Читать онлайн Никогда не поздно стать счастливой бесплатно

Вот бы оказаться на море

Итак, теперь я вдова… Именно эти слова пронеслись в голове у Йоханны. «Вдова» – какое странное слово. Даже по звучанию сразу понятно, что у него древнее происхождение. Йоханна вспомнила свою бабушку, которая была уже вдовой в тот момент, когда она только появилась на свет.

Рука непроизвольно потянулась к подвеске с аквамарином на шее, доставшейся ей по наследству. Камень успокаивал своей прохладой. Тут же ее мысли перенеслись к Вдове Больте[1], потом перепрыгнули к «Веселой вдове», а затем к ее бывшей учительнице по латыни, которая сама себя называла «вдо-о-ова», делая протяжным «о-о-о» и меняя ударение.

Йоханна не чувствовала себя бабушкой, хотя в ее возрасте это могло быть вполне вероятным, не чувствовала себя и странненькой учительницей латыни. Она чувствовала совершенную растерянность, внутреннюю пустоту и усталость от того, что происходит.

– Будь сильной, держись! – тихо сказала ей седовласая дама с колким взглядом голубых глаз и взяла в свои костлявые руки ее ладони. Голос дамы был спокойным и почтительным.

Йоханна кивнула, лихорадочно пытаясь припомнить ее имя. Скорее всего, она была одной из многочисленных тетушек или кузин Рене, которых она видела раз или два в своей жизни.

Кажется, ее имя начиналось на Т. Текла? Теа? Тереза? Как бы ее ни звали, теперь она уже ей больше не родственница.

– Невозможно поверить!

У Йоханны было чувство, будто она героиня плохого кино, куда ее случайно занесло. Только вот не было режиссера, который бы крикнул «Отлично, снято!» в конце очередной сцены. Перед ней была могила, куда только что опустили гроб с Рене Ландграфом, рядом толпились люди в черном, выражавшие ей свое сочувствие.

– Мои искренние соболезнования!

– Если тебе когда-нибудь что-то понадобится…

– Держись! Мы всегда рядом.

Йоханна была знакома лишь с некоторыми из них. В основном с соседями. Рене никогда не было так уж важно поддерживать отношения с родственниками, однако они сочли нужным попрощаться с ним. У самой Йоханны не было ни братьев, ни сестер, ни других родственников. За исключением Аники, но и та не приехала.

Она окинула взглядом присутствовавших. Неужели семейство Рене настолько многочисленно, иначе кто все эти люди, нашедшие время прийти, чтобы отдать ему последний долг? И что это вообще значит – «последний долг»? Странное словосочетание.

– Он был прекрасным человеком!

– Ох уж этот проклятый рак.

– Лучшие уходят раньше других…

– Мы всегда будем помнить его.

Всегда?

Наверное, тут собрались его коллеги из клиники. Или партнеры из бизнес-клуба, которые рассказывают всем о благотворительности, а сами занимаются тем, что везде пропихивают друг друга. «Здесь ты мне, а там я тебе. Вместе мы – сила!» Много приличных мужчин… Да и женщин тоже. Благодарные пациентки? Коллеги? Медсестры? И скольких из них он видел голышом?

К счастью, никто не ждал от нее пространных ответов, поэтому Йоханна ограничивалась тихим «спасибо» и коротким рукопожатием.

А что ей было говорить? Что она не чувствует ничего, кроме полной пустоты?

– Ты такая мужественная, дорогая! – произнесла Карина, ее соседка, супруга адвоката, тренер по йоге и страстная поклонница курсов по гончарному мастерству.

Йоханна позволила обнять себя в надежде, что этот момент будет максимально коротким. Уж очень она не любила, когда до нее дотрагивались люди, по сути, совершенно чужие. Обычно при встрече в булочной или во время стрижки кустов в саду они с Кариной просто кивали друг другу или обменивались парой вежливых фраз, не более того. И как этот стиль общения мог изменить тот факт, что теперь она вдова?

– Держись, тебе надо проработать горе!

Это сказала Ванесса, бывшая жена главного врача клиники, где работал Рене. После развода она устроилась на полставки консультантом по решению жизненных ситуаций и была известна своими многозначительными замечаниями. Видимо, у нее не так уж и много работы, иначе бы она не стала использовать похороны как повод найти новых клиентов. Или ее «проработать» – всего лишь профессиональная привычка?

– Я справляюсь, – ответила Йоханна на всякий случай – только лишь для того, чтобы раз и навсегда дать понять: никакая терапия ее совершенно не интересует. И тем более от Ванессы, которой и самой не помешало бы «проработать» свой развод.

Йоханна с ужасом вспомнила звонки по ночам, когда Ванесса рыдала в трубку и жаловалась не самым трезвым от мерло голосом. Пришлось переключать телефон на беззвучный режим перед сном – только так можно было спокойно заснуть. Остается надеяться, что Ванесса не станет организовывать с ней клуб одиноких женщин.

– Да, я справляюсь, – повторила Йоханна, проведя ладонью по щеке, как будто бы вытирая слезу. И не потому, что слеза на самом деле была, а для того, чтобы не выглядеть слишком резкой, а заодно напомнить Ванессе, где она сейчас находится. Ведь горюющей вдове все позволено, да?

А потом она оказалась одна перед только что закопанной ямой в земле. Голубое июньское небо, казалось, подсмеивалось над ней. Серая ноябрьская погода подошла бы куда лучше. Ну а летом… летом хотя бы гроза.

Бо́льшая часть пришедших на похороны уже направлялись в сторону парковки, чтобы поскорее оставить эту грустную историю позади. Несколько человек пошли к кафе напротив кладбища, где собирались вспомнить усопшего за чашечкой кофе. Туда же был приглашен священник с елейным голосом.

Йоханна с удовольствием пропустила бы это мероприятие. Но придется как-то вытерпеть и его. В конце концов, она была мастером прятать свои собственные желания куда подальше.

Но на пару минут ее все же оставили одну. Все, вероятно, понимали, что новоиспеченной вдове, женщине, для которой Рене был самым близким человеком, хотелось бы попрощаться с ним наедине. Ей действительно хотелось остаться одной, потому что она уже устала обмениваться с его многочисленными тетушками и кузинами фразами о том, сколь велика и трагична потеря и как ей, должно быть, плохо… Выслушивая их соболезнования, отвечая на них, она думала о том, как было бы хорошо быстро сесть в машину и уехать подальше отсюда, к морю.

И вот она стояла и смотрела на гроб. Точнее, на гроб высшей ценовой категории, из красного дерева, с блестящей латунной фурнитурой. Рене сам так решил. Хотя, если бы он этого и не сделал, выбор бы все равно пал на эту модель. Йоханна хорошо знала изысканный вкус своего супруга, в том числе и его любовь к статусным вещицам. Поэтому было бы неправильно провожать мужа в последний путь в каком-нибудь сосновом гробу.

Она старалась не думать о том, как Рене будет лежать там, внизу, и мало-помалу разлагаться, как его будут есть черви, пока от него не останется один только скелет.

Никаких черных мыслей!

Но и утешения она не искала – только поддержку.

Последние месяцы она толком не жила, а скорее существовала. День и ночь была занята уходом за Рене. И потом – различные формальности, связанные с его смертью. Нужно было всем сообщить, поговорить со священником, организовать церемонию прощания, заказать цветы, определиться с местом захоронения, найти подходящий костюм для Рене.

Теперь все закончилось. И чтобы заполнить пустоту внутри, она пыталась вспоминать самые хорошие моменты. Их первую встречу. Его невероятно романтичное предложение. Путешествия. Рождение Аники. Блеск его глаз, когда он впервые взял на руки это маленькое создание…

Но эти картинки перекрывались в ее сознании другими, уже не столь светлыми воспоминаниями. Последние недели были похожи на ад и для него, и для Йоханны. Постоянно видеть, как тело все больше и больше подводит его, – вот это было куда тяжелее, чем просто уход. Хуже всего было осознавать, что она испытывает к мужу только жалость. А теперь стоит перед его могилой и совершенно ничего не чувствует.

Возможно, было бы лучше поплакать. Но у нее не было слез, только тяжелый камень где-то в груди.

В кафе практически все места были заняты. Как раз так, как она и рассчитывала, бронируя помещение на этот день: примерно тридцать человек. На столиках стояли кофейники, блюда с десертами: рулеты с разными начинками, яблочный пирог с посыпкой, сырный пирог, – а также бутерброды, выглядевшие довольно безжизненно. Йоханна поморщилась. Последние несколько дней у нее вообще не было аппетита, а сегодня и подавно.

Но у тех, кто пришел, очевидно, было другое настроение, потому что они с энтузиазмом принялись за угощение. Йоханна никак не могла понять, почему на похоронах все так по-разному себя ведут: одним кусок в горло не лезет, а другие, напротив, могут проглотить кучу еды. Как будто хотят сами себе доказать, что, слава богу, живы и обмен веществ у них прекрасно функционирует.

– Тут есть местечко для тебя!

Голубоглазая тетушка размахивала руками над головой, как сотрудник аэропорта, указывающий пилоту взлетную полосу.

Чтобы не показаться невежливой, да и потом надо было где-то присесть, Йоханна пробралась к ней. И наконец вспомнила имя: тетушка Тильда.

Пока она пыталась влить в себя кофе, Тильда без остановки рассказывала, каким сообразительным был Рене в детстве. И забавным. С румяными круглыми щечками и очаровательными кудряшками. Йоханна, слушая ее, вспомнила осунувшееся от болезни лицо, лысую после химиотерапии голову и темные круги под глазами без ресниц. Но она не стала прерывать Тильду, а только механически кивала в ответ.

Как бы ей хотелось, чтобы Аника сейчас поддержала ее. Дочки катастрофически не хватало. Но это уже совсем другая история… Отсутствие Аники имело под собой определенные причины. Йоханна понимала, что ее работа на Амазонке очень важна и что оттуда не так-то просто вырваться. Но все равно было очень горько от этого.

А Тильда уже успела поменять тему и перечисляла все случаи рака в своем окружении. У почтальона была язва желудка, переросшая в рак, у официантки из пекарни – лейкемия, а у племянника невестки ее соседки – рак голосовых связок.

– Рак голосовых связок! Я даже подумать о таком не могла! – От возмущения у Тильды затрясся второй подбородок.

– Какой кошмар! – произнесла Йоханна в ответ.

Эта женщина ее определенно раздражала. Сколько еще продлятся поминки, хотелось бы знать. И нужно ли оставаться до самого конца?

– Госпожа Ландграф, а как быть с оставшимися пирожными? Вы заберете их с собой?

Йоханна вздрогнула. Она не заметила, как подошла официантка.

– Нет, только не… я…

Она запнулась. Ей показалось, что будет невежливым сказать: она не желает видеть у себя дома остатки поминального угощения.

– Я не ем… глютен, – выкрутилась она. Деликатно солгала. Она не умела врать так же искусно, как это получалось у Рене, но запинку явно спишут на ее сегодняшнее состояние.

К счастью, официантка тут же предложила:

– Я могу разложить их по маленьким коробочкам и раздать гостям.

Отличная идея! К тому же пирожные всем, кажется, понравились. И все наверняка расценят это как знак окончания мероприятия.

– Да, будьте добры, так и сделайте! – ответила Йоханна с облегчением; хотя бы эта проблема решена.

Чуть позже стали прощаться и уходить первые гости. А за ними потянулись и остальные. Официантка еле успевала раздавать коробочки.

Йоханна чисто автоматически отвечала на рукопожатия, мимолетные объятия и подбадривающие фразочки; благодарила за то, что пришли, за венки, букеты и добрые слова. Обещая передать Анике при первой же возможности привет, она старалась оставаться внешне спокойной, а у самой внутри все разрывалось. «Почему не приехала Аника?» – этот вопрос буквально висел в воздухе, но, по счастью, никто не задал его вслух.

Наконец она осталась вдвоем с похоронным агентом. Невысокий мужчина с редкими волосами и выпирающим брюшком вел себя настолько скромно, что она не замечала его присутствия и только теперь обратила внимание.

