Читать онлайн Семья для мажора бесплатно

Глава 1

Аня

– Тест на беременность, пожалуйста. – Взгляд кассира за прозрачным стеклом не выражает ничего, но я все равно прячу глаза.

В последнее время я прячу их постоянно. Ото всех. Просто меня достало сочувствие окружающих. Я его не просила!

Пустой желудок жалобно урчит, но я уже три недели пихаю в себя еду через силу, и даже не каждый день. Я не могу заставить себя есть, и просто смирилась.

– Какой? – Слышу вопрос.

– Ммм… – Прочищаю сухое горло. – Какие они бывают?

– Подороже или подешевле?

– Чтобы поточнее, – прошу тихо.

От волнения меня тошнит.

Теребя ручку своей сумки, переминаюсь с ноги на ногу и осматриваю маленькое подвальное помещение без окон.

– Чтобы поточнее, возьмите два. – В окошке появляются две коробки, которые я быстро прячу в сумку.

Это глупо, потому что ради этой покупки я уехала на другой конец города. Я отвратительно трусливая, но лучше так, чем встретить знакомого в тот момент, когда кассир аптеки выкладывает перед тобой тесты на беременность.

Расплатившись, выхожу на улицу, где на меня нападает ледяной февральский ветер и шум оживленного проспекта. Вдоль тротуара зажглись фонари, и в их свете видно, что сегодня в подарок город получил мокрый снег вперемежку с ледяным дождем.

Кутаясь в шарф, петляю между прохожими, направляясь к трамвайной остановке. Зайдя в трамвай, занимаю свободное место и прижимаюсь виском к холодному стеклу.

Аптечные коробки делают мою сумку неподъемной, хоть и ничего не весят. Роняю ее на пол и, сглотнув подкативший к горлу ком, проверяю телефон.

Ни звонков, ни сообщений.

Я распугала всех близких. Свою подругу Алену, свою двоюродную сестру Карину, а ведь она одна из моих немногочисленных родственников.

Сунув телефон в карман, закрываю глаза, чтобы не видеть отвратительно унылой картины за окном. Мне хватает того, что мою голову разрывает на куски от мыслей и предположений.

Боже…

Я читала, что месячных может не быть из-за стресса.

Ведь такое возможно?

Еле уловимый сквозняк в животе снова заставляет меня сглотнуть.

Ледяными пальцами сжимаю ручки сумки и до боли закусываю губу.

Я так сильно нервничаю, что не могу сдерживаться и все время что-нибудь комкаю, рву или сжимаю.

Полчаса спустя вхожу в небольшую кофейню недалеко от своего университета, в которой начала подрабатывать три раза в неделю после занятий.

Моя сменщица Яна отпускает посетителя и объявляет:

– Сегодня толкучка. Какая-то конференция в бизнес-центре что ли.

– Ясно… – бормочу хрипло, проходя в служебное помещение, где мы сваливаем свои вещи.

У меня внутри такой мандраж, что я не в состоянии вспомнить, о чем она только что говорила, не говоря уже о том, чтобы вообще вдумываться в суть ее слов.

Мне страшно, и у этого страха целая чертова куча причин!

Сняв куртку и переобувшись, сменяю Яну за кассой и надеваю на голову дурацкую “таблетку”, которая идет в комплекте с фартуком.

– Ты не заболела? – слышу подозрительный вопрос. – У меня вообще-то свадьба в субботу. Мне грипп не нужен.

– Мне тоже, – шепчу, чувствуя, как сосет под ложечкой.

– Что? – цокает, на ходу одевая куртку и направляясь к дверям.

– Не заболела, – отвечаю ей.

От запаха кофе мне вдруг не хорошо. Такое со мной впервые, и это абсолютно ненормально. Слегка дрожащими руками протирая столешницу перед собой и тру пульсирующий висок, наблюдая за тем, как Яна исчезает за стеклянной входной дверью, оставляя меня одну.

Я искренне надеюсь, что не навертела черт-те что и не разорила своего нанимателя, потому что людей и правда много, а в моей голове просто невероятная каша.

К девяти вечера моя голова просто лопается и, закрывая кофейню, пытаюсь прочистить мозги свежим воздухом.

Мое напряжение накатывает гигантскими волнами, подмывая заорать все то время, пока трясусь в автобусе до дома.

Сойдя на своей остановке, несусь домой так, будто за мной гонятся, но чем скорее я узнаю результат, тем будет лучше! Я могу прятаться от друзей, от знакомых и даже от своего деда, но только не от этого.

Свернув на свою улицу, торможу только тогда, когда перед глазами вырастает зеленая калитка родного забора.

Заперев входную дверь, сбрасываю ботинки и как попало трамбую в шкаф куртку.

От волнения и голода кружится голова.

Дедовы шаги раздаются за спиной, как только закрываю за собой входную дверь.

– Десять почти, Анна, – сокрушенно пеняет он, наблюдая за тем, как я раздеваюсь и вешаю в шкаф свою куртку.

– Зато платят вовремя, – говорю устало и целую его щеку.

Сжав мою ладонь своей сухой ладонью, смотрит мне в глаза, говоря:

– Не начнешь есть, вызову врачей. В смирительную рубашку завернут и силой накормят. Так-то.

– Страшно, – бормочу, хватая свою сумку с пола.

– Не шучу ведь.

– Дед… – Подлетев к двери ванной, выдавливаю. – Давай завтра, ладно?

Запираю дверь в ванную на замок и непослушными пальцами потрошу коробки с тестами и читаю инструкции, в которых все строчки пляшут вместе с моим сердцем.

Рухнув на пол, опускаю между колен голову, делая длинные вдохи и выдохи, чтобы не задохнуться к чертям собачьим.

Выложив на старый плиточный пол тесты, закрываю глаза и считаю до шестидесяти.

– Ох… – шепчу, чувствуя, как по щекам начинают катиться слезы.

Глотаю их, даже не пытаясь бороться.

Подняв с пола телефон, проваливаюсь в ЕГО соцсеть, чтобы увидеть то, что видела уже сто раз.

Фотографии недельной давности.

ЕГО лицо на фоне снежных горных вершин какого-то горнолыжного курорта и его расслабленное тело в обнимку со сноубордом.

Золотой мальчик. Золотые мальчики не подрабатывают на каникулах в местном фаст-фуде. Они… ездят отдыхать за границу.

Сердце сжимается от тоски и становится тяжелым, как камень.

Тру грудь ладонью, листая яркие картинки. Тусовки в ночном клубе, его машина и результат какого-то хоккейного матча с припиской “дерьмо”. Выронить телефон меня заставляют не эти фото, а то, которое до этого мне не попадалось – ОН и миловидная улыбающаяся блондинка, руки которой обнимают его за талию. Его рука обнимает ее плечи так, будто они… пара…

– Мммм… – опускаю лицо в ладони, понимая, что впервые в жизни я, кажется, теряю сознание.

Глава 2

Аня

– База вызывает Аню. Приём. – Печальный вздох Алёны такой натуральный, что я не могу не взглянуть на подругу.

Постукивая ручкой по тетради, она смотрит на меня и хмурит брови, будто ей очень не нравится то, что она видит.

– Что? – Переспрашиваю, подняв на нее глаза.

– Ничего. – Качает головой.

В сером утреннем свете, который льется в аудиторию из двухметровых окон вдоль стены, я наверняка выгляжу приведением. Именно так мне хочется себя чувствовать – незаметной, чтобы все просто оставили меня в покое, даже несмотря на то, что Алена терзает меня своим беспокойством из самых лучших побуждений.

Я очень это ценю. Правда ценю, но зря я пришла сегодня в универ.

В моих конечностях онемение, а в голове места не хватает даже на то, чтобы придумать для Алёны ответ. Ведь я ни единого ее слова не слышала.

Я смотрю вокруг и ничего не вижу.

Все, что я вижу, даже когда закрываю глаза, это яркие и отчетливые полоски тех тестов, которые напугали так, что у меня колени трясутся.

Боже…

Я беременна. Беременна! Разве так бывает?! Вот так, с первого и единственного раза?! Как такое возможно?! Я что, родилась под самой неудачливой звездой в мире? А он? Он сказал, что “не эксперт” по части беременностей. Я тоже “не эксперт”, черт возьми!

– Хочешь конфету? – спрашивает Алена.

– Нет. Голова болит, – вымученно улыбаюсь и опускаю лицо.

Тру пальцами виски и отупело смотрю в пустой тетрадный лист перед собой.

Я потратила все резервные запасы энергии на то, чтобы за неделю пересдать заваленные экзамены и не вылететь из универа в первую же учебную сессию, доведя этим своего деда до сердечного приступа.

Мне нельзя прогуливать, но больше я не могу здесь оставаться.

Подняв с пола сумку, сгребаю в неё тетрадь и вздрагиваю, когда прохладные пальцы Алены обматываются вокруг моего запястья.

– Может не надо? – мрачно говорит она. – Переклички еще не было.

– У меня аппендицит, – выдавливаю.

– Ань…

– Пока… – забрав у нее свое запястье, кладу в сумку телефон.

Лучше умереть, чем рассказать подруге о том, что я забеременела в девятнадцать лет, и этот ребенок, он… кажется, никому не нужен!

Ни его отцу, ни его семье, ни мне самой… Все что я чувствую – это ужасный страх.

Пробравшись задними партами, покидаю лекционную аудиторию, точно зная, что меня видели и это огромный гвоздь в крышку моего учебного “гроба”.

Прижимая к груди сумку, брожу по полупустым коридорам учебного корпуса, понятия не имея, куда мне идти и что делать.

Почти четыре недели.

Столько я не видела ЕГО.

Не на фотографиях, а живого и настоящего.

Я оттолкнула его сама. Сама просила не писать и не звонить. Он имеет право на что угодно, даже завести новую девушку взамен старой.

Именно это он и сделал.

У меня больше нет на него никаких прав, тогда почему мне так больно?!

Чего я ждала?

Что он придет за мной, несмотря ни на что? И я… рассказала бы ему о том, как его мать обещала оставить нас с дедом бездомными за то, что я посмела вообразить, будто пара ее сыну.

После этого он не стал бы водиться со мной и подавно, ведь эта женщина его мать. Его семья. А кто такая я? Я ему никто.

Хуже всего, что ее угрозы реальнее некуда. Это просто не укладывается в моей свинцовой голове. В этой жизни у меня нет ничего своего. У меня нет даже собственного дома. Дом, в котором я прожила всю свою жизнь – находится в собственности у университета, а мой дед забыл мне об этом рассказать. Теперь я еще и беременна. Это ведь… катастрофа!

А он? Он бы мог пожертвовать ради меня хоть чем-то? Своим комфортом? Деньгами своих родителей? Я не знаю и никогда не узнаю, потому что вместо того, чтобы спросить его об этом, я струсила и не смогу этого исправить.

Я… предательница.

Мой подбородок дрожит, и я сжимаю бока сумки до побеления костяшек, потому что не хочу больше плакать.

За этот месяц я наревела целый океан слез в попытках вырвать из сердца парня, которого люблю отсюда и до космоса, но он все равно у меня под кожей!

Может поэтому, рухнув на скамейку у раздевалки, я нетвердыми пальцами гружу расписание его курса? Бездумно и на автопилоте, просто потому что не знаю, к кому еще я могу придти со своей “бедой”, как не к главному виновнику этого торжества? Мы виноваты оба, разве я должна расхлебывать последствия одна?

Закрыв глаза, роняю телефон на колени.

Решиться на это гораздо сложнее, чем я думала.

Часть меня скребется там, внутри, и требует, чтобы я рассказала ему все, а другая моя часть – насмехается, считая, что между мной и своей семьей он всегда выберет второе. Ведь он не наивный дурак. Нет. Он сын мэра, черт возьми! Он никогда не был белым и пушистым, никогда не давал забыть, что у него есть характер, и характер у него – то еще испытание.

Подняв телефон, нерешительно листаю страницы, добираясь до пляшущей перед глазами сетки расписания занятий Кирилла Дубцова.

Я чувствую себя вором, но любые страхи сжирает безумное, бесконтрольное волнение, которое захватывает меня с головы до ног от одной только перспективы того, что я могу его увидеть.

У него физкультура, а это значит, что мне придется сменить учебный корпус.

Не двигаясь с места, пытаюсь понять, что такое я собираюсь сделать?

Боже, я не знаю.

Мы же… цивилизованные и умеем разговаривать, как взрослые люди…

Отдав гардеробщику номерок, грею дыханием свои ледяные пальцы. Когда моя куртка появляется на столешнице, быстро закутываюсь в нее и прячу в карманы руки.

У меня нет плана, но я все равно переставляю ноги, наблюдая за тем, как мокрый снег под моими ногами пачкает ботинки.

Под пляску своего сердца, шагаю к спортзалу через парк, в котором полно бегунов.

Всматриваясь в силуэты и лица, боюсь и жажду увидеть то, которое нужно мне.

Через арку вхожу в спортзал, слыша над головой топот ног, удары мячей и множество голосов.

Стянув с головы шапку, толкаю ее в карман, поднимаясь вверх по ступенькам к трибунам.

Смочив пересохшее горло, прижимаюсь плечом к стене и смотрю вниз на площадку, по которой носится человек пятьдесят. Девушки и парни. Правую половину площадки занимает волейбольная зона с натянутой сеткой, и мне нужно лишь собраться с мужеством, чтобы отыскать Дубцова среди игроков.

Глава 3

Аня

Это как получить разряд тока под кожу.

Давясь своим волнением, мечусь глазами по высокой широкоплечей фигуре. По растрепанным темным волосам, по чертам его сосредоточенного и немного хмурого лица.

На нем майка без рукавов и свободные спортивные шорты. Мышцы на руках перекатываются каждый раз, когда ладонь соприкасается с мячом или когда он толкает свое сильное большое тело вверх, чтобы сделать блок.

