Читать онлайн Секунда между нами бесплатно
Переводчик: Анна Ерхова
Редактор: Юлиана Пшениснова
Главный редактор: Яна Грецова
Заместитель главного редактора: Дарья Петушкова
Руководитель проекта: Анна Деркач
Арт-директор: Юрий Буга
Дизайнер: Денис Изотов
Корректоры: Елена Биткова, Мария Смирнова
Верстальщик: Александр Абрамов
Иллюстрация на обложке: Лариса Лаврова / Shutterstock
Разработка дизайн-системы и стандартов стиля: DesignWorkout®
Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.
Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
© 2024 Emma Steele
This addition is published by arrangement with Darley Anderson and Associates Ltd. and The Van Lear Agency
© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2024
* * *
Один
2019
ДЖЕНН
Если бы он мог заглянуть в ее душу, то понял бы, как много все это для нее значит. Просто сидеть в машине рядом с ним… Уставившись в темноту сквозь запотевшее окно, она смотрит, как дома и фонари проплывают мимо, словно в размытой кинопленке. В какой-то момент она потянулась, чтобы протереть стекло, и оставила прямо по центру мутное пятно. Она улыбнулась, и призрачное отражение улыбнулось ей в ответ.
Внезапно ее снова охватывает это жуткое, тошнотворное ощущение резкого падения в животе.
Быстро повернувшись к Робби, она смотрит на его большие руки, сжимающие руль, на его жесткую щетину и растрепанные темные волосы. Ей всегда казалось, что он слишком высокий для этого автомобиля: скрючился, будто клоун в игрушечной машинке, чуть ли не упираясь коленями в приборную панель. Она кладет руку на его колено, пытаясь сосредоточиться на Робби и на своей любви к нему. Как же она рада, что вернулась.
– Чего улыбаешься? – тихо спрашивает он, накрывая ее руку своей. А потом дважды сжимает ее ладонь, как делал сотни раз. Я люблю тебя.
Она откидывает голову на кресло.
– Да так. Просто я счастлива. – Она улыбается снова.
Воспоминания вихрем проносятся перед ее глазами: как они познакомились пять лет назад, как полюбили друг друга, как стали жить вместе. Тысячи восхитительных мгновений переполняют ее, словно воздушные пузырьки. Всплывают и другие воспоминания, но их она отгоняет. Теперь это уже неважно.
Прошлая ночь была просто волшебной. Их первая ночь вместе после восьми месяцев разлуки. В тот момент, когда он открыл дверь, он посмотрел на нее так, будто не мог поверить собственным глазам. От него исходил такой родной запах. Несколько томительных секунд – и его руки коснулись ее кожи, губы прижались к ее губам. Они ввалились в спальню, лихорадочно срывая друг с друга одежду, словно и не было расставания. С ума сойти. Как будто они только познакомились, двадцатипятилетние, опьяневшие от любви.
Потом, когда они лежали в темноте, он преподнес ей маленький подарок – пакетик мармеладок. Она рассмеялась и уткнулась ему в грудь. Мармеладки! Как важен был для нее этот жест, хотя она и представить не могла, что будет с ними дальше.
В животе снова появляется это мучительное, тянущее ощущение. Расскажи ему правду.
– Ну, как прошла твоя смена? – спрашивает он, и она автоматически улыбается.
Она в порядке. Все нормально. Все будет хорошо.
– О, отлично, просто замечательно. – Она решительно кивает. – Так приятно вернуться к работе.
Она скучала по больничной суете. Ей не хватало этого ощущения, что люди нуждаются в ней, что она использует свои мозги по назначению. Очень странно было сделать такой долгий перерыв в работе. Да и во всем остальном тоже…
Они притормаживают на перекрестке, и она смотрит в окно, туда, где в отдалении возвышается на скале Эдинбургский замок. Ее всегда восхищало, что замок видно из любой точки города, – он как маяк на утесе. Двигатель гудит под ногами, когда порывы ветра ударяют в железный кокон.
– Это был ад адский, как всегда? – усмехается он.
Она рассмеялась, услышав знакомую фразочку – из тех, что они употребляли между собой.
– Ну конечно! Это был адский ад. Ты же знаешь.
– Им очень повезло, что ты вернулась, – говорит он. – Как и мне.
Ей нравится его прямота: он всегда говорит то, что думает, – и хорошее, и плохое. А у нее с этим все сложно, ей трудно выразить словами какие-то неприятные вещи, рассказать о том, что ее беспокоит. Меньше всего ей хотелось нагружать людей своими проблемами. Как будто ей нужна чья-то жалость.
Из ее рюкзака раздалось настойчивое пиликанье, и она достала из бокового отделения видавший виды телефон. Взглянув на экран, она похолодела.
Нет, нет! Только не сейчас. Еще не время.
Сердце бешено колотится.
О боже. Пусть уже поскорее загорится зеленый, и они тронутся с места. Ее тело словно разрывает изнутри, кровь будто закипает в венах. Рывок. Они первые в очереди на перекрестке, застигнутые между двумя мгновениями.
– Зеленый, – произносит она, увидев загоревшийся кружок наверху светофора. В ее голосе вдруг прорываются нотки паники, заметные даже ей самой, и она понимает, что ноготь ее большого пальца с силой вдавлен в ладонь.
– Ты как? – спрашивает Робби, нажимая на педаль газа.
Они несутся вперед, минуя перекресток, и съезжают на скоростное шоссе, ведущее к городу. Скоро они вернутся домой, и можно будет выйти из машины. При этой мысли ее тело ненадолго расслабляется, – хоть какая-то передышка. Она пытается представить, как на выходных они будут гулять по Пентленду[1], где провели столько счастливых часов, – эти изрезанные холмы не отпускали их дни напролет. Она вспоминает заросли дрока и вереска и непредсказуемое, как колесо рулетки, шотландское небо.
На долю секунды ее сердце замирает, и она закрывает глаза, жалея, что ей не удастся стереть из памяти происходящее. Ей кажется, будто кто-то открывает рот и произносит слова вместо нее, – какой-то инопланетный самозванец, прибывший на Землю, чтобы разрушить ее жизнь.
– Я должна тебе кое-что сказать.
Из машины словно выкачали весь воздух. На мгновение она даже засомневалась, услышал ли он ее слова.
– Что такое? – спокойно спрашивает он, но в его голосе проскользнула тень неуверенности, отзеркалившая ее собственные чувства.
– Может, лучше подождем до дома…
– Зачем? Я тебя не понимаю.
Она не может заставить себя выдавить ответ и чувствует, как со стороны соседнего кресла исходит напряжение.
– В чем дело? – настойчиво произносит он, и теперь в его голосе отчетливо слышится беспокойство.
Она изо всех сил старается держать себя в руках. Ее щеки горят. Решившись наконец открыть глаза, она видит, как дрожат ее обтянутые легинсами ноги.
Впереди еще один перекресток. Господи, пусть зеленый свет продолжает гореть. Пусть никогда не включается красный, только бы машина не останавливалась. Она заставляет себя посмотреть на Робби: его глаза прищурены, руки судорожно сжимают руль. Когда они подъезжают к светофору, начинает мигать желтый, но тормозить уже поздно. «Желтый свет – дорога есть», – наверняка сказал бы Робби в другой день. Она чувствует на себе его взгляд. Впереди какое-то движение. Что-то мчится на них сбоку, стремительно приближаясь в ярком свете фар.
