Читать онлайн Баронесса ринга бесплатно

Minerva Spencer The Boxing Baroness

Глава 1

Уайтчепел, Лондон

Фантастический женский цирк Фарнема

1815 г.

Первый удар из двух пришелся Марианне в живот, а сразу за ним последовал апперкот в челюсть, от которого она, пошатнувшись, отлетела к канатам.

Кровожадная, чисто мужская толпа вполне предсказуемо обезумела. Эти вопли и глумливые издевки напомнили Марианне, что следует внимательно следить за соперницей, а не пялиться на незнакомца в зрительном зале. Она споткнулась, но тут же выправилась и поспешно сосредоточилась.

К сожалению, отдышаться было гораздо сложнее.

После двух лет занятий боксом Марианна знала: это знакомое ощущение – как будто из легких вышибло весь воздух – следует игнорировать. Но одно дело знать, и совсем другое – делать. Требовались все ее силы, чтобы оставаться в вертикальном положении и двигаться, в то время как легкие пытались восстановить естественный ритм дыхания. Перед глазами все расплывалось, а грудь распирала зарождающаяся истерика.

Марианна стряхивала с волос блестки, снова и снова пытаясь вдохнуть, и наконец тоненькая, жалкая струйка воздуха проникла в легкие. Не так уж много, но все же это помогло: перед глазами прояснилось, и как раз вовремя, чтобы увернуться от мощного, но обычно вялого кулака Лиззи Лоури.

Марианна никогда раньше не проигрывала Лиззи и от этого заметно расслабилась, что и привело к утрате бдительности – как в буквальном, так и в фигуральном смысле. Недопустимый промах!

И все для того лишь, чтобы украдкой взглянуть на сногсшибательную картинку – герцога Стонтона, стоявшего в первом ряду театра ее дядюшки.

Великолепный, известный своей чопорностью пэр выделялся среди толпы орущих мужчин, как маяк. Сама неподвижность высокого гостя отличала его от других.

Но не только невозмутимость выделяла Стонтона: еще рост (он был выше большинства своих приятелей) и очень светлые пепельно-русые волосы. Герцог был одет в черный вечерний костюм, а когда скрещивал на груди руки, что-то поблескивало в полумраке зала. Кольцо! Камень, должно быть, просто громадный, раз Марианна видит блеск с такого расстояния. Кольцо на левом мизинце – значит, на руке у герцога не модная безделушка, а перстень-печатка.

Сначала она заметила только сверкающий камень, затем ее вниманием полностью завладел его напряженный взгляд, причем так же властно, как захватывает карету разбойник с большой дороги. Холодное, почти агрессивное выражение красивого лица и взгляд, словно раздевающий догола, и совсем не так, как это делали остальные зрители.

Тут в голове зазвучал голос Джека: «А ну соберись, а то щас ляжешь мордой на пол!»

Здравый совет вспомнился как раз вовремя. Лиззи размахнулась, чтобы ударить ее наотмашь. Плохое решение – все давно знали, что она пускает этот удар в ход, когда начинает задыхаться. Марианна уклонилась от неуклюжего выпада, выпрямилась и, обойдя вялую защиту Лиззи, нанесла ей отличный удар в челюсть. Лиззи, размахивая руками, отлетела назад, всем своим крепким туловищем врезалась в толстые канаты и, словно разом лишившись всех костей, соскользнула на пол.

Секундант Лиззи (а также ее муж и тренер) кинулся ей на помощь, но она явно не могла подняться.

Дядя Марианны, Барнабас, владелец Фантастического женского цирка Фарнема, перелез через бархатные канаты, ухватил ее запястье и победоносно поднял вверх руку. Вопли толпы мало походили на человеческие – скорее напоминали безумную какофонию криков чаек в лондонских доках.

Когда Марианна взглянула на то место, где чуть раньше стоял суровый пэр, в самый центр переднего ряда бывшего театрального партера, герцог Стонтон уже исчез.

За кулисами царила суета, рабочие сцены торопливо меняли реквизит, готовясь к следующему действию, и ей потребовалось несколько минут, чтобы пробраться сквозь эту давку в гримерку.

Кроме Сесиль Трамбле, которая должна была выступать следующей, больше никого в тесной захламленной комнатке, куда вошла Марианна, не было.

Красивая брюнетка обильно наносила на лицо грим. Барнабас требовал этого от всех женщин, когда они выступали.

Сесиль была не просто еще одной служащей дяди Барнабаса, но и ближайшей подругой Марианны, и жили они вместе. Француженка поселилась в свободной комнате у дядюшки Барнабаса, когда нанялась на работу в цирк. Эта искренняя женщина, немного старше ее, сразу понравилась Марианне, а за последние годы они стали близки, как сестры.

– Я видела, что ты на него смотрела, – произнесла Сесиль на своем очаровательном английском с французским акцентом, не отводя глаз от своего отражения в зеркале и нанося на пухлые губки карминовую помаду с блеском. – Герцог Дважды Безупречность пришел полюбоваться тобой.

Марианна улыбнулась, услышав прозвище Стонтона – точнее, одно из них: еще его называли «лорд Безупречность», «его светлость Безупречность» и просто «Безупречность», – и протянула руки, чтобы Сесиль распустила завязки на ее боксерских перчатках – варежках с шерстяной набивкой, которые по настоянию Барнабаса носили все его спортсменки.

– Да, я его видела, – созналась она.

– Знаю. Я поняла, что ты его видела. Думаю, у тебя появился новый обожатель.

– Он приходил и на твои шоу, разве нет?

Сесиль очень по-французски пожала плечами, словно говоря: «Разве существует мужчина, который не приходит на мои шоу?»

– Всего раз, в прошлый вторник.

Марианна выступала только по вечерам вторников. Ее дядюшка с радостью велел бы ей работать два вечера в неделю, но даже он понимал: для женщины это чересчур. И одного-то вечера много.

– Он не приходит посмотреть на Нору или Люси, – добавила Сесиль.

Нора и Люси тоже работали на ринге в цирке Барнабаса.

Фантастический женский цирк Фарнема был открыт шесть вечеров в неделю. В дополнение к боксу Сесиль стреляла, Джозефина Браун метала ножи, были еще карты Корделии Блэк, фокусы Франсин Гордон, акробатика и эквилибристика – и только женщины.

Изящные пальцы Сесиль развязывали узел на второй перчатке Марианны.

– Герцог гораздо привлекательнее, чем на карикатуре, которую я несколько недель назад видела в витрине мистера Хамфри.

Она имела в виду типографию Хамфри, где возле крохотной лавчонки собирались толпы, чтобы поглазеть на карикатуры и сатирические картинки, которые оборотистый печатник ежедневно вывешивал в своей витрине.

– Стонтон уже пытался с тобой поговорить? – спросила Сесиль.

– Нет, – соврала Марианна. Собственно говоря, это была не такая уж и ложь, поскольку она понятия не имела, что герцог Стонтон написал в своем послании. Она его выбросила не читая.

Сесиль покончила с завязками и снова опустилась на стул:

– А цветы присылал? Или что-нибудь блестящее?

– К счастью, нет. – Марианна сняла перчатки.

Сесиль пробормотала что-то похожее на «английский чурбан» и повернулась к зеркалу, чтобы подвести углем бровь.

– Говорят, герцог очень дружит с маркизом Карлайлом, – проговорила она, не отводя взгляда от своего отражения и подрумянивая щеки. – Маркиз приходил на какие-нибудь твои бои?

– Во всяком случае, я его не замечала, – сказала Марианна.

– Думаю, ты бы заметила, если бы этот пришел на тебя посмотреть. – Сесиль недовольно фыркнула, и Марианна улыбнулась.

Сесиль была заядлой читательницей колонок со сплетнями и старалась хотя бы дважды в неделю пройти мимо типографии Хамфри, чтобы полюбоваться сатирическими карикатурами в витрине его магазинчика. Самые разные газеты валялись по всему дому дяди Марианны Барнабаса, где она жила, а некоторые газеты Сесиль даже коллекционировала. Марианна не раз задумывалась, уж не возникла ли у подруги своего рода мания по отношению к некоторым мужчинам, о которых писали в колонках: например, к маркизу Карлайлу, одному из самых востребованных женихов Англии и главному герою светской хроники.

Не будь она такой уставшей, непременно поддразнила бы Сесиль, но вместо этого Марианна плюхнулась на табурет, стоявший перед вторым туалетным столиком, и начала салфеткой стирать с лица грим, шипя от боли, когда случайно задевала челюсть.

– Лиззи сегодня перестаралась? – спросила Сесиль.

– Ничего серьезного, – соврала Марианна; голова у нее все еще кружилась. Говоря по правде, тот апперкот был очень близок к левелеру – на боксерском жаргоне так называется мощный удар, которым можно мгновенно уложить соперника.

– Найди себе другую работу. Тебе и так повезло, что до сих пор сохранила лицо и, главное, зубы. – Взгляд Сесиль задержался на узкой переносице Марианны. Девушке уже дважды ломали нос, но, к счастью, Джеку (тренеру Марианны) оба раза удалось быстро его вправить, так что горбинка была почти незаметна.

Схватки, в которых участвовали Марианна, Нора и Люси, не были подстроены, не были и срежиссированы ради развлечения публики. Это были настоящие бои, а значит, и настоящие травмы. Как правило, Марианна переставала страдать от боли как раз к началу следующего боя.

– Если будешь продолжать, то скоро превратишься в подобие Джека, – добавила Сесиль.

С двадцати до тридцати лет Джек занимался боксом профессионально, и теперь, в сорок пять, история его боев отражалась у него на лице, как на дорожной карте. Марианна любила Джека, но уж точно не хотела выглядеть как он.

Марианна понимала, что Сесиль права: чем дольше она этим занимается, тем выше риск получить серьезную травму. Спустя два года боев она выглядит хорошо только благодаря тому, что в Фарнеме все боксируют в мягких перчатках. Богатые зрители, приходившие в цирк, хорошо платили за возможность посмотреть на любую женщину на ринге, но раскошеливались еще охотнее, если женщина была привлекательной. Никто не назвал бы Марианну красавицей, но она выглядела куда симпатичнее, чем бедняжки, вынужденные участвовать в кулачных боях ради куска хлеба.

Стерев с лица толстый слой грима, Марианна расстегнула платье, которое надевала на бои. Барнабасу хотелось, чтобы она одевалась как Сесиль: в узкое облегающее атласное платье с глубоким вырезом, подчеркивающее ее прелести, – но Джек наотрез отказался тренировать ее, если она будет боксировать в наряде, ограничивающем движения. Костюм, который Джек в конце концов одобрил, был достаточно свободным, чтобы не мешать его подопечной двигаться и не стеснять дыхание, из легкой ткани, чтобы не сковывала ноги. Что до корсетов, то они лишь обозначали приличия и совершенно не мешали Марианне дышать.

Барнабас, будучи Барнабасом, то есть непревзойденным балаганщиком, приказал костюмеру использовать тончайший муслин, какой только можно отыскать, и перед каждым боем наряды Марианны сбрызгивали водой. Когда девушка выходила на сцену, создавалось впечатление, что она практически обнажена.

Марианна торопливо разделась до сорочки и мужских панталон, которые стала надевать после того, как однажды во время боя с нее почти полностью сорвали платье и нижнюю юбку, затем налила в таз теплой воды и ополоснула руки и ноги. Вернется домой – примет нормальную ванну.

Она как раз надевала поношенное парчовое платье, хранившееся в гримерке, когда дверь приоткрылась и внутрь просунулась голова Джека.

– Привет, уточки мои!

Марианна крепко обняла его:

– Рада видеть твою уродливую морду!

Джек стиснул ее так, что ребра затрещали, отпустил и повернулся к Сесиль.

– А ты как поживаешь, принцесса? – спросил он, склоняясь над рукой француженки.

Сесиль рывком подняла его голову и расцеловала в обе щеки. Грубое лицо тренера запылало.

– Рада тебя видеть, Джек.

– Как хорошо домой-то вернуться. – Он сдвинул в сторону кучу костюмов и одежды, валявшихся на кушетке, и осторожно опустил на нее свое высоченное, в шесть футов три дюйма, туловище. – Это была долгая поездка. – Но его хорошее настроение мгновенно испарилось, стоило ему взглянуть на распухшую челюсть Марианны. – Черт побери, Энни, что это я такое вижу? Сколько раз я тебе говорил: думай во время боя?

– Знаю, Джек. Я отвлеклась и тут же была за это наказана.

Он что-то проворчал, и по выражению его лица Марианна поняла: она еще не все услышала.

– Марианне нужна другая работа, – заявила Сесиль и, поднявшись, так резко дернула вниз свой черный атласный лиф, что едва не выскочили соски.

Даже Джек, давно привыкший находиться среди полуодетых женщин, с трудом сглотнул, глядя на Сесиль. Она была красоткой: черный атлас выгодно подчеркивал блестящие, черные как смоль волосы, составлявшие резкий контраст с фарфоровой кожей и темно-карими миндалевидными глазами. Сесиль выглядела порочно и чувственно. А уж когда она надела на талию сделанную на заказ кожаную кобуру и застегнула на широких бедрах, то и вовсе стала выглядеть как олицетворение опасности.

– Тебе так не кажется, Джек? – спросила Сесиль.

Джек с заметным усилием отвел взгляд от ее декольте:

– Э-э-э… что?

– Марианна. Ей пора прекратить боксировать.

– А… да я ей это уже говорил, причем еще до того, как она начала. – Джек, ухватившись за свою любимую тему, начал горячиться. – Хорошенькая умная девушка вроде тебя не должна…

Тут дверь в гримерку распахнулась с такой силой, что ударилась о стену, и в проеме показалось рассерженное, раскрасневшееся лицо дяди Барнабаса. Он ткнул пальцем в Сесиль.

– Вот ты где! А ну вытаскивай отсюда свою задницу, мисси, ты чертовски опаздываешь, и парни в зале начинают беспокоиться.

Сесиль, реагировавшая на приказы, как кошка, внезапно решила, что ей нужно хорошенько изучить ногти.

Барнабас издал задушенный досадливый звук, но благоразумно воздержался от дальнейшего давления.

Вместо этого он повернулся к Марианне.

– А ты… – сказал он, бросая острый взгляд на Джека. – Я хочу, чтобы перед поездкой девочка была в наилучшей форме. Хватит перекладывать ее тренировки на твоего дружка Энди. Ей нужен ты.

– Что ей действительно нужно, Барни, так это другая работа.

Барнабас нахмурился – то ли из-за совета Джека, то ли из-за нелюбимого прозвища, а может, из-за того и другого вместе.

– Чтобы до нашего отъезда ты тренировался с ней трижды в неделю.

Джек возвел глаза к потолку, но Марианна кивнула.

– Да, дядя.

– О, чуть не забыл, – сказал Барнабас. – С тобой хочет поговорить герцог Стонтон.

Марианна чуть не рассмеялась. Чтобы дядюшка «чуть не забыл» передать сообщение от герцога?

– Нет.

– Марианна, не будь дурой. Это второй…

– Нет.

Он умудрился выглядеть раздраженным и одновременно удрученным.

– Человек просто хочет с тобой поговорить. Можешь пригласить его домой и принять в библиотеке или…

– Нет.

Барнабас проворчал:

– Вот упрямая! – И, резко развернувшись, вышел из гримерки.

Марианна просто поверить не могла, что Барнабасу хватило наглости навязывать ей Стонтона. Опять.

Сесиль дернула подбородком в ту сторону, где до этого стоял Барнабас.

– Хочешь, я его застрелю, chérie[1]?

Шутка была старой, но Марианна всегда невольно над ней смеялась.

– Соблазнительное предложение.

– Джек, вразуми ее, – бросила Сесиль через плечо, выплыла из комнаты и закрыла за собой дверь.

– Знаешь, она права… насчет ухода из бокса, – сказал тренер.

– Я знаю, Джек. Думаешь, я не понимаю, что каждый бой – всего лишь очередная травма, которая только и ждет своего часа?

– Мне вообще не стоило тебя тренировать.

– Барнабас нашел бы кого-нибудь другого, далеко не такого толкового, как ты.

– Ему надо было выбрать кого-нибудь еще, а не собственную племянницу!

– Он так и сделал: Нора и Люси не его племянницы.

– Они другие – росли в Сент-Джайлсе, поэтому им пришлось стать крутыми.

– Хочешь сказать, я не крутая, Джек?

Он не обратил внимания на ее подначивание:

– Ты другая, и знаешь это.

– Я ничем не лучше их, ты просто предвзят.

На самом деле репутация Марианны, если это можно так назвать, была куда хуже, чем Норы или Люси.

– И чья это вина? Фарнема! – парировал он. – Ты его чертова племянница. Ему следует лучше к тебе относиться.

– Он взял меня к себе, когда у него, черт побери, у самого ни цента не было за душой. Я ему обязана. Кроме того, – добавила Марианна, заметив, что не убедила Джека, – мне очень хорошо платят. Я зарабатываю больше, чем любая гувернантка или компаньонка. Да меня бы никто и не взял на такую должность. С моей-то репутацией мне повезет, если я смогу получить работу поденщицы.

Джек проворчал:

– Этот ублюдок поступил с тобой плохо, Энни. Ты в случившемся не виновата.

Под ублюдком он имел в виду барона Доминика Стрикленда, бывшего возлюбленного Марианны. Из-за него-то ее и знали во всей Британии как Баронессу ринга.

– К сожалению, вся остальная Англия думает по-другому, Джек.

– Да все забудут о том, что сделал с тобой Стрикленд, если ты уедешь на несколько лет, – сказал он. – Оставайся на континенте после того, как турне закончится. Ты же говоришь по-французски, как любой лягушатник.

– И что, скажи на милость, я буду там делать? Я и не умею ничего, кроме как драться.

Джек открыл рот для очередной реплики.

– Пожалуйста, Джек, не сейчас.

Он тяжело вздохнул:

– Ну ладно. Кстати, давно этот чванливый козел ходит на твои бои?

Марианна засмеялась, услышав такую характеристику герцога Стонтона.

– Он приходил только на два последних, как раз пока тебя не было в городе.

Дверь в гримерку слегка приоткрылась, и юный Недди просунул голову внутрь.

– Э-э-э… это для вас, мисс Марианна. – Он протянул лист пергамента, сложенный и запечатанный красным воском.

Марианна сразу узнала печать и сурово глянула на самого младшего работника дядюшки.

– А ты не боишься гнева Барнабаса?

Лицо Недди сморщилось.

– Пожалуйста, не говорите ему, мисс Марианна. Этот франт предложил столько, что я не смог ему отказать, вот и…

– Черт бы тебя подрал! Теперь ты разносишь записки от зрителей, отродье дьявола? – возмутился Джек.

