Читать онлайн Каракурт бесплатно

Пролог

Жара. Всё вокруг белое, раскалённое. Я сижу в колючках. В засаде. Паутина спокойна. В кладовой висят три кокона. В них – одна саранча, два мотылька. Солнце припекает. Я не двигаюсь. Держусь в худой тени веток колючки. Вижу плохо. Мир для меня заполнен размытой мутью. Не беда. Зато слышу я отлично.

Паутина начинает дрожать. Это меня беспокоит. Причин, раздражающих её нити, не видно. Из далёкого тумана начинают наплывать коричневые пятна. Одно впереди, два позади. Для меня они просто гигантские. Ближе. Ещё ближе. Одно пятно склоняется надо мной. Море шерсти, две тёмные пещеры дыр, под ними расходится гладь выпирающих вперёд пыльных валов. Валы расходятся, обнажая ряд серых валунов. Мой куст, окутанный паутиной, вместе со мной оказывается во тьме. Мне это не нравится. Моя природа требует ответных действий. Прижавшись к мягкой вибрирующей стене податливого вала, я кусаю. Раздаётся громкий рёв. Я с остатками моего куста лечу на жёлтый песок. Гигантские пятна испугано отскакивают в сторону. Укушенная мной гора, продолжая реветь, качаясь, уходит за ближайшую дюну. Остальные коричневые пятна идут следом. Тому, в кого вошёл мой яд, не выжить. Такова моя суть. Мне приходиться переползти в тень другого куста, затаиться там до ночи.

Я защищаюсь. Я охочусь. Я Каракурт!

Глава 1

Почему так произошло? Ольга не желала отвечать на этот вопрос. Она изо всех сил стремилась компенсировать, оставить позади неявные, скрытые глубоко в прошлом, придавленные мокрой от слёз копной детских обид дефекты души, быстро карабкаясь по карьерной лестнице. Скорость движения по жизни маскировала подавленные, но не изжитые переживания. Почему она отдавала лучшие годы жизни изучению разных психов и извращенцев? Ольга выбрала для себя профессию психотерапевта, подспудно желая избавиться от собственных психологических проблем. Если бы у кого-нибудь из её коллег хватило ума спросить о причинах выбора рода деятельности, Ольга бы сказала всё, что угодно, но никогда бы в жизни не призналась, что истинная причина скрыта под зудящими рубцами душевной раны. Она самой себе-то об этом не напоминала даже шёпотом, даже оставаясь наедине со своими мыслями.

Ольга Афанасьевна Гаврилова, красивая женщина с гордой осанкой гимнастки к тридцати двум годам сформировалась во вполне самостоятельную, успешную, как в работе, так и в личной жизни, личность. Рост средний, фигура подтянутая. Грудь второго размера, плоский живот, талия если и не осиная, то явно заметная, тонкая, попа мальчишеская, бёдра гладкие, коленки уютные, милые приятно круглые, голени и щиколотки длинные, породистые, элегантные.

Ольга следила за своим весом, регулярно занималась фитнесом, соблюдала сбалансированную диету. Вредных привычек у неё не было. Оля от природы имела пегие волосы – противный цвет, непривлекательный, разбавляющий, стирающий оттенок её светло-серых глаз. Поэтому со времён первого пришедшего к ней месячного цикла, когда из нежного возраста детства она перешла в пору бархатистой юности, Ольга красилась в платиновую блондинку с волосами плавно, гладкими волнами спадающими на плечи. Чёлка закрывала большую часть чистого вертикально расположенного к воображаемой плоскости лба и ограничивала, делая усечённым правильный овал её лица. Брови, как две светлые тонкие острые полосы, от висков летели тонкими стрелами к переносице. Глаза с приспущенными верхними веками смотрели томно, а сверкающий в них искрами многообразия беспокойных мыслей ум, заставлял многих настоящих мужчин в присутствии Оли ощущать не свойственный им трепет. Нос прямой, короткий, рот немного великоват, но вкупе с изогнутыми восходящими дугами губами идеально подходящий к её широкому славянскому лицу. Чем-то она неуловимо напоминала польскую певицу прошлого века Анну Герман – та же очаровательная улыбка и загадка во взгляде.

Смотря на Ольгу и незнакомые с ней люди ощущали исходящие от неё флюиды сильных энергетических потоков. Двигалась она то плавно, то порывисто, но всегда находилась в состоянии непокоя, торопилась жить, любила учиться и работать. Всё делала с огоньком, изобретательно, искала новые способы достижения целей на работе, выступала в роли новатора в лечении старых заболеваний. Настоящий лидер, умеющая добиваться всего что ей казалось важным и нужным.

В личной жизни у Ольги тоже царил полный порядок. Вот уже три года она встречалась с Михаилом Толкуновым, молодым успешным бизнесменом, который к его тридцати трём годам успел открыть фирму, производящую аналоги родных деталей иномарок. Инженерам компании удалось добиться высокого качества выпускаемых мастерской изделий, вполне сопоставимого по надёжности с оригиналами. Цена же продаваемых запасных частей фирмой Толкунова была ниже китайских подделок. Востребованность товара на рынке оказалась столь высокой, что производство едва справлялось с заказами.

В тридцать лет Михаил заработал свой первый миллион долларов. Успешные люди предпочитают выбирать себе спутников жизни среди себе подобных. На одном светском рауте, проводимом в деловом клубе, они и познакомились. Через три месяца Ольга переехала к Михаилу.

Сегодня она спешила на новое место работы. На своей «Ауди» Ольга почти добралась, но за километр до комплекса зданий недавно открытой суперсовременной психиатрической клиники номер 607 встряла в глухую пробку. На перекрёстке, которой она могла наблюдать, высунувшись из окна автомобиля, какой-то лихач умудрился вмочалиться в бочину самосвала. Сотрудники ДПС и подъехавшая через десять минут бригада скорой помощи вовсю суетились вокруг места аварии. Проехать мимо железного слона и жестянки моськи, превращённой самоуверенностью хозяина в груду изжёванного металла, пока не разрешали. Оставалось ждать.

Оля Гаврилова уже два года собирала материал для докторской диссертации. Для этого она, официально работая в платном отделении обычного психоневрологического диспансера, постоянно брала путёвки (как она их называла) на сбор необходимого ей материала. Бывать в таких командировках большую часть своего рабочего времени ей помогали связи на самых верхах министерства здравоохранения. Почву для своего будущей исследовательской работы Ольга подготовила заранее и, бывая на различных специализированных симпозиумах и конференциях, свела нужные знакомства с несколькими заместителями министра, профессорами, известными светочами психиатрии. Поэтому наверху о её исследованиях знали и взирали на них благосклонно. Поэтому проблем с её непосредственным начальством у неё не возникало. Ольга надеялась не просто защититься, а совершить прорыв, рывок и далеко позади себя оставить всех этих мастодонтов, приверженцев галоперидола и ныне запрещённого (слава богу) лечения электрическим током.

Ольга колесила по психушкам всей страны. Искала священный Грааль психиатрии, разрабатывала синтетический метод лечения серийных маньяков. Она верила, что их можно вылечить, снять с них заклятие патологического желания убийства. Прежде чем приступить к работе Ольга изучила почти все современные методы лечения душевных болезней, начиная с психоанализа, гештальт терапии, Эриксоновского гипноза и кончая наркосинтезом, стресс прививочной терапией, а также многие другие способы превращения больных людей во вполне здоровых, адекватных и неопасных для их окружающих индивидуумов, способных к самостоятельной плодотворной жизни внутри социума и вместе с социумом.

Главный постулат её работы гласил: нет плохих людей, есть неоправданно агрессивное, неклассическое поведение личности, находящийся под заклятием серии ключевых событий детства и поэтому воспринимающей жизнь через призму надуманных ситуацией, которые и создавали многочисленные причины "неполноценности" таких пациентов. Теорию она разработала детально, рабочего материала тоже хватало, оставалось воплотить наработки в жизнь – попробовать излечить подходящий жестким критериям её отбора объект от страшной болезни тяги к убийству. В клинике, куда она сейчас направлялась, существовало отделение принудительного лечения со строгим контролем, оборудованное по последнему слову медицинской науки и техники. В него в последнее время свозили со всей страны наиболее опасных психопатов и маньяков на любой вкус, только выбирай.

Доктор Гаврилова именно среди паноптикума запертых в палатах монстров решила подобрать себе пациента для финального эксперимента, должного стать золотым обрамлением всей докторской диссертации. Докладывать о своих намереньях она никому не собиралась, иначе об эксперименте можно было забыть до того момента пока машина здравоохранения, проскрипев неуклюжими бюрократическими шестернями, не дала бы добро, а может быть и не дала бы. Скорее всего, не дала бы. Ольга предполагала использовать некие запрещённые строгого учёта препараты. Чиновниками, как правило, такие вещи не нравились, здесь и её высокие покровители оказались бы бессильны. Но победителей, как известно, не судят. Ольга шла на авантюру сознательно и с верой в успех в сердце.

Пробка, наконец, рассосалась, разбитые машины оттащили на обочину. Ольга припарковалась за воротами окружённой высоким забором клиники. Верх забора окутывали облака колючей проволоки и охраняли струны сигнализации. На углах ограды, на выходящих из бетона шестах сидели видеокамеры, полностью контролирующие охранный периметр.

На проходной Ольгу встретил автоматический пункт пропуска и три охранника. На Ольгу неё главврач заказал пропуск, поэтому, записав данные её паспорта в журнал регистрации посетителей, Ольгу быстро пропустили на территорию. По центру огороженного квадрата территории громоздилось наплывами шершавых бетонных плит, заштрихованных серой дикой имитацией внешней игольчатой абразивной штукатурки, десятиэтажное здание главного корпуса клиники. Вокруг него неизвестный архитектор разбросал хозяйственные и вспомогательные постройки, в основном – одно и двухэтажные. Справа от здания находились две площадки для прогулок и спортивных игр, а за ними рос небольшой сквер и стояли лавочки. По всей территории, смотря в пасмурное октябрьское небо слепыми глазами с ресницами голубых острых треугольниках стальных лепестков, торчали цветочные клумбы, наполненные уже пожухлыми стеблями гниющих цветов. В клумбах преобладали цветы оранжевого оттенка, отсвечивающие влажным тленом скорой смерти. Осень безжалостно уничтожала следы прошедшего летнего буйства жизни.

Ольга заметила, что деревья, как в сквере, так и около больничных построек рядом с дорожками были клёнами. Их листья, жёлтые, красные, протёртые до дыр зелёные, срываемые с веток и лёгким ветерком, ажурно шумя, падали на землю, устилая заасфальтированные дорожки хрустящим прощальным ковром навсегда прошедшего лета. Ольга приближалась к входу в главное здание и думала:

"Боже, у нас до сих пор строят эти концентраторы душевных болезней. В таких клиниках пациенты гарантированно заражают друг дружку. Наследие СССР. На западе давно перешли на индивидуальное лечение и их лечебницы больше напоминают коттеджные посёлки. Хорошо ещё, что на этого монстра денег не пожалели".

Внутри клиники Ольгу встретили ещё три охранника, оформили пропуск на четвёртый этаж, где находился кабинет главврача, а также выдали электронный ключ на восьмой этаж в отделение принудительного лечения. Охранники выглядели мрачно, не улыбались и не обращали на её прелести никакого внимания, судя по их заученным механистическим движениям, они все в прошлом прошли длительную службу в армии. Кадровые военные младшего командного состава, скорее всего. Подтянутые квадратные мужчины в опрятной чёрной форме охранного агентства "Аметист" с эмблемой, как показалось Ольге, красной кляксы на левом рукаве куртки. На самом деле на шевроне изображалась летящая в бесконечном пространстве космоса звезда – комета. У каждого охранника на поясе висела резиновая дубинка, газовый баллончик и электрошокер.