Два
1999
ДЖЕННИ
Солнечный луч скользит по блестящей серебристой поверхности ее новеньких веллингтонских сапожек, те подмигивают ей, словно две морские рыбки. Она улыбается, чувствуя, как прохладный ветерок игриво овевает ее лицо. Под подошвами змейками струится песок. Ей всегда казалось, что пляж во время отлива выглядит очень забавно – он будто забыл одеться.
Солнце светит так ярко, что Дженни приходится щуриться, глядя на волны, удирающие за горизонт. В пушистых облаках летают чайки, соленый свежий воздух проникает в нос. Она прикрывает глаза, чувствуя на плечах тяжесть нескольких слоев одежды: плотная флисовая кофта, поверх нее ягодно-красная курточка, и обе ей велики. Папа вечно покупает ей одежду большего размера, чем нужно, – «на вырост», как он говорит. Лучи послеполуденного солнца касаются вытянутой руки Дженни, и она внезапно ощущает их жар. А потом, так же внезапно, солнце исчезает. От порыва весеннего ветра черные пряди волос налетают на глаза, и мир вокруг разделяется на разноцветные лоскуты.
Вдалеке виднеется остров Крамонд, возвышающийся над водой одиноким коричнево-зеленым бугорком. Он как будто однажды забрался слишком далеко в море и там застрял. Сейчас, во время отлива, до него спокойно можно добраться пешком. Папа говорит, что это единственный из семнадцати островов, до которого можно дойти с материка. Папа вообще много всего знает. Интересно, как бы все это выглядело ночью, если бы по пляжу бродили призраки в белых одеждах? Возможно, когда-нибудь она об этом узнает.
– Дженни, сюда! – раздается крик, и она оборачивается.
Мама стоит у зазубренных камней и машет бледной рукой, ее волосы развеваются, а глаза горят от возбуждения. На маме длинное зеленое пальто и огромные, не по размеру, веллингтоны. Она так смешно выглядит в этом наряде – как ребенок, нацепивший взрослые вещи. Подобрав свое желтое ведерко, Дженни со всех ног бежит к матери, и несколько морских гребешков и ракушек гремят на пластиковом дне цвета лютиков. Сапоги шлепают по влажному песку, в ушах свистит ветер… Мама наклоняется и что-то разглядывает.
– Что там? – спрашивает Дженни, резко останавливаясь перед лужей с кристально чистой водой, похожей на сотни других, в которые они заглядывали вместе. – Что ты нашла?
Может быть, это морской еж или морская собачка? Или рыба-игла? Если мама так взволнована, значит, там действительно что-то интересное. Они приходят на этот пляж, сколько она себя помнит, почти все десять лет ее жизни. Дженни знает каждое существо, которое только можно встретить в этих морских водах: завитки морских улиток, блестящие спутанные нити морских червей и, конечно, завсегдатаи – актинии и береговички. Вдруг Дженни замечает, как в ледяной воде что-то ворочается и извивается.
– Змеехвостка! – воскликнула Дженни, опускаясь на колени. Из воды показались длинные конечности, похожие на щупальца осьминога, и странное создание стало карабкаться на камни. Оно выглядит очень знакомо, но она видела его только на страницах своих книг о животных.
– Хорошее местечко, правда? – спрашивает мама.
– А папа говорил, что на Восточном побережье змеехвосток не найти.
Все еще склонившись над лужей, мама переводит взгляд на море, куда направилось существо, энергично извивая свое тельце. Она улыбается, ее щеки розовеют, как клубничная жвачка, и в уголках глаз появляются морщинки.
– Может, он просто замечтался.
Помолчав, мама опускается на корточки и поднимает с песка пустую раковину каури. Она осторожно сдувает с нее песчинки и со стуком опускает на дно своего ведерка цвета морской волны.
Дженни оглядывается по сторонам и чуть выше по берегу, где песок более плотный, видит папу. Он сидит на коленях, рукава его темно-синего джемпера закатаны так, что видны волосатые руки. Когда он прихлопывает песок вокруг своей сегодняшней постройки, кудряшки за его обветренными ушами развеваются, как у собаки. Дженни быстро преодолевает небольшое расстояние между родителями. Ее ноги и руки, до самых кончиков пальцев, излучают энергию. Слева высятся и уходят вдаль поросшие травой холмы – с них так здорово скатываться летом. Мимо проходит собачник, но, как ни странно, больше на пляже никого нет. Сегодня они здесь одни.
Перед папой раскинут прекрасный резной замок, с башенками, подъемным мостом и глубоким рвом. Замок огромный, просто изумительный. На работе отец строит настоящие дома, здания и всякие штуки, которые она видела на чертежах в его студии, где вечно царит бардак. Но здесь, на пляже, он придумывает все по ходу дела, без всяких чертежей. И только для того, чтобы в конце Дженни поставила оценку.
– Ну, сколько сегодня? – спрашивает папа.
Дженни улыбается при виде его кустистых бровей и немного оттопыренных ушей, – у нее уши такие же.
Она прижимает палец к губам и, немного потоптавшись на месте, выдерживает театральную паузу.
– Девять целых шесть десятых, – отвечает она и складывает руки на груди.
Поднимая взгляд, она уже знает, что отец в восторге, – это понятно по его улыбке, от которой у него приподнимаются щеки. Но он никогда ничего не скажет. Он вообще неразговорчив, не то что папы ее подружек с их дурацкими шутками и неприятными голосами. Мама тоже не такая. Дженни наблюдает, как папа вытирает руки о вельветовые штаны, отчего в мягких рубчиках застревают крупные песчинки. В результате песка на нем становится еще больше, а ладони по-прежнему грязные. Ее разбирает смех, и она думает о том, как сильно его любит.
– Мэриан! – кричит он сквозь ветер, и Дженни оборачивается.
Мама улыбается им. Папа машет ей рукой, и по этому жесту Дженни понимает: пора возвращаться домой. Сегодня будет горячая рибена[2], а если повезет, она получит шоколадное бурбонское печенье. Еще одну печеньку мама потихоньку даст ей чуть позже, пока отец не видит. А потом, когда он начнет готовить ужин, мама на кухне будет промывать ракушки и рассказывать разные истории, и вечерний свет из окна окрасит ее волосы в цвет заката.
С папой по одну сторону и мамой по другую, они прощаются с замком и направляются от пляжа к скалам. Дженни не торопясь перепрыгивает с камня на камень: там, внизу, есть крокодилы, и нужно быть осторожной, иначе можно попасться в их зубастую пасть. Щелк. Она чувствует, как острые выступы врезаются в резиновые подошвы сапог, но держится крепко. Однажды она отправится туда, где, как пишут в книжках, есть стремительные реки, джунгли и высокие, до облаков, горы.
Когда они доходят до набережной, Дженни оборачивается и смотрит на пляж. Последний раз окидывает глазами замок, запечатлевая его в памяти. Наблюдает за волнами, которые снова медленно накатывают на берег. Скоро он совсем исчезнет под водой. Дженни уже собирается отвернуться, как вдруг что-то на песке привлекает ее внимание. Она моргает, прищуривается, но на самом деле там ничего нет. По спине пробегает холодок, и у нее появляется странное чувство, будто это уже было с ней раньше.
Мама говорит, что в такие моменты Дженни отключается.
– Все хорошо?
