Читать онлайн Старые деньги бесплатно

Дисклеймер

Все персонажи и описываемые события являются вымышленными.

Любое совпадение с реальными людьми или событиями, является случайностью.

Глава 1. Не в своей тарелке

(Первая четверть двадцать первого века. Выборгское шоссе. Загородная резиденция Сухаревых)

– О, мисс провинция, а что это ты здесь делаешь? – заплетающимся языком проговорил высокий брюнет, вваливаясь в затхлую комнату, сплошь уставленную антикварной мебелью и заваленную свитками старинного пергамента. Следом ворвался его приятель и громкий звук вечеринки, доносившийся с первого этажа.

Камиль резко обернулась, зажала в кулаке скульптурку смеющегося старика с черепахой, похожую на нэцкэ, и растерянно уставилась на парней.

И только когда молодой человек сделал несколько неуверенных шагов и, широко расставив ноги, остановился в полуметре от Камиль, она узнала в нем хозяина дома. С ним ее пару часов назад познакомил Лео в набитом до отказа студентами минивэне.

– Я рассматриваю всю эту красоту, здесь же не хуже, чем в музее, – съежившись под колючим взглядом хозяина вечеринки, начала объяснять Камиль, предчувствуя неладное.

«Настоящий ястреб», – промелькнула мысль в голове девушки, и она инстинктивно взглянула в окно на парня, которого заметила во дворе, будто он мог ей чем-то помочь. Он готовил шашлык, пританцовывая у мангала под музыку из наушников. Камиль стала пятиться, чтобы незаметно вернуть скульптурку на место, но по пути задела высокую китайскую вазу с крышкой, по форме напоминающую погребальную урну. Ваза предательски пошатнулась, заставляя девушку машинально придержать ее рукой, под пальцами скользнула прохлада старинного фарфора, покрытого тонкой паутинкой трещин.

– Эй, осторожнее, это же династия Мин! Неуклюжая!

Камиль хотела возразить, но не успела открыть рот, как хозяин дома грубо схватил ее за руку:

– Что ты прячешь? Уже стащила окимоно? – скользнув пылающим взглядом по пустующему месту на полке, процедил сквозь зубы «ястреб».

– Я просто не успела вернуть ее на место, – открывая ладонь, стала оправдываться Камиль, растерянно потирая рыжие ресницы. Она протянула хозяину небольшую статуэтку из слоновой кости, успевшую порядком нагреться от тепла ее рук. – Вот, возьми, я не воровка, мне чужого не надо.

– Нет, милая, знаю я таких, как ты. Хочешь красивую вещь – плати, правда, Железяка? – оборачиваясь к другу, заявил худощавый и вплотную приблизил свое лицо к раскрасневшейся щеке Камиль. – Ты хоть знаешь, сколько стоит этот старик с черепахой? Тебе придется быть очень сговорчивой.

Девушка ловко увернулась от напирающей на нее фигуры, поставила окимоно на низкий антикварный столик и хотела тотчас выскочить из комнаты.

– Куда? Разве мы тебя отпускали? – преграждая ей дорогу, взревел Железяка, и кольца многочисленного пирсинга, которыми были унизаны его уши, нос и верхняя губа, одновременно пришли в движение. Он толкнул Камиль прямо в объятия друга, и они вместе стали грубо сдергивать с нее синий вязаный кардиган.

Камиль чувствовала резкие пары алкоголя и видела затуманенные взгляды парней. Она уже знала, что по-хорошему договориться не получится, поэтому, швырнув в них свой кардиган, снова кинулась к окну, по пути хватая крышку от китайской вазы:

– А ну-ка выпустите меня немедленно! Иначе я расколочу эту вазу! Слышите? Я не шучу!

Камиль подняла руку с крышкой над головой, делая вид, что готова разбить ее об пол. Но сказать и сделать – это разные вещи. Хотя она и не была знатоком или даже ценителем искусства, но запросто взять и разрушить достояние древней цивилизации не могла. И пока Камиль мешкала, парни скрутили ей руки, вернули крышку на место и стали безжалостно домогаться.

Она кричала, кусалась, упиралась коленями, но силы были неравными. Молодые люди в считанные секунды пригвоздили ее к ледяному стеклу окна. Железяка рванул с нее блузку с таким ожесточением, что круглые прозрачные пуговицы одна за другой начали падать на тот самый столик, инкрустированный разноцветным шпоном, приземляясь возле фигурки смеющегося старичка.

Камиль растерянно прикрывала рукой обнажившуюся грудь, задыхаясь от негодования. Она почувствовала слюнявые губы Железяки на своем лице, с отвращением отвернулась и стала набирать побольше воздуха в легкие, чтобы как можно громче закричать. Но если Железяка с ухмылкой прикрывал ей рот огромной холодной ладонью, то в хозяине дома чувствовалась настоящая жестокость. «Ястреб» железной хваткой держал ее запястье и, тяжело дыша, смотрел колючим взглядом хищника, поймавшего добычу. Он начал коленом раздвигать плотно сжатые ноги девушки, пока рука настойчиво искала застежку на ее белоснежном бюстгальтере.

Но Камиль не собиралась сдаваться, она с силой колотила кулаком в стекло, вторя ударам громко бьющегося сердца. По ее венам разливалась злость, словно мелодия боевого марша, а в голове много раз подряд проносился один и тот же вопрос: как подлец Лео мог оставить ее одну в компании незнакомцев? Потасовка грозила закончиться настоящей драмой, если бы спасительно не скрипнула дверь и на пороге не появился тот самый парнишка в наушниках и куртке-авиаторе.

– Кир, вы что, совсем одурели?! Отпустите ее!

– Указывать мне вздумал? – резко оборачиваясь к вошедшему, возмутился хозяин дома.

– Тебе нужны проблемы со Львом-старшим?! – не сдавался парень в наушниках.

– Ладно, пошла вон, – процедил темноволосый, отшвыривая Камиль к двери, как дворовую кошку.

Девушка еще несколько секунд находилась в замешательстве, не знала, что делать дальше. То ли бежать без оглядки, хотя бежать было некуда, то ли отвесить каждому по пощечине. Но, почувствовав, как вошедший уверенно взял ее за руку и повел за собой, поняла – теперь она под защитой. Ей даже захотелось напоследок показать язык своим обидчикам, но, оценив обстановку, она воздержалась.

– Я Егор, – первым заговорил юноша. – А тебя, кажется, Камиль зовут?

– Камиль, – как-то неестественно пискнула в ответ девушка, сама удивляясь своему смущению.

– Надо же. Лео, как всегда, везет.

– Это почему?

– Скульптору иметь возле себя девушку с таким именем – хороший знак.

Камиль подняла брови и с непониманием посмотрела на своего спасителя, еле поспевая за ним, перескакивая сразу через две ступеньки.

– Сегодня все вокруг говорят загадками.

– Здесь нет никаких загадок. Кто такая Камилла Клодель, знаешь?

– Нет.

– Ну о Родене хоть слыхала?

– О нем слышала, – задорно засмеялась в ответ девушка, будто всего того, что произошло на втором этаже пару минут назад, и не было вовсе, – кто же не знает роденовского «Мыслителя»? У меня фотка этой скульптуры была на дневнике в восьмом классе.

Оказавшись на улице и вдохнув прозрачный морозный воздух, девушка почувствовала облегчение. Она подняла голову к бесцветному морозному небу и, наслаждаясь звенящей тишиной, улыбнулась своему везению, потому что вышла невредимой из очередной передряги, а молодой человек тем временем вернулся к мангалу.

– В восьмом классе, значит, говоришь? – спросил Егор, переворачивая шампуры один за другим и сокрушаясь в уме, что пока он строил из себя рыцаря в сияющих доспехах, мясо успело подгореть с одной стороны. Затем, недоумевая, пожал плечами и, насмешливо улыбаясь, продолжил: – Слушай, только не говори, что ты еще учишься в школе.

– Нет, я уже первокурсница! – гордо заявила Камиль.

– Ясно. А зачем связалась с Лео, он же старше тебя? И куда только твои родители смотрят.

Парень снял с шампура несколько кусочков ароматного мяса с поджаренной золотистой корочкой и, положив их на бумажную тарелку, протянул Камиль. Почувствовав запах шашлыка, она вдруг поняла, как сильно голодна. Она с наслаждением засунула в рот обжигающий кусок и начала с упоением жевать, еле сдерживая порыв затолкать в рот не только содержимое тарелки, но и облизать пальцы.

– А с чего ты решил, что я связалась с Лео? Пока я вынуждена жить в его доме, и он как будто за мной присматривает.

– Присматривает! – прыснул со смеху Егор. – Худшей няньки, чем Лео, не найти. Почему ты не вышла с ним в Лосево?

– Он мне не предложил. Я, по-твоему, должна была повиснуть на его ноге, умоляя взять с собой? Нет! Я предпочитаю услышать завтра его мольбы. С удовольствием посмотрю, как он станет унижаться передо мной, чтобы я не рассказывала его родителям, как осталась посреди леса с кучей незнакомцев.

Камиль вспомнила, как Лео, явно желая угодить отцу, пригласил ее поехать с ним на дачу к однокурснику. Он усадил ее в минивэн с шумной компанией, познакомил только с хозяином этого дома, и то очень своеобразно, соврав: «Знакомься, моя дальняя родственница из провинции», и, даже не назвав ее имени, принялся болтать с какими-то девчонками. А когда минивэн спустя час въехал в заснеженный лес с редкими постройками, Лео неожиданно попросил водителя остановить и, даже не обернувшись на Камиль, вышел из машины и исчез. Спустя несколько часов ее уже обвиняли в воровстве, а еще позже Егор одолжил ей свой мягкий теплый свитер, чтобы прикрыть разорванную Железякой блузку.

Камиль, тяжело вздохнув, постаралась отогнать от себя воспоминания о Лео и с благодарностью посмотрела в сторону своего защитника, наблюдая, как тот сбрызнул готовый шашлык тягучими каплями красного вина и, перекладывая его на овальное бронзовое блюдо, уже без смеха назидательно предостерег:

– Ты еще попробуй невредимой добраться до города, а потом будешь строить планы мести для Лео.

Он отколол длинную щепку от полена, ловко обстругал ее перочинным ножом и, проверив ладонями, достаточно ли острым получилось его изделие, протянул Камиль.

– Видела на японских гравюрах, как удерживали прическу гейши с помощью шпилек-палочек?

– Закручивали волосы в объемные пучки и прокалывали чем-то похожим на спицы?

– Умничка, так точно. Вот и тебе нужно закрутить свои волосы и скрепить этой щепкой, а то с распущенными рыжими локонами ты слишком похожа на натурщиц прерафаэлитов.

– На кого?

– Неважно, если что-то пойдет не так, сможешь воткнуть эту щепку в руку обидчику, но, надеюсь, она тебе не пригодится. Просто делай, как я говорю, и не высовывайся лишний раз.

Их разговор прервало появление эффектной девушки в плюшевом костюме лавандового цвета. Она выскочила из дома без верхней одежды и, не спускаясь с крыльца, приняла позу греческой богини, проговорила, манерно растягивая слова:

– Егор, ты что там, пустил корни у мангала? Обещал мясо через полчаса, а пропал на вечность.

Услышав ее слова, Камиль подумала, что даже не поблагодарила Егора. А он в это время затушил угли в мангале и направился в дом с горой уложенных на блюде шампуров с мясом. Неожиданно дверь снова отворилась, и на пороге появился Железяка. Камиль оторопела от ужаса. Она невольно просунула свою ладонь в руку Егора и вскинула на него испуганные зеленые глаза, полные благоговения и ужаса.

– Извини, Камиль, но так не пойдет, – прошептал смущенно Егор, – в коттедже моя девушка, боюсь, она неправильно поймет, если мы придем с тобой, держась за руки.

Камиль пристыженно прикусила нижнюю губу, тут же отдернула руку и покраснела, да так сильно, что можно было подумать, что ее ошпарили кипятком.

– Ладно тебе, не бойся, я постараюсь быть рядом, а ты сиди и помалкивай.

Просторная гостиная встретила Камиль теплом огромного камина, запахом дорогих духов, смешавшихся с парами алкоголя, и ярким светом старинной люстры из цветного стекла. Около двадцати громко беседующих молодых людей сидели за массивным дубовым столом, заставленным яствами, которые Камиль видела только по телевизору. Экзотические фрукты, черная икра, устрицы, запеченные рыбины с плавниками, похожими на веер, и сыр с плесенью, источающий невероятно резкий запах, – все оставалось на столе практически нетронутым. Уставшие от ресторанных блюд, гости Кира хотели по-настоящему расслабиться, а значит, сбросить маски, забыть о приличиях, выпить лишнего и отведать простой еды, поэтому все с нетерпением ждали шашлык от Егора.

Однако изысканные кушанья удивили Камиль значительно меньше, чем стоявшая в центре стола среди посуды гипсовая скульптура мужчины, казавшаяся довольно странной. У нее не было ни рук, ни ног и даже головы. Гости называли эту скульптуру торсом – не то Бельведерским, не то Вилветерским, девушка не смогла точно понять, поскольку появление Егора с шашлыком вызвало волну радостных возгласов и на какое-то время про гипсовый торс забыли. Но не прошло и десяти минут, как хозяин дома предложил тост:

– Ну что, господа, выпьем за мою победу в конкурсе, ура!

Молодые люди начали чокаться тончайшими фужерами вперемешку с бумажными стаканчиками, зашумели, вставая и обнимая Кира, или Сухого (как большинство звали хозяина дома, но не столько потому, что носил он фамилию Сухарев, а скорее оттого, что он был высокий и худощавый, как засохший тополь в выжженной пустыне). Но не успели веселые студенты осушить бокалы, как послышался голос темноволосой девушки с иностранным акцентом:

– Если бы Лео участвовал в конкурсе, то неизвестно, кто бы выиграл.

– С чего это?! – недовольно вскрикнул хозяин дома, и брови его взметнулись вверх, словно испуганные птицы. – Ты вообще на чьей стороне, дорогая?

– Я всегда на стороне искусства, caro! И я видела новые работы Лео.

– Да ну?

– Я была у него в мастерской, – заявила иностранка с красивым именем Симона и откинулась на спинку стула, надменно уставившись на разволновавшегося Сухого.

– Это за какие такие заслуги тебе позволили туда попасть? Лео держит ее за семью замками.

– Ясно за какие! – послышался неприятный голос Железяки.

– Захлопнись! – резко оборвал друга Сухой.

Камиль в это время грызла яблоко, но оно показалось кислым и жестким. Разговор о Лео ее почему-то взволновал, будто это говорили о ней самой. А девушка, которая якобы была вхожа в его мастерскую, и неоднозначные намеки на то, что у нее с Лео могла быть связь, и вовсе вывели Камиль из состояния равновесия.

– С каких пор вы с Лео так сблизились, дорогая? – нервно шевеля желваками, поинтересовался Кир.

– А ты что, как это по-русски, завидуешь, то есть ревнуешь? Ко мне или к его таланту? – девушка заливисто рассмеялась. – А может, вы все злитесь, что он держит вас на расстоянии, потому что его семья – old money, а нувориши и «старые деньги» никогда не станут друзьями.

– Не ломай комедию, Симона, по-моему, Лео просто струсил, – ехидно заговорил Сухой, порывисто приближаясь к иностранке. – Он прекрасно знал, что сегодня мы проводим ритуал, и где он? Вот скажи, piccola, ты его видишь? Нет. Вот и я не вижу нашего безупречного Лео.

В ответ иностранка метнула взгляд на Камиль и, еле шевеля губами, прошептала: «Ты что, забыл? С нами непосвященная».

– Пусть привыкает, ей от нас уже никуда не деться, – надменно процедил Кир и в сердцах выплеснул остатки вина на свою скульптуру, – никому из вас уже никуда не деться! – гаркнул он напоследок, заставляя Камиль, да и всех остальных вжаться в кресла.

Камиль еще раз проверила, ловит ли интернет, но тщетно. «Чертов Лео, – шептала она, – как он мог втянуть меня во все это!» Она нервничала, бегая взглядом то на смуглую, тонкую и юркую, похожую на соболь Симону, то на старинные напольные часы. Каждые полчаса на посеребренном диске из-за циферблата выезжала фигурка принцессы, за ней принца, а следом за ними появлялась жуткая смерть с косой в руках. Это зрелище выглядело увлекательным и шокирующим одновременно. Камиль поежилась, проверяя заточенную щепку в волосах.

«Скорее бы наступило утро, – думала Камиль, снова переводя взгляд на Симону – у нее была ровно остриженная челка и сияющая кожа, она коверкала слова и смотрела на окружающих свысока. – Неужели именно такие девушки нравятся Лео?» – рассуждала Камиль сама с собой так, что не заметила, как молодые люди, заговорщически переглядываясь, стали подниматься со своих мест.

Только когда с правой стороны от камина открылась потаенная дверь и парни, как-то странно приложив руку к груди, начали исчезать за ней, Камиль прислушалась к разговорам в комнате. Она надеялась, что девушки, оставшиеся сидеть на своих местах, будут шушукаться о происходящем. Но они продолжали вальяжно потягивать коктейли, обсуждая предстоящую сессию, делая вид, что ничего странного не произошло, а Камиль и вовсе не существует.

– Куда это парни исчезли? – нагнувшись к самому уху подружки Егора, не удержавшись, прошептала Камиль, метнув вопросительный взгляд в сторону камина.

Она всегда трудно сходилась с людьми, но сейчас, решив, что у Егора должна быть такая же добрая девушка, как и он сам, Камиль попыталась с ней сблизиться. Девушка исподлобья посмотрела на провинциалку, почему-то натянувшую свитер ее парня, и нехотя процедила сквозь зубы:

– А тебе какое дело? У мужчин свои прихоти. Нас это не касается.

И как Камиль ни старалась утолить свое любопытство, никто ни словом, ни делом не пролил свет на происходящее. Только спустя час гостиная Сухаревых вновь наполнилась смехом, звоном посуды и веселыми студенческими анекдотами. Все вечеринки, по мнению Камиль, должны были заканчиваться танцами или по крайней мере игрой в карты. Компания, в которой вопреки своей воле оказалась она сегодня, тоже решила перед сном развлечься, но довольно изощренным способом. Гости собрались вокруг стола, предварительно убрав с него все, кроме алкоголя, и Сухой повалил одну бутылку на бок.

«О, игра в „Бутылочку“, как банально и пошло», – подумала Камиль. Она хотела отойти в сторонку, как велел ей Егор, но Сухой властно схватил ее и поставил перед собой. «Будешь вместо меня», – обжигая щеку горячим дыханием, прошептал он и начал раскручивать бутылку, а когда Камиль хотела что-то возразить, закрыл ей рот своей жилистой рукой.

Бутылка секунд десять гулко кружилась на деревянной столешнице, а потом ее зияющее горлышко начало указывать то на одного гостя, то на другого. Камиль извивалась, как змея, пытаясь выскользнуть из железных объятий Кира, но тщетно. Когда черное горлышко, покачиваясь, уставилось на невысокого смуглого парня с густым вьющимся чубом и крошечными черными глазами, сердце Камиль начало биться, как раненая птичка в капкане.

Глаза парня забегали, он нервно усмехнулся и слегка сконфузился, Камиль еще раз безуспешно дернулась в руках Кира. Девушки захихикали, перешептываясь, а парни стали отпускать грязные шуточки. Камиль подумала: «Ерунда! Детская игра. Ничего не случится». Но смуглый парнишка под ликование толпы стал расстегивать пуговицы рубашки, а потом и молнию джинсов. Вдруг загремело что-то наподобие барабанной дроби. Молодые люди принялись стучать по столу, выбивая какой-то только им понятный ритм и улюлюкать, а тот, на кого были устремлены все взгляды, слегка пританцовывая, оголил вначале вполне спортивный торс, а затем и вовсе снял штаны. Но когда он стал медленно стягивать трусы, на резинке которых можно было прочитать название известной марки, Камиль неожиданно для себя зажмурилась и со всей силы укусила Кира за палец.