Недди задрожал под гневным взглядом огромного боксера.

– Давай беги отсюда! – велела ему Марианна. – Но больше никаких записок ни от кого. Понял?

– Да, мисс. – Мальчишка жалобно всхлипнул и бесшумно закрыл за собой дверь.

Марианна покрутила в руках прямоугольник из дорогой бумаги.

– Это от Стонтона? – спросил Джек.

– Да.

Темно-красный воск казался почти черным.

– Открывать не собираешься?

Марианна разорвала письмо пополам и еще раз пополам. Джек ахнул.

– Энни!

– Что? – Она открыла дверку маленькой печурки и бросила обрывки туда.

– Ты его даже не прочла!..

– Зачем бы мне это?

– Э-э-э… ну, в конце концов, он же герцог.

– Ты себя слышишь? Я-то думала, ты считаешь всех людей равными.

– Считаю. Но это не значит, что некоторые могут быть и повыше.

Она засмеялась, а Джек добавил:

– Неразумно наживать себе врагов такого сорта, Энни. Кроме того, ты же не знаешь, чего он хочет.

– Он мужчина. Я в курсе притязаний этого племени.

Как ни странно, такие мысли вызывали у Марианны разочарование. Все прочитанное ею о герцоге Стонтоне указывало на то, что человек он выдающийся, высоко-нравственный и порядочный – благородный бастион, противостоящий безрассудным бесчинствам человечества, в особенности мужчин его класса. И тем не менее вот он, пожалуйста, тайком передает записочки ей, королеве ринга.

– Может, ты ошибаешься, голубка, и ему вовсе не это нужно.

– Тогда что же? Чего еще может хотеть мужчина от такой женщины, как я?

– И тебе не интересно узнать?

– Ни капли.

Джек поцокал языком:

– Ну, должно быть, у мужика что-то с головой не в порядке.

– Потому что преследует меня? – поддразнила она.

– Не будь дурой. Я просто хотел сказать, что у него наглости хоть отбавляй: после того-то, что он говорил про цирк вообще и женщин на ринге в частности.

Джек имел в виду прошлогоднюю обличительную речь герцога Стонтона, ни много ни мало – в парламенте, после того как одна женщина погибла во время поединка без правил. Герцог связал падение нравов с женским боксом наряду с другими аморальными развлечениями. И хотя конкретно про дядюшкин цирк он ничего не сказал, но поставил цирки и балаганы в один ряд с теми заведениями, где имелись крысиные ямы, медвежья травля, петушиные и собачьи бои.

Барнабас был вне себя от ярости после речи Стонтона, но, похоже, быстро все забыл, раз согласился стать мальчиком-посыльным при герцоге.

Марианна зевнула, встала и потянулась.

– Стонтон, конечно, любит поучать, но ты должен признать, что после его крестового похода многое было сделано ради искоренения детского труда и торговли девственницами.

– Это не значит, что великий и могучий герцог Стонтон сам не балуется лапочками.

Девственницы, или, в вульгарной речи, лапочки, были дорогим товаром, обычно доступным только очень богатым людям.

– Никогда не слышала, чтобы Стонтон увлекался малолетками.

И в самом деле: его имя никогда не упоминалось в скандальных газетенках, которые Сесиль раскидывала по всему дому. Судя по всему, он не потакал своим эгоистичным желаниям, как поступали большинство аристократов, уверенных, что это их право и привилегия. А может быть, герцог просто умел лучше скрывать собственную распущенность.

Джек раздраженно пожал плечами:

– Сомневаюсь, что он просто так тут околачивается и присматривается к тебе.

– Может, он околачивается тут, чтобы собрать доказательства и закрыть нас по причине аморальности и непристойности.

Не только герцог Стонтон досаждал цирку Фарнема. Существовали многочисленные женские группы, поставившие своей жизненной целью закрыть дядюшкин цирк.

К счастью, в начале марта цирк отправляется в турне, и Марианна уедет из Лондона почти на год. Она надеялась, что благодаря их долгому отсутствию столичные любители совать нос в чужие дела найдут другую мишень для реформирования, а герцог Стонтон наверняка потеряет к ней интерес гораздо раньше.

Глава 2

Марианна бросила монету конюху с сонными глазами, взяла Реджинальда под уздцы и села верхом, не воспользовавшись специальной подставкой, чего никогда не смогла бы сделать в элегантной амазонке. Она предпочитала ездить верхом в бриджах и сапогах.

Удобно устроившись на сером жеребце, она выехала из небольшого дворика при конюшне. Джек, конечно, потребовал бы, чтобы она не ехала верхом, а бежала перед конем, но Марианна терпеть не могла бегать и не смогла бы делать это ежедневно. По ее мнению, верховая прогулка в парке являлась достойным компромиссом.

Дядя наотрез отказался покупать ей приличную лошадь, утверждая, что любая старая кляча подойдет, поэтому Марианна купила Реджинальда сама. Она заплатила за жеребца больше, чем могла себе позволить, но он был отлично выдрессирован и ездить на нем было одинаково удобно и в женском седле, и в мужском.

К тому времени как они приблизились к воротам Гайд-парка, тело Реджинальда напряглось от предвкушения, а Марианна окончательно проснулась.

– Готов пробежаться, Реджи?

Его чувствительные уши дернулись, конь фыркнул, словно понял вопрос.

– Тогда вперед!

Мощное туловище Реджинальда рванулось вперед, и всю свою силу конь направил в захватывающий дух изящный галоп.

Это в самом деле походило на полет, и Марианна не могла сдержать радостного смеха, когда они парили сквозь утреннюю прохладу, только она и Реджи, всего два живых создания в…

Марианна вскрикнула, когда мимо нее так близко, что едва не задел коленей, пронесся всадник на крупном коне.

Реджи споткнулся и повернул направо, но быстро пришел в себя.

Марианна гневно посмотрела вслед удаляющейся парочке.

– А ну достань их, Реджи!

Хотя ветер отнес ее слова в сторону, Реджи уловил решимость хозяйки и, бросив все силы в гонку, рванул что было мочи. Как раз когда они едва не наступали соперникам на пятки, конь и всадник внезапно остановились.

Марианна моргнула, пытаясь развеять туман в глазах, и резко осадила коня. Увлекшись гонкой, она не заметила, что они добрались до конца Роттен-Роу. К тому времени как они перешли на рысь, другой всадник подвел своего громадного серого жеребца к краю широкой дороги и принялся выгуливать взад-вперед.

План Марианны направить Реджи в противоположную сторону, избежав таким образом встречи, провалился, когда незнакомец окликнул ее:

– Доброе утро, мисс Симпсон.

Она вздрогнула, услышав низкий, хорошо поставленный голос, и неохотно повернула обратно.

Светловолосый, светлоглазый, блистательный бог смотрел на нее сверху вниз, сидя верхом на своем коне, ладони на полторы выше Реджи.

Его аристократические скульптурные черты лица застыли в надменном выражении, что, как подумалось Марианне, для него характерно. Глаза, цвет которых она не смогла разглядеть с ринга, оказались светло-зелеными и напоминали крещенский холод инея на свежей траве. Прямо сейчас они сверкали ледяной враждебностью, от которой ей внезапно стало холодно.

Он чуть двинул коня вперед.

– Вы – мисс Марианна Симпсон, если я не ошибаюсь.

– Вы знаете, что это я, – огрызнулась всадница. – А вы – герцог Стонтон.

Взгляд светлых глаз медленно, дерзко скользнул по ее телу. Ей приходилось терпеть подобные взгляды бесчисленное множество раз, еще до того, как печально известный бывший возлюбленный публично ее бросил. Ноздри благородного носа Стонтона трепетали и подергивались, словно он уловил что-то гадкое.

Марианна не сникла под его суровым взглядом, напротив, тоже внимательно его рассматривала. Классическое совершенство фигуры герцога ее не удивило. В конце концов, он же лорд Безупречность: безупречен как внешне, так и в манерах.

Было неприятно признавать, что прозвище ему подходит, во всяком случае когда речь идет о его лице и теле. Он не просто привлекателен, а действительно безупречен и совершенно по-мужски красив.

– Вы сложная женщина, мисс Симпсон, с вами трудно разговаривать.

Она поерзала в седле:

– Да?

– Наверняка вам известно, что вчера вечером я посетил заведение вашего дяди и хотел с вами увидеться.

– К несчастью, я не воспринимаю мужчин, которые пристают к нам за кулисами.

Светлая кожа его высоких скул потемнела, когда он услышал эти оскорбительные слова.

– На прошлой неделе я также отправил вам два письма, мисс Симпсон.

– Я их получила.

Его светлые брови опустились.

– Но ответа не было.

– Я выбросила их не читая.

Его брови вновь приподнялись, исчезнув под прядью пепельно-русых волос.

– Почему же вы так поступили?

– Нет такого закона, в котором говорится, что я обязана объяснять вам мои поступки.

– Закона нет, – согласился он. – Но существует обычная вежливость.

Услышав эти поучения, Марианна вспыхнула. В целом она не отличалась невежливостью: ну, если не сталкивалась с аристократами, но ей никогда не доводилось встречать более аристократичного мужчину, чем этот.

И все же стыдно вести себя подобно невежественной сварливой тетке, подтверждая, что его впечатление о ней – верное.

– Я вижу, вы не перестанете преследовать меня до тех пор, пока не получите желаемого. Что говорилось в вашей записке?

– Что я хочу с вами поговорить.

Марианна раздраженно вздохнула:

– Но я не хочу с вами разговаривать, ваша светлость.

И снова герцога выдало тело – точнее, непроизвольная реакция. Казалось, все краски исчезли из его глаз, зрачки сузились до точек, а радужные оболочки теперь напоминали зеленые стекляшки, отмытые морем.

– И вас даже не разбирает любопытство?

– Ни в коей мере.

Хотя он этого никак не показал, Марианна предположила, что он в ярости. Герцог наверняка привык командовать и, конечно, ожидал покорности от женщины вроде нее. Вряд ли многие вот так отвергают его светлость Стонтона.

Марианна покраснела под его задумчивым взглядом, который, к досаде девушки, побудил ее продолжить беседу.

– Я в состоянии догадаться, почему вам так хочется поговорить со мной, ваша светлость.

– В самом деле? И почему же?

– Мужчины вроде вас подкупают служащих моего дяди с одной лишь целью.

– Вроде меня. – Он повторил эти слова негромко, и уголок его рта слегка приподнялся, коротко сверкнули белые зубы.

Марианна не назвала бы это улыбкой.

– Можете быть уверены: не в моих привычках домогаться цирковых актрис, принуждая согревать мою постель.

Лицо Марианны словно ошпарило кипятком, несмотря на утренний холод. Она считала, что аристократические насмешки давно ее не задевают. Похоже, ошибалась.

Вместо того чтобы покрепче закрыть рот и уйти, Марианна ринулась в бой.

– А, вы же лорд Безупречность, верно? – колко спросила она. – Непревзойденный среди людей и лишенный низменных побуждений. – Девушка презрительно усмехалась, глядя в его прищуренные глаза. – Но вы мужчина, как и любой другой. Просто выбираете себе шлюх рангом повыше.

На его красивом суровом лице возникло такое выражение, словно он получил доказательство своей правоты, словно ее грубость подтвердила его мнение о том, что она и впрямь неотесанная потаскушка, бывшая любовница барона Стрикленда, субъекта, которого вся Англия называет распутником из распутников.

И пока Марианна смотрела в эти неприступные зеленые глаза, ее охватила волна беспомощности. Почему этот человек считает ее распутной девкой на основании грязных сплетен? Из-за Доминика она сделалась мишенью для оскорбительных предложений и объектом насмешек мужчин всех мастей, но особенно богатых властных джентльменов, которые, казалось, находили ее в равной мере привлекающей внимание и отталкивающей.

– Чего вы хотите, ваша светлость? – устало спросила Марианна.

– Поговорить с вами.

– Мы уже разговариваем.

– Мне хотелось бы вам кое-что показать, и я предпочту сделать это наедине.

Она едва не расхохоталась.

– Вещь, которую вы хотите мне показать, находится в герцогской резиденции? Нет, – тут же добавила Марианна, не дав ему ответить, – это не в вашем стиле. Место будет куда более интимное. Может, небольшой укромный уголок. Где-нибудь… подальше от чужих глаз.

Ей просто не верилось, что эти холодные глаза могут стать еще холоднее.

– Даю слово джентльмена, что не посягну на вашу персону. – Его взгляд прошелся по ней жестко, словно нож. – Я хочу побеседовать с вами на вашем рабочем месте – отсюда и мое появление в цирке – или в любом другом месте, которое вы сочтете приемлемым. Главное – чтобы не на проезжей дороге.

По его решительному упрямому лицу Марианна поняла: отказа он не примет.

– Хорошо, я к вам приду. Куда и когда?

Похоже, ее внезапная капитуляция ничуть его не удивила, словно он вообще не сомневался в своем успехе.

– Я живу в доме номер пять на Гросвенор-сквер. Это недалеко. Но почему не сейчас?

– Моя одежда вряд ли подходит для утренних визитов.

Он пожал мощными плечами под черной крылаткой, чем сразу привлек к ним внимание собеседницы.

– Нет ничего необычного в том, чтобы один джентльмен заглянул к другому джентльмену сразу после утренней верховой прогулки, в кожаных штанах.

Марианна всматривалась в его надменное красивое лицо. Чего может от нее хотеть мужчина вроде него? И хотеть так сильно, что вынужден на этом настаивать? Ну, чего бы он ни хотел, она вынуждена признать: вряд ли это имеет отношение к плотским утехам. В конце концов, не стал бы он приглашать ее к себе домой в семь утра, когда на улице уже светло, ради любовной интрижки.

Марианна кивнула:

– Что ж, показывайте дорогу, ваша светлость.

Глава 3

Сент-Джон Пауэлл, седьмой герцог Стонтон, негодовал молча, не утруждаясь вести любезную беседу со своей спутницей – своенравной циркачкой.

Он снова и снова прокручивал в голове их короткий разговор, время от времени бросая короткий взгляд на женщину и пытаясь совместить свое представление о ней с реальностью. Эта особа никак не укладывалась в стандартную схему.

Ее прямота… нет, ее агрессивность уязвила его и вывела из равновесия. С тех пор как он был мальчишкой, ему ни с кем не приходилось так по-детски препираться и терпеть подобную наглость. За пять минут, проведенных с мисс Симпсон, он выслушал больше оскорблений, чем за все прошедшие годы вместе взятые, и сам вел себя весьма грубо.

И худшее тут то, что по большей части виноват в этом он сам.

Ему отчаянно хотелось послать ее к дьяволу, но – и это терзало его сильнее всего – он вынужден был терпеть выходки бывшей шлюхи Доминика Стрикленда, если хотел получить хоть какой-то шанс спасти брата.

Именно из-за этого негодования Сент-Джон почти не приложил усилий, чтобы хоть как-то скрыть свои неприязнь и отвращение к Марианне Симпсон. А она, не будь дурой, сразу же разглядела все сквозь тонкую ткань цивилизованности.

Он больше злился на себя, чем на нее. Вовсе не в его духе вести себя невежливо с кем бы то ни было вне зависимости от положения или так открыто проявлять свои чувства. Это было грубое, оскорбительное поведение. Он выставил себя последним хамом, и она отчитала его за это.

Винить ее он не может, но это не значит, что ее грубость должна ему нравиться, как и она сама. Это вовсе не игра; жизнь брата висит на волоске, а эта женщина – своего рода ключ к возвращению Бенджамина.

Когда они выехали из парка, Сент-Джон опять взглянул на спутницу. В сюртуке, бриджах и шляпе она выглядела совсем как мужчина, и не только из-за своих очень коротких волос.

Она и на лошади сидела по-мужски, как очень опытный наездник, а рука, обтянутая черной кожаной перчаткой и свободно державшая поводья, была куда шире, чем он видел у леди.

Ее плечи, хотя и тонкой кости, были на удивление широкими, а под сюртуком рельефно обозначились бицепсы. Талия узкая, бедра стройные. Под плотно обтягивающими ноги бриджами перекатываются мускулы, а под высокими сапогами-ботфортами угадываются красивые икры.

Просто воплощение молодого щеголя с осиной талией и фигурой, ради достижения которой многие денди в одних местах подбивают свою одежду ватой, а в других утягивают до невозможности. Ее же фигура, как догадывался Сент-Джон, выглядит так не благодаря корсету и подбивке – это результат напряженных физических нагрузок.

Она держалась со сдержанной настороженностью и излучала почти мужскую жизненную силу. Сент-Джон подумал, что ее физическое совершенство не должно его удивлять. В конце концов, она кулачный боец. Он-то считал, что все эти поединки, организованные ее дядей, являются скорее акробатическими трюками, чем настоящими боями, но она определенно поддерживала себя в хорошей физической форме, чтобы исполнять свою роль убедительно.

Когда они повернули, солнце осветило ее лицо, и под полями шляпы оно стало видно гораздо яснее. Ужасный синяк красовался на ее челюсти, а вниз от губы к подбородку тянулся едва заметный шрам длиной примерно в дюйм.

Возможно, эти бои все же нечто большее, чем просто театральное представление.

Подбородок у нее был красивой формы и очень решительный, а овальное лицо на удивление мягким и женственным. На щеках ямочки, а вокруг рта – легкие морщинки от улыбок. Лет двадцать с небольшим, решил Сент-Джон, хотя уверенная манера держаться скорее подобала более зрелой женщине. Глаза под тяжелыми веками ничем не примечательные, карие, нос изящный, с легкой горбинкой, на переносице небольшая выпуклость, а это значит… по меньшей мере один раз нос был сломан.

Единственное, что в ней необычно, это рот. Не только верхняя губа в форме идеального лука Купидона, но и на нижней есть заметная ямочка. Эффект весьма пикантный – такое ощущение, что она надувает губки.

Единственной ее претензией на красоту была светлая, как фарфор, кожа, словно светившаяся жемчужным блеском, – во всяком случае, там, где нет припухлости и синяка.

Она излучала спокойное достоинство и сдержанность, которых он никак не мог ожидать от цирковой артистки, а тем более от бывшей любовницы Доминика Стрикленда, нераскаявшегося гедониста, печально знаменитого своим распутством и чувственными излишествами.

К моменту мнимой смерти Стрикленда его поведение вышло за все рамки дозволенного. А женщина, ехавшая сейчас рядом с Сент-Джоном, делила с Домиником постель как раз в то время, когда он вел себя омерзительнее всего и шокировал даже пресыщенное светское общество.