Агент протянул ей книгу соболезнований, куда все желающие написали теплые слова, и дополнительно – папку с открытками от тех, кто не сумел прийти или же принес их с собой, следуя традиции. Затем он сообщил обо всех формальностях, которые уже успел уладить, и перечислил то, что еще оставалось сделать. Также он напомнил о компенсации издержек, сказав, что счет пришлет позже. Йоханне потребовалась пара секунд, чтобы сообразить, что он имел в виду счет на оплату своих услуг. Вероятно, такая формулировка была для него слишком простой, хотя понятно, что никто свою работу – а уж тем более такую! – бесплатно делать не будет. Никто и не ждет от похоронного агента, что тот станет оказывать услуги исключительно из альтруизма.

Она снова кивнула, забирая протянутый листок бумаги.

Это был список дел. Там значилось: «Благодарности. Свидетельство о наследовании. Выбрать надгробный памятник…»

«Жить дальше» – там не значилось, и она не знала, как это теперь делать.

До сих пор Йоханна всем отвечала, что справится. Но теперь, сев в машину, она не была в этом так уверена. Она даже двигатель не смогла завести! Делала это как будто впервые. Не получилось. Пришлось глубоко вздохнуть и попробовать снова.

Двигатель завелся, и она поехала домой.

Почтовый ящик был переполнен. Конверты с черной полоской Йоханна сразу переложила в папку с открытками. Еще там были два счета на оплату и рекламные листовки.

Когда она зашла в просторную гостиную, по телу пробежал холодок, несмотря на теплую летнюю погоду. На какое-то время, которое показалось ей вечностью, взгляд остановился на том месте, где еще пару дней назад стояла кровать Рене. Затем она одернула себя. Надо было что-то сделать. Позаботиться о себе. Сделать что-то хорошее для себя, ведь, кроме нее, никто этим не займется. Немного тепла, музыки и спокойствия – сейчас это то, что нужно.

Йоханна включила «Флитвуд Мэк», заварила травяного чая и села на диван. Чай стоял рядом, на коленях лежала папка с открытками. Она брала конверты и открывала один за другим. Открытки не отличались разнообразием: сложенные в молитву руки, плакучие ивы, поникшие колоски, кресты, одинокие лодки на море, дороги, ведущие в никуда, и почти все это в черно-белом цвете. Трафаретом банальные слова: «Искренние соболезнования» или «Сочувствую».

Написанные от руки тексты можно было разделить на три группы. Кто-то ограничился короткими фразами или даже просто подписью. Другие списали откуда-то цитаты, добавив к ним пару строк от себя. И лишь несколько человек нашли чудесные слова, чтобы хоть как-то утешить ее. Йоханна понимала, что все хотели одного – поддержать ее, но легче ей не стало.

В большинство открыток были вложены деньги. Чаще всего купюры в двадцать евро, а порой и в пятьдесят, и лишь несколько человек вложили по десятке. Йоханну это искренне удивило, она на такое не рассчитывала. Ей даже было в некотором роде неприятно видеть эти купюры, но и возвращать их было бы неловко. В одной из открыток она прочла: «На оформление могилы». Ах вот на что… Но она собиралась положить простую гранитную плиту без изысков. Пришла мысль, что деньги можно потратить на благотворительность. Передать в Greenpeace, или Unicef, или Amnesty International… да куда угодно.

Вдруг ей показалось важным отметить, кто сколько денег положил. Она достала блокнот и ручку, составила список. Погрызла кончик ручки и сделала пометки, кто ограничился дежурными соболезнованиями, а кто написал искренние слова поддержки и утешения. Удивительно, но столь общительная тетушка Тильда оказалась в группе скупых на слова – в ее открытке было лишь «Т. Бергер» и больше ничего. Йоханна даже не сразу поняла, кто это, и, только посмотрев обратный адрес на конверте, сообразила, что это она.

Остался последний конверт, определенно больше и толще остальных. Ее сердце сразу застучало сильнее, когда она поняла, от кого это. Инес Фальк. Та самая Инес, с которой она еще до свадьбы так хорошо дружила! Они знали друг о друге все до мелочей: каждое желание, каждую мечту и каждую бредовую идею.

Телефонный звонок выдернул ее из собственных мыслей. Йоханна вздрогнула, но так и не сдвинулась с места. Она ни с кем не хотела разговаривать. Ее самообладания хватило на церемонию похорон, и даже не пришлось принимать успокоительное, прописанное врачом, но сейчас она сдулась.

Включился автоответчик. Йоханна решила прослушать сообщение. Если бы это была Аника, она бы, конечно, сразу ответила. Но голос в трубке мажорно пропел о каком-то выигрыше. Чертовы мошенники!

Взгляд вернулся к конверту – она все еще держала его в руках. Было похоже на книгу. Милая Инес! Наверняка каким-то невероятным образом узнала о смерти Рене и решила порадовать старую подругу. Какой-нибудь запутанный роман? Или увлекательный триллер, который так цепляет, что забываешь обо всем вокруг. Или пособие по «проработке» горя. Или про внимательность. Или сборник религиозных цитат. Хотя нет, на Инес это не похоже. Во всяком случае, на ту Инес, которую она знала.

Они с Инес были похожи по характеру и отношению к жизни. Но когда это было… Йоханна и сама изменилась. От молодой, окруженной поклонниками девушки, какой она была, уже мало что осталось. Не было ни стройной фигуры, ни длинной косы, ни амбициозных целей, ни романтических мечтаний… Время не только залечивает раны, но и стремительно уносит человека от, казалось бы, непоколебимого оптимизма молодости.

Йоханна еще помнила, с каким радостным нетерпением смотрела в будущее. Она была честолюбивой студенткой и не сомневалась в том, что стоит на пороге успешной карьеры. Она стремилась стать счастливой, и ничто не должно было помешать ей воплотить свои мечты.

Что бы подумала Инес, если бы увидела, в кого она превратилась? Кучка жалости. Женщина, закопавшая свою жизнь в песок… Для такой психологическое пособие подошло бы больше, чем увлекательный роман.

Что же это? Йоханна вскрыла конверт. Там была не книга, а чистая тетрадь в клеточку. Надо же, именно в клеточку, как ей всегда и нравилось. Неужели Инес даже это помнит?

В тетрадь была вложена открытка. Но не черно-белая траурная, а с яркими подсолнухами.

Дорогая Йо!

Жалко, что я не написала тебе раньше. Не надо было ждать «повода», а уж тем более такого грустного.

Дорогая Йо, обнимаю тебя! Очень крепко! Я знаю, ты терпеть не можешь объятий, особенно от чужих людей, но мы все же не совсем (еще) чужие друг другу…

Даже если и прошло столько времени с тех пор, как мы последний раз виделись, ты все равно остаешься очень близким мне человеком.

Но сегодня я хочу написать не о своих чувствах, а о твоих. Я искренне желаю тебе, чтобы однажды ты снова почувствовала радость и счастье, даже если сначала придется пройти через печальную тьму.

Ты же знаешь, что все переживания должны излиться от сердца на бумагу, чтобы потом из этого родилось что-то новое и прекрасное.

Ты все еще ведешь дневник, правда?

А если вдруг нет, то эта тетрадь именно то, что тебе нужно, чтобы начать сначала.

Твоя Инес

Рядом было написано другим угловатым почерком: Том.

Йоханна вздохнула. До сих пор она не задумывалась о том, как сильно ей не хватает лучшей подруги. Или, точнее сказать, как сильно она соскучилась по Инес. По их взаимопониманию, безграничному доверию и бесконечному единению – пауза в пару десятков лет не может все это разрушить.

С другой стороны, Инес ведь не знает, какая Йоханна сейчас. Об этом отчасти говорит ее подарок. А может, она права? Неужели стоит снова завести дневник? После всех этих лет? После всего, что произошло? Она ведь уже не подросток и даже не студентка… А раньше они с Инес обменивались дневниками, чтобы поделиться друг с другом своими тайнами и секретами.

Йоханна с самых юных лет вела дневник. Когда же она прекратила свои записи? Незадолго до свадьбы, наверное. Ей тогда показалось, что это как-то очень по-детски – писать о своих переживаниях, тратить на это столько времени, которого в тот момент не хватало.

Может, это было ошибкой, потому что, сама того не замечая, она прекратила не только писать о своих мечтах, но и мечтать. Мечтала она теперь только во сне, да и то не всегда потом могла вспомнить, что же ей приснилось.

Йоханна где-то слышала, что есть на свете люди, которые ведут дневник сновидений. Ей казалось это совершенно бессмысленным. Так же, как и толкование снов. Белиберда и чушь какая-то! А вот просто вести дневник ей когда-то очень нравилось. Это помогало разобраться в собственных мыслях и чувствах.

Да, наверное, Инес права. Может быть, это как раз то, что ей сейчас нужно. Во всяком случае, это могло бы стать ее каждодневным занятием и помочь внести порядок в будничную жизнь. То есть как минимум два положительных момента в этом было.

А с другой стороны, с чего начать?

Сегодняшний день ей хотелось как можно быстрее стереть из памяти. Да и последние недели, полностью занятые болезнью Рене, тоже не хотелось ворошить.

А то, что было до того…

Йоханна задумчиво сидела, глядя на пустые страницы, которые так и просили, чтобы их поскорее заполнили. Но о чем писать? Строить какие-то планы? Впереди ее ждали минуты, дни, недели и месяцы, но у нее не было ни малейшей идеи, что теперь делать с этим образовавшимся после смерти мужа временем.

Инес закатила бы глаза, услышь она это. Как же так, неужели Йоханна, которая раньше жаловалась, что ей не хватает двадцати четырех часов в сутках, чтобы охватить все, теперь не знает, на что потратить свое время.

Ей нужны новые задачи. Или как минимум какое-то хобби… А вести дневник в любом случае лучше, чем ничем себя не занимать.

Преодолевая сомнения, Йоханна взяла ручку и начала писать.

Первые строчки напоминали каракули, ведь она давно ничего не писала от руки, не считая списка покупок. Ее когда-то красивый почерк совсем проржавел. Но очень скоро она поймала себя на чувстве, будто никогда и не прекращала писать…

Дорогая Инес!

Ты, вероятно, единственный человек, с которым я когда-либо была настолько откровенна, даже откровеннее, чем сама с собой. Поэтому я начну писать так, как будто пишу тебе, хотя ты, возможно, никогда этого и не прочитаешь.

Мне хочется быть сейчас абсолютно искренней. И начну я сразу с признания в том, о чем никогда бы не решилась сказать вслух.

Я наконец-то свободна.

Последние недели были катастрофически трудными. Ухаживать за смертельно больным мужем, которого больше не любишь, – это крайне изнурительное занятие.

С сегодняшнего дня, не считая…

Конечно, я устала. Но я не плакала. Потому что мне больше жалко потерянных лет, чем Рене.

Конечно, я не рассказывала никому, как у нас обстоят дела в семье. Да я и сама этого долго не понимала. А потом этот диагноз…

Почему я вообще осталась с ним? Все по той же причине, почему я выбрала для него самый дорогой гроб, какой он сам себе хотел. Не выполнить это его желание означало бы какую-то дешевую расправу, как бить лежачего. Это было нужно не мне. Но, в конце концов, у меня есть еще и моя жизнь. В отличие от него.

И, ну конечно, были и хорошие времена. Во всяком случае, в первые годы нашего брака. Были, к примеру, прекрасные комплименты от Рене. Его способность вдохновлять. Его целеустремленность, которая так мне нравилась в нем. Его хороший вкус. Его уверенность в себе. Когда он заходил в комнату, внимание всех сразу сосредотачивалось на нем. Во время разговоров с ним у меня всегда было ощущение, что я значу для него очень много, как будто в этот момент для него не существовало никого больше в целом мире.

Тогда, во время нашего знакомства, мне очень льстила его полная концентрация на мне. А потом мне стало ясно, что так он общается со всеми, даже со своими пациентами, которые его из-за этого боготворили.

Постепенно я стала чувствовать, что Рене, по сути, интересовался только одним человеком: самим собой. И никем больше. А мною так вообще меньше всего. Даже когда пытался играть на людях роль образцового супруга. Супруга, который дарит цветы и осыпает комплиментами. Цветы были не более чем красивым жестом, а комплименты становились все реже и произносились только в присутствии других людей. Так, для поддержания его собственного имиджа.

Все это прокручивалось в моей голове на кладбище, пока его гроб не опустили в могилу. Я не хотела вспоминать о нем плохо. И уж тем более не на его могиле. Это было бы невежливо.

А сейчас я одна дома и могу думать все что хочу. Но в моей голове одна пустота. Я не чувствую облегчения, хотя могла бы.