Она оглядывается на папу, который вопросительно приподнимает бровь, а потом обнимает ее за плечи. Мама уже ушла вперед. Она поднимается по заросшему травой склону, и ее голубое ведерко покачивается на ветру. В небе появляется воздушный змей и приветливо машет им своим зеленым матерчатым хвостом. Дженни бежит вперед, чтобы разглядеть его получше, но внезапно все вокруг будто расплывается, и змей растворяется в воздухе.
Три
2014
РОББИ
Надо мной колышется зеленая ткань. Я где-то в шумном, людном месте. Что, черт возьми, происходит? Под сводчатым потолком от стены до стены натянуто зеленое полотно. Играет громкая музыка, доносятся обрывки пьяной болтовни. Сердце бешено колотится, и я чувствую тупую пульсирующую боль с одной стороны головы.
Вокруг толпа людей, в основном мужчины, все уже навеселе, и у каждого в руке кружка. Вдоль задней стены тянется барная стойка, над которой висит зеркало. Я знаю это место: ирландский паб на улице Каугейт, куда я частенько заходил, когда был моложе.
Но куда девался пляж? Где Дженн? И какого черта она была маленькой девочкой? Такой я видел ее только однажды, на фото в старом альбоме, еще до того, как ушел ее отец. На вид ей там десять или одиннадцать лет. Родители называли ее Дженни.
Может, я сплю?
А когда проснусь, обниму Дженн и скажу: «Мне приснился странный сон, и я не мог проснуться. Там была ты, но как будто и не ты». А она только улыбнется и закатит глаза, как всегда, когда я говорю какую-нибудь глупость.
Я вглядываюсь в толпу людей, и меня охватывает такое чувство, будто все это со мной уже было. Но мои мысли нечеткие, как проносящийся мимо скоростной поезд. Я никак не могу сосредоточиться.
Взрыв смеха. Ко мне направляются какие-то парни с напитками в руках.
Сердце екает.
Я знаю всех этих парней еще со школы. Точно. Это Дуг, Рори и Гас. Полные неудачники. Я же их сто лет не видел. Хотя раньше мы часто с ними выпивали, когда я вернулся из Шамони[3].
Это было еще до того, как мы с Дженн познакомились.
Парни останавливаются рядом со мной, и у меня начинается легкая паника. Ну не сошел же я с ума. Может, головой ударился? Или мы и правда решили встретиться? Отпраздновать какую-то годовщину или типа того? Лихорадочно пытаюсь вспомнить, что случилось перед тем, как я сюда попал.
Видимо, я вчера перебрал и у меня случился эпический провал памяти.
Вот только я не чувствую никакого похмелья.
Я трезв как стеклышко.
Гас откидывает назад свои выгоревшие на солнце волосы и отхлебывает из кружки, не обращая на меня никакого внимания. Я собираюсь что-то сказать, но вдруг вижу, как кто-то выходит из тени справа. Знакомая женская фигура. Бледная стройная девушка с черными, коротко стриженными волосами. Я выдыхаю с облегчением, хотя мой мозг пытается о чем-то меня предупредить. Быстро поворачиваюсь к ней, жду, когда она меня заметит и в ее больших зеленых глазах вспыхнет огонек.
Но она проходит мимо.
– Дженн… – начал было я, но тут же осекся, увидев фигуру парня. Отойдя от барной стойки, он стал пересекать зал и оказался посередине как раз в тот момент, когда она проходила мимо.
Время как будто остановилось, когда они столкнулись в полутьме. Его пиво пролилось на нее и на пол. Она с проклятиями отступила назад. У меня свело живот, и мурашки побежали по коже, когда смутное узнавание пронзило мозг. Очень высокий неряшливый парень с растрепанными волосами и трехдневной щетиной. У него такой вид, будто он никогда не моется, но блеск дорогих часов на запястье наводит на размышления. Парень рассыпается в извинениях, и сквозь нарастающую тревогу я начинаю понимать, что́ я вижу.
Этот парень – я.
У Дженн, как и раньше, короткие волосы. На ней ее любимое синее пальто, – пятно от пива так и не отстирается. Я уже переживал это в прошлом. Наша первая встреча. День, который изменил все.
Я хватаюсь за высокий столик, но не могу выровнять дыхание.
Что со мной происходит?
Дженн поворачивается, собираясь уйти, и я непроизвольно бросаюсь за ней.
– Привет…
Но мой голос обрывается. Его не слышно, как будто выключена громкость. Звук не держится в пространстве, не прорезает воздух. Пробую снова. Кричу. Но она не слышит. Как будто я есть и в то же время меня нет.
Она ненадолго останавливается у стойки, чтобы взять салфетки, и рассеянно трет пальто, залитое пивом. Мне в голову приходит одна мысль, и я поворачиваюсь к зеркалу на стене.
Но меня там нет.
Я не отражаюсь в зеркале.
На барной стойке стоит бокал с пивом. Я протягиваю руку и касаюсь его, – он холодный и твердый. Пугающе реальный.
Я чувствую, что вот-вот потеряю сознание. Но кого это волнует? Я даже не уверен, что все это происходит наяву.
В зеркале я вижу руку, которая опускается на плечо Дженн. Она резко оборачивается, в ее взгляде будто бы появляется надежда.
Снова он.
Я.
– Привет. – Она улыбается, в глазах – вопрос.
– Послушай… – начинает он и делает глубокий вдох. – У меня есть правило: если облил кого-то в пабе, надо угостить человека пивом, чтобы загладить вину.
О боже! Неужели я и вправду это сказал?
Она улыбается в ответ, но ее взгляд устремляется куда-то за его плечо, будто она ищет кого-то.
– Боюсь, мои друзья уже купили мне выпить, – говорит она почти извиняющимся тоном.
Он разводит руками:
– Значит, не судьба.
Прежняя версия меня медленно поворачивается и уходит. Дженн закусывает губу – она всегда так делает, когда что-то обдумывает.
– Постой, – окликает она парня мгновение спустя, и он оборачивается слишком быстро.
Спокойно.
– Я все-таки выпью с тобой, – говорит она, вскидывая брови. – Тебе и правда стоит извиниться за причиненный ущерб.
Он усмехается, и в этот момент музыканты начинают играть новую песню.
«Fisherman’s blues»[4].
– Погоди, у меня идея получше, – заявляет он и, прежде чем я успеваю опомниться, берет ее за руку и куда-то уводит. Он тащит ее за собой сквозь гущу народа прямо к музыкантам, затем быстро разворачивает к себе, и они почти сливаются с толпой. Они танцуют до конца песни, кружась и хохоча как сумасшедшие.
Не понимая зачем, я подхожу ближе, не в силах оторвать от них взгляд.
Песня заканчивается, барабаны отбивают концовку, и эти двое останавливаются передо мной, чтобы перевести дух. Подняв руки, он громко хлопает в ладоши, выкрикивает музыкантам слова благодарности, свистит. Он вспотел, на лбу выступили капельки пота.
Он похож на чучело, но как же она ему улыбается…
Она вся будто светится от счастья.
– Меня зовут Робби, – успевает он сказать перед тем, как начинается следующая песня.
– А меня – Дженн.
Через мгновение они уже снова танцуют вместе, взявшись за руки. И я почти ощущаю легкое прикосновение ее пальцев, чувствую, как она улыбается.
ДЖЕНН
На улице темно и холодно. Она стоит на мостовой и ждет. Над ней нависают здания Старого города: справа – замок, слева – ирландский паб. Бары уже начинают закрываться, повсюду бродят люди, перекрикиваются, спотыкаются. Она поглядывает на дверь, и, когда выходят последние посетители, ее сердце начинает колотиться в груди.