Отвратительные мысли заставили Сент-Джона нахмуриться. Отношения Доминика с этой женщиной тут совершенно ни при чем. Критически важно убедить Симпсон, что ее нравственный долг – помочь ему спасти жизнь брата, которая оказалась под угрозой из-за предательства ее бывшего любовника.

И если она не захочет помочь ему добровольно…

Нет, пока он об этом думать не будет.

Марианна ожидала, что лондонская резиденция герцога будет роскошной, но воображение не шло ни в какое сравнение с реальностью.

Это был самый большой дом на площади, где располагались некоторые из великолепнейших резиденций Лондона. Впечатляющий шестиэтажный особняк, облицованный по фасаду элегантным белым известняком, словно нависал над широкой площадью с ощутимым видом самодовольного превосходства. Как и его владелец.

Два грума словно материализовались из воздуха, едва хозяин с гостьей подъехали, и увели лошадей. Мужчина, одетый в темный костюм дворецкого, распахнул массивную парадную дверь до того, как они успели к ней подойти, и, поклонившись хозяину, забрал у него крылатку и шляпу, а еще один, в синей бархатной ливрее, обшитой золотым галуном, помог Марианне.

Если кто-нибудь из них и заметил напряжение, буквально искрившее между ней и их хозяином, то никак этого не показал.

Герцог повернулся к ней сразу же, как только разделся. Его бутылочно-зеленого цвета сюртук подчеркивал зеленый оттенок необычных глаз.

– Мистер Симпсон присоединится ко мне за завтраком. Проследите, чтобы его конь…

– Прошу вас, никакого завтрака. Я предпочту покончить с делом как можно быстрее, ваша светлость.

Марианна скорее почувствовала, чем увидела, как ее слова потрясли обоих слуг, стоявших неподалеку. Очевидно, никто никогда не перечил герцогу.

– Что же, – произнес герцог после секундного замешательства. – Простите, я на минуту.

Марианна чуть склонила голову.

Он отошел в сторону и обменялся несколькими негромкими словами с дворецким.

Слуга кивнул:

– Сию же минуту, ваша светлость.

Герцог вернулся к Марианне.

– Сюда, пожалуйста. – И жестом указал на великолепную мраморную лестницу.

Коридор второго этажа шириной походил на авеню, на отполированном деревянном полу лежала старинная элегантная дорожка. На стенах, обшитых панелями, доходившими до пояса, а выше оббитых шелком, висит художественное богатство нации. Марианна не особенно разбиралась в живописи, но даже она могла узнать Тициана, увидев полотно перед собой.

Никогда в жизни ее не окружала такая роскошь; она чувствовала, что все это ее… подавляет, а эмоции просто захлестывают. Каково это – вырасти в таком месте и знать, что однажды все это станет твоим? Неудивительно, что он ведет себя как Бог и считает выше всех прочих человеческих существ.

Окружающее великолепие ошеломляло. Марианна ощутила порыв немедленно бежать из этого дома, где она чувствовала себя незначительной и неотесанной, и лишь огромным усилием воли ей удалось подавить это желание.

По обе стороны двойной двери стояли еще два лакея. Один из них распахнул дверь, едва герцог с гостьей приблизились. Стонтон настолько привык, что его усердно обслуживают, что даже не заметил ни лакеев, ни их услужливости. Марианна же кивнула в знак благодарности, хотя лакей даже не взглянул на нее.

Дверь за ними закрылась, и Марианна оказалась в библиотеке настолько грандиозной, что с трудом заставила себя не глазеть, распахнув рот подобно простолюдинке.

– Прошу вас, присаживайтесь, мисс Симпсон. – Стонтон указал на одно из темно-красных кожаных кресел с подголовниками, стоявших возле письменного стола, достойного короля. Или герцога, подумала она.

Опустившись на мягкую кожу, Марианна вдруг поняла, какой зажатой и скованной стала, ступив на порог этого храма богатства и власти.

Ее охватил гнев, мышцы живота напряглись, как бывало во время боя. Почему она позволяет этому человеку и его имуществу лишать ее уверенности? Он не Бог, а всего лишь человек, разбогатевший благодаря чужому труду и самопожертвованию.

Вместо того чтобы сидеть натянуто, словно дрожащий мальчишка в ожидании наказания от учителя, Марианна развалилась в кресле и вольготно, удобно раскинула ноги, как сидели бесчисленные мужчины, которых она видела: словно все вокруг принадлежит только им.

Герцог окинул ее взглядом, и его темно-русые брови слегка приподнялись, когда взгляд задержался на бедрах девушки. Несмотря на его чувственный рот сластолюбца, своим суровым, бескомпромиссным выражением лица он напоминал Марианне Кромвеля на портрете, который ей однажды довелось видеть.

Правда ли он столь непорочный и благородный, каким выглядит? Может, подавляет свои похотливые желания? Или его интересует лишь подавление подобных желаний у других?

Ее слегка позабавили красноватые пятна, появившиеся на его скулах, и челюсти, сжавшиеся, когда его взгляд задержался на ее бриджах из оленьей кожи, явно заинтересовавшись телом, которое они скрывают. Добродетельную женщину оскорбило бы столь дерзкое разглядывание. Но начнем с того, что добродетельная женщина не надела бы бриджи.

Марианна бросила всякие попытки быть добродетельной после того, как Доминик превратил ее жизнь в хаос.

Если бы не предательские скулы, она бы не догадалась, что ее тело заставляет герцога чувствовать себя неловко. Но даже сейчас она не смогла бы сказать, что именно: отвращение, возбуждение, любопытство – вызвало этот легкий румянец.

Он медленно поднял на нее потемневший взгляд, и жаркий всплеск физического осознания его присутствия пронзил ее до глубины души.

Внезапно перед глазами вспыхнула картинка – герцог нависает над ней, его суровое красивое лицо напряжено от совсем других эмоций, его бледная кожа пылает по другой причине, дыхание прерывистое, его…

Марианна моргнула, прогоняя эротическое видение. Боже праведный! Откуда это вдруг?

– Так что все это значит? – спросила она гораздо резче, чем ей бы хотелось.

– Я недавно получил письмо от вашего любовника, барона Стрикленда.

Из всех возможных тем разговора, которые герцог мог затронуть, эта была последней, что пришла бы ей в голову.

Но Марианна зарабатывала на хлеб тем, что умела отвечать на неожиданные удары, поэтому быстро пришла в себя.

– Вы посещали спиритов и беседовали с призраками, ваша светлость? Или вы единственный человек в Британии, кто не слышал о смерти барона, случившейся почти год назад?

– Похоже, известие о его кончине оказалось несколько преждевременным.

Он вытащил из кармана сюртука связку ключей и отпер ящик в середине стола.

Когда он опустил пронзительный взгляд к столу, Марианна на мгновение закрыла глаза и судорожно вздохнула. Дом жив? Невозможно. Ее лихорадило, голова кружилась, сердце колотилось так, что, казалось, готово выскочить из груди.

Марианна заставила себя открыть глаза как раз в тот момент, когда бледная рука с длинными пальцами толкнула письмо через стол. Исполинский сапфир на печатке блеснул в неярком свете библиотеки.

Против воли она подалась вперед, чтобы взглянуть на письмо.

Желудок провалился куда-то, словно она стояла на палубе корабля. Марианна поднесла ко рту руку, увидев знакомый примечательный почерк. Доминик был левшой, и в детстве его пороли, когда он отказывался пользоваться правой рукой. Вместо того чтобы скрывать свою леворукость, он с удовольствием подчеркивал странный наклон и писал самым витиеватым почерком, какой Марианне когда-либо доводилось видеть. Буква С в слове «Стонтон» была до такой степени вычурной, что напоминала иллюстрации в средневековых фолиантах.

Если это письмо написано не Домиником Стриклендом, то кем-то, кто сумел исключительно подделать его почерк. Марианна покусала нижнюю губу, не в силах отвести взгляд от письма.

Дом жив.

Стоило мысленно назвать его имя, и пульс участился. Страх, ужас, стыд и ненависть бурлили в ее душе. Она несколько раз сглотнула, но комок в горле не исчез.

– Почему вы считаете, что это может меня заинтересовать? – спросила она наконец.

– Потому что в письме он упоминает вас.

Марианна оторвала взгляд от письма и посмотрела в непроницаемые глаза герцога:

– И что он пишет?

– Можете прочитать.

Взгляд Марианны опустился, словно его тянула невидимая сила. Она смотрела на письмо с такой же настороженностью, как могла бы смотреть на живую гадюку. Руки отяжелели, словно в свинцовых перчатках, и наотрез отказывались прикоснуться к вроде бы безобидному листу бумаги.

Что мог написать Доминик? «Прости, что я позвал тебя замуж, хотя уже был женат; прости за фальшивую свадебную церемонию, которую я устроил, чтобы уложить тебя в постель»?

Она вспомнила, как виделась с ним в последний раз, и унижение снова захлестнуло ее. Хотя еще и года не прошло, но она была такой душераздирающе наивной! За какие-то несколько дней Доминик лишил Марианну не только невинности, но и способности доверять мужчинам. По крайней мере, аристократам.

К горлу подступила желчь. Воспоминания, которые она вроде бы так надежно похоронила, выбрались на поверхность, восстали, словно мертвецы из могил.

Марианна стиснула зубы, испугавшись, что сейчас извергнет содержимое желудка прямо на роскошные герцогские ковры.

– Мне абсолютно все равно, что он написал, ваша светлость, – произнесла она, хотя герцог ее не спрашивал. – Может быть, вам следовало отнести это письмо его жене, настоящей баронессе. Она знает, что ее муж жив?

– Я ей об этом не сообщал. Финансовое положение, в котором оставил ее Стрикленд, вынудило «вдову» быстро опять выйти замуж.

Вероятно, Марианне следовало испытать удовлетворение от мысли, в какую неразбериху ввергнет баронессу воскрешение Доминика. В конце концов, в тот единственный раз, когда они имели несчастье встретиться, Каролина Стрикленд отнеслась к Марианне так, словно та была грязью под ее ногами.

Однако она была далека от злорадства. На самом деле Марианна испытывала только жалость к любому, кто попался в ловушку Доминика Стрикленда.

Сквозь хаос, царивший в голове, пробилась новая мысль, и Марианна прищурилась, глядя на герцога.

– А почему барон пишет вам, ваша светлость?

– Он утверждает, что у него имеются сведения о моем младшем брате, Бенджамине, о гибели которого меня известили в начале тысяча восемьсот четырнадцатого года. – Герцог уставился на собеседницу глазами хищника. – Он был офицером разведывательной службы.

Марианна слышала об этих людях. Разумеется, они были ничем не лучше шпионов, хотя гордо (и с ее точки зрения, весьма глупо) носили свою униформу, когда собирали данные для Веллингтона.

– Стрикленд утверждает, что ваш брат жив?

– Он прислал мне кольцо брата вместе с письмом, вроде бы написанным рукой Бена.

– И вы сочли это достаточным доказательством?

– Тело Бена ведь так и не нашли, поэтому возможно, что Стрикленд говорит правду.

Марианна набрала в грудь побольше воздуха, но выдыхать не стала, пока не обдумала свои дальнейшие слова.

– Я искренне надеюсь, что ваш брат жив, ваша светлость. – Она не желала смерти никому, даже Доминику. – Однако…

– Я весь внимание, – поторопил ее герцог.

– Но по моему опыту, барон Стрикленд манипулятор, интриган и лжец.

Похоже, герцог ничуть не удивился.

Она продолжила:

– Им движет исключительно корысть. Если он утверждает, что ваш брат жив, значит, наверняка может извлечь из этой ситуации какую-то выгоду.

– Я согласен, мисс Симпсон. И вы правы: он попросил у меня денег за свою помощь в возвращении брата.

Марианна горько рассмеялась, но герцог сердито нахмурился, поэтому спохватилась:

– Прошу прощения, ваша светлость. Я смеюсь не над сложившейся ситуацией, а потому, что вот это и есть человек, которого когда-то знала: человек, всегда ставивший во главу угла корыстные интересы.

Марианна встала с кресла.

– Желаю вам удачи в поисках брата, сэр, но о Доминике Стрикленде, даже если это всего несколько слов на листе бумаги, знать не хочу. – Она чуть склонила голову. – Слуге звонить не надо, я сама найду выход.

Она уже была на полпути к двери, когда ее остановил голос Стонтона.

– Стрикленд не сообщит мне никаких сведений о брате, если я не привезу на нашу с ним встречу вас.

Марианна резко повернулась:

– Он хочет видеть меня?

– Да.

– Вы имеете в виду, что он здесь? В Лондоне?

– Нет, он на континенте. Сказал, что будет ждать меня в маленьком городке на востоке от Меца.

– Да с чего он, скажите на милость, решил, будто я поеду туда только потому, что меня попросили вы? – Она вскинула руку. – Я не желаю видеть его. Никогда. И он наверняка это знает, поэтому и не стал утруждаться и писать лично мне. Я бы выкинула его письмо, даже не распечатывая.

Марианна отвернулась, чтобы не видеть слишком пронзительного взгляда Стонтона. Ее раздражало возникшее в душе чувство вины.

– Вижу, он заставил вас поверить, будто мое присутствие и есть ключ к свободе вашего брата. Он лжет – между нами не осталось ничего, и ему это известно лучше, чем кому-либо другому. Если он говорит, будто хочет увидеть меня прежде, чем сообщит вам нужные сведения, это значит, что ему нужно больше денег и он выставляет свое возмутительное требование (а он знает, что я на это никогда не соглашусь) как шанс поторговаться. Поверьте, ваша светлость, чтобы спасти брата, вам не нужно везти с собой меня; просто предложите ему бо́льшую сумму.

Она повернулась и пошла к двери, ожидая, что герцог ее окликнет, но он молчал.

Один из лакеев закрыл за ней дверь библиотеки. Марианна остановилась посреди широкого коридора, глядя в никуда. В голове метались и путались мысли. Доминик все еще жив!

– Могу я проводить вас к выходу, сэр?

– М-м? – Марианна моргнула и обернулась.

– Это сюда, сэр, – сказал лакей и показал ей направление. Очевидно, он обратился к ней, потому что мысли ее настолько запутались, что она не могла вспомнить, каким, дьявол все побери, образом она здесь оказалась.

Дворецкий как раз входил в холл, когда Марианна спустилась с роскошной лестницы.

– Джеральд, иди и проследи, чтобы грум привел коня мистера Симпсона, – приказал дворецкий (Стонтон называл его Баффл) юному лакею, который сопровождал Марианну.

– Конечно, сэр.

Баффл подал ей куртку:

– Прошу вас, сэр.

– Спасибо. – Марианна всунула руки в рукава и начала застегиваться, как вдруг в парадную дверь постучали.

– Прошу простить, сэр, я на минуту. – Дворецкий пошел отпирать. – Доброе утро, лорд Карлайл, – произнес он, отступая в сторону, чтобы пропустить джентльмена, высокого и красивого брюнета.

Пэр искренне улыбнулся дворецкому, и возле его теплых глаз цвета виски появились лучики морщинок.

– Доброе утро, Баффл. – Дружелюбный взгляд переместился на Марианну. – Я чему-то помешал?

– Нет, милорд, – ответил Баффл, протягивая Марианне шляпу. – Его светлость в библиотеке.

Марианна с некоторым усилием оторвала взгляд от темноволосого бога. Она никогда раньше не видела этого человека вживую, но прочитала о Гае Дарлингтоне достаточно много. Он был едва ли не основным героем светской хроники. Светские обозреватели крайне неизобретательно окрестили его Любимчиком общества. Кроме того, он был первым в очереди на наследование герцогства своего деда. Все это Марианна знала благодаря Сесиль, обладавшей ненасытным аппетитом ко всему, что касалось общества.

Плохо, что нельзя будет рассказать подруге, как она лицом к лицу столкнулась с Дарлингтоном и что он гораздо красивее, чем его описывают светские хроники.

Марианна нахмурилась. Ну что за несправедливость: почему некоторым людям при рождении дается так много? Разве недостаточно, что они богаты и могут распоряжаться судьбами других людей? Почему они должны быть еще и так красивы?

Она нахлобучила бобровую шляпу с высокой тульей, натянуто улыбнулась дворецкому и вышла, не дожидаясь, когда в герцогский особняк заявятся еще какие-нибудь красивые могущественные пэры.

Оказавшись на улице, Марианна остановилась, чтобы надеть перчатки, и взглянула на дверь, из которой только что вышла. Лорд Карлайл стоял возле бокового окна и наблюдал за ней сквозь ромбовидные стекла. Он больше не улыбался.

Глава 4

Гай Дарлингтон, маркиз Карлайл и наследник герцогства Фейрхерст, не дожидаясь, пока дверь библиотеки за ним закроется, произнес:

– Боже праведный, Син. Если бы я не получил твоей записки, подумал бы, что встретил в холле мужчину.

После того как брат Стонтона исчез, только Гай, самый давний друг, называл его этим детским прозвищем.

– Это точно была она – Баронесса ринга? – уточнил Гай.

Какой-то газетный острослов так окрестил Симпсон после того, как она заявила, что стала законной женой Стрикленда. Но сейчас, познакомившись с этой серьезной гордой молодой женщиной, Сент-Джону было сложно представить, чтобы она согласилась просто побеседовать со Стриклендом, уж не говоря о том, чтобы опять стать его любовницей.

– Да, это была мисс Марианна Симпсон.

– Она выглядит несколько иначе без всего этого броского грима, верно? Изящнее, что ли. Но почему, во имя всего святого, она одевается как мужчина?

– Эту тему мы не затрагивали.

Гай хохотнул и плюхнулся в кресло, которое совсем недавно занимала Марианна Симпсон, напомнив о своей провокационной манере сидеть с широко раздвинутыми красивыми длинными ногами в туго натянутых бриджах.

– Ну и как она, онемела от счастья и зарыдала у тебя на плече, услышав о воскрешении своего прежнего обожателя?

Стонтон вздрогнул, услышав этот вопрос. Спасибо другу за вмешательство. Последнее, что ему сейчас требовалось, – это похотливые мысли о Марианне Симпсон.

– Она отказалась читать письмо.

Гай захохотал и хлопнул себя по бедру:

– Она даже не захотела его прочитать? Что за бессердечная стерва. Да еще и нелюбопытная. Ты уверен, что она вообще женского пола?

Сент-Джон снова вспомнил эту особу с необыкновенно сильным характером. Да, она, безусловно, женщина, и это лишало его покоя.

– Ни разу в жизни не встречал женщину, начисто лишенную любопытства, – произнес Гай. – Господи, да я сам не смог удержаться и прочитал письмо, хоть и ненавижу ублюдка Дома.

