Читать онлайн Правда о Робинзоне и Пятнице бесплатно
Charlie Buffet
La Vе́ritе́ Sur Robinson Et Vendredi
© Е́dition Paulsen, 2014
© ООО «Паулсен», 2024
Пролог. Послушай моряка
31 января 1709 года экспедиция корсаров достигла Хуан-Фернандеса, необитаемого острова у побережья Чили. С наступлением ночи их шлюпка подходит к суше, люди в ней замечают огонь на берегу. Думая, что они столкнутся с вражеским кораблем, корсары поворачивают назад и готовятся к сражению. Но назавтра они видят на берегу одного-единственного человека, машущего белым флагом: Александра Селькирка, шотландского моряка, оставленного здесь четыре года тому назад. Корсары забирают его, одетого в козьи шкуры, и пытаются понять, что тот им говорит, так как Селькирк не в состоянии разборчиво произнести и половины слов.
В течение двух недель они наблюдают за тем, кого нарекли «губернатором». Бегая босиком быстрее, чем корабельный бульдог, Селькирк ловит коз на бегу. Он показывает построенные им хижины и рассказывает, как выжил, как питался лангустами и сердцевиной пальмового дерева, козьим мясом, диким кресс-салатом, репой… Как он углубился в середину острова, чтобы не слышать лай морских львов на побережье. Как перечитывал Библию, чтобы не забыть язык, приручал козлят и котят и учил их танцевать, чтобы поддерживать в себе хоть что-то человеческое. Чтобы вылечить больных моряков от цинги, он поит их козьим бульоном и окуривает дикими травами.
Его берут на борт старшим помощником командира корабля. Уединение завершилось. Селькирк снова стал корсаром, славным мореходом. Покинув Великобританию в 1703 году, он приезжает в Лондон в конце 1711-го, после восьми лет кругосветного плавания. Но больше всего его современников, живущих вдали от морского берега, интересовала именно история его островного одиночества. Как выжить одному на необитаемом острове? Для моряка это не столь насущный вопрос, как, скажем, вопрос, сколько времени можно находиться в воде, или каково ходить на деревянной ноге, потерять зубы, а вслед за ними и жизнь, если настигнет цинга, или как оттолкнуться от дна, когда тебя бросили в морскую пучину. Так все-таки, как же выжить на необитаемом острове? Первый ответ содержится на единственной странице небольшой книжечки, изданной в марте 1712 года одним из участников подобравшей Селькирка экспедиции, Эдвардом Куком[1]. Вот этот текст целиком.
1 февраля. Весь день мы бороздили просторы [вблизи острова Хуан-Фернандес] в надежде захватить богатую добычу, но не увидели ни одного корабля, только человека с белым флагом на берегу. Мы решили, что один из кораблей оставил здесь кого-то, так как остров необитаем. Шлюпка с «Герцога» добралась до берега и нашла Александра Селькирка. Прежде он был боцманом на «Пяти портах»[2], корсаром, промышлявшим в этих местах. После распри с капитаном Страдлингом он покинул борт вышеупомянутого судна и высадился на этом острове. Здесь он провел четыре года и четыре месяца, выжив благодаря козам и капусте, растущей на деревьях[3], репе, пастернаку и т. д. Он рассказывает, что ставшие здесь на якорь два испанских судна пытались захватить его в плен и выпустили по нему несколько залпов. Он одет в куртку из козьих шкур, штаны и шапку, сшитые из ремешков, нарезанных из той же шкуры. Он приручил диких коз и кошек, водящихся здесь в огромном количестве.
Как это возможно? Четыре года и четыре месяца одиночества, более полутора тысяч дней без того, чтобы встретиться взглядом с живой душой, и это все, о чем можно было рассказать? Не более минуты на весь рассказ? Кука забрасывают вопросами. Он публикует второе издание своего рассказа с несколькими дополнительными деталями приключений Селькирка и оправдывается:
Слушать рассказы человека, жившего в одиночестве на необитаемом острове, представляется кому-то весьма занимательным делом, и потому, вероятно, делается вывод, что такой человек мог бы доставить себе удовольствие увлекательным повествованием о своей жизни, тогда как в действительности это самая что ни на есть тягостная тема.
* * *
Болтаешь, моряк! Я буду говорить с тобой на понятном тебе языке, на языке трюма, отдающего ромом и плесенью. У этой истории «тягостная тема»? Какого черта?
