Читать онлайн Меркьюри и я. Богемская рапсодия, любовь и котики бесплатно

Jim Hutton, Tim Wapshott

MERCURY AND ME

© Вера Герстле, перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Посвящается моей семье, Марте и Стивену

Предисловие

Джим Хаттон – тот, кого Фредди в 1980-е называл своим «мужем» задолго до того, как такого рода отношения были поняты, а тем более приняты. В этом году Фредди Меркьюри было бы 67 лет, а Джиму Хаттону, с которым он состоял в длительной любовной связи, – 64 года. Жизни обоих мужчин трагически оборвала болезнь.

Джим считал, что заразился ВИЧ именно от Фредди, и в итоге пережил его на 18 лет. Но Джим был заядлым курильщиком, что, конечно, негативно сказалось на его здоровье. Он скончался от рака легких 1 января 2010 года, всего за три дня до своего шестьдесят первого дня рождения.

На первый взгляд Джим Хаттон – самый неподходящий партнер для Фредди, экстраверта и всемирно известной рок-звезды. Джим – почти полная противоположность Фредди. Истинный ирландец, он производил впечатление тихого и сдержанного человека, а в компании мог вести себя очень застенчиво. Отношения, зародившиеся между ними, казались невероятными: как вышло, что скромный мужской парикмахер стал объектом желания самого эксцентричного рокера планеты?

И все же это произошло.

В 1993 и 1994 годах я помогал Джиму писать эти воспоминания о его удивительной жизни с Фредди. Книга не разошлась огромными тиражами. Джим не хотел прослыть одним из тех, кто козыряет перед издательствами любовной связью с мегазвездой. Совершенно ясно, что написать книгу «Меркьюри и я» его побудило желание излить душу и справиться с беспросветным горем. Так он получил возможность наконец-то смириться с утратой и всем, что он пережил до – и после – безвременной смерти Фредди.

Мне очень нравился Джим Хаттон. Возможно, блестящий мир знаменитостей не принимал его за своего, но он оставался верен себе и отчаянно отстаивал собственную независимость. Неудивительно, что после почти десяти лет жизни с Фредди он подвергся травле со стороны кое-кого из свиты певца, однако изо всех сил старался не терять самообладания.

Впрочем, так было на протяжении всей его жизни с Фредди в кенсингтонском особняке Гарден Лодж.

После смерти Меркьюри Джим перебрался в западную часть Лондона, где его гордостью и отрадой стал сад. Этот маленький палисадник в Равенскорт-Парке несравнимо меньше участка в Гарден Лодж, но столь же безупречно ухожен. Джим был, что называется, мастер на все руки.

Во время нашей работы над книгой Джим признавался мне, что, живя с Фредди, то и дело подвергался ехидным нападкам со стороны некоторых вхожих в дом. Такое нелицеприятное отношение стало еще более очевидным в первые недели после смерти Фредди – кто-то даже бессовестно утверждал, что Джим никогда не был любовником звезды. И эту травлю переживал человек, находящийся в состоянии искренней и глубокой скорби.

Некоторые, казалось, с трудом сдерживали зависть к исключительной, преданной, многолетней и очень особенной дружбе Джима и Фредди – ведь они-то, несмотря на все свои попытки, оставались для певца всего лишь коллегами, знакомыми или служащими. Джим говорил, что позже кто-то из них извинялся за свое поведение. Он проявил великодушие: в одночасье простил всем язвительные обвинения и нашел в себе силы жить дальше.

Несмотря на то что за годы совместной жизни в Гарден Лодж они то ссорились, то мирились, ни с кем Фредди не был близок так, как с Джимом. Но двери особняка Меркьюри, Гарден Лодж, всегда были открыты для друзей и родных. Он хотел, чтобы в доме царила атмосфера уюта и любви. Тем не менее события, которые стремительно разворачивались после смерти певца, обрушили на Джима удар за ударом.

Через некоторое время жизнь Джима в Лондоне без Фредди стала невыносимой, и к концу девяностых он без лишней огласки перебрался обратно в Ирландию. Родина стала единственным – и последним – местом, где он сумел найти утешение от потери своего необыкновенного партнера.

После того как Джим переехал в Карлоу, мы периодически созванивались. Там он действительно обрел тот особый покой, которого ему всегда не хватало в Лондоне, ощутил необходимость воссоединиться со своей большой семьей (девять братьев и сестер!). Родные, по его словам, оказали ему колоссальную поддержку. Несомненно, он по-прежнему любил Фредди, но, думаю, в тот момент нуждался в той особой, живительной и бескорыстной любви, на которую подчас способны только кровные родственники.

Вернувшись в Ирландию, Джим превратил свое бунгало в рай для многочисленных кошек и собак. В придачу к домашним подбирал и дворовых приблудышей. Его здешний сад тоже был очень ухоженным. В память о Гарден Лодж он сделал там небольшой пруд в японском стиле и разводил декоративных карпов кои.

Джим был безгранично щедрым и никогда не умел грамотно распоряжаться деньгами. Неудивительно, что капитал, унаследованный от Фредди, вскоре иссяк. Чтобы держаться на плаву, он подрабатывал разнорабочим у братьев-строителей и несколько часов в день – садовником у соседей и друзей.

В конце 2009 года Джим уже тяжело болел и несколько месяцев безуспешно сражался с недугом. Он умер 1 января 2010 года у себя дома в окружении родных. Похороны прошли в небольшой церкви в Беннекерри близ Карлоу. Джим провел в Беннекерри почти все детство. Место, где он был счастлив ребенком, как нельзя лучше подходило для того, чтобы проводить шестидесятилетнего Джима в последний путь.