Покончив с необходимыми формальностями, Оля пошла к лифтам. Стальные, тускло отражающие дневной свет двери лифтовых кабин выстроились в ряд по три на каждой стене. Два лифта – грузовые и четыре – пассажирские. Она нажала на белую полупрозрачную кнопку вызова. Под своим пальцем она ощутила не бездушную твёрдость пластмассы, а мягкий, тёплый пластик. Круглая кнопка моргнула жёлтым лимоном и двери крайнего лифта с правой стороны раскрылась. Внутри кабины приятно пахло хвоей. Ольга удивилась – "Откуда здесь хвоя?" – Через несколько секунд она вышла на четвёртом этаже. Надпись над стеклянными дверями оповещала, что она входит в "Детское психиатрическое отделение".

Над дверью висела видеокамера. Когда она подошла ближе, раздалось жужжание, щёлкнул замок. Ольга зашла внутрь, прошла по небольшому коридору и уткнулась в пост старшей сестры. За деревянным щитом поста сидела пожилая женщина в белом халате, шапочке и очками с толстыми линзами на маленькой круглой пуговке розового носа.

– Добрый день, – обратилась к сестре, Оля. – Подскажите, пожалуйста, как мне найти кабинет главврача?

– А вам зачем? – поинтересовался Цербер в белом халате.

– Я у вас работать буду. У меня сегодня первый рабочий день, – примирительно улыбнулась Оля.

Таких примитивных объяснений оказалось достаточно, и равнодушный страж медицинский тайн душевных недугов сказал:

– Налево по коридору, 413 кабинет.

– Спасибо.

Прежде чем войти, Оля постучалась и дождалась банального – "Войдите", – произнесённого уверенным басом. В кабинете с зашторенными окнами царили успокаивающие сумерки, разбавляемые светом старой настольной лампы, пристроившейся на углу стола в виде крепкого благородного гриба под круглым колпаком абажура. За тяжёлым дубовым столом сидел мужчина средних лет, аккуратно подстриженный, с зачёсанными назад волосами. Виски его уже тронула седина. Пожалуй, доктора можно было бы назвать красивым, если бы не обвислые, как у французского бульдога, щёки. Звали главврача – Фёдор Владимирович Савченко. Он сразу догадался, кто к нему пришёл. Показал на одно из двух кресел, стоящих перед столом, предложил присесть.

– Присаживайтесь. Вы Ольга Сергеевна Гаврилова?

– Да. – Ольга заученным открытым жестом протянула ему руку для рукопожатия. – Очень приятно познакомиться, Фёдор Владимирович.

– Мне тоже. Как к нам добрались?

– Хорошо. Без происшествий. Спасибо.

– …Вы изъявили желание работать в судебно-психиатрическом отделении принудительного лечения. Скажите, с чем это связано?

– Я пишу диссертацию. Я в ней поднимаю тему серийных преступлений, совершаемых на фоне психических заболеваний. Пытаюсь посмотреть на эту проблему современного общества несколько под иным углом.

– Тема богатая. Модная. – И как будто обдумывая сказанное им, пережёвывая в уме произнесённые только что слова, доктор замолк и на несколько секунд замер. Оттаяв, сменив тему, продолжил. – Я посмотрел ваше резюме. У вас хороший опыт. Объяснять, как я понимаю, вам ничего не надо. И всё же, вы будете работать в отделении со строгим режимом, обусловленным поведением содержащихся в нём пациентов. Прежде чем приступить к своим прямым обязанностям, вам необходимо ознакомиться с инструкцией по технике безопасности поведения в отделении. Заведующий отделением Артур Григорьевич Дак ждёт вас. Он ознакомит вас с правилами и даст под подпись инструкцию. Потом проверит ваши знания по ней. Вы не обижайтесь, так надёжнее.

– Ну что вы! Я всё понимаю.

– Хорошо. Тогда – добро пожаловать в наш коллектив! Так сложилось, что в отделении, где вам предстоит работать, медицинский персонал подобрался исключительный. Все дружат между собой, помогают. И не только на работе, но и в жизни. Уверен, к вам отнесутся максимально дружелюбно. Желаю вам, чтобы вы прошли процесс адаптации к новым условиям как можно быстрее.

– Спасибо.

Вход в кладовку монстров преграждали не двери, а настоящие сейфовые ворота. Таких даже в тюрьмах не было. Больше всего они походили на ворота, ведущие в бомбоубежище. Покрасили ворота в отвратительный цвет хаки. Стены предбанника, выкрашенные в цвет придорожной пыли, переходили вверху в заляпанный белой масляной краской потолок и внизу скатывались на заложенный бордовыми маленькими квадратиками плитки пол. Ольга нажала кнопку вызова на устройстве селекторной связи. Мерзко загудев, оно защёлкало и раздался мужской голос искажённой помехами:

– Да?

– Я доктор Гаврилова, иду к заведующему отделением, – Ольга подняла голову и посмотрела в видеокамеру.

Ворота приоткрылись, не на распашку, а так – чуть-чуть, чтобы мог пройти только один человек. Оля вошла в маленькую комнату с железной дверью на другом её конце. Около неё, сбоку, на уровни груди висело считывающее устройство. Она прокатала свою карточку и дверь открылась. За ней её ждали уже не охранники, а самые настоящие гориллы в образе санитаров. Амбалы, одетые в светло-зелёные халаты, с засученными по локоть рукавами. На посту охраны, оборудованном на чрезвычайный случай звуковой и световой сигнализации, сидел самый здоровый санитар из когда-либо виденных Ольгой, а его двое коллег встречали её, держа в руках чёрные продолговатые лопатки металлоискателей.

Проверив сумку, они пропустили Ольгу в отделение. К ней в сопровождающие прилипли санитара, чтобы она не потерялась. Пройдя ещё одну самую обыкновенную дверь, они вышли к открытому вестибюлю, служившему телевизионной комнатой. Заходить внутрь она не стала, только посмотрела. Там на деревянных стульях сидели с полдюжины небритых, озабоченных тоскливым выражением лиц худых субъектов. Смотрели передачу о животных, о жизни насекомых. Очень поучительно. Там на экране разные воплощения доисторического кошмара с аппетитом поедали друг друга. – "Ничего себе разгрузочка воспалённого сознания преступника" – подумала Оля. Прислонившись к стене, в полглаза контролируя поведение психов, в комнате скучал санитар. В телевизионной стоял стол для пинг-понга, и два других поменьше, на которых лежали шахматные доски. В углу приютился шкаф с тремя десятками книг, внизу, с его последней полки выглядывал музыкальный центр и лежали СD диски. Ольге бросился в глаза узор на жёлтом линолеуме пола, напоминающий постоянно меняющуюся мандолу. Кто такой линолеум вообще мог выбрать?

Они прошли мимо столовой, буфета, комнаты творческого отдыха, кладовой, потом пошли палаты, все, как одна, с белыми дверями, с внешними запорами, внутренними замками тамбурного типа и смотровыми окошками с толстыми стёклами из сталинита, как на боевых морских кораблях. По левую сторону одна из дверей стояла распахнутой. Там возились две сестры и санитар. Женщины активно пытались что-то оттереть с пола, навсегда уничтожить. До Ольги долетели слова, сказанные одной из них – "Он себе ёршик от унитаза в задницу засунул почти целиком. А ты спрашиваешь – как же иначе?".

Все выключатели света и розетки располагались только вне комнат, для безопасности. Коридор, хорошо освещённый забранными стальной сеткой сплошных рассеивателей лампами дневного света, также окрашенный масленой краской бежевого цвета, казался бесконечным, уходящим в неизвестную даль. Потом коридор внезапно закончился и повернул влево; там в тупике слепого аппендикса, как выходы в другую реальность, впаялись в стены несколько дверей вполне домашнего вида, их поверхность имитировала дерево тёплого орехового цвета. Здесь находилась резиденция заведующего, кабинеты его замов, рядовых психиатров, психотерапевтов и психологов. Всего Ольга насчитала девять дверей с прикреплёнными к ним табличками, обозначающими служебный статус их обитателей. Четыре – справа, четыре – слева и одна, ведущая в кабинет заведующего, – прямо. Доведя Ольгу до кабинета заведующего отделением, санитар, позванивая ключами, удалился.

Артур Дак оказался на месте. Маленький юркий мужичок с лысиной, занимающей значительную часть, отведённую природой под волосы, большого, не по размерам тела хозяина, черепа. После мини экзамена по правилам поведения в отделении, врачи разговорились. Артур производил впечатление обаятельного человека и старался, чтобы Ольга вела себя непринуждённо, чувствуя себя, как дома.

– Олечка, я вам отведу кабинет одного из моих замов. Мне положено их по должности по крайней мере два. В этом смысле я на привилегированном положении, кроме меня замы есть только у главврача. В действительности, как и у остальных, у меня нет ни одного. Но кабинеты есть, да – есть. В одном мы оборудовали место под медикаментозную терапию инсулином и атропином. Второй кабинет пока простаивает. Там всё для вашей предстоящей работы есть – записывающая видео аппаратура, аудио система, набор литературы, диван, кресла, умывальник.

Кабинет заведующего выходил окнами из торца здания. Большой прямоугольник комнаты площадью пятьдесят метров. Окно светило пасмурным осеннем днём в спину сидящему за столом Даку. От этого складывалось впечатление того, что он и не врач вовсе, а окружённый видимой туманной аурой недомерок-ангел.

– Артур Григорьевич…

Ольга не успела договорить, заведующий её перебил:

– Можно просто Артур.

– Артур, мне сегодня же хотелось бы начать работать.

– Конечно-конечно. Я вас представлю вашим коллегам и вперёд. Минутку…

Артур по внутренней телефонной связи пригласил к себе всех докторов и старшую сестру. После того, как все набились в кабинет, Дак представил Ольгу и перешёл к своим подчинённым. Ольга, чтобы легче запоминать кто есть кто, составляла краткую характеристику каждого из представляемых ей врачей. Искала ассоциацию с их образом в памяти и закрепляла её визуализацией этого образа на внутренней экран её сознания. Так ей было легче сходиться с людьми, находить с ними общие темы для разговора.

1. Моров Анатолий, психотерапевт. Блондин с сонным взглядом. Вытянутое лицо, хрупкая нижняя челюсть, переходящая в клин маленькой бородки. Пускай будет – унылый Моро.

2. Сыромятников Андрей. Психотерапевт. Впалая грудь, жёсткие кудрявые волосы. Чёрные смородины глаз. Майский жук.

3. Милова Вера. Психолог. Стриженная под Кашпировского дамочка одного с Ольгой возраста, с вечно меняющимся выражением лица. Располагающая к себе с первого взгляда. Добрая ведьмочка.

4. Павлов Евгений Евгеньевич. Психиатр. Самый старый из всех. Лет шестидесяти. Лишний вес. Судя по красным прожилкам на картофелине носа, злоупотребляющий алкоголем. Пьянчуга.

5. Шапошников Радион. Психиатр. Высокий плотно сбитый мужичина. Бородатый викинг. Спокойный, как гора, с постоянно блуждающей на толстых африканских губах улыбкой. Значит, пускай так и будет – Чёрный Викинг.