Ответь нам, моряк! Выплюнь жевательный табак и развяжи язык. У нас, тех, кто живет вдали от побережья, есть к тебе тысяча вопросов. Взять хотя бы первую ночь в одиночестве: на что она похожа? Темнота наступает мгновенно, потому что это тропики. Молится ли он? Стреляет ли из мушкета, чтобы нарушить тишину и увериться в собственном могуществе? Взобрался ли он на дерево, чтобы защититься от диких животных? Идет ли дождь? Спит ли он мертвым сном в гроте или бодрствует на холме, а его взгляд не отрывается от блестящего в лунном свете океана? Кричит ли он, чтобы услышать звук своего голоса?
Я успокаиваюсь. Я нарочно выбрал эти вопросы из тысячи других, потому что прочитал столько ответов в книгах, якобы рассказывающих правдивую историю Робинзона, историю Александра Селькирка, вдохновившую Даниеля Дефо, правдивую-историю-которая-вдохновила-на-создание-Робинзона-Крузо. Тогда как единственный ответ на все эти вопросы – «неизвестно». Можно выдумывать, пытаться угадать, но нам это неизвестно. Если кто-то захочет рассказать правдивую историю, он не должен отвечать на подобные вопросы. Но, когда принимаются писать, принимаются и выдумывать, Дефо завещал нам это. Итак, рассказывают то, что знают доподлинно, а когда упираются в неизвестность, то строят домыслы и предположения. Это нам свойственно.
История потерпевшего кораблекрушение, оставшегося в одиночестве на необитаемом острове, – это история обо всех и о каждом из нас. Это история о робизоне, робинзоне с маленькой буквы: имя нарицательное, нечто общераспространенное. Как миллиарды землян, я могу спросить себя: как бы я вышел из этой ситуации? Как, предоставленный сам себе на острове, будь я Адамом или Ноем, я начал бы с себя историю человечества. Миллиард воображаемых одиночеств, миллиард вариантов. Обобщим: это миф, миф о робинзоне. С маленькой буквы.
Спал ли Селькирк в эту первую ночь? Неизвестно. Моряк говорит, что он не знает. Он прав. В отличие от нас, он не хочет выдумывать. Уснули бы вы вечером того дня, оказавшись в одиночестве на необитаемом острове? Домысливать вам.
* * *
Ладно, вижу, вы все еще не теряете интерес: вы здесь, чтобы разобраться. Что происходило в голове Александра Селькирка, когда корабль «Пять портов» исчез за горизонтом и спустилась ночь? Вам не хватает воображения? Тогда вам поможет моряк. Но я прошу вас хранить молчание. Слушайте моряков, только моряков. И пусть смолкнут другие голоса! Слушайте музыку слов моряков. Эта музыка скрипучая, певучая, надрывная, музыка заговора и бунта, музыка тех, кто проигрывает в наперстки за десять минут жалованье за десять лет вперед. Но все же язык, который вы сейчас услышите, не вполне таков. Тише! В каюте капитана слышно, как перо царапает по бумаге. Пламя масляной лампы немного колеблется: корабль дает крен. Корсар склонился над листом. Здесь пишут мало, чтобы экономить бумагу. Пишут о том, что делают. Пишут о том, что видят, если увиденное чем-то поражает, а такое часто случается. Пишут для судовладельца, требующего отчета о добыче. Описывают береговую линию, направление течений и характер дна для тех, кто пойдет этим путем в будущем. Описывают то, что происходит: заметили парус, погнались за ним, старший матрос умер… Ведут журнал.
Читайте. Если вы умеете слышать, то моряк может помочь. И так вы приблизитесь к истине. Почитайте то, что писали моряки Уильям Фунел, Вудс Роджерс, Джон Уэльб, Бэзил Рингроз, Уильям Дампир… вы лучше представите то, что происходило в голове у Александра Селькирка в первый вечер перед тем, как заснуть в одиночестве.
Не ждите лиризма, напротив. Отчеты моряков, которые мы здесь переводим и воспроизводим, – ода литоте, преуменьшению. Моряки пишут для равных себе: умереть на борту, упасть в море, устроить бунт, сойти с корабля, напиться до смерти, потерять ногу или глаз – все это повседневные происшествия. Они не вдаются в подробности и отмечают, что матрос умер тремя днями позже прохода мыса Горн, только чтобы оценить его имущество, продаваемое, как это принято, с торгов. Новый остров, неизвестное животное или дерево – вот что заслуживает описания.
* * *
Остров Хуан-Фернандес переименован несколько лет назад. Отныне он называется остров Робинзона Крузо. Второй остров архипелага, притаившийся в двухстах километрах дальше от материка, называется остров Александра Селькирка; шотландский моряк никогда не ступал на него, остров по-прежнему необитаем. Победил вымысел. Дефо открыл уже более не закрывавшуюся дверь. Он высвободил историю кораблекрушения из железного ошейника действительности. Он так победно дал волю воображению, что даже те, кто хочет рассказать правдивую историю, лежащую в основе его культового романа, не могут удержаться, чтобы не восполнить пробелы выдумками.