Перевыпуск книги «Меркьюри и я» сейчас представляется мне правильным решением: возможно, она привлечет новую, пусть и немногочисленную, аудиторию. Это честные и откровенные мемуары, пронзительная история однополой любви 1980-х, когда Британия переживала расцвет эпидемии СПИДа и негативного отношения к геям. В электронном формате книга опубликована в воскресенье 24 ноября – через 22 года после того, как музыкальный мир потерял Фредди Меркьюри.

Мы отпразднуем переиздание книги небольшим обедом в лондонском клубе At The Ivy, где мы надеемся заодно собрать немного денег для фонда Stonewall. Придут некоторые из тех, кто знал и любил Фредди и Джима, и мы поднимем бокалы за самую неординарную пару в мире рока. Уход обоих – невосполнимая утрата.

Тим Уэпшотт

Лондон, ноябрь 2013

mercuryandme.com

Вступительное слово

Фредди Меркьюри был уникальным человеком. Должен сказать сразу: я могу быть несколько необъективным. За те двенадцать лет, что я провел с ним в качестве личного помощника, я почерпнул от него столько знаний об искусстве, интерьере, фарфоре и многом другом, что никакие лекции мне были не нужны. Любовь Фредди к жизни и ее красоте передавалась всем окружающим.

Мне повезло дважды. Я не только был с Фредди в самые счастливые времена, но стал одним из тех немногих – хотя и предпочел бы иной исход, – с кем он хотел провести свои последние дни. Он был истинный гений музыки, волевой и настойчивый, но в душе мягкий, отзывчивый и, самое главное, искренний человек.

Джима Хаттона я знаю больше двадцати лет. Впервые мы пересеклись в одном из шумных ресторанчиков универмага «Селфриджес» в 1973 году. Потом потеряли связь, пока однажды вечером не встретились на ужине в квартире Фредди. Мы не виделись несколько лет, но казалось, всего несколько недель.

Несомненно, Фредди и Джим – необычная пара. Оба такие темпераментные, что их совместную жизнь трудно назвать безоблачной. Но, по крайней мере, она никогда не была скучной.

Я уверен, эта книга вызовет огромный интерес – в ней раскрыты ранее неизвестные стороны жизни того, о ком вроде бы все уже тысячу раз было сказано. По природе своей Джим – человек прямолинейный, и написать иначе он просто не мог.

Питер Фристоун

Лондон SW1

Август 1994

Какой еще Фредди?

Лондон, конец 1983 года. Очередные ничем не примечательные выходные. Все свободное время я опять провожу за выпивкой в гей-барах и клубах в компании моего любовника Джона Александра. Я без ума от этого крепкого темноволосого парня.

Под конец воскресного вечера нас занесло в гей-клуб под названием «Кокобана», который располагался на цокольном этаже одного из отелей Южного Кенсингтона, района на западе Лондона. В этом заведении я оказался впервые.

Мы стояли у бара и цедили баночное пиво. В клубе битком: одни бесцельно бродят, другие танцуют под оглушительные ритмы диско, несущиеся из динамиков.

Кажется, я пил тогда уже четвертую банку пива. Джон отлучился в туалет, и ко мне подошел незнакомый парень. Мне было тридцать четыре года, а он, казалось, чуть постарше. Одет в обычные джинсы и белую майку, носит усы, как и я. Стройный, изящный – такие меня не привлекали: я предпочитал мужчин покрупнее.

– Давай угощу тебя, – предложил он.

У меня оставалась еще почти полная банка, и я ответил:

– Спасибо, не нужно.

Затем он спросил о моих планах на ночь.

– Отвали, – бросил я. – Спроси лучше об этом моего парня.

Незнакомец понял, что со мной ему ничего не светит, и оставил попытки, удалившись обратно к своим друзьям в глубине зала.

– Тут за мной пытались приударить, – сообщил я Джону, когда тот вернулся.

– Кто? – спросил он. – Который?

– Вон тот, – указал я.

– Это же Фредди Меркьюри! – воскликнул Джон. Имя мне ровным счетом ничего не говорило. Вот если бы он был управляющим отелем «Савой», где я работал, – тогда другое дело. Я не разбирался в популярной музыке. Да, она постоянно звучала по радио, но я не мог отличить одну группу от другой или одного певца от другого. Я даже никогда не слышал о Queen. Джона не разозлило, что Фредди пытался меня склеить, – наоборот, он был польщен: надо же, знаменитый певец возжелал его партнера!

Мы с Джоном выпивали до закрытия клуба в районе полуночи, после чего направились домой в Клэпхэм, в Южный Лондон. Назавтра ранним утром я вышел на работу – я был тогда мужским парикмахером в небольшом салоне при отеле «Савой».

Четыре или пять месяцев спустя Джон пригласил меня поужинать в шикарный ресторан «Септембер» в Эрлс-Корт, что на западе Лондона.

Я сидел спиной к двери и наслаждался превосходной едой с полным ощущением того, что жизнь удалась. Вдруг Джон, глядя мне через плечо, воскликнул:

– О, твой поклонник тоже тут!

– Кто? – спросил я.

– Фредди Меркьюри. Тот, что пытался склеить тебя несколько месяцев назад в «Кокобане».

Я попытался незаметно обернуться, и действительно, там сидел тот самый парень и ужинал с друзьями. Думаю, меня он не увидел.