– Больная! – выпалил он, чертыхаясь, и все в комнате разразились жутким хохотом.

Лица вокруг кружились, как в калейдоскопе, Камиль не знала, куда ей деться и что ее заставят делать дальше. Большое черное кресло взгромоздили на импровизированный пьедестал и усадили туда голого парня. Камиль задыхалась от ужаса, вспоминая слова Кира про ритуал. Она, спасаясь, ринулась к двери, но поняла, что никто ее не держит, не преграждает путь, все потеряли к ней интерес и стали рассаживаться по кругу.

Глаза Камиль пылали ужасом, она нервно оборачивалась и шумно сглатывала, пытаясь унять панику, когда девушка Егора наклонилась к ее уху и язвительно процедила:

– Дежурная модель, дурочка. Он просто дежурная модель! Деревня!

Камиль никогда раньше не видела обнаженного мужчину. Конечно, в бане, куда ходила с бабушкой, ей приходилось сталкиваться с голеньким соседским мальчишкой лет пяти, и еще случалось смотреть в Интернете фильмы, где герои раздевались, но так это же было на экране монитора, и к тому же Камиль смотрела их всегда в одиночестве, за запертой дверью. А чтобы вот так – живая плоть, да еще в компании других парней и девушек – было настолько неловко, что хотелось выбежать вон. Но любопытство заставило ее остаться и даже медленно повернуться, чтобы наблюдать за происходящим.

Парню предложили положить ногу на ногу, а руки за голову в замок.

Сухой суетился у кресла, поправляя позу модели и громогласно восклицал, обращаясь к своим гостям:

– Сегодня отказываемся от всех классических канонов и традиций. Бросаем настоящий вызов зимнему унынию! Настало время буйства красок и дерзких решений! Самый яркий авангардизм, господа! Только смелые эксперименты и безграничная свобода!

С этими словами он вывалил на стол из коробки, принесенной Железякой, кучу разноцветных пастелей, тюбиков с акрилом и баночки с совершенно новой гуашью. Молодые люди с энтузиазмом принялись за работу. Попивая вино из перепачканных краской стаканов, они весело шутили, смеялись и с вдохновением творили. Кто сидя за столом, кто примостился на край комода, кто на подоконнике, а кому повезло больше, тот воспользовался несколькими мольбертами, принесенными с застекленной террасы.

Камиль ощутила, как в гостиную ворвался резкий запах красок. Он принес с собой особое настроение созидания. И хотя яркие пятна и непонятные формы на листах студентов Академии художеств для Камиль мало походили на портрет сидящего обнаженного парня, но наблюдать за работой настоящих профессионалов девушке нравилось.

Парнишка, выполняющий роль дежурной модели, с непривычки позировать быстро устал и начал жаловаться. Девушки старались его приободрить, предлагая то пару глотков виски, то заталкивали прямо в рот дольку мандарина, при этом не забывая про свои работы, которые с каждой минутой все больше и больше становились похожими на шедевры. Камиль чувствовала, как они беззаботны и как счастливы, ощущая свободу во всем. Этот дух свободы был пьянящим и заразительным. Камиль захотелось и самой схватить лист и оставить на нем несколько ярких мазков. Но было не время расслабляться: надвигалась ночь, ребята за мольбертами были единым целым, стаей, чужой стаей. «Ты еще попробуй добраться до города без проблем…» – пронеслись в сознании Камиль слова Егора.

Вскоре гостиная постепенно начала пустеть, и Егор, обняв блондинку в плюшевом костюме, отправился на второй этаж, посоветовав Камиль найти себе укромное местечко для ночлега. Она незаметно шмыгнула за тяжелую портьеру и замерла там, придумывая план, как дожить до утра без происшествий.

Голоса стали стихать, последний раз хлопнула дверь, и кругом воцарилась гнетущая тишина. И только громкое дыхание и посапывание нескольких незадачливых парней, уснувших тут же на диванах и в креслах, напоминали Камиль, что там, за шторой, есть люди. Ноги ее онемели от долгого стояния в одной позе, и она обратила внимание на уютный подоконник, которой так и манил присесть.

«Ну что ж, видимо, окна – мое спасение в этом доме», – подумала девушка и, беззвучно ступая, как привидение, подошла к вешалке, стянула с нее свою пушистую песцовую шубу, над которой по неизвестной ей причине посмеивались ребята утром по дороге к коттеджу, и вернулась в свое убежище, тихо потянула портьеру, зашторив окно. Забралась с ногами на подоконник, уютно кутаясь в мех.

«Да уж, в этой шубе, да еще и с дурацким прозвищем Мисс Провинция мне придется здесь несладко», – размышляла Камиль, ежась от холода, отодвигаясь подальше от ледяного стекла. – Ах, мама, мамочка, и почему тебе никогда не было дела до моих проблем? Почему нужно мчаться на край света сломя голову, спасать вымирающие племена туземцев, когда твоя дочь нуждается в помощи, ну если не в помощи, то хотя бы в участии?»

За окном стали одна за другой зажигаться звезды. Небрежно брошенная на голубую ель новогодняя гирлянда освещала часть двора, как раз то место, где стоял роскошный кованый мангал. Камиль тяжело вздохнула и начала вспоминать приятные черты лица Егора. Его серые смеющиеся глаза, по-девичьи красивые губы, контрастирующие с волевым подбородком, покрытым золотистой щетиной. И как он пританцовывал у того самого мангала, и она сама снова закивала безмолвной песне в чужих наушниках.

«Ой, как стыдно получилось, когда я схватила его за руку, будто маленькая, – сокрушалась девушка, вытаскивая сделанную для нее Егором щепку из пучка, с облегчением распуская волнистые рыжие волосы, которые тут же укутали ее плечи, словно шелковым покрывалом. – И почему я чувствую себя здесь такой глупой? Неуместной!»

Так, прокручивая в голове события уходящего дня, Камиль бережно зажала в ладонях пахнущую хвоей щепку и, устало прикрыв глаза, начала дремать, когда до ее слуха долетели непонятные звуки – возня у камина, сдавленный смех и шепот.

– Железяка! – прикрывая рот рукой, испуганно прошептала Камиль.

От страха натянула шубу на голову, будто это могло ее спасти от наглого парня, но когда ее сердце через пару минут наконец перестало так громко колотиться, она смогла разобрать обрывки фраз, сказанные не Железякой, а Сухим:

– Ну же, Сима, не ломайся, – звучно шептал Кир Сухарев, – ты наверняка сделала пару фоток, покажи, что происходит у Лео в мастерской. Ты же знаешь, мы оба мечтаем попасть на практику к Мастеру, а он берет только одного в год, и это должен быть я.

– Просто так не покажу. Я хочу…

– Я знаю, чего ты хочешь, – послышался шепот Кира, сопровождающийся звуками поцелуев и приглушенными стонами Симоны.

Потом Симона коротко рассмеялась:

– Все равно не покажу! Или… – что сказала Симона дальше, Камиль не разобрала, зато ответ Кира ее удивил.

– Ты опять за свое. Не могу я тебе показать ювелирную коллекцию моего отца, он над ней трясется, как Кощей над златом. Он меня убьет, если узнает, что я кому-то ее показывал.

– Все, финита! Сделка конец! – коверкая русский язык, начала возмущаться Симона, позабыв, что их могут услышать.

Девушка фыркнула и явно побежала вверх по лестнице, но Сухой последовал за ней:

– Сима, да постой ты, что за характер?! Давай договоримся. Симона! Я согласен.

Глава 2. Воскресный бранч

Лео не мог припомнить, чтобы раньше он что-то ненавидел. Лето ли, зима, утро или вечер – во всем были свои прелести и красота, да и, конечно же, свои удовольствия… Но последняя ссора с отцом будто открыла для него новый мир. Мир неудобств. Вот то, чего он раньше не пробовал на вкус. Сейчас Лео чувствовал, как щеки и нос щипало на морозе, пальцы покраснели и стали как деревянные. Он поднес их к губам – выдохнул горячий воздух. Ему бы хотелось сейчас оказаться в своей желтой «ламборгини урус», которую отец отобрал накануне за очередную «неподобающую выходку», но увы. И теперь Лео предстояло настоящее грехопадение, последний оплот нужды – шапка.

Замерзшие пальцы не слушались, он с трудом достал из кармана мягкий комочек кашемира. Хотя бы об этом его мать позаботилась. Конечно, Лео предпочел бы, чтобы она открыто выступила против отца и защитила его. Но это было не в ее правилах. Он еще раз потер уши и, выдохнув полупрозрачный пар, натянул серую кашемировую шапку на голову. Над ним сияло высокое ярко-голубое небо, деревья кутались в пушистые снежные покрывала. «Как же красиво, – подумал Лео, – но как же чертовски холодно!»

Лео шел двадцать третий год, он был студентом выпускного курса Академии художеств и по совместительству единственным сыном и наследником семьи Тургеневых. Красив, развязан, забавен и на все готов. Еще с пятнадцати лет умел, не смущаясь, войти в любую гостиную, а уже к двадцати без него не обходилось ни одно значимое событие среди бомонда Петербурга. Со вкусом одевался, играл в теннис и поло, отлично рисовал дружеские шаржи и мог одним взмахом светлой волнистой челки завлечь в свои объятия любую понравившуюся красотку.

Сегодняшнее утро он планировал провести за покупкой новогодних подарков, а вместо этого стоял у высокого забора, за раскидистой елью, прячась от камер видеонаблюдения собственного дома. Дома на Крестовском острове, утопающего в густом парке вековых деревьев, про который прохожие петербуржцы, задирая головы, чтобы рассмотреть хоть что-нибудь за оградой, обычно говорили: «Наверное, музей или какое-то учреждение». Поверить, что кто-то после революции смог сохранить свое родовое поместье, было невозможно. Но для Тургеневых не существовало ничего невозможного. В тяжелое для страны время за границу они не бежали, всегда были близки к власти. Особняк национализировали, но не разграбили, какое-то время он пустовал, потом в нем располагалась библиотека, но пришло время, и дед Лео смог выкупить дом в городе, земли и загородное поместье, некогда принадлежавшие его семье, у государства обратно.

Лео ждал Камиль. Она должна была появиться здесь еще полчаса назад. Вернуться домой, сказав родителям, что он бросил дочку их давней подруги в незнакомой компании вдали от города, Лео не мог, еще одной ссоры с отцом он не переживет. Но и опоздать на воскресный бранч, который подадут ровно в двенадцать, и Лев-старший сядет за стол, обводя грозным взглядом домочадцев, как бы вопрошая, достойно ли они вели себя прошедшую неделю, означало подписать себе смертный приговор. Поэтому Лео с беспокойством поглядывал из своего укрытия на пешеходный переход в надежде, что Камиль все же постарается предотвратить надвигающуюся катастрофу, и они успеют занять места за столом до появления в гостиной отца.

Воздух был прозрачный и чистый. Комки пушистого снега, повисшие на лапах вековых елей, искрились в лучах полуденного солнца. Несмотря на то, что Лео ужасно злился на себя, на Камиль, на своих друзей, но больше всего на отца, который держал его в черном теле, он не мог перестать любоваться красотой природы. Потом встрепенулся, словно вспомнил что-то очень важное, быстро поднял с земли небольшой кожаный чехол и расслабил его шнурок. Когда из прорези появилась гладкая деревянная рукоятка небольшого молотка, юноша просиял. Час назад он забежал в художественную лавку и купил себе молоток для работы с мрамором. Он был легким, всего шестьсот граммов, и с двумя плоскими поверхностями. Конечно, с более тяжелым инструментом работать куда легче и быстрее, но на последнее практическое занятие в их аудиторию приходил Мастер и, наблюдая, как работает Лео, заявил, что тот откалывает от заготовок слишком большие куски и ему нужен инструмент полегче.

«Ах, если бы только Мастер взял меня к себе на стажировку», – мечтательно произнес юноша, поглаживая деревянную ручку молотка.

Наконец из-за угла серой многоэтажки появилась легкая фигурка девушки в пушистой шубе и с длинными спутанными ярко-рыжими волосами. От быстрой ходьбы щеки ее раскраснелись, любопытный взгляд зеленых глаз перескакивал с лиц редких прохожих на медленно двигающиеся по скользкой дороге автомобили. Если бы Камиль могла посмотреть на себя со стороны, то непременно сравнила бы свой образ с любопытной рыжей лисичкой, первый раз вышедшей из норы на холодный колючий снег. Лео же не видел в ней очарования, скорее наоборот – мало что в жизни его так раздражало.

– Где тебя носит, Камиль? Я уже примерз к этой елке.

– Почему не идешь домой?

– Ты в своем уме, что я скажу отцу?

– А то и скажи, что бросил меня на съедение своим одногруппникам, посреди леса, без интернета и связи.

– Ладно, не умничай, – хватая девушку за руку и таща к раздвижным воротам по расчищенной от снега дорожке, начал говорить Лео, уже не переживая о камерах видеонаблюдения.

– А ты в курсе, что меня твои дружки чуть не изнасиловали? – выдергивая руку, возмущенно начала выговаривать девушка, высоко поднимая брови от негодования.

– Да, Егор рассказал мне, что ты украла у Сухого окимоно, и он хотел тебя проучить.

Эти слова еще больше разозлили девушку. Она остановилась посреди дороги и, уперев руки в бока, начала злобно шептать:

– Проучить?! Да я в жизни не взяла ничего чужого! Подумаешь, решила посмотреть несчастную нэцкэ, так это же не преступление!

– Кир не коллекционирует нэцкэ. Потому что нэцкэ, глупое ты создание, – это брелок, а значит, в нем есть отверстие для шнурка. А окимоно – это скульптурка. Ясно?

– Ясно-ясно! Только ты мне зубы не заговаривай. Поступил ты вчера как настоящая скотина! Вышел из машины, даже не предупредив, будто я и не человек вовсе. Хорошо, Егор за меня вступился, а так бы я пошла сегодня в полицию и выложила бы все про вашу подозрительную компанию. Еще неизвестно, чем там Сухой занимается со своими дружками.

– Слово «скотина» и ему подобные советую убрать из своего лексикона, маман не одобрит, – начал увещевать ее Лео. – А насчет Егора… Ты не обольщайся, милая, он заступился за тебя только потому, что мой лучший друг. А вот от Сухого и тем более его секретов советую держаться подальше.

– Подальше, как ты? Они как раз тебя вчера вспоминали. Говорили, что ты сбежал, чтобы не попасть на посвящение, – начала рассказывать Камиль, вспоминая, с каким рвением Симона защищала Лео перед друзьями, но говорить об этом не стала.

Тем временем они остановились у ворот, и Лео снова схватил Камиль за руку прежде, чем нажать кнопку звонка. Калитка ворот через пару секунд открылась, и перед молодыми людьми появился охранник в камуфляже.

– Доброе утро, Лео! – широко улыбаясь, произнес смуглый коренастый парень с монгольским разрезом глаз. Лео в ответ протянул ему ладонь для рукопожатия. – Лев-старший уже спрашивали про вас, – объявил он с беспокойным видом.

Камиль хихикнула от того, с каким придыханием он произнес «Лев-старший», и, размашисто шагая, направилась к парадному входу особняка. Она старалась не подавать вида, но в душе негодовала, что Лео не умоляет ее скрыть от родителей свой жестокий поступок, поэтому у самого входа замедлила шаг, давая ему время, как вдруг услышала:

– Камиль, постой. Я хотел тебя попросить.

«Ну наконец!» – молнией пронеслась мысль в голове девушки, и победоносная улыбка заиграла на ее лице. Она несколько секунд медлила, наслаждаясь моментом, а затем переспросила:

– Попросить?

– Не говори, пожалуйста, моим родителям, что была без меня у Сухого в загородном доме.

– Ты предлагаешь мне соврать Льву Петровичу?

– Почему сразу соврать, просто не говори.

– Промолчать я, конечно, могу, только долг платежом красен.

– Проси что хочешь, – равнодушно бросил в ответ Лео и уже был готов открыть входную дверь, но слова Камиль заставили его задержаться.

– Я хочу посмотреть твою мастерскую.

Лео от неожиданности закашлялся и удивленно поднял широкие белесые брови:

– Зачем тебе это? Ты же ничего не смыслишь в скульптуре.

– Ну и что? Сухой сказал, что…

Но закончить фразу Камиль не смогла, молодой человек прервал ее резким «Нет!»

Оторопев, девушка проследовала за ним в холл и была еще больше ошарашена, когда вместо дворецкого их встретила сама хозяйка дома в синем платье-футляре и с массивной ниткой жемчуга на полной шее.

– Лео, что же ты вытворяешь, сынок? Отец будет здесь с минуты на минуту, а вы еще не готовы сесть за стол.

Камиль не дала Лео ответить, она быстро скинула шубу в руки появившемуся словно из-под земли дворецкому и, направляясь в сторону гостевого санузла, прокричала:

– Я уже готова, только руки вымою.

– Как это готова? – следуя за девушкой по пятам, переспросила дама, разглядывая ее промокшие наполовину угги, оставляющие грязные следы на вычищенном до блеска паркете. – Прямо так, простоволосая и в растянутом свитере, появишься на воскресном бранче?

Лео в это время смотрел на другую даму. Это была его кузина, тридцатидвухлетняя красавица Диана. Она стояла на верхней ступеньке богато декорированной к Новому году лестницы, ведущей на второй этаж, и указательным пальцем манила Лео следовать за ней.

Молодой человек сразу изменился в лице. Красиво очерченные губы тронула еле заметная довольная улыбка, а синие глаза с длинными ресницами заблестели, словно в них попали искры из горящего в гостиной камина. Он тоже сунул свой пуховик в руки дворецкого, который с подобострастным видом вытянулся у входной двери и делал вид, что не замечает ни босоногой Дианы в мини-платье из серого льна, ни ее тоненькой диадемы с мелкими сияющими камешками в коротко остриженных черных волосах, ни реакции Лео на ее появление.

И пока госпожа Марта пыталась убедить Камиль пройти к себе в комнату и переодеться, Лео, перепрыгивая через две ступеньки, взлетел на второй этаж и прямиком отправился в зимний сад – удивительную задумку архитектора этого старинного особняка. Он слегка запыхался и на мгновение замер у входя, переводя дух, наслаждаясь развернувшейся перед его глазами картиной.

Само помещение, где в любое время года благоухали цветы и щебетали птицы в позолоченных клетках, было довольно просторным. По его периметру располагались деревья в старомодных деревянных кадках, в основном цитрусовые и еще раскидистые финиковые пальмы. Сейчас деревья подсвечивались новогодними гирляндами, которые поднимались по тонким стволам и растворялись в кронах. Следующим ярусом расположились цветущие алые канны и фуксии вперемешку с ярким папоротником и седоватым эвкалиптом. В центре зимнего сада стоял длинный низкий деревянный стол со вставкой из эпоксидной смолы. С двух сторон от стола красовались кованые скамейки с мягкими матами и бархатными подушечками.

Диана ждала Лео, стоя под мандариновым деревом, на котором одновременно можно было видеть мелкие оранжевые плоды и невзрачные цветочки, наполняющие комнату изысканным ароматом. Девушка в одной руке держала ключ от своей комнаты, в которую никого не впускала, кроме Лео, а второй сжимала пальцами сорванные цветки мандарина и подносила их к носу, словно так пыталась обуздать свое нетерпение, а потом бросала их на пол. Цветки медленно приземлялись на стоящие рядом туфли Дианы – лаковые черные лоферы с золотой цепочкой – казалось, она пыталась создать арт-объект. Появившийся в дверях юноша с нескрываемым обожанием окинул взглядом точеные черты лица своей двоюродной сестры, потом босые стройные ноги, предположив, что, скорее всего, на ней отсутствует не только обувь, но и нижнее белье, а потом сделал несколько уверенных шагов навстречу и порывистым движением заключил в объятия гибкое тело:

– Сумасшедшая, ты нас погубишь, – прошептал он, покрывая поцелуями ее шею.