Забавно, что Дефо дает волю воображению и при этом использует литературный прием, говорящий о достоверности и документальности! «Робинзон Крузо» – это так называемая история потерпевшего кораблекрушение, рассказанная им самим. И когда писателю осмеливаются заметить, что это выдумка, то Робинзон лично отвечает сомневающимся в предисловии к третьему тому своих приключений[4]:
До меня дошли слухи, что завистливые и недоброжелательные читатели не принимают два первых тома по той причине, что история якобы выдуманная, что имена заимствованы и что все это лишь роман. Что никогда ничего подобного не было, ни человека, ни места, и тем более подобных обстоятельств в жизни одного человека; что все это фальшивка, приукрашенная выдумками ради успеха в свете. Я, Робинзон Крузо, будучи в здравом уме и твердой памяти, заявляю: эти возражения скандальны по своему намерению и неверны по фактам; и я заверяю, что это настолько же действительная история, насколько аллегорическая.
Что это красивое повествование о жизни, злоключения и разнообразие которой не имеют равных в мире, изложенное от чистого сердца, посвященное благу человечества и предназначенное для самого серьезного использования, которое только может быть.
Помимо этого, есть живой и хорошо известный человек, приключения и вся его жизнь послужили сюжетом для этих томов. Это и есть доказательство, и я сам за него ручаюсь. Тысячи читателей с удовольствием знакомятся со знаменитой историей Дон Кихота, тогда как это символическая история и меткая сатира на герцога Медину Сидония, хорошо известную личность в Испании того времени. Для знакомых с прототипом характерные черты были живыми и легко узнаваемыми, а изображения – правдивыми. Не пускаясь в дальнейшие разъяснения, замечу: мне бы хотелось, чтобы читатель разделил счастливые выводы, к которым я сам пришел, рассказывая свою историю, и которые послужат извинением тому, что оригинал не объясняет символ. Робинзон Крузо.
Если бы было нужно подтвердить, сколько Дефо заимствовал для своего персонажа и его истории из рассказов моряков, эта последняя уловка послужила бы доказательством. Чтобы защититься от обвинений во лжи, Дефо-Робинзон перефразирует одного из тех, кто выдвигает обвинение: Эдварда Кука, первого моряка, рассказавшего историю Селькирка.
Не составило бы труда, – писал Кук, – приукрасить рассказ многочисленными романическими происшествиями, чтобы удовлетворить легкомысленную часть человечества, проглатывающую все, что талантливый писатель считает годным для питания легковерия, не обращая внимания на правдивость или правдоподобие.
* * *
Чтобы восстановить самое достоверное повествование правдивой истории Александра Селькирка и правдивой истории индейца-отшельника, оказавшегося на том же самом острове до шотландца, я отобрал и перевел тексты всех очевидцев, которые смог разыскать. Все эти книги находятся в свободном интернет-доступе, и на своем современном «корабле» я смог молниеносно прогуляться по всем библиотекам мира.
В начале повествования о жизни Селькирка поместим выдержку из церковно-приходской книги. В конце – его завещание. В середине – рассказ журналиста, составившего историю шотландца. Все остальное – тексты моряков, корсаров.
Чтобы представить эти документы, их авторов, словом, создать контекст, я решил связывать тексты между собой очень короткими комментариями, используя иной шрифт для всего, сказанного мною.
Цель этой компиляции архивных материалов – рассказать прародительницу историй кораблекрушения, ничего не придумывая. Правда, вся правда, ничего, кроме правды, и т. д., как писали в то время: et cetera desunt. А все остальное опущено.
«И т. д.» Дверь остается открытой для всех домыслов. Потерпевшие кораблекрушение отшельники еще долго будут садиться на мель у безлюдных островов вымышленного архипелага.
Пусть моя небольшая книжечка им в этом поможет.
Часть первая. Робинзон. Жизнь и выживание Александра Селькирка
Сидя на сундуке, Александр Селькирк смотрит, как удаляются его товарищи
Глава I. В которой рассказывается о ранних годах жизни Александра Селькирка и как он стал моряком. Юность и смятение
До нас дошла единственная фраза о юности Александра Селькирка: она принадлежит Вудсу Роджерсу, капитану, подобравшему его на острове. Он скажет, что тот «обучался морскому делу с детства».
Что известно о ранних годах жизни Селькирка? Он родился в 1676-м в Ларго, крошечном рыболовецком порту между Эдинбургом и Данди в Шотландии. Седьмой сын в семье Джона Селкрега, сапожника и кожевника. Его отец, как все шотландские протестанты, был пресвитерианцем. В этой церкви без клира верующие практикуют коллегиальное право церковно-приходского совета.