Наконец она увидела его. Выйдя в темноту из освещенного паба, Робби направляется прямо к ней. Ее сердце будто подпрыгнуло. Он на ходу накидывает пальто, его волосы после танцев торчат во все стороны.
О боже. Он мне нравится.
– Думаешь, ты так просто от меня отделаешься? – говорит он, улыбаясь ей сверху вниз, и от его улыбки у нее сводит живот. – Извини, в гардеробе была очередь.
А я так боялась, что он просто исчезнет.
– Даю тебе тридцать секунд, – заявляет она. – Потом иду искать кебаб.
– Любишь кебаб? – Они зашагали по булыжной мостовой. – Ты просто женщина моей мечты!
Она смеется, но все так странно, – у нее возникает ощущение дежавю. Как будто этот разговор и эта ночь уже были раньше. Прогоняя неприятное чувство, она пытается сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас.
– А где ты живешь, кстати? – доносится его голос сквозь звук разбивающихся бутылок.
– В Толлкроссе, пять минут отсюда. – Она машет в левую сторону.
– Отлично. Нам по пути.
В животе все сжалось от приятного предвкушения.
– Хочешь быть уверен, что я доберусь до дома в целости? Или ты просто старомодный?
– Второе, – усмехается он. – Это ведь так по-джентльменски, разве нет?
– Наверное. – Она улыбается. – Только сразу хочу сказать для ясности: сегодня у нас ничего не будет.
– А я ничего такого и не имел в виду.
Он берет ее за руку, и ее тело словно пронзает удар электрического тока. Они неспешно бредут к ее дому, болтая обо всем и ни о чем. Рассказывают друг другу о своей работе: она врач, он повар. Она ловит себя на том, что заливается смехом каждые две секунды, слушая его дурацкие истории о ресторане. Кажется, ей еще ни с кем не было так легко и весело, хотя момент не совсем подходящий.
Почему она не встретила его раньше?
Они стоят у синей входной двери, под тусклым светом уличного фонаря.
– Может, хочешь подняться и чего-нибудь выпить? – предлагает она, и внезапно ее бросает в дрожь. – Конечно, если ты не торопишься домой.
Робби расплывается в улыбке:
– Я вообще никуда не тороплюсь.
Она кивает:
– Ну отлично.
Она ведет его по темной лестнице, ощущая нарастающее напряжение, – так бывает, когда между двумя людьми должно что-то произойти. Открыв дверь квартиры, она пропускает его в узкий коридор. Ей вдруг стало интересно: а в каком месте живет он? В пабе ей показалось, что он из обеспеченной, «нормальной» семьи. И она на секунду задумалась о себе.
У нее жизнь немного сложнее.
Они стоят в темноте, вплотную, не сводя друг с друга глаз, и на мгновение ей кажется, что он поцелует ее прямо здесь, возле вешалок для одежды.
Она нервно сглатывает.
– Пойду принесу нам выпить, ладно?
Проводив его в гостиную, она отправляется на кухню в поисках чего-нибудь подходящего. Исследует холодильник и за огрызком заплесневелого сыра замечает две банки пива. Должно быть, их оставил там парень Сьюзи.
– Прости, Пол, – бормочет она, достает банки и идет в гостиную.
Подойдя к двери, она на мгновение останавливается в темном коридоре. Робби расположился на небольшом диванчике, неловко откинувшись на спинку. Он изо всех сил старается держаться непринужденно. Подавив улыбку, она входит в комнату. Он резко поднимает голову.
– Держи, – говорит она самым обыденным тоном, на который только способна, протягивает ему банку и пристраивается на другом конце дивана. Они одновременно делают по глотку.
– А ты одна тут живешь? – наконец спрашивает он, не переставая потихоньку барабанить пальцами по спинке дивана. У нее создалось впечатление, что он вообще не способен сидеть спокойно.
Или он тоже нервничает?
– Нет. – Дженн качает головой. – Я живу с девушкой из нашей больницы, ее зовут Сьюзи.
– Нормально, – говорит он и чуть подается вперед. – А она сейчас дома?
– Нет, сегодня она ночует у парня.
– Отлично, – отвечает он с излишним энтузиазмом, и это вызывает у нее улыбку. Он краснеет. Расстояние между ними сократилось как-то само собой. Их колени направлены друг к другу – почти соприкасаются. Его рука приближается к ней еще на дюйм, и она судорожно вздыхает, понимая, что сейчас произойдет.
По коже пробегают мурашки, и вдруг у нее появляется странное чувство, будто в комнате есть кто-то еще. Но, оглянувшись по сторонам, она никого не видит.
Она поворачивается к нему, и он целует ее. Их губы жадно, настойчиво прижимаются друг к другу. У него металлический, удивительно знакомый вкус, и ей кажется, что она еще никогда не чувствовала себя такой живой. Он обнимает ее, и она забывает обо всем, теряясь во времени и пространстве.
РОББИ
Пурпурная кровать. Два переплетенных тела под одеялом. Дженн и «другой» я. Сквозь старые занавески пробивается свет, в комнате висит густой запах сна и вчерашней выпивки. Дженн смеется в ответ на какие-то шутки моего второго «я», – как же приятно это слышать. Он, очарованный, улыбается в ответ.
Должно быть, мне все еще снится наша первая встреча: первый поцелуй и первая ночь вместе… Но это так странно и так реалистично.
Я как будто готов проснуться. Но в то же время и не готов. Хочется продлить этот момент еще ненадолго.
Момент, перевернувший всю мою жизнь.
В тот вечер я даже не собирался идти в ирландский паб. Я должен был работать в ресторане. Но в последнюю минуту Мэтт поменялся со мной сменами на пятницу: кажется, он хотел пойти на какой-то концерт. Я связался с парнями из школы, и мы решили встретиться и выпить пинту-другую, как только освобожусь. Мы слонялись из бара в бар, и, слушая их рассказы о продвижении по службе на «нормальных» должностях – адвокаты, бухгалтеры, менеджеры, – я снова начал скучать по Альпам. Я больше не был уверен в том, что Эдинбург – «мое» место.
Я тогда был в полной растерянности. Ни целей. Ни планов.
Но, встретив в тот вечер Дженн в ирландском пабе, я нутром почувствовал, что нахожу свое пристанище.
Она сильно выделялась: высокая, с короткой стрижкой. Совсем не мой типаж. Но, увидев морщинки, которые появлялись в уголках ее глаз, когда она мне улыбалась, я просто растаял.
И мне не хотелось, чтобы тот вечер заканчивался. Не потому, что я хотел с ней переспать, хотя, конечно, хотел, но не в первую ночь после знакомства. А потому, что я уже тогда понял: мы стоим на пороге чего-то очень важного.
Мы болтали до рассвета, слишком взволнованные и возбужденные, чтобы прерываться на сон. Она мало рассказывала о своем прошлом, как будто вообще не хотела об этом говорить. Но я и так уже знал все, что мне было нужно. Она была потрясающей – и это единственное, что имело значение. В какой-то момент она сказала, что из сладкого больше всего любит мармеладки, и я пообещал купить их ей на следующий день.
Потому что был уверен: я должен увидеть ее снова.
Тот, «другой» Робби снова осыпает ее поцелуями, и я прекрасно помню, что чувствовал тогда: сильное напряжение внизу живота и ее власть надо мной… Внезапно я переключаюсь в своих мыслях на тот день, когда она бросила меня четыре года спустя, без всяких объяснений.