Скоро мы с Джоном перебрались на съемную квартиру в район Саттон в графстве Сюррей. Нашей хозяйке госпоже Айви Тавернер было за семьдесят. Мы заняли две комнаты на мансардном этаже ее таунхауса. Обстановка была довольно скромная: спальня, гостиная и простенькая кухня на лестничной площадке.

Очень быстро мы поняли, что нам тесно, и стали действовать друг другу на нервы. Я не ждал от жизни многого, но мечтал о гармоничных отношениях, основанных на любви. Сильно ревновал Джона, в итоге он начал воспринимать меня как надзирателя и жаждал вырваться на свободу. Весной 1984 года после двух лет совместной жизни мы расстались. Джон съехал, но дружбу мы сохранили.

Я работал в салоне-парикмахерской пять дней в неделю и каждую вторую субботу до обеда. Рабочий день заканчивался около шести. Домой я добирался долго: сперва на метро, потом сорок пять минут поездом от вокзала «Виктория» – и ужин себе начинал готовить уже поздним вечером.

В доме Айви Тавернер я вел тихую одинокую жизнь. Бывало, пропускал по стаканчику с приятелями в Саттоне, но чаще бродил сам по себе. Беспорядочные связи не для меня, я никогда не стремился намеренно кого-то подцепить и наедине с собой чувствовал себя лучше, чем в компании. Время от времени с кем-то знакомился, мог даже пофлиртовать, но не изменял своему принципу: «Сложится так сложится, а нет так нет».

По четвергам я получал зарплату и традиционно заглядывал в «Маркет Таверн», гей-бар в Воксхолле на юге Лондона. Добираться туда из Саттона ради выпивки, может, неоправданно долго, но я считал его «своим» местечком. Занимал один и тот же столик в уголке и наблюдал за работой барменов. На столе передо мной – неизменная кружка пива, пачка сигарет торчит из аккуратно закатанного рукава рубашки. Вот так я и проводил вечер, выпивая несколько кружек. Забывался, погружался в атмосферу бара, иногда с любопытством смотрел, как безудержно веселятся незнакомые парни.

Пришло лето, выходные в Саттоне стали невыносимо скучными, и я перенес алкогольные лондонские посиделки с четверга на субботу. Тогда я думал, что никто не интересуется мною, но оказалось, это не так. Много лет спустя, уже после смерти Фредди, у меня случился задушевный разговор с Джо Фаннелли, его бывшим любовником, а позже домашним шеф-поваром, исповедником и доверенным лицом. Хотя у Фредди была квартира в Лондоне, большую часть 1984 года он жил в Мюнхене. Каждый раз, возвращаясь в Лондон на выходные, он обязательно заезжал в «Хэвен», ночной гей-клуб у вокзала Чаринг-Кросс.

Не знаю как, но Фредди вычислил, где я выпиваю. По пути в «Хэвен» он просил водителя, парня по имени Гэри, остановиться у «Маркет Таверн». Фредди оставался сидеть в своем ретро-«Мерседесе» и посылал Джо на разведку. Если Джо рапортовал, что заложник привычки на посту, они продолжали свое ночное путешествие в «Хэвен».

Если вы ирландец, как и я, то 17 марта – дата, которую невозможно забыть: День святого Патрика. В 1985 году этот день выпал на воскресенье, а накануне ночью я выпивал в «Маркет Таверн» со своими ирландскими друзьями. Мы договорились пообедать там же назавтра. Я редко пью днем, но в тот раз сделал исключение; день вскоре перешел в вечер, и я отправился в Саттон, чтобы сразу лечь спать – утром нужно было на работу. Если бы я остался пить дальше, наверняка перерезал бы горло кому-то из клиентов во время бритья.

Тот праздник святого Патрика настолько мне врезался в память, что я могу точно назвать день, когда мы снова встретились с Фредди, – суббота, 23 марта. Вечер начинался, как и любой другой. Я приготовил себе ужин, потом облачился в типичную гей-униформу – джинсы и белую майку. В то время в моде был образ «активного гея» с обязательным атрибутом в виде усов. От вокзала до Воксхолла я добирался на место – перепрыгивал через три ступеньки на эскалаторе, чувствуя, как трещит ткань джинсов на коленях и сзади. Кое-где на штанах образовались прорехи.

После закрытия «Маркет Таверн» я плюхнулся на сиденье мини-кеба. Таксист, который частенько подвозил меня, думал, что и в этот раз заплетающимся языком я назову ему Саттон. Но в ту ночь я решил продолжить развлечения и попросил отвезти меня в «Хэвен». Я не часто наведывался в этот клуб, считал его слишком большим и неуютным.

Приехал я довольно поздно, валясь с ног, и будто оказался на другой планете. В кармане после оплаты такси оставалось всего пять фунтов. К счастью, не пришлось платить за вход, потому что я встретил знакомого. Внутри сразу же спустился по лестнице в бар и заказал кружку лагера.

– Можно тебя угостить? – раздался голос. Я поднял голову: тот самый парень из «Кокобаны», как его там?.. Фредди. Я уже много выпил. Язык у меня развязался, и сил обороняться не было.

– Нет, лучше я тебя угощу! – предложил я гордо.

– Большую порцию водки с тоником, – последовал ответ.

Мои пять фунтов сразу испарились. Оставалось надеяться, что в карманах завалялся хотя бы фунт, чтобы вернуться на ночном автобусе в Саттон.

– А у тебя большой член? – смеясь, спросил Фредди. Позже я узнал, что такое фамильярное обращение – его типичная манера завязывать разговор.

Я не люблю такие интимные вопросы, поэтому ответил грубо:

– Не твое дело!

Не будь я таким пьяным, я бы послал его на три буквы. Но вместо этого высмеял его среднеатлантический акцент – он говорил, растягивая слова.

– Ради бога, избавься от фальшивого американского акцента! – бросил я.

– Да нет у меня никакого акцента.

Он представился просто «Фредди». Я знал, что его зовут Фредди Меркьюри, но все еще смутно представлял, кто он такой и чем занимается. Да и зачем мне это?

Фредди предложил мне переместиться в середину зала к его компании. Там сидели его личный повар Джо Фаннелли, певец Питер Стрейкер и еще кто-то. Джо, светловолосый парень спортивного телосложения, на вид лет тридцати, отличался осторожным подходом к людям и к жизни. Понятия не имею, о чем шел разговор в ту ночь, сам я в основном помалкивал.

Немного позже Фредди прошептал мне в ухо:

– Пошли потанцуем.

Мы вышли на танцпол. В те дни если я был навеселе, то колбасился, как рейвер. Войдя в раж, мог танцевать даже в одиночку – пол содрогался подо мной, и горе тому, кто случайно оказывался на пути. Несколько часов я таскал Фредди по танцполу. И, похоже, ему понравился мой пьяный самозабвенный танец.

Около четырех часов утра Фредди решил, что с него довольно, и пригласил нас всех к себе в квартиру в Кенсингтоне, на Стаффорд Террас, дом 12. Я сел рядом с ним на заднее сиденье «Мерседеса».

Квартира Фредди занимала низ здания, и планировка у нее была необычная. Холл, гостиная и столовая на первом этаже, кухня – на промежуточном, а на цокольном две комнаты: спальня Фредди – окнами на улицу, спальня Джо – окнами во внутренний дворик. Окна просторной гостиной выходили в небольшой палисадник.

Уже светало, но все намеревались продолжать веселье. Фредди предложил мне нюхнуть кокаин, но я в эти игры не играю и потому ответил:

– Нет уж, спасибо, не употребляю.

У меня случались редкие эксперименты с марихуаной, но ничего более тяжелого я никогда не пробовал. К тому же я изрядно нагрузился спиртным, и мне приятнее было играть с двумя кошками Фредди, Тиффани и Оскаром, чем что-то пихать себе в нос.

Не обращая внимания на галдеж гостей, мы с Фредди постоянно флиртовали – переглядывались, подмигивали, кивали, прикасались друг к другу. И в конце концов оказались в постели – совсем пьяные и способные лишь на неуклюжие поглаживания. Фредди нежно прижимался ко мне. Мы болтали, а потом оба вырубились. Проснувшись утром, обнялись и продолжили разговор. Стали обсуждать, кто чем зарабатывает на жизнь, и я сказал, что я парикмахер.

– А я певец, – ответил он и предложил пойти на кухню выпить чаю.

Примерно в полдень я засобирался домой. Фредди дал мне свой номер телефона.

– Спасибо, принято, – сказал я. – А ты запиши мой.

После той ночи Фредди так и не перезвонил, да и сам я о нем вообще не думал.

Однако через три месяца, в начале лета, он вдруг напомнил о себе. В пятницу я вернулся домой с работы и принялся готовить ужин: сосиски, пюре, горох и жареный лук. Только я поставил картошку вариться, как раздался телефонный звонок. Госпожа Тавернер позвала меня, и я спустился вниз.

Голос в трубке тихо произнес:

– Узнаешь меня?

Я перечислил несколько имен, но не угадал.

– Это Фредди, – сказал он. – У меня намечается ужин в узком кругу. Приходи.

– Не могу, – ответил я. – Я только что начал готовить.

– Немедленно выключай плиту, – потребовал он. – Приходи. Обещаю, ты хорошо проведешь время.

Я выключил плиту и отправился к Фредди. Бутылки вина у меня не нашлось, но я чувствовал: нужно что-то принести в качестве презента. И на вокзале Виктория купил Фредди две веточки фрезий по 1,99 фунта каждая.

На автобусе я доехал до Кенсингтон-Хай-стрит и направился к его дому. «Дурак, ты просто свихнулся!» – говорил я сам себе. Никогда прежде я не дарил парням цветы и сейчас удивлялся своему порыву. Вдобавок фрезии выглядели какими-то жалкими, стыдно такие дарить. Повернув на Стаффорд Террас, я выбросил их в первую попавшуюся урну. Я и не подозревал, что это одни из любимых цветов Фредди, и, если бы в тот день я ему их принес, он бы сошел с ума от счастья.

Так что, когда Фредди открыл мне дверь, я одарил его лишь широкой улыбкой. Мы обнялись и спустились в гостиную. Мне предстояло познакомиться с остальными, а их было примерно шесть человек.

Перед знакомством с компанией Фредди меня охватило сильное волнение. Мы поднимались в столовую, как вдруг кто-то схватил меня за плечо и с наигранной обидой произнес:

– Ну вот, уже и старых знакомых не замечаешь!

– Господи. – Я пригляделся. Это был Питер Фристоун, с которым я работал еще до отеля «Савой», в универмаге «Селфриджес», что на Оксфорд-стрит. Я тогда помогал продавать парики и аксессуары для волос, а Питер был менеджером ресторана «Орчард» на цокольном этаже. Позднее он устроился костюмером в Королевский оперный театр, а теперь стал круглосуточным личным помощником Фредди.

Питеру было чуть за тридцать. Под два метра ростом, мощный, упитанный, он возвышался над всеми, и с его круглого лица не сходила дружелюбная улыбка. Типичный добряк.

Друзья во главе с Фредди всегда называли Питера Фиби. Фредди вообще любил давать приближенным прозвища – обычно имена противоположного пола. Сам он был Мелиной, в честь легендарной греческой актрисы Мелины Меркýри, а Джо – Лайзой Фаннелли, или просто Лайзой. (Я же, пока мы были вместе, обращался к Фредди исключительно по имени, хоть и назвал свою книгу «Меркьюри и я».)

Во время ужина я сидел рядом с Фредди. Он снова нюхнул кокаина и болтал без умолку. Его так накрыло, что он, казалось, готов был разговаривать со стенами.

После ужина мы отправились в «Хэвен», но через несколько часов выдохлись и вернулись на Стаффорд Террас. Все гости Фредди, особенно парень по имени Пол Прентер, всячески пытались выведать, кто я такой.

С Прентером, усатым щуплым очкариком, я чувствовал себя не в своей тарелке. Ничто не могло скрыться от его взглядов, которые, словно дротики, метались по комнате. Он всегда был в курсе всего, а его излишняя разговорчивость граничила с хамством.

Вообще, у многих друзей Фредди были сучьи повадки. Казалось, они постоянно сражаются за его внимание. Ни с кем из них я не пересекался в гей-тусовке и тем сильно отличался от большинства парней из его компании. Я как был для них невесть откуда пришедшим чужаком, так и остался тайной за семью печатями. Они знали, как меня зовут, где я живу и чем зарабатываю на жизнь, но не более того. Если они задавали вопросы, я любыми путями уклонялся от ответов. Не их это собачье дело!

Фредди ничего не выспрашивал. Мы продолжили с того момента, на котором остановились три месяца назад. Он объяснил, почему так долго не выходил на связь. После нашей последней встречи ему нужно было возвращаться домой в Мюнхен. В то время он жил большей частью за пределами Великобритании, скрываясь от налоговой службы. И гастролировал в Австралии, Новой Зеландии и Японии со своей группой Queen.

В январе 1985 года Queen выступали в качестве хедлайнера на крупнейшем рок-фестивале Rock in Rio в Рио-де-Жанейро. Фредди оказался в эпицентре безумия. Передвигался на бронированном авто с полицейским эскортом, обгоняя машины на улицах с односторонним движением. Один полицейский постоянно пытался его рассмешить, заталкивая заряженный пистолет себе в штаны. Однажды Фредди с Джо улизнули из отеля, чтобы побродить по магазинам, но их настигла толпа фанатов. Ради безопасности они отсиживались взаперти в одном из магазинов, пока их не вызволила охрана. Даже великий южноамериканский футболист Диего Марадона оказался поклонником Queen и при встрече подарил Фредди свою футболку.

На концерте в Рио Фредди чуть было не совершил непоправимое – для исполнения песни I Want to Break Free вышел на сцену в парике и с огромным накладным бюстом. Бразильцы считали эту песню своим гимном свободы, такой наряд оскорбил их. Ситуация приняла угрожающий оборот, и Фредди быстренько скинул свою экипировку.

Единственная песня Фредди, которую я распознавал с первых нот, – его дебютная Love Kills. В конце 1984 года ее крутили во всех лондонских гей-клубах. Он только что выпустил первый сольный альбом Mr. Bad Guy[1], который посвятил своим кошкам, и второй сингл I Was Born to Love You.

Тем летом Фредди многое рассказал мне о своей жизни. Между нами возникла особая «химия». Неважно, чем он занимался – я полюбил его истинного. Его большие карие глаза, его ранимую, по-детски непосредственную душу. Он радикально отличался от моих прежних увлечений: раньше мне нравились крупные мужчины с мясистыми ляжками, а у Фредди была осиная талия и самые худющие ноги из всех, что я видел. Несмотря на очевидные всем достижения, он был на удивление не уверен в себе. И меня зацепила его неподдельная искренность.

Фредди признался, что почувствовал ко мне симпатию при первой же встрече, потому что внешне я походил на его любимого актера Берта Рейнольдса. Его привлекали как раз такие: здоровенные силачи с мягким и нежным характером.

После трехмесячной паузы наши отношения возобновились. Думаю, для него я был чем-то вроде загадки: он – одна из величайших рок-звезд в мире, а я будто бы и не впечатлен его заслугами.

Ту ночь мы провели вместе. Я ушел после полудня – Фредди собирался в аэропорт Хитроу, чтобы лететь домой в Мюнхен. А мне предстояло вернуться к моей прежней жизни. Я побрел по Кенсингтон-Хай-стрит до остановки, откуда автобус идет до вокзала Виктория. Обычно я хожу, глядя под ноги. Вот и сейчас шел, опустив голову, но вовсе не потому, что грустил или жалел себя. Как раз наоборот.

Машина Фредди проехала мимо, но я не заметил ее. Позже он признался, что подглядывал за мной и мой якобы унылый вид его расстроил. Он сказал Джо и водителю: «Вот идет мой мужчина. Кажется, он несчастлив».

Он ошибся: я просто шел своей обычной походкой. Но Фредди все равно говорил потом, что его тянуло развернуть машину и подбодрить меня.

На следующий день я вернулся к работе в «Савое» и зажил обычной жизнью, скудной на события и потрясения. Как вдруг в пятницу мне в салон позвонили из офиса Queen: Фредди хочет, чтобы вечером я летел к нему в Германию, его водитель заберет меня после работы из «Савоя» и отвезет в аэропорт Хитроу. Я запаниковал: откуда взять деньги? Ведь я был совершенно на мели.

– Сожалею, – извинился я перед незнакомцем на другом конце провода. – Но мне это не по карману. Я не могу себе позволить подобные поездки.

– Не волнуйтесь, – последовал ответ. – Ваш билет уже оплачен.

Тем же вечером, после того, как я закрыл салон в «Савое», водитель Фредди передал мне билет авиакомпании «Люфтганза». И вскоре я уже летел в Мюнхен.

Полет удался на славу. Впервые в жизни я летел первым классом в отдельном салоне с четырьмя молодыми бортпроводниками, готовыми исполнить мой любой каприз.

По поводу предстоящего уик-энда я испытывал смешанные чувства. Приятно, что Фредди купил мне билет, но, с другой стороны, это слегка раздражало: я привык за все платить сам и ни от кого не зависеть. Теперь впервые в жизни мне пришлось наступить на свою гордость и принять финансовую помощь, ведь я в ту пору был простой парикмахер и получал всего семьдесят фунтов в неделю.

Самолет приземлился в аэропорту Мюнхена. Фредди уже ждал меня в компании Джо и Барбары Валентин, актрисы, которую в те дни называли «немецким ответом Брижит Бардо». Она работала с модным немецким режиссером Райнером Вернером Фассбиндером, и потому ее считали культовой звездой.

Фредди сразу заключил меня в объятия. Открытое проявление чувств меня смутило – да уж, в тот день британская таблоидная пресса упустила смачный кадр для своих первых полос! Но Фредди совсем не тревожило, что кто-то станет свидетелем нашей пылкой встречи. Он знал, что в Германии люди более толерантные и никто не будет на нас глазеть.

Из аэропорта мы полчаса ехали в кромешной темноте, и, как только добрались до квартиры Фредди, он сразу бросился обнимать меня. Я не успел даже сумку разобрать. Мы занялись любовью и не отрывались друг от друга полчаса. Оказалось, в сексе он очень импульсивен, но, к счастью, наши аппетиты совпадали. Если его охватывало желание, он хотел получить все и сразу. Он был очень сексуален, и я, к своему удивлению, начал влюбляться в его стройное тонкое тело. Талия у него – всего 71 сантиметр! Наш секс был необузданным, но нежным, без ненужной акробатики. Фредди мог быть и активным, и пассивным, чаще второе – все зависело от его изменчивого настроения. Думаю, уже тогда он считал, что мы занимаемся любовью, хотя истинной любовью я бы все же назвал более поздний период наших отношений. На тот момент по большей части это было просто сильное физическое влечение.

Наконец мы вынырнули из спальни, и Фредди устроил мне экскурсию по квартире. Расположенная на третьем этаже четырехэтажного дома, она была просторная и светлая, обставленная скромно, но со вкусом.

Накрытый к ужину стол сверкал. Вскоре прибыли гости, в основном англоговорящие немецкие друзья Фредди. После ужина мы проехались по гей-барам богемного района Мюнхена под названием «Бермудский треугольник», остановив выбор на замечательном клубе «Нью-Йорк, Нью-Йорк».

Фредди был там завсегдатаем. Один угол резервировали исключительно для него и ближайшего окружения, которое благоговейно именовалось «семьей». Фредди снова нюхнул кокаина, и у него открылось второе дыхание. Я тоже успел поднабраться и немного повеселел, поэтому подхватил его и потащил на танцпол.

В ту ночь Фредди не отходил от меня ни на шаг и показывал всем своим друзьям. Я с удивлением обнаружил, что внимание мне приятно. Передо мной словно распахнулись двери в совершенно иной мир.

Несмотря на бессонную ночь, утром в субботу я поднялся рано и не стал будить Фредди. Приготовил чашечку кофе, долго смотрел в окно. Постепенно квартира начала оживать. Фредди проснулся ближе к полудню, и Джо, повар, отправился за продуктами. Впервые за все это время мы остались с Фредди наедине. Сидели на диване, прижавшись друг к другу, болтали обо всем подряд и даже не заметили, как пролетел день.

После ужина мы снова устроили вылазку в пабы и клубы. Как оказалось, меня уже окрестили «загадочным спутником Фредди Меркьюри». Почти все мюнхенское гей-сообщество гадало, кто же я такой. Фредди представлял меня коротко: «Это мой новый мужчина». Мы смеялись, танцевали всю ночь, а вернувшись домой, рухнули в постель.

В воскресенье после обеда я улетал в Лондон. Жаль было расставаться с Фредди. Меня довезли до аэропорта, и я начал морально готовиться к возвращению в свою тихую скромную жизнь в Саттоне, к ежедневной рутинной работе в салоне при отеле «Савой». После проведенных с Фредди выходных меня переполняли эмоции, но я не осмеливался посвящать в это ни одну живую душу. Я все так же стриг клиентов, но сердце замирало от счастья: теперь у меня есть Фредди.

Я написал ему письмо с благодарностью за чудесный уик-энд и приложил фотографию моего огромного рыжего кота по кличке Спок. На неделе он пару раз звонил мне, и мое сердце начинало биться быстрее.

Следующие выходные я провел в Лондоне в одиночестве. Субботним вечером отправился в «Маркет Таверн» пропустить пару кружек пива. В воскресенье позволил себе поваляться в постели подольше, затем в свое удовольствие повозился с садом госпожи Тавернер. Садоводство всегда было моей отдушиной: я готов копаться в земле и подстригать кустарники днями напролет.

В одной из песен Фредди I Was Born to Love You есть строки: «Неужели это происходит со мной? Какое удивительное чувство!» Именно это я и ощущал, думая о нем.

В следующий раз мы увиделись в студии в лондонском районе Ист-Энд, куда он пригласил меня на съемки клипа к той самой песне. По сюжету двое голландских танцовщиков изображали семейные разборки героя-любовника и его страстной дамы сердца. Вечером произошел несчастный случай: актер подбросил свою партнершу над сценой, она поскользнулась и сильно ударилась головой. Фредди остановил съемки, отвез ее в больницу и, пока ее осматривали, ожидал в коридоре. Несмотря на позднее время, его визит произвел фурор – пришлось раздавать автографы молоденьким медсестрам и страдающим бессонницей пожилым пациентам.

В пятницу меня опять ожидал перелет в Мюнхен на выходные – и первый конфликт с Фредди. Я отклонил щедрое предложение доставить меня в Хитроу на машине. Мне это казалось глупой тратой времени: водитель должен проделать путь из Западного Лондона до Вест-Энда, а затем ехать обратно в Хитроу. Так что в аэропорт я отправился на метро, но в Мюнхен опять летел первым классом.

В аэропорту меня встречал только Джо. Он объяснил, что у Фредди встреча, она давно запланирована и ее нельзя отменить. Обычно Джо точно знал, где именно находится Фредди, но в тот вечер не имел об этом ни малейшего представления. Даже не был уверен, придет ли Фредди ночевать.

По распоряжению Фредди Джо сопроводил меня по барам «Бермудского треугольника», и мы вновь задержались в «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Джо засобирался домой, но я решил остаться. Он ушел, передав меня в надежные руки одного из членов «семьи», моего земляка-ирландца по имени Патрик.

После закрытия клуба мы отправились к Патрику домой немного выпить, а потом он проводил меня до квартиры Фредди. Тот уже вернулся и, должно быть, крепко спал. Я тихонько разделся, забрался в постель и прижался к нему.

– И где же ты был так долго? – спросил он резким тоном.

– Гулял с Патриком.

Всю ночь он не спал, но не сказал ни слова. И на следующий день мы почти не разговаривали. Наконец Фредди сделал шаг к примирению: извинился, что не встретил меня в аэропорту.

Не знаю почему, но я чувствовал: где-то в городе у него есть еще один любовник. Я проанализировал свою предыдущую поездку в Мюнхен и, кажется, понял, почему Фредди так настаивал на моем приезде. Я всего лишь марионетка в игре двух любовников. Он тогда специально афишировал наши отношения, чтобы здешний бойфренд начал ревновать. Ловко же он все это провернул.

Тот вечер мы с Фредди и с «семьей» снова коротали в «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Внезапно я ощутил на себе враждебный взгляд. На меня смотрел немец и, как призналась мне Барбара, тот самый любовник Фредди. Совсем не похожий на меня. Фредди любил крупных парней, можно сказать, даже питал слабость к упитанным телам. Но этот Винни Киркенбергер был даже слишком откормлен – возможно, потому, что владел рестораном. Темноволосый, как и я, он тоже носил усы, но, в отличие от меня, выглядел агрессивно.

Всякий раз, как появлялся Винни, Фредди начинал демонстративно общаться только со мной, и темноволосый немец буравил меня взглядом. Когда мы с Фредди оказались дома, меня так и подмывало сказать, что я не готов быть пешкой в его игре. Но потом мы легли в постель, и я решил ничего не говорить.

В воскресенье мы целый день бездельничали – просто сидели в обнимку перед телевизором. Потом я улетел домой и за две недели написал Фредди несколько писем. Он уже занимал важное место в моей жизни.

Вернувшись в Лондон, Фредди впервые представил меня своей подруге Мэри Остин – миниатюрной блондинке со светлыми волосами до плеч, голубыми глазами и бледной кожей. Мэри – девушка сдержанная, даже с холодком, но со мной в то время она вела себя очень приветливо. Она работала секретарем в частной компании Фредди Goose Productions, заведовала всеми его личными делами и выплачивала жалованье сотрудникам. А жила всего в ста метрах от Фредди, в квартире, принадлежащей не то ему, не то фирме.

В следующие выходные я уже по традиции летел в Германию. Меня встретил водитель и довез до квартиры Фредди. Мы поздоровались, и сразу с порога он ошарашил меня тем, что уезжает с Винни из Мюнхена в горы Баварии. В ту ночь он домой не вернулся. Я запретил себе расстраиваться из-за этого. Возможно, я был немного наивен: надеялся, что эти двое просто хотят полюбовно и окончательно расстаться.

Наутро зазвонил телефон – Фредди просил нас с Джо прийти в квартиру Винни, которая располагалась прямо над его рестораном. Мы дошли туда пешком. Завидев нас, Фредди вскочил и нетерпеливо произнес: «Отлично, пойдемте отсюда».

Мы пошли пешком той же дорогой, по пути заглянули в зоомагазин и с умилением полюбовались котятами. Фредди накупил кучу кошачьих деликатесов, которых в Лондоне было не сыскать, и еще игрушек для своих любимцев, Тиффани и Оскара.