Диана отстранилась и жестом приказала ему сесть на скамейку. Секунду она молчала, как будто изучая его лицо: точеные скулы, до невозможности синие глаза. Диана остановила на них свой взгляд, а потом начала бурно что-то рассказывать, ярко жестикулируя, вводя юношу в легкое состояние гипноза своими гибкими руками, перехваченными браслетами-нитями красного цвета с золотыми подвесками.

Сегодня ее руки показались Лео особенно прекрасными. Он даже в какой-то момент перестал слышать, о чем она говорит, просто сидел и смотрел на длинные тонкие пальцы, на блестящий ключ причудливой формы, ускользающий в складку гладкой ладони, и грациозный изгиб нежного запястья, на котором еле заметно пульсировала маленькая синяя вена. Юноша старался запечатлеть эту картину в памяти и размышлял, как заставить мрамор изобразить это еле уловимое движение жизни на скульптурном портрете Дианы, а она между тем продолжала ему объяснять причину своего волнения:

– Лео, мне нужны деньги, я заказала себе оптику для камеры и еще кое-какое оборудование. Я хочу увеличивать изображение во время съемки. Вчера у соседей напротив явно был скандал, прямо во время вечеринки. Я все записала на видео и сегодня сделала озвучку. Получилось сочное кино, ты должен на это посмотреть.

Она присела рядом, положила ногу на ногу, отчего и без того короткое платье подскочило вверх, и провела теплыми пальцами по щеке Лео.

– Что ты молчишь? Это нужно срочно. Я же словно была у них в гостях по-настоящему, понимаешь?

– Прости, Ди, но у меня сейчас нет денег. Отец перекрыл все каналы. Я совсем пуст. Попроси у маман, – целуя обнаженные плечи девушки, сбивчиво объяснял Лео.

– Марта не даст. Она сказала, что мне пора прекратить строить из себя безумную и предложила пригласить другого психотерапевта, – произнесла Диана, издав еле слышный вздох, и наконец сама прильнула к губам юноши.

– И я с ней полностью согласен. Ах, Ди, если бы ты решилась выйти из дома, хотя бы во двор… – умоляюще глядя в глаза девушки, начал Лео, но она грубо его перебила, стукнув по чувственному рту юноши пальцами:

– Не смей мне предлагать такое, ты же знаешь, я не могу сделать даже шаг за порог! Не могу! И вообще, теперь у тебя есть эта рыжая бестия, можешь обо мне не волноваться.

– Ты имеешь в виду Камиль? – смеясь, спросил юноша, потирая губы, и собирался сказать еще что-то явно неприличное, но позади послышалось сухое покашливание дворецкого, и Лео, отпустив свою родственницу, быстро поднялся. – Мне нужна только ты, – прошептал он ей в самое ухо и направился в столовую.

Лев-старший, как его за глаза называли все знакомые и домочадцы, сегодня явно был не в духе. А когда перед его глазами появилась босоногая Диана, опоздав на целых пять минут, он и вовсе рассвирепел:

– Я просил всех без исключения следовать правилам этикета. Почему ты без туфель?

Диана закатила глаза, а потом повернулась ко Льву Петровичу вполоборота, так, чтобы он разглядел зажатые под мышкой лоферы, и ответила так громко, что ее мог услышать не только дворецкий, но и прислуга на кухне:

– Да есть у меня туфли! Вот, смотрите!

Хозяин дома от такой наглости заскрежетал зубами, но, чтобы не терять лицо, метнул гневный взгляд на жену, давая понять, что нужно хоть как-то подействовать на племянницу, которая появилась в их доме три года назад, нарушив не только порядки, но и покой.

Марта тут же стала подниматься со своего места, но Диана остановила ее жестом и, с грохотом бросив туфли на пол, начала обуваться.

– Все-все, я уже в туфлях, можете есть спокойно! – она стала усаживаться на отодвинутый лакеем стул, важно подняв несуществующие полы платья с кринолином, и иронично закончила свою речь: – Надеюсь, теперь все условности соблюдены, или еще помолимся перед трапезой? Ах нет, я забыла, мы же не католики, мы просто гребаные аристократы.

Лео наблюдал за очередным скандалом непривычно сдержанно. Он почему-то вспомнил ту роковую ночь, когда Диана появилась в их доме. Был такой же унылый декабрь, отец привез Диану далеко за полночь, Лео вышел навстречу Льву-старшему, но вместо него увидел Ди, и она тогда точно так же держала под мышкой промокшие туфли, чтобы не наследить и никого не разбудить стуком каблуков…

Камиль не понимала, что происходит и зачем Диана пришла босой на бранч, заведомо зная, что Лев Петрович разозлится. Поэтому тихо сидела, испуганно поглядывая на виновницу скандала, но горячие булочки так вкусно пахли, а в животе урчало, что она не удержалась, робко потянулась к канапе, стоящим к ней ближе всего, и быстро затолкала одно в рот. Затем сунула за щеку тарталетку с розовой креветкой, удерживающей на своем брюшке зеленую оливку, а следом еще одну, с блестящей крупнозернистой икрой горбуши. Но, не успев как следует прожевать, поймала на себе изумленный взгляд Марты.

– Простите, – начала она оправдываться с полным ртом, – очень есть хочется.

За столом повисла неловкая пауза. Лео вжался в стул, представляя, как отец пройдется сначала по внешнему виду Камиль, а затем и по манерам. Но, ко всеобщему изумлению, Лев-старший, пристально посмотрев на Камиль, улыбнулся, а потом и вовсе, сделав глоток пряного кофе с розовым перцем, мягко проговорил:

– Не стоит извиняться за хороший аппетит. Ведь мы здесь для того и собрались, чтобы поесть! Советую начать с фритаты со шпинатом, это что-то вроде омлета. Стоит у правой твоей руки, в кокотнице, – добродушно посоветовал мужчина, жестом приглашая всех присоединиться к трапезе. – Как, кстати, прошла ваша поездка за город?

Камиль, прежде чем ответить, перевела взгляд на Лео и, достав языком остатки еды из-за щеки, ехидно прищурила глаза, давая понять, что может сейчас все выложить его отцу, а потом громко сглотнула и без всякого страха ответила вопросом:

– Лев Петрович, в доме Кира все говорили, что ваша семья – «старые деньги». Это хорошо или плохо?

Лео, ожидавший, что Камиль будет ябедничать, услышав ее вопрос, не сдержался и издал громкий смешок, его мать от прямолинейности и беспардонности гостьи сделала два больших глотка «Беллини» из запотевшего украшенного цветами бокала, а хозяин дома стал обдумывать ответ. Но только он открыл рот, чтобы объяснить, что «старые деньги» – это унаследованное богатство, как заметил, что сын украдкой заглянул под льняную салфетку, расплывшись в довольной улыбке.

– Разве я позволял брать за стол телефон?! – грозно взревел хозяин дома, и его шея над накрахмаленным воротником голубой рубашки покрылась красными пятнами.

– Прости, отец, я ждал важное сообщение, – запинаясь, начал оправдываться Лео, прикрывая телефон салфеткой, положил поверх еще и свою широкую ладонь.

– Если это сообщение настолько важное, что ты посмел ослушаться моего приказа, значит, стоит показать его всем! – все больше и больше теряя самообладание, объявил мужчина. – Немедленно принеси мне телефон!

– Нет, папа, это личное, – предпринимая еще одну неудачную попытку сохранить сообщение в секрете, совсем тихо пролепетал молодой человек, но уверенный, что отец вряд ли передумает, начал подниматься со своего места.

– Давай, давай, покажи нам, что тебя так сильно порадовало. Какие такие важные дела отвлекают тебя от общения с семьей.

Камиль первый раз видела Льва Петровича в гневе. Он как-то странно надулся, сделался огромным, навалившись на стол всем телом, глаза налились кровью, и сейчас он ей напомнил медведя-доминанта, каких ей не раз приходилось видеть в заповеднике, куда они с матерью приезжали на съемки документального фильма о жизни лисиц.

А Лео тем временем взял телефон в руки и протянул отцу.

– А чего ты мне его суешь, ты всем покажи, нам всем интересно, – процедил сквозь зубы мужчина, но телефон все же взял, а когда взглянул на экран, то не удержался и отбросил его на стол, прямо к фарфоровому блюду с крошечными румяными пирожками.

На складном экране модного телефона высветилась фотография, на которой Лео лежал совершенно голый, лицом вниз на широкой кровати, положив руки под подбородок.

За столом повисло гробовое молчание. Камиль прикрыла рот рукой, чтобы не сболтнуть лишнего, Лео стал пунцово-красным, а мать предприняла попытку защитить сына:

– Зачем так волноваться, дорогой, может, это и не наш сын вовсе. Лица-то невидно.

– Что ты говоришь, Марта?! Да если мне принесут в коробке отрубленный мизинец Лео, я смогу точно определить, его это палец или нет. А здесь мой отпрыск во всей красе! – Мужчина повернулся к сыну и, схватив его за плечо, завопил громче прежнего: – Я предупреждал, никаких компрометирующих фотографий?! Посмотри мне в глаза! Говорил? Отвечай, не молчи!

– Пап, ну, может, я просто для картины позировал, – не поднимая глаз, произнес юноша и подался вперед в надежде забрать телефон.

– Для картины? Что же это за картина такая? «Спящая Венера»? А Джорджоне тогда кто? Давай посмотрим, кто это тебе прислал.

Лев Петрович резко чиркнул пальцем по экрану и прочитал вслух:

«– Си, милая, чем занята?

– Мечтаю о любимом…»

– Бедная девочка, – со вздохом произнесла мать Лео и отвернулась от сына.

– Кто эта девчонка, что испортила мне аппетит? – начиная возвращать себе самообладание, спросил Лев Петрович, вставая из-за стола.

– Ее зовут Симона, все называют ее Сима, а Лео – Си, – тихо ответила Марта.

– Не желаю впредь слышать это имя, – презрительно оглядывая домочадцев, заявил мужчина, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки, – понятно?

– Но, отец, я уже пригласил ее на «Щелкунчика».

– Что значит пригласил? В нашей ложе всего четыре места! – вмешалась в разговор Марта.

– Ну вот, как раз мы и Симона.

– А как же Камиль? – продолжала удивляться дама заявлениям сына.

– Камиль сто лет сдался наш балет. Она это время лучше проведет за своим микроскопом или, того хуже, станет препарировать червя, – оживленно стал объяснять юноша, радуясь, что можно перевести разговор на гостью. – Правда, Камиль?

Камиль повернула голову набок, потом задумчиво закатила глаза и, растягивая слова, начала рассуждать:

– Ну, если подумать, то сказки меня перестали интересовать лет в семь, а тем более «Щелкунчик» мне вообще никогда не нравился, я люблю только подопытных мышей.

– Нет-нет. В балете важен не сюжет, а музыка и техника исполнения артистов. Примы и премьеры Михайловского тетра – одни из лучших в мире! – возразил Лев Петрович так, будто он выступал на собрании акционеров. – А симфонический оркестр! Ты представляешь, что такое Чайковский в исполнении живого симфонического оркестра? Ты должна это увидеть!

– Я тоже так считаю, Камиль, – снова вмешалась Марта, как и всегда, поддерживая мужа. – В Петербурге заведено посещать накануне Нового года балет «Щелкунчик».

– Уж не знаю, как у других, а в нашей семье такая традиция точно есть, и у нас принято уважать традиции, – уже на ходу добавил хозяин дома, слегка склоняя перед дамами голову, прежде чем удалиться. – Так что завтра мы, как и положено, идем на балет, при параде, с праздничным настроением и без выходок, – бросая последний грозный взгляд на сына, заключил Лев Петрович и удалился, энергично шагая, несмотря на грузность своего тела.

Камиль уходила из столовой последней. По пути она схватила из вазы шоколадную конфету и, сунув ее в карман, встретилась взглядом с горничной, убиравшей со стола.

– Я сейчас принесу вам кувшин для умывания и могу попросить у Валентины вазочку конфет, если хотите.

– Нет, спасибо, – смутилась Камиль, стыдясь своего пристрастия к сладкому. – И зачем кувшин? У меня же своя ванная комната имеется.

Но горничная уже растворилась в недрах дома, будто ее и не было вовсе. А спустя десять минут постучалась в дверь гостевой спальни со словами:

– Можно войти?

– Да, да. Проходи, – отозвалась Камиль, прохаживаясь босыми ногами по шелковистому иранскому ковру, думая, что роскошь – вполне приятная штука. Она перевела взгляд на горничную, не понимая, почему эта стройная девушка с гладко зачесанными волосами, в синем форменном платье и с совершенно беззвучной походкой называет ее на вы. Но еще больше ее удивил фаянсовый кувшин, который та держала в руках, и в комплект к нему чашу-таз, расписанную голубым пасторальным рисунком.

– Вот, Марта Витальевна просила для вас смешать воду с розовым маслом и цветками горького апельсинового дерева. Я все подготовила. Можете умыться.

– Это что, от прыщей? Так у меня их нет, – обиженно возразила Камиль, рассматривая остальные принадлежности, появившиеся у нее на туалетном столике, пока она гостила в загородном доме Кира Сухарева.

– Нет, что вы. Прыщи здесь ни при чем, – поторопилась успокоить ее горничная. – Масло нероли из цветков апельсина сделает вашу кожу еще более сияющей.

– А-а-а… – протяжно произнесла Камиль и взяла в руки плоскую перламутровую шкатулку розового цвета. – Если ты такая умная, Лиза, может, тогда объяснишь мне, для чего это?

– Конечно-конечно. Марта Витальевна мне его вручила сегодня утром и наказала быть крайне осторожной. Это чуть ли не музейная редкость, – с готовностью отозвалась горничная и аккуратно нажала на крупную жемчужину-замок на крышке шкатулки.

– Вуаля! – радостно произнесла Камиль, как только крышечка открылась, обнажая крошечные инструменты из слоновой кости и серебра. – Так это же допотопный несессер!

– Да, тут ножнички, пилочки для полировки ногтей и даже есть костяная расческа для ресниц и бровей.

– Интересная штука, и правда старинная, судя вот по этому крючку с ручкой. Боюсь спросить, а что им отковыривать?

– Марта Витальевна таким не пользуется, по-моему, она говорила, что это крючок для шнурования перчаток.

Камиль присмотрелась к клейму на внутренней части крышки и прочитала вслух: «Фаберже».

– Понятное дело: когда создавали этот несессер, дамы шнуровали себе перчатки, а сейчас этот крючок – ни что иное, как рудимент.

– Руди… что? – переспросила горничная.

– Рудимент. Ну, как тебе объяснить, что-то типа пережитка прошлого, который существует, но им не пользуются, например, перепонки у нас между пальцев или копчик.

– Ну если копчик, то ладно, – смущенно ответила горничная и взяла в руки щетку для волос. – А это щетка с натуральной щетиной кабана, Марта Витальевна расчесывает такой волосы.

– Это я догадалась, – ответила Камиль, проводя рукой по костяной ручке щетки, инкрустированной позолоченной веточкой ириса. – Только вот непонятно: а что, нормальной расческой нельзя этого сделать?

Лиза в ответ пожала плечами и уже хотела удалиться, как вдруг вспомнила, указывая еще на одну шкатулку, похожую на табакерку:

– Ой, совсем забыла. Марта Витальевна просила вас взять набор для игры в бирюльки и прийти к ней, чтобы она рассказала правила. Сегодня же второе воскресенье месяца, день игры в бирюльки.

– В какие еще бирюльки? – изумилась Камиль, озадаченно качая головой и размышляя, стоит ей открывать следующую шкатулку или нет.

* * *

В театр ехали на двух машинах. Марта хотела еще какое-то время побыть с Камиль наедине, чтобы дать последние наставления перед первым ее выходом в свет. Дамы удобно расположились на задних сиденьях шикарного «майбаха», и Марта тактично начала обсуждать со своей протеже, какие темы разговора можно затрагивать в театре. Она была из тех женщин, для которых совершенство являлось естественным состоянием. Интуитивно чувствовала, когда нужно молчать, а когда говорить, что надеть и что подать к столу. Но когда наступало время наставлять кого-то, Марта всегда была смущена. Наверно, поэтому Лео стал таким неуправляемым. Но теперь Лев Петрович и судьба вручили ей на воспитание Камиль, больше она никого не разочарует. Так уговаривала себя мысленно Марта, потом погладила лоб указательным пальцем, проверяя, не появилась ли там лишняя морщинка от напряжения, и в упор посмотрела на Камиль:

– Дорогая моя девочка. Я бы хотела тебя попросить не называть меня тетя Марта.

– Прилюдно не называть? – осведомилась девушка и метнула на даму хитрющий взгляд.

– Нет, вообще так никогда не говори. Какая же я тебе тетя? Мы ведь даже не родственники.

– А что говорить? Мадам или госпожа? – рассмеялась в голос Камиль и откинулась на спинку, удивляясь, что сиденье автомобиля может быть таким мягким и уютным.

– Прекрати смеяться, я говорю с тобой серьезно. Сегодня в театре будет много наших знакомых, тебя представят, а ты просто будь учтивой, улыбайся, но не смейся, слушай с интересом и больше молчи. Главное, помни о манерах…

– Да помню я все, тетя… ой, простите, Марта Витальевна. Я все помню: выходя из машины, выставлять сразу обе ноги, если икну или чихну, нужно сказать «извините», держать спину так, словно забыла вытащить вешалку из платья, напитки только пригубить, постараться не заснуть во время увертюры, в бинокль смотреть только на сцену, ноги держать строго вместе, склонив так, чтобы пятки находились у правой ножки стула, а колени – у левой, правда, не представляю, что это за ноги должны быть.

Марта невольно улыбнулась и слегка коснулась руки девушки:

– Какая же ты забавная, Камиль. Но помни, что я тебе говорила: ты девушка, а не рубаха-парень. Теперь ты всюду будешь появляться с членами нашей семьи и должна держать марку.

– То есть я теперь тоже «старые деньги»? – все еще смеясь, спросила Камиль, но по инерции выпрямила спину и приподняла подбородок.

– Не нравится мне это выражение, ведь те, у кого деньги есть, никогда о них не говорят.

В то время, когда Камиль получала последние наставления, любуясь бриллиантовым браслетом, подаренным ей Львом Петровичем в честь первого выхода в свет, на расстоянии двадцати метров от них в черном «гелендвагене» Лео с раздражением смотрел в затылок отца, который, чтобы проявить свое недовольство сыном, даже пренебрег правилами и сел рядом с водителем. Этот идеально выбритый затылок как будто говорил Лео: «Ты не достоин сидеть рядом со мной!» Он вспоминал подслушанный накануне разговор и размышлял, как противостоять планам отца.

В воскресенье, после бранча Лео отправился в комнату Льва Петровича, чтобы забрать свой мобильник, но, подойдя к двери, услышал, как мать возбужденно о чем-то умоляла мужа. Лео хотел зайти позже, но когда понял, что речь идет о его будущем, не удержался и замер у двери. А между тем отец, чеканя каждое слово, строго заявил:

– Все, Марта, проделкам нашего сына нужно положить конец! Я принял на этот счет решение и жду от тебя не только понимания, но и поддержки.

– Конечно, дорогой, ты же знаешь, я всегда на твоей стороне.

– Не смеши, Марта, ты всегда на стороне Лео, и от этого все проблемы. Он вырос избалованным эгоистом, для которого не существует ни законов, ни норм. И это твоя вина!

Лео плохо расслышал, что говорила мать, ему показалось, что она пыталась оправдать его, а может, оправдывалась сама, но то, что заявил отец, врезалось в его сознание яркой вспышкой и вот уже второй день мешало жить привычной беззаботной жизнью:

– Ты думаешь, я Камиль пригласил к нам в дом только потому, что ее мать отправилась в Африку? Нет, дорогая, – строго говорил мужчина, и по звукам, доносившимся из-за двери, было понятно, что он твердым шагом мерил свой кабинет от окна к стене, – у меня на ее счет были свои интересы. Камиль выиграла грант в прошлом году. Ты только представь: в ее возрасте – и такие успехи в микробиологии.

– И что из этого? – отозвалась Марта недовольным тоном.

– Да, она простовата, но у нее железная хватка – именно то, что нам нужно!