6. Хрулёва Василиса. Старшая сестра. В двадцать лет она должно быть была изумительно красива. К сорока раздобрела и потеряла былую привлекательность. По крайней мере для большинства мужчин теперь она выглядела, как торговка пивом. Вася.

7. Отсутствующий сейчас, сегодня дежурный врач, психиатр Бабкин Семён. В это время он с дежурным санитаром и сестрой на первом этаже принимали больного. Семён временно остался без псевдонима.

Вели себя врачи действительно благожелательно. Улыбались ей, если она смотрела на кого-то из них. Желали удачи. Но было в их улыбках что-то заученное, американское. Показывали-то они себя во всей красе, как сплочённая команда, радовавшаяся любому новичку, готовая прейти ему на помощь, но тайными знаками тела они выдавали Ольге их общий подленький секрет: мы готовы в любой момент отринуть тебя, как инородное тело, в случае несовместимости с властвующим здесь большинством и не пробуй нам перечить – погибнешь. Их глаза сигнализировали Ольге: или принимай наши порядки или уходи (умри). Наверное, на Ольгу так повлияла гнетущая атмосфера этого места. Ей казалось то, чего и в помине не было.

Ерунда, все мы люди. А на поведение работников закрытого режимного сектора наложило печать ежедневное общение с ненормальными изуверами, садистами, маньяками. Чёрточки характеров пациентов, цепляясь к душам врачей ядовитыми колючками, придали их поведению незаметную для большинства людей двусмысленность. Вот и разыгралась фантазия Ольги. Ничего критичного, просто коллектив психиатрической больницы. Просто непривычно дружелюбные для своего рода деятельности медики. В других специализированных клиниках врачи работали, куда более угрюмые.

– Евгений Евгеньевич, проводите Ольгу в третий кабинет. Покажите где-что лежит, ну и вообще познакомьте с нашими порядками, – попросил старого психиатра Дак. – Я уже рассказывал, как мы живём. Но ведь повторение – мать учения. Так?

– Воистину так, – промурчал Павлов.

Дак выдал ключи Ольге. Вышли все вместе толпой и разошлись по кабинетам, кроме старшей сестры, исчезнувшей за поворотом: она вернулась на пост. Остановившись около второй двери по левую сторону, Ольга отперла замок. За ней вошёл психиатр.

– Как видите – не богато. Зато есть всё для работы.

Кабинет в три раза меньше, чем у Дака. Кушетка, обтянутая коричневым дерматином, кресло обычное, кресло для размещения пациентов полулёжа, стол, похожий на хирургический. Стол письменный, со стоящим на нём монитором компьютера. Стул. Два шкафа. Отгороженная от комнаты железными листами кабинка с раковиной и смесителем. Окно, закрытое плотными зелёными шторами. Лампа на потолке в матовом белом плафоне. Стены до середины обложены коричневой бактерицидной плиткой, самый верх стен выкрашен в более светлый тон коричневого. Если не уютно, то нормально, жить можно. Ольга уже про себя решила, как можно облагородить обстановку, придав ей домашний вид, что можно было сделать быстро с помощью комнатных растений и нескольких предметов интерьера, которые она захватит из дома.

– Вы тут располагайтесь, а я прошу меня извинить, дела, – скороговоркой проговорил Евгений Евгеньевич.

– Понимаю. Спасибо, что проводили.

Психиатр ушёл. Ольга села за стол, покачалась на стуле. Окинула взглядом комнату, мысленно переставляя мебель так, как ей бы этого хотелось. Оставшееся рабочее время она провела, приводя в порядок свой кабинет, придавая ему обжитой вид. После обеда знакомилась с отделением, с расположением палат, хозяйственных помещений, процедурной площадкой, общалась с младшим медицинским составом. Вникала. Знакомство с пациентами отложила до завтра.

Глава 2

Ольга, подъехав к дому, удачно припарковала машину прямо около подъезда. Поднялась на лифте на седьмой этаж и уже подходя к двери квартиры вдруг осознала, насколько она сегодня устала. Первые несколько дней на любой новой работе всегда изматывали, выкручивали психологические суставы и к вечеру усталость наваливалась медвежьей лапой, опускалась по артериям и неуклюже поднималась по венам чугунной, шумящей в сосудах, тяжестью в ноги. Ольга никак не могла привыкнуть к такому состоянию и на первую неделю притирки на новом месте всегда давала себе поблажку – не ходила по рабочим дням в её любимый фитнесс центр.

Её парень Миша был дома. Высокий, прекрасно сложённый современный Аполлон, с гордым властным профилем и хитрым прищуром весёлых глаз. Надёжный, как гора Эверест, и вместе с тем по-мужски сильный, властный. Он, и скучая дома в одиночестве, умудрялся элегантно выглядеть в простых домашних джинсах и футболке с коротким рукавом, выгодно подчёркивающей силу его рук. Услышав, как Ольга открывает дверь, Михаил встал с дивана и пошёл её встречать. Поцеловал в щёку, помог раздеться. Обняв за плечи, немного отодвинул её от себя и присматриваясь, сказал:

– Устала, любимая. У-у, укатали Сивку крутые горки. Совсем психи тебя доконали. Общение с психически нездоровыми людьми плохо сказывается на твоём здоровье, – шутя, заметил Михаил.

– Перестань, – апатично произнесла Ольга. – Они такие же люди, как мы. Им просто не повезло. Социальный сбой.

– А-а, ну тебе, конечно, виднее. Пошли, лучше поужинаем. Признаться я зверски проголодался, господин доктор.

Они прошли в большую светлую кухню, оборудованную по последнему слову техники. Естественные светло-коричневые тона придавали ей особую домашность. В углу стояла коричневая воздушная ваза, блестящая глазированной поверхностью, в ней стояли стебли с красивыми цветами экзотического заморского сухостоя. Когда Оля смотрела на эти растения, особенно зимой, когда за окном снег заметал сугробами хмурый город, её настроение после самых трудных рабочих будней улучшалось само-собой, на душе становилось тепло, она оттаивала. Немного южного тепла далёкого моря никогда не помешает. К тому же ваза была её подарком на годовщину их совместной жизни Мише. И необычный подарок ему на удивление понравился. Он с радостью его принял и помогал ей потом искать подходящий сухостой, планомерно объезжая с ней все московские цветочные базы.

– Ты что же, ждал меня? Голодал?

– Ольчик, я не могу есть дома без тебя, ты же знаешь. Без тебя мне кусок в горло не лезет.

Они оба в силу своей занятости редко утруждали себя готовкой. Обычно Михаил заказывал готовые блюда из многократно проверенного ресторана, благо материальное положение позволяло. Вот и сегодня на ужин из ресторана привезли телятину с овощами, запечённую в горшочке, салат из свежих овощей, капустную солянку с колбасными изделиями. И к этим нехитрым изыскам Михаил прикупил бутылочку испанского вина, щедро насыщенного чернильными танинами, приятно вяжущими, заставляющими быстрее бежать кровь, провинции Риоха. Отметить первый рабочий день на новом месте, так сказать.

Поев и выпив по бокалу вина, пара молодых здоровых людей, отправилась в спальню. По причине общей усталости интимные игрища по обоюдному согласию отложили на завтра. Михаил, полный нормальных желаний половозрелого мужчины, этого не показал, но в душе он расстроился. Ольга относительно редко радовала его своим вниманием, слишком она, особенно в последнее время, зациклилась на работе. Он принимал её полностью такой какой её сотворил бог, а сегодня уж точно были бы не уместны разборки на сексуальной почве. Поворочавшись, досадливо посопев в одну ноздрю, он заснул. Ольге удалось забыться только через час. Перенапряжённый событиями мозг никак не хотел выключаться. Её обваренное событиями закончившегося дня сознание противилось сну. В голову лезли разные мысли и образы, сбежавшие из клиники. Она занималась анализом и самокопанием. Прокрутив в голове по кругу всё произошедшие сегодня события несколько раз подряд, она, всё-таки, переступила черту, отделяющую явь от хмари сновидений.

Ей снился странный сон. В нём она шла по центральной многолюдной улице столичного мегаполиса. Прохожие, идущие ей на встречу, шарахались от неё и показывали пальцем. Она ощущала себя изгоем. И она никак не могла понять, почему на неё так смотрят. Проходя мимо зеркальной витрины универмага, Ольга увидела своё отражение и до смерти испугалась. На неё безумным взором обречённой на заклание зверушки смотрела лопоухая, совершенно лысая женщина с бугристой сизой кожей на голове. – "И это страшилище я?" – она не верила. – "Неужели можно настолько сильно измениться, потеряв все волосы?" – На её глазах голова начала покрываться шелухой розовых пятен, порождающих нестерпимый чесоточный зуд. Ольга зачесалась. Раздирая всё новые струпья в кровь, не обращая больше внимания на собравшуюся вокруг неё толпу, пытаясь ногтями добраться, доковырять до причины – источника заразы.

Очень скоро под ногти Ольги набился верхний слой отслоившегося эпидермиса, ручьями потекла жёлтая лимфа, вызывающая чувство непередаваемого омерзения. И когда она зацарапала по черепу, услышав склизкий скрежет, её выдернуло из тошной трясины кошмарного сна. Она лежала на спине и быстро-быстро дышала, словно пробежав стометровку на чемпионате мира. Подушка стала влажной от пота и затылок набух под мокрыми волосами желанием чесать-разрывать-вырывать. Михаил, отвернувшись к стене, мирно спал, дышал он равномерно и спокойно. Сегодня ему снились только хорошие сны. Ольга протянула руку и взяла лежавший на тумбочке рядом с кроватью телефон. Цифры складывались в привычные чёрточки, показывая четыре часа утра. В оставшиеся три часа до подъёма, она так и не сомкнула глаз.

Глава 3

– У нас в отделении содержатся всего 22 пациента. Все мужчины. Но мы можем принимать и женщин. Отделение разделено на две части, которые при необходимости могут друг от друга быть изолированы. В основном наши пациенты – это шизофреники, попавшие к нам на почве бытового насилия, однажды, зашедшего слишком далеко. Извращенцы, наркоманы. Вообще большинство наших гостей, так или иначе, на свободе пристрастились к запрещённой к свободной продаже фарме, – говорил Артур Дак, попутно вытаскивая пухлые папки историй болезней и выкладывая их на белую поверхность стола перед сидящей за ним Ольгой. – Вам будут интересны всего трое из них. Если бы вы пришли сюда на шесть месяцев раньше, могли познакомиться с интереснейшим субъектом – с маньяком по прозвищу "Сатана".

Разговор врачей происходил в тесной регистратуре. Здесь, под замком, защищённые дежурным постом старшей медицинской сестры хранились все карточки пациентов, содержащие кровавые описание течения их чудных болезней, написанные отвлечённым языком функционеров от "карающей" медицины. В карточках, помимо диагнозов и хода течения болезни, содержались списки всех лекарств в нужных дозировках и процедур, назначаемых больным в разное время. Довольно скучное чтиво, особенно учитывая совсем не аппетитные подробности, для непрофессионала.

Услышав про Сатану, Ольга, оторвавшись от хаотичного пролистывания какой-то истории, проявив должный интерес, спросила:

– Тот самый маньяк-колдун? Его ещё Королём в некоторых газетах называли.

– Угу. Вы хорошо подготовились, хорошо.

– А куда он делся?

– Да в общем-то никуда. Его перевели в другую клинику. Возвращаясь к доступным нам пациентам, могу, как уже говорил, выделить трех. Первый – Герман Шавыков, двадцать один год. Убил свою мать, топором вырубил две квартиры соседей. Тех, которые на свою беду, оказались дома. После задержания признался ещё в двух убийствах. Шизофрения, мания преследования, психоз навязчивых состояний. Приехавшим на место преступления полицейским он сказал, что ему приказал всех убить некий вселенский разум и добавил: «Они были не теми, за кого себя выдавали».