Так было не всегда. Когда-то, много лет назад, они трое: Син, Гай, Дом – и еще двое друзей, Эллиот Уингейт и Дэвид Норрис, были близки как братья. Когда они учились в Итоне, их пятерку шутливо называли братством.

До сегодняшнего дня Сент-Джон верил, что из них остались в живых только трое – он сам, Гай и Эллиот. Дэвид, бесспорно, погиб: стал жертвой той же вражеской засады, как и его брат Бен, а почти год назад сообщили о смерти Доминика во время пожара.

– Как ты думаешь, эту интригу они замыслили вместе – Дом и Симпсон? – спросил Гай. – Может, ее отказ помочь – просто попытка повысить цену за сведения о том, где находится Бен?

– Нет. Мне показалось, новость о его воскрешении ошеломила ее так же сильно, как и нас.

– А как насчет ее дяди? Не думаешь, что он как-то с этим связан?

– Вот тут не знаю, но Эллиот отправил человека наблюдать за домом Фарнема сразу же после того, как я получил это письмо, и тот заверил, что Фарнем не получал писем от Стрикленда, и не писал ему сам. Если эти двое в сговоре, то они должны как-то общаться между собой.

Гай кивнул:

– Да, пожалуй. О, кстати, Эллиот уже направляется сюда.

– В это время дня?

Уингейт работал на министерство внутренних дел и редко мог встречаться с друзьями в дневные часы.

– Он сказал мне, что не хочет тебя обнадеживать, но, похоже, отыскал досье на Симпсон и Фарнема.

– Он же говорил, что такого досье не существует?

– Господи, да кто знает, что на уме у этой засекреченной банды. Возможно, им самим неизвестно, что там у них происходит.

Значит, министерство собирает информацию на циркачку. До этого откровения его подозрения по поводу Марианны Симпсон, в особенности ее связи с контрабандным бизнесом, которым занимались ее дядя и Стрикленд, оставались всего лишь догадками. Однако британское правительство не собирает сведения о ком-либо без причины.

– А какая она?

– М-м? – промычал Сент-Джон.

– Мисс Симпсон – какая она?

– У нее отлично подвешен язык, – отозвался Стонтон после минутного размышления. – А также она показалась мне поразительно прямолинейной.

И это было очень мягко сказано.

Дверь открылась, и без всяких формальностей в библиотеку зашел темноволосый, тонкий, как рапира, молодой человек.

– Доброе утро, Стонтон, Карлайл.

– Доброе утро, Эллиот, – отозвался хозяин дома. – Гай говорит, у тебя для меня сюрприз.

Эллиот кинул на Гая обреченный взгляд и сел в кресло рядом с другом и соседом по квартире.

– Ты сплетник почище, чем миссис Онион.

Миссис Онион служила горничной в квартире, которую друзья снимали вместе. Ее способность болтать без единой паузы давно стала легендарной.

Гай пожал плечами:

– Что? Ты же не предупреждал, что это государственная тайна.

Эллиот, пропустив его замечание мимо ушей, поставил рядом с креслом свой потрепанный кожаный портфель и обратился к Сент-Джону:

– Ну что, она согласилась сотрудничать?

Стонтон вкратце рассказал другу о своей недолгой встрече с Марианной Симпсон.

– Довольно интересно, что она отказалась прочесть письмо, – сказал Эллиот. – Но, вероятно, не так уж и удивительно, если учитывать, как Доминик обращался с женщинами всю свою жизнь. – Он открыл портфель и вытащил оттуда тонкую папку. – Джентльмен, доставивший мне это, был не из наших.

Под «нашими» Эллиот подразумевал министерство внутренних дел, где служил. А вот чем он там занимался, друзья до сих пор понять не могли.

– Не из ваших? – Гай досадливо застонал. – Тогда на кого, дьявол его побери, этот человек работает? И откуда знает, что тебе требовалась информация на Фарнема?

Эллиот пожал плечами:

– Он может быть из управления по делам иностранцев. Или из адмиралтейства. Или даже из секретного ведомства.

– Секретное ведомство? Это что, шутка такая? – требовательно спросил Гай.

Эллиот проигнорировал вопрос.

– Само существование этого досье подтверждает мои подозрения, что кто-то уже изучал возможные связи между Фарнемом, Стриклендом и Симпсон. – Он протянул папку Стонтону и добавил: – Очень надеюсь, что ты позволишь мне сообщить о воскрешении Доминика.

– Ради спасения брата я намерен отнестись к предостережению Стрикленда серьезно, – ответил Сент-Джон. – И без обид, Эллиот, но я слышал слишком много правительственных тайн, которые склонялись на все лады на балах и обедах, поэтому не особенно верю в чье-либо благоразумие и умение хранить секреты. Когда Бен будет в безопасности, я расскажу твоему начальству все, что его заинтересует.

Эллиот вздохнул:

– Понимаю, но я должен был попытаться.

– Ты в самом деле считаешь, что Доминик откажется помогать Бену, если правительство узнает, что он до сих пор жив? – спросил Гай. – Наверняка даже он не может поступить так низко и бесчестно.

– Этот человек продавал тайны, хотя точно знал, что это приведет к гибели – или по меньшей мере плену – наших солдат, – напомнил Стонтон. – А теперь он вымогает деньги за того, кого сам же своим шпионажем подверг опасности. Можно с уверенностью сказать, что он пойдет на что угодно.

Гай с отвращением нахмурился.

– Какой же он мерзкий, бездушный ублюдок. Организовать бизнес по выкупу собственных соотечественников!

– Мы не знаем наверняка, что Доминик имел отношение к этим случаям, – заметил Эллиот. – Ни один из троих вернувшихся не упоминал англичанина среди своих тюремщиков.

– А существуют ли вообще доказательства причастности Доминика? – спросил Гай.

– Есть некоторые совпадения, но весьма косвенные.

Гай повернулся к Сину.

– Я знаю, ты переживаешь, что Доминик все узнает, но если у него там целая шпионская сеть, а мы будем только втроем, то можем оказаться на волосок от гибели. – Он пожал плечами. – Несколько солдат могли бы немного уравнять наши шансы.

Ему ответил Эллиот:

– Это исключено. Уже сейчас, в этом скромном составе, мы навлекаем на себя неприятности со стороны правительства.

– Да с чего бы нашему плану вызывать проблемы? Разве правительство не желает заполучить ублюдка-предателя, виновного в гибели двух наших солдат, а теперь, возможно, причастного к требованию выкупа еще за одного? Да нас должны представить к награде за то, что мы притащим его сюда!

– Возможно, они и одобрили бы наши планы, но на континенте сейчас весьма напряженно. Вы же знаете, насколько нестабильными были переговоры в Вене. После отречения Наполеона настроения во Франции драматическим образом изменились. Французский народ, безусловно, радовался, что продолжения войны не будет и что избавился от узурпатора, но теперь страна почти год находится под властью Бурбонов, и популярность Наполеона вновь взлетает до небес. Это раздирает нацию на части. Заключенный мир слишком хрупок. Британия просто не может по своей прихоти посылать солдат в чужое государство – по крайней мере, не вызвав этим нового витка военных действий.

– Вмешательство правительства только навредит моему брату, – отрезал Стонтон, не желая продолжать разговор на эту тему. – И злая воля Доминика здесь ни при чем. Единственные, кому я могу доверить спасение Бена, это вы, мои друзья. – Он приподнял брови. – Если кто-то из вас не согласится, я…

– Я с тобой, – прервал его Эллиот.

– Я тоже, – добавил Гай.

Сент-Джон больше ничего не сказал, а просто раскрыл папку, которую принес Эллиот, и предложил:

– Прочти вслух.

Стонтон кивнул и начал читать:

– «Об отце Марианны ничего, кроме имени – Джеймс Симпсон, – не известно.

Мать Марианны, Сандрин Дюпюи, родилась в Марселе, Франция.

До переезда в Дувр Сандрин десять лет проработала камеристкой у Дезире Клари».

Сент-Джон поднял глаза:

– Дезире Клари? Почему это имя кажется мне знакомым?

– Потому что когда-то она была помолвлена с Наполеоном Бонапартом, – ответил Эллиот.

Глаза Сент-Джона расширились.

– А потом она…

– …вышла замуж за Жана Бернадотта, одного из наполеоновских генералов? – Эллиот выгнул бровь. – Да, верно. Через несколько лет Наполеон в весьма неджентльменской манере разорвал их помолвку, чтобы жениться на Жозефине де Богарне.

Гай внезапно выпрямился в кресле:

– Бернадотт? Погодите, да ведь это…

– Шарль Джон, кронпринц Швеции.

Гай присвистнул:

– Так-так-так… Мамаша Марианны Симпсон была камеристкой будущей королевы. Очень, очень интересная деталь.

– И в самом деле, – пробормотал Стонтон и продолжил: – «Мать Марианны умерла от испанки, когда дочери было восемь лет. Барнабас Фарнем приехал, чтобы забрать девочку, заявив, что он родной брат Сандрин Симпсон. Это первый зафиксированный контакт Фарнема и Марианны Симпсон.

На момент смерти Сандрин Барнабас являлся членом финансово нестабильной театральной труппы под названием „Актеры Мейфэра“. Забрав племянницу, он отправился в Лондон и с помощью немалой суммы, анонимно переведенной на счет банка Барингов, приобрел действующий театр на Ньюкасл-стрит.

Каждый год по настоящее время, 14 июля, анонимный спонсор переводит на этот же счет полторы тысячи фунтов».

Сент-Джон опять оторвался от чтения:

– Если первые деньги перевели в тысяча восемьсот четвертом году, то сейчас на счету должно быть…

– Почти пятнадцать тысяч фунтов, – отозвался Эллиот.

– Да это ж чертово состояние! – воскликнул Гай.

– И переводят их в день рождения Марианны, – подчеркнул Эллиот.

– Думаешь, эти деньги предназначены ей? – спросил Сент-Джон.

– Фарнем получил к ним доступ вскоре после того, как забрал ее? – Эллиот пожал плечами. – Иначе все это кажется слишком случайным совпадением.

Стонтон согласился.

– «Фарнем открыл Театр на Ньюкасл-стрит в 1805 году, а к концу 1809 года театр уже получал солидную прибыль. На пике популярности театра Фарнем внезапно свернул бизнес и принял предложение управлять маленьким театриком в Диле, где и провел два года».

– На черта он это сделал? – возмутился Гай.

– Читай дальше, – велел Эллиот.

– «Театром в Диле владел некий Джеральд Мимси. Последующее расследование в отношении Мимси показало, что такого человека не существовало. Имеется достаточно доказательств для предположения, что Доминик Стрикленд и Джеральд Мимси – один и тот же человек».

– Так-так-так… – пробормотал Гай.

– «В течение двух лет, проведенных в Диле, Фарнем принимал участие в „войне контрабандистов“, которая велась между двумя местными рыбацкими артелями. В результате летом 1811 года контрабандисты Фарнема обрели контроль над местностью вокруг Дила. Допросы слуг, работавших на Фарнема в Диле, указывают на то, что барон неоднократно посещал там Фарнема».

Син отложил в сторону первую страницу и немного помолчал.

– Значит, Марианна знала Стрикленда с самого детства?

– В те времена она постоянно находилась в школе и приезжала домой только на каникулы. Вполне вероятно, что эти двое никогда не встречались, – ответил Эллиот.

– Она училась в школе?

– Да, и должен отметить, в очень неплохой, – сказал Эллиот. – Это объясняет ее правильную речь.

Сент-Джон взял вторую страницу.

– «Фарнем вернулся в Лондон и за две тысячи сто фунтов купил здание позади театра, которое с тех пор использует как свой дом.

Дал своей труппе другое название: „Фантастический женский цирк Фарнема“. В течение нескольких последующих лет нанимал только женщин: фокусниц, жонглеров, воздушных гимнасток, двух профессиональных бойцов и стрелка-снайпера.

Его племянница, Марианна Симпсон, начала работать на него по окончании Академии мисс Нолан для юных леди».

Стонтон опять помолчал.

– Мне кажется, я слышал это название.

– Это превосходная школа. Там учились все шесть моих сестер, – сказал Гай. – Она считается лучшей частной школой-пансионом для девушек в Британии.

– Значит, Фарнем все же потратил сколько-то денег на свою племянницу, – заметил Сент-Джон и продолжил чтение: – «После окончания школы Симпсон несколько раз пыталась устроиться на работу, но, по свидетельствам, не смогла получить должность гувернантки или компаньонки из-за своей связи с цирком. Симпсон десять месяцев тренировалась с Джеком Нельсоном и провела свой первый публичный матч в конце 1812 года.

Первый подтвержденный контакт Стрикленда с Симпсон произошел в начале 1814 года, когда они вместе обедали в присутствии Фарнема. В течение последующих месяцев Стрикленд несколько раз обедал с Фарнемом и его племянницей, а также купил абонемент в первый ряд на все бои с участием мисс Симпсон. Согласно сообщениям источника, близкого к Фарнему, Стрикленд и Симпсон в конце марта обвенчались по специальной лицензии в семейной часовне, в имении Стрикленда в окрестностях Чатема.

Никаких записей о наличии лицензии или заключении брака не обнаружено.

Симпсон жила со Стриклендом до 20 мая и вернулась в дом дяди после того, как в лондонской газете появилось упоминание о некоей леди Каролине Стрикленд, урожденной Эмхерст, заявившей, что год назад она тайно вышла замуж за Стрикленда в Колдстриме, Шотландия.

Почти сразу же после отъезда Симпсон Стрикленд вернулся в Королевское Беркширское ополчение в звании капитана.

Пока Стрикленд и Симпсон жили в его имении, 11 мая из плавучей тюрьмы „Неволя“ сбежали шестеро французских пленных. Тюремный корабль стоял на якоре у Чатема.

Стрикленда и высокого худого рыжеволосого человека (описание подходит Эмилю Бове, одному из бежавших пленных) между 12 и 15 мая несколько раз видели за беседой в пабе „Ржавый шпигат“ в Чатеме.

24 мая Стрикленд в качестве ополченца получил информацию, что по меньшей мере один пленный, бежавший из Чатема, прячется в доме в окрестностях Дувра. Стрикленд вошел в этот дом, оставив четверых своих подчиненных снаружи. Внутри послышались выстрелы, затем начался пожар. Из огня не вышли ни Стрикленд, ни кто-либо еще. Среди обугленных руин были обнаружены два сильно обгоревших тела.

Доверенный источник в Париже подтвердил, что 17 мая Бове был тайно вывезен из Дила на рыбацкой шхуне теми же контрабандистами, с которыми Стрикленд и Фарнем вели дела много лет назад.

Бове через день после появления в Париже отправился в Тулузу в сопровождении четырех человек. 28 мая, через несколько недель после перемирия и за два дня до заключения Парижского договора, Бове со своими людьми напал на конспиративную квартиру, где находились агенты разведки майор лорд Дэвид Норрис, капитан лорд Бенджамин Пауэлл и лейтенант Джон Досет.

Были найдены тела только Норриса и Досета.

После этого Бове исчез, а его сообщники так и не были опознаны.

Фарнема доставили для допроса по поводу побега Бове, но подозрения с него сняли, так как в то время он находился в Бирмингеме».

Сент-Джон дочитал страницу до конца и сообразил, что сминает в руках бумагу. Любая смерть во время этой нескончаемой войны была страшной трагедией, но гибель его брата в стычке с ополченцами-изгоями через несколько недель после окончания войны – это трагедия за гранью воображения.

Он взял себя в руки и положил лист рядом с первым, затем посмотрел на Эллиота.

– Это все, что у тебя есть на Марианну Симпсон и Фарнема?

– Боюсь, что так.

– Тут нет никаких ответов, наоборот, возникает масса вопросов.

– Знаю.

Стонтон улыбнулся:

– Это с моей стороны крайне неблагодарно. Мне следовало сказать «спасибо».

Эллиот немного помолчал и произнес:

– У меня есть еще кое-какие сведения, которых нет в досье, вероятно, такие же бесполезные, – об одной новой артистке Фарнема, Джозефине Браун.

Гай ухмыльнулся:

– А, да. Метательница ножей. Говоришь, ее фамилия Браун? Ужасно обыденное имя для такой таинственной женщины.

– А что не так с этой Браун? – спросил Сент-Джон.

– После того как ты получил письмо Доминика, я начал наводить справки о Фарнеме, его цирке и обо всем, что с ним связано. О Фарнеме или его племяннице ничего нового не узнал, зато обнаружил, что мисс Браун несколько лет назад была объектом интереса в одном военно-морском деле.

– Объектом интереса? – переспросил Стонтон.

– Обычно под этим подразумевается, что мы получаем информацию, которая вызывает вопросы о человеке или его окружении, но не имеет достаточно доказательств для возбуждения официального дела.

– Это слишком… расплывчато.

Эллиот сухо усмехнулся.

– Добро пожаловать в мой мир, Син. В любом случае с Браун сняли все подозрения. – Он нахмурился. – И все-таки есть в этой женщине что-то… неправильное. Она прекрасно владеет всеми видами холодного оружия, но при этом нет никаких данных о ее прошлом – откуда она родом, кто учил ее всем этим штукам. Чертова загадка, а не женщина.

– Неужели я слышу в твоем голосе восхищение, Эллиот? – поддразнил его Гай.

– Может, и есть немного. Мой опыт подсказывает, что подобная анонимность завоевывается с огромным трудом.

Стонтон показал на лежащее на столе досье, возвращая разговор в прежнее русло.

– Ничто из прочитанного не указывает на то, что мисс Симпсон имела отношение к контрабандной деятельности дяди или знала о замыслах Стрикленда и Бове, хотя и жила с ним в то время.

– Это верно, – согласился Эллиот.

– Почему же, скажи на милость, Стрикленд так сильно хочет ее увидеть? – спросил Гай, вслух повторяя вопрос, который Стонтон задавал себе ежечасно после получения письма Доминика.

– Может, он ее любит и ему стыдно за то, что сделал с ней. Может, хочет уговорить ее вернуться, – предположил Эллиот.

Гай захохотал, и даже Сент-Джон не смог удержаться от усмешки.

– Вообще-то мы говорим о Стрикленде, – произнес Гай. – Я думаю, она в этом замарана, и ее дядюшка тоже, – добавил он с нехарактерной для него запальчивостью. – Думаю, они, вероятно, и сейчас втянуты в это дело с Домиником.

Стонтон и Уингейт уставились на приятеля.

– Что вы на меня так смотрите? – спросил Гай.