– Не понимаю, к чему ты клонишь?

– Да что здесь непонятного?! Лео решил стать скульптором, хотя я сомневаюсь, что и из этого что-то выйдет.

– Не говори так о сыне, у него талант! Я в него верю.

– Ты меня удивляешь, Марта. Может, Лео и гений, не мне судить, но в голове у него только гулянки и голые девицы!

– Обнаженные девушки – просто модели, так сказать, издержки профессии.

– Пусть, мне претит даже обсуждать подобные темы, я хочу тебе объяснить вот что. Я не вечный! На кого ты мне предлагаешь оставить наше фармакологическое производство и клинику? На распутного сына-скульптора?

– Постой, но при чем здесь Камиль?! – совсем разволновавшись, начала громко говорить Марта.

– У меня есть план. Она еще совсем молоденькая, с незапудренными мозгами, я начну ее готовить постепенно, обучать, вводить в курс дела. А к концу учебного года она выйдет замуж за Лео и сможет открыто работать со мной. И наш бизнес останется в руках семьи, как мы и мечтали.

– Почему ты думаешь, что Лео на это согласится? – ошарашенная услышанным, испуганно произнесла Марта и что-то еще добавила совсем тихо. Но зато слова отца прозвучали, как гром среди ясного неба, заставляя Лео, притаившегося за дверью, почувствовать, как все холодеет внутри:

– Лео каждый день доказывает, что не может отличить любовь от удовольствия, так что ему ли выбирать себе жену? Сделает, как я скажу. А вот Камиль я заставлять не буду. Знаю, Лео – тот еще подарок судьбы, но, бьюсь об заклад, не пройдет и пары месяцев, как она сама в него влюбится. Разве было хоть раз, чтобы кто-то устоял перед обаянием этого чертяки?

Как Марта начала со слезами уговаривать мужа одуматься, Лео уже не слышал. Он отпрянул от двери и побежал прочь, с силой хлопая себя по щекам, все еще надеясь, что услышанное – просто кошмарный сон.

* * *

Торжественный блеск и красота Михайловского театра покорили Камиль, как только она переступила его порог. Серебро и бархат, зеркала и хрусталь, живопись и лепнина выглядели так совершенно, что у девушки закружилась голова, и она невольно ухватилась за край норкового манто Марты.

– Тебе плохо? – заволновалась дама, вглядываясь в побледневшее лицо свой подопечной.

– Нет, что вы, напротив, мне так хорошо еще не было никогда в жизни.

Камиль ступала изящными ножками в туфельках с острым носком на ступени лестницы, покрытые ковровой дорожкой, и оглядывалась по сторонам, восхищенно всматриваясь в каждую деталь. Нарядные дамы, элегантно одетые мужчины, звуки настраивающегося оркестра, аромат духов, сияние огромных люстр – все сплеталось в блистательный хоровод, заставляя сердце взволнованно биться от восторга.

Ложа номер пятнадцать находилась слева от Царской и показалась Камиль уютной и сказочной одновременно. Лео игнорировал просьбу матери помочь Камиль занять свое место. Он небрежно облокотился о перила ложи, обтянутые красным бархатом, и, свесившись вниз, стал высматривать в партере Симону в надежде, что она не сочла его просьбу оскорбительной и приняла билет в первый ряд партера. Камиль тоже мечтала встретиться с Симоной сегодня. Если дома у Кира Сухарева Камиль выглядела напуганной одинокой бедняжкой в чужом свитере, сегодня фортуна улыбалась ей куда шире: мало того, что на ней было превосходное вечернее платье в пол из черного шелка, на тонких бретелях и с разрезом, открывающим правую ногу выше колена, так еще и Лео, пусть и по приказу родителей, но все же сидел сегодня с ней. Но, пробежав взглядом по зрительному залу, Камиль столкнулась глазами не с Симоной – ее буквально пригвоздил к креслу тяжелый и обжигающий взгляд Сухого.

Это был Кир Сухарев собственной персоной, гордо застывший в центре Царской ложи. Сегодня он тоже казался полной своей противоположностью. Тот, кто буквально позавчера в пьяном угаре грубо разорвал на Камиль блузку, сегодня аккуратно поправил синюю бархатную бабочку под воротником белоснежной рубашки и учтиво поприветствовал Камиль легким наклоном головы, отчего его волосы, не убранные в хвост, упали мягкой волной с двух сторон от бледного худощавого лица.

– Ну что ты застыл там, как черт? – услышала позади себя Камиль голос Лео, обращенный к Сухому. – Иди к нам!

Кир не сдвинулся с места и отрицательно покачал головой. А потом показал Лео жестом, чтобы тот пришел к нему. На что Лео рассмеялся и тоже отрицательно покачал головой. Камиль напряженно следила за их немым диалогом, и если бы воздух мог сам описывать свое состояние, то вывел бы ледяными буквами между парнями всего два слова: «соперничество» и «гордыня». Но Лео не был бы самим собой, если бы через пару минут не смотрел уже с упоением в другую сторону, произнося воодушевленно:

– Пришла все-таки! В красном. Богиня!

Он уже начал вставать с места, чтобы выйти и поздороваться с Симоной, но Марта властно опустила руку на его предплечье. Лео поджал губы, но спорить не стал. Погас свет.

В полумраке ложи, когда все взгляды были устремлены на сцену, при появлении артистов на лицах зрителей играла легкая полуулыбка, а после самых сложных па руки сами срывались на аплодисменты – невозможно было поверить, что кто-то в этом зале несчастлив или, тем более, вынашивает какой-то коварный план. Но по крайней мере двое мужчин в ложе номер пятнадцать – отец и сын, уверенные, что они совсем не похожи, – машинально хлопали и кричали «браво», пока все их мысли были заняты одним тайным проектом – свадьбой с Камиль. Только Лео всеми правдами и неправдами планировал ее разрушить, а вот Лев-старший – осуществить.

Идея Лео была проста, как день. Он собирался вести себя настолько несносно, что Камиль не то что влюбиться в него не сможет, а даже возненавидит. А вот план Льва-старшего был куда изощреннее. Зная о давнем соперничестве Лео и Кира не только на творческом поприще, но и в каждом дне вообще, Лев Петрович решил столкнуть парней лбами на любовном фронте.

Как только зажегся свет, Лео моментально встал, готовый уже покинуть ложу, но Лев Петрович задержал его словами:

– Если хочешь прогуляться, то возьми с собой Камиль! Покажешь театр. Ты же не против, Камиль? – осведомился он учтиво.

Лицо Лео исказила недовольная гримаса. Камиль это сразу заметила и хотела отказаться, но не смогла. Ей до неприличия сильно хотелось пройтись по залитому светом холлу, выпить бокал шампанского и почувствовать себя настоящей Золушкой, которую принц угощал на балу мороженым. Но если Лео и выглядел как настоящий принц из сказки, то настроен был точно не дружелюбно, поэтому Камиль, стараясь не встретиться с ним взглядом, стремительно последовала к выходу из ложи, говоря:

– С удовольствием.

Не успела Камиль сделать и пару шагов за пределами ложи, как врезалась в жилистую мужскую фигуру, от удара и неожиданности выронив на пол и бинокль, и сумочку, и программку.

– Я же говорил, что ты неуклюжая, – послышался сверху знакомый голос Кира.

Камиль будто холодным потом обдало, она растерянно пыталась собрать свои вещи и прикрыть декольте – так, как учила ее Марта. Кир тем временем резко наклонился и, не доставая правую руку из кармана, подал Камиль бинокль и помог подняться, придержав под локоть. Камиль тут же нервно высвободила руку из цепких пальцев парня и, не дожидаясь Лео, уверенно зашагала прочь, словно знала, куда идет. Она что-то взволнованно бормотала себе под нос, снова и снова вспоминая колючий взгляд Сухого, надменные глаза Лео, придирчивые фразы Марты и снисходительные вздохи Льва-старшего, и такая волна жалости к себе настигла ее, что, почувствовав чудовищную слабость, она придержалась рукой за стену.

«Неуклюжая!» «Мисс провинция!» – проносились слова в голове, пока ее внимание не привлекли впечатляющие афиши прошлых лет, зеркальные витражи и чинно прохаживающаяся нарядная публика. Пытаясь как-то отвлечь себя, Камиль спустилась на первый этаж и, прочитав на табличке «Партер», с замиранием сердца вошла в зрительный зал. Из партера зал казался еще помпезнее: высоченный потолок, расписанный античными фигурами, алый занавес с золотой вышивкой и шелковой бахромой.

Камиль замерла в проходе и с опаской подняла глаза на ложу, из которой Марта пристально следила за ее действиями, а потом решила пройти к оркестровой яме, чтобы взглянуть на инструменты. Сделала пару шагов и у сцены заметила Симону в окружении Лео и Сухого. Они оживленно беседовали, взрывались восторженным смехом и выглядели такими красивыми, уверенными. Они точно были на своем месте, они были дома, в отличие от Камиль, которая чувствовала себя ничтожной, чужой в этом мире роскоши и непонятных ей правил. Она поежилась, обхватив себя руками, словно пытаясь согреться, когда кто-то легонько дотронулся до ее плеча, и знакомый голос Льва Петровича прозвучал гораздо мягче обычного:

– Что же ты здесь стоишь? Иди к ребятам, вон они, у сцены.

Камиль обернулась и, тяжело вздохнув, отрицательно покачала головой:

– Нет, они не хотят, чтобы я была с ними.

– Вздор, – ответил, нахмурившись, мужчина.

– Я здесь словно чужак в разъяренной стае. Не могу поддержать разговор, не понимаю их шуток, не знаю даже, как правильно стоять…

– Не буду говорить банальных фраз, что если ты захочешь и приложишь достаточно усилий, то однажды этот мир будет у твоих ног. Это не принесет тебе счастья – мир должен быть тебе по плечу.

– Если бы вы дали мне самую неразрешимую задачу по химии или микробиологии, я бы ни за что не сдалась, я бы пробовала снова и снова, но они, – кивая в сторону Лео и его друзей, проговорила тревожно Камиль, – вы уверены, что они мне по плечу?

– Бесспорно! Просто представь, что они споры в чашке Петри – добавь немного питательного раствора в вашу дружбу, и скоро увидишь, как она разрастется!

Камиль была знакома со Львом Петровичем лично не так давно, но ей казалось, что она знала его очень хорошо. Немного по рассказам матери о годах их совместного студенчества и очень много по его статьям в научных журналах, а диссертацию Льва-старшего Камиль перечитывала столько раз, что могла свободно говорить о ней часами. Но вот чего Камиль о Льве Петровиче не знала, так это того, что он не просто всегда добивается поставленных целей, но делает это любым путем. Так что Камиль не заподозрила неладного, когда он тут же достал мобильный телефон и набрал номер вечного соперника своего сына, наблюдая, как тот, прежде чем ответить, осмотрительно сделал шаг в сторону от Лео и Симоны.

– Слушаю, Лев Петрович, вы что-то хотели?

– Да, Кир. Мы стоим у входа в зал, можешь подойти?

– Конечно, минута – и я у вас.

Заставить сына ухаживать за Камиль Лев Петрович не мог. Лео был единственным человеком в его окружении, на которого не распространялась власть Льва-старшего, а вот повлиять на Кира Сухарева для него не составляло проблемы. Лео рассказывал дома, что Кир помешан на масонстве и даже пытается создать студенческую ложу, вот этой информацией и решил воспользоваться Лев Петрович в данный момент.

– Кир, как хорошо, что я тебя заметил в зале, – начал приветливо мужчина, как только товарищ сына приблизился к ним с Камиль, а потом более вкрадчивым тоном продолжил: – Я знаю твою любовь к истории нашего города и его тайнам, поэтому хочу попросить взять под опеку мою гостью и познакомить ее с самыми интересными местами Петербурга, и начать прямо сейчас с экскурсии по музею этого театра.

Молодой человек, недоумевая, скользнул взглядом по растерянно хлопающей ресницами Камиль и хотел что-то возразить, но Лев Петрович, заложив ладонь за лацкан своего смокинга и привлекая внимание юноши, несколько раз похлопал большим пальцем по отвороту из мягкой шерсти.

Кир тут же считал самый распространенный масонский жест «скрытая рука» и, не веря своим глазам, чуть не задохнулся от счастья:

– Вы, Лев Петрович, можете на меня всецело положиться. Я сделаю все в лучшем виде. Камиль останется довольна, не сомневайтесь, – затараторил он, подталкивая девушку, удивленную переменами в поведении Кира, к выходу.

Сухой был настолько окрылен произошедшим, что мигом позабыл о своей неприязни к Камиль, приобнял ее за талию и направился прямиком в буфет.

– Ах, Камиль, мы должны непременно это отметить!

– Что отметить? – удивилась девушка, семеня по мраморной лестнице маленькими ножками в замшевых туфлях. – А как же музей театра?

– Выпьем шампанского и сходим, – сияя, как зажженная электрическая лампочка, стал объяснять юноша. – Если бы ты только знала, что сейчас произошло! Он же доверился мне, представляешь?! Жаль, что я не могу тебе всего рассказать, но это и не важно. Сейчас поднимем бокалы за тебя! Ты, Камиль, и вправду приносишь удачу, ну прямо как Камилла Клодель, – открывая перед Камиль дверь театрального буфета, радостно произнес Сухой. А потом расхохотался, словно ненормальный.

Камиль вспомнила, что Егор ей тоже говорил про эту Клодель, и тут же решила посмотреть в Интернете, с кем ее все время сравнивают. Она достала из черной бархатной сумочки, вышитой гладью, свой мобильный телефон, но, не имея опыта в ношении платьев в пол, уставившись в экран, потеряла концентрацию, тут же наступила на подол и начала падать, хватаясь руками за край скатерти соседнего стола. И трагедия, которую предчувствовала Камиль, все-таки произошла. Бакалы с шампанским, креманки с мороженым, чашечки с кофе со звуком бьющегося стекла начали падать на пол, по пути обливая дорогой наряд девушки.

– Господи, да что же с тобой не так? – возмущенно крикнул Кир, пытаясь удержать падающую Камиль, а она, вмиг лишившись всякого изящества, распласталась на полу.

Несколько официантов тут же кинулись ей на помощь, стали поднимать и оттирать салфетками налипший крем от эклера. Гости кафе хоть и старались сделать вид, что не замечают конфуза Камиль, но все же невольно смотрели в ее сторону – кто с сочувствием, кто с еле скрываемой улыбкой. И пока Кир извинялся перед пострадавшими людьми и предлагал оплатить их пролитые вино и кофе, Камиль, стыдясь поднять глаза, кое-как подхватив полы платья, окончательно потеряв самообладание, бросилась бежать.

Ступеньки, холл со множеством ярких светильников, снова ступеньки, потом гардероб и, наконец, подсвеченная зеленым светом спасительная стрелочка со словом «выход». Камиль отчаянно дергала массивную ручку входной двери, но она не поддавалась, и только когда незнакомый мужчина толкнул дверь в обратном направлении, девушка оказалась на заснеженной улице. Сделав несколько глубоких вдохов отрезвляющего воздуха, она осознала, что бретелька намокшего платья оторвана, разрез на подоле увеличился и доходил до кружевного белья, а самое страшное – отсутствовала бриллиантовая подвеска на подаренном Львом Петровичем браслете.

Сухой появился перед Камиль через пару минут и сразу разразился потоком ругательств, заталкивая ее обратно в театр:

– Ты что, совсем ненормальная? Что творишь, на улице мороз – минус десять, тебе жить надоело?

– Отцепись от меня! Что хочу, то и делаю! – закричала в ответ девушка, растирая слезы вперемешку с остатками шикарного макияжа. – Если бы ты не строил из себя надутого индюка и вытащил руку из кармана, то смог бы спасти меня от падения.

Юноша от ее слов побледнел и отвел взгляд в сторону, потом часто задышал, отчего крылья его прямого острого носа пришли в движение, ехидно сузил глаза и стал хватать Камиль за руки.

– Нет, я не дам тебе все испортить, не дам! Лев-старший мне доверил тебя, это, может быть, мое первое испытание, и что я ему скажу? А ну быстро возвращайся в зал, слышишь?

Камиль неожиданно перестала рыдать и злиться, она обреченно опустила руки и дрожащим голосом еле слышно произнесла:

– Я бы очень хотела вернуться, это же мой первый балет в жизни, но не могу. Платье порвалось, видишь, и мокрое все.

Кир оценивающе посмотрел на Камиль с ног до головы, потом оглянулся на залитый светом театр и стал приходить в себя.

– Что же я скажу Льву Петровичу, как объясню твое исчезновение?

– Ну скажи, что у меня живот скрутило, и я поехала домой.

– Ты это серьезно? Предлагаешь мне сказать, что ты того… обделалась?

– А это у вас считается неприличным, да? В вашем обществе у людей не может заболеть живот, а в туалет вы ходите бабочками и радугой?

Сухого слова Камиль насмешили, он смягчился и даже изобразил подобие улыбки на лице.

– Ладно, что-нибудь придумаю. Сейчас поймаю тебе такси. Давай номерок, я принесу пальто.

Девушка сунула ему в руку бархатную сумочку и сделала шаг в коридорчик театра, в котором входящих гостей обдувало теплым воздухом, словно бризом южного побережья. Она прислонилась к стеклу огромного окна и уставилась на театральную площадь, подсвеченную теплым светом уличных фонарей. Камиль была раздосадована, разбита и зла, но, ожидая возвращения Кира, где-то в глубине души ей начало казаться, что она больше не так одинока.

Глава 3. Рождественская звезда

(Вторая половина восемнадцатого века)

Михаил Николаевич Алабин задумчиво сидел за массивным столом из красного дерева, таким же старым и покосившимся, как и он сам. Тяжелым гранитным пестиком он монотонно водил в каменной ступке, разминая белые причудливые кристаллы, и глядел в окно на скользящие по Неве парусные лодки. В последнее время он часто погружался в воспоминания, поскольку о будущем думать не было смысла, впереди его ждало только одно значимое событие – похороны. Но он точно знал, что на них не будет приглашен в качестве гостя, а станет главным героем.

Позади послышался шорох, пламя свечи вздрогнуло, оповещая Алабина – в зале он не один. Старик не обернулся, он и без того знал: вошел адъютант Ее Величества, а точнее, его ученик Алексей Ростовцев. Однако то, что произошло дальше, заставило Алабина пожалеть, что он пренебрег осторожностью. Скользнула черная тень в отражении стрельчатого окна, а затем резкая боль пронзила его желтое сморщенное тело. Удар острым предметом пришелся в область шеи. Старик издал приглушенный стон и машинально схватился за огромный циркуль с длинной заточенной иглой, которая глубоко вошла в его дряблую плоть.

– Алёшка, что ты творишь? – захрипел Алабин, закашлявшись. В горле глухо заклокотало, а на тонкой батистовой рубахе начало расти пятно бурого цвета.

Высокий широкоплечий юноша продолжал держаться за циркуль, и когда Михаил Николаевич обернулся, умоляя о пощаде, он даже не вздрогнул, а только сильнее утопил толстую иглу в шею своего учителя. Несмотря на ужас происходящего, лицо Алексея было прекрасно, его не исказили ни гримаса отчаяния, ни печать сомнения. Волевой подбородок был уверенно приподнят, взгляд ясных голубых глаз прям и чист. Казалось, он не просто уверен в том, что делает, а даже гордится своим решением.

– Ты должен открыть мне секрет философского камня. Немедленно! – объявил Алексей звучным баритоном, словно созданным вести за собой полки.

– Это невозможно, – отозвался старик, хватаясь иссохшей рукой за полы камзола юноши, – его может знать только магистр!

– У нас нет времени на правила, императрица в гневе! Скоро они придут за тобой! Будут пытать и сгноят в казематах!

– Я тебе не верю. С нами Апраксины, Гагарины, Трубецкие, Куракины, Лопухины…

– Все кончено! Франции грозит революция – теперь масоны под запретом, – опуская руку с циркулем, сдавленно проговорил юноша тоном, каким говорят только о смерти самого близкого человека.