Если ты вдруг действительно когда-нибудь будешь читать всю эту мою писанину, наверняка будешь удивлена. И ты захочешь узнать, зачем я вообще допустила то, что сделало мою жизнь несчастной? И почему я не перестала любить Рене?

Честно говоря, я не знаю, как сейчас ответить на эти вопросы. Наверное, для этого стоило бы рассказать всю историю моего брака с самого начала, чтобы самой разобраться, как так все получилось. Но не сегодня. Сегодня я хочу только под одеяло и спать…

Первый день остатка жизни

Йоханна всегда рано вставала.

– Я от природы жаворонок, – шутила она.

К примеру, еще в студенческие годы, когда они с Инес в складчину снимали квартиру, Инес в выходные поднималась только к обеду, а Йоханна, даже если полночи протанцевала, к этому времени уже успевала позаниматься.

Но это было правдой лишь наполовину. Потому что рано вставать ее заставляли не столько внутренние часы, сколько желание поступать правильно. Ну или хотя бы так, как ей казалось на тот момент правильным.

В школьные годы родители привили ей, что только старанием и дисциплиной можно чего-то добиться. А в университете она настолько сжилась с этой мыслью, что уже и сама не понимала, были ли это родительские наставления или собственные амбиции, которые порой заставляли действовать вопреки своим желаниям.

Позже, когда она вышла замуж и родился ребенок, поспать подольше тоже не получалось. Так что ее внутренние часы вынуждены были перестроиться, и ей уже не нужен был будильник, чтобы встать в половине шестого. Так было и в день похорон Рене.

А на следующий день… Сначала Йоханна не поняла, где находится. Ей было холодно, а протянув руку к тумбочке, чтобы включить лампу, она не смогла нащупать ее в темноте. Электронные часы почему-то не работали. Потом она поняла, что куда-то исчезло одеяло. И любимая подушка тоже. Любимая, потому что подушка была довольно узкой и жесткой – просто идеально для ее головы. А теперь под головой была маленькая квадратная подушка, обтянутая грубой тканью, а вместо приятной натяжной простыни – шершавое покрывало. Йоханна догадалась, что она, должно быть, заснула на диване. Даже не переодевшись! Такого с ней еще никогда не случалось.

Она встала и до ванной дошла в темноте. Подгонял выпитый вечером чай. Почистив зубы, чтобы освежить дыхание, она разделась и отправила одежду в корзину для грязного белья. И тут ее взгляд упал на часы в ванной. Четверть шестого… Ого, душ пока подождет.

Йоханна закуталась в халат и отправилась в спальню. Почему бы не поспать еще полчасика? Ну, или хотя бы согреться!

Проснувшись во второй раз, она обнаружила, что уже половина одиннадцатого. Если верить будильнику. Но она не поверила. Так долго она не спала со времен воспаления легких! А ей тогда было семнадцать лет, и температура была сорок.

Но какова вероятность того, что и электронный будильник, и ее наручные часы сломались одновременно?

Прогнав эту мысль, Йоханна снова опустила голову на свою самую удобную в мире подушку и натянула одеяло до подбородка. Больше всего ей хотелось лежать и не двигаться. Но это было бы неправильно. Нужно ведь…

Она не смогла придумать, как продолжить эту фразу. Потому что на самом деле не было ничего, чего нельзя было отложить. У нее не было назначеных встреч. Ничего срочного. И не было никого, за кем надо было ухаживать. Вот если бы Аника приехала…

Сегодня первый день остатка моей жизни, пронеслось у нее в голове.

Несчастливый брак остался в прошлом. Мучения Рене тоже. Она была свободна. И это было началом чего-то нового. А она все проспала!

Но что еще хуже: Йоханна понятия не имела, каким именно должно быть это новое. Ей такие мысли и в голову не приходили раньше. При еще живом муже представлять в подробностях, как будет выглядеть ее жизнь после его смерти? Нет, это было неприемлемо. По ее мнению, все должно было как-то само наладиться.

Но оказалось, что само ничего не налаживается. В самый первый день после похорон привычный распорядок дня трещал по швам. То, что она чуть ли не с детства принимала за свой биологический ритм, больше не работало.

Надо об этом подумать.

Энергичным движением руки Йоханна скинула с себя одеяло. Но вместо того чтобы сесть и свесить ноги с кровати, она осталась лежать, а потом снова натянула одеяло.

Подумать можно и в постели.

И даже с закрытыми глазами.

На этот раз она задремала всего на полчаса. Затем верх взяла дисциплина. Нельзя же проваляться в постели целый день, так можно себя совсем запустить, а этого она никак не могла позволить.

Йоханна заставила себя встать, несмотря на разбитость. И это после почти двенадцати часов сна! А может быть, как раз из-за этого.

Горячий душ помог взбодриться, а чтобы прогнать остатки сна, она облилась холодной водой. Организм потребовал кофеина. Босиком, в джинсах и футболке, она направилась на кухню. Уже почти полдень, и завтрак ей точно не помешает.

Приготовив себе большую чашку кофе с молоком, намазав тост сливовым джемом, Йоханна пошла на балкон. Светило солнце, герани цвели пышным цветом – день изумительный, но внутреннее напряжение не давало вздохнуть полной грудью. Неудивительно после всего того, что ей пришлось пережить. Когда в последний раз у нее было время на то, чтобы спокойно понаблюдать за шмелем на цветке, почувствовать тепло солнечных лучей на коже и при этом ничего не делать? Просто насладиться моментом – вот правда, когда она могла позволить себе такое?

Йоханна решила остаться на балконе, пока не высохнут волосы. Ей было абсолютно все равно, как она будет выглядеть, не сделав укладку перед зеркалом. В гости она все равно никого не ждала.

Внутренне беспокойство не отпускало. Безделье – с него и начинаются все пороки, подсказывал ей голос совести, уж очень почему-то похожий на голос ее матери. Безделье – это искусство, об этом нашептывал другой голос. Так раньше говорила Инес. Йоханна давно уже не вспоминала вдохновляющее высказывание подруги.

Интересно, владеет ли еще Инес этим искусством? Йоханна в нем однозначно не преуспела, как оказалось.

Она ерзала на деревянной скамейке, пытаясь придумать, как же провести день наиболее эффективно. Можно вымыть окна. Или написать ответные открытки – поблагодарить тех, кто поддержал ее. Или выполнить какой-нибудь из пунктов списка похоронного агента. А что там вообще было? Ах да, написать заявление на получение наследства и выбрать памятник на могилу. Но и для того и для другого надо было записываться или договариваться о встрече, а сегодня это невозможно, поскольку сегодня суббота и во всех учреждениях выходной. Этими вопросами можно заняться в понедельник, а чтобы не забыть, внести их в свой ежедневник.

Йоханна встала, чтобы сразу сделать это. С собой она захватила чашку и тарелку, чтобы поставить в посудомоечную машину. Потом передумала и поставила только тарелку. Еще одна порция кофе сейчас точно не навредит – наоборот, поможет еще подумать. И распланировать не только следующие пару дней, но и всю оставшуюся жизнь.

Совершенно автоматически Йоханна пошла в гостиную, вместо того чтобы вернуться на балкон. «Только заглянуть к Рене», – подумала она и застыла. На какую-то долю секунды из головы вылетело, что его больше нет. Остановилась в дверях с горячим кофе в руке и поймала себя на ощущении, будто видит эту комнату впервые в жизни. Стала рассматривать стены с деревянной обшивкой, мраморную плитку на полу, черный кожаный диван, дорогой стеклянный столик, пейзажи в шикарных рамах…

Рене гордился своим изысканным вкусом, а Йоханна не понимала, почему все, что казалось ей уютным, он всегда забраковывал. Диван в цветочек от ее бабушки был отправлен в ссылку на чердак, пестрые коврики – в подвал, ее книги – в так называемую библиотеку, которая, если честно, была больше похожа на чулан. Все предметы декора после короткого времени оказывались сначала в гараже, а потом в мусорном контейнере. Рене называл симпатичные подсвечники, вазочки и семейные фотографии в рамках глупыми безделушками, так что однажды Йоханна отказалась от малейших попыток наводить красоту; она старалась не задумываться о том, как неуютно стала чувствовать себя дома.

Но теперь она сможет придать дому свой стиль.

Когда-нибудь. Не сегодня…

Что ж, это уже было похоже на план.

Ее взгляд остановился на кожаном диване – она и не заметила вчера, как заснула на нем; на столике рядом с папкой с открытками лежала тетрадь. Удивительно, но Инес удалось заставить ее выплеснуть на бумагу сокровенные мысли. Она вспомнила, как вечером заполняла одну страницу за другой, и решила перечитать написанное. Взяла тетрадь и снова пошла на балкон. Но только она там устроилась, как кто-то позвонил в дверь. Очень вовремя! Неужели еще какую-то почту принесли?

Вздохнув раздраженно, она пошла открывать.

– Привет! Мой мяч залетел в твой сад. Можно его забрать?

Перед ней была светленькая девочка с хвостиком и веснушками. Малышка смущенно оглянулась, как будто делала что-то запретное на спор. Что это? Тренировка смелости? Да нет, в ее возрасте таким не занимаются. Ей, наверное, и семи еще нет.

– Мяч? Не вопрос, – сказала Йоханна. – Пойдем!

Она спустилась в сад. Среди пышных кустов вилась дорожка из поросших мхом каменных плиток. Трава уже почти по колено, надо бы ее скосить!

– Видишь свой мяч? – спросила Йоханна девочку.

– Да, вон он! – крикнула малышка и побежала.

И правда, рядом с изгородью виднелся красный мяч.

– В следующий раз можешь не спрашивать, просто сходи за ним, – улыбнулась Йоханна, когда девочка вернулась с мячом в руках.

– А бабушка говорит, что нужно сначала позвонить и спросить… – Девчушка бросила взгляд в сторону своего дома.

Там жила не очень общительная пара в районе шестидесяти лет. Вилькенбринк, вспомнила Йоханна. Они обменивались любезностями, но не более того, хотя были соседями около пяти лет. Она и не знала, что у них есть дети, а про внучку и подавно.

– Еще бабушка сказала, что ты пережила потерю, – нахмурила лоб девочка. – Но по тебе и не скажешь, что ты потерялась.

Йоханна невольно засмеялась:

– Я потерялась?

Девочка молча кивнула.

– Должна тебе сказать, что твоя бабушка имела в виду другое. Видишь ли, я действительно пережила потерю – я потеряла своего мужа.

Девочка испуганно подняла на нее глаза:

– Потеряла? Разве ты не следила за ним?

Нет, не следила. Ни за ним, ни за собой, ни за нашими отношениями.

– Это значит, что он умер. Он очень сильно болел.

Девочка уже не так волновалась. Очевидно, смерть для нее была не такой страшной, как потеря по неосмотрительности. Скорее всего, она просто не сталкивалась со смертью. Малышка наклонила голову набок, как будто решала сложную математическую задачку, постояла так с полминутки, потом сказала:

– Если мой мяч снова улетит к тебе на участок, я все равно позвоню, ладно? Ты мне понравилась.

Йоханна улыбнулась:

– Ты мне тоже понравилась. Может, ты еще скажешь, как тебя зовут?

– Мне нельзя. Бабушка говорит, что чужим нельзя говорить, как тебя зовут… Но ты же наша соседка, а значит, не чужая. Меня зовут Мия, а тебя?

– Йоханна. Очень приятно познакомиться, Мия.

Йоханна посмотрела на солнце. Уж не знак ли это? Маленькая Мия заставила ее не только улыбнуться, но и задуматься. Она вспомнила Анику, когда та была такого же возраста – между детским садом и школой. Наивная и сообразительная одновременно, дочка поражала Йоханну своей детской мудростью. Как и Мия сейчас.

Она вернулась в дом, снова взяла тетрадь и еще раз спокойно прочла вчерашнюю запись.

Прочитанное заставило ее задуматься. Как же я могла допустить, что моя жизнь стала настолько несчастной? И когда я в последний раз была настолько же честна сама с собой? Она не смогла вспомнить. И теперь предстояло принять решение: сразу подвести черту под тем, что было раньше, и все начать с начала или поразмышлять над прошлым, прорабатывая его в себе?

Внутри все сопротивлялось тому, чтобы перелистывать страницы прошлого, ведь это означало, что придется еще раз прожить и прочувствовать все то, что она старалась подавить в себе, что ее терзало и мучило долгие годы. Этого она точно не хотела!