Ольга смотрела на маленькое фото на жёлтой обложке, переданной ей Даком карты. – "Никак не скажешь, что ему 21 год. Скорее все 30, а может и больше". – Лицо худое, собачье, с глубоко запавшими, горящими неизлечимым психозом глазами, снизу ограниченными большими лиловыми мешками. Морщинистые и припухлые, словно у боксёра, веки. Волосы жидкие, как будто облитые топлённым салом. Жуть.

– Второй, – продолжал Артур Дак, доставая новую больничную карту с полки, – Геннадий Страхов. Очень интересный тип, интересный. Ветеран, участник боевых действий, как он утверждает. В армии он служил точно, а вот воевал ли он на самом деле в горячей точке… такой информации у нас нет. Но на его теле есть отметены от пуль, так что он скорее всего говорит правду. Страхов, во всяком случае до болезни, обладал сильными экстрасенсорными способностями. У него посттравматический синдром, параноидальная шизофрения. Характерно, что надолго купировать его галлюцинации нам не удаётся даже с помощью психолептиков последнего поколения. Как вы знаете позитивные симптомы болезни убираются современными препаратами довольно легко, но не в его случае. Наверное, это связано с его талантом. Мозг реагирует на лекарства у всех по-разному, у него он блокирует их действие за счёт врождённых аномальных отклонений. В редкие периоды просветления Геннадий утверждает, что совершил более ста подтверждённых ликвидаций. Может быть, он и не классический маньяк, ну уж точно будет вам интересен.

Ольга всматривалась в фотокарточку, подспудно ожидая чего-то необычного. Например, того, что сорокалетний мужчина, отображённый на фото, подмигнёт ей или отвернётся, показав затылок. На худой конец, она ждала горящего взора, высеченного из камня лица с волевыми чертами. Но, увы, мужчина с сонным взглядом и двойным подбородком добродушного толстяка никак не походил на её представления о людях, обладающих божественным, или нет – скорее дьявольским даром сверхспособностей.

– И третий, имеющий к теме вашей работы непосредственное отношение – Каракурт.

– Простите?

– Вообще-то его зовут Роман Каримов. Известен он, как Каракурт – убийца детей. У него вот здесь, – заведующий показал на сгиб правой руки, – вытатуирован черный паучок с красным пятнышком на брюшке размером с булавочную головку. Самый что ни на есть серийный убийца. На его счету семь загубленных душ. Все, кроме одной жертвы, мальчики от восьми до тринадцати лет. Никакого сексуального насилия. Долгие пытки и смерть. Скорее всего его завораживал сам процесс мучений жертвы. Мерзкая тварь. К сожалению, есть проблема. На сегодня ему поставлен диагноз прогрессирующая деменция. – Заканчивая вводную лекцию, Дак передал ей последнюю пухлую папку карточки.

– Деменция? То есть слабоумие? – беря историю болезни в руки, задала вопрос удивлённая Ольга.

– Полицейские перестарались. Их можно понять, можно. – Дак любил повторять некоторые слова в предложении для усиления эффекта сказанного. Такая была у него привычка. Ольга ещё вчера заметила эту маленькую его странность. – При задержании они хорошо его обработали. В результате – черепно-мозговая травма, а на фоне застарелой наркомании на выходе мы получили в наше распоряжение почти что овощ. Плюс маниакально-депрессивный психоз. К сожалению, от него теперь мало толку, в смысле его исходной мотивации и прочего.

– А где фотография? – Ольга обратила внимание, что на обложке истории болезни отсутствовало запечатлённое на фотобумаге изображение пациента.

– Оля, знаете, тут такое дело. Каримов не получается на фото. Совсем не получается. Вместо лица проявляется мутная взвесь помех. Мы пробовали снимать его на видео и никаких проблем. Когда изображение движется его видно, а на фото – нет. Мистика. Знаю звучит дико, но факты упрямая вещь, знаете ли. Факты.

"Шутит он, что ли. В принципе, на психиатров это похоже. Правда, ситуация не подходящая, да и я давно вышла из студенческого возраста глупых розыгрышей".

– Артур вы серьёзно?

– Ладно-ладно, не берите в голову, – поспешил успокоить своего нового сотрудника доктор Дак, увидев, насколько она встревожена. – Можете ознакомиться с историями здесь. Отберите которые вам подходят. Если понадобятся карты, можете взять к себе в кабинет, только не забудьте их сначала зарегистрировать вынос в журнале у старшей сестры. Оставляю вас наедине с ними. – Артур указал на пять стопок карт, лежащих на столе. – Время пролетит незаметно, смотрите не пропустите обед, Ольга.

– Постараюсь, Артур.

– Если хотите, могу за вами попозже зайти.

– Пожалуй, не сегодня. Люблю работать в одиночестве, и чтобы меня ничто не отвлекало от работы. Простите. – Ольга, чтобы сгладить отказ, обворожительно улыбнулась.

Улыбнувшись в ответ, доктор Дак откланялся. Обед Ольга всё-таки пропустила: профессиональный интерес победил голод. Она с головой погрузилась в мир больных иллюзий, страшных описаний подробностей преступлений (чем больше таких подробностей врачу удавалось собрать, тем выше была вероятность обнаружения источника повреждения психики больного), откровений пациентов на сеансах психотерапии. В регистратуре в отдельном сейфе хранились копии всех аудио и видео записей, сделанных лечащими врачами на сеансах терапии. Оригиналы записей врачи оставляли у себя в кабинетах, так им легче было с ними работать. Также ещё копии записей любого сеанса находились в компьютере заведующего отделением и главврача.

К двум часам Ольга отобрала себе четырех пациентов. Она забрала к себе в кабинет их карты и записи их сеансов. Записей сеансов оказалось всего четыре. В клинике больше полагались на воздействие химических препаратов, чем на умения врача. Типичная ситуация. Работали по старинке.

В первую очередь Ольга искала так называемые метки дьявола – аномалии в строении мозга, безошибочно указывающие на предрасположенность человека к серийным насильственным действиям. Нашла она их у двух из четырёх отобранных ей пациентов. Герман Шавыков и Каракурт в мозгу имели изменённые характерным образом участки мозга. Лобные доли, – самые новейшие для человека в эволюционном плане, – оказались поражены. Височные области у них также были повреждены. И самое главное: на уровне глубоких структур желудочки мозга резко увеличены.

Лобные участки мозга отвечают за стратегию поведения и её устойчивость, выбираемую человеком. Височные доли отвечают за формирование личности, мораль, этику. В 3-м желудочке локализуются зоны ответственности за инстинктивные желания, прогностические функции, сознательную деятельность. И все эти важнейшие области у двух из четырёх пациентов сильно отличались от нормы.

У Германа в истории болезни значилась нездоровая тяга к огню. В детстве его несколько раз ловили за поджогами. У Каракурта сведенья о детских годах отсутствовали, но Ольга была уверена, что он тоже имел определённые отклонения в поведении, характерные для большинства маньяков. К таким отклонениям, помимо пиромании, относились издевательства над животными и недержание мочи. К карте Каримова чьи-то, если не любящие, то наверняка заботливые руки прикрепили копии многочисленных жалоб Каракурта на персонал больницы, на якобы существующее на кухне воровство продуктов, на то, что его колют простой водой, а лекарства продают налево и тому подобный бред. Написаны все жалобы были с характерными для слабоумных ошибками. Слога и буквы в отдельных словах переставлены, например, слово «доктора» он писал, как «доткора», а «не дали», у него выходило – «не длаи». Данные признаки указывали на характерное для состояние слабоумия расстройство, называемое афферентальной моторной афазией (чаще она проявлялась при разговоре, но бывало и при письме больного). Настораживало то, что жалоб на условия содержания и на злоупотребление персонала властью набиралось через-чур много, особенно много учитывая его слабоумие. Написаны жалобы были сухим однообразным языком с многочисленными орфографическими ошибками и создавалось впечатление, что автор забывал то, с чего начинал. Иногда он в своих посланиях «в никуда» повторялся, иногда не заканчивал, но он писал и писал много, а это мало походило на прогрессирующую деменцию.

"Хорошо бы его осмотреть. Маньяки часто страдают половым бессилием, недоразвитостью органов, отвечающих за нормальное сексуальное поведение. Может быть, именно из-за этого он не насиловал своих жертв перед убийством".

Пришло время непосредственного знакомства с отобранными ей пациентами предстоящих исследований. Она подошла к посту и спросила у старшей сестры Хрулёвой Василисы: где сейчас находятся Герман и Роман Каримов в данный момент.

– Герман взаперти в палате сидит. Наказан за вчерашнее буйство. Я ему утром укол аминазина поставила. Только не очень это ему помогает, организм привык. Каримов в комнате отдыха торчит, в песочек играет. Очень он это дело любит, чертит чего-то, камешки в коробке с песком выкладывает.

– А как я его узнаю?

– Не ошибётесь. Небольшого росточка мужчина, тихий, словно пришибленный, черноволосый, с прозрачными глазами.

– Номер палаты, где Герман сидит?

– 20.

– Ключи, будьте добры.

Василиса достала из тумбочки, стоящей под столом, ключ с пластмассовой биркой и наклеенной на её поверхность кусочком бумажки с номером, отдала его в руки к Ольге и предупредила:

– Держите, только возьмите с собой санитара, а лучше двух. Мало ли что. Он у нас непредсказуемый.

– Спасибо за совет. Учту, – надменно произнесла Ольга. В себе она была уверена и нисколечко не боялась обколотого нейролептиками психа Германа.

Она прошла к двадцатой палате и, прежде чем войти, заглянула в смотровое окошко. Герман лежал на койке, заложив руки за голову, смотрел в потолок. Его надбровные дуги в реальности оказались более выпуклыми, чем на фото. Ольга открыла замок, отодвинула неприятно скрипнувший несмазанным смешком засов и вошла в палату. Дверь она за собой оставила открытой. Палата, стены, потолок и пол, выкрашенные в белый цвет смотрелась по-нищенски убого. Не спасали палату и три горшка с комнатными растениями, стоящими на подоконниках. Растения в горшках, жалкие подобия своих диких собратий, искривившись в флористическом артрите, тянулись за солнцем. Через зарешёченные, по тюремному толстые корабельные стёкла света проникало достаточно для растительной жизни, но для человека здесь не хватало свежего воздуха. Весь воздух, прежде чем попасть внутрь клиники, поступал в систему вентиляции и очищался с помощью фильтров. Ольга сделала шаг, приметила стул и рядом с ним тумбочку. Остановившись, она посмотрела в безучастное лицо Германа, ничуть не изменившееся с её приходом (на визит к нему гостьи Германа никак не реагировал), и сказала:

– Добрый день, Герман. Меня зовут Ольга Гаврилова. – Оля отодвинула стул и присела рядом с кроватью пациента.

Он повернул к ней голову и скроил рожицу, похожую на детскую говнюшку. Увидев, что она смогла привлечь его внимание, Ольга обрадовалась и произнесла:

– Будем считать – знакомство состоялось. Я понимаю: вам здесь не нравится, если честно мне тоже. Невесёлое место. К счастью, его можно сделать гораздо приятнее.

Заинтересовавшись помимо воли, не столько словами Ольги, а скорее мягким дружелюбным тоном, так разительно отличающимся от обычного командного тона здешних врачей, Герман, криво улыбнувшись, произнёс:

– Как?