Старик чувствовал, как под белоснежной рубашкой растекаются теплые струйки крови. Он взял в руки носовой платок, хотел приложить к ране, но вдруг отбросил его в сторону и заговорил устало:

– Что ж, сын мой, на все воля Бога, я раскрою тебе секрет приготовления Эликсира Мудрецов, или, как ты говоришь, философского камня, но помни, эти знания не принесут тебе славы, но лишат тебя покоя.

– Старик, ты в своем уме? Я хочу лишь защитить великий секрет нашей масонской ложи. Мне одному это под силу! Ты слишком стар, а остальные раскрыли себя.

– Я хорошо знаю людей, Алёшка. Как только высшее знание, дарующее богатство, здоровье и даже бессмертие, окажется у тебя в руках, ты позабудешь, что такое честь и долг.

Алексей угрожающе сжал кулаки и резко дернул головой, будто старик дал ему пощечину.

– Ни-ког-да! – отчеканил он как на параде.

– Ладно, ладно, – обреченно проговорил Михаил Николаевич, снимая с шеи шнурок с ключом, и направился к подвесному шкафчику. Он тяжело дышал, руки дрожали, но как только открылась дверца и перед глазами замерцали в пламени свечи мензурки и склянки, заполненные разноцветными порошками и жидкостями, лицо старика просияло. – Хорошо, я научу тебя, как добыть философский камень. Но прежде, чем приступить к работе, надень, как положено, фартук из шкуры ягненка и белые перчатки.

– Я же сказал, нам не до церемоний, – сдержанно процедил Алексей.

– Бери, иначе даже если отрубишь мне руку, я больше ничего не скажу.

Молодой человек нехотя натянул перчатки, фартук и подошел к алхимической печи по названию атанор, потом взял в руки протянутый Алабиным стеклянный шарообразный сосуд.

– Вначале возьми философской ртути и накаливай, пока она не превратится в красного льва. Дегидрируй этого красного льва на песчаной бане с кислым виноградным спиртом.

– С этим? – спросил молодой человек, принюхиваясь к парам спирта.

– Надеюсь, это не все твои познания в алхимии? – скривился старик. – Давай, лей сюда и выпари жидкость, а затем собери отдельно жидкости различной природы – когда они загорятся, появится зеленый лев. Сделай так, чтобы он пожрал свой хвост, и ты увидишь, что потратил все эти долгие часы не напрасно.

– То есть я увижу сам философский камень?

– Кто знает… – тяжело вздохнув, проронил старец и уставился на пламя свечи. Так в оцепенении он сидел несколько минут, пока Алексей выстраивал пузырьки в ряд, сверяясь с записями, которые только что сделал. И только спустя минут десять Михаил Николаевич поднял усталые подслеповатые глаза и равнодушно спросил:

– А что теперь будет со мной?

– Я убью тебя с честью, как Мастера Хирама, Великого Каменщика. Укол циркулем ты уже получил, теперь осталось ударить в висок угольником, и вон, видишь, в углу молот? Им я и покончу с тобой.

Алабин не боялся смерти, жизнь давно стала ему в тягость. Дряхлое тело больше не наслаждалось, а бесконечно страдало. Он обреченно опустил руки на колени и прикрыл глаза, но если бы Алексей был повнимательнее, то заметил бы, как под пушистыми седыми усами старца мелькнула хитрая улыбка. Самый главный ингредиент философского камня он скрыл – пот влюбленной рыжеволосой девственницы, всего пара капель, но без них его философский камень был бесполезен.

* * *

(Первая четверть двадцать первого века. Квартира Сухаревых)

Последние полгода Кир мало времени проводил с родителями. Домой возвращался поздно, все чаще пропадал в мастерской, а выходные занимали друзья. Но ничто не было для него более значимым, чем часы, проведенные в библиотеках и старых архивах. Там он дрожал от предвкушения, находил ниточки и терял надежду, потом снова загорался новым предположением. В общем, чувствовал себя живым. Он познакомился с библиотекарями и архивариусами, засиживался до закрытия, дышал архивной пылью, изучая документы и старинные письма, в которых была хоть малейшая информация о предмете его страсти – масонах – и последней надежде исстрадавшейся души – алхимических лабораториях восемнадцатого века. Он верил, что масоны хранили тайну философского камня, а значит, могли помочь излечить его недуг.

Вернувшись из театра, Кир знал, что ему предстоит разговор с родителями, но старался тянуть время. Быстро прошел на свою половину квартиры и, минуя искусно декорированную гостиную, направился в спальню, где, не включая свет, прямо в смокинге улегся на кровать с высоким кожаным изголовьем. Устало закрыл глаза и вздохнул со стоном, так тяжело и пронзительно, словно ему было не двадцать три года, а восемьдесят лет. И только сейчас, в безмолвной тишине, прячась от чужих глаз, с большим трудом вытащил из кармана брюк свою правую руку в черной перчатке. Она из-за долгого нахождения в кармане занемела и сейчас, будто чужая, с уродливо скрюченными пальцами, лежала поверх белых простыней, вызывая у юноши жуткую ненависть к себе. «Не рука, а клеймо прокаженного, эдакая черная метка», – думал о ней парень, снова закрыв глаза. В такие моменты ему хотелось взять и отрубить ее дедовской наградной саблей, висевшей в кабинете над камином, или, того хуже, впиться в нее зубами и отгрызть, как сделал бы попавший в капкан дикий волк. Неожиданно у двери послышались шаги и легкий стук:

– Сынок, еще не спишь?

Кир, знавший о маниакальной любви матери к порядку, не желая ее расстраивать, стремительно поднялся, поправил покрывало и направился ей навстречу:

– Нет, мам, входи.

– О, милый, ты что же, еще не разделся, давай помогу, – начала хлопотать невысокая, но хорошо сложенная женщина в домашнем костюме из белого шелка. – Вот так, потихоньку, не торопись.

Она ласковыми движениями стала стягивать с сына пиджак смокинга, стараясь как можно аккуратнее освободить больную руку. Когда из его внутреннего кармана выпала маленькая черная сумочка и мягко приземлилась на пушистый ковер у ног дамы, она спросила:

– Что это?

– Да так, театральная сумочка моей новой знакомой. К Тургеневым приехала то ли родственница, то ли дочь подруги. Точно не знаю. Может, ты сегодня успела увидеть ее на балете?

– Нет, милый, ты же знаешь, мы с Мартой повздорили, я и не смотрела в их сторону.

– А я как раз хотел с тобой о них поговорить. Так вышло, что Лев Петрович предложил мне поучаствовать в одном проекте, и я не смогу на каникулах полететь с вами в Эмираты.

– Что?! Я же тебе запретила обсуждать свою болезнь со Львом Петровичем! Он дает тебе ложные надежды! Ты не подопытный кролик! – закричала дама, глаза ее покраснели и мигом наполнились слезами.

– Мам, сядь, прошу тебя, успокойся, это не имеет отношения к руке, это… м-м-м… так сказать, благотворительный проект, – пытаясь завуалированно описать просьбу Льва Петровича относительно Камиль, постарался успокоить мать Кир.

– Сынок! Пообещай мне, что ты не взялся опять за старое! Мы объездили все самые знаменитые клиники мира, посетили лучших специалистов, тебе давно пора смириться, что руку не вылечить. Неужели Лев Петрович посулил тебе новое лекарство?

– Нет, мам, я же сказал, его фармакологические разработки здесь ни при чем. Я не могу рассказать всего сейчас. Просто прошу тебя и папу не мешать мне!

Светлана Леонидовна заметила нездоровый блеск в глазах сына и потянулась рукой ко лбу, желая проверить температуру, но Кир отстранился.

– Я не болен! Со мной все в порядке! Но прежде, чем согласиться на ампутацию и дурацкий протез, мне нужно еще время! Это ясно?

Женщина промолчала, только ласково провела по мягким волосам сына и нежно произнесла:

– Поспи, милый, а я отцу скажу про Эмираты.

Она направилась к выходу, но у окна заметила станок скульптора на винтовой ножке, на котором возвышалась гора глины, замотанная в черный полиэтиленовый мешок.

– Кир! Ты же мне обещал никакой глины в спальне, разве тебе мало мастерской?

Молодой человек недовольно поморщился и, не глядя матери в глаза, начал оправдываться:

– Мне чаще всего хорошие идеи приходят во сне, вот я и пытаюсь сразу лепить, не дожидаясь утра. Нам задали сделать скульптуру в стиле барокко, а у меня ничего не выходит.

– Что значит не выходит? Ты же талантище! И скоро, я уверена, Мастер позовет тебя на практику! И тогда все узнают, что ты новый Роден!

– Нет, мам, Лео тоже претендует на это место, так еще Сима была в его мастерской и сказала, что он виртуозно сделал Зефира.

– Зефира? – озадаченно сведя брови, переспросила дама.

– Да, именно, древнегреческого бога западного ветра. Вот он у Лео и вышел настоящим ветром. Взвивается с постамента, закручиваясь в спираль, с выпученными глазами, и столько в нем энергии, что так и кажется – вмиг сметет все вокруг себя.

– Это Сима так сказала? – удивилась дама и пристально посмотрела в глаза сыну.

– Ну нет, конечно, она сделала пару фоток, – ответил Кир и сник, вспоминая, как Мастер еще в прошлом году сказал Лео, что уже много десятилетий не видел такого виртуозного владения резцом.

– Ах, сынок, я прошу тебя, брось это соперничество с Лео и вообще этих Тургеневых. Уедем в Эмираты, прошу. Не на время, а навсегда, забудем обо всем – о Мастере, о практике, там тебе не будет равных, обещаю, тебя ждет мировая слава! Отец все устроит!

– Нет! – закричал Кир так, что мать даже вздрогнула от испуга. – Я не хочу там, я хочу здесь!

Светлана Леонидовна все продолжала беспокойно бормотать, даже покинув комнату сына, но Кир не стал прислушиваться к ее удаляющемуся голосу. Он кинулся к креслу, на котором осталась лежать сумочка Камиль. Девушка так поспешно сегодня вскочила в такси, что забыла про сумку, которая осталась в руках Кира. И теперь ему было очень любопытно исследовать ее содержимое. Конечно, он мог передать сумку через Лео или даже через Льва-старшего, но это был повод завтра появиться в доме Тургеневых и продемонстрировать, что он все еще готов выполнять задание Льва Петровича, несмотря на сегодняшнее фиаско в театре.

Орудуя только одной рукой, Кир провел кончиками пальцев по черной замше, чувствуя каждый шов и шелковую вышивку, затем нащупал кнопку застежки и, потянув на себя, услышал звук разъединяющихся крошечных магнитов замка. Несколько секунд он колебался, стоит ли смотреть содержимое чужой сумочки, но все же забрался в нее пальцами, пошарил, и первое, что извлек, был телефон. Старенький, потрепанный, с трещиной в углу экрана. Не успел он дотронуться, как экран загорелся и сверху высветился пропущенный звонок от Марты.

– Глупая, даже запаролить не смогла, – вслух проговорил юноша, бросив телефон на кровать. – С этим разберусь позже.

Затем он извлек из сумки совсем новенькую пудру в бархатном темно-синем чехле, блеск для губ – розовый, с резким запахом карамели, и шоколадную конфету, изрядно подтаявшую.

– Так, любит конфеты. Эта информация может пригодиться, если мне нужно развлечь эту провинциалку. Главное, чтобы Лев Петрович оценил мои старания и рекомендовал меня в свою масонскую ложу.

Кир задумался, строя в голове планы относительно общения со Львом-старшим, а потом снова сунул пальцы в замшевый мешок. Прощупал все уголки и в крошечном потайном кармане нашел сложенный вдвое небольшой клочок бумаги, явно впопыхах вырванный из дорогого блокнота. Это можно было понять по белоснежной мелованной бумаге и запаху хорошего французского парфюма. Прежде чем развернуть листок, Кир втянул аромат носом и прикрыл глаза, пытаясь определить, кому могли принадлежать эти духи – мужчине или женщине.

– Явно парфюм мужской. Так, посмотрим, какого рода записку могла получить эта серая мышка – нет, скорее, рыжая простушка – от мужчины.

Он медленно, одним пальцем поддел верхний край плотной бумаги и удивленно приподнял одну бровь.

– Так-так-так, всего четыре цифры: два – восемьдесят восемь – шесть. Что бы это могло значить? Странно, надо сфоткать, может пригодиться.

В то время, когда Кир рассматривал сумку Камиль, сама хозяйка этих предметов, уже оправившись от неприятностей, произошедших в театре, сидела за письменным столом в своей комнате. Перед ней стояли две чашки Петри с густо намазанным дном розовым питательным бульоном, на котором уже можно было рассмотреть проросшие колонии стрептококков. Девушка подняла стеклянную крышку, схватила пинцетом с загнутыми краями белые еле заметные пузырьки, аккуратно выложила их на тонкое предметное стекло и, прикрыв сверху вторым, сунула под линзу микроскопа.

Со стороны могло показаться, что она полностью увлечена работой, но на самом деле все ее внимание было обращено на звуки, доносившиеся с первого этажа. И когда ближе к двенадцати часам ночи в доме Тургеневых наконец все разошлись по своим комнатам и восстановилась идеальная тишина, Камиль отодвинула от себя микроскоп и, схватив небольшой пластиковый бокс, отправилась на кухню.

Кухарка тетя Валя – полная розовощекая женщина с лучистыми глазами – по незнанию и доброте душевной выделила Камиль часть нижней полки огромного распашного холодильника для хранения исследовательских материалов. И Камиль сейчас могла отправиться на кухню без всякой конспирации, но в ее контейнере лежал такой материал, что лучше было сохранить его в тайне от остальных обитателей дома. Поэтому она тихо спустилась на первый этаж и быстро шмыгнула под лестницу, где находился вход в кухню.

Дверь была приоткрыта, и через щель пробивался тусклый свет светодиодов над вытяжкой, который не гасили даже ночью. Девушка, прежде чем потянуть на себя ручку, замерла и прислушалась, а потом, аккуратно ступая, чтобы ничего не задеть по пути, направилась к холодильнику.

– Ты что это здесь делаешь? – послышался насмешливый голос Лео, на что Камиль замерла в центре кухни, раздосадованно хлопнув ладонью по бедру.

– Вот гаденыш, еще не спит, – беззвучно, одними губами произнесла она, не зная, как себя вести дальше.

– Ну точно пришла что-то стащить, – произнес, нахально вскидывая чуб, Лео.

Девушка, не чувствуя за собой вины, расплылась в широкой улыбке и медленно обернулась на сидящего на подоконнике юношу с хрустальным стаканом в руке. Рядом стояла полупустая бутылка кока-колы и постоянный спутник Лео – скетчбук в коричневом переплете.

– У тебя что, пластинку заело? Все время талдычишь об одном и том же. Я же тебе сказала, что никогда не беру ничего чужого.

– А почему тогда крадешься среди ночи, как воришка? – делая глоток колы, поинтересовался Лео и хотел кончиком языка игриво слизнуть каплю напитка со своих чувственных губ, но вовремя спохватился, вспомнив, что Камиль была единственной девушкой, которую он не собирался соблазнять. «Она ни при каких обстоятельствах не должна в меня влюбиться, а лучше, чтобы люто возненавидела. Только в этом случае отец оставит идею нас поженить», – мысленно напомнил себе Лео, принимая максимально развязную позу.

– Лучше подумай о себе. Ты прячешься здесь, чтобы мамочка не увидела, что пьешь газировку? – огрызнулась Камиль, продолжая свой путь к холодильнику.

Лео спрыгнул с подоконника и преградил ей дорогу.

– Что это у тебя? – хватая за красный бокс, спросил он, повышая голос.

– Отцепись! – высвобождая из его крепких рук свою драгоценную ношу, начала препираться Камиль. – Это моя личная вещь, оставь меня в покое!

Но Лео и не думал подчиниться. Он стал выдирать бокс, пока крышка не соскочила и его взору не открылось то, что Камиль собиралась спрятать в холодильнике.

– Что за черт, Ками?! – во весь голос закричал юноша и выронил контейнер из рук.

Первые несколько секунд они оба стояли и смотрели, как на темный мраморный пол приземлился контейнер, кишащий белыми опарышами, часть которых вывалилась наружу и, омерзительно извиваясь, стала расползаться в разные стороны. Наконец Лео оправился от шока и затряс Камиль за плечи:

– Ты что, совсем ненормальная? Притащила мерзких червей в дом, так еще и засунуть их в холодильник с продуктами собираешься?! Маман, если узнает, живо выдворит тебя на улицу, хотя там тебе и место!

– Мне Лев Петрович разрешил проводить опыты дома, – начала оправдываться Камиль, поглядывая на дверь, словно надеялась, что Лев-старший придет ей на помощь.

– А отец знает, что ты собиралась с продуктами хранить червей?

– Да что ты так разволновался, это обычные личинки мясной мухи.

– Ой, все, меня сейчас стошнит, – прикрывая рот рукой, пробормотал Лео и отвернулся, чтобы не смотреть, как Камиль, схватив салфетку со стола, начала собирать своих питомцев обратно в бокс. – Почему ты их не оставила в своей комнате?

– Так они через десять дней превратятся в мух, а в холодильнике просуществуют гораздо дольше.

– О, нет, не хочу слушать, это все не для меня. Фу, я теперь неделю есть не смогу! Я знал, что ученые сумасшедшие, но ты ведь еще не ученый, ты просто психопатка, – намыливая руки и тщательно промывая их под струей воды, в сердцах говорил Лео.

Камиль решила, что и вправду поступила глупо, она начала виновато улыбаться и уговаривать Лео:

– Пожалуйста, давай сделаем вид, что ты ничего не видел, а я смою всех опарышей в унитаз. Договорились?

– Знаешь, Камиль, ты меня, видимо, с кем-то путаешь, мы не друзья, и я не такой уж клевый, как ты придумала. Как ты там мне сказала, когда я просил не рассказывать родителям про дачу Сухого? Кажется, «долг платежом красен»? Не помнишь?

– Помню, – насупившись, ответила девушка, потупив взор. – И чего ты хочешь?

Лео, радостно потирая руки, стал приближаться к Камиль, изображая из себя заядлого дельца.

– Послушай, у нас в Питере есть один рукотворный остров, называется Новая Голландия. У него интересная история, ну, ее я тебе потом расскажу. Так вот, на этом острове есть прекрасный каток. В центре стоит высоченная елка, от нее к краю ограждения подвешены сотни нитей с горящими лампочками, и звучит музыка из кинофильмов прошлых лет. И только перед самым Новым годом этот каток работает ночью.

– Это же моя мечта… – восторженно хлопая ресницами, прошептала Камиль. Она стояла, прижав руки к груди, и блаженно улыбалась, представляя себя в этом волшебном месте, кружащуюся среди влюбленных пар.

– Мечта – это, конечно, хорошо, но есть одна маленькая загвоздка. Прежде чем туда отправиться, тебе нужно сходить в кабинет отца и взять из шкатулки на столе ключи от моей «ламбы».

– От чего?

– От «ламбы», «ламборгини» – машина такая желтая, четыре колеса, так понятно?

– Понятно, а почему я?

– А потому, что если по какой-то причине отец все же узнает, что ключи пропали, то тебя ругать он не будет. Ты же теперь его любимица.

Камиль такой план не устраивал. Она только рассказывала, что никогда ничего в жизни не брала чужого, и тут такое предложение.

– А чем ты так разозлил Льва Петровича? За что он у тебя отобрал машину?

– Да сущий пустяк. Секс в общественном месте.

Камиль от его слов вспыхнула, смутилась и, прикрывая рот рукой, прошептала:

– Ты занимался этим в общественном месте?

– Говорю тебе, ерундовое дело – всего лишь последний ряд кинотеатра. Да и фильм был никудышный, – ответил Лео, а потом понизил голос и, слегка погрустнев, добавил: – Как, впрочем, и секс.

Камиль молчала, переваривая услышанное, представив жутко неприличную сцену в кинотеатре, а потом категорично замахала головой:

– Нет, и не упрашивай, я не могу пойти без разрешения в кабинет Льва Петровича.