Снова яркий свет в моей голове и эта нарастающая пульсация в черепе. Я стараюсь удержать этих двоих перед глазами, но с каждой секундой комната бледнеет, и два переплетенных тела на пурпурной кровати блекнут, как фотография, долго пролежавшая на солнце.
* * *
РОББИ
Я опять на водительском кресле. В машине. Мои руки намертво вцепились в руль. Снаружи через лобовое стекло прямо на меня направлен ослепительно-яркий круг света. Рядом сидит Дженн. Но я как будто не могу повернуться к ней. Я не могу пошевелиться.
Вот с чего все началось.
Здесь, в машине, по пути домой.
Теперь я все вспомнил. Мы говорили о ее работе, я сжимал ее ладонь.
Я люблю тебя.
Но конец нашего разговора почему-то расплывается, и все вокруг будто замирает. Я вижу частички пыли, зависшие в воздухе между нами, они искрятся на свету. Мое сердце выпрыгивает из груди, но я ничего не могу сделать.
А потом все снова движется. Пучок света стремительно приближается, вот он уже в дюйме от нас, и я понимаю – снаружи что-то огромное. Грузовик или автобус – я не уверен. И оно несется прямо на нас.
И Дженн тоже это видит.
Четыре
2001
ДЖЕННИ
Когда они возвращаются домой с прогулки, на улице стоит туман – папа называет его «хаар»[5]. Она слышит в белой вышине крик чайки, залетевшей слишком высоко. Папа идет рядом. Они оба в одинаковых зеленых веллингтонах и темно-синих дождевиках. Удивительно, что в свои двенадцать лет она почти догнала его по росту. Она не может удержаться, чтобы не шагать с ним в ногу: левой, правой, левой, правой. Он смотрит на нее и улыбается.
Наконец показался их дом. Интересно, чем сегодня занималась мама? Может, отдыхала или рисовала. В последнее время она как-то быстро от всего устает. В отличие от папы – тот кипит энергией, даже если за день не проронит и слова. Весь день они бродили по пляжу и близлежащему лесу.
Поднимаясь по дорожке, она слышит хруст гравия под сапогами. Вот в поле зрения появляется синий фасад Ларчфилда и дверь, увитая плющом с одной стороны. Из окон на первом этаже льется теплый свет, – в холодное время дом выглядит по-особенному уютно. Ей всегда нравилось, что их дом скрыт от посторонних глаз высокими деревьями. Летом весь сад утопает в цветах, посаженных мамой. Дженни всегда казалось, что Ларчфилд похож на домик из сказки.
Отперев тяжелую входную дверь, папа переступает порог. На мгновение останавливается и принюхивается.
Пахнет горелым.
Через секунду он уже мчится по коридору, а Дженни, торопливо стянув сапоги, бежит следом.
Мама.
Сквозь задымленный коридор она видит, как папа быстро пересекает кухню и открывает окно. Мама в фартуке, с опухшими от слез глазами, сидит на полу, прислонившись к шкафчику.
– Простите, – выговаривает она сквозь рыдания.
– Все хорошо. – Папа пристраивается рядом с ней и обнимает за плечи. – Что случилось, милая?
Мама закрывает лицо ладонями.
– Я просто… – Она шмыгает носом. – Я просто хотела помочь, Маргарет меня попросила, но я сожгла первую партию, а потом начала заново, а потом…
– Тише, – шепчет он, прижимая ее к себе. – О чем она тебя попросила?
Дженни наблюдает за ними из коридора. Она не в первый раз видит маму в таком состоянии, когда она словно разваливается на части. Но папа со всем разберется.
Как всегда.
Мама наконец отнимает руки от лица.
– Пока вас не было, я поехала в город купить кое-что и встретила Маргарет. Ты ведь помнишь Маргарет из школы? Миссис Гамильтон, – объясняет она, быстро взглянув на Дженни. – Она спросила, смогу ли я завтра принести выпечку на распродажу, которая будет в старших классах, и я согласилась, но мне еще нужно было подготовиться к завтрашнему уроку рисования, у меня столько дел.
– Послушай, – ласково говорит папа, помогая ей подняться. – Почему бы тебе не прилечь отдохнуть? А я принесу тебе чаю.
– Не надо, – отвечает она, решительно тряхнув головой. Ее полиэтиленовый фартук, на котором изображена хайлендская корова, так сильно измят, что кажется, будто корове очень больно. Красные завязки по бокам развязались. – Сейчас я все сделаю.
– Милая, – говорит он, поглаживая ее руку. – Не беспокойся об этом. Дженни мне поможет. Да, Дженни?
Он смотрит на дочь, и та с улыбкой кивает в ответ. Она обожает печь с ним.
– Конечно!
Мама смотрит на нее, потом на него.
– Ну тогда ладно, – помолчав, отвечает она. – Вы уж меня простите. Я не могла ей отказать.
– Не волнуйся, – улыбается папа. – Нам будет весело. Иди приляг.
Мама наконец улыбается, и ее лицо становится прекрасным и сияющим. Она снимает фартук и вешает его на спинку стула. Постояв еще немного, она выходит из комнаты.
– Ну, давай подумаем, что мы испечем для распродажи, – говорит папа, поворачиваясь к Дженни. В его руках кусочек шоколада – половину он отламывает для нее, а половину съедает сам.
Наблюдая за отцом, она вдруг осознает, до чего они похожи: даже жуют одной стороной, только он левой, а она правой – словно отражают друг друга. Они и внешне удивительно похожи – оба темноволосые и зеленоглазые.
Как зеркальные отражения, – говорит мама.
РОББИ
Я наблюдаю эту сцену на кухне через открытое окно.
Что, черт побери, здесь происходит?
Но у меня нет времени, чтобы во всем разобраться. В один момент я вижу самого себя в ирландском пабе, а в следующий – сижу в машине с Дженн. А теперь я застрял снаружи перед домом, потому что не могу повернуть эту долбаную дверную ручку. Я не могу войти внутрь.
Просто дыши, Робби.
Итак, что мне известно? Мы с Дженн возвращались домой из больницы и разговаривали. Я взял ее за руку, и вдруг прямо на нас помчался огромный грузовик. Я не смог свернуть с его пути, и мы как будто застряли в машине. Наши тела оказались в ловушке, но при этом я спокойно перемещаюсь во времени и пространстве: пляж, где Дженн маленькая, ирландский паб, где она уже взрослая, потом ее квартира, и вот теперь дом, в котором она провела детство. Что все это значит?
Это не сон.
Слова приходят из ниоткуда.
У меня внутри все переворачивается.
Что, если грузовик уже врезался в нас и я просто ничего не помню?
Что, если я уже умер и это «жизнь после смерти»?
Я оглядываю себя: те же кроссовки New Balance, те же джинсы, та же красная кофта, в которой я был в машине.
Блин, да я как тот парень из фильма «Привидение»[6], – Дженн как-то заставила меня его посмотреть: я следую за ней повсюду, а она меня не видит.
Щипаю себя за руку как можно сильнее. Больно. Кожа сначала белеет, потом розовеет. Кладу руки на подоконник. Он очень прочный, – кто бы сомневался.
Слава демонам.
Я не умер.
Просто мне нужно как-то очнуться. Я закрываю глаза и напрягаюсь изо всех сил. Проснись, Робби!