– Я проверял почту Фарнема, – напомнил ему Эллиот. – И там нет никаких доказательств…

– Ты начал проверять его почту только после того, как Син получил письмо Доминика, так?

– Ну да.

– А что, если Дом послал ему весточку раньше?

– Конечно, такое воз…

– Или вдруг он отправляет и получает корреспонденцию через кого-то другого? Может, в этой интриге с вымогательством есть и другие помощники?

– Да, это…

Гай в своем кресле подался вперед:

– У нас имеются старые контрабандные связи между Фарнемом и Стриклендом…

– Но нет никаких доказательств, что Фарнем занимался чем-то еще, помимо контрабанды товаров, Гай, – возразил Эллиот. – И уж точно ничего связывающего его с побегом Бове.

Гай презрительно фыркнул:

– Ты считаешь, что Фарнем в Диле по уши завяз в контрабанде, но при этом понятия не имел, чем еще занимался Стрикленд, используя ту же самую сеть?

– Я согласен, что Фарнем, скорее всего, знает куда больше, чем мы сумели раскопать, – признал Эллиот. – Но что касается Симпсон, у нас нет никаких свидетельств – вообще ничего. Прежде чем обвинить кого-то в измене, я должен иметь веские на то основания.

– Мы же не приговариваем ее к повешению! Нам просто нужно убедить Симпсон в том, что она обязана поехать с нами и поговорить с Домиником.

– Под «убедить» ты имеешь в виду «заставить», – заметил Эллиот.

Прежде чем Гай успел ответить, вмешался Сент-Джон.

– Если не принимать во внимание тот факт, что нам придется вынудить Симпсон поехать с нами, – он взглянул на Гая, – а это факт достаточно серьезный, то почему ты так уверен, что Стрикленд не замышляет в отношении ее какое-нибудь злодейство?

– Ну уж, наверное, дядюшка не допустит такого.

– Ты предполагаешь, что Фарнем замешан в этом деле. А если нет? Если кашу заварил один только Доминик? – Стонтон раздраженно покачал головой. – Это чертовски запутанная история, и в основе ее лежит что-то очень гнилое. Почему Доминик так отчаянно хочет увидеть бывшую любовницу?

Гай небрежно отмахнулся:

– Какая разница, что у него на уме. Мы же будем с ней рядом и сможем защитить девушку.

– Я бы не был в этом так уверен. Доминик Стрикленд хитер и коварен. Его планы не так легко просчитать, – парировал Сент-Джон. – Он никогда ничего не делал просто так. Раз он так хочет поговорить с Симпсон, значит, видит в этом какую-то выгоду. Это всего лишь предположение, но я сомневаюсь, что он желает этой женщине добра. Кроме того, если мы и вправду столкнемся с неприятностями, то нас будет всего трое. Если за требованием выкупа стоит Доминик, он вряд ли работает один. Кто-то должен удерживать этих людей в плену. Здесь наверняка действует целая банда.

Друзья некоторое время обдумывали это предположение.

– Я по-прежнему считаю, что мы должны приехать с собственным отрядом, – сказал Гай, но, заметив раздраженный взгляд Стогтона, торопливо поправился: – Не с настоящими солдатами, нужно нанять…

– Ни под каким видом! – хором отрезали остальные.

– Ну ладно, – сдался Гай. – Тогда давайте все сначала. Ты говоришь, что твоя контора уже много лет разрабатывает Доминика и что его подозревали в продаже секретов еще до истории с Бове?

Эллиот кивнул.

– Тогда будет справедливо предположить следующее: Фарнем, о котором мы точно знаем, что он несколько лет занимался контрабандой в Диле вместе со Стриклендом, тоже был в этом замешан. Кроме того, есть еще мисс Симпсон, которая, удобно устроившись, жила со Стриклендом в его имении как раз в то время, когда сбежал Бове. – Гай повернулся к Стонтону. – По-моему, Симпсон должна пойти тебе навстречу, если желает спасти шкуру дядюшки и очистить собственное имя. Если не захочет помочь добровольно… Что ж, я думаю, тогда ты имеешь полное право применить силу. Черт, ты же не просишь у нее власть над миром – всего лишь выкроить несколько дней во время турне, чтобы съездить с нами в Мец. – Гай вскинул брови. – Не такая уж великая просьба ради спасения человеческой жизни, а?

Сент-Джон посмотрел на Эллиота.

– Я согласен с Гаем, – сказал тот. – Цена жизни Бена очень высока, и это обсуждению не подлежит. – Он пожал плечами, давая понять, что излишних объяснений тут не требуется.

Стонтон задумался. Жизнь Бена – добровольное согласие Марианны… Но, оказывая давление на молодую женщину, не станет ли он таким же мерзавцем, как Доминик Стрикленд?

Глава 5

Сент-Джон притаился в тени холодного цирка и стал ждать, как какой-нибудь тайный извращенец.

Ему пришлось подкупить персонал, чтобы проникнуть в женский цирк Фарнема во время тренировки мисс Симпсон. Повезло, что слуга, который предоставил Эллиоту доступ к корреспонденции Фарнема, был теперь, что называется, у них в кармане и отказать Стонтону не смог.

Герцог чувствовал себя чертовым идиотом, прячась за кулисами среди реквизита, но все остальные способы побеседовать с мисс Марианной Симпсон, как позволительные, так и не очень, он уже использовал. Проще получить аудиенцию у короля Англии, чем у женщины – кулачного бойца.

Тренировка проходила на том же ринге, что и настоящие матчи. Единственная разница между этим утром и обычным вечерним представлением заключалась в отсутствии ревущей толпы, обилия свечей и наличии двух боксерских груш из вываренной кожи вроде тех, что Стонтон сам часто использовал в клубе Джентльмена Джексона.

Декорации и реквизит, обычно скрывавшие закулисную зону, тоже отсутствовали, и были хорошо видны разнообразные веревки и канаты, шкивы, шкафы, а также печка, стоявшая в небольшой кирпичной нише и проигрывавшая битву за отопление огромного пространства.

Сент-Джон стоял здесь с пяти утра и теперь то и дело клевал носом.

Его вырвал из сна скрип открывшейся двери на сцену. Он уже хотел выйти из-за занавески, но вовремя заметил, что это не мисс Симпсон, а ее тренер, Джек Нельсон.

Проклятье! Слуга ничего не сказал про тренера, но Стонтон мог бы и сам догадаться.

Он сильно сомневался, что тренер обрадуется его вторжению или дружелюбно согласится уделить ему несколько минут для разговора с мисс Симпсон. Более вероятно, что придется без подготовки драться с этим здоровяком.

На массивном плече Нельсон нес кожаную сумку и охапку тряпок. Он бросил все это на один из четырех стульев, стоявших вдоль задней стенки. Это не человек, а великан: ростом за шесть футов и весом наверняка больше восемнадцати стоунов. Время и бесконечные бои поработали над и без того грубыми чертами его лица. Руки громилы размером с рождественские окорока безвольно болтались, когда он шел к самому большому шкафу.

Джек открыл шкаф (стали видны груды гантелей) и наклонился. А когда выпрямился, в руках у него был свернутый в толстый рулон матрас. Джек отнес его на авансцену и пинком развернул, потом вытащил из сумки две винные бутылки и что-то еще, но со своего места Стонтон не мог понять, что именно. Джек все еще рылся в сумке, когда вошла Марианна Симпсон.

Сегодня вместо кожаных бриджей и сюртука она надела платье, накидку (и то и другое из практичной серой шерсти) и простую соломенную шляпку.

Джек поднял голову:

– Утречко доброе, голубка моя.

Марианна, широко зевнув, развязала ленты на шляпке и стянула ее с коротких каштановых кудряшек.

– Доброе утро, Джек.

И опять этот приятный мелодичный голос хорошо воспитанной женщины поразил Стонтона, хотя теперь он знал его природу.

Она направилась к Джеку: гибкая, со звериной грацией, двигаясь экономно и плавно, – на ходу сняла перчатки, затем развязала накидку и скинула с плеч.

Мисс Симпсон опять зевнула и начала расстегивать деревянные пуговицы на платье.

Сент-Джон моргнул. Боже праведный, неужели эта женщина собирается раздеваться прямо здесь?

Расстегнув последнюю пуговку, она стянула платье через голову и осталась в коротком корсете, сорочке и нижней юбке.

Кожа у нее оказалась такой бледной, что синяки на теле сильно выделялись на этом фоне.

Странное чувство охватило Стонтона – в животе все словно сжалось, когда он увидел немые свидетельства ударов, которые ей приходилось принимать на себя неделю за неделей: от побледневших желтых до бурых клякс и воспаленных пурпурных и черных синяков на скуле и челюсти.

Значит, ее бои куда более истинные, чем ему думалось.

Когда Джек снова к ней повернулся, Марианна протянула ему гладкую мускулистую руку и закрыла глаза, словно ей было трудно бодрствовать.

– Устала? – спросил Джек, деловито бинтуя ее левую руку полосками ткани.

– Немного. – Глаза она не открыла.

Джек опустил ее левую руку и взялся за правую.

– Энни, я настаивал, что сегодня утром ты должна выспаться.

– Дядя хочет, чтобы я тренировалась с тобой трижды в неделю.

Ее тон ясно говорил, что они обсуждают это далеко не в первый раз.

– Ага, ага, знаю я, чего Барни хочет. – Великан грубо фыркнул, и изогнутые губки мисс Симпсон сложились в очаровательную улыбку, а на щеках появились те самые ямочки. – Голова болит?

– Немножко, – призналась она и открыла глаза; Джек как раз закончил бинтовать ей руки.

– А я тебе говорил – не пей ту поганую шипучку.

Она засмеялась как-то по-девчачьи и легонько подмигнула:

– Думаю, ты единственный человек на свете, кто так относится к шампанскому. Кроме того, Сесиль праздновала свой день рождения, и мне пришлось выпить.

Джек что-то пробурчал и снова повернулся к сумке.

– Давай разогревайся хорошенько, девочка. Тут холодно, как у ведьмы под сиськой, а я не хочу, чтобы ты себе что-нибудь растянула.

Она зевнула, вздохнула и неожиданно начала выполнять самую жесткую серию упражнений, какую Сент-Джон когда-либо видел, а он вовсе не был наивным новичком в спорте.

Как любой молодой аристократ, в юности он был просто одержим кулачными боями. Еще в Итоне все их «братство» начало заниматься в клубе «Гимнос».

Поскольку у слова «гимнос» имеется и второе значение – «обнаженный», им в голову пришла блестящая идея – заниматься спортом в голом виде, как настоящие древние спартанцы и олимпийцы, но они быстро поняли, что климат Греции сильно отличается от климата Англии. Даже капитулировав перед английской погодой и одевшись соответственно, они продолжали придерживаться жесткого расписания тренировок, как требовали древние греки. Сюда включались: плавание трижды в неделю в любое время года, спортивная ходьба, верховая езда, лазание везде и всюду – и на деревья, и на здания, гантели для силовых тренировок; скакалка и гимнастика для выносливости.

И хоть Стонтон больше не приветствовал изнурительную рутину юности, все еще трижды в неделю тренировался у Джексона и почти каждое утро ездил верхом. Но то, что вытворяла Марианна Симпсон в следующие полтора часа… нет, ничего подобного он никогда не видел.

Для разогрева она прыгала через скакалку с такой скоростью, что веревка казалась одним сплошным размытым пятном, а остановилась, только когда с висков потек пот. Потом столько раз и так по-разному поднимала гантели, что у наблюдавшего за ней Сент-Джона заболели мышцы. После этого Джек минут десять со всей силы кидал ей в живот твердый кожаный мяч.

И после всего этого она делала приседания, отжимания, подтягивания и различные упражнения на растяжку, с какими Стонтон и знаком-то не был.

К тому времени как Джек сказал ей «достаточно», ее тонкое одеяние из муслина было почти прозрачным от пота.

Джек протянул девушке полотенце, и она стала кругами ходить по рингу, чтобы остыть.

– Сегодня я привел тебе новичка, – сказал Джек. – Еще сырой и не дотягивает до твоего уровня, но достаточно резвый, чтобы ты не расслаблялась.

Марианна кивнула, обтерла полотенцем лицо, затем плечи и руки.

Джек открыл одну из винных бутылок (видимо, там вода, решил Сент-Джон) и протянул ее Марианне. Она поднесла ее к губам, запрокинула голову и начала так жадно глотать, что напрягались длинные мышцы на шее.

Сент-Джон не мог отвести от нее глаз. Она была… нет, он не понимал, какая она была. Уж точно не похожа ни на одну из знакомых ему женщин. Он попытался представить ее с длинными волосами, в шелках и драгоценностях.

Ничего не получалось.

Тыльной стороной ладони она вытерла губы и сделала еще глоток. Мышцы плеч и спины были хоть и четко очерченными, но скорее изящными, чем бугристыми, зато руки – такими же мускулистыми, как у большинства мужчин, с которыми Сент-Джон боксировал у Джексона. Когда Марианна подносила бутылку ко рту, бицепсы напрягались, а под почти прозрачной кожей явственно проступали голубоватые вены.

В огромном, похожем на пещеру помещении стоял холод, но кожа его пылала так, что ее даже пощипывало. В груди бушевали противоречивые чувства, кровь бурлила в жилах. Марианну Симпсон словно вылепил скульптор; мускулистая девушка двигалась с естественной уверенностью в себе, как любой из великих атлетов, которых ему доводилось видеть, – мужчин-атлетов.

Женщины, насколько знал по своему опыту Сент-Джон, нежные, изящные и хорошо сложенные. И все же у него в паху становилось все жарче, пока он наблюдал за ее изнурительной тренировкой, и теперь все ныло: он возбудился так, как не возбуждался рядом с женщиной последние… нет, он не мог вспомнить, когда возбуждался так сильно.

Что, дьявол все побери, с ним не так, если он испытывает столь сильное влечение к такой мужеподобной особе?

Нет, «мужеподобная» неправильное слово. Несмотря на рельефную мускулатуру, она, бесспорно, женственна. Маленькие груди так соблазнительно прижимаются к корсету, настолько свободному, что он вряд ли соответствует своему назначению. И бедра изящные и стройные, с безусловно женственным изгибом.

Стонтон оторвал взгляд от этой завораживающей женщины и сосредоточился на грубом мужлане.

Джек почистил апельсин и протянул своей подопечной. Она ела его, расслабившись, глядя в никуда, пока тренер суетился на ринге.

– Я готова, – через некоторое время произнесла Марианна, и Сент-Джон с благодарностью отвлекся от мыслей, которые ему совершенно не хотелось обдумывать ни сейчас, ни потом.

Она встала и взялась за завязки, удерживавшие нижнюю юбку.

Джек склонил голову набок.

– Здесь холодно, голубка… Уверена, что хочешь раздеться?

– Да мне жарко!

Она дернула юбку вниз, тонкий белый муслин легко опустился на пол, и пульс у Стонтона резко участился.

Он прищурился. Неужели это…

Да, глаза его не обманывают: на ней, кроме сорочки и чулок, надеты мужские подштанники.

Собственно, почему это так его шокировало?

Хлопковые кальсоны спускались чуть ниже колен, защищая тело.

И все же осознания, что она носит мужское нижнее белье, хватило, чтобы охвативший его жар запылал еще сильнее.

Джек открыл дверцу печки, подбросил туда угля и с лязгом захлопнул.

– Ну так я пойду приведу его.

Его?

Марианна взяла из стопки полотенец свежее и стала энергично вытирать короткие, влажные от пота волосы, а потом потянула вверх сорочку.

Сент-Джон негромко зашипел, когда обнажился ее подтянутый, блестящий от пота живот, не просто плоский, а мускулистый. Исподнее сидело низко на бедрах, и сквозь тонкий хлопок просвечивал темный треугольник.

– Боже праведный! – просипел Стонтон, не в силах отвести взгляд.

Она закончила обтирание, и ее бледная кожа порозовела. Марианна так же обыденно, как задрала сорочку, ее опустила, скрыв завораживающую полоску тела, а затем двумя отработанными движениями потянула одновременно завязки корсета и сорочки.

Стонтон впал в ступор, его тело застыло, но вовсе не от холода.

Одной рукой она взялась за корсет и рывком сдернула его с себя, заодно захватив и сорочку. Обнажились маленькие изысканные груди. Марианна принялась грубо вытирать эти деликатные холмики – казалось, лишь одну часть ее тела, которая обладала хоть какой-то мягкостью. Розовато-коричневые соски быстро затвердели от холода. Единственное, что портило совершенство девушки, был огромный и явно болезненный синяк.

Она отбросила полотенце в сторону и натянула сорочку и корсет так же быстро, как и сняла.

Жжение в легких дало знать, что Стонтон слишком долго задерживал дыхание, а это опасно для здоровья. Он резко вдохнул и разжал пальцы на обеих руках – оказывается, все время этого поразительно эротического представления он сжимал кулаки. Ни одна любовница никогда не вызывала у него такого мучительного томления… А ведь мисс Симпсон не прилагала к этому никаких усилий.

Впрочем, она и не знала, что устраивает представление для презренного мерзавца, что прятался в тени.

Стонтон решил, что будет терзаться угрызениями совести потом.

Дверь открылась. Марианна повернулась, дружелюбно поздоровалась и пошла навстречу парнишке лет двадцати, не больше, тело которого как раз находилось на стадии перехода от мальчика к мужчине.

Парнишка ответил на ее доброжелательное приветствие наглой ухмылкой, и Сент-Джон сразу рассвирепел. Зато Марианна, похоже, скорее развеселилась, чем оскорбилась.

Парень обернулся к Джеку и произнес скрипучим гнусавым голосом:

– Слышь, ты, она до моего веса-то не дотягивает. А че, если я ее покалечу?

Оскорбительно-пренебрежительным взглядом он окинул гибкую полураздетую фигуру Марианны.

Парень, безусловно, прав: и веса в нем минимум на стоун больше, и ростом он дюйма на два выше. Может, тренер слегка не в ладах с мозгами, если ставит женщину против мужчины, пусть и столь юного, недоумевал Сент-Джон.

– Ты лучше о себе беспокойся, Томми, – посоветовал Джек парню, иронично взглянув на него. – Тебе нужно размяться?

Томми нагло усмехнулся, и его глаза-бусинки презрительно скользнули по Марианне.

– Не, думаю, со мной и так все неплохо.

Стонтон невольно сжал кулаки. Ну надо же – такое возмутительное неуважение! Он понятия не имел, почему так оскорбился за Марианну Симпсон, ведь она-то определенно не обращала внимания на поведение парня.

– Ну что ж, ладно. – Джек коротко кивнул. – Раздевайся, и я сперва забинтую тебе руки, а потом наденем перчатки.

– Чего? – воскликнул Томми, остановившись на полушаге. – Ты че, хочешь, чтобы я надел перчатки?

Челюсть Джека зловеще окаменела.

– Я тебе уже говорил. Хочешь денег – наденешь перчатки. А сейчас или заткни свою глотку, или убирайся отсюда к черту.

Томми поднял обе руки в успокаивающем жесте, на его лице отразился страх.

– Да ладно, ладно, давай.

Марианна повернулась к соглядатаю спиной и подставила Джеку руки, чтобы он завязал ей боксерские перчатки. Округлые выпуклости хорошо развитых ягодиц при каждом движении прижимались к тонкому муслину сорочки. Подштанники и сорочка скрывали ее бедра, но толстые шерстяные чулки не могли скрыть икры, мускулистые, красивой формы. И опять черты, которые в обычной ситуации показались бы ему мужеподобными и непривлекательными, скрашивались наличием изящных лодыжек.

Он нахмурился, вновь ощутив нежелательную реакцию тела, и перевел взгляд на ее плечи, пока Джек завязывал перчатку.

Отношение Стонтона к боксу, как и ко многому другому, менялось по мере взросления. В юности он наслаждался кровавыми поединками, когда дрались голыми руками, теперь же считал подобные зрелища отталкивающими и варварскими как для мужчин, так и для женщин.

За боксерскими поединками было бы интересно наблюдать, если бы не увечья, которые наносили друг другу соперники. И даже в перчатках этот спорт был жестоким, о чем живо повествовали синяки на теле Марианны. Как Фарнем мог так поступить с членом собственной семьи – да с любой племянницей, если уж на то пошло, – Сент-Джон понять не мог.

«Умерь свой крестоносный дух, старина! Чем занимается эта особа, тебя не касается», – пронеслось у него в голове.

Верно, не касается. Но в мире герцога Стонтона джентльмены оберегают женщин, а не зарабатывают на них.

«А, так вот что происходит в борделях, куда поставляют маленьких девочек для состоятельных джентльменов! Их там оберегают». Такие мысли не давали ему покоя.

Это обвинение он отрицать не мог. Ему было стыдно, что мужчины, вместе с которыми он рос, превращают в свою добычу слабых и беспомощных.

«А мисс Симпсон ты тоже сделаешь своей добычей?» – донимал его внутренний голос.

Сент-Джон велел ему заткнуться. У герцога еще будет полно времени, чтобы побороться со своей совестью – потом, когда он освободит брата.

Закончив с завязками Марианны, Джек перешел к Томми.

Марианна не давала мышцам остыть, делая растяжку. Ее тело было упругим и гибким, а не бугристым от мускулов, как у большинства боксеров-мужчин.

Стонтон ждал, когда начнется спарринг, и его собственное тело невольно напрягалось. Он совсем не испытывал радостного предвкушения. Не имеет значения, что Томми юн и строен: он мужчина, а мужчины сильнее женщин.

Во всяком случае, так он всегда полагал, но когда учебный бой начался, ему потребовалось меньше минуты, чтобы понять: Томми существенно уступает мисс Симпсон в мастерстве и скорости.

Агрессивная самонадеянность парня схлынула так быстро, что это выглядело комичным. Вот он презрительно ухмыляется и куражится, а в следующую минуту отлетает назад от безжалостного прямого удара, которого не заметил.

Скорость движений этой женщины ошеломляла. Ее кулак казался размытым пятном, а свободная и расслабленная поза скрывала намерения до тех пор, пока рука не выстреливала вперед.

После второго удара Томми подобрался, принял жесткую стойку и усилил бдительность. Он больше не пытался хорохориться, и лицо его стало напряженным, а может быть, даже выразило уважение к Марианне.

Теперь, когда он начал относиться к противнику всерьез, соперники немного сравнялись в мастерстве, но даже и сейчас на пять-шесть ее ударов Томми успевал нанести не больше одного. Девушка обладала смертоносным сочетанием ума, мастерства и выносливости. Очень впечатляло, как она исподволь прощупывала слабые места парня и тут же использовала их против него. Томми заметно выдыхался и все чаще попадал мимо цели. К тому моменту, когда Джек остановил спарринг, оба бойца тяжело дышали и блестели от пота, но Томми выглядел явно обескураженным. Пока они вытирались, пили воду и готовились ко второму раунду, Джек негромко сказал что-то Марианне, а затем повернулся к Томми, который пил слишком много воды, и забрал у парнишки бутылку.

– Еще немного, и начнешь блевать. – Он всмотрелся в правый глаз Томми, уже начавший опухать. – Готов еще к одному раунду или надо отдохнуть?

И без того красное лицо Томми побагровело.

– Да нормально все!

Прежде чем спарринг продолжился, дверь распахнулась и на сцену ворвался Барнабас Фарнем.

– А, отлично, я застал вас между раундами, – произнес он с легким акцентом и, уставившись пронзительным, мрачным взглядом на Томми, нахмурился, увидев заплывший глаз парня, и сердито сверкнул глазами на Джека. – И это лучшее, что ты смог найти?

Похоже, Джек почувствовал себя уязвленным, а Томми вздрогнул, словно его ударили по лицу.

Тренер открыл было рот, но Барнабас нетерпеливо махнул рукой.

– Неважно, сейчас у меня все равно нет времени. – Он повернулся к Томми. – Джек знает, где тебя найти, если ты вдруг понадобишься?

Парень кивнул.

– Хорошо. А теперь уходи. – Заметив, что Томми колеблется, он добавил: – Иди!

Томми нахмурился, но потопал к стулу, схватил свою одежду и выскочил прочь.

– Эй, Барни, мы еще не закончили! – возмутился Джек. – Это не может по…

– Нет, это подождать не может, – отрезал Барнабас, уже нетерпеливо направляясь к двери. – Мне нужно поговорить с тобой немедленно. Раз уж ты не снизошел до участия в турне, замену-то нашел себе и Энди?

– Я поговорил кое с кем, но нужно привести их сюда и познакомить с Энни…

– Да мне плевать. Главное, чтобы дело было сделано. – Фарнем щелкнул пальцами. – А теперь за мной, я не могу прохлаждаться весь день.

Судя во всему, огромный боксер был готов взорваться, услышав, что его подзывают, как собаку. Он открыл рот, явно собираясь высказать все, что думает, но тут вмешалась Марианна.

– Все нормально, Джек, – произнесла она, и это прозвучало даже немного весело. – Я устала.

Они обменялись выразительными взглядами, Джек кивнул и повернулся к Фарнему.

– Мне надобно вещи забрать.

– Даю тебе минуту! – рявкнул француз. – А потом жду в кабинете!

– Проклятье! – покачал головой Джек, едва Фарнем унесся прочь.

– Прости.

– Ты ни в чем не виновата, девочка, – пророкотал великан, развязывая ее перчатки.

– Частично виновата. Это я дважды отказалась от собеседования с теми, кто должен тебя заменить. Просто не могла себя заставить, ведь мне будет очень тебя не хватать. Но я понимаю, почему ты остаешься. Клянусь, я встречусь со всеми этими парнями и выберу кого-нибудь к следующей пятнице. – Она притянула его голову к себе и смачно чмокнула в щеку.

Джек густо покраснел, но было видно, что ему приятна эта внезапная ласка.

– Держи, уточка моя. – Он протянул ей нижнюю юбку.

– Спасибо, – сказала Марианна, быстро ее надевая. – Я здесь все сама приберу. А ты ступай, поговори с дядей.

Сент-Джон дождался, пока дверь на сцене за Джеком закроется, и вышел из тени.

– Доброе утро, мисс Симпсон.

Глава 6

Марианна вскрикнула и круто повернулась.

Перед ней стоял герцог Стонтон, одетый в белую, как облако, рубашку, бежевые обтягивающие бриджи, кофейного цвета сюртук и ботфорты цвета карамели, и выглядел так, словно находился в гостиной какой-нибудь леди, а не на цирковой арене.

Взгляд Марианны метнулся от него к кулисе, за которой он, видимо, прятался.

– Как вы… – Она замолчала и нахмурилась, поняв, что из своего укрытия он наверняка видел ее без сорочки.

Стонтон остановился прямо перед ней:

– Извините, если напугал…

Ее кулак взметнулся раньше, чем мозг сообразил, что, собственно, происходит, и врезался в угол рта герцога. Голова его запрокинулась с такой силой, что Марианна услышала треск шейных позвонков. Стонтон отшатнулся, сделав пару неуверенных шагов назад, но сумел устоять на ногах и поднес руку к лицу. Оба они сначала посмотрели на испачканные кровью пальцы, а затем их взгляды встретились.

Марианна смутно ощущала, что тяжело дышит, и чувствовала себя более измотанной, чем после раунда с юным Томми.

А рука чертовски болела.

Уголки губ герцога приподнялись. Движение было почти незаметным: чтобы уловить его, следовало наблюдать очень внимательно, тем не менее это, несомненно, была улыбка.

– Вам это кажется забавным? – требовательно спросила Марианна. – Проникнуть в чужой дом и шпионить?

– Я вполне этого заслужил. – Его слова оказались столь же эффективны, как ее мощный апперкот. – Извините, – добавил он, завершив свой ответный удар.

Герцог извиняется? Перед ней?

Он промокнул кровоточащую, быстро опухающую губу носовым платком, который вытащил откуда-то из сюртука, а Марианна рассеянно поглаживала ноющую руку; давненько она не наносила такого сокрушительного удара без перчатки.

Носовой платок герцога был окантован затейливой темно-синей строчкой, а в углу виднелся искусно вышитый герб. Он сложил платок квадратиком, чтобы скрыть кровь, и сунул в карман.

– Я подумал, что это будет хорошая возможность поговорить с вами, и уж никак не ожидал… э-э-э… – Он сделал неопределенный жест.

Герцог вовсе не мямлил, ни в коем случае, но Марианна подозревала, что ему редко доводилось чувствовать себя настолько неловко.

Заметив эту внезапную брешь в самообладании лорда Безупречность, Марианна ощутила собственную силу. Девушку ничуть не волновало, что герцог увидел ее обнаженной: цирковые быстро теряют природную стыдливость, возмутило вторжение в личную жизнь.

Тем не менее Марианну позабавило, что она заставила одного из самых влиятельных людей в Британии залиться румянцем, словно юная девица.

Но, несмотря на неожиданную вспышку веселья, Марианна, вспотевшая и полуодетая, чувствовала себя неуютно перед этим безупречным созданием. Она повернулась и взяла со спинки стула свое платье.

– Может, вы и герцог, но все же вторглись на частную территорию, – бросила она через плечо, надевая платье, застегнула пуговки на свободном лифе и повернулась к нему. – Или вы стоите выше закона, ваша светлость?

– Можете позвать констебля, но только после того, как мы с вами поговорим, мисс Симпсон. Я заплачу за вторжение.

– О, неужели могу? Огромное спасибо за высокое соизволение. Но сначала я почему-то должна с вами поговорить, хотя много раз повторила, что не желаю этого.

Марианна скрестила руки на груди, чтобы обуздать боксерские рефлексы. Чем больше она думала о том, как герцог тайком сюда пробрался, тем сильнее злилась.

– Мне требуется ваше сотрудничество по некоторым вопросам, мисс Симпсон, и за свои усилия вы будете щедро вознаграждены.

– Потому что деньги – это все, что волнует таких, как я, верно? – огрызнулась она.

– Это не…

– Я уже знаю, что вы хотите заставить меня поговорить со Стриклендом, это один вопрос. Что еще вы от меня хотите?

– Насколько я понимаю, ваш дядя в конце следующего месяца отправляется в турне на континент.

Марианна даже моргнула от такого неожиданного поворота:

– Да, и что из этого?

– Я хочу, чтобы он позволил мне и двум моим друзьям присоединиться к вам.

– Что?

– Мы доберемся с вами только до Меца.

– Мы не едем в Мец, – выпалила Марианна, словно это имело какое-то отношение к его нелепейшей просьбе.

– Я знаю. Мы оставим цирк где-нибудь поближе к нему.

Марианна потерла виски, в которых зарождалась боль.

– Когда вы говорите «мы», то имеете в виду…

– Вы будете сопровождать нас на встречу с Домиником Стриклендом.

Она фыркнула, не веря своим ушам. Надо же, какое самомнение!

– Давайте предположим, что я согласилась отправиться с вами. Почему, скажите на милость, вам взбрело в голову ехать с цирковой труппой? Мы будем придерживаться весьма изнурительного графика и путешествовать в фургонах. Вы богатый человек. Если вам не терпится увидеть Доминика, почему не запрячь карету шестеркой, чтобы путешествовать с комфортом? Почему… – Марианна замолчала и покачала головой. – Поверить не могу, что участвую в таком нелепом разговоре. Может быть, Томми ударил меня сильнее, чем я думала? – спросила она себя.

Герцог приподнял бровь.

– Вы повредились умом, ваша светлость? – Марианна с преувеличенным вниманием огляделась. – Вы что, сбежали от своего санитара? Может, он вас уже ищет?

Он сделал несколько шагов к ней и оказался так близко, что мог бы ударить ее, если бы захотел. Марианна не сдвинулась с места, но ей пришлось задрать голову, чтобы смотреть на него.

– Таким образом я решу две проблемы. Во-первых, цирк – это идеальное прикрытие. Во-вторых, вы будете рядом: мне не хочется гоняться за вами по всей Европе, когда настанет время встречи со Стриклендом. Мы можем спорить об этом весь день, мисс Симпсон, но знайте, что я не отступлю. Ни за что!

Она едва не отшатнулась от этого холодного беспощадного взгляда.

– Нет.

Он уставился на нее.

Марианна в свою очередь воззрилась на него, с удивлением и отвращением ощущая, как под влиянием этого ледяного взгляда кожа ее начинает покрываться испариной.

– Если вы думаете, что своим гневным взглядом можете заставить меня подчиниться, то глубоко заблуждаетесь, ваша светлость.

Он сунул руку в карман.

– Может быть, вы не откажетесь взглянуть вот на это.

Марианна, как ребенок, спрятала руки за спину.

– Я уже говорила вам, что не желаю читать письмо барона…

– Это не письмо. – Он держал в руках толстую пачку разнородных бумаг, перевязанных бечевкой.

– А что это? – спросила она, пока он развязывал бечевку.

Герцог вытащил из стопки один лист и поднял его так, чтобы Марианна смогла его прочитать.

Она тотчас же узнала знакомую подпись. Глаза ее расширились при виде цифры на расписке.

– Это имя моего дяди. – Марианна взглянула на многочисленные листы бумаги, которые герцог все еще держал в руках. – Сколько…

– Боюсь, много. Рискну предположить, что всего имущества Фарнема не хватит для погашения этих долгов.

– Я вам не верю. – Марианна выхватила бумаги у него из рук.

Несколько листов упало на пол, но ее взгляд оставался прикованным к тем, что были в руках: не меньше дюжины.

Марианна прижала ладонь ко рту:

– Боже мой, да тут тысячи фунтов долга.

Стонтон молчал, и она подняла на него взгляд. Что-то мелькнуло в его нечеловечески холодных глазах – жалость?

Марианна перебрала расписки, явно выданные в разные дни и, похоже, разным людям.

– Вы их выкупили, так?

– Да.

Марианне хотелось зарыдать: такого с ней не случалось много лет, даже во время того позорного провала с Домиником.

– Значит, вы говорите мне…

– Если вы не сделаете того, о чем я прошу, я взыщу эти долги, и ваш дядя отправится в тюрьму. Очень, очень надолго. Я заберу все, чем он владеет, и закрою этот цирк.

Она стиснула бумаги в кулаке:

– Вы подлый, гнусный, отвратительный…

– Если вы согласитесь на мое условие, я передам все эти бумаги вам – после того как вы поговорите со Стриклендом. Эти расписки стоят десятки фунтов стерлингов. Вы можете предъявить их к взысканию, можете этого не делать. – Невероятно, но его красивое лицо сделалось еще суровее. – Вам следует понимать, что если бы я и не выкупил эти долги, по ним рано или поздно потребовали бы уплаты, причем скорее рано, чем поздно. У вашего дяди нет такой возможности. Предложение, которое я вам делаю, более чем щедрое.

Марианна смотрела на аристократа сквозь багровый туман ярости. Еще сильнее она ненавидела его за то, что он был прав: предложение действительно щедрое, невероятно щедрое. И это заставляло ее чувствовать себя загнанным в ловушку зверьком.

– Зачем делать вид, что у меня есть выбор? Для чего этот… этот фарс, как будто вы просите меня об одолжении? Почему бы с самого начала не объявить, что я полностью в вашей власти?

– Вряд ли это имеет какое-то значение, верно?

От этих слов – не издевательских, а равнодушных – ей еще сильнее захотелось его ударить. И бить, бить без конца.

– Вы правы, это не имеет значения. – Она потрясла расписками, которые все еще держала в руках. – Но я не готова поверить вам на слово. Сначала я поговорю с дядей.

Он по-прежнему оставался неподвижным, как хищник, наблюдающий за бесплодной борьбой своей раненой, умирающей жертвы.

– Вы должны покинуть Англию первого марта, так?

– Да.

– Это значит, что до вашего отправления осталось пять недель. Даю вам времени до вечера следующего боя, чтобы вы поговорили с дядей и услышали подтверждение сказанного мной.

Марианна покусала нижнюю губу; она чувствовала себя так, словно ее сильно ударили по голове.

– Вы меня услышали, мисс Симпсон?

Она не ответила, и Стонтон шагнул ближе к ней. Вместо того чтобы отшатнуться, Марианна сделала шаг ему навстречу, и их тела соприкоснулись. Будь она проклята, если позволит себе испугаться!

– А что, если я расскажу дяде про вас, и он сбежит на континент, оставив вас тут с этими бесполезными бумажками?

– Это будет неразумно.

– Похоже на угрозу.

– И мне, и вам известно, что ваш дядя долгие годы занимался противозаконной деятельностью.

Горло Марианны сжалось и она никак не могла вдохнуть. Что ему известно?

Он указал на ее запылавшие щеки, словно она уже сделала некое признание, и жесткая усмешка резко изменила его благородные черты.

– Понятия не имею, о чем вы толкуете, ваша светлость.

– В таком случае, может, мне стоит отправить сообщение в таможенное управление? Рискну предположить, что они будут в восторге от содержимого погребов вашего дядюшки, мисс Симпсон. Агенты могут прибыть сюда в течение часа.

Марианна храбро посмотрела в эти суровые глаза; нет уж, она не спасует.

– Если покупка контрабандного бренди стала уголовно наказуемым преступлением, тюрьмы наверняка забиты до отказа, ваша светлость, и преимущественно людьми вашего класса.

– Я говорю не о покупке контрабандных товаров, и мы оба это знаем.

От этих слов и обвиняющего взгляда ее желудок болезненно сжался.

– Вы…

– Да, да, я знаю. Я подлый, гнусный и так далее. Нет нужды повторяться. Лучше подумайте вот о чем: если обещания спасти вашего дядю от долговой тюрьмы недостаточно, может быть, более веской причиной станет согласие уберечь его от высылки по этапу или повешения?

Марианна молча смотрела на него. Что ему известно? И что более важно – чем именно занимался его дядя с Домиником? О, она знала, что в Диле оба они по уши погрязли в контрабанде, но даже думать боялась, как далеко они зашли. Однако теперь…

Следующие слова герцога безжалостно вырвали ее из этих горестных раздумий.

– После следующего вашего боя моя карета заберет вас и привезет туда, где мы сможем обговорить ваши планы на последующие несколько месяцев. – Он помолчал, и лицо его опять посуровело. – Если вы меня не дождетесь, я позабочусь о том, чтобы соответствующие службы арестовали вашего дядю. Вы меня поняли?

Марианна уже искусала щеку изнутри до живой раны.

Не дождавшись ответа, Стонтон нахмурился еще сильнее:

– Не испытывайте моего терпения, мисс Симпсон, иначе обнаружите, что его вообще не существует. Скажите, что вы меня понимаете.

– Я понимаю, ваша светлость. Это все?

– Нет. Есть еще кое-что. Передайте своему дяде, что я хочу увидеть письмо и медальон.

– Письмо и медальон? Должна ли я знать, о чем идет речь?

– Ваш дядя знает.

Он повернулся и ушел тем же путем, что и появился здесь: в дверь, что вела в реквизиторскую, а оттуда в переулок.

Марианна смотрела ему вслед, пока он не исчез, затем резко повернулась и ударила грушу.

– Ублюдок! – прошипела она, снова и снова ударяя кожаный мешок голыми кулаками, пока костяшки пальцев не начали гореть словно в огне.

Только заметив на коже свежие следы крови, она обняла снаряд и повисла на нем, быстро моргая, словно так можно было остановить слезы, уже катившиеся из глаз.

Опять мужчина начал распоряжаться ее жизнью. В отличие от Доминика, погубившего ее репутацию, герцог собрался погубить всех, кто зависел от ее дяди, оставив без работы. Несколько дюжин служащих и их семьи пострадают, если Марианна велит герцогу убираться к дьяволу. Благодаря необдуманному участию дяди в контрабанде – в течение многих лет! – его могут выслать по этапу или вовсе повесить, если она откажется выполнить условия Стонтона.

Опять мужчина предлагает ей выбор, который никаким выбором не является.

– Я не понимаю, дядя, как такое могло произойти. В самом деле ничего не осталось?

Бледная кожа Барнабаса Фарнема побагровела, как кирпич. Она еще никогда не видела своего дядю таким пристыженным.

В его взгляде отразилась безысходность, и словно стрела вонзилась Марианне в грудь.

– О боже! Ты и мои деньги потратил, да?

Он закусил нижнюю губу.

Марианна зажмурилась.

– Все мои деньги пропали, верно? Все мое жалованье, которое ты якобы инвестировал от моего имени… а вместо этого проиграл.

Не дождавшись ответа, она открыла глаза.

На лице дяди отражался глубочайший стыд.

– Прости… Я собирался все возместить – получить назад, да еще и с прибылью – до того, как ты заметишь.

– Должно быть, это тянулось несколько лет, – предположила Марианна.

Дядя облизнул губы:

– Я справлялся с долгами, брал в долг, чтобы расплатиться с теми, которые поджимали, но потом мне перестало везти в…

Марианна вскинула вверх руку:

– Пожалуйста, избавь меня от грязных подробностей.

– Что ты собираешься делать?

Она расхохоталась, и Фарнем вздрогнул, услышав этот полубезумный смех.

– А какие у меня варианты, дядя?

– Должен же быть какой-то другой…

– Я знаю, ты отправил меня в школу в надежде, что смогу найти респектабельную работу. Но если никто не взял меня в гувернантки до того, как я начала боксировать, вряд ли кто-нибудь сделает это сейчас, когда меня знают как Баронессу ринга, правда? – спросила она требовательно, испытывая одновременно ярость и опустошение.

Они были слишком наивны и глупы, считая, что приличное образование сведет на нет ее связь с цирком. Полгода попыток устроиться на работу даже в самых отдаленных уголках Англии убедили девушку, что у нее есть единственный способ заработать на жизнь.

– Я надеялась оставить бои через три года, а теперь буду вынуждена продолжать еще минимум шесть. Интересно, что от меня к этому времени останется и будет ли тогда вообще иметь смысл бросать бокс.

– Я тебе все верну, дорогая. Клянусь. Это еще не конец всему. Я смогу…

– Что именно? – усмехнулась Марианна, когда он осекся.

– Я могу добыть тебе деньги. Просто на это потребуется немного времени…

– Надеюсь, ты говоришь не о контрабанде, потому что…

– Нет-нет, это не…

– Так что же, ты намерен отыграться за карточным столом?

– Нет.

Она всплеснула руками:

– Тогда что?

– Я… я не могу тебе сказать прямо сейчас, но клянусь глазами моей матери, что верну все твои деньги. Просто на это понадобится немного времени…

– У нас нет времени, дядя. – Марианна не желала знать, что он опять задумал.

– Откуда ты об этом узнала?

– Ко мне явился герцог Стонтон – он выкупил все твои расписки.

Барнабас вытаращился на нее так, что в любое другое время это показалось бы ей забавным.

– Стонтон? Но… но почему? Я ни разу с ним не играл! – Он наморщил лоб. – Или речь идет о том, чтобы закрыть нас по соображениям нравственности?

Марианна знала, что следовало бы рассказать дяде всю правду, но была слишком зла на него. Кроме того, она не могла заставить себя упомянуть Доминика и то, что он до сих пор жив. Дядюшка и барон вызывали друг в друге самое худшее, что в них было, и меньше всего ей хотелось снова сводить их вместе.

– Он сделал это, потому что хочет заставить меня с ним сотрудничать.

– Сотрудничать?

– Стонтон упомянул медальон и письмо – ты знаешь, о чем идет речь?

Челюсть Барнабаса отвисла, с багровых щек полностью сошла краска.

– Дядя? – резко бросила Марианна, когда он молча уставился на нее. – О каких письме и медальоне он говорил?

– Э-э-э… – Барнабас сглотнул и отважно встретил ее разгневанный взгляд. – Я не знаю?

– Это прозвучало, как вопрос, дядя.

– Нет, ну конечно, нет, – забормотал Фарнем. – Я определенно ничего об этом не знаю. Ты просто расстроила меня и обидела своими обвинениями.

Марианна воспользовалась уловкой Стонтона – молча уставилась на него, не произнося ни слова.

– Я твой дядя, – проговорил тот жалобно. – Клянусь, что говорю тебе только правду. Я ничего не знаю ни о каком письме и медальоне. Уж наверное ты скорее поверишь мне, чем какому-то чужаку?

Марианна долго смотрела в его слезящиеся глаза, потом устало вздохнула:

– Конечно, дядя.

Она не то чтобы солгала, но и правды не сказала. Но медальон и письмо волновали ее в последнюю очередь; вся ее жизнь рухнула за какие-то несколько минут. Дядя проиграл все деньги, которые она ему доверила.

– С чего вдруг у Стонтона такой интерес ко мне? К нам? – спросил Барнабас словно бы самого себя. Губы его встревоженно сжались, взгляд обратился внутрь.

Не дождавшись ответа от Марианны, он посмотрел в ее сердитые глаза.

– Ты не должна соглашаться на его требования. Я уверен, мы сумеем придумать способ, как вернуть деньги. Может, я мог бы…

– Забудь, – сказала она устало. Можно себе представить, какую кашу он заварит, если начнет что-нибудь придумывать. – Я сама обо всем позабочусь.

Она встала со стула и повернулась к двери.

– Но как? – воскликнул он ей вслед. – У тебя же нет денег… ну, кроме той лошади. Ты же никогда не покупала на свои заработки ни драгоценностей, ничего такого, что можно продать, моя дорогая.

О, у нее есть то единственное, что можно продать, – ее гордость.

Глава 7

Дверь распахнулась, и в гримерку ворвалась Сесиль, захлопнула створку и прислонилась к ней спиной.

– Марианна, сегодня он опять здесь.

Не требовалось спрашивать, о ком речь.

Марианна стиснула кусочек угля, которым подводила брови.

– Проклятье! – пробормотала она, глядя, как мелкие черные крупицы падают в баночки с белилами и румянами, стоявшие на туалетном столике.

– Ты меня слышала? – спросила Сесиль.

Попробуй не услышь, подумала Марианна, но предпочла оставить это замечание при себе.

– Его визит не имеет ко мне никакого отношения, – солгала она.

Темные глаза Сесиль уставились на Джозефину Браун, выступавшую сегодня перед Марианной.

Подруги не очень хорошо знали эту сдержанную, таинственную женщину, да и никто в цирке ее не знал. Джозефина просто однажды появилась на Ньюкасл-стрит, начала метать ножи и делала это до тех пор, пока Барнабас не обратил на нее внимание. Он тут же нанял ее, и она стала третьей большой достопримечательностью во время выступлений цирка.

Если на свете и существовал нож или меч, которым эта смертельно опасная женщина еще не владела, то Марианна об этом не знала.

Обычно Джозефина после своего выступления сразу же исчезала, избегая общения с другими артистами, но сегодня по какой-то причине задержалась в гримерке даже после того, как стерла с лица грим и сняла шокирующий черный костюм, в котором выступала: кожаные бриджи, превосходный фрак, рубашку и сапоги для верховой езды. Все это дополнялось черной кожаной маской, закрывавшей верхнюю половину лица. Особенно эффектно этот костюм смотрелся в сочетании с ее светлой кожей, бледно-серыми глазами и шелковистыми светлыми волосами.

И это не говоря об огромной черной птице, всюду ее сопровождавшей.

Ангус, ее ворон, был таким же спокойным и таинственным, как хозяйка. Эта пара была неразлучна, и Ангус принимал непосредственное участие в выступлении. Помимо прочего его выдрессировали держать игральные карты, пока Джо метала в них свои кинжалы.

Кроме того, ворон был в некотором роде вором – по крайней мере так считали некоторые артисты. За последние четыре месяца, с тех пор как Джозефина и Ангус присоединились к труппе, у циркачей пропало несколько мелких вещей, не всегда ценных. И хотя никто не мог доказать виновность птицы, подозревали Ангуса и его хозяйку.

Дядя окрестил Джо «ля Сабрюз»[2] и держал ее личность в секрете.

– Он на тебя сегодня смотрел? – спросила Сесиль Джозефину, которая лениво точила один из своих ножей.

Похоже, это занятие отнимало у нее много времени, учитывая количество этих ножей. Ангус сидел на ворохе одежды, перекинутой через подлокотник кушетки, распушив перья и спрятав большую голову под крыло.

Не дождавшись от Джозефины ответа, Сесиль хлопнула в ладоши. В маленькой комнате это прозвучало как выстрел.

– Эй, Блейд![3] Écoutez-moi![4]

Ни у Джо, ни у птицы и волосок (или перо) не дрогнул.

Послышалось негромкое шипение: Джозефина еще раз провела ножом по точильному камню и только потом подняла голову. Ее странные опалово-серые глаза смотрели затуманенно, словно она только что очнулась от глубокого сна.

– Прошу прощения? – Голос мягкий, произношение не совсем изысканное, но без какого-либо выраженного диалекта.

Она говорила скорее как старшая прислуга – возможно, экономка или гувернантка. Одетая в простое шерстяное платье темно-синего цвета, с заплетенной толстой косой за спиной, она напоминала Марианне молочниц, что пасли стадо на лугу и предлагали купить чашку свежего молока. Джозефина казалась целомудренной и непорочной… до тех пор, пока не присмотришься получше.

Никогда раньше Марианна не встречала человека, настолько лишенного эмоций (любых эмоций), как Джозефина Браун. С ней не мог сравниться даже герцог Стонтон. Марианна ощущала, что у герцога под отполированным до блеска фасадом бурлят гнев, раздражение и сарказм. У Блейд (это прозвище подходило ей во многих смыслах) ощущалась только жутковатая пустота.

Сесиль досадливо фыркнула и щелкнула пальцами перед носом Джозефины: ей показалось, что о ее вопросе забыли.

– Mon Dieu![5] Ты что, живешь в своем маленьком мирке? Я спросила тебя про Стонтона, – добавила она прежде, чем Джо успела подтвердить или опровергнуть ее грубые слова. – Смотрел он на тебя сегодня?

Блейд никогда не делала и не говорила ничего в спешке, и грубость Сесиль ничуть ее не подстегнула. Вместо ответа она посмотрела на опасный кинжал, который держала в левой руке. Ее изящные тонкие пальцы казались неуместными на тяжелой, черной, обтянутой кожей рукоятке.

– Нет, не думаю, что он там был, – произнесла она наконец, по-прежнему не поднимая глаз и медленно, ласково скользя большим пальцем по острию. – Во всяком случае, я его не заметила.

– Пф-ф-ф! – Сесиль вскинула вверх руки и с отвращением взглянула на бледную блондинку, а затем повернулась к Марианне. – Так я и думала: он появился как раз вовремя, чтобы увидеть тебя. – На ее прекрасном лице возникло лукавое, оценивающее выражение. – Интересное развитие ситуации. Он богатый и могущественный мужчина. Если ему так хочется поговорить с тобой, возможно…

Марианна повернулась к зеркалу и окунула палец в баночку с румянами. Ей хотелось, чтобы легко возбудимая француженка оставила эту тему.

– Может, он здесь, чтобы полюбоваться тобой, Сесиль. В конце концов, я не одна сегодня выступаю.

Сесиль бросила на Марианну такой многозначительный взгляд, что ту бросило в жар.

Марианне следовало написать Стонтону после разговора с дядей. Почему бы и нет? Все равно несколько дней ничего не меняют. Но упрямство оказалось сильнее, и она решила, что не уступит герцогу ни дня. А теперь придется как-то справляться с тем, что он явился к ней прямо в цирк.

Сесиль щелкнула пальцами перед носом Марианны, и девушка невольно подскочила.

– Ты такая же, как и Блейд. Тоже скрылась в своем маленьком мирке.

Она кивнула в сторону Джозефины, которая не обращала на них никакого внимания, а поглаживала перья на шее Ангуса и что-то тихо шептала сосредоточенной птице, издававшей негромкие хриплые звуки. Складывалось впечатление, что они с хозяйкой о чем-то сговариваются.

Марианна накрасила губы и теперь промокала излишки помады.

– Что ты хочешь от меня услышать, Сесиль? Допустим, Стонтон пришел посмотреть на меня, или на тебя, или на Блейд… ой, прости. – Она поморщилась и взглянула на Джозефину, но вроде бы та не услышала своего прозвища. – Он имеет на это полное право, как любой другой зритель, купивший билет.

– Я это знаю, простофеля.

– Простофиля, – поправил ее спокойный голос.

Сесиль и Марианна разом обернулись к Блейд, но та даже не смотрела в их сторону. Взяв одну из салфеток, которыми они стирали грим, она спокойно разрезала ее пополам, едва прикоснувшись кинжалом.

– Барнабе наорет на тебя за это, – предупредила Сесиль.

Это правда. Дядя просто сходил с ума, заметив где-нибудь в театре клочки салфеток, бумаги и всего прочего: признак, что здесь была Блейд, которая рассеянно резала все подряд.

Конечно, еще он сходил с ума, когда кто-нибудь называл его на французский манер: Барнабе, но Сесиль это не останавливало.

Блейд подняла на нее взгляд, лениво, но с потрясающим изяществом крутя кинжал.

Не услышав в ответ от Джо ни слова, Сесиль ткнула пальцем в Ангуса, который снова заснул.

– Он сидит на моем платье – уже наделал на него, а?

– У Ангуса манеры получше, чем у многих, – спокойно ответила Джо, вернувшись к своему занятию. – Ему просто нравится ощущать под когтями шелк.

Марианна подумала, что эта невозмутимая особа еще ни разу не сообщала столько информации за один раз.

Сесиль что-то пробурчала и повернулась к Марианне:

– Не позволяй ему отвлекать себя сегодня, chérie. Помни, что произошло в прошлый раз.

Марианна не стала рассказывать подруге, что ей больше не придется украдкой бросать взгляды на красивого пэра. В течение следующих двух месяцев она налюбуется им куда больше, чем хотелось бы.

Когда полтора часа спустя Марианна вышла на улицу, ее ждала карета герцога – огромное блестящее черное чудовище без герба на дверце.

Бой – третий, с Нелли О'Грейди, спортсменкой из Дублина – оказался трудным. Нелли хоть и мельче Марианны, оказалась очень шустрой, словно шершень. Марианне казалось, что жалят все ее тело. Она ужасно устала, настроение было препоганое; хотелось отмокнуть в ванне, а потом лечь спать, но вот, пожалуйста, приходится забираться в эту чертову колымагу.

Что ж, может, герцог и сумел подчинить ее своей воле, но это не значит, что она должна окончательно капитулировать.

При мысли, что она заставит его страдать, Марианна улыбнулась. Вот он, ее лучик надежды.

Как только Марианна приблизилась к карете, слуга в роскошной ливрее спрыгнул с запяток, открыл дверцу и опустил ступеньки. Она была в одежде для верховой езды – в бриджах и крылатке, – поэтому грум не стал ей помогать забраться в огромный экипаж. Будучи истинным джентльменом, герцог сел спиной к движению. Лакей закрыл дверцу, и вскоре карета загрохотала по мостовой.

– Добрый вечер, мисс Симпсон.

– Куда мы едем? – спросила она, не желая обмениваться с ним любезностями.

– У меня есть небольшой домик неподалеку отсюда.

Марианна приподняла бровь.

Герцог вздохнул.

– Я не покушаюсь на вас, любезная, поверьте. – Он склонил голову набок. – В ближайшие недели и месяцы нам придется довольно много времени проводить вместе, мисс Симпсон. Вы и впредь настроены на военные действия?

Она уперлась локтями в колени и подалась вперед, сокращая расстояние между ними.

– Я не думаю, что в ближайшее время проникнусь симпатией к шантажисту, ваша светлость. Поэтому, если вам угодно, в обозримом будущем я буду настроена воинственно. Что, это станет для вас проблемой? Может быть, вы все же передумаете, найдете кого-нибудь другого и заставите его выполнять ваши приказы?

Его губы изогнулись в улыбке, от которой волосы у нее на затылке встали дыбом, но герцог не произнес ни слова. Она отвернулась, и дальше они ехали молча. Не прошло и пяти минут, как карета остановилась перед трехэтажным зданием красного кирпича.

Герцог открыл дверцу, опустил ступеньки и повернулся, чтобы помочь Марианне, но она проигнорировала его жест и спрыгнула на землю.

– После вас. – Он жестом показал спутнице, чтобы шла первой.

Марианна злобно посмотрела на него:

– Я оделась по-мужски, дабы сохранить хотя бы остатки своей погубленной репутации, ваша светлость.

Не дожидаясь ответа, она быстро зашагала вперед. Дверь в дом распахнулась, хотя она еще не успела взяться за ручку.

На пороге стоял лорд Карлайл. Его полные губы изогнулись в улыбке, обещающей чувственные наслаждения, но взгляд был твердым как камень.

– Привет, Стонтон, – сказал он, не отводя глаз от Марианны, и отступил назад. – А это, должно быть, мисс Симпсон.

Марианна стянула перчатки, сняла шляпу и, бросив в нее перчатки, сунула шляпу Карлайлу. Тот машинально взял ее, но тут же нахмурился.

– Спасибо, – сказала она, расстегивая крылатку, скинула ее и тоже протянула маркизу.

Он принял одежду с саркастической ухмылкой:

– Рад служить, мисс Симпсон.

– До чего приятно встретить аристократа, от которого хоть какая-то польза, – заметила Марианна, вызвав громкий смех великолепного пэра.

Герцог, не обращая внимания на их перепалку, положил свои перчатки и шляпу на консоль и начал подниматься по лестнице, перешагивая через две ступеньки. Марианну на этот раз он ждать не стал.

– После вас, – произнес Карлайл, протягивая ее одежду лакею, который вошел в дом вслед за ними, и подсказал, когда они поднялись на второй этаж:

– Вторая дверь налево.

В комнате присутствовал не только герцог, но и еще один джентльмен. В отличие от Стонтона и Карлайла он не был ни высоким, ни ошеломительно красивым. Русые волосы, темно-синие глаза и правильные черты лица. Право же, если бы ее попросили его описать, она бы сказала, что он на редкость обыкновенный.

А может быть, он казался таким по сравнению с двумя божественно красивыми приятелями.

– Добрый вечер, мисс Симпсон, я Эллиот Уингейт. – Он поклонился.

Марианна, проигнорировав его приветствие, прошла к уютно потрескивавшему огню, плюхнулась в кресло и положила обтянутую сапогом щиколотку на колено.

– Уже поздно, а я устала. Можно сразу к делу?

Уингейт выгнул бровь, а герцог сжал губы в еще более тонкую линию. Казалось, только Карлайла восхитило грубое поведение гостьи. Он сел рядом с ней, явно зачарованный ее мужским одеянием. Она слишком часто сталкивалась с такой реакцией аристократических обожателей, чтобы считать ее лестной.

– Чего-нибудь выпьете, мисс Симпсон? – Герцог указал на серебряный поднос, где стояло несколько графинов.

– Нет, спасибо.

Стонтон сел, тоже ничего себе не налив.

Все трое уставились на даму, и каждый был в своем роде устрашающим.

Марианне невольно казалось, что она предстала перед каким-то трибуналом. Девушка почти боялась спрашивать, но…

– Поскольку меня вынудили выполнять ваши приказы, думаю, мне следует ознакомиться с содержанием письма барона Стрикленда.

Марианна надеялась, что герцог скажет, будто письма у него с собой нет, или оно сгорело, или украдено, что ей не повезло, но он сунул руку в карман сюртука и вытащил небольшой прямоугольник.

– Я предусмотрительно захватил его с собой.

Она вздохнула, взяла письмо и развернула.

«Стонтон, надеюсь, мое письмо найдет тебя в добром здравии. Мы не общались больше десяти лет – столько воды утекло. Ты, несомненно, изучил подпись на странице и уже подумывал, не известить ли власти или не выбросить ли письмо в камин. Надеюсь, ради своего брата Бена ты не сделал ни того ни другого.
Вот теперь я завладел твоим вниманием, верно?
Да, недавно я узнал, что наш дорогой Бен жив, хотя, вероятно, не в лучшем состоянии здоровья.
Прежде всего позволь тебя заверить, что пока он в безопасности, но, когда ты за ним приедешь, не забудь захватить фургон или что-нибудь подобное, потому что он не в той форме, чтобы ездить верхом.
Джентльмен, на чьем попечении Бен сейчас находится, просит компенсацию за потраченные время и силы. Он хочет 10 000 фунтов. Безусловно, это очень крупная сумма, но я заверил его, что тебе это вполне по средствам. В особенности за твоего единственного оставшегося в живых брата.
В подтверждение моих слов прикладываю кольцо Бена и письмо от него, написанное им собственноручно.
Я не прошу денег за свое участие и просто провожу тебя туда, где выздоравливает твой брат, в обмен на услугу. Я хочу увидеть женщину по имени Марианна Симпсон, которая работает в цирке своего дяди, Барнабаса Фарнема.
Мне нужно рассказать мисс Симпсон кое-что очень важное. Привезти ее сюда будет не так сложно, как кажется: труппа Фарнема собирается в турне по континенту в начале этого года, предположительно чтобы получить преимущество перед конкурентами, которым подобная идея также может прийти в голову».

Марианна оторвалась от письма и увидела, что все трое мужчин внимательно на нее смотрят.

– Откуда он знает о турне?

– В прошлом он был партнером вашего дяди. Возможно, он поддерживает с ним связь до сих пор?

Первой реакцией Марианны был гнев – негодование и гнев, – и она уже открыла рот, чтобы защитить дядю, но слова не шли. Откуда Доминик узнал о турне? Кто ему сообщил, если не Барнабас? Но как дядя мог на такое пойти после всего, что произошло между ней и бароном?

Ее затошнило при мысли, что Барнабас оказался таким вероломным.

Она посмотрела в глаза герцогу и увидела в них… неужели жалость?

– Я не знаю, поддерживают ли они связь, – призналась Марианна.

Герцог кивнул, а она вернулась к письму.

«Если ты привезешь ко мне Марианну, я провожу тебя к Бену.
Она не захочет меня видеть – скорее всего, придется побороться, чтобы доставить ее сюда. Если потребуется как-то ее подтолкнуть, скажи, чтобы она спросила Барнабаса про медальон и письмо. Когда она их увидит, у нее возникнет много, очень много вопросов. Скажи ей, что я смогу удовлетворить ее интерес, тогда она по-настоящему захочет меня увидеть.
Я знаю, какой ты законопослушный и честный гражданин, мой дорогой Сент-Джон, но все же сдержи свое желание уведомить власти о моем существовании. Если я учую Эллиота или его помощников на расстоянии хотя бы ста миль от меня, то буду очень огорчен.
А Бен умрет.
Приезжай в трактир „Железный шлем“ 15 апреля, и я тебя найду.
Появишься там хоть на один день позже, я исчезну, а Бен умрет.
Доминик».

Марианна сложила письмо. Слава богу, руки почти не дрожали. Если у нее и оставались какие-то сомнения в воскрешении Доминика, это письмо их полностью развеяло. Она не только знала его почерк, но и была знакома с его манерой изложения куда лучше, чем хотела бы.

Марианна подняла голову и протянула письмо герцогу.

– Может, теперь вы посвятите меня в свои замыслы, ваша светлость?

Глава 8

– Вы что, совсем рехнулись? – Марианна так вытаращила глаза, что Сент-Джон едва не рассмеялся.

– Нет, не рехнулся, мисс Симпсон.

Она перевела взгляд с него на Гая, затем на Эллиота. Все трое были невозмутимы.

– Значит, это какой-то розыгрыш? Я знаю, аристократы любят заключать нелепые пари, чтобы развеять скуку своей бессмысленной жизни. Это так, да? Розыгрыш?

– Нет. Это не розыгрыш и не пари. Это серьезная просьба. Вам нужно устроить нас на работу в цирк вашего дяди. Вы прочли письмо – нам потребуется перевезти с собой огромную сумму денег, а потом отправить моего брата домой на каком-нибудь транспорте. Никто не заметит лишний фургон в цирке.

– Допустим. Но почему вы не можете просто следовать за нами в своем экипаже?

– Потому что появление двух пэров и слуги короны, вооруженных до зубов, в чужой стране, да еще именно в это время, вызовет немало политических затруднений. И вы прочли, что сказал Доминик про Эллиота. Мы должны слиться с толпой, чтобы не вызвать ни у кого недоумения. Если же другие служащие цирка увидят фургон с людьми, которые ничем не заняты, это непременно их насторожит. Нам нужна легальная работа. Мы должны проехать незамеченными.

Она задушенно засмеялась и покачала головой:

– Мой дядя уже нанял всех, кто ему потребуется в этом турне. С окончанием войны между труппами идет активная борьба. Мы не единственные, кто пользуется первой за последние десятилетия возможностью отправиться на гастроли. Работники, которых он нанял, опытные и сильные, привыкшие к долгим рабочим сменам и изнурительному труду. Они знают, как быстро и эффективно перемещать реквизит и людей.

Стонтон молчал.

Марианна всплеснула руками.

– Даже если бы вы обладали навыками, необходимыми для такой работы, и я смогла бы убедить дядю вас нанять, что, собственно, прикажете делать с уже нанятыми людьми? Дать им отставку только потому, что парочке пэров захотелось развлечься? – Этот гневный вопрос эхом отозвался в комнате.

– Я не хочу, чтобы от моих действий кто-нибудь пострадал, – мягко произнес Сент-Джон, пропустив мимо ушей обидный намек на то, что они трое – всего лишь ленивые бесполезные слабаки. – Я щедро компенсирую убытки всем, кого уволят, мисс Симпсон. Заплачу им вдвое против обычного жалованья у вашего дяди, чтобы они до конца года просто сидели и ничего не делали. Этого будет достаточно?

Она глубоко вдохнула, а затем шумно выдохнула.

– Даже если кто-нибудь из служащих согласится принять ваше предложение, на что вы трое вообще годитесь? Вся работа либо тяжелая физически: нужно много таскать, тянуть, волочить, готовить, убирать; либо требует большого мастерства, как, например, у плотника или швеи. – Она ухмыльнулась. – Умеет кто-нибудь из вас шить или расписывать театральные декорации?

Стонтон проигнорировал насмешку:

– Осмелюсь заметить, мы сможем таскать, тянуть, волочить и что там еще.

Марианна захохотала.

– Может, вы объясните нам приступ вашего веселья, мисс Симпсон? – холодно спросил Стонтон.

– Простите, герцог, я просто представила, как вы выслушиваете приказания от служащих цирка – людей, которые сразу заметят отсутствие у вас опыта даже при выполнении пустячных заданий. Но предположим, они не заметят. Однако я представляю вас, аристократа, который покорно тащит, тянет и что там еще. – Последние три слова она произнесла низким голосом, почти идеально повторив его интонацию.

– Я не чужд физических нагрузок.

– Я беспокоюсь не о нагрузках. – Ее губы опять задергались. – Но должна признать, есть нечто глубоко привлекательное в мысли, что вы будете носить мой багаж.

Гай расхохотался:

– Боже, вы двое! Может, наденете перчатки и проведете несколько раундов?

Стонтон бросил на друга суровый взгляд. Мисс Симпсон точно не нуждалась в поощрении своего упрямства.

К счастью, она как будто не услышала Гая, что было странным. Очень необычная женщина, если не замечает Гая Дарлингтона, мужчину, который считается одним из самых привлекательных и завидных холостяков Британии.

Право же, Марианна Симпсон – нечто уникальное во многих смыслах.

– Допустим, я сумею найти для вас троих какую-нибудь черную работу; почему вы думаете, что вас никто не узнает?

– Я могу изменять внешность, – заверил ее Стонтон.

Она снова рассмеялась, но теперь это больше походило на скептическое фырканье.

– Что ж, полагаю, придется поверить вам на слово.

– Да, придется, мисс Симпсон. А еще вам придется поверить мне на слово в том, что я ни под каким видом не передумаю. Да и спорить мне больше не хочется. Я полагал, ваше присутствие сегодня здесь означает, что мы пришли к соглашению.

– И я так полагала, пока не узнала, что вы захотите работать.

– Ну, теперь знаете.

Она открыла рот, но не произнесла ни слова.

– Что касается вашего утверждения, будто все места уже заняты, помнится мне, ваш дядюшка сетовал, что вы слишком затянули с заменой Нельсона и еще кого-то. Энди, да? Значит, две вакансии уже есть.

К удивлению Стонтона, она не велела ему заткнуться, а, напротив, задумчиво покусав губу, минуту спустя сказала, вроде бы самой себе:

– Может, это и не такая плохая мысль.

– Прошу прощения?

Она оторвалась от своих размышлений и наткнулась на его вопрошающий взгляд.

– Поскольку все вы, богатые и праздные, ходите в спортзал, полагаю, вы и боксировать умеете?

Друзья обменялись веселыми взглядами. Ни одного из них нельзя было назвать богатым, но боксировать они, безусловно, умели.

– Умеем, – ответил Гай за всех троих.

Марианна повернулась к Эллиоту.

– Будьте добры, встаньте.

Брови Уингейта взлетели вверх, но он поднялся.

Мисс Симпсон плавным гибким движением встала с кресла, направилась к Эллиоту и обошла его кругом, рассматривая, как лошадь на базаре.

Обычно непроницаемое лицо Эллиота побагровело: неприятно, когда к тебе относятся как к живому товару.

Справа от него раздался какой-то задушенный звук – это покрасневший Гай изо всех сил пытался подавить смех.

Когда Марианна остановилась прямо перед Эллиотом, Стонтон вдруг заметил, что его друг не намного выше девушки – возможно, всего на два-три дюйма, – хотя, конечно, весит по меньшей мере на стоун больше.

Они выглядели настолько похожими, что их можно было принять за родственников: оба гибкие, аккуратного сложения, со светлым цветом лица и короткими темно-каштановыми волосами. Оба двигались с хищной грацией, намекавшей на силу, скрытую в их стройных фигурах.

– Значит, боксировать умеете? – повторила Марианна.

Ноздри изящного носа Эллиота слегка раздулись.

– И довольно неплохо.

– В Итоне он дважды становился чемпионом в легком весе, – охотно сообщил Гай, чем заслужил недобрый взгляд Эллиота.

– О, так я оказалась рядом со знаменитостью! – протянула мисс Симпсон с насмешкой. – А что, если надеть перчатки и провести спарринг с женщиной?

Эллиот наморщил лоб.

– Сможете прийти в цирк в пятницу?

– Могу.

– Хорошо. Я позову Нору и Люси, и мы посмотрим, что вы нам в состоянии предложить.

Эллиот, услышав эти провокационные слова, покраснел еще гуще.

Марианна повернулась к герцогу.

– Будет слишком сложно искать партнеров по спаррингу во время пути, поэтому дядя хочет нанять кого-нибудь для нас троих. Если ваш приятель так хорош, как вы утверждаете, Джек порекомендует его дяде. В обязанности входит: спарринг, заботиться о нашем оборудовании, подставлять колено для отдыха в перерывах, подавать воду, обтирать губкой и вообще делать все, что потребуется. – Она нахмурилась, глядя на Эллиота, как будто он с ней спорил. – Это настоящая работа – вы понимаете, о чем я? И если вы не желаете принимать нас всерьез и выполнять все необходимое, то мне плевать, какое давление на меня будет оказывать его светлость: вам придется искать другой способ добраться до Меца.

– Я понимаю, мисс Симпсон, – спокойно ответил Эллиот.

– А как насчет вас, герцог?

– Что насчет меня?

– Вы тоже были чемпионом по боксу в вашей шикарной школе для мальчиков?

– Он был нашим…

Стонтон гневно взглянул на Гая, и тот осекся.

– Куда вы клоните, мисс Симпсон? – спросил Сент-Джон, приходя в бешенство от того, что под ее насмешливым взглядом кожа начинает пылать.

– Вы правы. Поскольку ни Джек Нельсон, ни Энди Леонард не поедут с нами в турне, мне требуется замена. Мне бы уже давно следовало подобрать себе кого-нибудь, но до сих пор ни один мужчина меня не удовлетворил. – Она усмехнулась, но как-то невесело. – Однако похоже, мое удовлетворение не имеет никакого значения.

Стонтон наживку не заглотил.

– Тот, кто получит эту должность, будет подставлять мне колено для отдыха и проводить все тренировки. – Она нахмурилась, глядя на него. – Это тоже настоящая работа.

– А третье место есть? – спросил он с неожиданной кротостью.

– Я беру с собой своего коня. Собиралась платить парням, которые ухаживают за дядиными животными, чтобы они присматривали за Реджи, но могу нанять и грума. Так как забота о Реджи – это не постоянная работа, тот, кто займется этим делом, будет управлять фургоном, в котором поедем мы с Сесиль и Джозефиной. Это значит – таскать наш багаж, выполнять поручения и делать все, что потребуется.

Она скрестила руки на груди и воинственно посмотрела на Стонтона.

– Так что три рабочих места есть. Тот, кто хочет занять первые два, должен получить одобрение Джека. Грума я могу нанять сама.

– Стонтон трижды в неделю боксирует с Джентльменом. Он тот самый нужный вам человек, если речь идет о тренировках, – торопливо сказал Гай, глядя на друга. – Думаю, я потяну лямку грума.

Сент-Джон бросил на него взгляд, обещавший расплату. Из-за Гая ему придется каждый день подолгу общаться с настоящей фурией.

Марианна внимательно посмотрела на него из-под тяжелых век, но ничего не сказала.

– Я заменю Джека, – согласно кивнул Сент-Джон, словно у него был выбор.

– Вы же понимаете, что мы не сможем скрыть от моего дяди, кто вы такие?

– Надеюсь, никуда дальше это не пойдет?

– Я не стремлюсь ни с кем этим делиться, и, думаю, дядя тоже. Так что, если больше никто вас не узнает – а я вряд ли могу нести за это ответственность, правда? – то никто знать и не будет.

– Нас никто не узнает, – заверил Стонтон Марианну.

– Надеюсь, вы понимаете, что мне действительно нужны работники?

1 Дорогая (фр.).

2 Фехтовальщица (фр.).

3 Клинок (англ.).

4 Слушай меня (фр.).

5 Боже мой! (фр.)

Вход для пользователей

Меню