Читать онлайн Если бы эти стены могли замолчать бесплатно
– Гоша, котик, нужно рубить капусту, пока она не скисла!
– Вот слушаю тебя, Юль, и удивляюсь: на вид культурная барышня, а выражаешься, как шпана дворовая! – усмехнулся Сибирский, толкая подъездную дверь.
– К черту манеры! Критики от тебя в восторге!
– А читатели?
– Такого ажиотажа я не припомню со времен этой… как ее? Зухры!
– Зулейхи? – Парень прыснул со смеху и едва не выронил телефон.
– Да, точно! Говорю тебе: выпускай новый роман к весне! А еще лучше – в феврале, чтобы на волне успеха закрепиться в статусе нового Пелевина.
– Побойся бога! – Георгий вмиг залился краской.
– Кстати, это даже не мои слова. Я сегодня общалась с руководством, они…
Голос внезапно оборвался, уступив место частым гудкам. Вторая линия. Арина Викторовна. Опять. Нахмурившись, Гоша смахнул нежеланный звонок, продолжив разговор с литагентом. Дубинина столь увлеченно рассуждала о планах редколлегии, что даже не заметила короткого отсутствия подопечного. Но стоило Сибирскому вновь уловить суть, гудки повторились, все так же навязчиво и бесцеремонно вклинившись между фраз.
– Юль, я перезвоню, ок?
– Конечно, давай, я через час уже дома. Сможем обстоятельно поговорить о планах и, если что, дать отмашку начальству!
– Договор, – скупо бросил писатель, нажав отбой.
Желание звонить абоненту с необычным префиксом было ничтожно мало. И нет, никаких личных обид, Гоша знал тетю Арину с детства. Более того, уважал ее безмерно и в каком-то смысле любил. Много лет назад она стала для него тем самым островком безопасности, на который можно было уплыть в любое время дня и ночи, когда все вокруг тонуло в океане алкоголя, жестокости и музыки в стиле шансон.
Георгий до сих пор детально помнил, как подолгу стоял у ее бордовой двери, не решаясь позвонить. Босой, одетый лишь в трусы и майку, он мечтал услышать, как там, в чужой прихожей, шаркают тапочки, а в замке поворачивается ключ. Но такое случалось лишь пару-тройку раз, когда децибелы в колонках отца превышали все допустимые значения. Куда чаще приходилось собственноручно нарушать покой одинокой, мирно дремавшей в своей однушке женщины.
Бог свидетель, Гоша ждал, когда терпение соседки лопнет и она обругает его, не стесняясь в выражениях! Но сердобольная знакомая всякий раз вылетала на площадку и без лишних объяснений забирала мальчишку к себе. Словно то была ее работа, она поила его чаем с пряниками, а порой и грела большую тарелку супа. Ребенок страшно стеснялся, но ел, давясь слезами и не смея поднять глаз, а тетя Арина лишь вздыхала и гладила его по спине.
Простая, слегка чудная женщина была единственным защитником школьника. Она даже прикупила старенькую тахту, на которой с тех пор засыпал Гоша, когда его собственный дом становился притоном. Разве можно испытывать к такому человеку что-то, кроме благодарности? Разумеется, нет. Но именно Арина Викторовна больше других напоминала Сибирскому о неблагополучном детстве. В самом что ни на есть прямом смысле: звонками и сообщениями.
Старая знакомая выходила на связь лишь в двух случаях: если ей доводилось увидеть Гошу по телевизору или если с его отцом приключалось очередная беда. Второе, увы, становилось поводом чаще. Так со временем ласковый голос постаревшей соседки превратился в то, что на языке психологии называется триггером. Стоило писателю увидеть комбинацию цифр, которой он так и не отважился дать имя, – его желудок сжимался, и популярный писатель Георгий Сибирский вновь оборачивался беспомощным, грустным мальчишкой.
«И все же не перезвонить тете Арине – свинство!» – решил Гоша, вынудив большой палец нажать кнопку вызова.