– Я пытаюсь помочь вам – вы помогаете мне. Хорошо?

– Знаю я вашу помощь, опять колоть будете.

– Никаких уколов, даю слово. Если вы, конечно, себя будете подобающим образом вести, Герман. Договорились?

– Угу. Что дальше?

– Прежде всего, я расскажу вам про себя. Какой я доктор. Мне 32 года, я предпочитаю с пациентами общаться, полностью им доверяя. Я ничего от них не требую, не заставляю ничего делать против воли. Если вам будет что-то надо, вы об этом меня спросите. Я готова к диалогу. Много не обещаю, но на то, что вы можете сами себе помочь, даю гарантию. Моя роль просто показать вам путь. Конечно, при условии, если вам оно надо.

– То, что мне действительно надо, так это избавить мир от демонических сущностей.

– Понимаю. Что вас заставляет думать, что они существуют?

– Что? Я с ними каждый день вижусь. Здесь в сумасшедшем доме их особенно много. Вы знаете мою историю?

– В общих чертах. Буду благодарна, если услышу её от вас. Всё как было на самом деле. Заранее верю всему, чтобы вы мне не рассказали.

Герман, соблазнённый добродушием и искренним интересом, проявленным к нему новой докторшей, не устоял. Приподнявшись, он сел на койке, опустил на пол ступни с невероятно длинными пальцами и начал рассказывать….

В тот вечер я окончательно убедился, что моя мать одна из них. Потом доктора пытались меня убедить, что я свихнулся, что болезнь водила моими руками и помыслами, но я-то знаю правду. До того вечера, такое тревожное чувство нарастающего страха и опасности, исходившей от человека, я испытывал всего два раза. Тогда это были совершенно чужие мне люди. Девушки в парке. Меня предупредили о их намереньях. Я благодарен голосам в моей голове. Вселенский разум научил меня жить!

Они, эти самые ведьмы, пытались следить за мной, хотели утащить под камень асфальта. Я не дал им этого сделать, расправился с ними первым. В случае с матерью всё было гораздо опаснее. Она умело маскировалась всю жизнь, подбиралась ко мне ближе, чтобы в один для неё прекрасный момент, смогла беспрепятственно заарканить мою душу… Я сидел на кухне за столом, а она варила пельмени. Стояла, повернувшись ко мне спиной. От алюминиевой кастрюльки валил пар, и она в нём плавала, как какое-нибудь грёбанное приведение. От неё исходили флюиды удушливой копоти. Мать расслабилась и дала увидеть себя такой, какой сделали её мерзкие хозяева. Мне выпал шанс. Главное было не дать ей обернуться, иначе бы я погиб. Об этом предупреждали голоса, вопящие, как сирены скорой помощи, в моём гудящем медном колоколом черепе.

Осторожно, так чтобы она меня не услышала, я выбрался из-за стола, встал на цыпочки, открыл дверцу антресоли и достал оттуда топор с длинной деревянной, тёмной от времени ручкой и покрытым пятнами рыжей перхоти ржавчины топорищем. Подкрался к той твари, что скрывалась под внешностью моей матери, и ударил её острым нижнем краем топора прямо по темени. ТЮК! В последний миг она что-то почувствовала и попыталась обернуться. Не тут-то было, как же! Я успел первый! Она упала и задёргалась. Хотела встать. Такого шанса я ей не дал. Удар следовали за ударом, пока в лежащей на кухне груди кровоточащего мяса не осталось ничего человеческого… Но на этом ничего не закончилось.

Я почувствовал, как за стенами, в соседних квартирах готовилась к прыжку моя смерть. Я заторопился и вышел на лестничную клетку. Так и есть, соседи, которые совсем не соседи, затихли. Суки, я вам покажу, вам меня так просто не забрать. Я позвонил в квартиру напротив. Дверь открылась почти сразу, что подтвердило мою догадку. Топор вошёл глубоко в лицо мужчине соседу, кажется, он скрывался под именем Валера. Он так и не успел ничего понять, не ожидал от меня, как от потенциальной жертвы, такой прыти, а зря. Расправившись с ним, я переступил его распростёртое свастикой тело и вошёл внутрь. Кроме него в квартире никого не оказалось. Я знал, что он здесь один, но на всякий случай проверил всё по второму разу. Только после этого я вернулся назад на лестничную площадку.

В другую соседнюю квартиру, через стену от моей, я названивал напрасно: её жители-перевёртыши, прочувствовав мой гнев, затаились. Но они были там, это я знал наверняка. Они могли между собой общаться на расстоянии. Но и я отступать не собирался. Голоса в моей голове давали дельные советы, подбадривали. Все они принадлежали моему единственному настоящему другу – вселенскому разуму. Дверь соседской квартиры – кусок устаревшего спрессованного дерева, тридцатилетней давности выделки. Вставив мокрое лезвие своего оружия в щель между косяком и самим полотном двери, я начал курочить её. Она поддавалась под моим напором, издавая звук выдираемого из бревна большого гвоздя. Кровь, набежавшая с топорища на рукоять, враждебно жужжала, пытаясь мне помешать.

Там в квартире завизжали женские голоса, но я различал в издаваемых ими высоких нотах глухое рычание потревоженных бесов. Ага, они поняли, что опоздали. Выломав дверь, я ворвался к ним в логово. Мне пришлось за ними – толстой дочкой и жирной свиньёй мамашей – гоняться по всей их трёхкомнатной норе. Как они на самом деле выглядели под масками жирной плоти, я молчу. Женщину хрюшку я зарубил в коридоре. Её ребёнка поросёнка перерубил напополам в спальне.

Из толстяков выходит намного больше крови, чем из худых. Вы об этом знали? Они превратили дом в чавкающее под моими ногами красное болото. Обои обогатились психоделическими узорами, зеленое смешалось с красным, каракатицы брызг расползлись по всем углам. Здесь мне делать было больше нечего. Я вышел наружу. Сел по-турецки на серые плитки пола на лестничной площадке, положил на колени топор и почувствовал, впервые с того раза, когда я уничтожил тех двух ведьм в парке, огромное облегчение. Нет, пожалуй, это облегчение намного сильнее меня расслабило, чем прежнее. Оно меня почти осчастливило. Жаль, это состояние продлилось не долго. Немного мешала моему триумфу соринка тревоги. Так, небольшое, но досадное недоразумение, постоянно растущее и требующее к себе внимания. Мой труд оказался не закончен, да и ликвидировал я их не безупречно. А ведь были и другие. Потом приехала полиция. Фабрики дешёвого жира успели позвонить в отделение. Правда это их не спасло…

– Герман, извините, а вы стихов не пишите?

– …Нет. А причём здесь…

– Извините ещё раз. Вы просто так художественно рассказываете. У вас талант. – Ольга решила польстить пациенту, чтобы ещё больше расслабить и вызывать к себе подсознательную симпатию.

– Да? – По посветлевшим глазам убийцы было видно, что предположение доктора о его творческих способностях ему польстило. Он вернулся из сотворённого им собственноручно ада обратно в палата и был готов к диалогу.

– Конечно. Я всегда говорю то, что думаю… Вы ни в чём не раскаиваетесь? – вдумчиво, спросила Ольга.

– Раскаиваюсь, что не всех успел уничтожить. Спасти мир от отродий дьявола. – Он понизил громкость голоса и будто по секрету добавил: – Скоро наступит конец света. Они уже здесь.

– То есть, вам здесь нравится?

– Что? – Герман злобно вытаращился на Ольгу. – Зря я вам, что ли, всё рассказывал. Вы такая же, как и все здешние доктора.

– Да я о другом. Если вы ни в чём не раскаиваетесь, вам должно здесь нравиться. – Герман встрепенулся и злобно оскалившись хотел что-то сказать, но Оля его прервала, заговорив скороговоркой. – Ваши поступки закономерно привели вас сюда. Ведь так? Если вам здесь нравится, то и разговаривать не о чем. А в том случае, если вы хотите покинуть клинику навсегда, то мы можем обсудить ваши дела, поступки, определяющие будущее любого человека. И ваши голоса не будут в этом помехой. Мне кажется, наоборот, если они хотят добра, они нам помогут. Подумайте об этом. Не торопитесь, а завтра вы мне скажите к каким выводам пришли. Хорошо?

Ольга встала и пошла к выходу. Герман ничего не ответил, лишь нахмурил брови и внимательно посмотрел ей вслед.

За дверьми палаты её поджидал Родион Шапошников, теперь уже бывший лечащий врач Германа. Он улыбнулся в роскошную бороду и произнёс:

– Он эти истории всем рассказывает. Не вы первая, не вы последняя.

По его словам она поняла, что Чёрный Викинг подслушивал. Она передёрнула плечами, выражая тем самым презрительное раздражение и холодно заметила:

– Это не важно. Наша главная задача помочь пациенту, а не играть с ним.

Улыбка Родиона растворилась в его бороде: новенькая умничала. Посмотрим на дальнейшее её поведение. Ольга развернулась и, не оглядываясь, пошла по коридору к следующему больному.

После Германа она заглянула в палату к Геннадию Страхову, но обнаружила его в невменяемом состоянии: он бредил, щедро обколотый нейролептиками и седативами. После первого визита она заходила к нему регулярно через день, но с тем же успехом. Прояснения сознания у пациента не наступало: редкий сон, пробуждение, бред, опять короткое забытьё. Круг замыкался и начинался вновь. Поделать здесь было нечего, оставалось ждать, когда организм сам преодолеет кризис, ну или применить граничащие с пытками инквизиции методы из проклятого прошлого психиатрии, например, такие, как ненавистная Ольге электросудорожная терапия. Против последнего метода-способа приведения в чувство больного Ольга активно возражала. Она жалела Страхова и нечего существенного не могла для него сделать. А он, несмотря на своё тяжёлое состояние, запомнил её посещения и в глубине души сохранил к Ольге подобие благодарности, о чём она до поры до времени и не догадывалась.

Следующим пациентом, с которым ей сегодня предстояло познакомиться, стал Роман Каримов. Он до сих пор торчал в комнате отдыха, возился там с песком. Ольга сразу определила, кто из пятерых больных, околачивающихся в игровой комнате Каракурт. Маленький человек, сидящей за низким пластмассовым столом спиной ко всем входящим, склонившийся над каким-то предметом, излучал необыкновенную энергию. Он невольно приковывал к себе внимание. Может быть, потому что сейчас он полностью сосредоточился на втором своём любимом занятии в жизни, первым, как известно, было убийство детей и перестал контролировать исходившие от него гипнотические призывы.

Каримов для мужика был низкорослым, но его широкий костяк тела говорил о затаившейся в нём невероятной силе. Широкие запястья, квадратные плечи и плотные, прямо какие-то дубовые ноги штангиста. Рацион больницы не располагал к активному наращиванию мускулатуры, быть в форме Каримову помогали исключительные природные данные. В его карте так и было записано, что Каримов обладает неимоверной, исключительной физической силой. Однако здесь, в психиатрической клинике, он вёл себя тихо. Выглядел этаким послушным тихоней. Многие серийные убийцы, оказываясь в изоляции от общества, поступали точно также. К тому же, покорность данного пациента усугублялась черепно-мозговой травмой, ставшей, по-видимому, значимым толчком к началу умственной деградации личности маньяка Каракурта.

Другие пациенты в комнате, больше походившие на серых зомби, Ольгу не интересовали, да и они сами никакого интереса к ней не проявляли, полностью сосредоточившись на нехитрых манипуляциях с примитивными атрибутами творческого процесса.