Но, с другой стороны, было совершенно ясно, что если и удастся начать все с самого начала, то только после того, как она сможет пересмотреть свое прошлое.

В чем была ее ошибка?

В какой момент она пошла по неверному пути?

И почему она не заметила этого?.. То есть заметила, когда было уже поздно.

В молодости она испугалась бы, познакомившись с собой сегодняшней. Но разве так не у всех людей происходит? Разве бывает так, чтобы жизнь пошла по намеченному еще в восемнадцать лет плану?

Йоханна помотала головой, как бы отвечая себе. Но вряд ли это был хороший аргумент, который мог бы хоть что-то оправдать. Ведь речь шла о ней, а не о других людях. И если быть объективной, ее можно назвать чемпионкой мира по ежеминутному планированию и последующему зарыванию себя в песок. Разница между задуманным и выполненным почти всегда была огромной. Поэтому и вывод напрашивался один: нравится ей это или нет, нужно проанализировать провалы, чтобы не наступить на те же грабли.

Ей пятьдесят два года. Не маленькая уже, чтобы ждать, когда мир ляжет у твоих ног. В таком возрасте глупо предаваться иллюзиям, что все возможно и достижимо. Но еще не поздно попробовать жить по-другому и рассчитывать на счастье. Или хотя бы быть просто довольной жизнью. Плыть по течению, как раньше, только без Рене, вряд ли получится. Потому что в ее прошлой жизни все вертелось вокруг него. А вокруг чего все будет вертеться теперь? Это еще предстоит выяснить. И в любом случае изменения возможны, только если осмысленно противостоять своему прошлому.

Йоханна решительно взяла ручку и продолжила записи.

ОК, начнем сначала. С самого начала.

Я была чудесным ребенком. Это видно на старых, выцветших от времени фотографиях 70-х годов. Светленькие косички, большие глаза, широкая улыбка, милые ямочки. Но, в отличие от Рене, чья тетушка не преминула вспомнить о его миловидности даже на похоронах, моя семья редко обращала на меня внимание. Я могла выглядеть как пугало, и примерно так со мной и обращались. Думаю, не потому, что родителям было все равно, как я выгляжу, просто они были не способны на комплименты и всякие нежности.

Для отца с самого рождения я была сплошным разочарованием. Он хотел сына. Он бы назвал его Рихардом. Сын стал бы его наследником и преемником, ему бы перешла потом слесарная мастерская, которая была фамильным делом еще со времен Первой мировой войны. Я же в таком качестве не рассматривалась.

Ну и пожалуйста, Рихард! Эту судьбу я у тебя отнимать не стану. Но мой отец совсем иначе воспринимал это. То, что ему некому передать свое дело, стало для него катастрофой. Конечно, он мог бы и продать мастерскую, чтобы потом наслаждаться остатком жизни. Но его сердце было бы разбито, если б пришлось отдать в чужие руки то, что начал еще его дед. Поэтому он работал сам, пока ему не исполнилось семьдесят два года. В семьдесят два его сердце остановилось от тоски, разочарования и усталости.

Моя мать потом все же продала мастерскую. Хорошо, что отец уже не узнал об этом. А также и о том, что бо́льшую часть денег мать потратила на шикарные круизы, в которые отправлялась несколько раз в год. А остаток растранжирила на наряды, украшения и кабриолет. И я была рада за нее, хотя и не понимала, почему вдруг все эти вещи стали ей так важны. Но сейчас, когда я мысленно переношусь в те дни, я могу сравнить ту ее ситуацию с моей сегодняшней, хоть она стала вдовой, будучи на двадцать лет старше меня. Но я знаю, что расточительство не сделает меня счастливой.

Может, и ей стоило тогда начать вести дневник, чтобы разобраться со своим браком?

Впрочем, совершенно ясно, что бы из этого получилось, ведь моя мать тоже была разочарована мною. Во время родов у нее возникли осложнения, и врачи убедили ее больше не рожать детей. А ей очень хотелось! Она была бы не против иметь свою футбольную команду. И в этой команде мог бы оказаться тот самый Рихард, который потом унаследовал бы слесарную мастерскую в четвертом поколении.

Но из-за меня все пошло иначе. Планирование семьи, семейное предприятие, семейное счастье…

Вот в такой атмосфере я и росла.

Я осознала все это только в шесть лет, ну, или по крайней мере начала осознавать. А до тех пор у меня было беззаботное детство. О том, что другие дети растут в любви и ласке, я не знала, поэтому и не требовала ничего такого. Но примерно в то время, когда пошла в школу, я стала догадываться, насколько моя жизнь отличается от жизни других.

Я была всего лишь девочкой, маленьким ребенком, но все, что я делала, все было не так. И все мои якобы ошибки были неисправимы – не было даже шанса исправить что-то. Рядом со мной не было брата, который мог бы что-то исправить. Не было сестры, которая была бы добра ко мне. Никого, чья поддержка была бы мне утешением.

Не хочу сказать, что все это родители вывалили мне на голову. Совсем нет, у нас вообще мало о чем разговаривали дома. А если и говорили, то скорее о фактах, не примешивая к ним чувства.

– Сын Михальских перепрыгнул один класс в школе.

Это был факт. Умный Себастьян после долгих летних каникул перешел из первого класса сразу в третий. И там стал учиться лучше всех. А еще Себастьян играл в шахматы и обыгрывал на турнирах взрослых соперников.

Никто не упрекал меня вслух, что я не достигла таких же успехов. Но это легко читалось, это было очевидно. И я, несмотря на большое внутреннее желание защититься, ничего не предпринимала. Потому что по опыту знала, какова будет реакция.

Никакого понимания, сплошное возмущение:

– Почему ты сразу воспринимаешь все на свой счет?

Или:

– Никто не говорит о тебе, Йоханна.

– Разумеется, что от тебя такого никто и не ждет.

Возрази я, что поняла намеки, то услышала бы в ответ:

– Ну что ты все время надумываешь?!

– У тебя слишком богатая фантазия! Это ненормально!

– Будь реалисткой, Йоханна!

Конечно же я хотела максимально избежать таких комментариев.

И так всегда, день за днем, год за годом. Мои родители преподносили мне только факты, а я проглатывала их вместе с завуалированными упреками.

– Тереза из дома напротив будет звездой выпускного вечера. У нее фантастически красивое платье. А ее партнер по танцам – сын нашего бургомистра.

Еще один намек. Я была для них недостаточно женственна. Я любила носить брюки, а не платья. Я занималась конным спортом и плаванием вместо танцев. И мне были неинтересны зануды, за которых все делали их родители.

Да, я хотела всего добиться сама, и мне нужен был такой же партнер.

Оглядываясь назад, я понимаю, что мое поведение все время было на сопротивление. Мне хотелось доказать, что я чего-то стою вопреки их разочарованию во мне. И, скорее всего, мои амбиции выросли как раз из желания любви и признания. Для меня был только один путь впечатлить их: своими достижениями.

Я пахала как проклятая. Любая четверка в школе означала для меня проигрыш. Меня устраивали только пятерки, а давались они мне нелегко. Я зубрила неправильные глаголы, разбиралась с грамматикой, запоминала исторические события и географические названия; читала все, что казалось мне нужным для текущих уроков и экзаменов.

Было ли у меня счастливое детство?

Вероятно, нет.

Но сделало ли это меня сильной женщиной, которая знает, чего хочет?

«Да, конечно!» – так бы я ответила лет в тридцать.

Тогда я ощущала себя… непотопляемой, что ли.

В девятнадцать я окончила школу и оказалась лучшей выпускницей. А поскольку я ужасно боялась выглядеть карьеристкой, то следила еще и за тем, чтобы у меня были ухажеры – и в школе, и потом уже в университете. Я училась по специальности «маркетинг и лингвистика – романские языки и английский». Училась на отлично.

– Мы и не ожидали от тебя ничего другого, – говорили мои родители, когда я показала им свою курсовую работу. – Теперь тебе надо еще поднажать, чтобы не запороть учебу.

А вот чего они не говорили:

– Мы очень гордимся тобой!

Или:

– Ты справишься!

К счастью, у меня была ты, Инес!

(Да, я все еще адресую свои записи тебе. Потому что я с тобой была всегда искреннее, чем с собой. Пусть это будет моим инструментом для достижения поставленных целей. И так я смогу сама себя перехитрить.)

Ты подбадривала меня, когда я сомневалась в себе, ты радовалась моим успехам и выслушивала все мои далекоидущие планы.

После получения диплома я хотела идти в аспирантуру, а потом начать блестящую карьеру, желательно в какой-нибудь международной компании. И вот как я рисовала себе свое будущее: младший менеджер в Берлине, руководитель проекта в Нью-Йорке, руководитель отдела в Буэнос-Айресе, менеджер в Мадриде, исполнительный директор в Лондоне… Я представляла себя в элегантном брючном костюме, живущей в модном лофте, находящей, несмотря на шестидесятичасовую рабочую неделю, время для выходов в свет, спорта, культурных мероприятий и бурной личной жизни.

Родителям я всего этого не рассказывала. Они бы только посмеялись надо мной, добавив что-нибудь из разряда «Будь реалистична!».

Ты же, напротив, вела себя так, будто все мои воздушные замки можно легко превратить в реальность. Как будто ты в меня верила. Может, ты и вправду так думала, Инес. Или просто была вежлива со мной.

Ну вот! Мои далекоидущие планы не воплотились в жизнь, они с треском провалились. Все, что я рисовала себе в будущем, пошло под откос. И карьера, и личная жизнь.

Хотя в то время казалось, что со всем этим я могу справиться. У меня были все возможности. Но я их все упустила.

С этим тоже нужно было справиться!

Что еще осталось?

Йоханна теперь вставала позже обычного, не спеша принимала душ, во время завтрака читала всю газету от корки до корки, занималась ежедневной уборкой, но к полудню уже была свободна. Траву в саду она подстригла, а больше там нечем было заняться.

Для нее это было удивительно. Последние месяцы ей ни на что не хватало времени, а теперь она не знала, чем же его занять.

Во время болезни Рене дома был курятник. Без конца приезжали врачи, медсестры ставили капельницы, санитарки меняли подгузники… О надежде на выздоровление речи уже не шло, но даже в безвыходной ситуации коллеги все равно пытались хоть как-то улучшить состояние ее мужа.

Не смогли. И теперь, когда в доме не было посторонних – вообще никого не было, – Йоханна порой скучала по тем дням. В том смысле, что они были четко организованы и, кроме того, всегда был повод для коротких бесед, пусть они и касались исключительно болезни Рене.

Она сходила к нотариусу, чтобы уточнить порядок оформления наследства, созвонилась с адвокатом, чтобы заручиться его помощью, и на этом всё – у нее не было никаких важных дел и не было никого, с кем можно было бы пообщаться. Но если говорить честно, причиной тому она сама и была. Полноценное общение возможно лишь в том случае, когда ты куда-то выбираешься. А она предпочитала прятаться в четырех стенах, лелеять свое одиночество.

Дней через пять после похорон Йоханна все же решилась отнести на почту стопку открыток с ответными благодарностями. День выдался солнечный, и она пошла пешком. Но уже через пару минут пожалела о своем решении. С ней многие здоровались, но каждый кивок, каждое дружеское подмигивание, каждый взгляд казались ей исполненными жалости. Конечно, это была вполне понятная естественная реакция, но ей было невыносимо ощущать эту жалость. Невыносимо и стыдно, она не знала куда деть глаза.

Когда запасы еды подошли к концу, она отправилась за покупками не в ближайший супермаркет, куда обычно ходила, а на другой конец города, где ее никто не знал. Там она была для всех обыкновенной покупательницей, а не «бедной Йоханной, которая совсем недавно потеряла мужа».

Вдова.

Женщина, которая профукала свою прошлую жизнь и вот-вот запорет начало новой, даже не успев ее начать. Потому что нет никаких идей. Потому что нет мотивации. А проще говоря, нет ничего такого, что бы ее зажгло.

Йоханна часто слышала о том, что люди, у которых изо дня в день не было никаких дел, проваливались в дыру, из которой уже не могли выбраться самостоятельно. Она не была склонна к меланхолии, но стоило призадуматься. И чтобы не дать такой опасности шанс, она решила начать генеральную уборку. Правильнее было бы назвать это проектом по уничтожению следов Рене, но такая формулировка показалась ей слишком грубой, даже жестокой. И потом следы, которые остались у нее в душе, уже никуда не уберешь. Она была бы и не против стереть все как ластиком, чтобы не привязываться к прошлому, но ведь это невозможно. Рене останется в ее душе навсегда, потому что когда-то она его очень любила и обещала разделить с ним всю свою жизнь. Быть вместе, пока смерть не разлучит нас, – Йоханна сдержала свою клятву, несмотря ни на что.

Начала она с рабочего кабинета Рене. Ей никогда не нравилась эта комната. Книжный стеллаж от стены до стены, массивный письменный стол, над которым висела чудовищная картина (на ней была изображена сцена охоты, хотя Рене не был охотником), напоминающие о мужском клубе тяжелые кожаные кресла и темные гардины на высоких окнах – все это создавало давящую атмосферу. Но ее муж, наоборот, нигде в доме не чувствовал себя так комфортно, как здесь. Обстановка кабинета олицетворяла для него все, чего он достиг. Благосостояние. Признание. Успех. Зависть со стороны других и, да, восхищение. Но был ли он счастлив? Йоханна не знала ответ.

В нерешительности она огляделась, и холодок пробежал по ее коже. Казалось, вся эта обстановка высасывает ее энергию, напоминает о том, что она отказалась от своей жизни, чтобы обеспечить успех Рене, чтобы он спокойно поднимался по карьерной лестнице, а попутно обустраивал все так, как нужно ему, по своему вкусу.

Йоханна села на пол и привалилась спиной к стене. Сидела и думала, что с этим делать. Может, убрать картину на чердак? Или снять эти тяжелые пыльные гардины, а книги по медицине заменить романами? Неуютная мебель… ну что же, пусть остается. Добавить немного милого декора, и есть шанс превратить кабинет в прекрасную библиотеку.

Йоханна вздохнула. Не сказать чтобы у нее сложился внятный план, но с чего-то же надо начать!

Она пошла в подвал, чтобы принести стремянку. Стремянка оказалась тяжелой, но все же ей удалось дотащить ее, поставить у окна, забраться и снять гардины. Сразу стало светлее и приятнее. Хотя бы чуть-чуть.

Гардины отправились в большой серый пластиковый мешок. Пусть пока полежат в гараже. На следующей неделе приедет мусорная машина, наверняка еще что-то накопится за это время, а что не заберут мусорщики, она и сама может отвезти на переработку.

Потом Йоханна начала вынимать книги из книжного шкафа, но подумала, что книги удобнее складывать в коробки. Коробки нужны не самые большие, ведь таскать их с книгами – это ей не по силам. За коробками пришлось съездить на строительный рынок.

Целых два вечера она снимала с полок медицинские книги мужа, укладывала в коробки и относила в гараж. Конечно, просто так выкинуть книги у нее бы рука не поднялась. Может, они пригодятся студентам? Она решила написать объявление и повесить рядом с университетом.

Наконец книжные полки освободились. Йоханна чувствовала каждую мышцу в своем теле. Давненько она так не напрягалась. И пришлось заклеить пластырем неизбежные порезы. Надо было купить рабочие перчатки, когда она ездила на рынок. Тем не менее она справилась!

Чтобы побаловать себя, Йоханна наполнила ванну. Села в нее и через секунду заснула. От усталости или это лавандовое масло так подействовало? Да какая разница? Она почувствовала, как к ней возвращаются жизненные силы. Подремав немного, вытерлась, надела пижаму и пошла на кухню, чтобы налить себе бокал красного вина. Заслужила.

Сразу вспомнилось, как в студенческие годы они с Рене пили дешевое красное вино из супермаркета и делали вид, будто пьют что-то эксклюзивное. Рене его даже декантировал, а попросту говоря, переливал в красивый стеклянный графин. Этим он очень впечатлил Йоханну. Ей нравились его изысканные манеры, нравилось, как он с видом знатока нюхал пробку и рассказывал о положительном влиянии красного вина на продолжительность жизни. Вино понижает риск инсульта, как он говорил. От дешевого вина утром болела голова, но они на это старались не обращать внимания. Они были молодыми и влюбленными и ко всему относились легко.

Времена дешевого вина давно уже прошли. Рене нравилось покупать вино в частных винодельнях. Когда они путешествовали, если дорога пролегала мимо виноградников, он обязательно останавливался у какого-нибудь из них. С годами Йоханну стал раздражать цирк, который ее муж устраивал во время дегустаций. Понюхает, потянет, почавкает, выплюнет… Ей это было противно. Как и разговоры про аромат, осадок и устройство дубовых бочек. Она перестала его слушать, а шоу, которые он устраивал, заставляли ее чувствовать себя неловко.

Но все же этого не отнять – в покупке вина Рене знал толк, и в его винном погребе хранились только первоклассные сорта. Если бы Йоханна покупала вино сама, то обошлась бы мерло средней ценовой категории. Однако сейчас она пила «Пфальц Сен Лоран» – эту бутылку ее муж привез с какой-то конференции.

– Стоило сделать крюк в семьдесят километров, – сказал он, распаковывая ящик.

Йоханна это никак не прокомментировала. Ей было понятно, что Рене купил сокровище вовсе не для того, чтобы чокнуться с ней в тридцатую годовщину их знакомства – об этом он наверняка забыл. Нет, для него это было вложением капитала и признаком статусности одновременно. Как и украшения, которые он дарил Йоханне, как его «порше» и как обстановка в их доме. Рене это вино даже не попробовал, и если бы он видел сейчас, как Йоханна его пьет, он бы не одобрил. Ведь она открыла бутылку вообще без повода, даже гостей в доме не было, которых можно было бы удивить.

Смакуя вино, Йоханна закрыла глаза. Не вино, а песня!

А потом она решила сделать еще что-нибудь совершенно невозможное для Рене. Еще более невозможное, чем без всякого повода открыть бутылку, которая стоила сумасшедшие деньги, а именно пить его на балконе в пижаме! Плевать, что ее могут увидеть соседи. Да какие соседи? Супруги Венниг-Буркхард, которым за восемьдесят? Йоханна с трудом могла представить, как старички будут стоять с биноклем у мансардного окна и подсматривать за ней. И потом она ведь не делает ничего предосудительного!

А вот Рене совсем иначе оценил бы ситуацию. Он всегда уделял много внимания правильному внешнему виду. Даже по выходным он не мог позволить себе спортивные брюки, не говоря уже о пижаме. При этом вероятность того, что кто-то спонтанно придет к ним в гости, как правило, стремилась к нулю. То есть никто, кроме Йоханны, не смог бы увидеть его в простецком образе, но для Рене это не было убедительным аргументом. По его мнению, спортивные брюки уместны исключительно на тренировках. А пижаму носят только для сна.

Странно, что он был настолько щепетильным в этом вопросе. Если б он был настолько же честным…

Йоханна пригубила еще вина. Хорошо бы вообще не думать о Рене, но он снова и снова проскальзывал в ее мысли. А чему удивляться? В конце концов, они провели вместе больше тридцати лет и сначала их брак держался на взаимной любви. Было бы странно, если бы она не приняла близко к сердцу его уход.

Все было бы иначе, если бы она приняла решение расстаться с ним. За несколько лет до того, что случилось. Да хоть бы за неделю до того, как стало известно о диагнозе, но, разумеется, не в тот день, когда все вдруг изменилось.

Солнце уже зашло, и Йоханна встала, чтобы накинуть на себя теплый свитер. Возвращаясь на балкон, она захватила с собой свечу и спички. Ей нравилось наблюдать за мерцанием свечи. Успокаивающе и медитативно. Не надо думать о том, что будет завтра. Вообще ни о чем не надо думать – все мысли сгорают в маленьком огоньке.

Но Рене никогда не нравились свечи. Он считал, что в двадцать первом веке нужно пользоваться электрическим светом. Он не был романтиком. Йоханна вздохнула. Опять она позволила ему испортить чудесный момент. Не получается у нее не думать о нем. Ну хорошо, раз так, нужно просто отпустить ситуацию. Если она хочет начать свою жизнь с самого начала, нужно проанализировать ошибки, которые она допустила. А это возможно, только если она повернется лицом к Рене, к их браку. Чтобы выяснить, в какой момент она перестала мечтать об ужине при свечах. Когда перестала мечтать о верности со стороны мужа. Когда перестала задумываться об уважении к ней – как к женщине, как к партнеру, как к человеку со своими мечтами, желаниями и целями.

Свеча разгорелась ярче, а потом потухла. Йоханна чиркнула спичкой, но у нее так и не получилось поджечь фитилек – он утонул в растаявшем воске.

На короткий момент она почувствовала себя этой свечкой. Разве нет? Преждевременно потухла – потонула в топких узах будничного существования.

– Ой!

Огонек обжег пальцы, и она быстро потушила спичку. А потом рассмеялась. Не только над своей неловкостью – над собой. Вот что бывает от излишней сентиментальности. Сравнивать свою жизнь с бракованной свечкой – это и вправду глупо. Просто она слишком устала. На нее это совсем не похоже, она никогда не уносилась в мечтах в запредельные фантазийные миры и не придумывала поэтические метафоры для своего унылого бытия.

Йоханна из юности сейчас бы точно помотала головой. Что за путаница в мыслях? И она бы уж точно не назвала ее бытие унылым. Хотя… Она была убеждена в том, что ее ждет невероятное будущее.

Так, может, ее невероятное будущее должно было начаться на пару десятилетий позже, чем она рассчитывала?

Ладно! Это все вино виновато.

Но Йоханна все равно улыбалась, и на то была причина. Ведь до сих пор у нее не было четкого плана действий. Пока что она разобрала книжки, и все. Однако начало положено… Вопрос в том, начало чему положено.

Она решительно поднялась. Если эта дурацкая свечка погасла, то это еще не означает, что пора идти спать. В ящике кухонного шкафчика нашлась новая свечка. Ее хватит, наверное, на пару часов. А чтобы самой столько же продержаться, Йоханна прихватила теплый шерстяной плед, в который можно было уютно завернуться. Теперь ей не хватало только ее дневника и ручки.

Инес, а ты помнишь балкон в нашей съемной квартире? Хотя это было скорее большое окно с малюсеньким выступом и перилами. Но у нас как-то получалось сидеть там вдвоем теплыми летними ночами. Столик туда, конечно, уже не умещался, но мы и тут кое-что придумали: перевернутого пустого цветочного горшка вполне хватало, чтобы поставить на него бутылку вина из «Альди», два самых простых бокала из ИКЕА и пакетик чипсов.

И так мы часами могли болтать друг с другом. Обо всем на свете. Я как сейчас помню тебя, сидящую передо мной, с дредами, в рваных джинсах и пестрой блузке. Босиком, бокал в руке и мечтательная улыбка на лице. Ты была так спокойна, как будто складной кухонный стул был самым удобным шезлонгом, а наш крохотный балкон – палуба круизного лайнера. По радио передавали We Are The Champions группы Queen, и ты громко подпевала, как будто выиграла Олимпиаду или хотя бы в лотерею.

Тогда я не понимала, как ты можешь быть такой счастливой, не имея никакой карьерной цели. А ты просто была счастлива. Вероятно, потому что ты делала то, что тебе действительно нравилось. А мне это было настолько чуждо!

Правда! Сложно представить двух людей более разных, чем мы. И несмотря на это, мы прекрасно ладили. Наша дружба была для меня прекрасным подарком. Я уже не помню, понимала я это тогда или еще нет. Но сейчас, когда мне так не хватает лучшей подруги, с которой можно поделиться всеми своими мыслями, мне стало очевидно, насколько ценно это было.

Ты никогда не критиковала меня, никогда не пыталась изменить меня, не подвергала сомнениям мои цели. Я хоть раз сказала тебе спасибо за это? Подозреваю, что нет. Я просто принимала все как должное.

И спустя столько времени я все еще удивляюсь тому, с каким терпением ты выслушивала все мои переживания и драмы, утешала меня и подбадривала. Да, из тебя получился бы отличный психотерапевт…

Пока у тебя никого не было, да и потом, когда ты уже стала встречаться с Томом, тем столяром, я все время в кого-то влюблялась. Потом я каждый раз сомневалась в правильности своего выбора. Так я рассталась с Тило (помнишь этого банкира?), с Акселем (начинающим стоматологом) и с Генри (он учился на психолога).

А потом я повстречала его: Рене.

Наконец-то появился кто-то, кто был так же амбициозен, как и я. Кто все время хотел большего. Чего-то достичь! Кем-то стать!

Ты же жила и радовалась каждому дню. Ты вообще не думала, кем ты станешь.

«Кем-то счастливым», – всегда говорила ты, а я никак не могла представить, как можно идти по жизни настолько бесцельно. И твое спонтанное решение выйти замуж за этого столяра я не могла одобрить. Искусствовед и простой работяга – ничего хорошего не могло из этого получиться, как я думала.

Я так поняла, что вы с Томом до сих пор вместе. Ведь вы оба подписали открытку.

Я думаю, мне становится ясно, что не ты была тем самым человеком, кто выбрал ложный путь, а я! И неспроста именно ты кричала тогда: «We Are The Champions», а я лишь тихонько подпевала: «The Winner Takes It All».

Если бы жизнь была игрой, то можно было бы считать, что тебе достался счастливый билетик, а мне пустой. Если бы жизнь была шоу, то можно было бы рассчитывать и на джокер. Правда?

Черное и не черное?

Однажды Йоханна прочитала, что в Викторианскую эпоху существовали определенные правила по соблюдению траура. В зависимости от того, кого потерял человек – супруга, кого-то из родителей, тетю или, что тогда было довольно часто, ребенка, – траур носили от пары месяцев до нескольких лет. Вдовам отводили два с половиной года, и при этом в первый год надо было носить вуаль. Каждый день – в черном. И только последние полгода можно было носить не черное, а одежду темных оттенков: серую или что-то вроде того. Королева Виктория соблюдала траур еще более жестко и к тому же совершенно добровольно. После смерти принца Альберта, любимого мужа, она носила траурные наряды сорок лет, пока сама не умерла.

Для Йоханны этот вариант не подходил. У нее были черные вещи, но очень мало. Она терпеть не могла этот цвет пустоты. Темно-синий заставлял ее глаза светиться, ржаво-коричневый придавал коже золотистый оттенок, а цвет зеленого мха выигрышно подчеркивал каштановые волосы с рыжеватыми бликами. Но черный… он старил ее, накладывал отпечаток скорби. В самый раз для вдовы, но Йоханна скорби не ощущала. Скорее все эти дни она была как в вакууме. И если бы не ее грандиозный проект по генеральной уборке, она бы точно потерялась во времени и пространстве. Перестала бы вовремя есть и спала бы по полдня… Но достаточно тяжелая физическая работа не оставляла места для пустоты, да еще дневник, в котором можно было обратиться к своему прошлому и к себе настоящей.

Правда, пока что генеральная уборка не продвинулась дальше кабинета. Но там она много сделала. Убрала не только книги Рене, но и его сертификаты в рамочках, ознакомилась с содержимым письменного стола и рассортировала папки, чтобы потом внимательно изучить документы в них. Папки она перенесла в гостиную, а картину про охоту отправила на чердак.

Странно, но эту комнату она до сих пор называла кабинетом, а не библиотекой, хотя решила, что здесь будет именно библиотека. Возможно, потому, что присутствие Рене, несмотря на изменения, все равно ощущалось. Ничего, когда она покрасит стены, все изменится. Выберет какой-нибудь радостный цвет, чтобы у комнаты был совершенно иной вид. Может, мятный? Или сиреневый? Но никак не больничный белый, намозоливший глаза.

Поток ее мыслей прервал телефонный звонок. Резкий звук был просто невыносим! Надо будет изменить его или хотя бы выяснить, как это сделать.

Внезапно сердце застучало быстрее. А вдруг это Аника? Йоханна знала, как мало свободного времени у дочери, и на то, чтобы позвонить, у девочки порой не оставалось сил.

– Как твои дела, бедняжка? – проговорил знакомый голос в трубке, но это была не Аника. – Справляешься?

Что за вопрос?

– Ванесса? Дела у меня… как и полагается в сложившихся обстоятельствах, – ответила Йоханна и постаралась при этом не выдать раздражения.

– Я так рада, что ты справляешься! – сказала Ванесса, но нетрудно было догадаться, что она не рассчитывала на такой ответ. – Но если ты захочешь поговорить, то знай, я всегда могу выслушать тебя.

Конечно, не бесплатно. Наверное, она просто ищет себе клиентов. И эта стандартная фраза про «захочешь поговорить»… Ничему другому консультантов не учат?

Прежде чем она, Йоханна, пойдет к психологу, пусть сначала Хелла фон Зиннен[2] канцлером станет, хотелось ответить. Но это было бы слишком невежливо. Ей хотелось отделаться от Ванессы, но вовсе не обидеть ее.

– Очень мило с твоей стороны, дорогая. Приятно знать, что есть человек, к которому можно обратиться, если захочешь выговориться.

– В любое время! И… – Ванесса замешкалась. Казалось, она не готова была закончить разговор без конкретного результата, да к тому же разговор грозил стать слишком коротким. – Могу порекомендовать тебе отличную книжку. Про стадии принятия потери…

– Да, да, да! – Йоханна читала как-то статью на эту тему в одном журнале. Что-то про острое горе, отрицание и гнев, а потом «продолжайте жить». Ей такая книжка не нужна, а уж тем более от Ванессы.

– Знаешь что… Я занесу тебе ее. Ты сегодня вечером дома? – наступала Ванесса.

– О нет, прости. Я уже, так сказать, на низком старте. И вообще…

– Хорошо, я постараюсь тогда в другой раз, как повезет… Или просто заброшу в почтовый ящик.

Ладно, так и быть, пусть Ванесса сделает это, раз уж так хочется. А потом можно будет вернуть книжку обратно почтой. Тоже не очень вежливо, но есть шанс, что Ванесса все поймет правильно.

Йоханна не обманула – она действительно собиралась уходить. Раз уж затеяла перемены, ничто не мешает ей поехать в гипермаркет за краской прямо сейчас. Надо было поторопиться – а вдруг Ванесса сразу отправится к ней?

Она пошла переодеться и почему-то натянула на себя все черное. Это никак не относилось к принятым нормам, к трауру. Что о ней подумают люди, Йоханне было совершенно безразлично. Но вдруг пришла мысль, что в черном она будет защищена. Черное как будто провозглашало всем вокруг: «Соблюдайте дистанцию! Не обращайтесь! Оставьте меня в покое! Я сейчас не в том состоянии!»

Самое интересное, это сработало. Ее игнорировали. От одежды ли это зависело или от выражения лица, наверняка не скажешь, да и какая разница? Парень на парковке, клянчивший у всех деньги: «У вас не найдется для меня лишнего евро?», даже не глянул в ее сторону. От щедрот своих Йоханна протянула ему горсть мелочи.

Продавцы тоже не обращали на нее никакого внимания, но это Йоханну не сильно расстраивало – она и сама прекрасно справится. Неторопливо продвигалась между стеллажами и кидала в тележку все, что нужно было для покраски (список был составлен заранее): укрывной материал для защиты пола и мебели, малярный скотч, чтобы заклеить рамы, валики и кисти, кювета для краски, ведро, шпаклевка для заделывания дыр от винтов и гвоздей… Наконец в списке остался только один пункт: краска.

Выбор был огромен. Ванильно-желтый ей понравился с первого взгляда, но и ежевично-голубой тоже был неплох. Или все же нежный персиковый? Или насыщенный зеленый, оттенка киви? В конце концов она отдала предпочтение теплому карамельному. Поставила два огромных ведра в тележку и довольно кивнула сама себе. Какая красота будет в комнате!

Когда она подошла к кассе, у нее начало урчать в животе. У красок такие аппетитные названия… Или дело было в том, что она ничего не ела со вчерашнего вечера?

Расплатившись, Йоханна купила себе в кафетерии «улитку» с мясом и сыром и булочку с корицей. Не самая полезная еда, но очень вкусная и сытная. Она с удовольствием съела сдобу, сидя в машине на парковке. А насытившись, вновь почувствовала прилив энергии и желание действовать. Смяла бумажные пакетики, кинула их на пассажирское сиденье и отправилась к себе на окраину города, без особых нервов пробираясь через вечные пробки в центре.

Чтобы аккуратно заклеить все перед покраской: рамы, плинтусы, розетки, выключатели, – понадобилось пару часов. Закрыть пол оказалось куда сложнее, чем она ожидала, потому что пленка никак не хотела ложиться ровно, пузырилась и вздувалась, как будто пол был не полом, а имитацией волнистой поверхности моря в аугсбургском кукольном театре. Остров с двумя горными вершинами посреди глубокого синего моря… Как же любила Аника в детстве песенку про Ласканию![3] «И почему мне тогда не пришла в голову эта идея: сделать из пленки океан, чтобы вдвоем проиграть любимые сцены Аники из „Джима Пуговицы“? Малышка визжала бы от восторга!» – подумала Йоханна. Но это было так давно… А сейчас от этих волн никакой радости – сейчас нужно ровно закрыть пол!

Ничего не получалось. Пришлось поменять план: Йоханна вытащила тяжелое кожаное кресло в коридор. Полированный журнальный столик был куда легче, и он отправился в гостиную. А с барным столиком вообще никаких проблем – он на колесиках, к тому же Йоханна предварительно убрала с него бутылки. Вопрос в другом: куда девать крепкое спиртное? Виски она не пила, коньяк и водку тоже. Рене, кстати, все это тоже не любил, но в присутствии важных гостей мог пригубить что-нибудь, изображая из себя настоящего знатока. Для нее всегда было загадкой, зачем он вообще купил этот столик. Вероятно, чтобы его кабинет был максимально похож на интерьеры английского мужского клуба.

В гостиную перекочевали оба медных торшера, настольный светильник и рабочее кресло. Громоздкий письменный стол сдвинуть было не под силу, но решение нашлось само собой. Она задрапировала его пленкой со всех сторон, и стол стал похож на здание Рейхстага во время реконструкции – почти такой же загадочный и величественный.

Йоханна решила сделать небольшой перерыв. Пошла на кухню попить воды, попутно вспоминая их совместную поездку в Берлин. Тогда, в 1995-м, она была беременна Аникой. Ее утомляли многочасовые осмотры достопримечательностей, но она не готова была отказаться от них, прекрасно осознавая, что следующие несколько лет ее скорее ждут пирамиды в песочнице, чем музеи и памятники. Было начало июля, погода стояла жаркая, и ноги к концу дня прилично отекали. Хотелось на пляж, походить босиком по прохладной воде. На ней было просторное платье, прикрывавшее живот, а вместо туфель – разношенные кроссовки, потому что в другую обувь ноги просто не влезали.

Они с Рене сидели на зеленой лужайке перед зданием Рейхстага, которое тогда ремонтировали перед тем, как туда должен был въехать немецкий парламент после объединения Германии. Здание, в буквальном смысле упакованное четой художников Христо Явашевым и Жанной-Клод де Гийебон, Кристо и Жан-Клод, как их все называют, безмерно очаровало ее. Серебристый материал мерцал в лучах летнего солнца, и историческое здание выглядело так, будто это упавший с неба огромный кристалл. Таинственно, символично и как-то невероятно. Будто из другого мира. Йоханна не могла налюбоваться, а Рене, напротив, спокойно доедал свое мороженое и скептически ворчал что-то про «растранжиривание средств» и «понты». Она не собиралась вступать с ним в дискуссию, чтобы не устраивать скандал. О вкусах не спорят.

Об этом случае Йоханна почти забыла. И вот пришло в голову.

Она допила воду и поставила стакан в посудомоечную машину. Потом задумалась, стоит ли сейчас начинать покраску. На это уйдет много времени, и можно не успеть до темноты. Ей хотелось заняться покраской непременно при дневном свете, потому что при электрическом освещении краска ляжет неровно и придется наносить еще один слой. Лучше перенести на завтра, а сейчас… сделать что-нибудь еще.

Зашла в гостиную, заставленную вещами и вздохнула. Там царил хаос! Да и вообще ей здесь не нравилось, гостиную тоже нужно будет поменять.

У нее еще оставались свободные коробки. В одну из них она убрала бутылки со спиртным, в другую, обернув бумагой, сложила бокалы. Чтобы не тащить все на себе, поставила коробки на барный столик и повезла через коридор в гараж.

Не сказать чтобы там было много свободного места – в гараже, помимо всякого хлама, хранились зимние шины, стояли два велосипеда, в углу пристроился шкаф с инструментами, там-сям был свален садовый инвентарь, и да, «порше» Рене.

«Моя огненно-красная игрушка», – сказал он с ухмылкой, показывая ей машину. Ее муж был полон того юношеского задора, в который она влюбилась много лет тому назад. Рене уговорил ее прокатиться, и она по дороге терпеливо прослушала лекцию о технических характеристиках автомобиля, в чем ровным счетом ничего не понимала. Аэродинамика, ходовая часть, турбо, оппозитный двигатель… все эти слова для нее ничего не значили. Зато для нее было важно, что Рене в тот момент расцвел. Как только загудел мотор, а звук был особый, точно ни с чем не перепутаешь, глубокая морщина на лбу исчезла, вокруг горящих глаз разбежались веселые морщинки, что ему безумно шло. Йоханна тогда подумала, что все еще будет хорошо. Как-нибудь наладится. Под словом «игрушка» Рене обычно подразумевал другое.

От этих воспоминаний у нее испортилось настроение. Чертов «порше», ей не хотелось видеть его. И тут она подумала, что теперь этот автомобиль в ее собственности, а это означает, что она может сделать с ним все что угодно. Если б у нее хватило сил, она бы с удовольствием раздолбала его кувалдой. Или спустила бы где-нибудь под откос… стояла бы и наблюдала сверху, как он взорвется, ударившись о камень. Или можно подарить машину какому-нибудь нищему у парковки. Да хоть тому парню, что стрелял евро. Вот бы он удивился! Ладно, это, конечно, перебор! Но сама идея избавиться казалась великолепной. В конце концов, можно просто продать эту «игрушку».

Йоханна перерыла ящики в шкафу, но так и не нашла того, что искала. Наверное, документы были в одной из папок, которые она вытащила из стола Рене.

Чтобы не откладывать на потом, она вернулась в гостиную, быстро просмотрела папки и нашла паспорт транспортного средства. Подумав о том, что ее могут принять за угонщицу, приготовила свидетельство о браке, свидетельство о рождении Аники, а также свидетельство о смерти Рене. Не хватало только ключей от машины, которые – и это было для Рене всегда принципиально важно – висели на специальном крючке в ключнице.

С первого раза машина не завелась. И со второго тоже, хотя двигатель издал пару многообещающих звуков.

– Ну давай, давай! – воскликнула Йоханна, как будто это был не спортивный автомобиль, простоявший без дела уже несколько месяцев, а живое существо.

И ведь сработало! Она осторожно нажала на газ – не привыкла к таким мощным машинам. «Порше» она никогда еще не водила, и ей предстояла первая самостоятельная поездка на нем, которая одновременно станет и последней. Если все получится…

И получилось. Нескрываемый восторг во взгляде торговца подержанными автомобилями говорил: все отлично! Та цена, которую он предложил, была даже выше, чем она ожидала. Конечно, Йоханна не очень разбиралась в ценах и скорее шутки ради поторговалась еще за тысячу сверху. Если б она настояла, могла бы добиться своего, но ей было все равно, и она согласилась на сделку на условиях торговца. Они прошли в офис, где тут же был подготовлен и подписан договор. Ключи и документы Йоханна обменяла на толстый конверт с деньгами. Хозяин салона достал деньги из сейфа с таким видом, как будто расплачиваться крупными суммами для него было совершенно естественно. Она положила конверт в сумочку, крепко обхватила ее, даже ребрам стало больно, и посмотрела на часы. Половина шестого, отлично! Банк открыт еще полчаса, и до него совсем недалеко.

В банке Йоханна предъявила договор купли-продажи, чтобы подтвердить происхождение денег, и попросила зачислить половину суммы на счет Аники.

– Остальную сумму отправьте в равных долях в Amnesty International, Greenpeace и Médecins Sans Frontières.[4]

– Вы уверены? – переспросила сотрудница банка.

Судя по дизайнерскому наряду и дорогим украшениям, можно было предположить, что уж она-то распорядилась бы деньгами иначе. Но Йоханне не нужны были эти деньги, она не хотела оставлять их себе. Единственное, чего ей хотелось, – избавиться от всего, что напоминало бы об этом «порше». Однако вопрос менеджера ее немного озадачил. Правильно ли она сделала выбор?

– А знаете, я сделаю по-другому! Мы поделим сумму на четыре части. Еще часть переведите, пожалуйста, на счет Sea-Watch[5], – сказала она и утвердительно кивнула. Такой выбор и Анике понравится. – Да-да, так и сделаем. Так будет лучше.

Без каких-либо дальнейших комментариев сотрудница банка заполнила нужные формуляры, быстро прыгая пальцами по клавиатуре. Потом Йоханна поставила свою подпись и уже несколько минут спустя была на улице, залитой вечерним солнцем. На нее навалились невероятное облегчение и одновременно ужасная усталость. Хотелось поскорее оказаться под горячим душем, а потом выйти на балкон с бокалом красного вина.

Тут она вспомнила, что осталась без машины. Пойти до дома пешком? Через весь город? Это займет как минимум час…

Йоханна отправилась в путь, но уже через пару минут стало ясно, что она переоценила свои силы. Не сегодня. Лучше было вызвать такси. И почему она сразу так не сделала?

Пока она доставала телефон, прямо перед ней остановился трамвай. Йоханна давно уже не пользовалась общественным транспортом, а уж на трамвае не ездила со студенческих времен и понятия не имела, куда этот трамвай идет. Но над дверью пробежала надпись «Розенгартен». Этот парк был как раз недалеко от ее дома. Отлично!

Йоханна забежала в трамвай, села на свободное место и закрыла глаза. Она не боялась пропустить свою остановку, так как ей предстояло ехать до конечной. Можно спокойно предаться мыслям и немного отдохнуть.

Как бы отреагировал Рене, если б узнал, что его супруга по дешевке продала автомобиль, да еще и пожертвовала на благотворительность половину суммы? Он такого и представить не мог. И вдруг Йоханна вспомнила, что щедрость была совсем не чужда Рене. Однажды, еще в студенческие времена, они участвовали в каком-то конкурсе и выиграли подарочный сертификат в очень престижный ресторан.

Был морозный зимний вечер, когда они решили воспользоваться этим сертификатом. Пошли пешком и рядом с супермаркетом, который к тому времени был уже закрыт, заметили молодую женщину в заношенных джинсах и слишком тонкой для такой погоды куртке. Она была с маленьким сынишкой, и тот горько плакал:

– Я есть хочу!

У Йоханны от этой сцены сердце разрывалось. У Рене тоже. Они молча переглянулись, Рене кивнул и сделал это: подарил женщине сертификат. Никогда больше Йоханна не испытывала к нему настолько большой любви, как в тот момент.

Трамвай остановился, а когда тронулся снова, Йоханна заволновалась. Что-то вдруг изменилось, а пока она соображала, что именно, услышала строгий голос:

– Приготовьте, пожалуйста, билеты.

Черт, как же она могла забыть? Конечно же, надо было купить билет! Она и вправду оторвана от реального мира, как порой ей в шутку говорила Аника. С дочкой, привыкшей передвигаться на общественном транспорте в разных странах мира, такого бы точно не произошло. А ее мать предпочитала жить в башне из слоновой кости. И вот результат – ей придется не только заплатить немаленький штраф, но и вытерпеть на себе взгляды других пассажиров.

И жар и холод пронизали одновременно. Ладони вспотели, сердце застучало, она готова была сквозь землю провалиться.

Контролер подходил все ближе. Другие пассажиры предъявляли свои билеты, у некоторых были ламинированные карточки – вероятно, месячные или годовые проездные билеты. Если такие вообще существуют. Про это Йоханна тоже ничего не знала. И про то, как избежать позора.

Она была в черном, но траурный наряд вряд ли избавит ее от штрафа – эта мысль первой пробежала в голове. Не дай бог вслух ляпнуть про траур. Несмотря на все сигналы: «Соблюдайте дистанцию!», «Не обращайтесь ко мне!», «Оставьте меня в покое!», – черная одежда не сработает, а траур – вовсе не оправдание неоплаченного проезда.

Контролер был уже в паре метров от нее, секунда-другая, и всё…

И вдруг он задержался. Молодая девушка рылась в своем кошельке.

– Билет где-то тут, – растерянно бормотала она.

И в этот момент произошло чудо: трамвай остановился, двери открылись, и у Йоханны появился шанс на побег.

Она не мешкая им воспользовалась.

Как именно она добралась до дома, Йоханна не смогла бы объяснить. Она очутилась в незнакомом районе и просто пошла вдоль трамвайных путей. Довольно быстро она дошла до парка. А оттуда уже было рукой подать до дома.

Наконец она смогла принять душ, надеть халат и уютно устроиться в шезлонге.

Почему она раньше так редко выходила на балкон? Почему сидела на большой террасе, хотя чувствовала себя там немного потерянной? А этот балкончик, он такой милый, ей тут было спокойно и радостно. Он как будто приглашал оглянуться на прошедший день. А потом взять бокал вина и отправиться в путешествие по собственному прошлому.

Вести дневник – это стало для нее любимым занятием. Можно даже сказать привычкой, как раньше. Только раньше она писала о том, что происходило за день, а теперь обращалась к прошлому, в котором все еще было безоблачно.

С Рене мы познакомились на вечеринке медиков. Что касается вечеринок, то у медиков они были самые веселые, и мы почти никогда их не пропускали.

Ты была там, Инес? Мне кажется, нет. Если я правильно помню, ты пошла в кино с Томом. На что-то типа «Звездных войн», и я еще немного расстроилась тогда.

Но потом я увидела его. В нем было что-то такое, что зацепило мой взгляд. Не только потому, что он был обаятельным и обладал невероятной улыбкой, просто я ни у кого еще не видела такой уверенности в себе.

Казалось, Рене заметил мой взгляд, и я уже надеялась, что он вот-вот заговорит со мной. Но он отвернулся и пошел к бару. Вероятно, я ошиблась. Мне хотелось тут же взять сумочку и уйти, как вдруг он оказался передо мной с двумя пластиковыми стаканчиками в руках:

– Мне показалось, что ты была бы не против «Текилы Санрайз»[6]. Надеюсь, что не откажешься.

Я молча взяла стаканчик, который он мне протянул, и мы чокнулись. Обычно я не пила коктейли, и даже не помню, каков был этот на вкус. Но сам момент был просто волшебным. А Рене… он меня загипнотизировал!

Чуть позже мы сбежали с вечеринки и несколько часов гуляли по улицам, вдоль реки, по парку и по центру. Я никак не могла поверить, что так понравилась мужчине моей мечты! И как он держался! Ничего общего с моими прежними знакомыми. Он не о себе рассказывал, а хотел как можно больше узнать обо мне. К концу прогулки мы впервые поцеловались в свете уличного фонаря. И в тот момент я поняла, что передо мной именно тот мужчина, которого я так ждала!

Это была не просто влюбленность. С самого начала все было серьезно. И не только с моей стороны, но и с его.

Мы были во многом похожи, и это нравилось мне еще больше, чем его улыбка и нежность. Именно поэтому я так расстраивалась, что тебе он не понравился, Инес. Ты, конечно, никогда не говорила напрямую, но я это очень хорошо чувствовала. Как у тебя получалось одновременно дружить со мной и недолюбливать его?

Рене был таким же целеустремленным и амбициозным, как и я. А еще очень умным. Он в рекордные сроки окончил университет и теперь писал докторскую. Точнее, он диктовал, а я печатала. Печатать я умела быстро и лучше него. Рене нравилось, что «вместе мы действуем более эффективно» – мне нравилась такая его формулировка.

Чуть позже Рене сказал, что вести хозяйство вдвоем куда экономнее, чем по отдельности. Ты к тому времени уже три года как была с Томом, и настало время разбить наше «девчачье гнездышко», как сказал Рене. Мое место в нашей квартире занял Том, а Рене нашел нам другую квартиру. От оплаты аренды наш бюджет трещал по швам, но если учитывать район, где находилась квартира, то можно было считать, что нам еще повезло. Так что никаких веских аргументов у меня не находилось, чтобы не соглашаться на такой вариант. Тем более что оплату аренды почти полностью взял на себя Рене.

После успешного окончания университета я получила ряд предложений о работе. Но все они были в другом конце страны. Как назло.

– А что, если нам переехать? – предложила я Рене.

– Не сейчас, – ответил он. – Можно, но только после того, как я закончу ординатуру. А потом уже как скажешь, обещаю.