Мое тело расцветает в ответ.

Это влечение я не могу контролировать и… не хочу. Наверное, мне нравится страдать, раз я даже не пытаюсь забыть. Не пытаюсь забыть его губы на своих. Его запах и голос. Его тело, сплетенное с моим. Его стоны у себя в ушах, руки на своей груди и… между ног.

Я не хочу забывать это, потому что это принадлежит мне, и я никому этого не отдам, даже его матери!

Идея прийти сюда кажется мне еще хуже, чем десять минут назад.

Что я скажу ему?

Что сделает его мать, если узнает?

Что сделает… он?

Ведь я могу просто избавиться, так? Ему даже не обязательно знать…

Горло сжимает спазм, не давая сделать вдох.

Я могу просто уйти, и он никогда не узнает.

Очередное предательство, ну и что? Одним больше, одним меньше, разве это важно?

Если я сделаю это, она победит. Она уже победила, ведь глядя на парня там, внизу, я все еще не могу решиться сказать ему хотя бы “привет”.

Расстегнув куртку, опускаюсь на скамейку и обнимаю руками свои колени. Кладу на них подбородок, просто сливаясь с обстановкой и терзаясь своим выбором, как мечущийся по западне кролик.

Кир играет агрессивно, и от его подачи трясутся стены, потому что он загнал мяч в аут с такой силой, что парни противоположной команды накрыли руками головы. Вздрагиваю, когда таким же манером он принимает подачу соперника, вколачивая мяч в деревянный пол спортзала под углом в девяносто градусов.

Тру вспотевшие ладони о джинсы, пока Дубцов расхаживает по площадке, пожиная плоды своей несдержанности. Подхватив кроссовком катящийся мимо волейбольный мяч, подбрасывает его вверх и отправляет в стену, врезав по нему ногой.

Возмущенный свисток физрука заставляет меня поморщиться.

– Дубцов! – орет тот. – Ты хочешь университету новые мечи оплатить?!

В ответ на эту претензию, мой бывший парень оббегает сетку и оставляет площадку, не трудясь объясняться.

– Играем! – снова свисток, а мое сердце готово выскочить из груди.

Перегнувшись через перила, вижу, как Кир скрывается в коридоре под трибуной, явно направляясь к раздевалками.

Моя паника такая невероятная, что ее можно пощупать.

Все решения, которые вертятся в голове, соединяются в один большой комок и путаются между собой.

Встав со скамейки, бросаюсь к лестнице и сбегаю вниз, но замедляюсь, как только слышу хлопок двери за углом.

– Ффффф… – выдыхаю, нарезая перед этой дверью круги.

Слышу звуки его шагов, и как что-то падает на пол.

Старая железная ручка кажется мне раскаленной, когда кладу на нее ладонь.

Ну же!

Толкнув дверь, прохожу в раздевалку и застываю на пороге, врезаясь глазами в голую спину и узкие бедра в низко сидящих спортивных шортах. От этого вида предательские бабочки щекочут мой живот. Сглотнув, наблюдаю за тем, как Кирилл роется в большой спортивной сумке и оборачивается, когда отпускаю дверь, заставляя ее с грохотом захлопнуться.

Его черно-карие глаза замирают на моем лице, и мне вдруг кажется, будто из этой комнаты выкачали весь кислород. Не шевелясь, смотрю в его глаза не моргая. Очерчиваю взглядом скульптурные контуры его скул и подбородка. Его губ.

Почему… почему я не могу его коснуться?!

Я ненавижу его мать. Я ее ненавижу и буду ненавидеть всегда за то, что она заставила меня пройти через ад. В тот день, когда я поняла, что боюсь и мне придется сдаться, я думала, что умру…

– Привет. – Мой голос хриплый и тихий.

Дубцов вдруг делает резкий вдох, от которого крылья его носа раздуваются. На щеках проступают желваки, когда сжимает зубы и выпрямляется, зажав в кулаке свою майку.

Его злость такая очевидная, что я теряю нить своих мыслей.

Я и без того не знала, что ему скажу, а теперь я просто не знаю, с какой стороны к нему подступиться. Я уже ни в чем не уверена! Не уверена в его чувствах к себе и… к тому, что мы наделали.

– Чего тебе надо? – бросает он ледяным голосом.

Не знаю, как вела бы себя на его месте, но я, наверное, неисправимая дура, если рассчитывала на что-то другое. Ведь я не оставила ему выбора. Все эти недели я скрывалась от него так искусно, что меня даже с собаками не нашли бы. Я боялась, что он найдет. Боялась и в душе мечтала об этом, сама не зная зачем! Он не искал. Он… уехал кататься на лыжах в компании своих друзей.

– Хочу поговорить, – пытаюсь звучать ровно, но даже для меня это звучит не убедительно.

– Поговорить? – цедит. – Выйди отсюда на фиг. Это мужская раздевалка. – Отворачивается, будто мой вид доставляет ему физические страдания.

– Кир… – Смотрю на его затылок.

– Калинина, – говорит предупреждающе, запуская руку в сумку. – Выйди, мне нужно переодеться. Я опаздываю.

Опаздывает.

Куда?! К той блондинке?!

В звенящей тишине слышно только наше дыхание.

Я бы никогда не набралась смелости искать с ним встречи, после того, что сделала, а он, кажется, этого и не хочет.

Вдруг понимаю, что тоже не хочу.

У меня нет права злиться на него. Обижаться тоже, но именно это я и делаю.

Развернувшись, толкаю дверь и выпаливаю:

– Ясно. Извини.

Выскочив в коридор, уношусь из спортзала, как комета.

Уличный ветер лижет щеки, но только добравшись до своего дома я понимаю, что даже не застегнула куртку.

Глава 4

Аня

Пляшущие по потолку моей комнаты тени похожи на костлявые руки киношного монстра. Они шевелятся и меняют очертания, по мере того, как ветер за окном гнет и колышет ветви деревьев.

Я не хочу шевелиться, даже когда вязкую тишину вокруг разбавляет лай Демона во дворе. Его метания долетают до меня, как через вату.

Сложив на животе ладони, надеюсь на то, что кем бы ни был пришедший к нам человек, он уйдет сам собой и оставит меня в покое.

Высохшие дорожки слез на моих щеках стянули кожу, а тело затекло от многочасового неподвижного лежания на кровати.

– Ммм… – сев на матрасе, тру затекшую шею и пытаюсь понять, который час.

Я оставила телефон в сумке, но электронные часы на тумбочке высвечивают шесть вечера.

Кажется, сегодня мой дед решил переночевать в универе, иначе как объяснить то, что домой он не спешит?

Сбросив на пол ноги, плетусь к входной двери, и лай нашей собаки сменяет отчетливый скрип крыльца, за которым следует настойчивый стук в дверь.

Дернув замок, толкаю ее плечом, ожидая увидеть деда, но вместо него на моем пороге возникает Алёна в компании моей двоюродной сестры и… бутылки вина, которую та демонстративно прижимает к груди.

– Тук-тук, – тянет Алёна, с хмурым видом изучая мое лицо и тот бардак из волос, который украшает мою голову.

На лице Карины немой театральный ужас и огромная складка между бровей.

Моя сестра брюнетка с очень милым лицом. У нее отличная фигура, и вообще все отлично, но сама она считает, что природа очень сильно над ней пошутила, потому что она маленького роста, хотя ни одного парня вокруг нас это никогда не смущало.

– Ты не шутила. – Смотрит она на Алёну. – Тут красный уровень опасности.

Моих моральных сил никогда не хватит на то, чтобы выставить их за дверь, но на то, чтобы прокомментировать это заявление их тоже нет, поэтому молча отхожу в сторону, пуская их в дом.

– Вы что, электричество экономите? – Цокает сестра, включая в коридоре свет.

Щурюсь и закрываю за ними дверь.

Натянув на ладони рукава водолазки, ежусь от холода, который мучает меня изнутри.

В руках Алёны пакет из супермаркета, и она опускает его на пол, бросив на меня этот невыносимо жалостливый взгляд.

Пока они раздеваются, делая вид, будто все в порядке вещей, плетусь на кухню и ставлю чайник.

Через пять минут они наполняют своим присутствием каждый уголок дома.

Моют руки, обсуждают погоду, вываливают на столешницу фрукты, колбасу и мой любимый сыр. Гремят посудой и холодильником, перемещаются, тесня меня к столу.

Опустившись на стул, смотрю в окно, в отражении которого вижу свое лицо. В общем и целом, в нем нет никаких изменений, кроме того, что оно бледнее обычного.

– Хочешь сдать за меня математику летом? – интересуется Карина, выставляя на стол тарелки. – Я слышала, ты у нас теперь эксперт по закрытию сессии в одну неделю.

Алёна делает вид, будто источник информации моей сестры – для нее большая загадка, но я прекрасно знаю откуда она у нее.

– А ты что, собираешься прогуливать? – спрашиваю хрипло.

– По прогулам чемпионка у нас тоже ты. – Ставит передо мной стакан с густым красным вином внутри.

Глядя на него напряженно, чувствую мгновенный протест своих внутренностей. Наверное, это заложенный природой инстинкт, даже несмотря на то, что я совсем не осознаю своего “положения”.

Заняв стул напротив, Алёна берет с тарелки кусочек колбасы и медленно его жует.

Усевшись между нами, Карина наливает вина ей и себе, а я кусаю губы, глядя на проклятый стакан и сыр, от запаха которого меня вдруг начинает мутить.

Прикрыв ладонью рот, бросаюсь к раковине и открываю воду.

– Блин… – Дышу часто и громко.

– Ты что, себя до булимии довела? – Мрачно тянет сестра. – Из-за этого козла?

Мое нутро разрывает желание спросить ее. О том, что ей известно про… ту блондинку, но внутренний голос скулит о том, что лучше мне вообще ничего не знать.

– Ань… – тонко зовет Алёна.

– Все нормально, – сиплю, смачивая ладонь и поднося ее ко лбу.

Развернувшись, вижу два вцепившихся в меня взгляда.

Стыд кроет с головой, но вид их обеспокоенных лиц вынимает последние силы.

– Мне нужны деньги, – выпаливаю, прикрыв глаза. – В долг.

– Эмм… – бормочет Алёна. – Ладно…

– Ты что, хочешь пистолет купить? – Фыркает Карина.

– Нет… я…

Черт!

Бегая глазами по их лицам, лепечу:

– Я… в общем… мне нужно.

Переглянувшись, они выглядят не очень довольными.

– Ты вроде все сдала, или я чего-то не знаю? – осторожно спрашивает Алёна.

– Угу… – киваю.

– Так, эммм…. сколько тебе нужно? Свяжусь со своим “банкиром”, – шутит она.

– Пока не знаю.

– А. Окей.

– Какая интрига. – Глаза моей сестры сужаются.

– Не интрига, – отрезаю, хватаясь за кухонное полотенце, чтобы хоть чем-то занять руки.

– Расскажи, раз не интрига, – просит деловым тоном.

– Не хочу я рассказывать! – злюсь. – Закроем тему?

Замолчав, она смотрит на меня удивленно.

Я знаю, что веду себя странно, но это не значит, что нужен допрос.

Сев за стол, хватаю с тарелки мандариновую дольку, чтобы зажевать привкус желчи во рту.

– Эммм… кхм… – Подняв свой стакан, Алёна предлагает. – За закрытую сессию, что ли…

– Мне нельзя, – бормочу на автомате, толкая в себя еще один кусочек новогоднего фрукта.

– Ты что, беременная? – буркает сестра.

Сердце бухает по ребрам.

Проглотив мандарин, в панике решаю, как не выдать себя слишком поспешным или слишком долгим ответом.

“Открытая книга”, вот я кто!

Мое молчание превращается в звенящую тишину за столом. Когда поднимаю глаза, на лицах моих гостей изумленные выражения.

– Я… нет, – ерзаю по стулу, глядя то в потолок, то в окно.

– О-фи-ге-ть… – чеканит Карина.

– Что? – вскакиваю со стула. – Нет! Сказала же…

Рот Алёны приоткрывается, и зависшая в воздухе рука расплескивает стакан.

О, Господи…

Закрыв руками лицо, уношусь в свою комнату, но забравшись под одеяло точно знаю, что уходить они не собираются.

Глава 5

Аня

– Он знает? – Мрачный голос Алёны долетает через одеяло, под которым прячусь от них и от себя.

– Меня этот вопрос тоже очень интересует. – Бормочет Карина.

Несмотря на то, что я не хотела компании, их присутствие вдруг… успокаивает меня. Их волнение настоящее. Напряжение в их словах – тоже. Но переложить гири со своих плеч на чужие я все равно не смогу. Мне придется справиться с ними самой.

– Нет, – отвечаю приглушенно.

– Почему нет? – Тут же взвивается Карина. – Если не можешь сказать сама, скажу я!

– Нет! – откинув одеяло, смотрю на нее в панике. – Он не узнает! Мы расстались, и я сама все решу.

Усевшись по-турецки на краю постели, она сверлит меня возмущенным взглядом.

Стоя у окна, Алёна терзает зубами кончик своего большого пальца. То, что у нее в прямом смысле “нет слов”, говорит мне о том, что забеременеть в девятнадцать могла только такая идиотка, как я.

Я не хочу говорить о том, почему мы с Дубцовым расстались. Пусть то, что я бездомная, останется моим секретом. Это то, о чем говорить я не хочу, потому что мне стыдно.

– И как же ты решишь? – спрашивает с вызовом сестра.

– Обыкновенно… – бормочу, подтягивая к груди колени.

Мое решение, оно самое очевидное.

За все те часы, пока пялилась в потолок, пыталась найти хоть какой-то выход из “ситуации”, поняла, что любой из альтернативных вариантов ведет меня туда, где мне придется обо всем рассказать Кириллу.

Если я расскажу ему про беременность, мне придется рассказать и другое, а я не могу!