– А я и не собирался упрашивать. Обычная сделка. Ты берешь для меня ключи, а я не рассказываю про твоих червей.

– Слушай, Лео, а может, проще на такси, а?

– Не терплю такси, и притом в машине у меня есть наличка. А без денег кто нас пустит на каток? Ты ведь хочешь исполнить свою мечту? Пушистые варежки, белый снежок – глупышка Камиль идет на каток…

Камиль стояла в нерешительности, покусывая губы, что-то прикидывая в уме, и, несколько раз вздохнув, все же медленно поплелась к кабинету Льва-старшего, спрашивая по пути:

– А там коньки напрокат дают?

– Дают, – односложно ответил Лео, подталкивая ее к двери.

– И горячий глинтвейн делают?

– А как же без глинтвейна.

– А если, наоборот, мороженого захочется?

– Ну, мороженого там вообще хоть отбавляй.

Когда Камиль спустя минуты три дрожащими руками протянула Лео ключи от его автомобиля, щеки ее пылали, глаза сияли не хуже электрических лампочек одновременно от страха быть пойманной на месте преступления Львом Петровичем и от предвкушения ночного приключения.

– Вот, держи. Только как же теперь ты из гаража выедешь незамеченным охраной?

– Не боись, там у меня все схвачено, – подбрасывая ключи одной рукой, радостно проговорил Лео и поспешно стал натягивать куртку.

– Постой, я быстро сбегаю за варежками, – кинулась к лестнице Камиль, но юноша ее остановил, поймав за руку.

– Зачем тебе варежки?

– Я катаюсь не очень хорошо, вдруг упаду, лучше, чтобы руки были в варежках, лед-то холодный.

Лео, прежде чем продолжить разговор, покачал отрицательно головой и сделал непривычно серьезное лицо.

– А с чего ты решила, что поедешь со мной? У меня даже в мыслях не было тебя брать на каток. Разве я говорил, что поедем вместе? Меня там ждут друзья, а твои друзья, как я понимаю, – пиявки и лягушки.

Камиль от его слов остолбенела. Она медленно высвободила свою руку, растерянно попятилась назад и, запинаясь, еле слышно пролепетала:

– А как же елка в огнях и музыка… моя мечта?

– Ну, это не ко мне. Я что, похож на Деда Мороза? Боюсь, написать ему письмо ты тоже уже не успеешь, но, может, в следующем году повезет.

Лео старался не смотреть Камиль в глаза, потому что на ее рыжих ресницах заблестели две крошечные слезы, которые предательски покатились вопреки ее нежеланию. И как она ни старалась скрыть унизительность своего положения и сделать вид, что вовсе не расстроена, Лео видел, что она разочарована – да что там разочарована, ей было больно до слез. Схватив в руки шарф, он повернулся к выходу и, чувствуя себя настоящим подлецом, поспешил на улицу, бубня себе под нос, что все это к лучшему и для него, и для самой Камиль.

Дверь захлопнулась так гулко, будто пустое ведро бросили в глубокий колодец. Даже хуже – Камиль показалось, что этим ржавым, расколовшимся на острые осколки ведром ударили ей в грудь. Она несколько секунд стояла, ловя ртом воздух, а потом опустилась на ступеньку и заплакала так громко, как могут позволить себе только дети:

– Ненавижу! Ненавижу! Ну какой же гад! Я ради него через себя переступила, душу вывернула, про детскую мечту рассказала, а он меня как собачонку отшвырнул, – причитала она сквозь слезы.

В доме было очень холодно: то ли мороз на улице крепчал, то ли дрожала Камиль по другой причине. Вдоль лестницы, на которой она сидела, расположилась галерея старинных портретов. Здесь были все Тургеневы последних нескольких веков. Чопорные, важные, Камиль казалось, они смотрели на нее очень надменно, может, даже слегка качали головой. Она растерла ладонью остатки слез по щекам и прошептала: «Ну ничего, я покажу тебе Деда Мороза!» – а потом плотно сжала кулаки, словно собиралась выйти на ринг с невидимым противником, и помчалась обратно на кухню.

На кухне по-прежнему горел слабый голубоватый свет над вытяжкой, все так же мерно тикали настенные часы в виде большой фарфоровой тарелки со стрелками, расписанной птицами в стиле шинуазри, и все там же, на краю стола, стоял красный пластиковый бокс с опарышами, которых Камиль так и не успела спустить в унитаз. Она схватила его в руки, злобно скрежеща зубами, пулей помчалась на второй этаж, прямиком в комнату Лео.

Спальня Лео больше походила на жилище шестнадцатилетнего подростка. Чего здесь только не было: коллекция ярко декорированных скейтбордов, над которой на стеклянной полке была представлена не менее впечатляющая коллекция наушников разных цветов, размеров и модификаций. На письменном столе возвышался огромный изогнутый монитор, клавиатура и всевозможные геймерские принадлежности. Над широченной двухметровой кроватью висела люстра в виде средневекового дирижабля, а в углу, у окна примостилась скульптура обнаженного юноши с копьем в руках в человеческий рост.

Камиль, все еще всхлипывая из-за недавних рыданий, нашла глазами комод и прямиком направилась к нему, по пути задев деревянный мольберт, на котором стоял портрет в резной золоченой раме. Мольберт зашатался, и девушка, не успев отреагировать, сморщилась, наблюдая, как картина, грохоча, упала на пол.

– Вот блин! Ну это только Лео мог такое придумать. Рисовать картину прямо в раме. Небось мамочка ему купила готовый портрет, а он только кисточкой усы подрисовал, – зло бубнила Камиль, пристраивая картину на место.

Недолго думая, она выдвинула верхний ящик комода и, обнаружив там майки и трусы Лео, высыпала туда половину своих опарышей, тщательно перемешав их с вещами. Вторую половину она отправила в нижний ящик, где хранились носки и одежда для тренировок.

– Теперь, прежде чем меня обидеть, трижды подумаешь, чем это тебе обернется! – довольная содеянным, произнесла девушка и села на мягкую кровать, застеленную серым стеганым покрывалом. – Посмотрим, как ты завтра будешь вопить на весь дом и жаловаться нянькам.

В комнате было довольно светло от сияния новогодних гирлянд. Ими была украшена невысокая живая ель, стоящая у окна. Камиль втянула носом ее аромат и подумала, что Лео поленился повесить на елку, кроме огоньков, еще и игрушки, ей даже захотелось это исправить. И если бы она не была так зла, то непременно устроила бы сюрприз, украсив елку к его возвращению.

Прежде чем вернуться к себе, Камиль, осторожно ступая по поскрипывающему паркету, подошла к книжному шкафу, в который небрежно были поставлены книги по живописи и скульптуре – большие иллюстрированные альбомы об архитекторах, художниках и энциклопедии по истории искусств. Она не удержалась и потянула самую яркую книгу в голубом глянцевом переплете, но не успела взглянуть даже на название, как дверь комнаты открылась и послышался негромкий голос Дианы, разбуженной шумом от упавшей картины:

– И что это мой милый львенок еще не спит в такой поздний час?

Камиль шмыгнула за книжный шкаф – единственный темный угол спальни, закрывшись книгой, как щитом.

А Диана сделала несколько шагов вглубь комнаты и замерла, озираясь по сторонам. В ее волосах красовался большой цветок пуансеттии, а ноги, как обычно, были босыми.

– Какая у тебя лаконичная елка, – повысив голос, заметила Диана, надеясь, что Лео зашел в ванную комнату. Она подошла к елке, сняла с себя цветок и водрузила его на место верхушки, еще громче прокричала: – Я принесла тебе рождественскую звезду.

Камиль боялась даже дышать, стояла, не шелохнувшись, в своем укрытии, наблюдая за действиями Дианы, и придумывала оправдания на случай, если та ее заметит. А Диана подошла к двери в ванную, прислушалась и заговорила:

– Лео, ты что, прячешься от меня? Если ты думаешь, что я устрою сцену из-за фотографий Симоны, то это оскорбляет меня гораздо больше, чем сами фото. Лео? – еще раз позвала Диана. Когда ответа не последовало, она продолжила очень мягко: – Я знаю, ты гений, ты принадлежишь всему миру и никогда, слышишь, никогда не сможешь принадлежать одной женщине.

На мгновение она затихла, выжидая, как вдруг неожиданно начала с силой колотить в дверь и, срываясь на крик, потребовала:

– Лео! Не будь ребенком, открой дверь! Мне нужна помощь!

В отчаянии Диана дернула ручку, и дверь легко поддалась, выставляя на показ совершенно пустую ванную.

Диана несколько секунд стояла на пороге, потом рассмеялась в голос, нервно потерла лоб и быстро направилась к прикроватной тумбочке. Что-то написала на листе в отрывном блокноте, потом поцеловала гипсового юношу с копьем – так, что на его щеке остался ярко-красный след от губной помады, и поспешила на выход.

– Фух, пронесло! – выдохнула Камиль через пару минут после того, как Диана скрылась из виду. – Рождественскую звезду она принесла, это же обычный молочай, – передразнила она кузину Лео и вышла из своего укрытия.

Подойдя к статуе копьеносца, еще раз повторила слова Дианы:

– Гений, тоже мне, – потрогала пальцем отпечаток губной помады, покачала головой, прикидывая в уме, сколько Диане лет и кем она приходится Лео, а потом взяла с тумбочки листок, где нервным почерком было написано:

«Когда вернешься, загляни ко мне. Я снова ее видела!»

– Ну точно, эта Диана чокнутая, – напоследок проронила Камиль и, вернув записку на место, отправилась спать.

***

За завтраком Тургеневы вместе собирались редко, только в те дни, когда Лев Петрович работал дома. А сегодня, казалось, завтракать никто не собирался вовсе. Дворецкий не стучался в дверь Камиль и не приглашал спуститься в столовую. Она проснулась, как обычно, по звуку будильника и какое-то время даже полежала в кровати, поглядывая на часы, ожидая, когда проснется Лео и начнет одеваться. Она рассчитывала, что сейчас раздастся оглушительный вопль или его стошнит прямо на коллекцию наушников, когда он обнаружит среди своих вещей кишащих опарышей, но в доме все было мирно и чинно, впрочем, как и всегда.

Камиль нажала на пульт управления шторами и с наслаждением наблюдала, как эти бархатные четырехметровые исполины, украшенные по краю вышитыми басонами, разъезжаются в разные стороны, обнажая окно, и впускают в ее спальню слабый свет петербургского утра. Но дождаться, когда шторы замрут в нужном положении, у нее не хватило терпения. Она наскоро умылась, потерла лицо пушистым полотенцем и уже хотела помчаться вниз, чтобы узнать, вернулся ли Лео вообще со своей ночной прогулки и как отреагировал Лев-старший на исчезновение ключей от машины, а потом вспомнила, что обещала Марте не выходить в гостиную в мятой пижаме и с несобранными волосами. Поэтому, аккуратно заплетя волосы в две косы и выровняв тон лица невесомой пудрой, наспех натянула на себя первое попавшееся платье, купленное ей Мартой, и помчалась на первый этаж.

В центре гостиной, недалеко от камина двое незнакомых мужчин устанавливали елку, заранее наряженную сияющими цветами и золотыми шишками. Тут же суетился дворецкий, командуя вызванным на помощь охранником, который настраивал потолочные прожекторы так, чтобы они освещали эту пушистую красавицу. Горничная принесла золоченые канделябры высотой с трехлетнего малыша и, поставив с двух сторон от камина, стала устанавливать свечи.

«Фу, какие скучные люди, даже елку не стали сами наряжать, а это же так волшебно», – прошептала Камиль, направляясь на кухню, влекомая запахом яблочной шарлотки.

– Здравствуйте, тетя Валя, а что, уже все поели?

– Что ты, дитя, наши дамы обычно перед праздниками мало едят, чтобы сохранить нужные формы, а Лев Петрович уехал по делам.

– А Лео? – зачем-то понизив голос, спросила девушка, оглядываясь на дверь.

– Лео еще не появлялся. Этот худеть не станет, он поесть любит, – ответила кухарка, наливая Камиль какао в белоснежный фарфоровый чайник. – Садись за чайный столик у окна, накрою тебе здесь, пока гостиную украшают.

– А мы дома с мамой сами елку наряжали. Шары, сосульки, у нас даже были стеклянные Снегурка с Дедом Морозом и снеговик. Это же часть праздника. Обожаю запах свежей ели и мандаринов.

– А я в детстве могла только мечтать о елке, – задумчиво произнесла пожилая женщина, обтирая руки о фартук. – Но наши господа такого не любят. Марта говорит, что все должны делать специалисты, и даже елка должна быть, как бишь она говорит, «актуальной» и во всем идеальной.

Неожиданно на кухню забежала горничная и, что-то шепнув поварихе на ухо, схватила графин с водой и помчалась на второй этаж. Там захлопали двери, послышалась какая-то возня, потом приглушенные голоса Марты и Дианы, звуки открывающихся окон и непонятная суета.

– Что-то случилось? – встревоженно подняв брови, спросила Камиль и хотела тоже отправиться наверх.

– Не стоит туда идти. Просто наш мальчик, кажется, опять шалит. Марта нашла у него что-то в комоде и упала в обморок, – начала объяснять тетя Валя, удерживая Камиль за руку, получив распоряжение никого не пускать наверх. – Может, наркотики там у него, – выпучив глаза, прошептала женщина и прикрыла рот рукой, опасаясь сказать еще что-то лишнее. – С художниками, я слыхала, такое бывает.

* * *

Обед подали в шестнадцать ноль-ноль, после того, как из двора через черный ход выехала машина дезинфекции. На удивление Камиль, за столом собрались все домочадцы, и по их непроницаемым лицам нельзя было догадаться, что еще пару часов назад в доме творился настоящий переполох. Ни Марта, ни даже Диана не обратили внимания на Камиль, естественно, не считая ее виновницей утреннего происшествия. И только Лео, проходя мимо, злобно сверкнул глазами и угрожающе шепнул на ухо:

– И чего ты добилась? Маман упала в обморок, горничную чуть не уволили! Но меня тебе не достать!

Слова Лео мгновенно достигли цели. Осознание того, что из-за ее выходки пострадали невинные люди, напугало Камиль, она хотела тут же броситься к Марте, умолять простить ее. И наверняка бы это сделала, если бы не надменная ухмылка Лео, его высокомерие, читающееся в каждом жесте, и слепая уверенность в безнаказанности, которые будили в Камиль желание поквитаться.

Чопорный дворецкий в белых перчатках торжественно водрузил в центре стола супницу с крышкой в виде головки фламинго, а Марта стала рассказывать о планах на предстоящую предпраздничную неделю: благотворительный бал, встреча Гребного клуба, день без прислуги. Но не успела она дойти до времени покупки подарков, как снова появился дворецкий и сообщил, что прибыл Кир Сухарев:

– Попросить подождать в гостиной или пригласить сюда?

– Скажи горничной, пусть поставит еще один прибор, – недовольно ответила хозяйка дома, посчитав в уме, что уже скоро месяц как она в ссоре с матерью прибывшего молодого человека.

Кир вошел в гостиную – с безупречной осанкой, гордо приподняв подбородок. Его глаза светились природной смелостью, а выражение лица было настолько непроницаемым, что он казался гораздо старше своих лет. И только широкая черная толстовка с непомерно длинными рукавами указывала на его молодой возраст.

– О, Кир, как мы рады тебя видеть. Позволь пригласить с нами отобедать, – не поднимаясь со своего места, начала говорить Марта, изображая из себя радушную хозяйку.

– Спасибо, Марта Витальевна, но я пришел только, чтобы вернуть Камиль ее сумочку, – ответил парень и с любопытством посмотрел на Камиль, которая ему сегодня показалась совсем девочкой. Две пушистых косы, обрамлявшие бледное лицо, яркие губы, испачканные сахарной пудрой, и платье персикового цвета, плотно обтягивающее хрупкую фигуру, делали ее образ сказочным. Она была совсем не такой, какой видел ее Кир вчера в театре. Но при всей свежести ее образа Киру показалось, что она здесь несчастна.

– Сумку Камиль? – переспросил Лео, и его глаза округлились от удивления. – Почему у тебя ее сумка?

Камиль и без того нарушила спокойствие Лео, а то, что она общалась с его главным конкурентом – Киром Сухаревым – и вовсе вывело из себя.

– Моя сумочка! Хорошо, что привез, а то без телефона чувствуешь себя так, будто у тебя вырезали какую-то важную часть мозга. Ты все время хочешь сделать что-то важное, а не можешь. Странно, да? Вы тоже себя так чувствуете, когда забываете свой телефон где-нибудь? – затараторила Камиль, переводя взгляд с Марты на Диану, одновременно дожевывая крабовое мясо из салата.

Диана в ответ пренебрежительно хмыкнула, а Марта не стала утруждаться и вникать в суть вопроса Камиль, и снова обратилась к Киру:

– Может, чашку кофе?

– На кофе я, пожалуй, соглашусь, дождусь, пока Камиль закончит обедать. Хочу пригласить ее прогуляться. Вы же не против, Марта Витальевна? – протягивая Камиль сумку, спросил Сухой, внимательно следя, станет ли она проверять наличие в ней бумаги с кодом или нет.

– Это Камиль решать, – равнодушно ответила Марта.

Камиль поджала губы, переваривая услышанное, не зная, как ей стоит поступить. С одной стороны, еще вчера утром она даже в страшном сне не могла представить отправиться куда-то вдвоем с Киром, но с другой, он поддержал ее в театре, к тому же она мечтала выбраться из дома. Бросив сумку на стоящее неподалеку широкое кресло на изогнутых ножках, она подбирала слова для ответа, но Лео не дал ей возможности блеснуть красноречием, он уперся рукой в щеку и небрежно бросил, глядя на Сухого:

– После инцидента в твоем доме, думаю, Камиль навряд ли согласится с тобой куда-либо отправиться.

– А что это ты за меня решаешь? Я очень даже согласна. Например, поехать на каток в Новую Голландию, – бойко вмешалась Камиль и уже стала вытирать салфеткой рот, готовая бежать за одеждой, но, повернувшись к Киру, уточнила: – Мы же можем туда поехать прямо сейчас?

– Конечно, машина у порога. Полчаса – и ты на катке!

Камиль победоносно вскинула свою рыжую головку и, торжественно прошествовав мимо Лео, направилась к выходу и даже смогла дать знак дворецкому, чтобы тот подал пальто. Она бы еще демонстративно хлопнула дверью – так, чтобы расплескался чай в изысканной фарфоровой чашке ее обидчика. Но вездесущий дворецкий галантно открыл дверь перед молодыми людьми и выпустил их из дома.

Подойдя к припаркованному у обочины «мерседесу», Камиль сразу заметила за рулем Железяку, тычущего пальцем в телефон, и ее настроение тут же ухудшилось. Она вдруг осознала, что, желая насолить Лео, оказалась наедине с хмурым и неприветливым Киром, да еще и с наглым грубым Железякой. Худшей компании для романтической прогулки на волшебный новогодний каток нельзя было и придумать, поэтому она обернулась к Сухому и грустно произнесла:

– Если честно, я передумала ехать на каток, может, лучше съездим в Кунсткамеру?

Камиль с опаской посмотрела на Железяку, и Кир решил, что пришло время извиниться за происшествие, о котором только что напомнил ему Лео, но вместо извинения сухо спросил:

– Почему в Кунсткамеру, праздники же?

– Мне интересно анализировать уродства, – неожиданно выпалила Камиль. – Представь: животные или люди рождаются с двумя головами или с тремя ногами, это же так необычно. Я много читала про то, как Пётр Первый собирал мутантов по всему свету для Кунсткамеры, там даже есть взрослый мужчина с руками карлика.

Сухой почувствовал такой ужас от слов Камиль, будто ему сначала плеснули в лицо кипятком, а потом сунули в лед. Он побледнел, сжимая пальцы своей уродливой руки, спрятанной в рукаве толстовки, и не мог вымолвить ни слова. Железяка впервые видел его таким, он озадаченно высунулся из машины и беспокойно спросил:

– Кир, все в порядке?