– Гошенька, родной, здравствуй! – премило заговорила женщина, и на секунду показалось, что она собирается вновь похвастать, что видела роман Сибирского в местном книжном.
– Добрый… э-э-э… вечер! – мысленно переведя стрелки часов вперед, произнес Георгий, остановившись в прихожей.
– Гоша, тут такое дело… Должна тебе рассказать кое-что про папу. – Голос соседки внезапно померк.
– Опять он набедокурил? Что на этот раз? Разбил кому-то окно? Снова угнал машину? Или павильон ограбил?
– Нет, все намного серьезнее.
– Залетел-таки в каталажку? Ну, там ему самое место! – Свободная кисть парня сжалась в плотный кулак.
– Нет, миленький. Ушел твой отец. Совсем.
– К-как это? Что случилось? – прошептал Сибирский и резко опустился на корточки.
– Повесился прошлой ночью. Упокой Господь его душу.
– Вы уверены? – Прислонившись спиной к скрипучему шкафу, Гоша увидел сотни разноцветных искр перед глазами.
– Да. Все соседи видели, а меня милиция на опознание приглашала. Страшная-страшная картина, до сих пор перед глазами… – тяжело вздохнула женщина.
– А тело? Оно еще в квартире? – чувствуя, как сердце стучит в горле, вопросил Гоша.
– Нет. Увезли его, а квартиру вашу опечатали. Спрашивали, как найти родню, но твой номер я давать не решилась. Вот, звоню лично, так сказать.
– Спасибо, – прохрипел Сибирский. – Правда, не знаю, как теперь быть…
– Отца твоего схоронят, не переживай, но коль будет такая возможность – приезжай, простишься. Не ради него! Для себя, чтобы не тягать потом на душе камень. Заодно с квартирой разберешься – там ведь опять долгов накопилась тьма.
– Хорошо, я подумаю, как лучше, – честно признался Гоша. – Можно будет вас, если что, набрать?
– Звони в любое время суток, родной, я тебе всегда рада!
Ответить взаимностью Сибирский не мог. Слова, что обычно льются потоком, просто закончились, впрочем, как и мысли. Словно неуклюжий киборг с едва гнущимися пальцами, он набрал воду в чайник и зажег конфорку. Опустившись на стул, Гоша посмотрел в окно. Унылый декабрьский пейзаж до боли напоминал виды из отцовской двушки. Той самой квартиры, в которой тянулось детство – долгий, абсолютно безрадостный период в жизни известного литератора. Оглядываясь назад, Сибирский все так же содрогался от мучительных воспоминаний, но теперь умело черпал вдохновение во мраке картин прошлого.
«Я в восторге от сюжета вашей книги! Как вообще это можно было придумать?! Откуда такая фантазия?!» – прозвенел в голове вопрос из недавнего интервью с великовозрастной журналисткой. Тогда Гоша лишь скромно улыбнулся и пошутил: мол, жизнь в столице через день подкидывает идеи для новых триллеров, нужно лишь записывать.
Теперь, мысленно вернувшись в годы подзабытой юности, Сибирский понимал отчетливо: в его книгах не было и нет ничего придуманного. Все написанное – личный опыт, отрочество, на которое он смотрит через разные светофильтры, глазами разных людей. Иногда приходится менять внешность героев и названия городов, но зачастую все остается как есть. Наверное, поэтому читатель так искренне верит в изощренный талант романиста. Ведь никому в здравом уме не придет в голову, что все это – жизнь одного-единственного мальчишки, жившего по соседству.
Трель мобильного вынудила подпрыгнуть на месте. «Опять Дубинина!» – с досадой сорвалось с губ, но Георгий все же взял трубку.
– Да, алло.
– Ты так и не перезвонил! – В голосе Юли мелькнули нотки разочарования.
– Прости, мне было не до того, – тяжело вздохнул Гоша под зарождающийся свист чайника.