Ему двадцать один.

Ему… не нужен ребенок. У него ведь практика в престижной ИТ-фирме.

Господи, ему не нужен этот ребенок, а мне?

Мне тоже не нужен…

– Гм… то есть, ты… эммм… – заправив за уши волосы, Алёна подбирает слова. – Избавишься?

Кивнув, прижимаюсь лбом к коленям.

– Ань, ты… ммм… уверена? – все также осторожно интересуется подруга.

– Я… – Сглотнув застрявший в горле ком, сознаюсь. – Вообще ни в чем не уверена.

Но что еще мне остается?!

– Может… ну… нужно ему сказать? – предполагает она.

– Нет, – отрезаю звонко.

Они обе молчат, а я чувствую ужасную усталость.

Я не переодевалась, но тот холод, который мучил меня последние дни, вдруг оставил в покое.

Может, это потому что у меня есть план?

– Ты была у врача? – мрачно спрашивает Карина.

– Нет… – пожимаю плечом.

– Хочешь, я схожу с тобой? – предлагает Алёна.

– Да… – выдыхаю, подняв на нее глаза.

Час спустя, закрыв за ними дверь, я заталкиваю в себя бутерброд с колбасой и целую вечность лежу в ванной. Пока горячая вода расслабляет мышцы, я делаю то, что тысячу раз клялась себе не делать – листаю ЕГО фотографии, с потяжелевшим сердцем представляя, каким… мог бы быть его ребенок.

Упрямым, умным, красивым.

Мой внутренний радар сумасшедший, раз я с какой-то сверхъестественной уверенностью чувствую, что ЭТО мальчик.

Чушь!

Я ничего не чувствую, ничего…

Прикрыв глаза, отправляю телефон на пол. Подальше от своих непослушных пальцев.

Уже лежа в постели я слышу, как хлопает входная дверь и тихий скрип половиц сопровождает тихие дедовы шаги.

Полоска света ложится поперек кровати, но, зажмурив глаза, я притворяюсь спящей.

Чтобы научиться делать вид, будто у нас все, как раньше, мне нужно еще немного времени. Немного времени, чтобы поверить в то, что у нас и правда все, как раньше.

Глава 6

Кирилл

– Передай, пожалуйста, соль.

Подняв глаза, нахожу ими соль и двигаю солонку в центр обеденного стола.

– Спасибо, – бормочет мама, а я возвращаю внимание своей тарелке.

Пару дней назад на хоккейной тренировке я с трудом мог оторвать ноги ото льда уже через пятнадцать минут после начала игры. Это прямой признак того, что мои мышцы недополучают белка, и я стараюсь пихать его в себя весь сегодняшний ужин, потому что быть немощным очень сомнительное удовольствие…

– Как у тебя дела?

Помешивая в тарелке салат, достаю из-за щеки кусок помидора.

Этот день не мог вывернуться через одно место сильнее, чем вывернулся. Виной всему одна маленькая рыжая ведьма, которую не выжечь из-под кожи даже паяльником.

Месяц ни слуху, ни духу.

“Прошла любовь”, так она это называла.

Я конечно на многих вещах повернутый, но выслеживать по городу девушку, которая четко и ясно дала понять, что не хочет меня больше видеть – не мое кредо.

Судя по всему, ей со мной тупо не понравилось, несмотря на то, что мне так ни фига не показалось. Но я видимо ошибся, иначе как еще это объяснить? Я знаю, что ей было больно, но у нее был оргазм.

Ей нравилось. Все. Мои прикосновения, мое тело.

Я… вообще нихрена не понимаю.

У меня есть мужское эго, но в этот раз мне не до него. У меня дырища в груди. Здоровенная такая дырища, и это… было больно.

На фиг она объявилась?!

Вопрос охренеть какой терзающий.

Теперь меня раздражает абсолютно все. Стук приборов о тарелки, присутствие рядом других людей и необходимость на это реагировать, в то время, как все, чего я хочу – просто, твою мать, поесть.

– Нормально, – отвечаю хрипловато, не глядя на маму.

– Я тебя последние недели почти не вижу. Ты хоть заглядывай иногда ко мне в кабинет.

– Ладно, – обещаю ей.

Мне не трудно давать внимание, которого ей хочется. Я уважаю свою мать, и готов брать с нее пример в любом начинании.

– Ты разучился говорить целыми предложениями? – влезает в наш разговор отец.

Проигнорировав этот вопрос, продолжаю есть.

– С утра говорил. – Пытается потушить пожар мать. – Спасибо, пожалуйста, доброе утро. Да, сынок?

– Угу, – жую, упрямо стоя на своем.

Я не хочу разговаривать, и сегодня не стану этого делать.

В последнее время я стал нетерпим ко многим вещам, и это похоже на новую неконтролируемую проблему. Это реальная проблема, но во мне слишком много злости, чтобы подавлять в себе это и пытаться быть таким, каким на данный момент не являюсь.

Когда в кармане толстовки начинает вибрировать телефон, достаю его оттуда и смотрю на дисплей.

Симпатичная мордашка в окружении светлых кудрей смотрит на меня оттуда.

Таня.

Тянет улыбнуться.

Я столкнулся с ней пару недель назад в одной городской кафешке. А до этого, кажется, видел в ночном клубе. Еще тогда ее лицо показалось мне знакомым, но две недели назад она решила заговорить со мной первой, и я реально прифигел.

В пятнадцать мы отдыхали в одном летнем черноморском лагере, и у нас был общий отряд. Она была моей первой “девушкой”, хотя и курортной, но именно с ней я на полную катушку учился целоваться. Мы общались какое-то время по возвращении домой, но график моей жизни в то время был слишком плотным, чтобы в нем нашлось место для девушки, живущей на другом конце города.

Что ж. Теперь времени у меня хватает. И раз уж на то пошло, я открыт для любых предложений, потому что меня достало терзать свою задницу мыслями о девушке, которой я оказался не нужен.

Шевеление в груди напоминает мне об утренней сцене.

Я не знаю как это может быть, но, твою мать, Калинина кажется мне еще привлекательнее, чем месяц назад. Сам не знаю, что за хрень! Кожа, глаза, губы… все будто ярче стало…

Тело отзывается напряжением и возбуждением.

Встав из-за стола, собираюсь принять звонок.

– Сколько раз я должен повторять, что не хочу видеть телефоны за столом?

Посмотрев на отца, бросаю:

– Может до тех пор, пока я не скажу, что мне до лампочки твои хотелки?

– Кирилл! – Роняет вилку мать. – Извинись. Сейчас же.

Смотрю в глаза отца, в стотысячный раз отмечая их холодную голубизну.

Никогда в жизни я не знал от него ласки.

Он не таскал меня с собой на футбол, не проводил со мной выходные, не интересовался моими успехами. Все это решетило мою грудь, как осколки гранат все эти годы, а сейчас…. мне доставляет удовольствие бросать ему вызов.

Глядя на него сверху вниз, жду.

– Тогда выйди вон, – кивает себе за спину. – И дверь прикрой. В моем доме правила мои. Построй свой, и будешь там командовать.

Порывшись в кармане джинсов, достаю ключи от “вранглера” и бросаю их на стол.

– Это авансом, – поясняю, направляясь к двери.

– Кирилл! – слышу голос матери и игнорирую.

Глава 7

Кирилл

Сунув в карманы руки и застегнув куртку под самый подбородок, быстро двигаюсь по улице к проспекту. Мокрый снег вперемежку с дождем распугал даже собачников, хотя на этой улице прохожие встречаются редко. Мои соседи имеют сто пятьсот вариантов чем занять вечер, и прогулки под фонарями вдоль двухметровых заборов сюда не входят.

Глядя вперед, вижу круглые фары знакомого фиолетового “смарта” и, несмотря на то, что хочу слинять из дома больше всего на свете, я сегодня очень хреновый собеседник.

Слова отца толкают под зад даже сильнее, чем порывы ветра за спиной. Предложение “завести свой дом” я слышу так давно, что перестал воспринимать всерьез, но именно они рождают во мне какую-то холодную решимость, которой до этого дня не хватало злости или еще чего-то адского. Того, от чего пальцы у меня в карманах сжимаются в кулаки, а по челюсти пляшут жилы.

Завести свой дом?

Что ж, почему бы и нет, твою мать.

Игнорируя мокрые капли на щеках, включаю свой мозг и начинаю думать. Хладнокровно, как никогда в жизни. Думаю, будто получил по подкорке мощным электрошокером, от которого все мое нутро вдруг стало в позу и отказывается сдаваться.

С этим состоянием моего “я” мы знакомы давно. Сколько себя помню, побеждать в любых начинаниях было для меня азартным и тупым приходом, независимо от того, за что я брался. Мне всегда хватало упрямства любое дело доводить до конца, даже то, за которое я брался из-под палки.

Гребаная неудовлетворенность всем, что меня окружает, стала офигенной проблемой моей жизни в последний месяц. Лишь то, что почти две недели этого месяца я провел в компании Стаса и сноуборда в трех тысячах километров от этого города и от своих родителей – помогло мне не наследить основательно. И в городе, и в доме.

Крошечная фиолетовая тачка делает оборот через сплошную линию и тормозит по мою правую руку. Открыв дверь, сажусь в салон и с чертыханиями пытаюсь воткнуть в него свои ноги.

– Гамбец! – рычу, как обычно.

Это игрушка, а не тачка, и кататься в ней – насилие над моей психикой.

Салон наполнен запахом цветочных духов. Приятно, но ситуацию не спасает.

– Уууу… – смеется Таня. – И тебе привет. – Наблюдает за мной с обворожительной полуулыбкой.

Светлые волосы собраны в высокий хвост. На лице немного макияжа, включая яркую бордовую помаду. Яркая девушка. Потрясающая во всех смыслах, но поцеловать ее снова спустя шесть лет мне не дает дебильный внутренний стоп-кран, который я сам и сорвал, когда объяснил ей – что недавно расстался с девушкой и… твою мать, еще не готов к новым отношениям, как бы тупо это не звучало.

Мы друзья.

С ней легко, и башка ясно работает. Я ничего не обещаю, она тоже. Офигенный сценарий.

Сложив на груди руки и почти вплотную подтянув к ней колени, говорю:

– Привет.

Откинув голову, прикрываю глаза. Машина трогается под мелодичный Танин смех:

– Встал не с той ноги?

– Я не с той родился, – отвечаю ей.

– Преувеличиваешь! Все с тобой нормально.

– Спасибо.

– Честно-честно. Куда хочешь поехать?

Сделав глубокий вдох, раздумываю пару секунд, а потом говорю:

– Ты говорила, у вас в Центре города помещение сдается в аренду?

У ее семьи несколько мелких бизнесов и куча недвижки по всему городу.

– Да, сдается.

– Можешь показать? – Открыв глаза, смотрю на то, как по стеклу лупят холодные капли.

Час-пик, и движение дохлое. Пробки – это еще один раздражающий меня фактор.

– Что, прямо сейчас? – Удивляется Таня.

– Да. Так что, можешь?

Смотрю на нее, постукивая пальцем по колену.

– Эмм… – задумывается она. – Нужно позвонить.

– Окей.

Десять минут спустя она кладет трубку и объявляет:

– Доедем до риэлтора, ключи возьму.

– Класс. – Киваю.

– Хочешь открыть бизнес? – интересуется, поглядывая на меня между маневрами по двухполоске.

– Может быть, – отвечаю расплывчато.

Пока я и сам не знаю, чего конкретно хочу, все будет зависеть от того, сколько мне удастся собрать “инвестиций”. Прикидывая возможности своей бабули, понимаю, что этого будет в любом случае мало.

– Пфффф… – проведя по волосам рукой, проваливаюсь в свои мысли.

Таня не мешает этому процессу. Просто делает погромче музыку и тихо подпевает, мурлыча себе под нос.

Час спустя ее “смарт” паркуется на исторической улице, где собрано дофига инфраструктурных объектов города, включая маленький сквер и клуб “Колизей”, вид которого вызывает у меня желание отвернуться в другую сторону.

Уже по фасаду понимаю, что помещение десять из десяти.

Мозг подкидывает варианты, как это место можно использовать, но все они упираются в грандиозный ремонт, а это критически увеличивает стоимость любого проекта.

Бродя вдоль больших окон, рассматриваю потолок с торчащими трубами и старый, просто древний плиточный пол, который, тем не менее, отлично сохранился, потому что клеился на цемент, а не на сопли.

– Есть идеи? – Слышу осторожный вопрос за спиной.

– Кое-что, – отвечаю, не желая пока вдаваться в детали.

– Я никому не скажу, – вздыхает Таня.

– Я знаю. – Смотрю на нее, обернувшись. – Нужно подумать.

– Ясно, умник.

– Докинешь меня до Стаса?

– Легко. – Крутит на пальце ключи.

К девяти вечера движение разгружено, и до квартиры брата мы долетаем за десять минут.

Прощаясь с Таней, первым делом говорю:

– Можешь придержать это место неделю?

– Задатком приходи на мой день рождения, – отвечает она. – В субботу. В “Барабулю”.

– Лады, – киваю, берясь за дверную ручку.

– Пока? – кусает она губу, посылая мне осторожный, но очень говорящий взгляд.

Блин.

Я мало что помню о ее губах, но… контакт с ними будет настоящим свинством, потому что у меня в заднице здоровенный шип, который сегодня зудит особенно сильно.

– Пока, – выбираюсь из машины, набирая Стасу.

У меня есть ключи от его хаты, так что я могу там зависнуть, даже если его нет дома.

Дома его нет и, судя по голосу, он опять в загуле на пару дней.

– Переночую у тебя, не приводи телок, – прошу его, осматривая стоянку перед домом.

Его “порш” припаркован прямо у подъезда.

– А куда мне их, блин, приводить? – возмущенно блеет он.