Кир перевел на него пустой взгляд.

– Я… я… я не знаю, – невпопад промямлил он.

– Давайте просто поедем в «Ми-Ми», – спасительно предложил Железяка.

Знакомое название вывело Кира из оцепенения, к щекам снова прихлынула кровь, и он еще плотнее прижал к телу больную руку и пулей запрыгнул в машину.

– «Ми-Ми»? – недоверчиво переспросила Камиль, готовая уже вернуться в дом.

– Не дрейфь, – сказал Железяка вместо ответа и широко распахнул перед ней дверцу машины.

Глава 4. «Закрыто на реставрацию»

На Литейном, прямо, прямо,

Возле третьего угла,

Там, где Пиковая Дама,

По преданию, жила.

(Вторая половина восемнадцатого века)

Двадцатитрехлетний флигель-адъютант Ее Величества Алексей Ростовцев, услышав звук подъехавшей к парадному входу кареты, подошел к окну. Через небольшую щель в плотно задернутых шторах он мог хорошо рассмотреть прибывшую княгиню Томскую с дочерью – юной красавицей Елизаветой. Алексей с Лизой познакомились месяц назад на ее первом балу, и молодой граф потерял покой и сон из-за любви к этой очаровательной скромной девушке с огромными глазами и наследством в придачу. И вот спустя долгие бессонные ночи и безрезультатные попытки встретиться с ней наконец его матушка пригласила княгиню с дочерью на чай, где Алексей мог беспрепятственно пообщаться с предметом своего обожания. Но вместо того, чтобы спуститься в гостиную и поприветствовать дам, Алексей сел за письменный стол и вернулся к работе. Перед ним лежали три листа, на которых каллиграфическим почерком был выведен короткий текст. Граф еще раз прошелся по нему глазами, сверяя с небрежной скомканной бумагой в кляксах, а потом свернул каждый лист и запечатал сургучом, не ставя своего семейного герба.

В дверь постучали.

– Войдите.

– Алексей Михайлович, ваша маменька просили вас присоединиться к гостям, – произнесла молоденькая служанка – крепко сбитая улыбчивая крепостная по имени Анюта, недавно доставленная в столицу из имения.

– Скажи, что позже, – сурово произнес Алексей, не поворачивая головы к служанке, желая поскорее закончить с письмами, но Анюта не уходила. Она замерла в дверях и выжидающе теребила белоснежный передник. Алексей недовольно повернулся и спросил, не в силах скрыть раздражения: – Ну, чего тебе еще?

– Митяйка прибегал от Юсуповых. Просил повидаться с вами, но графиня приказала его не впущать, так он мне передал для вас послание от барина.

– Давай сюда послание, чего остолбенела?

– Так на словах велели передать.

– Как на словах?

– Да вот так, говорит, чтобы вы пришли сегодня к вечерней службе в церкву этих, как там, Святителей.

– Точно? Ничего не перепутала?

– Точно, Трех Святителей, так и сказали.

– Ну ладно, ступай. Все, ступай, говорю.

Анюта рассчитывала на благодарность. Алексей Михайлович любил приласкать ее без свидетелей, потискать, прижимая к стене, а потом подарить что-нибудь – ленту атласную в косу или бусики, но сегодня был зол и неразговорчив. Девушка обиженно выпятила нижнюю губу и неслышно притворила за собой дверь.

Граф тут же надел сюртук, взял в руки письма и два из них сунул во внутренний карман, потом открыл крышку бюро. Полностью выдвинул ящик, оголяя тайник, отомкнул его крошечным ключом и хотел туда спрятать оставшееся послание, но передумал и озадаченно прошептал себе под нос:

– Ненадежно, совсем ненадежно…

Так в нерешительности проведя с минуту у бюро, граф спрятал письмо к остальным в карман сюртука и направился в гостиную.

В зале, ярко освещенном огромной люстрой из цветного стекла, за столом оживленно беседовали дамы. Лакей посеребренными щипцами раскладывал на тарелки треугольные кусочки брусничного пирога, а хозяйка дома услужливо предлагала отведать горячего шоколаду. Когда Алексей Михайлович, извинившись, присоединился к гостям, Лиза не смела даже поднять на него глаза. Она задумчиво водила пальцем по золоченому краю блюдца. Ее пушистые светлые ресницы вздрагивали, дыхание было неровным, а маленький пухлый рот слегка приоткрыт от волнения.

Граф отослал лакея и сам принялся наливать чай, подставляя миниатюрное ситечко под носик объемного фарфорового чайника. Дойдя до Лизиной чайной пары, он будто невзначай несколько раз дотронулся до ее руки краем ладони. Девушка вспыхнула, потупила взор, замерла, но руки не убрала. Она накануне получила от Алексея Михайловича записку с намеком на его чувства и теперь не знала, как себя надлежит вести в его присутствии.

Княгиня, не замечая растерянности дочери, стала рассказывать о событии, которое перевернуло с ног на голову все планы на предстоящий сезон:

– Открою вам нашу радость! Третьего дня Лизоньке сделал предложение сын самого Новожинского.

Дама принялась в подробностях рассказывать о визите новоиспеченного жениха дочери, перечисляя цветы и подарки, и как Алексей ни старался сделать вид, что его эта новость не шокировала, рука, державшая чайник, дрогнула, и несколько капель ярко-коричневого напитка упали на белоснежную скатерть, расплывшись неприятным пятном. Он встретился взглядом со своей матушкой, которая почувствовала всю боль и разочарование, постигшие ее сына, и была готова кинуться его утешать. Но мгновение спустя Алексей расплылся в очаровательной улыбке и, чтобы не выдать себя, стал рассказывать веселую историю, произошедшую во дворце, напоминая, что он приближен к самой императрице, а через время и вовсе начал собираться:

– Дамы, я вынужден вас покинуть. Дела государственные не ждут! – превозмогая отчаяние, сковавшее его душу, задорно проговорил Алексей Михайлович, будто позабыв о существовании Лизы, поцеловал руку княгине и направился к выходу. Когда уже вышел на воздух, взревел на лакея, предлагавшего карету:

– Прочь!

И пешком направился к месту встречи с Юсуповым. Лицо Алексея, обычно невозмутимое и прекрасное, как у античных статуй, сделалось суровым:

– Не бывать этому! Лиза будет моей женой! – гневно шипел он, словно ошпаренный уж. – Изведу, любого изведу, кто посмеет посягнуть на ее руку и сердце, изведу!

***

(Первая половина двадцать первого века, Санкт-Петербург)

«Майбах» Сухарева неспешно двигался вдоль набережной реки Фонтанки, мягко преодолевая «лежачих полицейских». Железяка сидел за рулем, а Кир рассказывал Камиль о Михайловском замке, где, по его словам, по-прежнему в ночи бродил призрак Павла Первого. Проезжая мимо богато декорированного здания под куполом, вспомнил Гаэтано Чинизелли – основателя цирка в Петербурге, но как только машина повернула на улицу Белинского, Кир замолчал и задумчиво уставился на прохожих, прислонившись лбом к прохладному стеклу автомобиля. Это была его любимая улица в Питере – не потому, что здесь уютно устроилась Симеоновская церковь с ухоженным садиком, и не потому, что все первые этажи пестрили ресторанами и маленькими барами и повсюду слышались веселые голоса молодежи. Дело было в том, что с улицы Белинского открывался отличный вид на особняк Зинаиды Ивановны Юсуповой, самый красивый, по мнению Кира, дворец в Санкт-Петербурге. Фасад дворца выходил на бойкий Литейный проспект, загруженный транспортом и толпами людей, и только если медленно шествовать по небольшой улочке Белинского, особняк постепенно вырастал перед зрителем во всей своей красе.

На этой улице находилось и любимое студентами Академии кафе «Ми-Ми», которым руководил Егор вместе со своей девушкой. И хотя Егор планировал стать скульптором и учился на четвертом курсе Академии художеств, но то, с каким самозабвением он отсаживал идеально ровные эклеры на противень и варил лучший кофе в городе, говорило само за себя – скорее всего, в будущем он сменит профессию.

– «Ми-Ми», господа, силь ву пле! – громко, но безэмоционально произнес Железяка, аккуратно припарковав автомобиль у самого входа.

– Уверен, ты полюбишь это место, ведь оно нравится даже мне, – помогая девушке выйти из машины, начал рассказывать Кир, с интересом наблюдая за реакцией на его слова.

– И чем же оно так примечательно? – с недоверием глядя на Кира, поинтересовалась Камиль.

– Здесь работает твой рыцарь Егор! – пафосно заявил Кир, пристально вглядываясь в глаза Камиль.

Интуиция его не подвела. При одном упоминании имени Егора Камиль просияла. Кир был доволен, что разгадать ее будет несложно: неискушенная провинциальная глупышка. Он был уверен: Камиль у него в руках. «Надеюсь, Лев-старший останется доволен и скажет, что я справился с его первым заданием», – мысленно похвалил себя Сухой, провожая девушку в просторный зал. Но то, с каким рвением Камиль вертела головой в поисках предмета своего интереса, его неожиданно задело. Нет, Кир не боялся конкуренции, наоборот, она его только подстегивала, заставляла работать усерднее. Но это было что-то новое, другое, похожее на ревность, на секунду Кир даже почувствовал себя не в своей тарелке.

Он усадил девушку за свободный столик у огромного оконного проема с арочным завершением. Окно было украшено по краю лапами голубых елей, припорошенных искусственным снегом, а внизу горели несколько массивных свечей, каждая по полметра высотой. Огоньки вокруг плотных фитилей вздрагивали, воск плавился и тоненькими струйками медленно стекал в медный поддон, подчеркивая уютную атмосферу очаровательного зимнего вечера.

– Как красиво, – смущенно произнесла Камиль, отворачиваясь от барной стойки, у которой умело орудовал Егор. Щеки Камиль предательски вспыхнули, как только она увидела парня, поселившегося в ее голове с первой минуты их знакомства. – Мне страшно нравятся такие окна, – пролепетала она первое, что пришло в голову.

– Брамантовы, – сухо выдавил Кир. – Пожалуй, лучшее архитектурное решение для зданий в центре нашего города.

– Что? – переспросила Камиль, исподтишка поглядывая в сторону барной стойки.

– Эти окна называются брамантовыми, – чуть повысив голос, продолжал объяснять Сухой. – Первым решился сделать такое окно Донате Браманте – автор многих построек Ватикана начала шестнадцатого века. – Кир хотел добавить что-то еще, но понял, что Камиль его не слушает, и тихо закончил: – Да, ты права, все это неважно, если вокруг столько сладкого.

Камиль, не замечая его раздражения, зашептала:

– Он помахал мне! Ты видел?

Через пару минут Егор отдал последний заказ и, поправляя на ходу волосы, подошел к ожидавшим его ребятам. Он опустился на стул рядом с Камиль и, улыбаясь, проговорил, словно встретил старую знакомую:

– Привет, не ожидал тебя увидеть в принципе, а в компании Сухого – и подавно.

Он протянул руку Киру для рукопожатия, потом открыл перед Камиль меню, подмигнул ей так душевно, по-доброму, что она почувствовала трепет и благоговение: казалось, сейчас не сдержится и кинется ему на шею, представляя себя его невестой.

– А не угостишь ли ты нас, Егор, своими знаменитыми пирожными, которые лепишь собственноручно, используя навыки, полученные в скульптурной мастерской? – делая акцент на слово скульптурной, насмешливо поинтересовался Сухой, возвращая Камиль на землю из мира грез.

– Те, которые «цветы», или которые «лейки»? – не замечая иронии одногруппника, оживленно спросил Егор.

Кир вопросительно посмотрел на девушку, а она, улыбаясь, пожала плечами:

– Я хочу попробовать и те, и другие.

И только когда Егор вернулся за прилавок, Кир снисходительно покачал головой, обращаясь к Камиль:

– Я вижу, ты прямо чуть из штанов не выпрыгнула от радости, неужели втюрилась? Только вот это зря, у него девушка есть. Правда, она сейчас укатила на стажировку во Францию, но и это не делает его легкой добычей.

Камиль потупила взор, как нашкодивший котенок, залилась краской от стыда и тут же решила перевести разговор на другую тему:

– А куда делся Железяка?

– Если тебе со мной скучно, можем позвонить Лео.

– Нет, не нужно, у меня с Лео война.

– Война? – удивился юноша и, еле сдерживая улыбку, откинулся на спинку стула, предвкушая забавную историю. – Ну-ну, поведай, что происходит в старом добром особняке Тургеневых.

Камиль тяжело вздохнула:

– Он вчера ночью не захотел взять меня с собой на каток в Новую Голландию, а я в ответ насыпала ему опарышей в трусы.

– Что?! – не сдержал громкого возгласа Кир и рассмеялся в голос. – Червей в трусы?

– Ну, не в те трусы, что на нем, а в ящик комода с бельем.

Сухой так задорно и искренне не смеялся уже несколько лет. Он не мог остановиться, хохотал и тер глаза, смахивая накатившие от смеха слезы, и все повторял: «Ну ты, Камиль, даешь!» Он тряс ее руку и снова смеялся со словами: «Вот Лео попал! Это же надо, опарыши в трусах у нашего ловеласа!»

И только когда Егор принес кофе, Сухой слегка успокоился, но все еще с улыбкой на лице поведал Камиль о том, что Лео сказал ей вчера неправду: в Новой Голландии каток закрывается в восемь вечера.

– А что насчет Лео – он по ночам на свой «ламборгини» дрифтует на замерзших озерах или просто участвует в гонках.

– И это, конечно же, нелегально?

– Так точно, – ответил Кир, отпивая глоток кофе из крошечной чашки.

– Надеюсь, этой ночью он пришел к финишу последним! – воскликнула, негодуя, Камиль.

– Я, конечно, не в курсе результатов, но ты должна знать кое-что о Лео. Он баловень судьбы! Он никогда не проигрывает, и затевать с ним войну – это гиблое дело.

– Это ты по своему опыту знаешь? – приподняв одну бровь, поинтересовалась Камиль, хитро улыбнувшись.

Кир неожиданно стал серьезным, плотно сжал тонкие губы и снова уставился в окно на мерно падающие снежинки, которые в свете уличных фонарей казались безвольными мотыльками.

– Я слышала, что ты все время с ним соперничаешь.

– Вздор, соперничество предполагает, что я сомневаюсь, кто из нас лучше, а я не сомневаюсь! – ответил Кир и потянулся за своим пуховиком. – Пойдем, я покажу тебе один особняк, здесь недалеко, успеем, пока Егор соберет наш заказ.

Камиль уходить из кафе не хотелось, но и отказываться было неудобно. Она еще раз метнула влюбленный взгляд в сторону Егора и, взяв под мышку свою пушистую песцовую шубку, отправилась следом за Сухим.

Улица, на которую вышли молодые люди, походила на декорации к новогодней сказке. Тротуары замело пушистым снегом, нарядные елки сверкали огнями не только на площадях, но и у каждого кафе, они выглядывали из витрин маленьких бутиков и торжественно замерли в глубине больших магазинов. Прохожие в приподнятом настроении торопились домой – кто с тортом, перевязанным яркой лентой, кто с грудой подарков. И только дворец княгини Юсуповой застыл в своей величественности – нарядный и грозный одновременно. Его потрепанный временем фасад в стиле необарокко будто предостерегал об опасности, поставив у входа кариатид со строгим взглядом, а массивные дубовые двери намекали, что внутри скрываются жуткие тайны.

– О, так я знаю этот дом! – всплеснув руками, радостно воскликнула Камиль, с любопытством рассматривая дворец, наклоняя голову то на один, то на другой бок. – В нем жила Пиковая дама, про которую писал Пушкин.

Сухой снисходительно улыбнулся и, взяв ее за руку, потащил через пешеходный переход:

– Подойдем поближе, ты сможешь потрогать эти прекрасные скульптуры кариатид. А насчет Пиковой дамы – так это городская легенда. Особняк построили после смерти Пушкина, к тому же здесь никогда не было хозяев.

– Как это?

– Все просто. Его строили шесть лет, а за это время Зинаида Юсупова, заказчица, вышла замуж и уехала за границу. И когда в тысяча восемьсот шестидесятом году он был готов, жить здесь было некому. Потом его сдавали в аренду двум театрам, в Первую мировую оборудовали госпиталь, а дальше – революция семнадцатого года, и особняк стал достоянием народа.

Кир поднял голову, чтобы показать две скульптуры у балкона второго этажа, но тут его лицо исказила жуткая гримаса. Будто он увидел привидение той самой Пиковой дамы. Позабыв, что пришел с Камиль, он направился к вывеске, которая неумело была пристроена на крайней пилястре. Когда Камиль его догнала и окликнула, Сухой не отреагировал, а нервно стал сдирать синий лист плотной бумаги, на котором было написано белыми буквами: «Здание закрыто на реставрацию».

Лицо молодого человека сделалось красным, левая щека вздрагивала, а в глазах появился нездоровый блеск.

– Мне срочно нужно туда попасть, – несколько раз дернув за ручку массивной двери, сказал Кир, будто не понимая, что войти в здание невозможно. – Слышишь, Камиль, мы немедленно должны попасть внутрь!

– Так здесь закрыто, реставрация, ты что, не умеешь читать?

– Вот именно, реставрация – это самое страшное, что могло произойти, – он подтолкнул девушку в сторону от центрального входа и лихорадочно что-то стал прикидывать в голове, бубня себе под нос. – Реставрация, надо же, удумали, двести лет нечего не делали, а теперь на тебе.

– Постой, Кир, давай вернемся в кафе, – предчувствуя неладное, начала уговаривать его Камиль. – Егор подал свои знаменитые пирожные, пошли, а?

– Забудь про пирожные! – рявкнул Кир, но, поняв, что ему может понадобиться помощь Камиль, смягчился и начал ее уговаривать: – Ты же любишь приключения? А у меня есть чертежи этого особняка, там со двора еще один вход. Ты посмотришь интерьеры – красотища! Все подлинники – и лепнина, и позолота, все-все осталось нетронутым с тех давних времен. А на парадной лестнице огромное зеркало, в него попали осколки снаряда во время Второй мировой, так они тоже на месте, только представь!

Камиль какое-то время колебалась, но Сухой обладал невероятным даром убеждения, и спустя минут пятнадцать она уже стояла на первом этаже у входа в просторный зрительный зал с огромной хрустальной люстрой под потолком и, восторженно прижимая руки к груди, смотрела на бархатные кресла без зрителей и сцену без артистов:

– Вот это настоящая старина, я непременно хочу посмотреть на Белую гостиную.

– Нет, Камиль, пока мы не попались, нужно торопиться, – оглядываясь по сторонам, начал взволнованно говорить Сухой.

– Торопиться? Для чего?

– Нужно сейчас на лифте подняться наверх, туда, где раньше был зимний сад, я там должен кое-что забрать.

– Я не буду участвовать в сомнительных делах! Все хотят заставить меня сделать что-то противозаконное. Ты потом меня подставишь и снова обвинишь в воровстве!

– Замолчи! – вдруг взревел Сухой. Он силой потащил девушку к лифту и нажал кнопку вызова.

Обшарпанная дверь через пару секунд открылась с неприятным зловещим скрипом. Лампочка внутри затхлой кабины, несколько раз моргнув, погасла.

– Я боюсь лифтов, а таких старых – и подавно. Ты поезжай, а я тебя здесь подожду, – плаксивым голосом начала уговаривать Камиль Сухого, но он был неумолим.

Стал силой заталкивать девушку внутрь кабины, не обращая внимания на ее мольбы, а когда Камиль схватилась руками за дверь, не давая ее закрыть, Кир гневно сверкнул глазами и выпалил:

– Да какого черта ты такая настырная?! Не смогу я одной рукой открыть тайник! Понимаешь?

И только сейчас Камиль поняла, что скованность движений Кира, которая казалась ей манерной сдержанностью, была вовсе не из-за того, что он строил из себя неотразимого денди. В театре он не смог удержать ее от падения не потому, что поленился достать руку из кармана, и сейчас длинные рукава толстовки были не просто данью моде, в них юноша прятал больную руку. Девушка прижалась к стенке лифта и тихо спросила первое, что пришло на ум:

– Ты ее сломал?