Ничего не получается.
Открываю глаза.
Дьявол! Я все в том же месте. Потираю руки, дую на них, бегу обратно к входной двери. Мелькают деревья, кусты, старые качели, в подошвы кроссовок врезается гравий.
Стоя перед мощной дубовой дверью, хватаюсь за ручку. Но не могу ее повернуть: такое ощущение, будто моя ладонь не связана с телом.
Ерунда какая-то.
Бегу обратно к кухонному окну. Дженн все еще там. Интересно, она чувствует мое присутствие? Может быть, та Дженн, которую я знаю, тоже где-то бродит?
Представляю, как бы я ей потом об этом рассказал. Она бы ни за что не поверила. Да я и сам не поверил бы. Я списал бы все на волнение последних суток, проведенных с ней.
Она вернулась.
Дженн смахивает со столешницы остатки муки, а ее отец подметает пол – если это и правда ее отец. Я никогда не видел его вживую. Только на снимке из альбома Дженн.
Фотографии. Вся дальняя стена кухни увешана фотографиями разных размеров. Я подныриваю под окно, чтобы разглядеть все получше. Так странно видеть Дженн в детстве. Интересно, может, она когда-то мне об этом рассказывала или показывала фотографии? Видимо, у меня в голове все так перемешалось, что я проник в воспоминания, к которым не имел никакого отношения. Впрочем, навряд ли, если учесть, как мало она рассказывала мне о своем детстве. В любом случае удивительно видеть ее в такой теплой, безопасной обстановке – совсем как в моей семье. Мне всегда казалось, что ее семья из неблагополучных.
На большинстве снимков едва различимые очертания ребенка на качелях или расплывчатые фигуры на пляже. По спине пробегают мурашки. Один снимок довольно четкий. Это ее родители в день свадьбы. Я с трудом рассмотрел выведенные в углу имена: Мэриан и Дэвид. Судя по всему, это начало 1980-х: на ней пышное платье, на нем смокинг, все мутное. Но больше всего меня поражают их счастливые лица. Они идут прямо на камеру, ее взгляд направлен куда-то за объектив, рот слегка приоткрыт, будто собирается кого-то позвать. Она выглядит сногсшибательно с развевающимися рыжими волосами и венком из белых цветов. Словно светится изнутри. А он смотрит на нее так, будто не верит своему счастью.
В какой момент все пошло наперекосяк?
Снова пульсация в моей голове, гул в ушах, и я больше не могу толком ничего разглядеть. Я вижу размытые очертания отца Дженн, загружающего посудомойку. Вот Дженн достает чистые миски и весы. Сцена передо мной начинает меркнуть, расплываться, как непросохшая краска, пока не остается только лампа на кухне – яркий круг, светящийся во мраке.
Пять
2014
ДЖЕНН
Яркий свет бьет прямо в глаза. Она щурится, обводит взглядом уютную кухню, и ее губы непроизвольно растягиваются в улыбке. На плите готовится глинтвейн, на столе – пакеты с чипсами и разные напитки: водка, джин, ром, бочонок пива. В буфете полбутылки дешевого вина, по бокам – два красных бокала, а посреди этого хаоса, наполненного ароматом корицы, стоит Робби и улыбается.
– Тебе идет, – говорит он. Она следит за его взглядом, который опускается на ее грудь – на шерстяной свитер, где вокруг снеговика, перевернутого вверх тормашками, рассыпаны звездочки и искры.
– Ага, – усмехается она.
Он, конечно, шутит. Его свитер ей велик, размера на четыре, и висит мешком на ее долговязой фигуре. Но как он смотрит на нее… О, этот взгляд. Ее щеки запылали.
– Не могу поверить, что у тебя целая коллекция рождественских свитеров, – со смехом говорит она, отвлекая его внимание. – Они такие дурацкие.
– Дурацкие? – переспрашивает он с притворным ужасом. – Только не вздумай сказать это при родителях! Они обожают такие вещи!
– Ладно, – отвечает она смеясь. – А вот мои родители точно не из таких.
Она осекается, осознав, что́ она сказала, и замечает его вопросительный взгляд. В животе знакомое ощущение тяжести, которое появляется всякий раз, когда в разговоре упоминается семья, Рождество и прочие вполне естественные и обыденные для других людей вещи. В следующее мгновение Дженн подавила это ощущение. Она не готова разбираться с этим сейчас, во всяком случае не сегодня.
– Имей в виду, я не собираюсь изображать из себя Бриджит Джонс, – поспешно говорит она, показывая на его грудь. – Хоть у тебя и свитер с оленями, я не собираюсь сразу влюбляться, Робби Стюарт!
Пауза. Взгляд, который говорит сам за себя. И бабочки запорхали у нее в животе, когда она осознала, что между ними повисло то самое слово. Он улыбается:
– Значит, я этот… Как его там? Мистер Дарси, кажется?
Он надменно приподнимает бровь, и она качает головой, не в силах удержаться от улыбки. Робби подходит к ней, и сердце подпрыгивает у нее в груди. Она вспоминает, как они провели этот день: валялись в постели, смотрели фильмы, занимались сексом и жевали мармеладки. Из дома они вышли, только чтобы купить продукты и выпивку для сегодняшней вечеринки. Хотя они познакомились всего пять недель назад, эти недели принесли ей столько радости и приятного волнения, сколько она не испытывала за всю жизнь. Каждая их встреча была для нее удивительным, необычайным событием: что они будут есть («Дженн, ты хочешь мексиканскую или средиземноморскую еду? А, ладно, приготовлю и то и другое!»), чем займутся в свободный вечер (шумная вечеринка, комедийное шоу или фильм, который Робби давно хотел посмотреть). А какие забавные и трогательные сообщения он писал ей, когда она была на работе: «Ты нравишься мне гораздо больше, чем табаско с запеченными яйцами. Хорошего дня!» или «Ты нравишься мне гораздо больше, чем “Топ ган” с похмелья в субботу утром. Отличного дня!».
И она ценила это. Ценила, какой она стала благодаря ему – счастливой, непосредственной версией себя. Теперь она не может представить свою жизнь до знакомства с Робби, когда она еще не чувствовала этого непреодолимого влечения к нему.
Он кладет руки ей на талию, и ее лицо озаряет улыбка.
– И сколько же у тебя в год вечеринок в рождественских свитерах? – спрашивает она, обнимая его за шею.
– Ты же знаешь, я человек популярный. Каждый хочет урвать кусочек меня, – усмехается он.
– Да что ты?
Она ощущает запах мускатного ореха и клементина, которым пропитались его пальцы, а еще аромат ванили, – он ловко вынул семена из стручка всего час назад. Его губы все еще окрашены в ягодно-красный цвет после того, как он попробовал глинтвейн, – похоже, без этого напитка не обходится ни одна приличная рождественская вечеринка.
Вдруг ее охватывает дурное предчувствие из-за предстоящей вечеринки с его друзьями. Они должны прийти с минуты на минуту, и она ни с кем из них еще не знакома. До сегодняшнего дня они с Робби были как в мыльном пузыре.
Он вот-вот лопнет?
– Хотел спросить, – подумав, произносит Робби, – как ты обычно проводишь Рождество? Ездишь в Корнуолл?
Снова этот взгляд, в котором сквозит любопытство. Она заправляет за ухо прядь волос.
– Чтобы встретиться с мамой? Да нет, обычно я работаю.
