Читать онлайн Головная боль генерала Калугина, или Слава для Славы бесплатно
Глава 1
– Поправки в установку прицела и угломера на ветер в пределах АУТ определяет и вводит СОБ. В целях исключения грубых ошибок при определении поправок на ветер в пределах АУТ на ПУОД осуществляется контроль расчёта поправок на основе доклада СОБ о ветре в пределах АУТ. При повзводном расположении БМ на ОП установки для стрельбы определяют для каждого взвода…
Голос педагога звучал монотонно, как заевшая пластинка. Слава перевела взгляд на окно, куда било яркое весеннее солнышко, на ветке ещё голого дерева надрывалась птаха, крича во всё горло о скором приближении весны.
– Порядок работы по определению установок на ОП реактивной батареи при различном оснащении метеопоста рассмотрим на примерах. Пример номер пятнадцать один (15.1) СОБ батареи БМ двадцать один «Град» получил задачу на поражение цели четыреста восемь «Бронетранспортёры» снарядом М двадцать один ОФ без тормозного кольца…
Единственное существо, которое хоть как-то отвлекало от глухого, отупляющего голоса – радующаяся весне птаха, – упорхнула по своим пташьим делам. Слава оглянулась на аудиторию. Парни с точно таким же, ничего не выражающим лицом, как у преподавателя, смотрели вперёд, отсиживая лекцию. Девчонки вздыхали, кто-то упорно засыпал, падая на плечо соседки, кто-то выводил каракули в том, что должно было быть конспектом по предмету «Стрельба и управление огнём».
Никто всерьёз не считал, что будущему военному корреспонденту пригодится реальное знание меры углов в артиллерии, что такое деривация, причины её возникновения и учёт, и прочие малопонятные гражданскому вещи, но теорию они знать должны – так решил учебный план.
До нового года предмет преподавал вполне сносный капитан Угольников. Молодой, весёлый, разбавляющий монохромные будни и решение задач, от которых скрипели не только мозги, но и зубы, забавными байками из собственного военного опыта. Угольникова куда-то перевели и на его место поставили Андронова Вячеслава Павловича.
Ходили слухи, что капитана отправили читать лекции подрастающему поколению в наказание за провинность, педагогом он никогда не был и не стремился им быть. Говорили, что натворил что-то в боевой точке, то ли ослушался приказа, то ли отдал не тот приказ, который ждали, то ли попался не тому на глаза.
История, в общем, тёмная, а расхлёбывали её будущие светила военной журналистики. Другим курсам, Слава имела «удовольствие» наблюдать, Вячеслав Павлович читал предмет хоть и монотонно, но всё же более живо, понимая, что знания пригодятся в реальном бою. Будущих корреспондентов же, видимо, за людей не считал. Особенно девчонок. Отчитывал этим недоразумениям часы и уходил домой, не удостоив и взглядом, будто стенке читал или табуреткам.
Славка поначалу бесилась, возмущало такое отношение. Как, спрашивается, писать о военных, если они тебя за человека не считают, в умственных способностях отказывают. Банально на зачёте смотрят в окно, позволяя в наглую списывать заранее приготовленные ответы. Позже смирилась.
Возмущайся, не возмущайся – итог один. Как руководство решило, так и будет. Точка. Военная, ать её, дисциплина. Никто на аркане в военный университет не тащил, могла бы поступить в МГУ или МГИМО, в Питер поехать учиться. Выбрала Военный университет Министерства обороны – терпи таких Вячеславов Павловичей, сексистов несчастных. Закончится когда-нибудь учебный год, предмет закончится, исчезнет этот «педагог» из жизни Калугиной Владиславы навсегда.
Наконец-то лекция завершилась, девчонка с задней парты проснулась, попыталась незаметно потянуться под глухие смешки коллег по несчастью. Вячеслав Павлович полностью проигнорировал происходящее.
Неужели человеку всё равно, что на его уроках спят? Ничего не ёкает? Амбиции там… желание заинтересовать, преподавать, оставить хорошие воспоминания в головах учащихся.
Народ неспешно потянулся к выходу. Вячеслав Павлович закрыл учебник, отложил на угол стола, встал, провожая взглядом понурых девушек в военной форме и подтянутых парней, у который на лице было написано лишь одно: успеть в столовую.
Слава выходила одной из последних, с трудом сдержав громогласный зевок. Надо же настолько тошно читать предмет, что в конце лекции единственное желание – спать. Ужас какой-то…
– Владислава, останься, пожалуйста, – услышала за своей спиной почти у двери.
Вытянулась по привычке, когда останавливает вышестоящий, обернулась, вопросительно глядя на Вячеслава Павловича. Он что же, имя её знает? Неужели отличить от остальных двадцати девчонок их потока может? В принципе, может, если именно её окликнул…
– Садись, – Вячеслав Павлович указал на стул напротив своего стола, сел сам.
Слава, с секунду подумав, уселась тоже, продолжая молчать, уставилась на педагога. Чудеса какие…
– У меня к тебе деликатный разговор, Владислава, и я хочу, чтобы ты поняла меня правильно.
Слава напряглась всем телом, сощурилась, как перед спаррингом, оценивая противника. Откуда такая реакция, сама не поняла, разбираться не собиралась. Почти всегда она полагалась на интуицию, так называемую «чуйку», которая прямо сейчас вопила во всё горло, что ничего хорошего ей не скажут.
– Насколько я знаю, ты встречаешься с Царёвым Александром? – поставил в известность Вячеслав Павлович, по-другому интерпретировать тон не получалось. По смыслу это было вопросом, по существу констатацией фактов.
– Не понимаю, к чему этот разговор, – нервно дёрнула плечом Слава.
Действительно, к чему? Вячеслав этот Павлович ей не папа, не мама, не старший брат, даже не сосед. Он – форменный никто, чтобы задавать подобные вопросы. Какое его дело, с кем встречается первокурсница, имени которой, как минутой назад предполагалось, он не знал.
– Будь осторожна с Александром, не поступай опрометчиво, – выдал Вячеслав Павлович, к искреннему удивлению Славы. Это что за нарушение субординации и личных границ? – Помни, чья ты дочь, и не теряй голову, Владислава.
На этом Вячеслав Павлович замолчал, кинув странноватый взгляд на Славу, та ответила ему ровно тем же. Молчаливо кивнула, встала и, не спрашивая разрешения, вышла из аудитории.
Что это было?
Владислава отлично помнила, чья она дочь, из какой семьи. Забудешь разве? Поначалу она ничем не отличалась от одногруппниц, фамилия Калугина ни о чём никому не говорила. Калугиных в стране чуть меньше, чем Ивановых или Смирновых. После нового года кто-то пустил слух, что Калугина-то не проста, а то ли дочка, то ли внучка генерала Калугина. Славка отпираться не стала, не в её правилах.
И понеслось: «Дочь генерала Калугина?», «Того самого Калугина?», «Вот прямо того-того-самого?».
Вскоре Славка ощущала себя, как чернокожий в зоопарке Гамбурга в начале двадцатого века – экспонатом. На неё показывали пальцем, перешёптывались, закатывали глаза, когда она хорошо сдавала материал или практические занятия. Всё-то ей папа-генерал купил, обо всём договорился, везде подмазал.
Хорошо, теоретические знания можно купить, Слава соглашалась. Зачёт по стрельбе или физической подготовке – невозможно. Как, ка-а-аак?
Она быстрее всех бегала, дальше всех прыгала, больше всех подтягивалась, владела армейским рукопашным боем и лучше всех стреляла. Братья шутили, что в Славке не только потомственных военных кровь играет, но и сибирских охотников.
Только окружению было ничего не доказать. Владислава Калугина получила штамп на лоб «блатная», море осуждения, а вместе с ним и кучу ненужных знакомств, которые посыпались на неё, как дождь из лягушек. Нате!
Доказывать Слава ничего не собиралась. Вела себя независимо, приняв удар досужего интереса к своей натуре как должное. Пошла бы в сферу, не связанную с высокопоставленным отцом, никто бы по пятам не ходил, в глаза не заглядывал.
Постепенно интерес утих. Сплетни, тренды, события неслись сплошным потоком. Слава перестала быть новостью номер один. На повестку дня вышла компания подвыпивших курсантов, которые попались не только патрулю, но и под камеры обывателей, кот, прыгнувший в котёл со щами, и повариха, орущая благим матом во всю мощь своих ста с лишним килограммов.
Чуть позже Слава познакомилась с Сашей. Царёвым Александром, казалось, единственным человеком в университете, который не знал, кто такая Слава. Он и о генерале Калугине ничего не ведал, как и обо всей их семье.
– Да я деревенский, – спокойно пожала плечами Саша, идя вдоль длинного коридора рядом со Славой. – У нас военных в роду отродясь не было, отец даже в армии не служил. Я сюда чудом поступил, три года сам себе не верил, мамка всё боялась, что вру ей. Не может такого быть, чтоб простой человек – и в такой университет пролез. Ум умом, а связи связями.
– Я без всяких связей поступила, – вспыхнула Слава.
Из уст этого симпатичного парня предположение о подмазывающем отце прозвучало как-то особенно обидно.
Ведь правда, без связей. Если бы отец знал о планах дочери, он бы её в монастырь отправил православный, несмотря на все канонические расхождения в вероисповедании, а не договариваться о поступлении бестолкового чадушка стал. Славка была уверена, что при всей строгости воспитания, отец бы предпочёл, чтобы она стала героиней передачи «Беременна в шестнадцать», чем поступила на кафедру военной журналистики. Материнство имело шансы исправить неугомонный характер, военная журналистика – нет.
– Ты-то, конечно, сама, – кивнул Саша. – Я блог твой читал, классно пишешь, фотографируешь отлично, прирождённый журналист. Ну и физподготовка отличная, – он ободряюще окинул взглядом Славу, говоря, что не только навыки в боевых искусствах произвели впечатление.
Таким взглядом на Славу посмотрели впервые. Она немного растерялась, глупо улыбнулась в ответ. Не было у неё опыта в делах амурных, несмотря на то, что с детства больше с парнями дружила. Увлечения такие, где девчонок маловато. Но друзей она в качестве мужчин не рассматривала. Никого не рассматривала, если честно.
Может, виной тому физиология – Слава была невысокая, худая, спортивная, как мальчишка-подросток. С не очень-то выраженными женственными формами. Может, психология пацанки, своего парня для точно таких же парней-приятелей.
Они пересекались в университете время от времени. Саша не был навязчив, вроде и не ухаживал, как полагается парню, но интерес к себе Слава ощущала. Проснулся женский инстинкт. Подсознание подсказывало, что все эти с виду неважные разговорчики, переброски ничего не значащими сообщениями в мессенджерах – начало чего-то грандиозного. Возможно, того, что продлится всю жизнь.
Несколько раз они выбирались в город. Встречались на нейтральной территории, без сонма любопытных глаз. Саша оказался отличным собеседником, весёлым парнем, со схожими интересами со Славой.
Не сказать, чтобы совпадало всё-всё-всё, но он точно был не против девушек в борьбе, собирался пойти в поход, подняться в горы, заняться скалолазанием. Всегда мечтал, но в центральной полосе гор нет, а средств у семьи на путешествия сына не было. Отец рано умер, мать тянула их с братом одна, что в селе непросто. Потому энергию Саша тратил на помощь, как финансовую, так и руками, а не на развлечения.
Слава отлично всё понимала, хоть и родилась, как говорится, с серебряной ложкой во рту. Во-первых, отец воспитывал их с сестрой в строгости, да такой, что ровесникам не снилось. Встали в полный рост устои, в которых вырос, плюс возраст не позволял росткам либерализма пробиться сквозь патриархальный головной мозг. Во-вторых, огромный круг общения, друзья-приятели, не все из которых могли похвастаться и средним доходом. Полунищих студентов из периферии хватало. Слава была в курсе вкуса дешёвых пельменей, сколько стоит общественный транспорт, и как прожить на условные сто рублей в неделю. Квест тот ещё, но выполнимый.
Постепенно они с Сашей начали сближаться. Он всё чаще откровенно говорил о своих чувствах, проявлял эмоции, оказывал неоднозначные знаки внимания, красноречивые, ясно говорящие, что его интересуют не только совместные прогулки и походы в кино.
Правда, с семьёй знакомиться отказывался, афишировать их отношения не хотел, а это были уже отношения. Иначе не скажешь. Слава с полной уверенностью считала Царёва Александра своим парнем.
И этому Слава нашла объяснения. Опасался Саша её высокопоставленного отца, братьев, мать-профессора боялся. Он, выросший в простой семье, живущей натуральным хозяйством и на средства технички в школе, попросту не знал, как вести себя в окружении таких особ. Ляпнет что-нибудь, оступится, не понравится… Понятные страхи, объяснимые.
Славе же в голову не приходило рассказывать о своих личных отношениях семье. Не их ума дело. Взрослая, самостоятельная, самостоятельно решает с кем встречаться, с кем жизнь строить.
Сама не заметила как, Слава начала всё чаще платить за Сашу в кафе, ресторанах, кино. Он страшно стеснялся, ругался, но она настаивала. Ей действительно ничего не стоило, а он деньги сэкономит, матери с братом пошлёт. Мысленно она считала их своими родственниками, заботилась таким образом. Не всем везёт быть обеспеченными, родным Саши не повезло, но ни он, ни они не были хуже Славы просто потому, что ей посчастливилось.
Саша начал настаивать на близости, раз уж они в отношениях, хватит за ручки ходить. Вот только Славе взбрело в голову, что всё должно быть романтично, как… как в турецких сериалах, если она смотрела хотя бы один раз, конечно. На романтику же у Саши денег не нашлось.
Тогда Слава сама сняла номер в дорогой гостинице с шикарным видом, заказала ужин, свечи, цветы. Устроила такой романтик, что лучший голливудский режиссёр захлебнулся бы от зависти. Продумано было всё, от цвета простыней и меню, до аромата духов и нижнего белья самой Славы.
На себя тоже не поскупилась. Всё было безупречно, элегантно, именно так, как мечтает каждая девушка, во всяком случае, как оказалось, мечтала Слава.
До встречи с Сашей она не думала о неглиже последних коллекций. За внешностью следила ровно настолько, насколько нужно в молодости. Время от времени посещала косметолога, чаще после походов, использовала приличные крема с SPF защитой, бальзамом премиум-класса для волос и поборола рост волос на теле. С её-то постоянными шатаниями по лесам-долам это было важно.
Украшательством себя не грешила. Никакого маникюра, упаси господи, с цветочками. Ярким педикюром или сложными причёсками себя не утруждала. Всё должно быть чисто и функционально.
Перед тем злосчастным вечером же расстаралась так, что себе не верила, когда смотрела на себя в высокое зеркало номера с огромной кроватью по центру, где всё должно было произойти… случиться.
Саша пришёл вовремя, немного смущаясь, подарил скромный букет роз. Вёл себя немного странно, будто нервничал. А может, и правда нервничал, Слава же волновалась, почему он не мог? Всё-таки такой важный шаг, такой решающий… Всё на свете решающий, в одночасье.
Определяющей дальнейшую жизнь, как думалось Славе.
Саша был такой нежный, такой деликатный, такой настоящий. Если бы когда-нибудь Слава мечтала о принце, он был именно таким, даже фамилия у него была замечательная – Царёв. Мысленно Слава уже стала Царёвой.
И всё же что-то отвлекало Славу, она чувствовала какой-то подвох, какой – понять не получалось. Ведь она хотела. Должна была хотеть, вон какую работу проделала, денег заплатила прорву, даже маникюр сделала. С крошечными цветочками, но цветочками же!
Когда бельё было почти снято, Слава судорожно искала в себе признаки физиологического возбуждения, эмоционально она, кажется, была готова, дверь в номер бесцеремонно открылась. Кто-то открыл замок и зашёл, словно к себе домой.
На пороге появился старший брат Игнат. Слава судорожно закуталась в простыню, не понимая, что происходит, даже на возмущение сил не хватало. Это же бред какой-то, сюр! Инсталляция в духе современного искусства под название «Охренели решительно все!»
– Слав, оденься, – коротко сказал Игнат, отводя взгляд к панорамному окну. – Сейчас же! – гаркнул он.
Удивительно, но она растерялась, наверное, первый раз в жизни растерялась по-настоящему. Она была готова к любым, самым сумасшедшим ситуациям, рядом не стоящими с понятием «норма».
Прыгала с парашютом не один раз, восемнадцатилетие встретила на многослойных тропах для скалолазания в долине Арко Италии, совершила банжи-прыжок с Башни Макао в Китае, но здесь и сейчас растерялась, как никогда и нигде.
– Телефон сюда! – отчеканил Игнат прямо в лицо Саши, который сначала побагровел, потом побледнел до пугающе мелового цвета.
Саша встал, закутался ниже пояса простыней, прошлёпал босыми пятками к узкой полке, взял телефон, который стоял у стены, упираясь, как на подставку.
Игнат молча взял телефон, придавил палец Саши к панели, чтобы разблокировать. К своему ужасу Слава увидела, что режим камеры был включён и направлен прямо на кровать.
Покопавшись немного в телефоне, Игнат не просто удалил запись, он обнулил всё до заводских настроек. Посмотрел на стоявшего памятником Сашу, сжал зубы и процедил:
– Сам расскажешь?
– Что? – отшатнулся Саша, бросая затравленные взгляды на Славу, с глаз которой словно пелена в одночасье слетела.
Ведь в Царёве Александре нет ничего, совершенно ничего, на что можно было обратить внимание, зацепиться хоть за что-нибудь. Симпатичная внешность, да, но таких симпатичных парней половина университета, вторая – откровенные красавцы, такие, что девчонки глаз не сводят. Слава же на внешность человека обращала внимание в последнюю очередь, главное то, что он несёт миру, какой вызов может бросить.
– Как решил устроиться за счёт Владиславы, узнав, чья она дочь, – прошипел Игнат. – Как поспорил с приятелями, что охомутаешь генеральскую дочь, не просто генеральскую, а дочь самого Калугина. Как превратишь её в ручного хомячка. Хомячка, сука! И как на всякий случай снимешь на камеру то, что должно было происходить здесь, чтобы использовать, если «хомячок» окажется не слишком сговорчивым.
– Господи… – отшатнулась Слава, сжимая заледеневшими руками горло.
Казалось, загорелось всё тело, её затрясло одновременно от холода и жара. Тело покрылось гусиной кожей, руки затряслись, словно в лихорадке, она начала задыхаться. Стены закачались и начали рушиться на неё многотонной массой. Тошнота поднялась и выплеснулась прямо на белый ковёр из натуральной шерсти.