В 1829 году в «Жизни и приключениях Александра Селькирка»[5] Джон Хауэл пишет, что Селькирк был «строптивым» и «невероятно подвижным» ребенком. Возможно, но биограф утверждает это, основываясь на свидетельстве внучатого племянника героя, полученном… век спустя после смерти интересующего нас лица.
Более достоверны сведения, заимствованные из церковно-приходских книг. Вот первая запись, также цитируемая биографом:
25 августа 1695 года. Александр Селкрег, сын Джона Селкрега, вызывается, чтобы предстать перед приходским советом из-за непристойного поведения в церкви. 27 августа. Вызванный Александр Селкрег не явился, уйдя в море.
Александру Селкрегу в это время 18 или 19 лет. На корабле он именуется Селькирком. Но, возвращаясь в Ларго, снова обретает и свою фамилию, и свою семью.
Через шесть лет он оставил новый след в церковно-приходской книге. Его вызывают вместе с отцом, двумя братьями и свояченицей для дачи объяснений по поводу драки, устроенной Александром в доме отца:
25 ноября 1701 года. Сегодня вызванный Джон Селкрег – старший предстал перед судом; когда его спросили, что послужило поводом к сумятице, произошедшей у него в доме, он ответил, что не знает, но Эндрю Селкрег [один из его сыновей] принес полный котелок соленой воды, из которого его брат Александр по ошибке выпил, и первый смеялся над вторым. Александр начал его колотить, после чего тот выбежал из дома и позвал на помощь своего брата Джона.
Когда Джона Селкрега – старшего спрашивали о том, что заставило его сесть на землю спиной к двери, он ответил, что это было нужно, чтобы удержать сына Александра, который хотел подняться за пистолетом. Когда его спросили, что хотел сделать последний, он ответил, что не знает.
Вызываемый Александр Селкрег не предстал перед судом. Он был в [городке] Купаре. Его вызовут pro secundo [еще раз] во время следующего заседания.
Вызываемый Джон Селкрег – младший предстал перед судом; когда его спросили о сумятице, произошедшей в доме отца 7 ноября этого года, он заявил, что, когда его позвал на помощь брат Эндрю, он добрался до дома в тот момент, когда из него выходила его мать. Увидев отца, сидящего на земле, а брата в дверях, он был очень этим взволнован и предложил отцу помочь встать на ноги. Он также видел своего брата Александра в другом конце дома, как тот забирал свой кафтан и наступал на него, Джона. Отец уже поднялся и встал между ними. Он не знает, что дальше произошло, так как брат Александр держал его вниз головой. Потом, будучи освобожденным своей женой, он сбежал.
Вызванная Маргарита Белль предстала перед судом, и, когда ее спросили, что стало причиной сумятицы, произошедшей в доме ее свекра 7 ноября, она сказала, что Эндрю Селкрег, прибежав в дом своего брата Джона, попросил его прийти в дом отца, что тот и сделал. Упомянутая Маргарита последовала за своим мужем и, входя в дом, столкнулась с Александром, схватившим одновременно и своего отца, и ее мужа; после того как она отцепила его руки от головы и туловища своего мужа, последний выскользнул в дверь. Последовав за ним, она обернулась и прокричала: «Негодяй, ты собираешься разом убить и своего отца, и моего мужа?» Александр нагнал ее в дверях. Ударил он ее или нет, она внятно сказать не может, так как пребывала в великом замешательстве, но с тех пор у нее болит голова.
Вызванный Эндрю Селкрег предстал перед судом, но ничего не сказал в отношении интересующего дела.
29 ноября. Александр Селкрег, устроивший скандал, после исчезновения и драки со своими братьями вызван и предстал перед судом, и, когда его спросили о сумятице в доме, причиной которой он послужил, признался, что, когда его младший брат Эндрю стал смеяться над ним из-за того, что он выпил соленой воды из котелка, дважды ударил его за это палкой.
Он также признался, что обругал брата бранными словами и, в частности, что бросил вызов своему старшему брату, Джону, драться с ним, как он сказал, голыми руками на расстоянии вытянутой руки. Он сказал, что не побоялся бы сделать это и сейчас, потом он опроверг сказанное и сожалел о нем. Более того, он рассказал о многих вещах, из-за которых совет назначил ему предстать перед судом религиозного братства за свое скандальное поведение.
30 ноября. Александр Селкрег явился по вызову суда и перед аналоем признал свой грех, что он восстал на братьев, за что и был осужден религиозным братством. Александр Селкрег пообещал исправиться во имя Господа, и так с него сняли обвинение.