Ольга подошла к Каримову, к её объекту, и, ничуть не колеблясь, опустив ему на плечо, ладонь, спросила:

– Роман? Добрый день.

Каримов, оторвавшись от своего песочного занятия, медленно повернулся и его пустые прозрачные, похожие на рыбьи глаза тут же заискрились лучистым золотом. Таких прекрасных синих глаз, не имевших определённой половой принадлежности, Оле не доводилось ещё видеть. Они привлекали, расслабляли, внушали доверие. Борясь с нездешним обаянием, она заставила себя скосить взгляд и мельком увидела выложенного цветными камешками на речном песке, раздутого слепого монстра с распахнутой до колен пастью, утопающего в жутких наростах и опухолях. Каракурт вроде нечаянно переместился, немного наклонив корпус и страшная фантазия маньяка исчезла из её поле зрения. Чтобы пауза не выглядела затянувшийся, Оля, протянув для рукопожатия руку, добавила:

– Роман, меня зовут Ольга, я буду с вами некоторое время заниматься. Надеюсь на понимание.

Посмотрев на него ещё раз, она с облегчением, замешанном на лёгком разочаровании заметила – солнечные искорки в глазах Каримова потухли, он снова превратился в сонного дурачка. Лицо сползло вниз, рот приоткрылся, и бывший маньяк сказал:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте-здравствуйте, – улыбнувшись одними губами, ответила Ольга. – Пойдёмте в мой кабинет, там нам будет удобнее. Хорошо?

Каримов встал и послушно последовал за доктором. В кабинете Оля предложила ему присаживаться. Он выбрал кресло рядом с кушеткой и сел спиной к столу Ольги. Она, уже собираясь усесться, заметила сей манёвр и попросила:

– Роман, пожалуйста, пересядьте ко мне поближе, если вас не затруднит.

Дождавшись, когда Каракурт проделал то, о чём его просили и водрузил сухой раздвоенный зад на краешек сиденья правого кресла, она начала первичный опрос:

– Роман, вы понимаете кто я?

– Да, вы доктор. Вы лечите больных людей.

– Правильно. Отлично. А почему вы здесь очутились, помните?

– Я делал ужасные вещи. Я плохой.

При этом он почти прослезился, настолько сентиментально, можно сказать – с исключительным раскаяньем, прозвучали его слова. Пухлые губы сластолюбца растянулись в плаксивой улыбке и от этого на щеках образовались привлекательные ямочки. Обаяния ему было не занимать, несмотря на то что его зубы выглядели, как пеньки после лесного пожара. Контакт с собеседником он устанавливал моментально.

– Ну это всё осталось в прошлом. Теперь вы в безопасности. Сегодня вы позавтракали, порисовали. – Каракурт кивнул. – Скажите, а что вы будете делать завтра?

– Завтра? Ну как… режим. Уколы. – Он морщил лоб, пытаясь что-то вспомнить. Потом лицо посветлело, и он продолжил. – Завтрак. И вообще.

– Ясно. Это про завтра в больнице, а я спрашивала про вашу жизнь вне больницы. Вы об этом задумывались?

Каримов стал заметно нервничать, облизывать губы, часто заморгал и, вытянув шею, начал приподниматься. Потом, вроде как вспомнив важный момент, полез в карман серого халата и вытащил ворох бумажек. Стал их перебирать и что-то искать. Ольга внимательно за ним наблюдала, всё больше убеждаясь, что перед ней разыгрывается хоть и спектакль, но в нём задействован самый талантливый артист из когда-либо виденных ей на сцене, да и в жизни. – "Ага, показывает симптомы лакунарного слабоумия. Не слишком ли много для одного человека? Немного переигрывает наш маньяк. Хитрый. Это замечательно. Важно не торопить его, не подгонять. Какой солидный материал для моей работы. Ура!". Наконец, найдя нужный клочок, Каримов прочитал:

– Почистить зубы, сменить бельё, на завтрак попросить два кубика масла….

Ольга прервала этот поток простейших желаний, вроде бы деградирующего в одноклеточный организм человека и произнесла:

– Понятно. Вы чем-нибудь увлекаетесь? – По бессмысленному взгляду Каримова, она догадалась, он не понял вопроса (или сделал вид, что не понял), тогда она добавила: – Читать вам нравиться?

– Я не читаю. Не помню, о чём говорилось на предыдущей странице.

– Может быть, вы любите что-нибудь коллекционировать?

– Нет.

– А вне стен больницы сможете жить?

– Я не знаю. Раньше я физкультуру преподавал. Теперь, наверное, не смогу. Мне трудно сосредотачиваться. Голова болит всё время.

Произнеся самую длинную фразу в разговоре, Каримов снова опустил голову и зашуршал бумажками.

– Не беспокойтесь. Думаю, на сегодня достаточно. Можете идти, как раз время обеда. Завтра мы продолжим наш разговор. Ладно?

– Да.

Каракурт вышел из кабинета и, пока шёл, внутри его головы бушевало пламя радостных мыслей. Докторша впервые за два года, которые он здесь находился, заинтересовала его, он увидел множество возможностей. С её приходом многие запертые двери могли открыться. Весёлые буквы складывались в злорадные слова. Он размышлял – "Думает разгадала меня. Немного переборщил с симптомами и купил её. Умная сука, любит себя. Хорошо, что высокомерная, тем лучше, тем легче ей мозги запудрить будет. Кажется, можно поиграть, а там чем чёрт не шутит. Главное не спешить".

Глава 4

– Проходите, Ольга, присаживайтесь, – Артур Дак сменил позавчерашнее добродушие на деловой тон сурового руководителя. – После вашего разговора с пациентом Германом Шавыковым ночью произошёл рецидив. Он набросился на сестру, пришедшую делать ему укол седатива. Трём санитарам еле-еле удалось его оттащить. Нам повезло, да повезло, в этот раз сестра отделалась несколькими ссадинами.

– Артур, вы же всерьёз не думаете, что я могла поспособствовать такому обострению агрессии?

– Нет, конечно, но мой долг вас предупредить. С подобными нестабильными личностями надо быть очень осторожными, очень. Любое неточное определение их намерений, поступков, озвученное с ними в разговоре, может привести к непредсказуемым последствиям.

– Я сама прекрасно это знаю. Большая часть полученного мной в других клиниках опыта опирается на пациентов с нестабильным, непредсказуемым поведением. Благодарю за напоминание. – Говорила она спокойно, зная себе цену, но внутри у неё всё клокотало. – "Стоило появиться новому человеку, и они, ни секунды не размышляя, готовы свалить на него все свои ошибки в построение лечебного процесса. Хотя они тут похоже не напрягаются. Просто тупо обкалывают больных до потери пульса. Мясники!" – Где он сейчас?

– В изоляторе.

– Могу я к нему зайти?

– Да. Потом зайдите ко мне, мы определим круг ваших обязанностей, закрепим за вами пациентов, составим план лечения.

В изоляторе Ольга обнаружила психотерапевта Сыромятникова Андрея, он оценивал состояние больного. Ольга с ним поздоровалась. Комната изолятора отличалась отсутствием мебели, кроме кровати ничего не было. Плюс, в изоляторе предусматривался туалет с умывальником. Герман лежал с закрытыми глазами, обмотанный в мокрую ледяную простыню, привязанный к кровати тремя широкими кошенными ремнями.

– Как купировали приступ? – поинтересовалась Ольга.

Сыромятников, он же по её классификации – Майский Жук, – пожевал губами и, посмотрев почему-то в левый угол палаты, промямлил:

– Галоперидол, затем два сеанса инсулиновой терапии. Изменений не наблюдалось, пришлось использовать сульфазин. Сейчас больной успокоился.

– Понятно. Ничего более современного не нашлось? – А про себя подумала: "Стандартный подход, не решающей проблему, но загоняющий её только ещё глубже в изувеченную болезнью душу"

– Чего современного?

– Клозапина, например.

– У нас бюджетная организация, а не санаторий для богачей. Откуда такая роскошь.

– Хорошо ещё, что электросудорожную терапию не применили… Андрей, вы общались с пациентом?

Сыромятников, всё более раздражаясь высокомерию пронырливой новенькой, скривившись в презрительном удивлении, объяснил:

– Когда больной в таком нестабильном состоянии не имеет смысла с ним что-либо обсуждать.

Пропустив мимо ушей минилекцию о трудности жизни обычного среднестатистического врача психотерапевта-лентяя, как она считала, Ольга сказала:

– Вы позволите? – и прошла к койке больного.

– Пожалуйста, – немного обидевшись, разрешил Сыромятников.

– Герман, вы меня слышите?

Шавыков ничего не ответил, но повернул лицо на звук её голоса. Лицо бледное, запотевшее, как внутренняя поверхность котла с кипящей водой, выражало непритворную муку.

– Постарайтесь сосредоточиться. Что произошло?

– Меня хотят отдать им на опыты, – разлепив сухие воспалённые губы прошептал Герман.

– Кому им? Кого вы имеете в виду?

– Военные меня хотят забрать.

– Ну с чего это вы взяли? Никто вас никуда не собирается забирать.

– Осталось два месяца и за мной приедут. Я это точно знаю.

С каждым произнесённым им словом ему становилось хуже. Голос звучал всё глуше, а кожа приобретала зеленоватый оттенок. Заметив, что дальнейшие расспросы могут нанести вред пациенту, Ольга решила прекратить разговор:

– Хорошо. Успокойтесь. Отдохнёте, придёте в норму, и мы всё обсудим.

Ольга вышла в коридор, за ней вышел и жук Сыромятников; санитар запер изолятор.

– Он не так уж и не прав, – произнёс Жук в спину уходящей Ольге.

Она развернулась всем телом словно робот и, подумав, что ослышалась, переспросила:

– Что?

– Я говорю, что Герман возможно не так уж и не прав, как вы думаете. Видите ли, в одном важном аспекте его бред тесно переплёлся с реальностью.

– Вы о чём?

– Пообщайтесь лучше с Даком, думаю, он всё объяснит.

Сыромятников кивнул и двинулся по коридору в сторону столовой. Ольга, немного постояв на месте, решила идти к заведующему за объяснениями, всё равно Дак просил посетить его кабинет после изолятора.

Вкратце объяснив суть произошедшего Даку, она попросила ей разъяснить, что имел в виду Сыромятников.

– Ничего такого особенного не происходит. Во всяком случае, ничего такого, что вы могли себе вообразить.

– И всё же мне хотелось бы знать подробности.

– Подробности знать совершенно не обязательно. Это скучно. Суть происходящего, если это вообще можно назвать происходящим, заключается в том, что примерно раз в восемь месяцев к нам приезжают военные и по ордеру, выписанному в министерстве обороны и завизированному в нашем министерстве и министерстве юстиции, забирают пациента.

– Как?

– Да ничего удивительного в этом нет. И уж, конечно, никаких опытов над ними военные не проводят, как вы себе, я вижу, успели вообразить. Военные в основном забирают, так сказать, своих. Свихнувшихся ветеранов боевых действий, заболевших душой солдат-дезертиров, военных преступников. Есть там у них такое внутреннее распоряжении, чтобы всех своих лечили в военных госпиталях. Действуют их врачи по аналогии с военной полицией, судами и тому подобными структурами. Армия – это же особый мир, государство в государстве. Так что вашему Шавыкову ничего не угрожает, ничего. Скорее уж через два месяца заберут Страхова. Он, как никак, служил. Обладает необычными способностями, потенциально может знать какие-то военные секреты. Я всё доходчиво объяснил?