Голову обхватило кольцо невыносимой боли, которая перетекала в переносицу, лишая возможности вдохнуть, в грудь, не позволяя выдохнуть, в солнечное сплетение, доставляя неописуемую боль.
– Ты просчитался, Царёв!
Голос Игната был последним, что осознанно услышала Слава.
Дальнейшее она никогда в жизни не пыталась вспомнить. Слишком больно, слишком невыносимо, слишком слишком. Никакое живое существо не желает вспоминать, как живьём с него сняли кожу.
Вот и Слава не желала. Не любила. Не могла. Не хотела. Нет!
Помнила лишь разговор Игната по телефону с каким-то Славой… и что на аватарке «Славы» была фотография беззаботно улыбающегося Вячеслава Павловича Андронова.
Глава 2
Ночь Слава провела в квартире Игната, под утро улизнула, не оставив ни записки, ни сообщения. Невозможно было видеть непривычно деликатного, говорящего, как по минному полю ступающего, брата. Шуру – его жену, поглядывающую с жалостью и болью, которую скрыть не могла. Не умела притворяться.
Приехала к себе в однушку на окраине города, завернулась в одеяло, попыталась заснуть, сон не шёл. В голове проносились картинки встреч с Сашей, как в цветном, без устали крутящемся калейдоскопе.
Странным было то, что боли от любви она не чувствовала, или боли было настолько много, Слава была так полна ею до краёв, что отделить одну от другой не выходило.
Вот – боль разочарования. Вот – тоска по любимому. А вот – ужас унижения. Чувства смешались, перепутались, переплелись в тугой, ядовитый, бесконечно шипящий, отвратительный комок, вызывающий точно такую же бесконечную тошноту.
Четыре дня она не выходила из дома, правда, на телефонные звонки Игната отвечала. Понимала, если не ответит хотя бы раз – двери взломает толпа добрых молодцев, брат церемониться не станет, если заподозрит неладное.
Забилась в угол, как дикий зверь, попавший в капкан, и с остервенением грызла собственную лапу, чтобы выбраться, вырваться, впустить в туго стянутые лёгкие глоток свежего воздуха.
Ничего не выходило, шипение слышалось всё громче, ядовитые твари прогрызали дыру не только в сердце, но и в душе, разуме, во всём, чем была Слава, из чего состояла… Ночью на пятые сутки, проведённые почти без сна и еды, Слава почувствовала, что сходит с ума – форменным образом, на самом деле.
Необходимо было что-то делать, каким-то образом скинуть с себя груз, который тащить попросту больше не могла. Не получалось. Для деятельной, всегда оптимистичной, с тысячей планов на жизнь и сотней на ближайшую неделю Славы, существование зажатой в угол амёбы с обгрызенной лапой было невыносимо на физическом уровне.
В полузабытьи Слава подошла к зеркалу. Из отражения на неё смотрело лицо больного, обречённого на погибель человека. Впалые щёки, сухие, сжатые в узкую линию губы, провалившиеся глаза, тёмные глазницы, даже не синие – чёрные. Всклокоченные, грязные волосы – вот они-то и привлекли странное, болезненное внимание.
Русые, густые, по пояс, со здоровым блеском даже в таком состоянии. Они смотрелись чем-то инородным, отталкивающим, будто это они источали яд и шипение, как змеи Медузы Горгоны.
Схватила ножницы, резанула у чёлки почти под корень. Увидев упавшую безжизненную прядь, впала в забытье, очнулась, когда все волосы были срезаны. Жалкие сантиметровые неровные остатки торчали пугающими пеньками, подчёркивая впалые щёки и худобу всей фигуры, но Слава в этот момент испытала то, что можно назвать подделкой на облегчение. Грубое, сваянное на одном колене, но облегчение.
В забытьи она свалилась на кровать, вдохнула в половину груди, что было достижением, и провалилась в поверхностный, болезненный, но всё же сон.
Проснулась под вечер, побродила по квартире, как оголодавшая акула, рванула с вешалки косуху и, как есть, в пижаме в красную клетку, рванула в первый попавшийся в микрорайоне ночной клуб.
Музыка прошивала тело, алкоголь бурлил в крови, позволяя забыться, табачный дым заглушал ростки боли, которые умудрялись прорываться сквозь одурманенное сознание.
На ненормальную, полулысую, стриженную клочками девицу косились посетители. Охрана не спускала глаз, однако выставить вон не пытались. Банковская карточка, которая щедро прикладывалась к терминалу, не позволяла.
Славу несло на волнах эйфории, умноженной на отчаяние, боль, чувство, что изваляли в грязи, дёгте, и выставили на посмешище посредине главной площади, так, что каждый юродивый тыкал заскорузлым пальцем и кричал о её позоре.
Чудовищный коктейль из эмоций и алкоголя, который нравился всё больше и больше, и в который Слава погружалась с радостью отъявленного мазохиста в надежде сдохнуть в пароксизме нахлынувших противоречивых чувств.
В дальнейшем она не могла вспомнить, что происходило той ночью. Лишь обрывки разговоров, какие-то фразы, вырванные из контекста, быстро тающее содержимое лицевого счёта и сверкающую, кружащуюся иллюминацию ночного города из окна несущегося вдоль проспекта такси.
Проснулась Слава в чужой квартире, поняла это сразу, ещё до того, как открыла глаза. По запаху, внутреннему ощущению, которое нашёптывало, что необходимо валить подобру-поздорову, где бы, с кем бы она ни находилась.
С трудом открыла глаза, уставилась сначала на потолок с трещиной вдоль балки, скосила глаза вбок, какое-то время разглядывала видавшие виды штору и стоящий вдоль стены диван-книжку со скомканным гобеленовым покрывалом. Для полноты картины не хватало ковра с лебедями или оленями.
Интересно, где она?.. С кем?..
Рядом раздался громогласный, богатырский зевок. Слава резко обернулась, голова внезапно закружилась, к горлу подступила желчь, которую удалось с трудом сдержать, не вывернуть тут же, на кровати.
Широкая мужская спина с развитыми мышцами выглядывала из-под белой простыни, ряд родинок убегал по позвоночнику вниз. Была видна крепкая, покрытая светлыми волосами нога. Коротко стриженные волосы на затылке топорщились во все стороны.
Что ж, наверное, так даже лучше, – мелькнула мысль у Славы, но была прервана порывом тошноты, который сдержать не получилось. Обхватив горло, она рванула в сторону уборной, благо квартирка была типовой, не заблудишься.
Перегнувшись, она блевала, сотрясая тесное пространство. Штормило во все стороны, Слава едва не врезалась лбом в бачок унитаза – оказывается, она была всё ещё пьяна. И сильно пьяна.
Сильные мужские руки подхватили тщедушное тело Славы, удержали голову, позволив освободить желудок от оставшегося алкоголя.
Сколько же она выпила накануне? Каким чудом жива?.. Зачем она жива? Скопытиться в пьяном угаре было бы отличным выходом, более приятным, чем то, что происходило здесь и сейчас.
– Жива, Чебурашка? – спросил мужской, чуть хриплый голос.
– Жива, крокодил Гена, – огрызнулась Слава, с трудом выпрямляясь во весь рост, чтобы поглядеть, с кем же потеряла своё «сокровище».
Не зря готовилась, выходит… Не так романтично, как задумывалось, а в целом – насрать.
На неё смотрел молодой парень с дерзким, наглым выражением. Можно сказать красивый, интересный точно. Во всяком случае, нереально синий цвет глаз определённо можно было отнести к достоинствам, как и телосложение. Отличная фигура, спортивная, подтянутая – это Слава могла сказать точно.
Не так и плохо, мог попасться какой-нибудь престарелый дедок, морщинистый и пузатый, а этот ничего так… Будет не стыдно вспомнить. Противно немного, конечно, что греха таить. В глубине души Славы ещё жила романтичная девушка, которой нужна была сказка «первой ночи» и вся романтичная хрень, которую скармливали девочкам едва ли не с рождения. А в целом – терпимо.
– Э-э-э, – выставил вперёд руки незнакомец. – Чебурашка, ты чего? Даже не думай, не было у нас ничего. Даже не поцеловались ни разу. Я тебя, пьяную в сопли, утащил из клуба, чтобы приключения на свою задницу не нашла.
– А что так? – Славка двинулась в сторону кухни в поисках стакана воды, во рту сушило страшно. Ужасное состояние, как только люди регулярно напиваются? Зачем? – Не нравлюсь? – она резко обернулась, окинула взглядом парня, на котором из одежды были только трусы.
– Да как тебе сказать…
– Да как есть, так и говори, – небрежно махнула рукой Слава. Действительно, ведь плевать, нравится она этому парню или нет.
– Человек ты наверняка хороший, – уверенно заявил идущий за ней по пятам, – но внешне, прости, жуть дартмурских болот. Ты из психушки сбежала, что ли? Или рак у тебя?
– На себя посмотри, – буркнула Слава, скорее машинально, обижаться не было сил и желания.
В это время она проходила мимо покосившегося, из дешевого ДСП, шкафа-купе с зеркалом во всю дверцу. Уставилась на себя – нда-а-а… действительно, из психушки сбежала. Голые, худые ноги с торчащими коленками, футболка, едва прикрывающая зад в хлопковых трусах, тощее лицо с выступающими скулами, волосы…
Протянула пятерню к плешивому ёжику на собственной голове, прислушалась к себе. Странно… бесконечного ядовитого шипения, которое изводило несколько дней, не было слышно. Худая, страшная «Чебурашка» была скорее мертва, чем жива, но к клеткам поступала кровь, лёгкие вырабатывали кислород, внутренние органы, включая сердце, исправно работали.
Не так и плохо.
– Я с парнем рассталась, – слегка морщась, ответила Слава, показывая на собственную «причёску».
– Нормальные девки каре ибашут, а ты, значит, это… – усмехнулся парень, подмигнул, глядя в глаза Славе через зеркало.
– А я ненормальная, – давясь нервным смехом, ответила Слава.
– Виктор, – протянул руку для рукопожатия.
– Владислава, лучше просто Слава, – ответила Слава, крепко сжав мужскую, сильную ладонь.
– Ладно, пошли похаваем чего-нибудь, а то мне съезжать через несколько часов. Я здесь проездом, хату снял посуточно, думал, оторвусь с какой-нибудь симпатичной крошкой напоследок, а попалась ты.
– Напоследок? – уточнила Слава. – Ты сам не из психушки сбежал, или, может, рак у тебя?
– Не, – вальяжно ответил Виктор. – На военную базу в жопу мира отправляют, долг Родине отдавать, там из девиц, говорят, только правая рука в наличии.
– Ну прости, что испортила тебе планы, – загоготала Слава.
– Да ладно, чего уж, прощаю.
Расстались они через час, обменявшись контактами. Слава пригласила в гости, когда вернётся из своей «жопы мира». Пообещала познакомить с симпатичными подружками, если уж она рожей не вышла. Виктор сказал, что заскочит, не упустит случая, в свою очередь пригласил в Воронеж, мало ли, окажется в их краях. От девицы, которая выстригает себе плешь на голове всего можно ожидать. Воронеж – нормальный вариант, не Северный полюс в трусах на босу ногу.
По пути домой Слава зашла в первую попавшуюся парикмахерскую. Мастер с пирсингом в носу и синими волосами долго ходил вокруг поминутно засыпающей клиентки, разившей перегаром на весь салон. В конце концов, взял машинку и обкорнал ровным, полсантиметровым слоем, убрав у висков и на затылке почти под ноль. Нормально вышло, по-чебурашечьи.
Появление Славы в университете произвело настоящий фурор. На дочь генерала, которая постриглась практически налысо, ходили смотреть, как на редкий экспонат выставки народного хозяйства.
Спинным мозгом она ощущала нездоровый интерес к себе, вспыхнувший с новой силой. Виной тому «преображение», измождённый вид, который за день-два пройти попросту не мог, или история с Царёвым, Слава не знала. И разбираться не собиралась. Достаточно того, что педагоги, все как один, вопросов не задавали, уважительной причины из-за отсутствия на занятиях не требовали – вот это хорошо. На остальное плевать с высокой колокольни.
Сашу Слава не встретила ни в первый день, ни во второй, ни в третий. Не то, чтобы сильно интересовала его судьба, но червячок сомнений, какой-то противной жалости, тоски грыз, заставляя оборачиваться поминутно, искать в толпе знакомый профиль. Увидеть хотя бы одним глазком. Зачем, Слава этого не знала, копаться же в себе опасалась…
Выяснилось, что Царёва она больше не увидит. Всегда спокойный и рассудительный, он устроил драку, нанёс тяжёлые телесные повреждения сослуживцу, за что был в тот же день отправлен на «губу» – гауптвахту, и вскоре отправится на «дизель» – в дисбат. Никто не мог точно сказать, кому именно Царёв нанёс травмы, то ли приятелю Петухову, который ходил целый и невредимый, сияя лощёной красной мордой, то ли Самсонову, который точно не выглядел избитым.
Человека нужно было убрать – его убрали. Неизящно и противозаконно, что любви к генеральской дочери не добавило. Самой же дочери было откровенно плевать на усилившиеся в сто крат взгляды, шепотки за спиной, сдавленный смех. Она поступила в университет учиться и училась, а разговорчики, любовь эта сраная…
Не её история. Не для неё. Не рождена она любить, быть любимой. Глупости это, придуманные сказочки для сопливых дур, заботящихся о цвете маникюра.
Не встречала она и Вячеслава Павловича Андронова. «Стрельбу и управление огнём» теперь вёл седой, грузный полковник Струченко, начавший гонять расслабившихся учащихся с утроенной силой, так, что многие с тоской вспоминала Вячеслава Павловича, которому было откровенно наплевать на успеваемость будущих журналистов по своему предмету.
Если пропажа Саши на Славу не произвела впечатления, никаких эмоций его незавидная участь не вызывала – умерли чувства, если и были, вместе с романтичной девочкой внутри, – то отсутствие Вячеслава Павловича откровенно радовало.
Не могла она простить капитану собственное унижение. Бесконечно крутилась мысль, что если бы Андронов не вмешался, всё было бы хорошо. Может, не прямо хорошо, терпимо точно. Что ужасного могло бы произойти? Вышла бы она замуж за Царёва, быстро разобралась, что он – человек-говно, развелась и вычеркнула бы из жизни этот эпизод, как ничего не значащий. Даже если бы он пустил в ход запись, явив миру интимные подробности, Слава бы это как-нибудь пережила, справилась. К больному вниманию ей не привыкать, стекает, как с шелудивого пса вода из лужи.
Сейчас же Слава пережила унижение, с которым справиться почти невозможно. Естественно, справлялась, ведь она ходила на учёбу, вела блог, планировала восхождение на Эльбрус в компании единомышленников, тренировалась – не умирала, одним словом, но мысль, неустанная, бесконечная, изводящая и липкая, об унижении не давала покоя.
Причина же этого унижения – Андронов Вячеслав Павлович. От имени капитана, произнесённого про себя, Славу коробило, как вампира на солнечном свету.
Казалось очевидным, что именно двигало капитаном, когда он сдал её брату. Точно не забота о благополучии генеральской дочки, а выгода, корысть. Подмахнул Калугину Игнату Степановичу, так подмахнул. От всей капитанской душонки постарался.
Выслужился. Вернулся в штаб, освободившись от ненавистной роли педагога. Использовал Славу, подтёрся её гордостью и довольный свалил в закат.
Не-е-е-ет, рядом нельзя ставить поступки Царёва и Андронова – последний в стократ отвратительней, гаже.
На выпускном с первого курса Слава имела «удовольствие» убедиться в этом лично. Вячеслав Павлович явился в качестве почётного гостя, сдержанно улыбался курсантам, которые после полковника Струченко оценили лояльность бывшего педагога. Отвечал на откровенный флирт девушек – одногруппниц Славы.
Сверкающие звёзды майора красноречиво подтверждали версию Славы.
Индюк самодовольный, тварь бездушная – вот кто он. Лизоблюд паршивый. Урод вышколенный!
Глава 3
Слава вытянулась на верхнем ярусе двухъярусной кровати, довольно улыбаясь в обшитый светлой вагонкой потолок.
Их группе предстояло несколько дней провести в штурмовом лагере на Эльбрусе, прежде чем совершить восхождение на вершину. Это был пятый по счёту поход Славы, инструктор, с которым она традиционно поднималась, смеялся, говорил, что Славка, как на маршрутке катается к вершине за хлебушком.
В этот раз она выбрала одно из самых паршивых времён года – конец осени, начало зимы. В университете пришлось врать с три короба про болезнь любимой бабушки, инфаркт у хомячка и обострение всех хронических болячек сразу у неё лично, там сделали вид, что поверили. Учиться оставалось жалких полгода, потом диплом, и свежеиспечённый журналист готов. Калугина же Владислава была одним из лучших курсантов потока, уверено шла на красный диплом.
Мотивацией стал летний провал на Джангитау. Не смогла, не преодолела, не справилась. Пятитысячник остался непокорённым, сверкая первозданной белизной, словно скалился в ответ на отчаяние и злость Славы, от которой скрипели зубы. Могла бы – искрошила в порошок оставшуюся недоступной вершину.
Постоянный инструктор – Антон Ярославцев, сорокалетний, убелённый сединами не по возрасту, словно копирующий снежный шапки, куда водил людей, – посоветовал попробовать силы на зимнем Эльбрусе. Одна из лучших подготовок для Джангитау, что там, даже опытные альпинисты перед Гималаями не гнушаются подобной подготовкой.
Сказано – сделано. Антон изрядно обалдел, когда увидел Славку в зимней группе, отправлять домой не стал. Калугина – на то и Калугина, чтобы найти на своё тощее мягкое место приключение.
Слава была единственным существом женского пола и в их группе, и в штурмовом лагере, не считая жены Антона, которая занималась организационными моментами. Выше не поднималась уже несколько лет и не собиралась больше это делать. Отходила своё, достаточно.
– Двигайся, – рядом плюхнулся Василий – счастливый молодой отец троих детей и муж красавицы жены, которая предпочитала отдыхать на берегу океана, а не в палатках повыше над уровнем моря.
– У?.. – Слава недовольно завозилась, подтянула к стене спальный мешок, вопросительно посмотрела на Василия.
– Антон сказал, сегодня ещё одна группа придёт. Вместе восходить будем.
– А акклиматизация? – широко зевнула Слава. – Успеют разве? Мы через пару дней выходим.
– Не, не выходим, погода, – вздохнул Василий, почесав небритый подбородок.
– Ясно.
Слава потянулась, пружинистым движением скатилась с кровати, подоткнула спальник в угол. Альпинизм, скалолазание, пеший туризм – штука без сомнений интересная, только время от времени приходится забывать, что по рождению ты девушка и тебе полагаются какие-никакие привилегии.
В походе никто за тебя рюкзак не потащит, если конечно не нанять портера, но это было ниже Славиного достоинства. У неё имелись руки, ноги, голова и хвост, в общем, всё, что полагается, чтобы справляться самой. Отдельную комнату в штурмовом лагере никто не выделял. Хорошо, что досталось отдельное спальное место. Считай, устроилась с комфортом, как в Букингемском дворце. Наследная принцесса, не меньше.
Летом случались женские группы, Славе доставалось местечко в девичьем царстве. После пары таких ночёвок, она предпочитала разбивать палатку и ночевать в одиночестве. Вольготно и без бабского трепания языками, вечных разговоров о мужиках. То в инструктора все влюбляются поголовно, то в какого-нибудь красавца, некоторые умудрялись переспать тут же, в лагере, не теряя времени даром. Тащиться на четыре тысячи километров ввысь, чтобы раздвинуть ноги – не идиотизм ли? Тьфу!
Зимой же отдельную палатку не поставишь. Теоретически возможно, практически Антон покрутил у виска, заявив, что силы понадобятся для восхождения. Эльбрус летом и Эльбрус зимой – это разные горы.
Пусть Слава не выделывается больше своего мышиного веса, а живёт бок о бок с мужиками. Не королева, справится. Тем более, в холоде лишний раз портки не снимешь, не то, что потрахушки устраивать… да и кто к Славе с подобным предложением подкатит, тот трёх минут не проживёт – это всем известный факт.
Новая группа – ничего хорошего. Свои ребята все сплочённые, потом проверенные, кто сейчас придёт – неизвестно. Одно хорошо, новичков зимой не водят даже за большие деньги.
Новичкам и любителям добро пожаловать летом. Июль, август – портеры шмотки дотащат, инструкторы лучшие локации покажут, время на намалёванные губы выделят – всё, чтобы клиент был доволен. Даже если не получится покорить Эльбрус, фоточки для социальных сетей останутся. Вот ты уже турист, альпинист и красавец. Почёт и уважение от всех диванных ЗОЖников и экспертов по правильному питанию. Можешь смело продавать свой фитнес-тренинг.
Умылась ледяной водой, решила, что вечером нужно заплатить за душ. Вода чуть тёплая, но замёрзнуть, тем более заболеть невозможно, во всяком случае, Славе. Она в принципе не помнила, когда болела последний раз. Несколько раз с похмелья было, как в назидание и напоминание, что алкоголь – зло.
Сытно позавтракала, аппетита особо не было, но заставила себя, идти в акклиматизационный выход на голодный желудок – сомнительная идея. Пиццерий и шаурмичных на маршруте не встретится. Пожрать с собой взять можно, но есть в минус тридцать ещё более сомнительно, чем тащиться голодной.
Собрались у выхода из домика-столовой, тоже отделанной вагонкой, как и остальные домишки, сооружённые из контейнеров. Антон прочитал инструктаж, проверил снаряжение, отдал группу в распоряжение младшего инструктора Бармалеева Андрюхи, которого иначе как Бармалеем, естественно, не звали.
Бармалею не было и тридцати. Слава познакомилась с ними в своё первое восхождение, он тогда попытался подкатить к новенькой в группе, был послан дальше, чем заканчивается Транссибирская магистраль, быстро внял, и вскоре они стали братьями-приятелями. Несколько раз Слава помогала ему склеивать хорошеньких туристок, едущих отнюдь не за красотами Кабардино-Балкарии. Один раз Бармалей приезжал в Москву и останавливался у Славы, которая теперь жила в съёмной двушке. Однокомнатная квартирка часто не вмещала все-всех-всех друзей и знакомых Кролика, вернее, Владиславы Калугиной.
На маршруте проторчали дольше рассчитанного, поднялся сильный ветер, пурга. Возвращались почти в нулевой видимости, замёрзшие и уставшие. Как и предсказал Антон, погода испортилась. Придётся пережидать, подниматься в компании с другой, вновь пришедшей группой.
Вернусь в темноте, огни домика-столовой приветливо горели, обещая долгожданной тепло, горячую еду и отдых. Отчего-то Слава вымоталась, на секунду подумала, что подниматься зимой дерьмовая идея. Не готова она, не сможет, сама не поднимется и людей подведёт, а для многих это, помимо риска, драйва, запредельного кайфа, ещё и непомерные расходы. Но как подумала, так и задвинула эти мысли. Заткнула писклявый голосок сомнений, иначе она была не она. Не сомневаться, действовать – вот её девиз.
По столовой разносился запах еды. Наконец-то. Пахло наваристыми щами, картофелем с мясом, травяным отваром. Аппетитней любого мишленовского ресторана. Перепёлка с запечённой на кофе морковью хороша, как и мороженое из японских ежей с миндальной сметаной и соусом верде, но после колючего мороза ничего лучше обжигающего супа, увесистой порции мяса и чая с душистыми травами не придумать.
За столами сидели незнакомцы. Слава окинула взглядом новеньких. Всего шесть человек, ожидаемо все мужчины, от двадцати пяти до тридцати пяти лет примерно. Щетинистые, с обветренными лицами, большинство во флисовой поддёве – типичный видок, не в костюме же тройке сидеть.
Набрала еды, уселась за стол, рядом шлёпнулся довольный Бармалей, растирая замёрзшие руки, и Василий.
– Здоров, – сказал Бармалей, протягивая руки для рукопожатия и знакомства с новенькими. – Андрей. Василий и Владислава, – показал на сидящих рядом приятелей. – Там Савелий, Антон, Григорий… в углу Маша – супруга Антона.
– Слава, – протянула руку Слава сидящему напротив самому молодому парню, с интересом разглядывающему её, как восьмое чудо света увидел, честное слово.
Подумаешь, экстра-короткая стрижка, обветренное лицо и руки. Здесь все такие – отмороженные немного, причём во всех смыслах этого слова.
– Никита, – представился он.
– Денис, – произнёс следующий, уважительно обхватив тонкую, но крепкую девичью ладонь.
– Вячеслав, – услышала Слава знакомый до дрожи голос.
Вскинула взгляд, в первую секунду обомлела. Ледяные, колючие мурашки побежали по спине, мгновенно пропал аппетит, да что там, желание испытать себя, пройти тренировку перед Джангитау испарилось, как не бывало. Она бы предпочла прямо сейчас оказаться где-нибудь на Кубинском пляже, с тошнотворно-сладким коктейлем в одной руке и членом жиголо в другой, а не смотреть в светло-карие, гадко прищуренные глаза Андронова… Вячеслава, собственной персоной, Павловича.
– Владислава Степановна, и на «вы», – выплюнула Слава, сама не поняла зачем.
Глупо же, до колик в солнечном сплетении нелепо, но сдержаться не смогла. Хочет лизоблюдничать, тварь такая – пусть старается. Не то Слава пожалуется папе-генералу, и разжалуют майора. Как заслужил звёздочки, так и потеряет. Ради такого случая Слава наступит себе на горло, попросит отца об одолжении, тот от неожиданности пойдёт навстречу, никаких сомнений.
– А-ха-ха-ха! – грохнул рядом Бармалей. – У тебя ПМС, что ли, Славка?
– Климакс! – фыркнула та в ответ, отставила тарелку со щами в сторону.
Крошечная, мелькнувшая мысль о наваристом бульоне после целого дня, проведённого на морозе, не вызвала ничего, кроме отвращения. Резко встала и стремительно выскочила из столовой. Ледяной ветер вперемешку с колким снегом, ударивший в лицо, лишь распалил.
Почему, зачем, какого чёрта? Ка-ко-го-чёрта, сука?!
Она ведь почти забыла историю на первом курсе. Не один год жизни потратила, чтобы не вздрагивать ночами от спазмов в желудке, отправляющих в туалет, чтобы выблевать подступившую желчь.
Месяцами уговаривала себя, что время всё вылечит, должно, просто обязано. От любой грязи можно очиститься, от такой тоже. Любое предательство забыть, такое тоже. В какой момент предателем в её глазах стал Андронов, а не Царёв, Слава понятия не имела. Всерьёз об этом не раздумывала, не анализировала.
Мавр сделал своё дело – нацепил майорские погоны, – мавр может уходить.
И вот, в самом неподходящем месте, среди настоящих людей, честных эмоций, встретилась эта тварь… Что он здесь забыл, урод, всегда надраенный строго по уставу?
Карьерному росту восхождение на Эльбрус помогает лишь в бригаде военных альпинистов. А этот гниль тяжелее учебника по «стрельбе и управлению огнём» в университете ничего не держал. И оттуда сбежал, устроился в тёпленьком местечке, пройдясь обгаженными подошвами по гордости Славы… по ней самой пройдясь. С оттягом и циничном безразличием.
Откуда Слава это знала? Ниоткуда. Последний раз она видела Вячеслава Павловича на крыльце университета на выпускном после первого курса. Он обнимал за талию девицу с типичным дакфейсом, длинными патлами и на высоких каблуках.
Никогда не спрашивала брата об Андронове, просто знала и всё. Старалась не думать о нём, потому что сила злости, которая поднималась внутри, грозила возродить шипящих тварей в душе…
Нет! Слишком Слава любила жизнь, чтобы позволить себе снова подыхать от невыносимой боли. Она научилась жить заново и жила, всем смертям назло.
Жила на полную катушку, не отказывая себе в живительных глотках бодрящего норадреналина.
Жила так, как считала нужным она и только она.
Возвращаться в ту ужасную неделю Слава не собиралась. Любое мимолётное воспоминание, упоминание о бывшем педагоге отбрасывала в сторону, как ненужный мусор, затирала ногами, ожесточённо втаптывала в землю.
И вот этот мусор здесь… Твою мать!
Глава 4
Славе казалось, что она сейчас умрёт, прямо здесь, сейчас, не сходя с места, не добравшись до вершины несколько жалких метров. Они поднялись на плато, преодолели ледник под натиском шквального ветра, немного выбились из графика из-за Василия, который умудрился получить лёгкую травму на самом простом участке восхождения. Оплеуха от гор, которые напомнили, что «простого» в них нет ничего. Повезло, что не пришлось возвращаться, Василий продолжил маршрут.
Не слишком-то профессионально со стороны организаторов, но все молча согласились. Ведь не поворачивать обратно, ратраков[1] же, чтобы спустить пострадавшего, с этой стороны Эльбруса просто нет.
И вот… осталось совсем немного, на Славу, до этого чувствующую небывалый подъём сил, какую-то почти животную эйфорию, накатило. На ноги словно пудовые гири навесили, живот свело стальным обручем, голова закружилась, рук своих она не видела, на команды Антона не реагировала. Попыталась мысленно от двадцати отнять пять – не вышло. Цифры плавали в голове, как дохлые мухи в сиропе, сосредоточиться на чём-либо не выходило. Довлело одно желание – упасть и не шевелиться. Провалиться в забытьё, которое накатывало волной и топило, топило, топило сознание.
«Горняшка» – горная болезнь. Именно горняшка не позволила Славе подняться на Джангитау, именно она, несмотря на плавную акклиматизацию, не давала пройти оставшиеся метры. Поставить плюсик в журнал очередных достижений. Чёртов сбой организма, который не спрашивал, наваливался и безжалостно отправлял планы в мусорное ведро.
– Шевелимся, шевелимся, зомбочки мои! Шире шаг! – распинался Антон, подбадривая подопечных, большинство из которых было изрядно вымотано.
– Калугина, Слав, Владислава, ты как?
Слава с трудом поднялась, стараясь придать себе вид бодрый, пусть и желеобразный. Мы весёлые медузы, мы похожи на арбузы… так, кажется, поётся. Сделала пару шагов, опустилась на колени, упёрлась лбом в заледенелый снег, чувствуя, как поднимается невыносимая тошнота, грудь сдавливает, виски ломит от боли.
Ледяная, пропитанная шквальными порывами ветра атмосфера стремительно теплела. Славе становилось сначала душно, потом жарко. Попыталась стащить с себя перчатки, дёрнуть молнию на горловине куртки, чтобы получить доступ к кислороду. Голову стянуло тисками, вызывая приступ опоясывающей боли во всём теле.
– Стоп! – сквозь звон в ушах услышала голос Антона. – Калугина, посмотри на меня!
Слава покачала головой, отказываясь, а может, соглашаясь. Сознание становилось расплывчатым, точно таким же, как всё, что видела перед глазами. Белые, голубые, тёмные блики, смешавшиеся в одно невнятное пятно от фонарика на каске.
– Чуть-чуть осталось, Слав, – сочувственно проговорил Антон.
Остановился Василий, одобрительно похлопал Славу по плечу, давая понять, что всё нормально. Всякое случается. Он навернулся, она растеклась на склоне, отказываясь шевелиться. Но идти надо, всего ничего осталось до точки. Ещё предстоит спуск – ровно столько же, сколько уже преодолели.
Неимоверным усилием воли, которая чудом теплилась, придавленная гипоксией, Слава попыталась подняться. Простые движения давались с таким трудом, словно на неё давила плита в несколько тонн, а сама Слава весила и того больше. Но всё-таки она поднялась, покачнулась от звона в ушах, зажмурилась, стараясь прийти в себя.
Всего ничего осталось. Несколько метров, несколько шагов… Один, два, три… десять, может сорок, и зимний Эльбрус покорён Калугиной Владиславой. Зарубка будет поставлена.
Ну же, Славка, ты сможешь, даже если умрёшь прямо здесь, сможешь!
Кто-то схватил Славу за руку и поволок к заветной точке. Она не понимала – кто, зачем, в какой-то момент забыла, куда её тащат, имени своего не вспомнила бы.
Остервенелый ледяной ветер бил в лицо, сбивал с ног, забирался в наглухо застёгнутую куртку, проникал до нижнего белья, несмотря на технологии современного снаряжения. Слава переставляла ноги, не соображая ничего. Свербела одна-единственная мысль – нужно идти. Необходимо. У неё есть цель. Какая-то… какая именно, Слава не помнила. Не понимала.
За несколько шагов до вожделенной вершины Слава очутилась одна, словно в открытый космос вышла. Подняла ногу, сделала шажок, словно из тягучей трясины ногу вытащила. Второй с не меньшим усилием, третий.
Вдохнула, насколько получилось, выдохнула, как вышло, зажмурилась, преодолела ещё два шага, распахнула глаза.
В зрачок ударила ярко-оранжевая полоса над слоем серых облаков, прорезающая непроглядную темноту. Слава замерла, не смея шевельнуться. Она уже видела восход на Эльбрусе, этот был не первый, но казался особенным. Одуряющим, восхищающим, предвещающим…
Что? Трудно думать, когда простой арифметический пример становится проблемой, но ясное понимание того, что именно этот восход солнца станет ознаменованием чего-то важного, накрыло Славу с головы до ног, как горняшка за несколько метров до вершины.
Слава оглянулась, рядом стоял Вячеслав Павлович, с широкой улыбкой смотря на открывающийся вид. Вот кто, оказывается, затащил её. Он же дал пройти оставшиеся шаги самой, словно понимал, насколько это важно для Славы. Прямо сейчас – ценнее всего на свете. Целого, необъятного мира нужнее.
За время, которое провели в штурмовом лагере, они едва ли обмолвились парой слов. Слава делала вид, что не знает бывшего педагога, первый раз видит. Не было такого человека в её жизни, а если и был, то бесславно сдох. В её глазах точно. Вячеслав Павлович так же не смотрел в её сторону. Игнорировал. Они будто заключили негласный нейтралитет, избегали друг друга, демонстративно не заступали за личные границы.
Отлично… Почему он сейчас не мог проигнорировать Славу? Пройти мимо, когда она стояла на коленях, не соображая, что происходит, борясь с приступом слабости, тошноты, нехваткой кислорода.
Почему из двух групп, поднимающихся параллельно, пришедших в одно время к последнему подъёму, именно он стоит с ней рядом, наблюдая за восходом на вершине мироздания?
Не Василий, не Антон, не любой из парней, с которыми она делила походный быт, а Вячеслав Павлович, собственной лизоблюдской персоной. Грёбаная несправедливость, такая же высокая, как вершина, к которой постепенно подбирались остальные участники группы.
Спустились почти за то же время, что поднялись, чуть быстрее, подгоняемые мыслями о долгожданном тепле домиков в штурмовом лагере и горячем обеде. К концу спуска погода ожидаемо испортилась, последние метры пробирались в кромешной мгле поднявшегося бурана.
Слава с трудом переставляла ноги, которые расползались, несмотря на надетые кошки. Заледенелый снег не цеплялся, не хватало сил пробить лёд и зацепиться. В какой-то миг начало казаться, что стихией её просто унесёт, как жалкий воздушный шарик. Сорок семь килограммов попросту не удержатся под очередным порывом ветра. Сгибаясь пополам, она пробивала себе дорогу сквозь снежную мглу, отвоёвывая каждый шаг у мороза и ветра.
В домик просто ввалилась, растянулась пластом, не в силах пошевелиться. Антон помог стащить экипировку, Василий сдёрнул спальник с верхнего яруса, устроил внизу, затолкал туда обессиленную, обмякшую Славу и пододвинул к стене, поближе к обогревателю. Она сама не поняла, как провалилась в чёрный, словно непроглядная ночь, сон.
Несколько раз просыпалась от головной боли, один раз от громкого мужского шёпота. Мужики обсуждали восхождение, делились впечатлениями, изо всех сил стараясь не шуметь, дать единственной девушке в группе отдохнуть.
Сквозь сон Слава слышала, как обсуждали её персону. Удивиться или возмутиться от усталости попросту не смогла. Глаз открыть не получалось, не то что рот.
– Славка ваша – молодец, – услышала голос Дениса, Дэна, как быстро прилипло к нему. – Силявочка совсем, в чём душа теплится, а как держалась.
– Я вообще сначала подумал, что она парень. Кто, думаю, подростка сюда притащил, – ответил кто-то из второй группы. – Совсем с дубу рухнули, не лето, чтоб детей на маршрут тащить.
– Девчонка она, – усмехнулся Бармалей. – Между прочим, симпатичная, жаль, что вредная.
– Что, не дала? – гоготнул кто-то.
– Не очень-то хотелось, – отмахнулся Бармалей.
Снова заговорили о восхождении, кто-то пустил по кругу телефон, показывая недавно сделанные фотографии. У Славы мелькнула мысль, что она-то ни одной фотографии не сделала. Взошла на вершину с киселём в голове, спустилась с ним же. Ничего, попросит у кого-нибудь. У Антона возьмёт, как руководителя группы, он вроде фотографировал коллективно и по одному.
Ничего не помнила, лишь линию оранжевого восхода над кучевыми, свинцовыми облаками и широченную, счастливую улыбку того, кто помог ей взобраться. Чтоб он провалился со своей помощью… Почему именно он?
Снова провалилась в сон, больше похожий на кромешную мглу. Проснулась от солнечного света в окно, выходит, чуть меньше суток проспала. Нужно было выбираться из спальника, вставать, заставить себя поесть. Завозилась, чувствуя чью-то тяжёлую руку на себе, мало того, что придавливающую, так ещё подгребающую к крепкому мужскому телу. Прижал, как родную.
– Раскинулся же, как море широко, – недовольно пробормотала Слава, не зная кому.
Подобные казусы случались через ночь, то навалится кто-то всем телом, то ноги закинет, то руки, то упрётся лбом. В тесноте, да не обиде, как говорится. Засыпали каждый в своём спальнике, просыпались, как повезёт.
Выкарабкалась, оглянусь, едва удержалась от злобного шипения. Вячеслав Павлович… Вот скотина! Места другого не нашёл, что ли? Обязательно рядом с ней было завалиться?
Ну конечно… А как же… Согреть теплом своего вонючего тела генеральскую дочку. Глядишь, до подполковника дорастёшь, там до полковника рукой подать. Если подмахнуть как следует генералу, расстараться с душой, то и сам генералом станешь. Подойти к вопросу со всей ответственностью и рвением.
Гад, свалился на её голову! Ещё и руки распускает, к себе прижимает… Б-р-р-р… Фу!
Слава не удивилась бы, узнав, что он специально сюда притащился. Узнал от Игната, где она, решил в альпиниста поиграть. Заодно присмотреть за ней, выслужиться в очередной раз. Тесноваты стали майорские погоны, душа повышения просит.
Чем больше она об этом думала, тем понятней становилось, что подобных совпадений не бывает. Для чего гладенькому, как яйцо единорога, Андронову, подниматься на Эльбрус, да ещё зимой? За какой надобностью? За впечатлениями? Испытать себя? Устал бумажки перекладывать, решил размяться, урод малахольный?
Свежо предание, да верится с трудом!
Слава внимательно посмотрела на спящего Вячеслава Павловича. Скажите, пожалуйста, даже здесь побрился. Все мужики с торчащей во все стороны света щетиной, бородами, заросшие, один в один йети, а этот височки по уставу подровнял.
Вдруг сам генерал Калугин прилетит за дочерью, а тут Андронов – выутюженный, блестящий, как яйца кота. Тьфу!
Хорошо, что сегодня утром спуск в базовый лагерь. Славка не выдержала бы, выцарапала глаза слащавому, как рафинад, майору.
Базовый лагерь встретил весенним теплом, пробивающейся свежей травой, чириканьем неугомонных птиц. Календарная зима на время уступила место весне, которая явилась раньше срока, решив, что пора.
Ребята грелись на солнце, подставляя обветренные лица тёплым лучам. Некоторые втыкали в телефон, кто-то бездумно валялся на пенке, растянувшись посредине высохшей тропинке.
Слава, устроив «пендаль» под пятую точку, строчила статью в свой блог, спешила поделиться впечатлениями. Заодно разбирала почту, море сообщений от бесчисленных друзей, иногда отвечала сразу, не откладывая в долгий ящик.
Виктор, тот самый, с кем познакомилась после загула в ночном клубе, написал, что будет проездом в Москве, напрашивался остановиться у Славки – заодно оттянуться по-приятельски.
Слава, хоть и относительная красотка, но всё же девушка, он же после шести месяцев в горячей точке мужиков видеть не может. Надоели, морды небритые. Хочется рядом личико девичье, пусть оторвы, занозы с дурным характером. Он согласен потерпеть, так и быть.
Заржала в голос от комплимента. Гусь в своём репертуаре. Написала, что будет рада устроить ему небольшую изжогу своей стряпнёй. С него продукты, с неё – спальное место на коврике у входа.
– Будешь? – рядом со Славой уселся Бармалей, показал на бутылку коньяка местного разлива.
– Не, – поморщилась Слава. – Угостил бы даму шампанским, – неизвестно зачем попыталась флиртовать.
Судя по ошалевшим глазам Бармалея, получилось нечто между приступом эпилепсии у лошади Пржевальского и бездарной симуляцией оргазма.
– Разбавим винишком – будет тебе шампанское, – рассмеялся Бармалей, поняв, что честь быть соблазнённым Калугиной отменяется.
Всё нормально. Слава – это Слава. Свой парень, пусть и женского пола по паспорту.
– Отлично, – кивнула та ответ. – Буду. У меня шоколадка есть, кстати.
До восхождения никто не употреблял, во время тем более. После же, в базовом лагере, тем более в разгар заглянувшей раньше времени весны – грех не накатить.
Обычно Слава не пила, не нравилось ей одурманивание. Не любила состояние, когда не контролировала себя и окружающих, похмелье тем более ненавидела. Сейчас же захотелось влить в себя что угодно, лишь бы избавиться от пронизывающего взгляда Андронова.
Что ему надо? Каких собачьих чертей он глаз с неё не сводит? Не прилетит папа-генерал, не выдаст медаль за оказание помощи дочери.
Просчитался майор, просчитался!
Закуску сообразили из остатков сух-пайков, что нашлось по сусекам. Славкина шоколадка, пара упаковок лапши быстрого приготовления, детское фруктовое пюре в мягкой упаковке, сухое мясо. Приволокли из местной столовой овощных салатов, пюре с котлетами, бутербродов с колбасой и сыром, кто-то, особо предприимчивый, раздобыл квашеной капусты. Одним словом, устроили пир на весь мир.
Поначалу Слава закусывала, заставляла себя, позже перестала, горняшка давала о себе знать. Аппетит пропал в штурмовом лагере и пока не вернулся. Через пару суток, Слава была уверена, всё нормализуется. Иначе быть не могло.
К вечеру похолодало, перебрались в палатку к Бармалею. Откуда-то нарисовалась симпатичная туристка. Повисла на хозяине помещения, верещала, пищала, расспрашивала про Эльбрус, восхождения. Громко восхищалась, кудахтала, словно обкурившаяся курица, лепетала про настоящих мужчин и романтику.
Последнее, что помнила Слава, как эти двое целовались, словно жрали друг друга, лёгкую тошноту от представившегося зрелища и скомканный спальный мешок, в который пыталась закутаться под недвусмысленные стоны девицы.
Хоть бы в кусты отошли, что ли… раз уж она пошевелиться не может.
Утром девицы след простыл. Палатка шевелилась от паров перегара и богатырского бармалеева храпа. Слава потёрла отёкшее лицо, дёрнула молнию на палатке, высунула сначала голову, потом выползла сама, на ходу подтягивая штаны. Совсем отощала в этом восхождении, треники подходящего размера сваливаются.
Снова мама начнёт закатывать глаза, невестка Лена доказывать, что девушке нужно иметь хоть какие-то формы. Тонкая и звонкая – это не тощая и костлявая, аки смертушка…
Вдохнула полной грудью. Хорошо-то как, горный воздух ложкой есть можно, лучший витаминный комплекс, полезней ничего природа не придумала, человек тем более. Обернулась и застыла.
Прямо на неё смотрел Андронов. Буравил настолько недобрым взглядом, что всегда невозмутимая Славка захотела провалиться сквозь землю от стыда за… чёрт знает за что, но стыда острого, почти невыносимого.
Он стоял у своей палатки в паре метров от их с Бармалеем логова и разглядывал Славу, будто видел впервые. Сравнивал с землёй, смешивал с грязью под ногами.
Слава независимо повела плечами, криво усмехнулась, ответила равноценным взглядом. Флиртовать, кокетничать у неё не получалось, а вот точно так же сравнять с землёй – всегда пожалуйста.
Развернулась на месте, отправилась в сторону уборных, чувствуя между лопатками пронзительный взгляд, который буквально прожигал насквозь.
Глава 5
Университет Слава окончила с красным дипломом, иначе быть не могло. Уж такая она уродилась – способная, схватывала материал по щелчку пальцев, спортивная. Работу же найти не могла. Вернее работы, любой, в том числе высокооплачиваемой, было много, а той, что интересовало Славу – нет.
Ей даже предложили должность редактора на одном из центральных каналов в передаче, посвящённой здоровью подрастающего поколения со знаменитым ведущим – педиатром, регалии и заслуги которого не поместились бы в титры. С ума сойти, насколько подходящее предложение для дипломированного военного журналиста!
И это ей – Владиславе Калугиной, которая в педиатрии понимала чуть меньше, чем ничего, а от вида скачущей малышни впадала в реальный ступор.
Никаких сомнений, кто подсуетился, у Славы не было. Только ей подобная «щедрость» претила от всей души. Спасибо великодушно, справится сама. Руки, ноги, главное – светлая голова имелись. Отцу нужно носиться на побегушках у светила педиатрии, пусть носится. Слава обойдётся.
Летом Слава путешествовала, наслаждаясь беззаботной жизнью после сложных лет учёбы. Три недели провела в Приэльбрусье, сначала с одной компанией, потом поднялась на Эльбрус с группой Бармалея. После зимнего, подъём показался прогулкой в Зарядье[2]. От скуки навестила Горный Алтай, обалдела от количества туристов, вернулась в раздражении домой. Перехватила денег у родной сестры Ляли, куда более сговорчивой и послушной дочери, и ранней осенью прошла треккинговой тропой Tour du Mont Blanc – вокруг Монблана. Альпы, Франция, Швейцария и Италия – красота!
Продолжала вести блог, в основном о путешествиях. Предпочла бы писать материалы по профессии, но где взять такой материал. Оставались горы, пешие маршруты, роуп-джампинг[3], боевые единоборства.
Зимой перебивалась на фрилансе. Финансовую помощь от отца не принимала принципиально, тем более после того, как тот перекрыл ей все пути трудоустройства по полученной специальности. Думал, пропадёт Слава, придёт на поклон, найдёт «нормальную работу», будет бегать по коридорам телестудии с папкой в руках, заглядывать в глаза именитому ведущему, вилять хвостом перед его регалиями? Или того хуже – замуж выйдет или хотя бы постоянным мужчиной обзаведётся, отношения строить начнёт? Сейчас!
Весной Слава узнала по своим каналам, что можно попасть на военную базу, написать репортаж для небольшого, набирающего обороты издания. Через знакомых, правдами и неправдами, добилась разрешения составить компанию сестре, которая вздумала направиться в проблемный регион с гуманитарной миссией от фонда «Надежда», которой руководили Калугины.
Слава Лялю поддерживала. Идейно она была за благотворительность, тем более фонд существовал больше пяти лет, зарекомендовал себя с лучшей стороны. Однако иллюзий не питала.
Куцей телогрейкой душу не согреешь. Чтобы остановить то, что происходит в регионе, необходимо было показать людям правду. Такой, какая она есть. Без прикрас, осуждения, выказывания своей позиции, угождения любой из сторон конфликта, а сторон этих было насчитано. Журналисты не имеют права молчать. Общественность должна быть в курсе происходящего.
Мечты о раскрытии глаз общественному мнению и журналистских лаврах длились недолго. Отец и здесь протянул руку. Приставил «телохранителя» к сёстрам, что, в общем-то, было ожидаемо. Ужас состоял в том, кто был этим «телохранителем».
Андронов Вячеслав Павлович, собственной лизоблюдной персоной. Просто наказание какое-то. Рок!
На погонах всё ещё красовались звёзды майора. Не помогло подмахивание генералу, не сложилось, не срослось. Решился на ещё один заход. Отлично, просто шикарно! Хотелось рвать и метать, матом визжать хотелось.
Славу едва не вывернуло, едва она увидела отутюженного майора, гладенького, аккуратненького, такого приторно сладкого, с модельной стрижкой по уставу, в начищенной до лакированного блеска обуви, выбритого до гладкости байкальского льда, не меньше.
Феномен какой-то, честное слово. Она видела, как немногочисленные женщины, попадающиеся на военном аэродроме и базе, глазеют на Андронова, строят ему глазки, у неё он не вызывал ничего, кроме откровенного неприятия. Даже внешне, если убрать за скобки лизоблюдство и подхалимаж Калугиным, был противен.
Объективно Андронов интересный мужчина, пусть не во вкусе Славы. В её вкусе мужчин в принципе не существовало. Не встречалось и быть не могло.
Может быть, лет через семьдесят она выйдет замуж за крепкого дедка, чтобы он носил из магазина картофель и вино, но искренне надеялась, что к тому времени с этой функцией отлично будут справляться роботы-доставщики.
Пока же мужчине места в жизни Славы не было. Не было ни единой, даже гипотетической возможности, что какая-то особь противоположного пола заинтересует её.
Вячеслав же Павлович, несмотря на острую неприязнь к нему, почему-то задерживал на себе взгляд, что нервировало ещё сильнее, чем его начищенный до глянца внешний облик. На параде более расхлябанные военнослужащие, чем Андронов в повседневной жизни. Иногда казалось, если провести по нему пальцем, раздастся скрип.
Про себя Слава сравнивала Вячеслава Павловича с каким-нибудь опасным, тем и привлекательным гадом из отряда пресмыкающихся. Согласитесь, завораживающее зрелище, когда чешуйчатая кожа блестит на солнце, а пружинистое, сильное тело двигается поистине грациозно. Только гад от этого не перестаёт быть гадом, а значит, любой здравомыслящий человек будет держаться от него подальше.
Слава бы с радостью держалась как можно дальше от майора, а вот у него, вернее у отца, перед которым тот выслуживался, явно был другой план. Вячеслав Павлович не спускал глаз со Славы, неотступно находился рядом, прожигал взглядом, от которого становилось не по себе.
Точно такой же взгляд она чувствовала в базовом лагере. И как бы не отбрыкивалась Слава, не ершилась в собственных глазах, ей не нравилось, когда мужчина смотрит на неё так… как на существо второго сорта, недочеловека, на… шлюху. Тем более – Вячеслав Павлович смотрит.
Почему? Она сама не понимала, задумываться не собиралась. Чем меньше в её мыслях Лизоблюда Павловича, тем лучше.
Неугомонная натура Славы потребовала действий, как только сёстры ступили на взлётно-посадочное поле военной базы, вдохнули разгорячённый воздух пустыни, раскинувшейся за бетонными стенами. О чём, в самом деле, она могла здесь написать? О личном военнослужащих нельзя – запрет. О военных операциях – тем более. Оставалась судьба прибившегося кота, осторожно про быт или меню столовой. Обалдеть, как актуально, главное – неизбито…
Сбежать с базы оказалось легко, это только человеку, не знакомому с системой, кажется, что у служивых дисциплина, учёт и контроль. Для Славы – росшей среди военных, в детстве и юности бывшей хвостиком старших братьев, кружащейся среди друзей отца, проучившейся в военном университете, – лазейки, хитрости, пресловутый человеческий фактор были как на ладони.
Она честно хотела добраться до лагеря беженцев, поговорить с военными, прожить с ними пару дней бок о бок, увидеть то, что возможно другие корреспонденты не видели или видели не под тем углом. Честно считала, что сопровождение гуманитарного груза – миссия, пусть и непростая, но точно не смертельно опасная.
Всего лишь груз, всего лишь дорога, пересекающая пустыню, всего лишь позиционные бои где-то вдалеке.
Иначе бы никогда не взяла с собой Лялю. Ни за что! Улизнула бы сама, вывернулась, выкрутилась, но сестру не подставила. Не рождена Ляля для подобного экстрима, не нужно ей ничего подобного.
Говорят, трудности закаляют. Глупости говорят. Трудности закаляют смелых, слабых – ломают. Ляля была сильной по своему, её в доменную печь для переплавки отправлять не нужно. Из другого материала сделана.
Бой начался внезапно. В буквальном смысле разверзлись небеса, земля перевернулась, раздался оглушительный грохот, пугающая трещотка автоматных очередей, крики, вопли, хрипы, смешанные с красной пылью, поднявшейся непроглядным столбом.
Испугаться Слава не успела. Единственное, что сообразила – упасть, прикрыв голову руками. Отыскала глазами берцы маленького размера – точно Лялины, – торчащие из-под колеса внедорожника, и ловко поползла в её сторону.
О себе совершенно не думала. С ней-то что станется? Слава ясно осознавала, что во внешнем хаосе боя она в относительной безопасности. Понимала, что бой – это наука, как и выживание в бою. Гоняли их в университете не на шутку, преподаватель на полигоне считался настоящем зверем, казалось, он испытывает физическую радость, заставляя девочек падать, группироваться, бежать, ползти. Оказалось, человек знал, что делал. А вот на что способна психика совершенно неподготовленной Ляли – вопрос открытый.
Почти добралась, как, отвлёкшись на долю секунды, потеряла сестру из вида. Вот она пряталась за колесом внедорожника, сжавшаяся в напряжённый, перепуганный комочек, а вот – пропала. Накатившую панику мгновенно развеял вид на знакомую обувь перед глазами. Просто чёртово чудо. Берцы пустынной расцветки, среди пустынной пыли, стоящей столбом, начищенные до скрипучего блеска…
Способность майора выглядеть сверкающим пятаком нужно на ВДНХ демонстрировать! Или в цирке.
Если Ляли нет, а майор здесь – значит, это он утащил сестру. Неважно куда, важно, что наверняка в более безопасное место.
В моменты опасности способность трезво мыслить отделялась от Славы и начинала жить своей жизнью. Отметала лишние эмоции, обиды, напускную или реальную неприязнь – всё, что мешало анализировать, понимать происходящее. Слава видела суть вещей, смотрела сразу в корень и делала правильные выводы.
В единое, промелькнувшее молнией мгновение, Слава осознала, что в военную точку, даже если возможность попасть под обстрел равнялась жалкой тысячной доли процента, отец с неподготовленным человеком сестёр бы не отправил.
Значит, Андронов знал, что делал, делает и будет делать. Значит, если не Слава, то Ляля точно окажется в безопасности.