– Как, даже на Рождество? – ужасается он, и она смеется.
– Некоторым людям приходится работать и в Рождество. Ты не знал? – говорит она с напускной серьезностью.
– Вообще-то на Рождество положено пить, гулять и веселиться, а потом отключаться перед «Парком юрского периода»! – возражает он. И, помолчав, добавляет: – Может, ты могла бы зайти к моим родителям после смены? Если хочешь, конечно.
– О господи, я бы с радостью, – искренне говорит она, – но я освобожусь не раньше восьми или даже девяти. Пока доберусь, будет уже слишком поздно. Тем более я еще незнакома с твоими родителями… Давай я лучше приеду на День подарков?
– Договорились, – говорит он и целует ее.
Интимный момент прерывает дверной звонок. Робби с трагическим видом отстраняется.
– Вот и они…
Через двадцать минут кухня уже заполнена людьми, все болтают и смеются. Он быстро знакомит Дженн со всеми: это друзья из школы, это коллеги из ресторана, а это всеми любимый владелец ресторана Мэтт. Все дружелюбные, добродушные, шумные – под стать Робби. «Значит, ты и есть Дженн», – говорят они, понимающе улыбаясь и обмениваясь многозначительными взглядами. Она знает, что все его предыдущие отношения длились не больше пары месяцев.
Дженн предлагает всем напитки, но почти каждый принес что-то с собой – с шумом ставят бутылки на стол, загружают в холодильник, – очевидно, они уже достаточно опытные в этом деле. Снова звонок в дверь – люди продолжают прибывать. Робби болтает со всеми, суетится, его глаза горят.
Он в своей стихии.
Наконец на пороге внезапно появляется невысокий симпатичный парень. У него темные волосы, аквамариново-голубые глаза, он одет в зеленый рождественский свитер и выглядит в нем даже элегантно. Робби, радостно всплеснув руками, сразу направляется к нему. Они обнимаются и хлопают друг друга по спине.
Марти.
Она узнает его по фотографиям, которые видела в соцсетях, и снова начинает нервничать. Это лучший друг Робби, с которым они вместе выросли. «Как мы с Кэти», – пронеслось у нее в голове, и ей становится немного грустно.
Вернувшись к Дженн, Робби объявляет:
– Дженн, хочу познакомить тебя с моим другом-идиотом Марти!
– Рад наконец-то с тобой познакомиться, – приветливо говорит Марти. – Я много слышал о тебе.
– Правда? – говорит она, глядя на Робби и в изумлении поднимая брови. Но в глубине души чувствует себя польщенной. – Хочешь чего-нибудь выпить? – спрашивает она у Марти. – Тут есть все спиртные напитки, какие только можно придумать. – Она обводит рукой стол.
– Не сомневаюсь, – усмехается Марти. – У меня с собой пиво. – Он показывает на упаковку из четырех банок, которую принес с собой.
– О, ему много не надо. Он у нас слабенький. – Робби качает головой.
Может, ей показалось, но Марти как будто передернуло от этого комментария.
– А я, пожалуй, возьму чего-нибудь холодненького, – говорит Робби, поставив на стол пустую банку. – Дженн, тебе налить?
– У меня есть, спасибо. – Она кивком указывает на свой по-прежнему полный бокал с вином.
Робби бросается к холодильнику.
– Итак, – улыбается Марти, когда он уходит, – Робби все еще представляет меня как Марти.
Дженн смотрит на него в замешательстве.
– На самом деле меня зовут Крис, – говорит он. – А фамилия Макфлай, так что Робби окрестил меня Марти еще в школе.
– В честь… группы?
– В честь Марти Макфлая из фильма «Назад в будущее». – Он приподнимает бровь, но его лицо не выражает недовольства. – И из-за моего невысокого роста.
– Вот оно что, – произносит она. Теперь все становится на свои места: фильм 1980-х, там еще играет Майкл Джей Фокс. Она смотрела его в детстве. – Так что, мне называть тебя Крис?
– Да нет, – отмахивается он. – Марти совсем неплохо. – Он обводит взглядом комнату. – Представляю, как тяжело перезнакомиться с такой кучей народа за один вечер.
Глубоко вздохнув, она кивает:
– Это да. Но все очень милые.
– Подожди еще немного, – говорит Марти, вытаскивая банку из упаковки. – Скоро шагу будет некуда ступить, и ты начнешь всех выпроваживать.
Робби возвращается с банкой пива. Он смотрит на нее и на Марти, – они оба усмехаются в ответ, и Робби остается довольным.
– Я тут подумал, может, сходим втроем на концерт в следующий четверг? Марти, ты не против? Это та шотландская группа, которая нам всегда нравилась, там еще один парень бесится после каждой песни.
– Было бы здорово, – отвечает Марти и добавляет: – Но, боюсь, я не смогу.
– Только не говори, что у тебя опять работа.
– Ну, типа того.
Робби закатывает глаза, затем обращается к Дженн:
– Он неисправим, честное слово. Работа, работа, работа…
Марти раскачивается на носках.
– А если я скажу, что работаю в Нью-Йорке?
У Робби челюсть отвисла.
– Что за фигня?
– Ага, я получил там работу. Это компания по управлению активами.
– Дружище, – произносит Робби, расплываясь в улыбке, – да это же потрясающе! Ты ведь всегда хотел там работать!
– Поздравляю! – Дженн тоже улыбается.
– Спасибо, – отвечает Марти. – Ну что, будете приезжать ко мне в гости или как?
– И ты еще спрашиваешь! – восклицает Робби. Тут же по его лицу пробегает тень. – Но я буду чертовски скучать по тебе, старина.
У нее защемило в груди. Ее тронула такая любовь к другу.
– Я уверен, ты переживешь это как-нибудь, – отвечает Марти, но видно, что он тоже тронут.
– Погоди, – говорит Робби уже с другим выражением лица. – А что с той девушкой, Клэр? Я думал, у вас любовь.
Марти улыбается:
– Клэр замечательная, но, по-моему, любовь – это нечто большее, чем просто тусоваться с кем-то.
Робби качает головой, – как видно, он все еще под впечатлением.
– И почему я узнал об этом только сейчас?
– Ну, в последнее время ты был чем-то очень занят, – говорит Марти с огоньком в глазах.
Робби смотрит на Дженн и притягивает ее к себе. Словно в ответ на фразу Марти, он смотрит на нее с таким искренним, неподдельным обожанием, что у нее в животе снова запорхали бабочки.
Когда они наконец отрываются друг от друга и поворачиваются к Марти, он так внимательно на них смотрит, будто пытается понять, в чем тут дело.
Или понять меня?
Но секунду спустя из битком набитой кухни раздаются новые голоса, и Робби с Марти спешат туда, хохоча во все горло. Момент упущен.
Она делает глоток вина и улыбается, думая о том, как же ей нравится громкий, яркий мир Робби, полный вечеринок, путешествий и веселья.
Этот мир так далек от нее.
Иногда она задается вопросом, почему он вообще с ней.
Вдруг это просто очередная интрижка?
От этой мысли у нее внезапно кружится голова, и она стремительно шагает к раковине на кухне, кивая по пути новым знакомым. Достав из сушилки чистый стакан, она наливает воды и залпом выпивает. Ни с одним парнем у нее не было ничего подобного. Вся жизнь как будто перевернулась с ног на голову, и теперь непонятно, что к чему.
Сзади нее какой-то шорох, и вокруг ее талии снова обвиваются знакомые руки. Взглянув на отражение в окне, она видит Робби, уголки его губ приподняты. И она снова тает у него на груди.
– Смотри, – шепчет он и показывает вперед через ее плечо.
В кухонное окно летит вихрь снежинок, потом еще один. Она поворачивается к Робби, и он берет ее за руку.
– Идем, – говорит он и уводит ее из переполненной кухни в прокуренный коридор. Схватив ключи со столика в прихожей, он открывает дверь, они выходят на холодную лестничную клетку и спускаются на два пролета вниз, на первый этаж.
Вставив ржавый ключ в скважину обшарпанной двери, Робби толкает ее, и ледяной воздух тут же пробирает Дженн до костей. Вместо привычной зеленой лужайки она видит восхитительное сверкающее снежное одеяло. Его края окаймляет листва, словно присыпанная сахарной пудрой. На улице очень темно, но окна в квартирах вокруг горят, как свечи.
Дженн выдыхает, и пар изо рта рассеивается в ночном воздухе.
Как давно идет снег? Ее ноги проваливаются в сугробы, оставляя едва заметные следы. Дойдя до середины лужайки, она поднимает голову и смотрит в величественную пустоту неба. Сверху снова сыплются миллионы крохотных пушинок, словно там, наверху, кто-то разорвал наволочки.
– Кажется, еще никогда в декабре не выпадало столько снега.
– Точно, – отзывается Робби. – Но, помнится, я уже видел такое, когда был еще ребенком. Хотя, может, мне просто показалось…
Опустив взгляд, она понимает, что все это время он за ней наблюдал, и в его глазах столько нежности! Мир вокруг приглушенно-белый, и она мысленно возвращается к зимам из собственного детства: синие пластиковые санки, ухабистые белые склоны, папа в серой шапке. На мгновение все это предстает перед ней удивительно реалистично.
– Нет, тебе не показалось, – говорит она наконец.
Одинокая снежинка опускается на ее ресницы, и она моргает, чтобы избавиться от холодной тяжести. Ее окружают сотни и тысячи снежинок, с каждой секундой их становится все больше, и внезапно Робби оказывается прямо перед ней.
– Сегодня я хотел обсудить с тобой кое-что, – говорит он.
– И что же? – Она бросает на него быстрый взгляд. Сердце заколотилось в груди.
Наверное, это оно. Наверное, он передумал.
Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
– Ну, в общем… – Он набирает воздуха. – Я просто хотел поговорить о том, можем ли мы быть парой.
Он произносит слово «пара» так, будто это самая забавная вещь на свете, какая-то глупость. Но в его глазах отражаются неподдельная искренность и волнение.
Внезапно до нее доходит смысл его слов, и она улыбается.
Он чувствует то же, что и она.
– Я думаю, вполне можем, – говорит она и нежно его целует.
Когда они наконец отрываются друг от друга, Робби наклоняется и голыми руками зачерпывает горсть снега. Он принимается лепить шарик, и его глаза сверкают озорством.
– А ведь твоя вечеринка сейчас проходит без тебя, – говорит она.
Робби пожимает плечами:
– И что?
Он отступает от нее на шаг, и она начинает пятиться, видя уже готовый снежок в его руках.
– Не смей! – кричит она со смехом, грозя ему пальцем.
Пробегая через пятно света, льющегося из его кухонного окна, она испытывает странное ощущение, что за ними наблюдают. Она резко поднимает голову, но в запотевшем окне никого не видно. Остается только ощущение.
Чувство, что они не одни.
Две недели спустя
РОББИ
Передо мной ряд узких серых шкафчиков. Под ногами зеленый виниловый пол. Посередине скамейка. Окон нет, но по верху пробковой доски с приколотыми записками развешана синяя мишура. Это место мне незнакомо. Мое сердце бешено колотится. Я не могу сориентироваться. Это слишком жестоко – меня как будто перебрасывают из одного места и времени в другое без всякого предупреждения. И я понятия не имею, где окажусь в следующий раз.
В прошлый раз я, по крайней мере, попал в свою квартиру. Я помню эту вечеринку рождественских свитеров, которую устроил пять лет назад.
Очередное непонятное воспроизведение событий из моего прошлого.
Но тот момент, когда мы вдвоем стояли в снегу и я предложил ей стать моей девушкой, я совсем забыл. Как же я боялся, что она мне откажет. Да, я понимал, насколько мы разные и как она выделялась из моей идиотской компании. Но что-то в ней заставляло мое сердце биться чаще. Она отличалась от всех девушек, с которыми я встречался раньше, с их вычурными нарядами и пустой болтовней. Дженн была умной и доброй, и только благодаря ей я захотел стать лучше. Быть лучше.
Из-за нее я по вечерам спешил домой, вместо того чтобы тусить до утра. Я приглашал ее на бранч, и мы без конца спорили об идеальном завтраке (для нее это был сэндвич с беконом, для меня – сытный английский завтрак), а потом забегали к моим родителям на чашечку пресловутого чая. Только благодаря ей я стал задумываться о будущем, потому что впервые в моей жизни кто-то по-настоящему поверил в это самое будущее.
Поверил в меня.
Откуда-то доносится грохотание. Так. Мне надо срочно понять, где я нахожусь. Осматриваюсь, пытаюсь найти хоть что-то знакомое.
Запах.
Воздух пропитан запахом антисептика, мыла и чего-то еще, что я никак не могу определить. Что-то неприятное. Точно! Это больница. Я никогда не любил больницы. Я попадал туда только пару раз, в юности, когда получал травмы из-за пьяной болтовни после паба. Однажды, когда я сбрил щетину, Дженн заметила шрам у меня на подбородке. Помню, мы лежали в постели, она провела пальцем по кривой линии шрама и сказала: «Как будто ты всегда улыбаешься…»
Шаги за спиной. Я резко оборачиваюсь и вижу, как она входит в комнату в голубом медицинском костюме. Мое сердце подпрыгивает. Значит, мы в больнице Дженн, в Эдинбурге.
Подойдя к шкафчику, она набирает код, и дверца открывается с металлическим стуком. Грациозным движением она сбрасывает с себя мешковатую блузу и бросает ее в ближайший контейнер. На ней остается обтягивающая серая футболка. Какая же она худенькая! Сквозь тонкую ткань проступают лопатки. Она снимает брюки, а затем черные легинсы. Видя ее здесь, в обычной рабочей обстановке, я немного успокаиваюсь.
Где-то глубоко внутри я наконец понимаю, что каждый раз вижу какие-то события из ее прошлого. Не моего.
Я путешествую во времени?
Не будь идиотом, Робби.
Меня не оставляют мысли о грузовике, – он был слишком близко. И слишком реален. А потом… пустота. И вот ее прошлое перед моими глазами.
Что все это значит?
Мне больно.
Я оборачиваюсь и вижу девушку невысокого роста, с красивыми, широко расставленными глазами и волосами песочного цвета, собранными в хвост. Это Хилари.
Вчера я был на ее свадьбе.
Я имею в виду – в реальном мире.
– Привет, – улыбается ей Дженн и берет сумку и синее пальто из шкафчика. – Ты закончила?
– Наконец-то, – отвечает Хилари, плюхается на скамейку и смотрит на Дженн. – Это был тот еще денек, а я ведь должна была уйти час назад. Ну ладно, теперь мы свободны и можем насладиться Рождеством, да? – Она снимает брюки. – Пора уже напиться как следует!