– Да, – успокоившись, сказала Ольга. Сенсации не получилось.

– Отлично, отлично. Давайте переходить к делу.

Глава 5

После разговора с заведующим отделением Ольга отправилась к себе. По пути она зашла к старшей сестре Василисе (Васе), попросила её после обеда привести к ней Каримова. Сейчас Каримов сидел на том же самом месте, что и вчера, и продолжал изображать из себя слабоумного. Ольга подготовилась к предстоящему разговору. Права на ошибку у неё не оставалось, второго шанса подобные больные врачам не дают. Она на девяносто девять процентов была уверена, что Каримов – симулянт, но этого недостаточно, нужно быть уверенной на все сто.

– Роман, как спали сегодня?

– Нормально.

– Что снилось?

– Бабушка. Я маленький, она лежит в соседней комнате и кашляет. Страшно. Сначала не понятно почему, а потом я вспоминаю, что она давно уже умерла.

– И что вы об этом думаете?

– Ничего. Мне часто загородный дом снится.

– Да? Вы там жили в детстве?

– Почти всё время. Мама много работала, ей всегда некогда было.

– Скажите, а что вам в детстве больше всего запомнилось?

– Кофнеты. – Наверное, он имел в виду – конфеты, но маркеры слабоумия давали о себе знать, он неосознанно переставлял буквы в словах, или ловко имитировал ошибки в произнесении некоторых слов.

– А что ещё?

– Ну там, перед домом, были такие. Между столбов висели. Я на них садился и меня туда-сюда мотало.

– Качели? – догадалась Оля.

– Да.

"Он выдал мне сейчас ещё один симптом деменции. Не помнит названия некоторых предметов, но может описать их назначение. Ему очень хочется меня убедить в своей невменяемости. Ладно, продолжим".

– Роман, вы любили бабушку?

– А?

– Ваша бабушка вам нравилась?

– Да, то есть нет. Как это нравилась?

– Она была хорошая?

– Да.

– А вы были хорошим?

– Нет. Я плохо себя вёл.

– Вас наказывали?

– Да.

– Бабушка?

– А?

– Бабушка вас наказывала?

– Иногда.

"Интересно, врёт он мне или говорит правду? Или часть правды?"

– И что вы об этом думаете?

– Я заслужил наказание.

– За что вас наказывали?

– Так, за разные шалости.

"На сегодня достаточно. Дальше двигаться опасно. Надо поточнее узнать место брода".

– Роман, вы можете идти к себе в палату. Завтра приходите ко мне после обеда, в 14-30.

– Приду.

Каракурт зашуршал бумажками в кармане. Вынул одну из них и с помощью огрызка карандаша написал памятку. Потом, так и не поднимая головы от бумажных сокровищ памяти в виде нечитабельных для чужих записок, написанных самому себе, тихо исчез за дверью.       Дождавшись, когда он уйдёт, Ольга Гаврилова, посмотрев ему вслед, отчётливо произнесла:

– Аферист.

      Ольга никогда не теряла времени даром. Ей удалось связаться со следователем, ведшим дело детоубийцы Каракурта. Договорилась с ним о встрече сегодня же. Примерно в половине седьмого вечера она подъехала к приземистому серому зданию РУВД. Следователь Константин Жиров её ждал. Рабочий день подошёл к концу, дел конечно, как всегда, хватало, но он специально задержался ради такого случая, а не пошёл сразу домой к жене и детям. Скоро его ребята забудут, как их папочка вообще выглядит.

Жиров, достигший возраста Христа два года назад, как раз, когда он со своей следственной бригадой поймал опасного маньяка, полноватый, лобастый, крупный, не по-модному усатый мужчина, с нетерпением ждал встречи с психиатром. Для него Каракурт не был простым отщепенцем, рядовым извращенцем, отнюдь, он воплощал в себе угрозу обществу, безликую угрозу, направленную на каждого нормального человека на земле, на отцов, матерей и их детей! Ради чего мы живём на свете? Уж точно одним из ответов на этот банальнейший вопрос, одной из причин всего хорошего делающегося вокруг были дети – ради них стоило жить, да.

Константин, помимо воли, часто, намного чаще чем ему того бы хотелось, возвращался в воспоминаниях к тому чёрному делу об убийстве детей. Их изуродованные трупики, всегда открытые в крике глаза, выплывали из тумана памяти, тревожили совесть. Почему они не могли поймать маньяка раньше? Почему? Вопрос риторический. Им вообще повезло, что Каракурта задержали так быстро. Но Жирову от этого было не легче. Он всегда жалел об отмене смертной казни, а уж после дела Каракурта – тем более. Когда Константин узнал, что детоубийцу отправили в психушку у него самого чуть психопатический припадок не случился. Такого убийцу и кормить манной кашей? Воистину, человечество на своём пути где-то не там свернуло.

Докторша Жирову понравилась. Деловая, гордая, немного высокомерная – такие ему всегда нравились. В постели женщины этого типа обычно вели себя безудержно, превращаясь в бесстыжих похотливых сучек. В этом отношении на счёт Ольги он сильно ошибся. А всё потому, что она походила на его жену Лиду. Наверное, ему нравились сильные женщины, потому что он был неявным, а тайным подкаблучником.

После всех необходимых формальностей заговорили о главном – о личности серийного убийцы.

– Оля, – могу я вас так называть? – спросил Жиров, усаживаясь рядом с ней.

Теперь они перестали быть разделены бездушной поверхностью стола, психологически став немного ближе. Для такого разговора, который, как он предполагал, должен сейчас произойти, людям лучше предварительно сблизиться, чтобы доверять друг другу хотя бы немного. Без взаимного чувства доверия разговор о Каракурте терял всякий смысл, превращался в сухую выжимку, справку по делу.

– Костя, о чём речь! – Оля сделала величественный плавный жест рукой, разрешающий эту маленькую фамильярность. – Скажите, вот вы сразу согласились встретиться, а дел у вас, как я вижу, – кивнув на кипу папок, лежащих на столе, заметила доктор, – предостаточно и всё же я здесь. С чем связана такая быстрая реакция чиновника вашего ранга? Если позволите, так выразиться.

"Она сразу берёт быка за рога. В роли быка выступаю я. Умная, понимает, что у меня есть дела поинтереснее, чем общение с незнакомыми мне мозгоправами".

– Ну во-первых, я не чиновник. Кабинетный работник – да, чиновник – нет. Мне частенько в поля выезжать приходится. Работа с серийниками – это не бумажки подписывать. Ну, а вообще, я согласился с вами встретиться из-за личности маньяка. Этот Каримов должен гнить в земле, а не принимать процедуры в государственной богадельне. Он хитрый отморозок. От такой тяги к крови, как у него, таблетками не вылечишь. Даже пожизненное заключение слишком мягкий приговор для таких типов.

– Я вас поняла, Костя. Как человек я могу разделить ваше мнение, а как врачу мне нужно лечить таких типов. Он мой новый пациент и мне хотелось бы узнать о нём как можно больше и лучше от людей, которые имели с ним несчастье общаться. Это жизненно необходимо для выработки программы правильного лечения.

– Лучше бы вам его усыпить.

– Вы знаете, возможно Каримов, который содержится у нас в клинике, уже не тот хитрый маньяк, которого вы знали.

– В смысле? – не понял Жиров.

– Мои коллеги, работающие с ним до меня, поставили ему диагноз – слабоумие, развывшееся на фоне черепно-мозговой травмы. Проще говоря, он со скоростью курьерского поезда приближается к состоянию овоща. Про шизофрению я молчу. Психическое заболевание лишь ухудшает клиническую картину его состояния.

– Интересно, и где же ему отбили голову? У вас в больнице постарались восстановить справедливость?

– К нам его в таком состоянии привезли от вас.

– Да бросьте. В изоляторе он содержался в одиночке. На допросах его не били, хотя лично у меня руки чесались. При захвате ребята ему от души наваляли, но ведь он оказал активное сопротивление. Одному нашему парню сломал руку, другого ударил так, что у него внутреннее кровотечение началось. Учтите, что я говорю о ребятах из группы захвата, натренированных до автоматизма. У них хлюпиков не держат. Каримова пять здоровых мужиков удержать не могли. Колошматили, конечно, чем под руку подвернётся. Только у него даже каких-то заметных синяков не проступило. Так, поверхностные повреждения. В камере он не жаловался, выл и на стены бросался. На третьи сутки затих. На допросах вёл себя тихо, на вопросы не отвечал.

– Когда его привезли в больницу на экспертизу, у него, помимо маниакально-депрессивного психоза, диагностировали сотрясение мозга, – прокомментировала возмущение Жирова Оля.

– Слушайте, он хитрый. Вполне возможно сотрясение ему устроили во время задержания. Только я с ним после этого полгода пытался следственные действия проводить, всё без толку. Он похож на кого угодно – на фальшивого отказника авторитета, патологического лжеца, – но только не на дебила.

– Как вы его поймали? – перевела тему разговора Ольга, услышав всё, что хотела услышать. Её догадка о Каракурте подтверждалась.

– Случайно. На востоке Москвы в течение трёх лет пропадали дети. Тел их мы не находили, и они официально считались безвременно отсутствующими. Пропавших становилось всё больше, и полиция уже не могла на это просто закрывать глаза. Завели дело, создали группу. Мы проделали огромную работу. Попутно поймали с десяток извращенцев, педофилов, но так и не вышли на след ни одного пропавшего ребёнка. И тут известная строительная компания начала строительство элитного жилищного комплекса на берегу реки в ближайшем Подмосковье. Пригнали технику, стали рыть котлованы. Наткнулись на настоящее маленькое детское кладбище. Экскаваторщик, снявший первый слой земли, за несколько минут поседел от такого зрелища.

Примечательно то, что тела детей удивительно хорошо сохранились. Даже трупы, которые пролежали там больше года, не тронуло тленом. Все они подвергались пыткам, тотальным ампутациям. На такое и патологоанатомам смотреть-то трудно, а тут простые рабочие. Вызвали нас. Эксперты определили, что последнее захоронение совершили не менее чем три месяца назад. Значит, убийца мог и не знать, что здесь началась стройка. На руководство строительной компании надавили, все действия по подготовительным работам прекратили, то, что успели сделать, ликвидировали, как могли, замаскировав следы своей деятельности. Маньяк обязательно должен был здесь появиться в ближайшее время. Он убивал примерно раз в четыре месяца. Ценой жизни очередной жертвы мы спасали многих других детей. Примириться с этим трудно. Я до сих пор не примирился.

Через две недели сидения в засаде к месту частного кладбища жертв маньяка подъехал фургон маньяка. Автомобиль задержали. В кузове нашли замученного до смерти мальчика. На этом история душегуба закончилась… Так я тогда думал.

Жиров замолчал, нахмурился, и уставился в окно на зажегшиеся на потемневшей улицы оранжевые огни фонарей.

– Вы там были? Ну, когда он туда приехал. Непосредственно участвовали в задержании?

– Нет. Я же следователь. Группой командовал Фёдор Котов. Отличный мужик, настоящий профи.

– Могу я и с ним пообщаться тоже?

– Почему бы и нет. Вдруг это поможет вам разоблачить, наказать ублюдка.

Он достал телефон – здоровенный лапоть фирмы Самсунг, – набрал номер. Разговор с Фёдором получился по деловому лаконичным. Он попросил Котова встретиться с Ольгой, в двух словах объяснил зачем, поблагодарил и закончил беседу.

– Котов будет вас ждать сегодня в Сокольниках. Знаете, там есть старая пожарная башня?