– Что-то случилось? – Девушка звучала искренне озабоченной.
– Нет. То есть да. У меня отец повесился, – неожиданно для самого себя парень выдал правду.
– Господи, какой кошмар! Ты в порядке?! Хочешь, я сейчас приеду?! – Визги на другом конце линии заставили ненадолго отвести телефон от уха.
– Нет, не нужно. Все нормально, – решительно заявил Сибирский.
– Уверен?
– Абсолютно. Просто пока не знаю, хочу ли туда ехать.
– Подумай хорошенько! Если что – дай знать, я могу полететь с тобой! – деликатно ввернула Дубинина.
– Спасибо, Юль, я ценю твою заботу, но справлюсь сам. Дела обсудим по возвращении, ок?
– Разумеется. Береги себя, Гош!
– Буду. Ибо больше некого.
Фирменный черный юмор нашел выход даже в этом диалоге. Сибирский знал, что поставил собеседницу в неловкое положение, а потому смело нажал «отбой». Беречь чувства литагента он не планировал. В конце концов, Гоша прекрасно помнил, как обивал пороги издательства и эта самая Дубинина с хладнокровной маской вместо лица выдавала ему незамысловатые отказы. Проще говоря, отшивала. Забавно, как все поменялось с тех пор, как провинциальный писака вошел в TOP-10 самых продаваемых авторов России и стервозная шатенка иначе взглянула на того, кто годами добивался ее внимания.
«Гоша, ты, конечно, не парень, а мечта! Почему же до сих пор не женат?!» – то и дело кокетничала Юлия на перекурах, выпуская тонкие струйки дыма из пухлых губ. «Первым делом, первым делом самолеты…» – праздно отвечал Сибирский и сразу же возвращался к обсуждению деловых вопросов. Дубинина злилась, но виду не показывала. Вернее, ей так казалось. В пронзительных карих глазах мелькали грозные искры. Георгий знал, что нужен девушке лишь в качестве трофея, посему пользовался ею без зазрения совести.
Но теперь все эти мыльные оперы представлялись пылью. Мироздание в очередной раз показало наглядно, что́ есть мимолетная блажь, а чему суждено жить вечно. Страхи, что Гоша считал побежденными, неумолимо возвращались… Просачивались сквозь замочную скважину, проходили в приоткрытые по всей квартире окна. Они обвивали Сибирского, как нити пустую катушку. И чем сильнее был отпор, тем грубее становился натиск.
Гоша чувствовал себя Дэнни Торренсом, героем «Сияния». Сибирского, как и странного малыша, затягивало в необъяснимый транс. Но в отличие от кинговского героя, он видел не будущее, а прошлое: ужасное время, что тянулось в его собственном «Оверлуке» площадью тридцать три квадратных метра.
Сибирский хлебал давно остывший чай и листал предложения авиакомпаний, но по-прежнему не знал, хочет ли вернуться на малую родину. Бессмысленно сравнивая цены, писатель понимал, что может позволить себе билет на любой из рейсов. Единственное, в чем он сомневался, – хватит ли ему моральных сил вновь перешагнуть порог ненавистного жилища?
***
Выкурив три сигареты подряд, Сибирский двинулся к центральному входу в аэропорт. Двери лениво пришли в движение и впустили угрюмого путника. Здание казалось непривычно пустым. Еще бы, в четыре часа утра даже самые стойкие пассажиры находят укромные закутки, чтобы покемарить. Билетные кассы закрыты, впрочем, как и стойки регистрации, не спят лишь смурные операторы ленты досмотра и безмолвные уборщики, разъезжающие на поломоечных машинах с черепашьей скоростью. Оно и к лучшему! Последние пару недель Гоше не давали прохода. Абсолютно незнакомые люди здоровались, просили автографы и, что самое страшное, совместные фото. Этой «побочке» всероссийской славы писатель, мягко говоря, не радовался, потому в безлюдных местах расслабленно выдыхал.