Мне показалось это вполне справедливым. Если двое будут одновременно строить свои карьеры, то от этого пострадают их отношения – факт известный. А что касается аргумента Рене про «потом»… Мне лично не было известно ни об одном подобном случае, а у Рене была тысяча примеров.

Безделье мне быстро наскучило. Мы стали меньше времени проводить вместе, и я решила сконцентрироваться на домашнем хозяйстве, довести его до идеала. Кроме того, я подрабатывала корректором научных работ. Хоть это оплачивалось довольно скудно, но так я многое узнала. Я находила пищу для ума, иначе бы с ума сошла от глажки, мытья окон и готовки.

Вся эта ситуация значила для нас больше, чем просто переходный период к браку. Мы были единой командой. На тот момент Рене был лидером, а я – его крепким тылом. Но скоро, очень скоро, я тоже выйду в лидеры – в этом я была твердо убеждена.

Вот так вот можно ошибаться…

Новые стены

Карамельные! И о чем только она думала? Вчера этот цвет казался ей теплым и домашним. А сейчас, покрасив одну стену, Йоханна была уже не настолько уверена в этом.

Она сделала пару шагов назад, чтобы как следует оценить цвет, и в досаде взмахнула руками. Но тут же одернула себя. Какой вывод следует сделать? Что это твое решение и винить некого? Что надо уметь признавать ошибки и исправлять их?

Йоханна вздохнула. Никакая это не карамель, которую так любила маленькая Аника, а скорее испражнения Принцессы Леи, кошки, которая жила у нее в юности и у которой постоянно был понос.

Ну вот… И от этих ассоциаций теперь ведь не отделаться!

Она отложила в сторону валик и закрыла ведро. Хотелось выпить кофе.

На улице было облачно и прохладно, но балкон был защищен от ветра, и Йоханна ни капельки не замерзла, устроившись там. Кофе явно пошел на пользу. У него был вкус утешения, а утешение – это именно то, в чем она нуждалась после неудавшейся попытки переделать комнату. Может, и решение проблемы кофе подскажет?

Но ее мысли пошли совсем в другом направлении. Впервые за много лет она вспомнила о Принцессе Лее. Как же она любила ее! Котенка она получила в подарок на свое одиннадцатилетие. Маленький пушистый комочек, совершенно белый, с изумрудно-зелеными глазками, ласковый и сообразительный… Незадолго до этого Йоханна ходила в цирк с бабушкой и дедушкой и там пришла в полный восторг от хищников. Поэтому сразу принялась учить питомицу всяким трюкам. Принцесса Лея могла по команде прыгать через кольцо, ложиться на спинку и притворяться мертвой, давать лапку, приносить игрушки и даже кататься на скейтборде.

Конечно, родители хмурились и упрекали ее в пустой трате времени. Так что Лею она дрессировала только тогда, когда дома никого не было.

А потом кошечка заболела. Поначалу поносик случался только время от времени, но затем болезнь стала хронической, а под конец Лея была уже настолько слаба, что ее пришлось усыпить.

Йоханна плакала дни напролет. Через какое-то время грусть по Лее переросла в желание завести нового домашнего питомца, но и тут Йоханну ждало разочарование. Родители не разрешили. Они объяснили свое решение тем, что от животных много грязи, а расходы на них слишком велики. О счетах за лечение Принцессы Леи в семье до сих пор вспоминали с содроганием.

Карманными деньгами Йоханну не баловали, и она занялась репетиторством, чтобы позволить себе сходить в кино или купить мороженое. И тут она поняла, что у нее хорошо получается объяснять сложные вещи простыми словами. В школе спрос на ее уроки был достаточно высок, и деньги появились. Желание иметь котенка все еще было при ней. Но…

Йоханна никак не могла объяснить себе, почему же она не воплотила это желание, уже став взрослой. В какой-то момент она просто прекратила думать на эту тему. И нельзя сказать, что Рене был против домашних животных. А точнее, она ни разу с ним об этом не говорила. Потому что прекрасно понимала, какая у него будет реакция. Во всем, что касается гигиены, Рене был очень педантичен. Она часто в шутку замечала, что ее муж, верно, перепутал кухню с операционной, потому что не может же быть все настолько стерильным. Но он не понимал таких шуток, продолжая бубнить про микробов и возбудителей ужасных заболеваний в губках для мытья посуды. Уж он-то наверняка был бы не в восторге от идеи завести шерстистого разносчика бактерий у себя дома.

А что ей мешает завести кошку сейчас? Или даже собаку. Или сразу двоих? Больше всего ей хотелось полосатого кота, которого она назвала бы Зорро… Девочку лабрадудля можно назвать Зотти. Или нет, слишком похожи имена. Лучше Зорро и Фокси, и то и то в переводе «лиса», а она где-то прочитала, что это ее кельтский знак. Хоть Йоханна и не верила в гороскопы, но «лисы» ей очень нравились: умные, с чувством юмора, эмпатичные и лояльные. Ну точно про нее написано!

Ход ее мыслей прервал рев самолета, и Йоханна вздрогнула. Этот звук был сигналом к действию. Она быстро допила уже остывший кофе и отнесла чашку на кухню.

Она еще не продвинулась ни на шаг в своем плане на день, но решила не торопиться с покраской. Лучше отложить до завтра или даже подождать до следующей недели, посмотреть, каким будет цвет в высохшем состоянии, и тогда уже решить, оставлять эту краску или покупать другую.

Таким образом, можно перейти к следующему пункту из списка дел: разобрать гардероб Рене. Но как же ей не хотелось этим заниматься именно сейчас! Только не сегодня! Когда на улице не жарко, самое время покататься на велосипеде!

Точно! Почему бы и нет? Раньше они часто устраивали велосипедные прогулки. Рене был фанатом велосипеда. Еще в молодости, до университета, он как-то проехал через Альпы на велосипеде!

Если честно, велосипедные прогулки были у них единственным совместным занятием на протяжении всего брака, да и то становились все реже и реже. Поначалу они преодолевали большие расстояния вместе с Аникой – Рене сажал ее на специальное детское кресло перед собой, а потом дочка и сама крутила педали. Но постепенно как-то все сошло на нет, и велосипеды стояли без дела в гараже. А когда Рене заболел, о прогулках и речи быть не могло.

Зато сегодня не было ни одной причины, по которой стоило бы отложить велопрогулку. Йоханна по-настоящему загорелась этой идеей. Давно она такого не испытывала: почувствовала себя настолько… живой!

Ее велосипед с семью скоростями покрылся пылью, и надо было накачать шины. В остальном он был в отличном состоянии. На случай если вдруг пойдет дождь, Йоханна положила в корзину на руле ветровку. Еще она взяла с собой бутылку воды. А больше ей ничего и не надо было.

– Отличный велосипед! Почти как мой!

На дорожке, едва успев отъехать от дома, Йоханна увидела Мию. Та улыбалась ей, сидя на красном детском велосипеде. За эти дни у нее выпал один зуб внизу, а верхние зубы еще только прорезывались.

– Твой велосипед и вправду очень красивый! – ответила ей Йоханна, остановившись.

– А у тебя есть шлем? Я всегда езжу в шлеме. – Мия указала на огромную ярко-розовую штуковину на своей голове. Шлем был ей велик, но Мию это не смущало. – У меня на нем нарисованы единороги. – Этим девочка, очевидно, гордилась больше всего.

– А мой просто белый и… – Какую же отговорку придумать? – И я не смогла его отыскать, – продолжила Йоханна.

Это было не очень убедительно, но ведь совсем не обязательно оправдываться перед шестилеткой!

– Тогда у тебя нет защиты для черепа! – выдала малышка. – Это слишком опасно! Тебе обязательно нужен шлем!

С этим спорить было бесполезно.

– Или ты волнуешься за свою прическу? – продолжала занудствовать Мия.

– Ну, как тебе сказать… У меня нет никакой укладки…

– Это я вижу.

Ух… Слишком умная девочка попалась. Но ведь она права насчет шлема.

– Ладно! Пойду поищу его, – вздохнула Йоханна и слезла с велосипеда.

Мия пошла за ней в гараж.

– Я тебе помогу, – заявила она. – Так вот же он! – Малышка указала на шлем Йоханны, который висел рядом со шлемами Рене и Аники на самом видном месте.

– Точно! – Йоханна изобразила удивление.

– Странно, что ты не смогла сама его найти, – сказала Мия, скрестив на груди руки и прищурившись. – Может, ты его плохо искала?

– Полагаю, так и есть. Ты меня раскусила. Я просто задумалась.

– Глупость какая!

– Что ты имеешь в виду?

– Что из-за своих мыслей ты не видишь главного. У тебя все в голове перепуталось.

Йоханна засмеялась в ответ:

– Да уж!

– И куда ты собралась ехать? – бесцеремонно спросила Мия, и Йоханна в очередной раз не знала, что ответить.

– Хотела просто так покататься. Куда дорога приведет.

– Ну, надеюсь, ты не заблудишься, – хихикнула девочка. – Я бы поехала с тобой, но мне разрешают кататься только рядом с домом, вот и езжу туда-сюда. – Она скривилась. – Это ужасно, ужасно скучно! – Недовольная гримаса сменилась улыбкой. – Но зато, когда мне надоедает кататься, раз – и я дома, это очень удобно.

– Да, удобно, – согласилась с ней Йоханна. – И спасибо тебе за подсказку. Как только я пойму, что крутить педали уже не очень хочется, сразу поверну обратно.

Чтобы не попасть в поток машин, в это время довольно-таки плотный, Йоханна поехала в сторону парка Розенгартен и дальше, к реке. Поднявшись на холм, она остановилась, чтобы полюбоваться. Какой сказочный вид! Река петляла среди виноградников, вода блестела на солнце, разогнавшем тучи, лодки и прогулочные катера отсюда казались игрушечными, а река – расшитой бисером шалью, неосторожно брошенной нерадивой богиней.

«Нерадивая богиня» – что за чушь! Йоханна ухмыльнулась. Давненько у нее не разыгрывалась фантазия. Родители, а потом Рене считали полным бредом все, что выходило за рамки «нормального», и она уговорила сама себя стать самым обычным, нормальным человеком. Но почему обязательно заключать себя в какие-то рамки? Разве нельзя быть одновременно и фантазеркой, мечтательницей, и вполне себе рациональным человеком, когда того требуют обстоятельства?

Все еще в раздумьях, Йоханна сделала пару глотков воды, снова села на велосипед и поехала дальше.

Притормаживая, она спустилась на велосипедную дорожку, проходившую вдоль реки и виноградников. Уголок райский, и так близко от ее дома! Надо быть сумасшедшей, чтобы все эти годы отказывать себе в удовольствии прокатиться здесь. А точнее сказать, выбираться на прогулку только тогда, когда у Рене было время и желание. Так сказать, составить ему компанию. Сколько же она пропустила! Вместо того чтобы наслаждаться красотой, сидела в четырех стенах и даже на балкон почти не выходила, а за садом следил Рене, точнее, подстригал там травку газонокосилкой.

Йоханна подумала, что жить на природе не так уж плохо. Она выросла в городе, и, если честно, городская жизнь ее устраивала. Она не понимала тех, кто осознанно стремился уехать из «каменных джунглей». Что это за пасторальность такая? Деревенская жизнь всегда ассоциировалась у нее с мещанством, когда ничего не надо, кроме забот о хозяйстве. Но, вероятно, она заблуждалась? Ведь если подумать, далеко не все горожане интересуются культурой и стремятся развиваться, живут себе и живут. И потом, есть поселки художников, фанатов разных альтернативных культур, которые осознанно стремятся к изоляции, подальше от крупных городов.

Нет, продолжала размышлять Йоханна, совсем уж в изоляции жить необязательно. Она бы не смогла жить без электричества, горячей воды и интернета… В их доме – доме, который выбрал Рене, – все это есть, но она никогда не чувствовала себя там комфортно.

Невероятно, на какие повороты способно мышление, когда двигаешься на свежем воздухе! Странно, почему она раньше об этом не задумывалась. Может, недостаточно того, что она затеяла? Недостаточно разобрать книги и перекрасить стены. Может, нужны более решительные шаги, чтобы начать жить заново?

Разумеется, она не станет торопиться. Ведь никто ее не подгоняет. У нее куча времени, чтобы спокойно, без спешки выяснить, чего же она на самом деле хочет.