– Да.

– Напротив неё. У него белый тонированный «Рендж Ровер», не ошибётесь.

22–00. Ольга приехала на место встречи. Москва блестела мокрым камнем, отражающим цветные огоньки, кричащие – купи, обязательно купи, попробуй, возьми, приобрети, надоедливых навязчивых уличных реклам. Багровое небо давило растущей влажностью, предвещающей скорое продолжение противного осеннего дождя.

Оля сразу увидела машину Котова. Припарковалась, перешла через дорогу и трамвайные пути на другую сторону, подошла к автомобилю со стороны пассажирской двери, постучала костяшками двух пальцев в окно. Стекло плавно съехало вниз, и мужчина, сидевший в тени, на секунду вынырнув из неё, отрыл перед Олей дверцу. Она села в салон.

– Что вы хотите знать? – без предисловий начал Котов.

Насколько могла видеть Ольга в игре теней и падающего света фар проезжающих мимо автомобилей, лицо Котова хранило спокойствие и отличалось типичными славянскими чертами простого русского человека. От него не исходила угроза, от него веяло силой. Он с ней не поздоровался, но сразу понравился. Надёжность нравится женщинам, и она важнее пустой вежливости ничего не значащих приветствий. Ольга об этом знала и хорошо понимала.

– Как проходило задержание Каракурта?

– Он подъехал к самому берегу реки. В том месте берег нависал над водой на высоте пяти метров. Затормозил, вылез из фургона, закрыл дверь, наклонил голову набок и застыл. Он втягивал ноздрями воздух, стоял не шевелился. Следы, оставленные строителями, он увидел сразу и теперь должно быть пытался определить, насколько для него это было опасным.

Мы сидели в засаде, хорошо замаскировавшись. В кустах трое сливались полностью с их ветками и мелкими листочками, двое лежали под песком в нескольких метрах от подозреваемого, прикрываясь бревном. Ещё четыре человека, включая, меня расположились в небольшой рощице, в пятидесяти метрах от него. Он простоял неподвижно не меньше пяти минут. Вообще не двигался. Но вот, приняв решение, он пошёл к задней двери фургона.

Как только он взялся за ручку на двери, я отдал приказ о захвате. Пока мы добежали от нашего укрытия до фургона, он успел покалечить двух моих бойцов. С виду мелкий, а на деле юркий, опасный, как король крыс. Брыкался он бесстрашно, нам никак не удавалось его вырубить и обездвижить. Пришлось навалиться на него всем гуртом. Описания такого примитивного способа задержания опасного преступника ни в одном руководстве не найдёте. Нам удалось его прижать, нацепить пару наручников, связать, но не вырубить. Он получил не один десяток ударов, но не получил ни синяков, ни рассечений. Мы пострадали намного сильнее, чем он.

У детей, его жертв, не было шансов, они попадали в цепкие руки смерти. Представляю весь их ужас. В машине мы обнаружили детский труп. Об одном жалею – надо было его там кончить. Когда его везли, он всё не успокаивался – вертелся, изгибался словно червяк. Мы положили его на пол, а сверху придавили. Ему на спину сели сразу два самых дюжих моих бойца и всё равно он бился до самой камеры…

Пока она ехала домой, в голове Ольги продолжали звучать заевшей пластинкой повторяющиеся раз за разом слова Котова – "Надо было его там кончить. Надо было его там кончить. Надо было его там кончить…". – Может быть, они врезались ей в память, потому что звучали диссонансом в устах спокойного, много повидавшего на своём веку, сильного, изначально доброго мужчины. – "Там кончить" – "Надо было".

Именно Котов ей помог окончательно понять и принять – "Каракурт мошенничает. Обманул всех врачей. И вовсе он никакой не сумасшедший. Ну конечно! Он идеальный объект для эксперимента! Нашла!".

Глава 6

Домой Оля вернулась поздно, ближе к двенадцати. Михаила она предупредила о своей задержке на работе. Получилось так, что он тоже задержался. Встретились они перед дверями подъезда. Вместе поднялись домой. Миша, искрился энергией, ему сегодня хотелось праздника. Желание снять накопившееся в бизнес-войнах напряжение выросло, окрепло, в молодом организме переплавившись в сексуальное влечение.

Наскоро перекусив, они легли в постель. Свет погас. Просачивающиеся через золотые шторы холодные отблески улицы создавали непритязательную обстановку, располагающую к интиму. Михаил, возбудившись, стал приставать. Ольга, всё ещё находясь под впечатлением рассказов о деяниях Каракурта, не горела желанием уступать его настойчивым домогательствам.

– Миша, перестань.

– Ольчик, я так соскучился. – С этими словами он целовал её плечи, пытаясь перейти ниже. Михаил находился в таком состоянии, что слышал Ольгу её как сквозь тысячи километров ваты.

      Оля перевернулась, упёрлась ему в развитые, разом окаменевшие грудные мышцы и сквозь зубы прошипела:

– Послушай, я сегодня очень устала. Мне не хочется.

– Да тебе уже вторую неделю не хочется.

– И что? Я должна заниматься любовью в любом состоянии. Хочется мне того или нет. У меня иногда такое впечатление, что ты только о себе думаешь.

– Ты там в своём дурдоме скоро окончательно деградируешь в стерву, любимая, – сказал Михаил, убрал от неё тёплые сильные руки и повернулся на 180 градусов.

Собственно, на последние слова своего парня она не обратила внимания. Михаил её любил, поэтому отходил быстро. Она это знала и, как любая уверенная в себе женщина, беззастенчиво этим пользовалась. Одержав маленькую победу перед сном, в этот раз Ольга быстро заснула.

Возможно предыдущие события повлияли на сон, который она увидела этой ночью, а возможно ей посылало подсознание зашифрованные сигналы, предупреждающие её о необдуманных поступков.

Ольга лежала обнажённой на большой мягкой кровати, похожей по стилю на мебельные хиты эпохи маркизы Помпадур. Помещение, в котором стояла кровать, чем-то напоминало их спальню с Михаилом, только было раза в три больше.

Вокруг кровати стояли красивые мужчины, по их сверкающим взглядам, указывающим на чрезмерное возбуждение, Ольге стало понятно – они её хотят. Жаждут войти в неё, овладеть её молодым телом. И, как это ни странно, она ничуть не смущалась такого откровенного мужского напора; своей же наготой она просто гордилась. Ольга шире раздвинула ноги и первый мускулистый породистый самец, взобравшись на кровать, осторожно придавил её тяжестью своего разгорячённого желанием тела. Он направил боеголовку члена прямо в цель и мягким толчком бёдер попытался в неё войти. Но что-то ему помешало. Ощущения Ольги напоминали непонятную упругость, не пускающую внутрь неё мужчину, они напрягали внутренние стенки влагалища, раскачивали их. Бесплодные попытки вскоре заставили первого мужчину уступить второму. Второй мужчина закончил попытки коитуса с тем же плачевным результатом. Третий тоже не добился успеха, а за ним и четвёртый, пятый… Ольга от невозможности исполнить женское предназначение, удовлетворить и удовлетвориться, перешла от странной заинтересованности к нарастающей грязным комком тающего снега панике. Она не понимала, что с ней происходит. Чувствовала себя запачканной чем-то до нельзя мерзким, вонючим и её больше не прельщали мысли о групповом сексе.

Когда очередное потное тело, неумело подёргавшись, сползло в сторону, Оля приподнялась, скосила глаза туда к сакральному месту всех женщин, тому, что делало из неё потенциальную мать, протянула к причинному месту руку, приподняла лобок и раздвинула в сторону внешние половые губы. Вход в вагину заполняла, преграждала паутина. Её белёсые комки, перекрученные между собой, намертво приклеились к её плоти. Ольга затряслась в рыданиях. Данное кем-то или чем-то ей откровение говорило – "Ты перестала быть женщиной. Ничего не вернуть. Ты пуста, твоя жизнь не имеет смысла. Даже в шлюхи ты не годишься". – Деструктивные мысли залезли к ней в голову без спроса, остались в ней и буравили, хозяйничали надоедливыми осами, наносящими болезненные укусы прямо в душу. Всё вокруг исчезло, отошло на второй план теней, кровать под ней приобрела прозрачность и потом растаяла в набежавшей темноте. Она осталась одна. И продолжал звучать незнакомый знакомый голос, говорившей ей о грядущем неотвратимом несчастье. Так Ольга и проснулась в надуманном холодном одиночестве.

Как назло, в момент пробуждения Ольги Михаила не оказалось рядом: проснувшись чуть ранее, он ушёл в туалет. И не было никого, кто бы мог её обнять, утешить. Её щёки хранили влагу не высохших слёз, но сна она практически не помнила. С ней осталось ощущение безвозвратной потери, инициированной её самолюбием, роковой ошибки, вытягивающий кишки воспоминаниями давно забытых событий детства и фраза, ознаменовавшая окончание сна, сейчас звучащая звонким знакомым шёпотом в её голове: «Ты умрёшь следующим августом». Возвращаться туда, в детство или сон за расшифровкой непонятного, она категорически отказывалась, хотя, как врач, отлично понимала, это надо сделать для семьи, ради будущих детей, ради себя самой. Сон не был напрямую связан с её детством, он отражал события настоящего, но, как и любые события завтрашнего дня, сконструированы из элементов вчера и сегодня, так и её ночные видения неочевидно, через вторичные переплетения сокрытых суетой дней, связей вытекали из прошлого.

Глава 7

Следующий рабочий день Ольги начался в приёмном отделении. Ольга одела брюки и белую блузку. Одежду она подобрала так, чтобы та не сковывала её движений. Она сегодня дежурила с санитаром Володей и совместно с молоденькой двадцатилетней санитаркой Женей Соловьёвой – игривой блондинкой с короткими прямыми волосами и нависающей чёлкой с правой стороны лица. Ямочки на румяных щеках, губки бантиком. Улыбка открывала неестественно мелкий белый ряд зубов.

Второй же по счёту больной доставил им кучу хлопот. Пятнадцатилетний парень с изрытой взрывами подростковых прыщей кожей поступил к ним в невменяемом состоянии психического припадка. Привезшие его в клинику работники скорой психиатрической помощи втроём еле удерживали рвущегося на свободу подростка. Он бросался на стены, орал благим матом, обильно истекал слюнями, кусался и брыкался. Подросток изрядно напугал Женю, хотя она и не хотела этого показывать. Ольга же чувствовала себя, как рыба в воде. Забрали пациента прямо из районного отделения полиции, откуда, насмотревшись на выкрутасы больной психики задержанного, и позвонили в психиатричку. Звали его Александр Мамаев; застукали его прямо на месте преступления. Он заманил в подвал многоквартирного дома своего сверстника, изнасиловал и выколол ему портняжным шилом глаза. На душераздирающие вопли жертвы сбежались жители, вызвали полицейских.

– А А А, эээээ Веээээ! – орал Мамаев.

– Держите крепче его. Голову зафиксируйте, – спокойно указывала Оля санитарам.

Пока она надевала резиновые перчатки, санитары со скорой помощи и присоединившийся к ним местный усмиритель буйных завернули больному хрустнувшие в плечах локтях руки, дотянув их кистями аж до затылка, приподняли за челюсть голову, подставив под ясны врачебные очи Ольги налитое тёмной кровью лицо психопата. Она пальцами оттянула по очереди нижние веки, осмотрела уши. Надела стетоскоп: хотела прослушать нет ли хрипов в лёгких, и тут Мамаев, вывернув голову из сильных рук медработников, пролаял: