надо удалять.
Прямо с электрички, на которой он приехал из областного центра, Серёга зашёл к соседу, дяде Володе. У них в подъезде жила семья медиков, он – ЛОР, она – терапевт. Город небольшой, больница одна, поэтому таких людей все знали, тем более жили по соседству. Дядя Володя был дома. Выслушав нежданного посетителя, он осмотрел горло, написал записку и сказал, с этой запиской, завтра, придти в хирургическое отделение. Серёга обрадовался, но когда, назавтра, после оформления в стационар, повели на операцию, его затрясло…
Операция прошла нормально, через несколько дней его отпустили домой и он сразу опять отправился в областной центр на медкомиссию. Успел в самый последний день её работы, но ЛОР сказал, что не может пропустить, раны ещё не зажили.
– Но ведь новые гланды не вырастут, а до училища всё зарастёт, – конючил Серёга. ЛОР вышел и, вернувшись через несколько минут, написал в медицинской книжке: «Годен без ограничений».
– Скажи спасибо начальнику медкомиссии, – сказал на прощание доктор.
– 231-й с курсом 270, высота 1800, инструктор на запросы не отвечает, – стараясь говорить спокойно, доложил Серёга. На несколько секунд в воздухе повисла тишина.
– 231-й, повторите, – запросил РП (руководитель полётов).
– Он вскрикнул и сказал, что ему плохо, – передал Серёга.
– 230-й ответьте, – запросил РП, позывным инструктора, но эфир молчал.
– 231-й снижайтесь до 1200 с курсом 270. Полосу наблюдаете?
– Пока нет, – ответил Серёга, во все глаза всматриваясь в сторону аэродрома. Но вот он увидел посёлок, вон поле подсолнухов, а вот и аэродром.
– 231-й, полосу наблюдаю, – радостно закричал Серёга.
– Давай, сынок, к третьему развороту, занимай 600 метров, – узнал голос командира эскадрильи Серёга, и сразу стало как-то спокойнее. Теперь надо садиться, как там учил товарищ капитан. Ручку управления держать мягко, не зажимать, выдерживаем высоту, скорость, линию горизонта, выпускаем шасси.
– 231-й на третьем, шасси выпустил, зелёные горят, – доложил Серёга. Инструктор в задней кабине так и молчал.
– Выполняй третий, – ответил комэска, – заходи, как учили, проверь высоту, скорость…
Серёга старался, правда, получалось не очень гладко. Вот промахнулся с направлением на полосу, исправил, скорость маловата, добавил обороты, пора закрылки выпускать…
– 231-й, дальний, закрылки выпустил, к посадке готов.
– 231-й посадку разрешаю, высоковато идёшь, пониже, пониже…
Серёга старался выдержать режим снижения, направление, скорость. Земля приближалась, а вместе с этим нарастало волнение и в тоже время боязнь за жизнь инструктора, что там с ним случилось. Надо сесть, обязательно сесть…
– Так, плавненько выравнивай, выравнивай, убирай обороты. Задержи, задержи! – подсказывал комэска, – есть касание, молодец…
Серёга с облегчение выдохнул, плавно опустил носовое колесо и начал притормаживать. В конце полосы их уже ждала санитарка, пожарка и тягач. По командам техника на земле срулил с полосы, остановился и выключил двигатель. На крыло сразу за техником заскочил полковой доктор с аптечкой. Открыли фонарь задней кабины, инструктор сидел, уронив голову на грудь. Доктор снял с него кислородную маску, что-то сунул под нос. Инструктор открыл глаза, обвёл всех взглядом, увидел Серёгу, заглядывающего из передней кабины, улыбнулся и тихо сказал:
– Спасибо…
К самолёту, поднимая пыль, подлетел командирский газик, почти на ходу из него выскочил комэска, в галифе, хромовых сапогах и кожаной куртке:
– Ну как? Живой?
– Живой, – ответил доктор, – везём в госпиталь, наверное операция потребуется…
Комэска подошёл к носилкам, на которые укладывали капитана, наклонился, положил руку на плечо:
– Держись капитан, всё будет хорошо, – потом увидел стоявшего в сторонке Серёгу. Тот вытянулся по стойке смирно:
– Товарищ майор – начал докладывать Серёга, но комэска остановил:
– Вольно, вольно, всё видел и слышал. Как зовут?
– Курсант Шутов.
– Знаю что Шутов, зовут как, спрашиваю.
– Серёга, эээ, Сергей, товарищ командир.
– Ну, спасибо тебе Сергей. Выйдет из тебя лётчик, – командир протянул руку.
– Ещё самостоятельно надо вылететь, – смущаясь, пролепетал Серёга.
– Так вылетел уже. Так что можешь записать в лётную книжку первый самостоятельный… – крепко пожал Серёгину руку комэска.
– Сыночек, родненький приехал, радость то какая, – запричитала мама, открывая дверь и вытирая фартуком слёзы. – Мы уж заждались…
Сергей обнял припавшую к груди мать.
– Не плачь, мать, приехал же, смотри каков красавец, при форме, при погонах, едрёныть, – как всегда, гремел стоящий сзади батя.
– Да, красавец, похудел-то как, – с любовью разглядывала сына мать…
– Ну, давай, раздевайся, снимай шинель, шапку давай сюда, – продолжал греметь на всю квартиру отец, помогая сыну раздеться. – Ух ты, при медалях, за что же это?
– Да какие медали, пап, это парашютный значок, – отвечал Сергей, вешая шинель на вешалку.
– Ну что Вы в «предбаннике» застряли, проходите в комнату, – уже из кухни крикнула мать, гремя тарелками…
– Да, да, проходим, – рассеяно отвечал Серёга, жадно впитывая, так знакомые с детства, запахи родного дома, маминых пирогов, даже батиного «Памира».
– Ты как позвонил с вокзала, мы всех своих обзвонили, так что сейчас начнут собираться, хорошо выходной сегодня, всю родню и увидишь, даже акадЭмовские приехать обещали, и дять Коля, и тёть Валя, и Мишка с Серёжкой. Так что ты китель пока не снимай, пусть увидят.
– Да ну пап, чего они курсантов не видели, у них там военное училище есть?
– Курсантов видели, а тебя в курсантской форме нет, едрёныть, так что давай, встречай гостей при полном параде.
– Ну ладно, я потом надену, – сказал Сергей, вешая китель на спинку стула. – Они же ещё не скоро приедут, – он глянул на часы.
– Да, я же Вам гостинцев привёз, забыл совсем, – Сергей метнулся в прихожую за сумкой, чуть не столкнувшись в дверном проёме с матерью, несущей из кухни целый тазик с румяными, аппетитными пирожками, источающими запах детства.
– Ну что вы тут? Беседуете? – уже улыбалась мама.
– Да вот, китель снял, не хочет гостей по всей форме встречать…
– Да ладно, Лёнь, жарко же в комнате, ноябрь только, а батареи вон как качегарят, я даже окна пока не стала заклеивать…
– Всё равно, Нина. Пусть все видят, какого мы сына вырастили.
Сергей вошёл в комнату с подарками, маме цветной платок. А отцу протянул бутылку «Зубровки».
– А-а, у нас тоже такую иногда продают, мужики её называют «пиво з быком». Пробовали, так себе, – уныло заключил батя.
Сергей вопросительно глянул на мать.
– Да это, Серёжа, ему не нравится, что ты китель снял, вот он и надулся, как шарик первомайский, – сказала мать, прижимая платок к груди, – гости тебя во всей красе не увидят…
– Да ладно пап, надену я китель, вот прям сейчас и надену, не серчай, – Сергей стал натягивать китель.
– Да я не серчаю, – сразу повеселел отец. – Ты расскажи лучше, летал уже? Как тебе? Нравиться?
– Нравиться, конечно, пап. В этом году вот вылетел самостоятельно, выполнил десять полётов по кругу.
– Как это по кругу?
– Отец, ну что ты пристал к ребёнку, потом поговорите, – улыбалась мать, глядя на сына полными счастья и радости глазами.
– Погоди мать, интересно же, сейчас набежит полный дом гостей, не поговоришь…
– Ладно, говорите, – махнула рукой мать, уходя на кухню.
– По кругу, пап, это когда взлетаешь, облетаешь вокруг аэродрома и садишься.
– А вы что, только взлетаете и сразу на посадку, – хитро прищурился отец.
– Ну, это поначалу, а потом-то будем и другие упражнения делать.
– Ну да, ну да, так вы ещё, значит, сынок, не лётчики, а «подлётки», – отец поднял палец вверх и улыбнулся. – У нас так в деревне птенцов называли, которые только летать учились. Он только подлетит немного и сразу садиться. Клюв свой жёлтый раззявит и отдыхивается, а потом опять чуть подлетит и садиться. Так что вот так получается.
– Получается так, – поняв, к чему клонит отец, заулыбался Сергей.
– А что это за часы у тебя? Командирские?
– Курс равняйсь, смирно. Курсант Шутов… – голос начальника училища эхом разносился над плацем.
– Я! – Сердце у Серёги заколотилось, как и тогда, в том полёте.
– Выйти из строя!
Серёга, печатая шаг по отмытому дождём асфальту плаца, вышел перед строем курсантов.
– За проявленное мужество в сложной ситуации при выполнении полётного задания, курсант Шутов, награждается именными часами…
– Служу Советскому Союзу!
Сергей глянул на часы:
– Да, пап, командирские, – и добавил, – у нас всем такие выдают.
Вася белорус
– Вася, крикни Урааа!!! – просил кто-нибудь из курсантов и Вася, улыбнувшись, орал, как деревенский петух на насесте, громко и голосисто. При этом жилы на его шее надувались, а левое яичко подтягивалось вверх, хотя правое оставалось на месте. Весь взвод взрывался хохотом, который усиливался акустикой большого помещения бани, где так развлекались курсанты раз в неделю.
Все уже забыли, кто впервые обнаружил эту особенность Васиного организма, но почему-то это очень забавляло и веселило этих, по сути, мальчишек, совсем недавно надевших военную форму. Орать в бане пробовали и многие другие, но такого оригинального явления больше не у кого не наблюдалось.
Вася родом был из Белоруссии из простой деревенской семьи. Довольно рослый, белобрысый парень с весёлым нравом и зычным голосом. Из-за этого голоса, абсолютно не имея музыкального слуха, он был сразу назначен взводным запевалой. В армии ведь не обязательно петь правильно, как знаменитый хор Советской армии имени Александрова. Главное, чтобы понравиться комбату, надо было петь громко, иначе из-за топота яловых, начищенных до зеркального блеска, сапог, идущего строевым шагом взвода, он не услышит песню.
Говорил, да и пел Вася с характерным белорусским акцентом, который не с каким другим не перепутаешь, но это только придавало шарму его пению, ведь в это время по всему Союзу гремел вокально-инструментальный ансамбль «Песняры» – Васины земляки.
Песня, в утренней тишине, далеко неслась по всей округе, долетала до Пятихаток, пригородного посёлка, что рядом с училищем, где от этих молодецких голосов, томно потягиваясь, просыпались местные девчонки и, слушая, улыбались, думая о чём-то своём, девичьем…
Стать женой офицера, а тем более лётчика, было мечтой почти всех окрестных девчонок, которые каждую субботу бегали в дом офицеров на танцы, знакомились с курсантами, дружили, а некоторые выходили замуж уже за лйтенантов, после выпуска из училища.