А потом случилось невероятное. Мы переходили улицу, и Фредди вдруг запрыгнул мне на руки – не поймай я его, он бы грохнулся прямо на асфальт. Он принялся осыпать меня влажными поцелуями, и я настолько оторопел, что поставил его на землю и побежал вперед. Фредди попытался еще несколько раз на меня наскакивать, но потом прекратил преследования. Я не выносил подобного поведения в общественных местах и держался от него на безопасном расстоянии.

Мы вернулись в квартиру. Фредди изнемогал от желания, сила его страсти была невероятна. Потом мы развалились на диване и смотрели телевизор – собственно, этим мы чаще всего и занимались наедине. Обычно мы сидели в обнимку, а иногда лежали валетом, и я массировал ему ступни – он это обожал. Днем мы редко пили что-то крепче воды или чая, но вечером с лихвой наверстывали упущенное.

Фредди нравились старые черно-белые фильмы: ранняя классика времен Бэтт Дейвис производства «Техниколор», комедии вроде «В джазе только девушки» и «Женщины». Но больше всего он любил фильмы с участием братьев Маркс[2], о чем говорят названия двух альбомов Queen – A Night at the Opera («Ночь в опере») и A Day at the Races («День на скачках»)[3]. Группа даже официально запрашивала у Граучо Маркса разрешение на использование этих названий. Фредди рассказал, что ответ был очень сердечным и, как и ожидалось, остроумным. Текст письма гласил: «Я польщен, что вы позаимствовали название моего фильма для одного из своих альбомов и что он возымел успех. Буду счастлив, если следующий альбом вы назовете так же, как мой новый фильм – «Величайшие хиты “Роллинг-Стоунз”».

Вернувшись на Стаффорд Террас на выходные, Фредди посвятил нас в свою великую тайну.

После воскресного завтрака приехали несколько его друзей: ресторатор Тревор Кларк, художник Руди Паттерсон и Мэри Остин со своим парнем – музыкантом и бывшим участником группы Тома Робинсона «Сектор 27».

– А теперь мы немного прогуляемся! – объявил Фредди. Был чудесный солнечный день; мы прошли пешком около километра за двадцать минут – и вдруг оказались у длинной стены с воротами. Фредди распахнул их и провел нас в волшебный таинственный сад. Это была усадьба Гарден Лодж[4] по адресу: Логан Плейс, 1 – шикарный дом в георгианском стиле, окруженный цветущим английским ландшафтным садом и высокой кирпичной изгородью.

Фредди купил эту усадьбу в конце семидесятых у семьи банкиров, потомков династии Хоар, и сразу придумал ей название: «Хоар Хаус». Полностью освободил дом от старой мебели, сделал капитальный ремонт и оформил интерьер по своему вкусу. В то воскресенье строители и декораторы заканчивали последние штрихи – дом был почти готов к заселению.

Парадный вход Гарден Лодж вел в огромную светлую прихожую с изысканной широкой лестницей. Через двухстворчатые двери по обе стороны можно было пройти в две впечатляюще просторные комнаты с паркетным полом и широкими окнами, выходящими в сад. Комната справа с галереей менестрелей и высокими окнами казалась самой роскошной и величественной. Панорамные окна наводили на мысль, что комната когда-то использовалась как художественная мастерская. За ней располагались кухня и столовая.

На верхнем этаже несколько комнат перепланировали, чтобы сделать огромную главную спальню. Лестничная площадка сразу открывала доступ к гардеробной, увенчанной алебастровым куполом. По обе стороны этажа находились ванные комнаты, отделанные итальянским мрамором с золотыми вставками. В комнате слева, декорированной мрамором с белыми, серыми и розовыми прожилками, красовалось джакузи, способное легко вместить трех человек. Шикарная ванная комната справа была выполнена из сланцевых панелей. Двухстворчатые раздвижные двери всегда оставались открытыми и вели в спальню. Стены были оклеены муаровыми обоями с розовато-бежевыми филигранными узорами. Прямо напротив располагались французские окна в пол, ведущие на длинный балкон, а справа – окно с видом на сад. В левой части спальни стояла кровать Фредди поистине королевских размеров.

Украшением дома, несомненно, был сад – место, где чувствуешь себя в полном уединении. Именно там мы провели почти все время нашего первого визита – сидели на холмике, принимали солнечные ванны и дурачились.

Фредди раньше мимоходом упоминал о Гарден Лодж, но я не ожидал, что дом окажется настолько великолепным. Хотя, каким бы красивым ни был лондонский дом, Фредди тогда все еще считал, что его основное место жительства – в Германии.

Фредди работал над альбомами Queen и в Лондоне, и в Мюнхене, и в одну из его многочисленных сессий я впервые встретился с остальными участниками группы: гитаристом Брайаном Мэем, барабанщиком Роджером Тейлором и басистом Джоном Диконом. С первого же дня они повели себя очень дружелюбно и показались мне простыми и свойскими. В давние времена Роджер и Фредди держали небольшой магазинчик в торговом центре «Кенсингтон Маркет». Их явно многое роднило, частенько они сидели вместе и над чем-то смеялись. Брайан относился к музыке очень серьезно и вдумчиво. Лучше всего я ладил с Джоном Диконом, самым немногословным членом группы – удивительно скромным, тихим и непритязательным. Они с Фредди с самого начала занимались коммерческими делами Queen, а Джон попутно вел бухгалтерию коллектива. Позже из-за бешеного успеха группы на него свалилось еще больше работы, но он неизменно шутил: «Я всего лишь басист».