Каким было начало карьеры моряка Александра Селькирка?
В «Острове Селькирка»[6] Диана Суами утвержала, что молодой человек был одним из трехсот избежавших гибели в трагической экспедиции Дарьена, организованной Шотландией в 1698 году ради основания колонии на Панамском перешейке, – жестокий провал, стоивший жизни каждому третьему участнику экспедиции. Но она не привела ни одного доказательства.
Нужно признать поражение. Перед нами – провал в неизвестность. О том, чем занимался Александр Селькирк до тех пор, пока не оказался на борту «Пяти портов» в августе 1703 года в порту Кинсейл, на юге Ирландии, ничего не известно. Известно, что его служебное положение было достаточно хорошим, его наняли в качестве штурмана, в обязанности которого входила навигация небольшого судна водоизмещением в девяносто тонн. Таким образом, он овладел этим сложным в то время искусством, для которого нужно освоить измерения секстантом, разбираться в астрономических таблицах, определять курс, читать карты и навигационные инструкции…
11 сентября 1703 года «Пять портов» приготовился к отплытию в Южные моря.
Панорама Эдинбурга. Гравюра 1879 г.
Остров Хуан-Фернандес, логово английских корсаров в Тихом океане
Глава II. Которая рассказывает, как Александр Селькирк, старший помощник командира корабля «Пять портов», просил, чтобы 10 октября 1704 года, во время бедственной экспедиции корсаров, его оставили на острове Хуан-Фернандес. Шум и ужас
Здесь уместно кратко представить капитана Уильяма Дампира, командовавшего экспедицией, к которой летом 1703 года присоединился Александр Селькирк. Это важный персонаж в нашей истории: он свидетель и участник всех ее перипетий.
Дампир родился в 1651 году в семье крестьян из Южной Англии. Поступив в 16 лет на службу в Королевский флот, он торговал сахарным тростником и рабами на Антильских островах, занимался вырубкой лесов в джунглях Гондураса и морским разбоем в Южном море[7], заболел на Никобарских островах, побывал канониром на Суматре, дезертиром в Индийском океане, исследовал залив Бакбо. Отправившись на запад в 1678 году, он вернулся в Англию в 1691-м, после того как побывал во всех океанах и на всех известных в то время континентах. Его путешествие вокруг света, одиннадцатое в истории, длилось тринадцать лет. По возвращении он с трудом сводил концы с концами, выставляя напоказ за деньги Джоло, своего малайского татуированного раба, до тех пор, пока не опубликовал в 1697 году рассказ о своих приключениях – «Путешествие вокруг света»[8], живое повествование, полное новых терминов, упоминаний невиданных растений и животных, со множеством описаний, рассказов о необычайных приключениях, о которых у нас пойдет речь дальше.
Успех книги оказался грандиозным, он позволил Дампиру отправиться в 1699 году на корабле «Робак» к берегам края, тогда еще называвшегося Новой Голландией[9]. Он возвращается без корабля, затонувшего в водах Атлантического океана, но с первым описанием берегов Австралии.
В 1703 году Дампиру 52 года. Он если и не самый отважный или самый удачливый, то один из самых прославленных моряков и корсаров (часто это одно и то же) своего времени. Англия и Испания ведут войну. Он убеждает молодого лорда Эсткорта снарядить два корабля для охоты на испанские галионы. И вот он во главе экспедиции корсаров.
Дампир ничего не опубликовал об этом путешествии. Чтобы понять атмосферу гражданской квази-войны, царившей на борту двух кораблей и во многом сподвигнувшей Александра Селькирка к принятию решения сойти на берег необитаемого острова, дадим слово старшему помощнику командира корабля «Святой Георгий» Уильяму Фунелу[10].
Уильям Фунел: Когда мы отправились в путь к Южному морю, нас было два корабля с двадцатью шестью пушками и ста двадцатью душами на борту. Первый именовался «Святой Георгий», им командовал капитан Уильям Дампир, я находился на его борту; второй назывался «Фам», его капитаном был Джон Пуллинг.
Каждый из нас имел полное военное снаряжение и полный запас провианта на девять месяцев; у нас были письма с печатью светлейшего лорда-адмирала, позволявшие начинать сражения против французов и испанцев. Оба экипажа подчинялись одним и тем же правилам: нет добычи – нет денежного содержания. Но, когда мы были еще в Даунсе[11], между капитанами начались разногласия, капитан Пуллинг и его корабль «Фам» вышли в открытое море в сторону Канарских островов, покинув нас; мы их больше никогда не видели. Однако до того, как мы покинули Ирландию, к нам присоединился другой корабль, высланный к нам на всякий случай. То было небольшое судно, именовавшееся «Пять портов», галера водоизмещением приблизительно девяносто тонн, на борту которой было шестнадцать пушек и шестьдесят три человека с капитаном Чарльзом Пикерингом во главе. Этот корабль также был очень хорошо обеспечен и снаряжен для подобного путешествия. Мы намеревались отправиться к эстуарию Ла-Платы в Буэнос-Айресе[12], чтобы захватить два или три испанских галиона, находящихся там согласно сведениям капитана Дампира. Если нам удастся получить 600 000 ливров, то мы возвращаемся, не продолжая путешествия. Если удача в этих местах нам не улыбнется, то отправляемся вдоль побережья Перу на поиски судов из Вальдивии[13], которые, как говорят, перевозят золото Лимы. Но если и этот план провалится, тогда нападем на несколько богатых городов по решению капитана Дампира. Затем мы могли бы в благоприятное время года подняться вдоль побережья Мексики и захватить большой галион, пересекающий океан от Манилы, одного из Филиппинских островов, до Акапулько на побережье Мексики. Его груз обычно оценивают в тринадцать или четырнадцать миллионов песо. Мы не отправились в Буэнос-Айрес по той причине, что, достигнув Мадейры, узнали, что вышеупомянутые галионы уже прибыли на Тенерифе. В связи с этим надо будет добиваться успеха другими путями. [… ]
11 сентября [1703 года] вместе с капитаном Пикерингом мы вышли одним курсом из Кинсейла[14] [… ].
Утром 7 октября мы достигли острова Сант-Яго, самого южного и самого плодородного из островов Зеленого Мыса. Мы пополнили запасы воды и подремонтировали судно. В результате разногласия, возникшего между нашим капитаном и старшим лейтенантом, ближе к полуночи капитан высадил его на берег вместе с сундуком, платьем и слугой, совершенно против их воли. В 4 часа на следующее утро мы покинули остров, точно не решив, где в следующий раз бросим якорь. [… ]
* * *
Это первый серьезный конфликт в экспедиции (будет много других), и комментарий, данный Фунелом по этому поводу, краток. Чтобы лучше понять, что довело двух людей до этакой крайности, нужно предоставить слово следующему рассказчику, Джону Уэльбу, офицеру со «Святого Георгия», язвительно обличавшему высокомерие и некомпетентность Дампира[15]. Он рассказывает, как начался конфликт между этими двумя в первую ночь в море.
Джон Уэльб: Могу свидетельствовать, что я сам слышал, как капитан Дампир приказал вахтенному офицеру [Хаксфорду] вернуться в Кинсейл, высадив его на берег. Случись это в Ирландии, я бы не получил выговора. Но эта ссора произошла на Сант-Яго, одном из островов Зеленого Мыса, тут капитан Дампир и приказал португальскому офицеру взять его под стражу. [… ] Накануне нашего отплытия господин Хаксфорд вернулся на борт, неся сундук и платье. Как только капитан его увидел, он приказал ему покинуть корабль. Г-н Хаксфорд просил не быть до такой степени варваром, оставляя его на берегу среди сборища бандитов и негров [… ]. Но лейтенант Страдлинг прибыл в шлюпке с сопровождающего судна, вместе с капитаном Дампиром он силой забрал его и отвез на стоявшее на рейде португальское судно. Поскольку г-н Хаксфорд сопротивлялся, капитан Дампир собственноручно бросил его в шлюпку [… ]. Вскоре г-на Хаксфорда высадили на берег, где через три месяца он печально окончил свои дни, в том числе и по причине голода. Однако я не удивлен гнусным варварством капитана Дампира, зная о жестокости, которой он отличался во время командования «Робаком»[16].
* * *
В дневнике Фунела, старшего помощника капитана Дампира, далее говорится:
Уильям Фунел: 24 ноября мы бросили якорь напротив Большого острова[17]. Это очень лесистый остров, богатый источниками питьевой воды. На острове обитают только шакалы, львы, тигры и т. д., производящие ночью страшнейший шум, который ужаснет кого угодно. [… ] Здесь мы запаслись дровами, водой, привели в порядок корабль. Здесь же старший лейтенант и восемь матросов, поссорившись с капитаном, с вещами сошли на берег и покинули нас. Здесь также Чарльз Пикеринг, капитан «Пяти портов» (другой оплот нашего путешествия), расстался с жизнью, и его прах был предан земле там, где мы брали воду, с подобающими в таких случаях ружейными залпами. Г-н Томас Страдлинг, лейтенант, возглавил командование кораблем. [… ]
8 декабря, завершив все дела, мы отплыли вместе с капитаном сопровождающего корабля Страдлингом, порешив не высаживаться на берег до прибытия в Хуан-Фернандес. [… ]
4 января 1704 года мы попали в сильный шторм с юго-западным ветром, во время которого потеряли связь с сопровождающим судном; но мы все же надеялись встретить его в Хуан-Фернандесе, выбранном местом встречи.
9 января капитан Дампир, думая, что мы находимся к западу от мыса Горн, приказал взять курс на север. 11-го утром мы увидели землю, оказавшуюся, вопреки ожиданиям, группой из четырех островов приблизительно в пяти лье к востоку от Огненной Земли, [… ] после чего снова взяли курс на юг. 14 января скончался один из наших людей, и его вещи были проданы следующим образом. Сундук, стоимостью 5 шиллингов, продан за 3 ливра; пара обуви, стоимостью 4 шиллинга и 6 пенсов, продана за 31 шиллинг; полфунта нити, стоимостью 2 шиллинга, продано за 17 шиллингов и 6 пенсов. [… ]
* * *
10 февраля, пять месяцев спустя после отбытия из Великобритании, «Святой Георгий» бросил якорь у острова Хуан-Фернандес. «Пять портов» опередил его на три дня, причем экипаж этого корабля был на грани бунта.
Здесь мы запасли дров, воды, почистили днища кораблей и натерли их до блеска. Капитан Страдлинг повздорил со своим экипажем, и сорок два человека сошли на берег; таким образом, в течение двух дней корабль оставался без команды; но благодаря усилиям капитана Дампира людей уломали, чтобы они вернулись на борт.
Этот остров получил название в честь своего первооткрывателя, испанца по имени Хуан, или Джон, Фернандес. Он насчитывает примерно четырнадцать лье по периметру[18], на нем есть высокие горы и маленькие уютные долины. В лесу произрастают деревья различных пород, но ни одно не может быть использовано для мачты. В изобилии есть перечные деревья[19], но их пряные плоды еще не созрели во время нашего пребывания. Много капустных деревьев, хоть и с маленькими, но очень вкусными и сладкими плодами. У капустного дерева тонкий прямой ствол с многочисленными узлами, или сочленениями, каждый промежуток между ними составляет приблизительно четыре дюйма, как у стеблей бамбука, ствол свободен от листвы, за исключением вершины, посреди которой находится капуста; вареная она вкуснее любой огородной, которую мне только доводилось пробовать. Ветки обычно двенадцать-тринадцать футов[20] в длину, они выпускают листья длиной четыре фута и шириной дюйм с половиной. Листья растут так плотно, что кажется, будто каждая ветка выпускает только один лист. Капуста, когда ее срезают у основания ветки, составляет, как правило, шесть дюймов в ширину и приблизительно фут в длину, некоторые кочаны больше, некоторые меньше, и она белая, как молоко. У основания капусты растут ягоды в виде виноградной грозди весом примерно шесть фунтов[21]. Они цвета и размера спелой вишни, в середине ягоды большая косточка; а вкус очень напоминает английский боярышник. Мы никогда не карабкались по стволу, чтобы собрать капусту, так как дерево очень высокое, зацепиться не за что, поэтому весьма затруднительно залезть на него. Я видел некоторые из этих деревьев после того, как мы их срубали (что обычно делают, чтобы собрать капусту), они были девяносто или сто футов в длину.
На этом острове очень много диких кошек самого прекрасного окраса, завезенных сюда (как я предполагаю) испанцами, чтобы истребить коз[22] [… ].
Коз огромное число, особенно в западной части острова; они собираются в этом месте, так как здесь пастбище лучше. Из мяса этих коз мы заготовили съестные припасы; жаркое из одной туши примерно с полуфунтом вареной капусты – кушанье очень вкусное. Я слышал, как капитан Мартин рассказывал о каких-то французских пиратах, тщетно бороздивших эти моря и всюду попадавшихся испанцам; потеряв надежду укрыться от неприятеля, они решили подойти к острову Хуан-Фернандес. Французов было около двадцати, они думали остаться здесь на девять-десять месяцев, что, вероятно, и сделали. Подойдя к острову с запада, они высадились на сушу. Очень быстро матросы так наловчились приручать коз, что некоторые животные сами стали приходить для дойки. Из молока французы изготавливали хорошее масло и сыр, и не только чтобы удовлетворить нужду в продовольствии, но и для заготовки впрок. После десяти месяцев, проведенных на острове, они выходят на своем маленьком военном корабле в море, достигают берега Перу, встречаются с испанским кораблем и на его борту, как говорят, находят сумму в двести тысяч песо, добрая половина которой – в золотых дублонах[23]. [… ]
Из обитателей моря здесь водится тюлень[24] в таком изобилии, что им кишит все пространство; не охотясь на него, невозможно добраться до суши. Также много морских львов[25]; а морские коньки, чешуйницы, рифовый окунь, сардины и лангусты[26] – в почти невероятном изобилии.
Морской лев так называется (как я думаю) потому, что его рев напоминает рев льва; голова также похожа на львиную. У него четыре больших передних зуба, остальные частые, короткие и расплющенные. В этом животное походит на льва; в остальном оно совсем иное. У него четыре ласта, два передних служат ему, когда он выбирается на сушу, чтобы поддерживать корпус, после чего он выволакивает и нижнюю часть тела на берег; два задних ласта на суше ему не нужны, он пользуется ими только в воде. Эти создания очень тучны; посему мы забили их в огромном количестве и вскоре натопили тонну лампового масла; большинство матросов использовало его, чтобы жарить на нем рыбу; и на самом деле, вкус его не неприятен. Мы забили одного зверя длиной двадцать три фута, четырнадцать футов с половиной по окружности и вырезали семнадцать фунтов жира. У морских львов короткая шерсть светлого окраса, более светлая у молодых, песочного оттенка у матерых. Их мясо отдает рыбой; так как все, чем они питаются, живет в воде, обычно они выходят на сушу только для сна. Пять, шесть, семь животных улягутся бок о бок, как это делают свиньи, и могут так оставаться три-четыре дня, пока не надоест. Они очень боятся человека; как только его завидят, бросаются в воду; впрочем, они никогда от нее и не удаляются. Если их преследовать или им угрожать, то они оборачиваются, поднимаются на задних ластах, и тут перед вами разверзается огромная распахнутая пасть зверя. Поэтому, желая убить которого-нибудь ради жира, мы обычно направляли пистолет прямо в зев и стреляли в горло. Но если нам приходило в голову, как мы это называли, «помучить льва», то человек шесть-восемь, а то и больше рогатиной забивали его насмерть, что обычно занимало два-три часа. Чтобы побороть это неуклюжее создание, мы атаковали его одновременно спереди, сзади, со всех сторон. Лев часто пускался наутек и даже иногда убегал, но не знал, куда деваться, когда мы ему перекрывали подход к воде. [… ]
29 февраля 1704 года. На юге мы заметили парусник. Тогда мы позвали на борт всех наших людей, поднялись на реи и стеньги и, когда он был достаточно близко, взяли нашу большую шлюпку на буксир за швартовы, стали травить и подняли паруса. Завидев, как мы стремительно приближаемся, корабль поменял курс и отдалился, а мы его преследовали. Наше сопровождение шло так быстро, как только могло, вслед за нами. К 23 часам мы были близко к кораблю, но сочли неподходящим начинать сражение до рассвета. В этой охоте плоскодонка на буксире была лишним грузом, и мы обрубили ее швартовы. Шлюпку капитана Страдлинга с человеком и собакой на борту также оставили.
На восходе солнца следующего дня, 1 марта, мы завязали сражение с упомянутым судном. Это был французский корабль водоизмещением приблизительно четыреста тонн с тридцатью пушками и хорошо вооруженной командой [ «Сан-Хосе»]. Мы сражались с ним борт к борту в течение семи часов; затем ветер усилился, и он улизнул. Что до нашего сопровождающего судна, то оно выпустило десять или двенадцать пушечных залпов, а потом за все сражение более не показывалось. У нас было девять человек убитыми и много раненых. Мы жаждали вновь испытать удачу, зная, что могут быть опасные последствия, если дать уйти неприятелю; мы были уверены, что он оповестит испанцев о нашем присутствии, а это могло бы погубить все наше предприятие. Но капитан воспротивился преследованию, говоря, что в худшем случае, если испанцы узнают о нашем присутствии в этих водах и задержат свои торговые суда во избежание риска, он знает, куда направиться, чтобы захватить 500 000 ливров, когда нам только заблагорассудится. Потому мы отказались от боя и стали дожидаться сопровождающее судно, которое вскоре и появилось.
* * *
Лейтенант Джон Уэльб показывает это событие в другом ракурсе.
Джон Уэльб: Капитан Дампир взял на себя смелость утверждать, что после того, как мы обменялись многочисленными бортовыми залпами, вследствие чего многие члены команды были убиты, люди сбежали с палубы, чтобы ничего больше не делать. На это я отвечаю, что никто из наших людей не покинул своего поста во время сражения, за исключением самого Дампира, который в течение всей схватки не вдохновлял матросов, не отдал ни одного точного приказа, как обычно поступает командир в такие моменты; напротив, он держался на юте, за внушительной баррикадой, изготовленной по его приказу из матрасов, ковров, подушек, одеял и т. п., чтобы защитить себя самого от слабого огня противника.