– Ключи от тачки у тебя с собой? – игнорирую, заходя в подъезд.

Возня и полупьяное ворчание:

– Нет. На тумбочке посмотри. Она мне завтра вечером нужна. Тебе надолго?

– На пару часов, – вызываю лифт. – Нужно в одно место съездить.

– Ладно, пофиг…

Кладу трубку и сжимаю ее в ладони.

Добравшись до квартиры, раздеваюсь и брожу по коридору, психуя от того, что собираюсь завтра сделать.

Глава 8

Аня

– Пожалуйста. – Ставлю на стол горячий кофейный стакан и сопровождаю его автоматической улыбкой.

– Спасибо. – Улыбается мне парень с той стороны прилавка.

Забирает стакан и направляется к выходу.

Под звук дверного колокольчика достаю из кофемашины металлический рожок и стряхиваю в мусорное ведро остатки кофейной гущи. Ополоснув рожок под краном, возвращаю его на место, после чего протираю столешницу и выхожу из-за прилавка.

Мой желудок проснулся еще пару часов назад, но если еще вчера я думала о еде с отвращением, то сегодня думаю о ней с гигантским аппетитом.

Если это означает, что мой организм готов жить дальше, то моя голова с этим не совсем согласна. Она все еще сопротивляется и ставит под сомнения любые мои решения. Меня это достало, поэтому прошу свой внутренний голос заткнуться хоть на десять минут.

Подойдя к двери, через стекло выглядываю на улицу.

Мимо кофейни в обе стороны носятся машины, поднимая брызги из талого снега и грязи. Люди снуют по пешеходному переходу, и уже зажглись фонари.

Снимаю с двери табличку с надписью “открыто” и достаю из кармана фартука ту, что с надписью “технический перерыв”. Повесив ее на крючок, закрываю дверь на замок.

Сегодня меня гложет ужасное чувство вины перед дедом за то, что все эти недели изводила его нервы своим ужасным поведением. Я знаю, что все эти недели он почти не спал и не ел. Просто ходил по дому такой же тенью, как и я. Кажется, я наконец-то созрела для “взрослого” разговора. Еще месяц назад вопросы моей прописки и недвижимости были для меня далеким космосом, до которого мне вообще не было дела. Мы никогда не обсуждали, а мне было не до того. Заглянуть в будущее я могла максимум на перспективу в месяц, и то если постараться.

Направляясь к подсобке, печатаю деду сообщение и предлагаю притащить ему из кофейни какой-нибудь десерт. Попытка восстановить равновесие так себе, но ведь нужно с чего-то начать.

– Ты точно обязана это делать? – ворчливо спрашивает Алёна, когда вхожу в “служебное помещение”.

Роясь в картонной коробке у стола, она извлекает оттуда бумажную гирлянду из красных и розовых сердечек, которая, судя по всему, просто бесконечная.

– Да. Я же здесь работаю, – напоминаю ей.

– Ну, знаешь, ты же не рабыня. Ты вообще-то кассир. – Потрошит она коробку.

Запустив в нее руки, вываливает на стол кучу красно-розовой атрибутики ко Дню всех влюбленных, который наступит через неделю.

Подойдя к ней, цепляю пальцем сложенный “фонарик” в виде большого сердца на веревочке и равнодушно его рассматриваю.

– Тут хорошо платят, – говорю подруге. – Мишуру развесить не проблема.

– Да уж, не проблема, – буркает она, бросая на стол пластиковую табличку с английской надписью любовь.

Если она думает, что вид всех этих украшений вызывает у меня внутреннее отторжение, то это не так. В самом деле, у меня есть проблема посерьезнее, чем встретить День Святого Валентина с разбитым сердцем. Оно сжимается в ответ, потому что мне вдруг не нравится называть свою проблему “проблемой”. Многие называют это “чудом”, но только мне в девятнадцать такие чудеса… не нужны.

Посмотрев на меня, Алёна думает пару секунд, а потом бормочет:

– Ты сегодня хорошо выглядишь. Правда, я не придумываю.

Молча кивнув, черчу пальцем крестик на краю стола.

– Выспалась, – пожимаю плечом.

Это правда.

Я спала, как убитая, будто не спала неделю. На самом деле, я весь месяц спала кое-как. Наверное, я была глупой, когда решила, что могу справиться в одиночку. Правда, та поддержка, которой бы мне действительно хотелось, та, о которой тайком мечтаю каждую ночь, она мне недоступна.

Это больно ранит в груди, но я пытаюсь жить с этой чертовой раной.

– Ты… ммм… записалась к врачу? – осторожно переводит Алена тему.

– Угу.

– Может окажется, что ты не беременна, – воодушевленно предполагает она.

– Эмм… – смотрю на нее с безнадегой. – Вряд ли…

Симптомы такие яркие, что у меня нет сомнений.

– Это… чувствуется? – Кусает она губу.

В ее глазах забавное любопытство. Кажется, я что-то вроде подопытного кролика, но ее любопытство сильнее, чем мои “раненые чувства”. На самом деле я не в обиде. Мне бы тоже было любопытно, поменяйся мы местами.

– Эммм… еще как…

Стараюсь звучать безразлично, но все это пугает и… ужасно волнует. Я хочу поделиться…

– Ооо… ясно…

– В животе будто сквозняки, – говорю беспечно. – И грудь… в общем, она стала огромная…

– Вот так бонус, – тихо посмеивается Алёна.

– Да, шикарный. Оставь все это, я после закрытия сама развешу. Хочу поесть. – Направляюсь к холодильнику, чтобы достать контейнер со своим обедом.

– Ладно, – вздыхает она. – Можно вопрос?

– Угу.

– Ань… вы… поссорились?

Прикрыв глаза, открываю холодильник.

– Эмм… долгая история… мы расстались, и он не виноват.

– Слабо верится, – цедит мрачно.

– Ты его не знаешь… – говорю так тихо, что это больше похоже на шепот.

Я знаю, к чему она клонит, но я… уже все решила. Я не собираюсь ему говорить. Я уже столько всего наделала, что боялась бы сознаться даже под пытками.

У нее звонит телефон, и по короткому разговору я понимаю, что ей пора.

– Ник приехал, – говорит, шурша курткой.

– До завтра. – Бросаю на нее взгляд через плечо.

Надев куртку, она посылает мне виноватый взгляд и направляется к выходу.

Каждый раз, когда ее парень всплывает в том или ином разговоре, она будто чувствует себя виноватой. Будто она виновата в том, что у нее есть парень, которого любит она и который любит ее.

Усевшись на стул, жую свой обед даже не разогревая. Я так голодна, что меня это не смущает. Покончив с едой, пихаю контейнер в пакет и заглядываю в зеркало, чтобы поправить дурацкую “таблетку” у себя на голове. Головной убор, который терпеть не могу, но он идет в комплекте с фартуком, и мне платят в том числе за то, чтобы я все это носила.

Прочитав сообщение от деда, возвращаю телефон в карман и решаю подсыпать зёрен в лоток кофемашины, когда за спиной звенит колокольчик.

Роняю пакет и замираю статуей. По ребрам колотит подпрыгнувшее к потолку сердце, потому что, хлопнув дверью, к кофейню заходит Дубцов.

Я понимаю это раньше, чем он сбрасывает с головы капюшон. Раньше, чем произносит хоть слово.

Смотрю на него молча, разрываясь между желанием нырнуть под прилавок и стоять на месте.

На нем расстегнутая зеленая парка до колена, черная водолазка и синие джинсы. В черных волосах легкий бардак.

Он на ходу небрежно обводит глазами помещение и смотрит на меня в упор, остановившись перед прилавком.

Будто загнанный в угол кролик, смотрю на него снизу вверх. Я совсем не коротышка, но в нем почти два метра, и даже на шпильках я смотрю… боже… смотрела на него снизу вверх.

Он тоже смотрит.

Обводит глазами мое лицо и задерживает их на моем идиотском головном уборе. Меня мучает желание сорвать его с головы, но я все еще не могу пошевелиться.

Его лицо мало что выражает, но главное, чего на нем нет – это удивления.

Он пришел сюда целенаправленно.

От понимания у меня подкашиваются колени.

Он пришел…

Как узнал, что я здесь?!

У меня была куча времени, чтобы думать о том, как я буду без него жить, и сейчас мне хочется что-нибудь разбить, потому что ему не стоило приходить. Не стоило, черт возьми!

– Ты хотела поговорить? – произносит ровно.

От волнения у меня колит в груди.

Желание довериться ему такое острое и жалящее, что я боюсь, как бы мой рот не начал говорить сам собой. Но в голове отчаянно бьется бескомпромиссное напоминание: он уедет в столицу. У него практика в крупной ИТ-компании. Ему двадцать один. Ему не нужен ребенок. Он уедет, а я останусь. Один на один с его матерью!

В эти секунды, пока моя ужасная логика прокручивается в мозгу, я любуюсь его лицом. Пытаюсь нащупать его запах среди запаха кофейных зёрен.

Его брови вопросительно выгибаются.

– Я… – прочистив горло, выталкиваю из себя. – Хотела извиниться…

– Извиниться? – повторяет сухо.

– Да… – выпаливаю. – Извинения – это тяжело. Знаешь, не только для того, кто их приносит. Принимать извинения тоже нужно уметь.

– То есть, я не умею? – интересуется ровно.

– По-моему, нет.

Запрокинув голову, он смотрит в потолок и тихо посмеивается.

Глядя на его точеный подбородок, сглатываю и нервно мну край своего фартука.

Несмотря на то, что меня душат эмоции, я понимаю, что сейчас… мы кажется поссоримся, и это черт знает что.

Опустив подбородок, тычет им в меня:

– Ну, ладно. Давай попробуем. За что ты извиняешься?

Пффф…

Почему с ним так трудно?!

Потому что он это он.

Нести всю эту чушь невыносимо тяжело, но я уже в ней по-колено.

– За то, что… так вышло, – смотрю в его упрямые глаза.

– За то, что “прошла любовь”? – уточняет. – За такое что, извиняются?

Нелепость этой фразы рождает ком в горле. То, что из всего сказанного мной, он ухватился именно за нее, терзает душу.

– Я хочу извиниться, – настаиваю.

– Окей. Извинения приняты.

– Давай дружить… – прошу его очень тихо.

Я знаю, что он пошлет меня куда подальше, но мне нужно иметь возможность хотя бы здороваться с ним время от времени. Зачем? Потому что я больная.

Глубоко вдохнув, он смотрит на меня с деланной задумчивостью, но в ту секунду, когда его глаза касаются моих губ, живот взрывается мурашками.

Быстро подняв глаза, Дубцов бросает:

– Легко. Это все?

Только получив этот ответ я понимаю, что в тайне ждала другого. Если он согласен “дружить”, то это разве не безразличие? Я бы не смогла быть ему другом. Никогда. Я бы не смогла находиться рядом с ним не имея возможности касаться во всех возможных смыслах. Делать с ним вещи, которые мы делали. Только так я хочу его себе! Всего целиком!

– При покупке двух капучино, десерт в подарок, – проговариваю хрипло.

Вспышка, которая проносится в его глазах, останавливает сердце.

– Сними эту хрень с головы. Дружеский совет.

Мои щеки вспыхивают.

Развернувшись, он шагает к двери, а я кусаю до боли губу, боясь крикнуть ему вдогонку что-нибудь соразмерное. Если я это сделаю, то ни о какой “дружбе” речи быть не может. Когда-то я думала, что нет ничего хуже, чем сходить по нему с ума безответно, но “дружить” с ним будет просто чертовой пыткой, потому что быть с ним паинькой теперь я, кажется, разучилась. Кажется, только с ним я бываю такой – не паинькой. Почему? Не знаю!

Его характер злит, цепляет, манит меня, как… мотылька.

Вздрагиваю, когда за Дубцовым закрывается дверь.

Накрыв ладонью свое правое запястье, нащупываю его подарок через рукав свитера.

Оставшееся до закрытия кофейни время все валится у меня из рук. О том, чтобы развешивать дурацкие сердечки даже не думаю.

Я думаю только о том, как в его черных глазах блеснули те молнии, от которых меня трясет.

Выбирая для деда десерт, я понимаю, что взвинчена достаточно, чтобы не растерять своего намерения поговорить с ним о том, на что в своей жизни я вообще могу рассчитывать.

Выйдя из автобуса, продираюсь к дому через порывы ледяного ветра, от которого спирает дыхание.

Мне придется до ночи зубрить лекцию к пятничной контролькой, но даже несмотря на это, раздевшись, я направляюсь прямиком на кухню.

Расположившись за столом, дед погружен в чтение книги. То, как он сдвигает очки на самый кончик носа, всегда меня смешило. Я люблю его. Сильно. Сейчас все годы, которые мы провели вместе, кажутся мне ярким калейдоскопом. Мы никогда не ссорились. Ни одного раза в жизни. Я и сейчас не собираюсь этого делать. Он дал мне слишком много, чтобы я могла на него злиться.

На нем футболка и пижамные клетчатые штаны. Но, как и раньше, он не ложится спать, пока меня не будет дома.

– Привет. – Пройдя в кухню, ставлю на стол пакет с его пирожным.

– Чайник вскипел. Присядь, – просит с грустной нежностью, отложив в сторону книгу.

Выдохнув, опускаюсь на стул и спрашиваю:

– Дед… наш дом… ммм… не наш?

На его лице удивление. Уверена, он не ожидал от меня такого вопроса, и я прячу от него глаза, ведь деньги и все, что с ними связано – тема, которую мы никогда не поднимали. Нам не всегда хватало, но мы научились жить очень экономно. Просто, так вышло, что я умею очень хорошо считать.

Помолчав, он цокает:

– Не наш? Как не наш?

Наверное, он подзабыл, что мне уже не десять. И что я не хрустальная.

– Он нам не принадлежит? – спрашиваю, водя пальцем по клеенке.

– Пум-пу-пум… – тянет.

Собравшись с силами, поднимаю на него глаза.

Потерев ладонью подбородок, он пытается делать безмятежный вид, но я вижу беспокойство в его выцветших голубых глазах.

– Нас разве кто-то гонит?

– Нет… – отвечаю тихо. – Но у нас что, больше ничего нет?

– Ну, почему же, – отвечает с расстановкой. – Кое-что есть. А что, пора тебе поинтересоваться. Я тоже хорош.

– Ты не волнуйся. – Накрываю его ладонь своей. – Ладно?

Его подбородок вдруг начинает подрагивать.

Похлопав меня по руке, бормочет:

– М-да… м-да… Я сюда приехал в двадцать пять.

– Угу, – отвечаю.

Я знаю, что дед с женой и детьми, моим дядей и моим отцом, приехал сюда из другой страны, только тогда все это была одна большая страна.

– Жилье выделили мне служебное, как семейному. Арендованное, но нам и этого вот так было, – проводит пальцем по горлу. – Так и жили. Потом бабушка твоя умерла. Потом Союз распался. Потом родители твои погибли. С документами я долго маялся. Гражданство нужно было менять. Родина моя далеко, затянулось все… И дом из-за этого… профукал… м-да… на приватизацию не успел.

– Угу…

– Ты не переживай, там у меня квартира есть. Только документы восстановить надо. Мы с Мишей, дядькой твоим, уже третий год бьемся.

– О… ясно… – выдыхаю, не зная чувствовать ли облегчение.

– Не бросят они тебя, в случае чего, – говорит убежденно. – У нас с Мишей уговор.

В случае чего?

Не хочу думать про этот случай.

– Ясно…

Погладив меня по голове, он растроганно повторяет:

– Ты не волнуйся. Все хорошо будет… нас никто не выгоняет. Аренду, ее продлить можно. Договоримся.

– Угу…

Выдохнув, кладу голову на его плечо и закрываю глаза.

Если час от часу не легче, то это мой случай.

Глава 9

Кирилл

– Сядь, пожалуйста. – Поставив на подоконник лейку для цветов, мать указывает рукой на стул с обратной стороны своего рабочего стола.

Тон ее голоса и резкость движений намекают мне на то, что зря я рассчитывал поболтать о том о сем.

Бросив на пол рюкзак, усаживаюсь на стул и вытягиваю под столом ноги.

– Где ты ночевал? – интересуется как бы между прочим, опускаясь в белое кожаное кресло напротив меня.

На ее пальце кольцо с большим бриллиантом. В детстве мне нравились ее украшения. Одно я даже попробовал проглотить, слава Богу, отцовский водитель мимо проходил и успел вытрясти его из меня до того, как случилась “трагедия”.

– У Стаса. – Скрывать мне нечего.

– А позавчера? – Постукивает по столу ногтем.

– Там же, – отвечаю ей.

– Сынок. – Кладет на руки подбородок и смотрит на меня со вселенской усталостью. – У тебя что, дома своего нет?

– Кхм… – Чешу кончик носа. – Хороший вопрос.

– Кирилл, не говори глупостей. Я поговорю с отцом. Кажется, этот конфликт зашел слишком далеко. Извинишься, и мы про все забудем.

– Нет, – говорю на каком-то внутреннем автопилоте.

То, от чего еще пару недель назад я предпочитал дистанцироваться, теперь стало делом принципа.

Извинения…

Перед глазами встает ангельское лицо и окружении рыжих, как ржавчина, кудрей. Цвет, от которого я тащился. Твою мать. Я и сейчас тащусь.

На фиг ее.

В жопу извинения.

– Кирилл…

– Нет, – повторяю, отрывая глаза от поверхности стола и переводя их на мать.

Сжав губы, напряженно смотрит на меня в ответ.

– И как это понимать? – спрашивает строго. – Ты что, ушел из дома?

– Видимо, да, – пожимаю плечом.

Правда, не мешало бы съездить “домой” и забрать кое-какую одежду, но показываться там даже на пять минут мне вдруг до ломоты в костях не хочется.

Молчим, и я позволяю ей делать какие угодно выводы.

– Отец тебя содержит, – вдруг говорит она. – Ты должен понимать, что это накладывает на тебя обязательства быть хотя бы благодарным. А это значит, что ты не можешь просто уйти из дома, тем более… – делает она паузу. – По-английски. По отношению ко мне это тоже некрасиво.

Согласен, не красиво.

Её глаза выискивают в моих ответное понимание.

Распределение моих “карманных” всегда занималась она. Но я достаточно большой, чтобы понимать – это его деньги. Нас всех содержит он. И я был бы пустозвоном и брехуном, если бы сказал, что его деньги мне не нужны. Еще неделю это так и было. Механическое движение по накатанной, где я имею то, что имею, за счет соблюдения определенных правил, но сейчас… в этот момент “истины”, соблюдение тех самых правил вызывает у меня настоящую душевную блевотину.

Посмотрев в окно, собираюсь принять самое сложное решение за всю свою сознательную жизнь, не меньше. Если проиграю, крушение будет эпичным. Ползти на брюхе туда, где твоего крушения ждут с распростертыми объятиями  – значит затолкать свою гордость в собственную задницу, а это гораздо больнее, чем кажется. Я делал это столько раз, что знаю, о чем говорю.

– Думаю, я в состоянии сам себя содержать, – говорю, повернув к ней голову.

– Кирилл, – рыкает с угрозой. – Не дури! Тебе еще год учиться, у тебя практика весной. Все это денег стоит. Это твое будущее!

Мое будущее… возможно, я с ним халатен, но мой внутренний конфликт оказался сюрпризом даже для меня. Кажется, у меня сорвало какой-то клапан, отвечающий за чувство самосохранения.

– До весны еще дожить нужно, – встав со стула, забрасываю на плечо рюкзак.

– Я тебе даю неделю, – тычет она в меня пальцем. – Неделю погуляй и возвращайся домой. Извинишься и…

– Нет, – обрубаю.

– Кирилл!

Выйдя из кабинета, вижу молоденькую секретаршу в приемной деканата, которая с самой первой встречи смотрит на меня, как на сочный кусок мяса. Не припомню, чтобы сказал ей хоть пару слов за последние полгода, но ее это не напрягает, потому что, как и всегда, она мне улыбается.

Забрав с вешалки свою куртку, выхожу в коридор и надеваю ее на ходу. Я посещаю не так много занятий в универе, в основном потому что умею договариваться с людьми, поэтому, спустившись по лестнице, прохожу через турникет и шагаю под февральский дождь.

На стоянке, как и договаривались, меня ждет черный “БМВ” Ника Баркова.

Заняв переднее пассажирское, говорю ему “привет”.

– Угу. – Роется он в своем телефоне.

– Адрес скинул тебе сообщением. – Пристегиваю ремень, растекаясь по сиденью.

– Момент… – лепит на приборную панель телефон и заводит машину.

С Барковым мы знакомы давно. Его отец крупный предприниматель в городе, так что мы часто пересекаемся на разного рода “тусовках”. От юбилеев до рождения первенцев. Вообще-то, с подачи Ника я попал в городской хоккейный чемпионат в состав команды “городского бизнеса”, в которой его отец состоит уже лет десять. Меня туда приняли нежно и с зеленым светом. Взяли нападающим прямо после первой тренировки.

Судя по всему, с хоккеем мне придется подзавязать, потому что оплачивать свое членство в ближайшее время для меня будет проблематично.

Полчаса спустя Ник вышагивает вдоль окон Таниного помещения.

Положив руки в карманы куртки, спрашивает:

– И че ты думаешь?

Прислонившись плечом к стене, делюсь мыслями:

– На той стороне дороги клубешник. Думаю, здесь можно замутить кафешку для тех, кто идет туда или оттуда. Только нам с тобой нужно будет здесь фейсами постоянно светить в качестве рекламной акции. Может, даже за баром постоять.

– Клич бросить в тусовку, – продолжает он мою мысль, осматривая потолок.

– Угу, – смотрю на улицу, складывая на груди руки.

– А по деньгам что?

– Думаю, ремонт нужен по минимуму. У Тани есть один дизайнер, может вот это все, – имею ввиду облупившиеся стены и торчащие из потолка трубы. – Вписать в интерьер…

Подумав пару секунд, называю ему примерную стоимость этой затеи.

Для Баркова подъемной будет и гораздо большая сумма, а вот для меня – нет. Я еще не говорил с бабулей, но прекрасно представляю ее возможности.

Баркова я выбрал не только из дружеских соображений. Вообще-то, нифига не из дружеский. Может я расчетливый говнюк, но я выбрал его, потому что, если кому-то вздумается ставить мне палки в колеса, отец Никиты будет моим громоотводом.

Одно дело пихать палки в колеса мне – неоперившемуся сосунку, но другое дело ставить палки в колеса Игорю Баркову.

И мой хладнокровный расчет работает, потому что, протянув мне руку, Барков-младший объявляет:

– Я в деле. С отцом нужно перетереть.

– Подбросишь до Набережной? – Прошу его, застегивая куртку.

– Ага. Только сначала Алёну из универа заберем, – кивает он.

Глава 10

Кирилл

Добежав до машины под пулеметной очередью мелкого града и дождя, забираемся с Ником в “бмв”.

Сажусь на заднее сиденье, переднее оставляя его девушке.

Не помню, чтобы когда-то ей не дал, но ее неприязнь ко мне физически ощутима.

Это странно, потому что я не сделал нихрена плохого ни ей, ни ее чокнутой подружке.

Если бы я мог извлечь Калинину из своего мозга вместе со всеми воспоминаниями о ней, я бы так и сделал. Полную перепрошивку памяти.

Холодный укол под ребрами заставляет поерзать.

Чтобы о Калининой не думать, мне понадобится трепанация черепа.

Сжимаю в кулак руку и упираюсь им в губы, пока машина трогается, выруливая на проспект.

Друзья.

Почему бы и нет.

Не все ли равно?

Не думал, что когда отнимают то, что очень хочется – это так приканчивает нервные клетки.

– Че девушке подарить на День всех влюбленных? – слышу вопрос Ника с переднего сиденья.

– Без понятия, – отвечаю хрипло.

Я знаю, что подарил бы своей, если бы она меня не отшила.

– Пффф… – откинув голову, смотрю в потолок.

Таня предложила встретиться в кафе и обсудить “мою бизнес стратегию”.

Особой стратегии у меня нет. Весь расчет на то, что народ потянется туда, где тусоваться модно, а модно тусоваться там, где тусуется универские блогеры и золотая молодежь.

Машина съезжает с проспекта и сворачивает на узкую подъездную дорожку нашего ВУЗа, которая упирается в стоянку перед главным корпусом.

К этому времени тяжелые дождевые капли лупят по крыше так, что уши закладывает.

– Зараза… – бормочет Барков, рассматривая то, что творится за лобовым стеклом.

Постукивая по колену телефоном, разминаю шею.

Через секунду двери машины с противоположной от меня стороны почти синхронно открываются, и внутрь вваливаются два визжащих тела.

Переднее сиденье занимает, без сомнения, Алёна, а на заднее рядом со мной падает “фиолетовая куртка”, без сомнения, твою мать, знакомая слишком хорошо, чтобы мое нутро не отозвалось мгновенно.

– Ник! – визжит Алёна. – Помоги! – Протягивает ему свои руки в мокрых до нитки варежках.

Скосив глаза, вижу, как Аня… Калинина сбрасывает с головы капюшон и дует на замерзшие дрожащие руки.

Волосы собраны в пучок на макушке, и те тридцать секунд, пока мое присутствие остается незамеченным, тупо любуюсь на плавную линию ее щеки и подбородка.

– Нас чуть не смыло… – хохочет Алёна и замолкает на полуслове, как будто резко вырубили громкость, когда видит меня.

– Салют, – приветствую кисло.

Дернув головой, Калинина смотрит на меня, распахнув зеленые глаза.

От ветра кожа на щеках покраснела, и губы выглядят алыми.

У меня никогда не было проблем с влечением, когда смотрел на нее, и месяц спустя нихрена не изменилось.

– Привет, – говорит еле слышно.

Отвернувшись, смотрю в окно, за которым по стоянке носится народ.

– Подкинем Аню до дома, – деловым голосом объявляет девушка Баркова.

Глухое молчание все те десять минут, пока “бмв” пробирается к улице, на которой мне знакома каждая ямка, действует на нервы.

На нервы действует знакомый цветочный аромат, от которого в животе тяжесть возбуждения.

Игнорирую, уперев локоть в подоконник.

Пялюсь в окно до тех пор, пока возня рядом не сменяется хлопком пассажирской двери.

Втянув в себя воздух, перевожу глаза на лобовое окно и сталкиваюсь глазами в зеркале заднего вида с пассажиркой переднего сидения.

Они вцепились в мое лицо и пялятся без стеснения.

Отвечаю соразмерно. Изобразив покер-фейс, смотрю на нее в ответ.

Резанув по моему лицу взглядом, толкает зеркало вверх, разрывая контакт, инициатором которого был не я.

Отлично. Это вторжение в мое личное пространство, даже зрительное, сильно бесит.

Все в принципе начинает меня раздражать, и стуча по коврику ногой, я не знаю, как справиться с этим дерьмом.

– Созвонимся. – Толкаю пассажирскую дверь двадцать минут спустя, когда машина тормозит напротив кафе, где меня давно ждут.

Рискуя отморозить уши, забиваю на капюшон и взбегаю по ступенькам крыльца.

Войдя в кафе, вижу Таню за столиком у окна.

Машет мне рукой, одетая в джинсы и свитер с круглыми дырками на плечах.

Бросив на спинку стула куртку, усаживаюсь напротив, бормоча:

– Привет.

Улыбнувшись, она секунду смотрит мне в глаза.

– Смотри, что у меня есть, – откашливается, доставая из сумки какой-то журнал с разноцветными стикерами на страницах. – Я тут подобрала варианты интерьеров. То, что тебе подойдет.

– Офигеть. Оперативно, спасибо. – Тру ладонями лицо. – Я пока в цифрах закопался.

– Я знаю, – кусает губу. – Мне не сложно.

Еще один контакт глазами, и я оказываюсь на распутье.

Я светил наше совместное времяпрепровождение в соцсетях не стесняясь. Все это была тупая попытка вызвать ревность. Тупо и по-детски, но я делал это для одного человека. Я вообще не понимаю, что делал и зачем. И сейчас не понимаю. Меня распирает от потребности сотворить какую-нибудь дичь, но прежде чем поддаюсь порыву, притянуть ее к себе и соединить наши губы, напоминаю себе, что выпутаться из такого порыва без потерь будет не так-то просто. И если когда-нибудь решусь поцеловать эту девушку, сделаю это на более твердых основаниях.

Глава 11

Аня

– Расслабьтесь, – улыбается мне женщина-врач. – Это не больно…

Глядя в белый потолок, пытаюсь расслабиться, но меня трясет с головы до ног.

От волнения чувствую себя деревянной и дергаюсь, когда по животу размазывают холодный гель.

– Тише-тише… – бормочет врач.

Сидящая рядом Алёна выглядит такой же деревянной. Кусая изнутри губу, смотрит то на меня, то на врача.

Я знаю, что она не может быть напугана больше меня самой, но ее глаза выглядят, как блюдца.

– Раньше бывали на узи? – мягко интересуется женщина.

– Я… нет… – отвечаю, скосив на нее глаза.

– Первый день последних месячных?

Боже…

– Ммм… не помню… – отвечаю в жутком стеснении.

Ужасная безалаберность, но я вечно забываю за такими вещами следить. Может поэтому я здесь и оказалась? Не только поэтому.

Картинки яркие, как в калейдоскопе, проносятся перед глазами, и я краснею прямо здесь, лежа на больничной кушетке.

Кивнув с улыбкой, женщина смотрит на монитор компьютера. Кажется, у нее прекрасное настроение, а у меня нервный коллапс. Ведь до этой минуты я, кажется, не до конца осознавала свое положение, а теперь от больничных запахов меня мутит.

– Посмотрим, что тут у нас… угу… у нас тут эмбриончик…

– Пффф… – закрыв глаза, выдыхаю.

– Кхм… – слышу покашливания Алёны.

– На вскидку восемь-девять недель… это акушерские недели, не от зачатия…

Сглатываю.

От зачатия уже почти шесть.

У меня в груди бесконтрольно печет, по рукам и ногам расходятся мурашки.

Я беременна.

Кир и я… мы, черт возьми, сделали ребенка. Реальность этого кружит мне голову, хоть я и не за тем сюда пришла.

– Рост малыша пятнадцать миллиметров…

– Рост? – бормочу севшим голосом.

– Вот это расстояние… – повернув к нам монитор, врач водит карандашом по экрану.

Несмотря на то, что я не за этим сюда пришла, впиваюсь глазами в картинку, жадно рассматривая непонятные детали. Сцепив кулаки, узнаю, что у “него” есть сердцебиение и что он закрепился.

Посмотрев на Алёну, ловлю ее пристальный и немного странный взгляд на своем лице. Чуть сведя брови, она выглядит такой задумчивой, что мне становится не по себе.

Дико смущаюсь, потому что веду себя слишком вовлеченно, а это неуместно, ведь я не собираюсь его оставлять.

Вытирая с живота гель, прячу от подруги глаза и прячу в сумку снимок своего узи, от чего мне кажется, будто она весит тонну.

Выйдя из клиники, мы молчим не сговариваясь.

Прячась в своих шарфах, шагаем к автобусной остановке и, забравшись в него, занимаем места в самом конце. Автобус почти пустой, и в нем достаточно тепло, чтобы я могла снять с головы шапку.

Яркое солнце бьет по глазам, создавая обманчивое ощущение, будто за окном тепло. Но там жуткий холод, и он забрался мне под кожу вместе с этим ветром, от которого щеки горят.

– Спасибо, что сходила со мной. – Смотрю в окно.

В груди вдруг собирается ужасная тяжесть.

Если я думала, что самое сложное оставила позади, то теперь понимаю – это не так.

Боже, о чем я думаю?!

– Ты как? – Обеспокоенно спрашивает подруга.

– Нормально! – выпаливаю, дернув в улыбке губы.

– Эмм… – говорит невозмутимо. – Хорошо.

– Угу…

– Ань… у тебя ведь есть еще время. Подумать, например…

– Я уже обо всем подумала, – обрываю ее упрямо. – Это просто укол. Я даже ничего не почувствую.

Это звучит гораздо убедительнее, чем есть на самом деле, но я не хочу, чтобы она видела мои сомнения. Я избавлюсь от них, мне просто нужно… еще раз напомнить себе о том, как выглядит реальным мир вокруг меня. Я успела собрать информацию, все что мне было нужно – это убедиться в том, что мои ощущения и куча тестов меня не обманывают.

– Ладно, хорошо… – бормочет Алёна, хмуро глядя на свои колени. – Я не знала, что вчера он тоже там будет, в машине, – говорит вдруг. – Извини.

– Я не злюсь, – говорю тихо.

Скоро он забудет меня совсем, и будет прав. Ведь этого я добивалась.

– У них с Барковым идея для совместного бизнеса, – как бы между прочим, сообщает она.

– Ааа, – бормочу, стараясь не показывать того голодного интереса, с которым готова впитывать все, что связано с Дубцовым. – Ммм… что за идея?

– Кафешка какая-то, они еще сами толком не знают, – продолжает она.

Кафе?

Почему это больно отдается в сердце?

Потому что больше я в его жизни не участвую.

– Ясно… – отвечаю, не подумав. – Он родился с калькулятором в голове. У него получится.

– Думаешь?

– Угу…

– Одной математики тут мало. Нужна еще… ну, знаешь, интуиция, – крутит пальцем в воздухе.

– Он бы с тобой поспорил, – фыркаю.

Когда смотрю на подругу, опять вижу это.

Внимательный взгляд на своем лице, будто я молекула под микроскопом!

Улыбка съезжает с моего лица.

Какого черта она так делает?!

– Ну, ладно. Я здесь сойду, – вдруг объявляет Алена, вставая с сиденья.

Запрятав свои пепельно-белые волосы под шапкой, застегивает верхнюю пуговицу куртки.

Месяц назад она поучаствовала в мастер-классе своего знакомого стилиста, и теперь вместо темно-русой копны волос на ее голове платиновое каре, из-за чего она похожа на опальную рок-звезду.

– Да? – оглядываюсь, пытаясь понять, где она собралась сходить.

– Ага, до завтра, – наклонившись, чмокает мою щеку.

Глядя ей вслед, немного удивленно выгибаю брови.

Сама я сходить не собираюсь. Мне еще двадцать минут трястись, и это время наедине с собой я посвящаю тому, чтобы пробраться в сумку и достать оттуда черно-белую фотографию узи.

Всего один укол.

Я ничего не почувствую.

Я уже чувствую. Легкую тошноту по утрам и присутствие в своем теле “чужого”.

Мой страх ни на секунду не унимался.

Я боюсь детей. Я вообще их вблизи почти не видела. Только издалека в колясках или на детских площадках.

Заткнись, Калинина!

Ты и дети – понятие несовместимое.

Нужно быть взрослой. Взрослый человек трезво оценивает свои возможности!

Затолкав снимок назад в сумку, пытаюсь представить, что… что сказал бы Дубцов, впечатай я в его лоб этот снимок…

– Выходите? – слышу сухой вопрос над своей головой.

– Нет, – прижимаюсь виском к стеклу.

Меня ждет пятичасовой рабочий день и праздничная красно-розовая мишура, которую сегодня придется развесить.

Глава 12

Кирилл

Горячий бульон растекается по желудку, от чего мне хочется позорно стонать.

Твою мать, я будто год горячего не ел.

– Кхм… – поперхнувшись в кулак, запиваю все это дело соком и снова принимаюсь за еду.

Пицца и ресторанные доставки – костяк моего рациона, если я вообще успеваю что-нибудь заказать. Найти толковую ремонтную бригаду, которая не будет полгода клепать мозги и выкачивать бабки, оказалось настоящим геморроем, но мы, кажется, нашли кое-что адекватное. Спасибо Тане. У нее вообще по части коммуникаций в городе связей больше, чем у нас с Барковым вместе взятых.

– Останься у меня на ночь, – предлагает бабуля, задумчиво меня разглядывая с противоположного конца обеденного стола.

Седые волосы уложены в аккуратный начес, которому она уже лет тридцать не изменяет, судя по фотографиям. На шее нитка жемчуга, в ушах тоже жемчужины.

Я ее растрепанной или не отглаженной ни разу в жизни не видел. Она бардака в одежде не терпит, да и в принципе не терпит тоже. Может из-за этого я такой дисциплинированный? Гены? Перед тем, как к ней в гости заявиться, я утюжу даже носки, а сегодня даже постригся.

– Не могу, – трясу головой. – Мне сегодня еще нужно в пару мест заехать.

– Завтра заедешь, – стоит на своем. – Отдохни. Выспись. Утро вечера мудренее.

– Не могу, – отвечаю однозначно.

В последние три дня я сплю от силы четыре часа в сутки. Мне тупо некогда.

У нас с ней уговор, и она вручила мне такую сумму денег, какую не каждый в руках держал. Правда, я предупрежден о том, что эти деньги – мое наследство, и если я их ухлопаю, то резервного счета у нее для меня нет.

Справедливо.

Помимо меня у нее есть и другие внуки, и я всегда об этом помнил, хоть и знаю, что мне доставалась чуть больше ее внимания, чем всем остальным. Почему? Так вышло. Ближе и авторитетнее нее у меня, кажется, никого и нет. Я чувствую ответственность. Ответственность перед ней немного давит.

Я привык к ответственности. К разным ее видам. За свою хоккейную команду, или за свое образование, в которое вбухано дофига сил и времени. И не только моих, но и моей матери. Но в этот раз ответственность другого уровня. Не тестовая, а реальная. Это держит меня в напряжении, которое не знаю, как стряхнуть.

– Мать твоя звонила… – сообщает ба. – Переживает.

– У меня все в норме.

С матерью я уже три дня не в контакте.

То, что никто из нас не ждет звонка от моего отца, уже привычные вещи.

В глубине души я тешусь слюнявыми надеждами швырнуть ему в лицо свои успехи. Что ж. В данный момент я ноль без палочки, прямо как он и говорил.

Сжимаю ложку, упрямо продолжая есть.

– Как дела у Стаса? – интересуется ба.

Глядя в тарелку, пытаюсь решить, как лучше ответить на ее вопрос.

Неделя совместного проживания с братом показала, что дела у него очень хреново. У него реальные проблемы с колесами и бухлом. Когда выйду из этого дома, собираюсь его найти. Потому что в своей квартире он уже два дня не появлялся. И когда я его найду, буду очень зол. Тем не менее, посвящать в эту ситуацию бабулю или его родителей не хочу, поэтому отвечаю:

– У него тоже все в норме.

– Все в “норме”, – цокает. – Как у вас все легко и просто. Привези его с собой в следующий раз, – просит вдруг.

А вот это так себе идея.

– Кхм. Ладно, – обещаю, понимая, что этого не будет.

Не сейчас.

Сейчас застать моего брата в адеквате крайне сложно.

Это беспокоит меня не на шутку, ведь я знаю, чем такое дерьмо может обернуться.

– Так что это за Таня такая? – интересуется она. – Может и ее привезешь? – предлагает деловым тоном.

Проглотив суп, отвечаю:

– Может быть.

Они бы нашли общий язык.

Они чем-то похожи. Наверное, своей независимостью.

Идея стоит того, чтобы ее обдумать. Может быть впервые в жизни я начну отношения целенаправленно и обдуманно, а не как полный поехавший придурок.

На пороге ба тянется вверх рукой, чтобы достать до моей головы, и ерошит мне волосы.

– Вымахал… – бормочет. – Когда только успел.

– Так уже три года не расту, – сообщаю весело. – На этом кажется все.

– Да куда уж больше!

– Угу. – Снимаю с вешалки куртку.

– Ты главное не торопись, – напутствует. – Все обдумай как следует. Посчитай. Без суеты, Кирилл. Тебе на пятки никто не жмет.

– Мне бухгалтер нужен, – смотрю на нее хитро. – Хороший.

– На меня не рассчитывай, – хмурится. – У меня уже мозги не те. Я тебе другого найду, раз нужно.

– Спасибо. – Согнувшись в три погибели, целую ее щеку. – Увидимся, – бормочу.

– Не гони, – просит, приложив теплую ладонь к моей щеке.

Кивнув, выхожу из квартиры.

Пару лет назад она продала свой дом, потому что жить в нем одной было тяжеловато. Много возни, которую в ее возрасте уже не вывезешь. Даже несмотря на то, что я пару раз в неделю “забивал ей гвозди”, этого было мало.

Выйдя из лифта, набираю Стаса.

Набираю его повторно, садясь в его “Порш”.

– Стас, твою мать… – злюсь, вешая телефон на панель.

Выехав на трассу, гоню обратно в город.

На лобовом собираются капли мелкой мороси. Ветер такой, что двухтонная тачка немного кренится вправо.

Уже почти девять вечера, и трафик свободный, поэтому добираюсь за пятнадцать минут.

Только стоя на светофоре понимаю, что по гребаному наитию выбрал дорогу, по которой езжу только по необходимости, потому что это петля через универ, а мне сегодня петли не нужны.

Я выбрал эту дорогу, потому что на углу пересечения улиц находится маленькая распиаренная кофейня.

Это наитие срабатывает у меня уже не в первый раз, что капитально бесит.