По утрам при разводе на занятия, как только помкомзвода командовал: – Взвоод, запе-вай!!!, – Васе нужно было громко заорать: – В поле за околицей… – И тогда уже весь взвод подхватывал дружным, стройным хором: – На – кра -ю – села, бе – ла – я черё – му – ха пыш – но рас – цве – ла…
Любил Вася и потрепаться, часто рассказывал, что охотиться он начал ещё пацаном, вместе со своим дедом – заядлым охотником. Хвастался, что однажды он даже спас ему жизнь на охоте, а дело было так…
Как-то раз дед подстрелил кабана, такого здорового, лохматого секача, с большими клыками, которыми он мог порвать, как говорили опытные охотники, даже медведя. А кабанам, как заливал Вася, сразу надо отрезать главный признак мужского достоинства, болтающегося между задних ног, чтобы мясо было пригодным в пищу. А если не сделать этого, оно будет иметь неприятный запах и вкус.
Дед, следуя этому правилу, подскочив к лежащему секачу, сжал одной рукой солидное кабанье «хозяйство» и одним махом охотничьим ножом кастрировал бедолагу. Даже в предсмертном состоянии такой дерзости не потерпит ни один мужчина, тем более вожак и отец большого кабаньего семейства.
То ли от боли, то ли от такого непотребного с собой обращения, кабан попытался вскочить. Но рана уже ослабила его силы, он смог только сесть на задницу и повернуть своё оскаленное клыкастое рыло в стороны обидчика, явно намереваясь пойти в атаку.
Дед не заметил, как повис на достаточно высоком суку рядом стоящей берёзы с отрезанными и кровоточащими кабаньими яйцами в руке, кровь с которых стекала на его испуганную физиономию и дальше под ворот рубашки. И тут подбежал запыхавшийся Вася и выстрелом в голову добил секача.
– Вот так и, ё…понский городовой, охотимся, – утираясь от кабаньей крови, только и сказал дед, спрыгнув с дерева.
Когда весной, после теоретического курса с его бесконечными занятиями, самоподготовками, нарядами, разводами, начались полёты, Вася очень быстро начал осваивать лётную программу. Вылетел самостоятельно одним из первых. Дело в том, что он легко сдружился со своим инструктором, который был не намного старше курсантов, на почве охоты. Как оказалось, инструктор тоже был заядлым охотником и, наверное, как и все охотники, тоже был мастером разговорного жанра и не только на тему охоты.
Отлетав положенное количество полётов «по кругу», Вася самым первым был запланирован на ознакомительный полёт с инструктором на сложный пилотаж. Все курсанты ему завидовали, ведь полёты на сложный пилотаж были особым отличием лётчика-истребителя от всех остальных пилотов. Многие из них, например, пилоты гражданской или транспортной авиации, никогда не выполняли фигуры сложного пилотажа. В своё время в гражданскую авиацию даже не брали, ушедших в запас истребителей, видимо боялись, что они и на пассажирском лайнере могут скрутить что-нибудь этакое.
Ну а для курсантов первого курса эти полёты были пределом мечтаний, поэтому Вася ходил гоголем до самого вылета, поглядывая на всех свысока.
Когда «Элка» (так называли учебный самолёт Л-29 чехословацкого производства), с Васей и инструктором порулила на взлётную полосу, все, свободные от полётов курсанты, провожали её завистливыми взглядами, пока она, подобрав шасси после взлёта, не скрылась из виду.
Также с нетерпением все ждали и возвращения самолёта из полёта, чтобы узнать об ощущениях Васи от сложного пилотажа.
Красиво приземлившись точно у посадочного «Т»*, «элка» лихо зарулила на стоянку, зародив у ожидавших неприятные сомнения – по всему было видно, что самолётом управляла опытная рука инструктора, а не курсанта первогодка. Подозрения ещё больше усилились, когда инструктор выскочил из кабины и быстрым шагом направился в «квадрат»**, закуривая на ходу «беломорину»***.