Сворачивая налево, равняюсь с кафешкой и до скрипа сжимаю зубы.

Все мысли махом сливаются из башки.

Мой телефон звонит, и это Стас. Но, вместо того, чтобы взять трубку, впиваюсь глазами в фиолетовую куртку, которая маячит прямо у меня по курсу.

Кутаясь в капюшоне от ветра и дождя, Калинина пытается опустить рольставни на окне кофейни.

– Да чтоб тебя! – ударяю по рулю ладонью, потому что у нее там явно что-то заклинило.

Глава 13

Кирилл

Времени на раздумья у меня тридцать секунд.

Пока втыкаюсь в маленький затор  и пялюсь на стопы впередистоящих «Жигулей», пытаюсь уломать себя нажать на газ и свалить отсюда нафиг, но бросив взгляд на кофейню, сцепляю зубы и даю поворотник, сворачивая к обочине.

Включив аварийку, забираю с панели телефон и выпрыгиваю из машины.

По лицу ударяет ледяной ветер и мокрые капли дождя.

На этой неделе мы будто в степях каких-то живем. Ветер носится по городу и срывает с фасадов рекламные вывески и шифер с крыш. Волшебный февраль, если бы мне было дело до погоды.

Гудение встречной машины сигнализирует о том, что я на уровне беспредела перекрыл дорогу и парканул машину в неположенном месте.

Игнорирую, трусцой двигаясь по тротуару на зов своего гребаного нутра.

Стоя на носочках, Калинина со всей дури дергает металлический лист ставни, но тот засел намертво.

На ней джинсы, заправленные в черные кожаные ботинки. Отстойно понимать, что эту задницу я узнаю в любых обстоятельствах, как и идущие с ней в комплекте ноги. Мне слишком нравится и то, и другое, чтобы я мог их забыть.

Оказавшись за ее спиной, громко велю:

– Отойди!

Ветер глушит мою команду, но не настолько, чтобы Аня могла не услышать.

Резко развернувшись, задирает голову и сбрасывает с нее капюшон.

Свет фонарей падает на ее лицо, и оно злое.

Это забавно.

Губы поджаты, в глазах психи.

Обычно, чтобы вывести ее из себя, нужно постараться, поэтому такая ненависть к неодушевленному предмету не может не затронуть моих, сука, собственных чувств.

– Ласку не пробовала? – киваю на окно, отодвигая Калинину в сторону.

Шагнув назад, поправляет на плече сумку и, кажется, пытается понять откуда я, твою мать, взялся.

Носится глазами по моему лицу. По расстегнутой нараспашку куртке. Смотрит за мое плечо, где мигает аварийкой “Порше”.

– Пробовала, – пытается перекричать ветер. – Даже песню спела.

– Хреново пела. – Подняв руки, дергаю штуковину, пытаясь понять, в чем там проблема.

Может, паз съехал?

Саданув по основанию ставни ладонями, загоняю ее до упора вверх, после чего дергаю вниз. С сопротивлением, но подчиняется. Опускается до конца, и Калинина тут же опускается на корточки, чтобы нацепить на петлю маленький замок.

– Спасибо! – кричит оттуда.

По всем законам логики мне можно спокойно валить восвояси, но я не двигаюсь с места. Осматриваю улицу и перекресток, пряча в карманы руки. Опустив глаза, смотрю на сидящую у моих ног фигуру.

Ветер треплет тонкую рыжую прядь, вырвав ее из-за уха.

Чуть повернув голову, Калинина косится на меня.

– Пошли, – мотаю головой в сторону “Порша”. – Подвезу тебя до дома.

Выпрямившись, она смотрит то на меня, то на тачку.

Поджимая губы и переминаясь с ноги на ногу. Она нервничает, и это меня злит. Сильнее, чем я мог бы себе представить.

Кажется, я переоценил свои возможности.

Нет. На фиг.

Ее нервяк выводит меня из себя.

Я не собираюсь с ней воевать. Никогда не планировал. Если бы я начал с ней воевать, она бы этого не вывезла. Иногда мне кажется, что она вообще не представляет, каким уродливым может быть мир. Гребаное желание защищать ее от дерьма вокруг торкнуло меня еще в тот день, когда мы столкнулись в том коридоре, и я увидел ее впервые.

А она, твою мать, боится сесть в мою долбаную машину!

Втягиваю в себя холодный воздух с такой силой, что нос заходится.

– Калинина, – говорю с угрозой и предупреждением. – Ты мне на фиг не упала, приставать к тебе я не собираюсь. Хочешь пешком идти, иди!

Эта идиотка вдруг взрывается в ответ.

Сжав вдоль тела кулаки, психует:

– Не ори на меня! Понял?!

– Я орать даже не начинал, – цежу, повышая голос. – Едешь или нет?!

Я вообще на людей не ору, это не эффективно и тупо. Не понимаю, когда успел так выйти из себя, твою мать, но у меня реальное бешенство.

Натягивая на ладони рукава куртки, она ежится и втягивает голову в плечи, сверкая на меня своими долбаными зелеными глазищами.

По бледным щекам лупит дождь.

По моим тоже, но я холода не чувствую.

В венах кровь кажется кипятком.

– Ладно! – выплевывают ее губы.

Зашибись!

Шагнув к двери кофейни, она дергает за ручку, проверяя не забыла ли закрыть дверь. Дверь закрыта. Удовлетворившись, бросает на меня еще один психованный взгляд, и направляется к машине, семеня по скользкому тротуару.

Захлопнув свой рот, иду следом, надеясь, что она не свалится и мне не придется тащить ее в тачку на руках.

Открыв ей дверь, жду, когда заберется внутрь.

Ловлю ее глаза на своем лице, но она прячет их раньше, чем успеваю отреагировать.

Ладно. В задницу.

Я не знаю, что у нее в голове. Раньше мне казалось, что мозги, сейчас уже не уверен.

Захлопнув пассажирскую дверь, обхожу капот и забираюсь в салон.

Включив обогрев сидений, осматриваюсь в зеркала и трогаюсь, вливаясь в поток машин и отключаю аварийку.

До ее дома не далеко, но мне придется развернуться, поэтому делаем небольшую петлю в полной, гробовой и, твою мать, вакуумной тишине. Мой выпад из реальности в этот момент настолько эпичный, что забываю пристегнуть ремень и полностью игнорирую вибрацию телефона в своем кармане.

Прижав к груди свою сумку и вцепившись в нее насмерть, Калинина смотрит строго в лобовое стекло, и я решаю заняться тем же.

Эта волшебная поездка длится десять минут и, как только со свистом торможу у знакомого зеленого забора, моя пассажирка выскакивает из машины, бросив подачку в виде отрывистого:

– Спасибо!

Вдавив педаль в пол, срываюсь с места сразу, как отходит от тачки на безопасное расстояние.

Только удалившись на четыре гребаных километра, я начинаю вспоминать куда и зачем, твою мать, вообще ехал.

Глава 14

Аня

– Её зовут Таня Глухова.

– Кого? – Ставлю в магазинную тележку банку маринованных оливок, хотя терпеть их не могу.

Но мой взгляд зацепился за них минуту назад, и в голове будто озарение.

Хочу эти чертовы оливки.

– Ту блондинку, которая крутится рядом с ним, – поясняет Карина, изучая список продуктов на клочке блокнотного листа.

Рядом с ним?

– Я не хочу говорить “о нем”! – развернувшись, смотрю на сестру со злостью. – Ни сегодня, ни завтра, вообще никогда!

Это чистейшей воды ложь, но от мыслей о “нем” и о “нас” у меня уже голова лопается, а я просто хочу поспать. У меня глаза буквально закрываются. Даже днем. Я чуть не уснула на лекционной паре и сейчас чувствую себя не лучше. Я пропустила кучу занятий по физкультуре, и если так пойдет дальше, мне нужно… либо предоставить в деканат справку, либо… отправиться в клинику и сделать этот чертов укол.

Если я принесу справку, все узнают. И ОНА тоже узнает.

Меня раздирают страхи и сомнения, и еще я голодная.

После вчерашней поездки в машине Дубцова я будто заблудившаяся в лесу дура.

И мне все время хочется плакать.

Даже сейчас.

– Ладно, как скажешь, – сухо говорит сестра. – Они не встречаются.

– Да чтоб тебя! – схватившись за ручки тележки, ныряю в первый попавшийся ряд и несусь по нему подальше от нее.

На глаза наворачиваются слезы, из-за которых ничего не вижу.

Родители подарили Карине машину, и она предложила съездить в гипермаркет, чтобы закупиться продуктами. Ей нужно практиковаться, потому что водит она просто ужасно.

– Да стой ты… – схватив за локоть, Карина разворачивает меня к себе.

На ее лице упрямое и хмурое выражение, и оно адресовано мне.

Закрыв глаза, позорно скулю, уже не стесняясь своих слез.

Я хочу к нему… безумно.

Я люблю его.

Это невыносимо!

– Когда у тебя… эта процедура? – Сжав мои плечи, Карина продолжает наседать.

У меня нет сил сопротивляться.

– Послезавтра… – говорю с предательской дрожью в голосе. – После пар.

Ее сопение громкое и частое.

Не открывая глаз, уговариваю себя успокоиться.

У меня еще двое суток.

Почти двое суток, чтобы подумать.

– Почему вы расстались? – требует она.

– Не твое дело! – рычу, сбрасываю с себя ее руки.

– Я видела вас вместе, – не отстает она. – Он вашими фотками все соцсети заспамил! Что произошло?

Закрыв ладонями лицо, начинаю рыдать.

Разве теперь это важно?

Разве он простит меня когда-нибудь?

– Я уже ничего не понимаю… – шепчу, чувствуя, как меня обнимают руки сестры.

– Ну, капец… – стонет она, сжимая меня сильнее. – Слушай, Ань. Они не встречаются, это я точно знаю. Они типа друзья. Знакомы лет с пятнадцати, вместе в каком-то лагере отдыхали.

Я даже не спрашиваю, откуда она все это знает.

Гораздо сильнее меня заботит то, как по венам разносится жгучая ревность. Черная и всепоглощающая.

Не понимаю, как я вообще собиралась его “забыть”.

Это невозможно, твою мать!

Я состарюсь с его фотографией у себя под подушкой. По ночам представляя, как меня обнимают его руки.

– Давай ты возьмешь телефон и напишешь ему, да? – ласково, как отсталой идиотке, предлагает сестра.

– Нет, – говорю отстраненно.

Выпутываюсь из ее рук, вяло заправляя за уши волосы.

Разве он пойдет против своей матери?

Он уважает ее. Всегда говорит о ней с уважением. Между ними есть связь, он похож на нее. У него ее глаза. Влезть в его жизнь со своими новостями? После этого как раньше уже ничего не будет. Либо для меня, либо для него.

Я могла бы уехать? С дедом. Далеко. Найти работу и… господи… я не справлюсь одна. Мы с дедом не справимся. Одной растить ребенка? Я с ума сошла. Все это из разряда фэнтези…

– Да что ж ты такая упрямая! – злится Карина.

Моя собственная злость испаряется так же внезапно, как и появилась. На ее место приходит все то же настойчивое желание спать.

– Отвези меня домой, – прошу, толкая тележку к кассам. – Я спать хочу.

– В восемь вечера? – рычит она за моей спиной.

Молча двигаюсь по рядам, с трудом ориентируясь в пространстве.

Заняв очередь, начинаю выкладывать на ленту продукты.

Карина возникает рядом и швыряет на нее коробку мятных леденцов.

Пиканье сканера перекрывают громкие голоса и смех.

Синхронно обернувшись, видим высыпавшую из-за угла компанию парней и девушек. Одного они везут в тележке и, судя по всему, стримят это в интернет.

Отвернувшись, ищу в сумке свою продуктовую “авоську”. Как-то раз я подсчитала, сколько трачу в год на пакеты в супермаркетах, так что больше мы с ними не друзья…

– Здесь вообще-то очередь! – слышу возмущенный голос Карины.

Мимо меня протискивается чье-то тело, над плечом появляется рука в черной куртке и выхватывает с полки упаковку презервативов.

– У меня только это. Я быстро, – произносит хрипловатый голос за моей спиной.

– У меня тоже только это, – зло тычет Карина на ленту, указывая на малиновую коробку со своими леденцами. – Так что будешь за мной!

– Не психуй, лилипут, – получает она в ответ.

Щеки моей сестры становятся такими же красными, как и вязаная шапка на ее голове.

Вот черт…

Собственный рост – самая болезненная тема во всей ее жизни. Конечно, она ниже среднего, но у нее идеальные пропорции.! Я говорила миллион раз, только это бесполезно. Плюс ко всему, она красивая. Гораздо красивее меня. И она не рыжая, как ржавчина, черт возьми!

Карина открывает и закрывает рот, а я оборачиваюсь.

Рядом со мной стоит голубоглазый парень в черной шапке. Кажется, он брюнет, но сказать трудно, потому что шапка полностью скрывает его волосы. Судя по ширине его плеч, лилипутом его не назовешь, переростком тоже, но на его фоне моя сестра кажется особенно хрупкой.

Глядя на нее исподлобья, он не двигается с места, совершенно точно не собираясь вставать “в очередь”.

На лице Карины все то же смятение.

Выбросив вперед средний палец, она цедит:

– Не буду, придурок.

Отвернувшись, смотрит в одну точку прямо перед собой, полностью игнорируя весь окружающий мир, включай возмутителя нашего спокойствия.

Бросив на меня быстрый взгляд, парень шлепает на ленту перед моими покупками свои презервативы и, проходя к кассе, снова смотрит на сестру. Расплачиваясь, опять бросает на нее взгляд, но она упорно смотрит перед собой, гордо вскинув подбородок.

Кусаю губу, переводя глаза на парня.

– Фрол! Ты идешь? – орет один из его друзей, судя по всему, таких же придурков, потому что шума от них больше, чем от отряда пятилетних детей.

Затолкав презервативы в карман куртки, спокойно покидает кассу, оставляя нас в покое.

– Хочешь шоколадку? – спрашиваю осторожно.

– Нет, – отрезает сестра. – У меня и так задница, как у коровы…

– Да нет у тебя задницы! – злюсь, хватая с полки чертову шоколадку.

Не представляю, как можно отыскивать в себе столько недостатков, в то время, как парни липнут на ее “задницу”, как мухи! Даже этот тип чуть глазами ее не сожрал, а ведь она даже не показывала ему свои фирменные ямочки на щеках.

Недалеко от ее голубого “Пежо” припаркован черный внедорожник “Лексус”, в который пакуется уже известная нам компания.

Замолкаем, потому что вдоль капота расхаживает парень в шапке.

Кажется, у “Лексуса” перевес человека на три, но мне вдруг становится не до чего, потому что перед глазами на секунду все плывет.

Качнувшись, хватаюсь за Карину.

– Ты чего? – взвизгивает сестра.

– Все нормально, – бормочу, треся головой.

Со мной такое уже было.

Забравшись в машину, пристегиваю ремень и закрываю глаза.

– Хочешь воды?

Качнув головой, прошу:

– Отвези меня домой.

Глава 15

Кирилл

Вип-зона на втором этаже “Барабули” постепенно заполняется народом.

Длинный стол и диваны вдоль него. Внизу просматривается танцпол, тонущий в неоне прожекторов и бликах здоровенного диско-шара.

Шум диджейских битов отчаянно раздражает, потому что мое настроение можно охарактеризовать одним универсальным словом – говно.

Съехав по дивану, подношу к губам стакан с двенадцатилетним виски, точно зная, что напиться таким будет сложно, но я намерен рискнуть. В универ я завтра не собираюсь, так что можно попробовать отключить себе мозги алкоголем.

Пригубив янтарную жидкость, перекатываю ее во рту, прежде чем проглотить и обжечь алкоголем пищевод. Откинув на спинку дивана голову, бросаю угрюмый взгляд на противоположный конец комнаты.

На Тане блестящее платье без бретелек и с корсетом.

Просто в яблочко.

Она потрясная. И спереди, и сзади.

Вертясь у входа, принимает поздравления от своих гостей. Стол ломится от цветов, и для нее звучит уже третья песня подряд.

С ее друзьями я не знаком.

Друзей у нее много, но общаться с кем-то из них мне тупо не хочется. Я не рубаха-парень, и заводить новые знакомства от нечего делать не собираюсь. Вокруг меня всегда дофига желающих “дружить”, хоть штабелями укладывай.

Таня она ловит на себе мой взгляд, обернувшись через плечо.

Прятать его я не собираюсь, хоть это немного ее смущает, но я не пай-мальчик, и впервые за все время нашего знакомства мне хочется донести до нее это, потому что мне кажется, будто она воспринимает меня слегка розовым и пушистым.

Я не розовый и не пушистый.

Нихрена.

И сегодня я просто злой, хотя она в этом не виновата и валить это дерьмо на нее – свинство, тем более в день ее рождения, но со вчерашнего вечера мои мозги до сих пор не встали на место. В крови клокочет адское желание что-нибудь сломать или кому-нибудь вмазать.

Я влюблен в девушку, и это не Таня.

Хуже всего то, что я даже не пытаюсь с этим бороться. Я просто не знаю, твою мать, как.

Выпрямив спину, именинница перебрасывает за нее шелковое полотно своих волос, и через секунду смотрит на меня снова.

В поле моего зрения возникают знакомые лица.

Это Ник Барков и его шибанутая девушка.

Последний месяц у нее на голове платиновое каре, хотя, если мне не изменяет память, она брюнетка. Это не удивляет. Кто знает, что у этих баб в головах.

Чувствую, как сознание начинает едва заметно плыть.

Отлично, твою мать.

Я познакомил Никиту с Таней, когда мы все трое еще раз осматривали “наше” помещение. Таня тоже хочет вложиться в проект, и мы не против.

– Привет. – Барков протягивает руку, и я отвечаю рукопожатием, не меняя позы.

Приветствия от его девушки я не жду и правильно делаю. Его не следует.

Усевшись на диван рядом с Ником, она смотрит на меня странным вороватым взглядом. Она выглядит напряженно, и я решаю просто на это забить. У нее есть парень, и это его проблемы.

Запрокинув голову, опрокидываю в себя остатки виски из стакана и тянусь за добавкой.

– Серьезный настрой, – скалится Барков.

– Угу. – Плеснув еще, снова падаю на спинку дивана.

– Привет! – Слышу над головой.

Таня садится рядом и ставит на стол ведерко с шампанским.

– Откроешь? – Крутит в руках пустой фужер. – Я Таня, – дружелюбно представляется Алёне.

– С днем рождения, – улыбается та, но я, твою мать, просто руку даю на отсечение, что дружелюбия в ней хрен с маслом.

Все так же исподтишка она разглядывает именинницу, стреляя в нее быстрыми взглядами.

– Спасибо! – радостно благодарит Таня. – Выпьешь? – кивает на шампанское.

– Эмм… да. Спасибо… – бормочет та, прижимаясь щекой к плечу Баркова.

Сдернув фольгу, отправляю пробку в потолок, что вызывает небольшой пенный взрыв, который Таня приветствует радостным писком.

Улыбаясь от уха до уха, подставляет бокал.

Наливаю и Алёне тоже.

Ее пристальный взгляд на моем лице вдруг толкает к мысли, что ей чего-то от меня надо. От этого моя расслабленность слетает вмиг. Какое у нас с ней может быть общее дело догадаться ни хрена не стоит, и я не знаю, злит ли меня это или приводит в гребаное волнение.

– Никита, – вдруг выдает Таня. – Может хоть ты его вразумишь!

Это отвлекает, и я дергаю головой в ее сторону.

– Попробую, – отзывается Барков, расслабляясь на диване и забрасывая на шею сцепленные в замок руки.

Смотрю на Таню вопросительно.

– Я думаю, барную стойку нужно сдвинуть на чуть-чуть влево и сделать маленькую сцену для живой музыки, – деловым тоном сообщает она Баркову.

– У нас не будет живой музыки. У нас будет музыкальный автомат, – не имея желанию вступать в спор по этому поводу.

Мой ответ заставляет ее щеки порозоветь.

Барков откашливается в кулак, а его девушка прячет глаза.

– Про это я тоже хотела сказать, – отпивает Таня шампанского. – У этих автоматов очень дорогая аренда, зачем он вообще нужен? Нужно смотреть в перспективе. Подумай! Можно расширить аудиторию

– Тань, – проговариваю по слогам. – Мы делаем не караоке-общепит. Сдай назад и проанализируй все, что я тебе говорил. Если нужно, я повторю.

– Я все помню, – вскидывает подбородок, – но думаю, ты делаешь глупость.

– Спасибо за мысли, – говорю раздраженно. – Но у меня есть стратегия. Это будет выглядеть так, как я сказал. Я в курсе, что такое живая музыка, и я отказался от нее не потому что у меня такой приход, а потому что так нужно.

– Я думала, ты открыт для обсуждений, – мятежно смотрит в мои глаза.

– Видимо нет. – Ставлю на стол стакан и встаю, собираясь отлить и упростить этой Алёне задачу.

Глава 16

Кирилл

Застегнув ширинку, нажимаю на слив и мою в умывальнике руки, после чего вырываю из бокса салфетку.

В кармане джинсов вибрация, которую улавливаю с опозданием. Башка достаточно мутная, чтобы в ней притормаживали нейронные связи, поэтому входящий от матери в данный момент вообще не в тему, но упершись рукой в стену, послушно принимаю вызов.

– Привет, – бормочу.

– Здравствуй, сынок, – вздыхает она.

Эта наша новая фишка.

Теперь она звонит каждый вечер, чтоб узнать, как у меня дела.

Это не самый нормальный порядок вещей, но я не возражаю. Думаю, ей тоже нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что я больше не живу с ней в одном доме.

– Твоя бабушка настоящий партизан. Слова не вытянешь. Может хотя бы от тебя я узнаю, стоимость твоего проекта?

– Стоимость еще до конца не определена, – вру, не желая посвящать ее в то, чем рискую.

В первую очередь я не хочу, чтобы об этом знал отец. Я сам попросил его мать, свою бабулю, никого не посвящать в суть наших с ней дел. С родителями матери я тоже общаюсь, просто они живут в соседней области. Дед до сих пор читает лекции по высшей математике в своем университете, поэтому переезд никогда не рассматривался.

– Могу я хотя бы взглянуть чем ты занимаешься? – спрашивает она. – Или это тайна?

– Не тайна. Если хочешь взглянуть, взглянешь.

– Это радует.

Помолчав, все же задает свой вопрос:

– Твои “каникулы” все еще продолжаются? Или тебе надоело по чужим квартирам болтаться?

Мне не надоело.

С каждым днем я все больше вхожу во вкус.

Кажется, до того дня, пока не свалил из дома, я не понимал всю степень своей угнетенности. Все из-за него. Из-за отца. Сейчас мне кажется, что я скорее сдохну, чем проиграю. Надеюсь, что я удачливый.

– Как дела у тебя? – перевожу тему.

– В конце недели командировка на два дня. Ты с кем-то встречаешься? – вдруг спрашивает она.

– Нет, – выпрямляюсь.

Из кабинки за спиной выходит какой-то пацан. Моет руки и направляется к двери.

– Вчера я видела Марину…

– Мне это не интересно.

– Ясно. Что ж, она передавала тебе привет.

Очень сомневаюсь. Все, что она может мне передать – это пожелание гореть в аду. После нашего последнего разговора мы ни единым словом не обмолвились, даже находясь в одном помещении. Это было давно, и я хреново те дни помню, потому что… тупо бухал несколько охрененных дней. После того, как Калинина попросила больше ей не писать и не звонить, я зависал в “Барабуле” гребаную неделю.

– Передай ей взаимный привет, – усмехаюсь.

Оборачиваюсь, потому что в отражении зеркала за своей спиной вижу Алёну.

Войдя в дверь мужского туалета, она с независимым видом осматривается, и это просто гребаная фантастика!

– Пздц… – бормочу в трубку, пораженный.

– Что? – переспрашивает мать.

– Ничего, – откашливаюсь, наблюдая за тем, как эта девица складывает на груди руки и впивается в меня глазами. – Мне идти надо.

– Ладно. Спокойной ночи.

– И тебе, – сбрасываю вызов и толкаю телефон в карман. – Ты в курсе, зачем люди в туалет ходят? – спрашиваю, развернувшись.

– Я не стеснительная, – пожимает она плечом.

– То есть, я могу помочиться? – киваю на писсуар.

– Если тебе не терпится.

Мне не терпится узнать, какого хрена ей от меня нужно.

– Я весь внимание. – Кладу на пояс руки.

Дальше случается волшебство.

Ее лицо становится напряженным, и я вопросительно выгибаю брови.

Заправив за уши волосы, прячет ладони в задние карманы своей короткой юбки. Облизнув губы, кусает их, продолжая долбить меня этим пристальным взглядом.

– Ты сейчас пытаешься передать мне телепатический сигнал? – спрашиваю сухо.

– Нет, я просто думаю…

– Думай быстрее.

– Думаю, ты правда такой мудак, или это только кажется.

– Думаю, что тебе не кажется.

– Ты… ты ее… любишь? – вдруг выпаливает она.

Вопрос заставляет лицо окаменеть.

Я пьяный, но не настолько, чтобы обсуждать с какой-то борзой телкой свои гребаные сердечные дела. В своей жизни их я вообще ни с кем никогда не обсуждал, только с бабулей школьную любовь Варю из пятого “Б”.

– Кого “ее”? – Складываю на груди руки, прекрасно понимая, что она вломилась в мужской туалет не для того, чтобы говорить о какой-то левой “ней”.

– Аню… – произносит еле слышно.

Напрягаю челюсть, давая себе минуту на раздумья.

Она нервничает, и теперь я вдруг хочу узнать, что, твою мать, происходит?!

В последний раз, когда я видел ее подругу, она боялась садиться в мою машину. Она шарахается от меня, как от паяльника. Какого хрена теперь ей от меня надо?!

Блять…

Всю душу вымотала.

– Это она тебя прислала?

– Нет…

Разочарование есть, и на вкус оно горькое.

– Че те надо? – спрашиваю жестко.

На ее лице впечатляющая внутренняя борьба.

Такая, что я вдруг боюсь ее спугнуть.

Не шевелясь, просто застываю, вдруг понимая, что она не выйдет из этого туалета, пока я не получу ответ на свой вопрос.

Глава 17

Аня

Серый утренний свет пробивается через полузашторенное окно и не дает уснуть.

Обняв руками подушку, пялюсь в пространство бесконечно долго.

Я не хочу, чтобы этот день начинался, но за дверью слышу скрип половиц и шарканье дедовых тапок по полу. В утренней статичной тишине слышу даже, как чиркает по коробку спичка.

Перевернувшись на спину, смотрю в потолок.

В моем теле есть изменения. Я чувствую их. Чувствую себя так, будто в моем организме началась какая-то масштабная перестройка.

Тянущая боль внизу живота заставляет положить на него руку.

Виновник этого такой крошечный, что глядя на его снимок, я ничего не могу разобрать, но у него уже есть сердце.

Повернув голову, смотрю на часы.

Почти семь утра, а я по-прежнему в сомнениях и абсолютной чертовой потерянности. Мое настроение, как теннисный мячик – скачет то в стену, то в потолок, то еще черт знает куда. Кажется, я вообще его не контролирую. Вчера утром меня стошнило, и мне пришлось наврать деду с три короба. Если меня стошнит и сегодня, лучше застрелиться, чем смотреть ему в глаза.