– Неважно, – кое-как справляясь с эмоциями, пробормотал Кир. – Просто мне сейчас нужна твоя помощь. Ты же в состоянии сделать что-то для другого человека?

– Я стану помогать, только если ты мне все расскажешь! Может, ты задумал преступление!

– Это очень длинная история, – полушепотом произнес Кир, постукивая носом кроссовка по стенке лифта.

– Ничего страшного, мой кофе уже все равно остыл, – настаивала Камиль, скрестив руки на груди, явно демонстрируя, что не сдвинется с места, пока не услышит объяснения.

– Ну, в общих чертах история гласит, что наследником всего имущества Юсуповых, в том числе и этого особняка, был Феликс Юсупов, и когда в тысяча девятьсот шестнадцатом году его арестовали за убийство Распутина, он приказал своему слуге кое-что взять в тайнике своего дома на Мойке и спрятать здесь.

Камиль засмеялась и махнула рукой:

– И всего-то.

– Да, а что тут смешного?

– Эти сокровища уже давно вытащили.

– А вот и нет. Я же говорил, в этом дворце никогда не проводили реставрацию.

– Ну уж сокровища-то точно искали. Если ты об этом знаешь, значит, и другие знали. Так что можешь порыскать, а я пока осмотрюсь, – уже совсем с другим настроением вышла Камиль из лифта на платформу с бортиком из кованой ажурной решетки и, свесившись вниз через перила, проговорила с явной иронией: – Вообще, я разочарована. Я видела ваш загородный дом, ваша семья очень богатая, неужели ты так одержим деньгами, что готов был тащить меня на хлипкую верхотуру, куда не идет даже лестница, и сам рисковать? У тебя же все есть! У тебя же куча этих денег, ты можешь купить любую побрякушку!

– Не городи чепуху. При чем здесь деньги, и не все в жизни можно за них купить. Понимаешь?

– Я-то понимаю, что, к примеру, нельзя купить любовь. Но ты явно не ее здесь ищешь.

Сухой пристально посмотрел на Камиль, словно впервые видел ее лицо. Камиль на мгновение даже стало неловко, и она опустила глаза.

– Есть еще одна вещь, которую не купить ни за какие сокровища мира, но сейчас не время говорить об этом, – Сухой был сильно возбужден, он приблизил лицо так близко к Камиль, что она могла рассмотреть рисунок красных капилляров в его глазах, а то, как сузились его зрачки от напряжения, как у хищника перед атакой, ее даже напугало. – Послушай меня внимательно. Я ищу один документ уже несколько лет. Написан он был в восемнадцатом веке флигель-адъютантом Ее Величества графом Алексеем Ростовцевым. Сначала мне стало известно, что его для лучшей сохранности разделили на три части, и одна из частей хранилась в тайниках у Юсуповых в доме на Мойке. А три дня назад в архивах я случайно наткнулся на совершенно пустое любовное послание, но там в постскриптуме была одна строчка, которая и навела меня на мысль, что Феликс спрятал кое-что в этом доме.

– Насколько я понимаю, в этом письме не сказано, что точно спрятал Феликс?

– Бумаги, которые я ищу, такие важные, что я просто уверен – именно их Феликс спасал при аресте.

Неожиданно Кир присел на корточки, начал рукой ощупывать пол в темном углу и оттуда продолжил объяснять Камиль:

– Юсупова задумала здесь зимний сад, а чтобы растения не погибли от холода, в подвале было сделано паровое отопление, которое поднималось по четырем медным трубам, только одна из них была нерабочей, ее закрыли чугунной решеткой, вот в ней и был тайник.

Сухой разыскал нужную ему решетку и стал отковыривать вокруг нее толстые слои краски, которой ее покрывали при каждом ремонте. Краска не поддавалась, это жутко его раздражало, и он начал выходить из себя. Пыхтел, шептал бранные слова и в конце концов стал стучать по краю решетки своей увесистой антикварной зажигалкой. Небольшие кусочки застарелого налета откалывались с трудом, и нетерпение молодого человека постепенно переросло в гнев, он схватил лежащий неподалеку кирпич, размахнулся и с силой стукнул по решетке, потом еще и еще, пока в зале, над которым нависал этот балкон, кто-то громко не прокричал:

– Кто здесь?!

Сухой тут же повалил Камиль на пол и сам лег рядом.

– Лежи смирно, – прошептал он ей в самое ухо, – иначе он нас заметит.

Девушка оказалась близко к краю балкона и в небольшие просветы между литыми узорами ограждения видела высокого тучного охранника, который зашел на сцену и потянул занавес в сторону, чтобы проверить, не спрятался ли кто за ним. Сердце Камиль от страха билось, как у загнанного зайца, а руки неестественно вздрагивали. Она повернула голову в сторону Кира и вопросительно подняла брови, он в ответ прижал указательный палец к губам, а потом прикрыл ее руку своей холодной тяжелой ладонью. От этого действия Камиль почему-то захотелось заплакать, как бывает, когда тебя кто-то пожалеет. Она закрыла глаза и уткнулась лбом в плечо парня, стараясь не выдавать своего волнения.

Охранник еще какое-то время был на сцене, заглядывал за декорации, затем спустился в зал, постоял, прислушиваясь, погасил свет и вышел, затворив за собой тяжелую дверь с большими стеклянными вставками, и только Сухой хотел подняться, как увидел, что этот здоровяк поставил стул под самую дверь с другой стороны, сел и начал напряженно всматриваться в полумрак зала через стекло.

– Видно, он все же слышал нас и теперь думает, что этот кто-то в зале, и решил его подкараулить, – вздыхая, прошептала Камиль.

– Ничего, скоро он устанет, внимание его рассеется, а там и Железяка объявится.

– Ты написал Железяке сообщение?

– Да, а что тебя удивляет?

– Почему думаешь, что он станет ради тебя рисковать? Только не говори, что ты веришь в дружбу.

– Я больше верю в силу денег, я бы и сам мог попробовать подкупить охрану, но если он окажется несговорчивым и устроит скандал, это может навредить репутации моего отца. Новость, что сын Сухарева незаконно проник на охраняемый объект, появится во всех СМИ, так они еще наврут с три короба, что потом не отмыться, а у Железяки опыт.

– Значит, мы здесь застряли? – тихо спросила Камиль.

– Не бойся, это ненадолго, – прошептал в ответ Кир, – просто представь, что мы лежим не на полу в чужом доме, а, скажем, на лугу… да, на лугу, над нами высокое чистое небо, я жую колосок, и мы болтаем о пустяках.

– Почему колосок жуешь именно ты? – улыбаясь, спросила Камиль.

– Хочешь – возьми, – протягивая Камиль несуществующий колосок, предложил Кир. Девушка в ответ обхватила невидимое растение и причмокнула, закрывая глаза:

– М-м-м… Красота!

Она действительно почувствовала себя в безопасности, вспомнила вылазки на природу с родителями.

– Кир, – позвала она, слегка приоткрыв глаза, – а в любовь ты тоже не веришь?

– Напротив, тут я мастер, – ответил Сухой.

– У тебя было много девушек?

Кир усмехнулся и повернулся на бок, чтобы лучше видеть лицо Камиль.

– Дело в другом: я скульптор, а любовь и творчество очень похожи. Это долгие муки, сомнения и краткий миг эйфории.

– Краткий миг?

– Конечно, ничто хорошее не длится вечно – капля счастья всегда тонет в море горя.

– Похоже, кто-то сильно тебя обидел.

Кир хотел ответить что-то резкое, но запнулся и замолчал.

– Расскажи, – попросила тихо Камиль.

– Давняя история, я тогда был совсем пацаном, уже забылось… почти.

Кир снова замолчал, но он так сбивчиво и часто дышал, что Камиль почувствовала, что сейчас услышит интересный рассказ о прошлом. И он заговорил:

– У меня был день рождения, важная дата – пятнадцать лет. Сейчас смешно даже говорить об этом. Я, глупый, пригласил ее и еще двоих друзей на семейный праздник. Когда все собрались за столом – родственники, родители, бабушка – я все смотрел на дверь и ждал ее появления. Прошли полчаса, я прислушивался, вскакивал на каждый шорох, потом прошел час, второй, к концу праздника я понял, что она не придет, не вытерпел и помчался к телефону. Дрожащими пальцами набрал ее номер, голос хрипит от волнения, слова путаются, спрашиваю: почему не пришла? А она просто забыла. Представляешь? Но так как жила в соседнем доме, то к моменту разрезания праздничного пирога уже стояла в центре нашей гостиной. Красивая, в желтом платье, волосы распустила. Стоит перед всеми без всякого стеснения и говорит, что подарка у нее нет, потому что вылетело из головы мое приглашение.

Я страшно разозлился. Думал: хоть бы не рассказывала при всех, что ей настолько на меня плевать. Но мне было пятнадцать, это время дерзких поступков. Вот я и решил ее смутить. Говорю, ну если подарка нет, значит, поцелуй меня сейчас, да не так, в щеку, как маленького, а по-настоящему, в губы. Это и будет твоим подарком. И она не растерялась – подошла и так поцеловала, что я задохнулся от восторга.

Что тут началось! Мои-то думали, что я еще ребенок, не знаю даже, откуда дети берутся. Бабуля чуть не лишилась чувств, мама схватилась за сердце и побежала глотать корвалол, а отец опустил глаза от стыда, он у меня всегда в трудные моменты становится молчуном.

– А потом?

– А что потом… Потом я любил ее до потери пульса, а она стала встречаться с одним из приглашенных на мой день рождения друзей.

– И звали этого друга Лео?

– Как ты догадалась?

– Это же очевидно.

– Да, это был Лео. Я смотрел, как они ходят за руки, обнимаются, и сердце пронзала жгучая боль, все тело ныло от страданий.

– Почему же ты не боролся за свою любовь?

– Вот тогда-то, Камиль, я и понял, что меня просто нельзя полюбить, а со временем и вовсе смирился с этой мыслью.

Камиль приподнялась на локте и, забыв про конспирацию, достаточно громко заявила:

– Любого человека можно полюбить! А ты просто теперь никому не доверяешь.

– С чего ты взяла?

– Как с чего? Вспомни, как ты набросился на меня в первую нашу встречу. Сказал, что я воровка. И, кстати, даже не извинился.

Кир решил, что сейчас самый подходящий момент для извинения, но тут послышался шум за дверью и раздался голос Железяки:

– Кир! Дружище! Выходи, я нейтрализовал охрану!

* * *

Домой Камиль вернулась, когда старинные напольные часы в гостиной как раз пробили одиннадцать. Дворецкий с заспанными глазами нехотя принял у нее шубу и сообщил: ужин ей оставила Валентина на чайном столе, а потом, как всегда, исчез, не давая возможности расспросить про остальных обитателей дома. Есть Камиль не желала, усталость чувствовалась во всех частях тела и страшно хотелось спать. Она медленно стала подниматься в свою комнату, расстегивая на ходу пуговицы на платье, когда до ее слуха долетели слова Лео из открытых дверей зимнего сада.

– Нет, Ди, я не стану ни за кем следить.

Говорил он возбужденно, и по его тону несложно было догадаться, что они с Дианой ссорились.

– Неужели ты не понимаешь, что ей угрожает опасность? Как можно быть таким черствым? Прошу тебя, проследи завтра за ней.

Диана говорила с такой мольбой в голосе, что Камиль стало жаль ее, и она решила вмешаться. Ступив в дверной проем зимнего сада, устало прислонив голову к прохладному наличнику, она произнесла вполголоса:

– За кем там нужно последить? Давай я, мне несложно.

Молодые люди, стоявшие у окна, одновременно обернулись и сразу замолчали. Лео поджал губы, а Диана смерила Камиль надменным взглядом и, мягко ступая босыми ногами, направилась к выходу. Проходя мимо непрошенной гостьи, она слегка задела ее плечом и скрылась в недрах особняка. Лео не спеша стал собирать разбросанные по столу листы с эскизами, но когда заметил, что Камиль тоже собирается уйти, остановил ее:

– Не смей помогать Ди, слышишь? Это не просьба! Это приказ!

Камиль не ответила. Она слишком устала, чтобы спорить. Поэтому так же, как и Диана, не прощаясь, отправилась к себе.

Зайдя в свою комнату, стянула с себя неудобное платье, расплела косы и уже была готова лечь в постель, которая так и манила своим пушистым одеялом и чистыми простынями, но, вспомнив, что нужно поставить заряжаться телефон, который она получила утром вместе со своей театральной сумочкой, села за письменный стол. Подключила зарядное устройство, машинально заглянула в окуляр стоявшего рядом микроскопа и ужаснулась. Исследуемое поле почему-то все было темно-красного цвета. Поправив предметное стекло, Камиль снова посмотрела и обнаружила рядом с микроскопом флакон бордового лака для ногтей. Она тут же схватилась за линзу объектива и поняла, что ее кто-то выкрасил этим лаком.

– Кошмар! – простонала девушка. – Мой микроскоп, что же я теперь скажу Льву Петровичу?

Она еще раз потрогала пальцем линзу и обреченно положила голову на стол.

– Лео! Тоже мне, воин, испортил микроскоп. Ничего не скажешь, большая победа. Будто ему не двадцать три, а три года. Ладно, разберусь с ним завтра, а сейчас спать, спать, спать, – бормоча себе под нос, словно колыбельную, девушка, зевая, направилась к кровати, слушая, как на телефон стали приходить запоздалые сообщения.

Она потянулась за шелковой пижамой, аккуратно разложенной на кровати, размышляя, кто мог так для нее постараться – наверное, горничная – и, быстро надев ее, юркнула под одеяло. Как было приятно наконец расслабиться и закрыть глаза! Не думать о Лео, о наставлениях Марты, не бояться охранника во дворце Юсуповой и плохого настроения Сухого, а, главное, надеяться, что утром начнется новый день, и он обязательно будет лучше прежнего.

Ночь, на которую Камиль возлагала такие надежды, не оправдала себя. Через минут двадцать она резко открыла глаза и села, откидывая одеяло в сторону. Ей было невыносимо жарко, все тело горело и чесалось. Машинально нащупав выключатель настольной лампы, она стала сдергивать с себя пижаму, поскольку зуд бушующим пожаром распространялся по всему телу. Чтобы хоть как-то остудить жар, Камиль бегом направилась в ванную комнату. Там, взглянув в зеркало, обомлела от ужаса. Тело покрылось красными пятнами и мелкой сыпью. Казалось, за те двадцать минут, что она спала, ее нещадно избили крапивой, а потом бросили в осиный рой.

– О господи, что же это такое?! Что могло случиться?

Камиль тут же открутила вентиль с холодной водой и стала под струю. Тело по-прежнему горело огнем, сыпь стала распространяться на ноги. Камиль раздирала себя ногтями, не в силах остановиться, и судорожно перебирала в голове, какая могла с ней приключиться болезнь, как вдруг дверь в ванную распахнулась и на пороге появился смеющийся Лео с телефоном в руках.

– Я так и знал, что ты не станешь запирать дверь, будет не до этого!

Камиль прикрыла руками грудь и закричала что было сил:

– Выйди немедленно! Слышишь, что я тебе говорю! – она схватила пушистую розовую мочалку и запустила ее в парня. – Пошел вон отсюда!

– Не надо так суетиться, а то фотки получаются смазанными, а они мне пригодятся. Сделаю тебе страничку на самом лучшем сайте знакомств.

– Что?! Подлец! – кричала во все горло Камиль, обматывая вокруг себя полотенце. – Ты не посмеешь этого сделать!

– Отчего же? По-моему, Камиль, ты плохо знаешь значение слова «война». Ты должна знать: в нашем саду не только красивые цветочки растут, но и опасные, так что советую пижаму утилизировать вместе с желанием лезть в мою жизнь.

***

В восемь утра Лео спустился в столовую с папкой для эскизов формата А-один, перекинув ее кожаный ремень через плечо, и сообщил повару Валентине, что не будет завтракать.

– Я только выпью чашку кофе, опаздываю.

– Нет, милок, садись. Я быстренько сделаю пару бутербродиков. Только привезли твою любимую мортаделлу, – начала хлопотать тетя Валя, усаживая Лео за стол.

Эта пожилая женщина работа в доме Тургеневых больше двадцати лет и знала Лео с пеленок. Она любила и баловала его как могла. Потакала в гастрономических пристрастиях, делала лично для него восточные сладости и конфеты, а он в благодарность рисовал ей дружеские шаржи на салфетках и привозил подарки из путешествий. А когда на один из юбилеев Лео сделал ее скульптурный портрет в полный рост, и не в поварском колпаке, а в нарядном платье, тетя Валя и вовсе прониклась к нему материнской любовью.

– Ах, и знаете же вы, Валентина, чем заманить меня за стол, – проговорил Лео, подмигнув поварихе, – но сегодня точно не могу. Проспал, а Мастер пригласил меня на собеседование на девять часов, попросил привести эскизы. По-моему, в этом доме даже стулья знают, как долго я этого ждал!

Повариха в ответ всплеснула руками и ласково потрепала Лео по волосам:

– Счастье-то какое! Пусть Бог услышит наши молитвы и Мастеру понравятся твои работы.

– Всем, всем богам молитесь, Валентина! – сказал, улыбаясь, Лео и хотел уже удалиться, но в комнату, громко и часто дыша, влетела Диана. Она сделала знак глазами, чтобы он вышел.

– Лео, я не знаю, во что ты там играешь с этой рыжей лисой, но я зашла сейчас к ней в комнату, а она лежит на полу возле кровати и, по-моему, мертвая.

Лео закашлялся от неожиданности и, не веря своим ушам, схватил Диану за плечи, угрожающе зашептал в ответ:

– Такими вещами не шутят, Ди, что ты несешь?

– А я и не шучу. Я хотела с этой Камиль обсудить слежку за девочкой, ты же мне отказал! Захожу, а она не реагирует. Прежде чем вызывать скорую, я решила предупредить тебя, потому что видела, как ты вечером собирал пыльцу с цветков японского сипу.

Лео не дослушал объяснений Дианы, он ринулся в кабинет отца, зная, что у него в шкафу хранились лекарства от аллергии для матери, которая страдала сенной лихорадкой. Схватив бокс со шприцами и двумя ампулами, помчался в комнату Камиль, по пути попросив дворецкого пригласить семейного врача:

– Срочно звони доку! Слышишь, Фил, срочно! Пусть мчит на всех парусах.

Заскочив в комнату Камиль, Лео на какое-то мгновение остолбенел от ужаса. У кровати, раскинув руки и неестественно согнув правую ногу, лицом вверх лежала Камиль в расстегнутом шелковом халате. Ее густые яркие волосы ореолом рассыпались вокруг головы, глаза, обрамленные серыми кругами, были закрыты, а распухшие потрескавшиеся губы приоткрывали линию плотно сжатых зубов.

Юноша вначале позвал ее по имени, но реакции не было, тогда он присел рядом на корточки и дотронулся до руки, потом до лица. Все было холодное, как лед. Страх стал пробирать его до костей, но не лишил способности здраво мыслить. Он просунул руки под ее тело и, бережно подняв, положил на кровать, укрыл одеялом.

Лео ни разу не держал шприц в руках и вообще не терпел все, что связанно с медициной и лекарствами. Когда отец стал настаивать на том, чтобы он занялся наукой, а именно фармакологией, юноша наотрез отказался, заявив: все, что касается болезней, вызывает у него панический страх и отвращение. Но сейчас Лео повел себя как сын своего отца. Много раз наблюдая, как Лев-старший делал уколы матери во время приступов удушья, он вскрыл ампулу и, набрав в шприц ее содержимое, ткнул иглу куда-то в предплечье Камиль и, медленно нажимая на поршень, ввел лекарство. И только потом почувствовал, как предательски задрожали его сильные руки, как застучала в висках кровь и неприятно закрутило в животе.

– Ну же, Камиль, открывай глаза. Умереть мне назло – это по меньшей мере глупо, – произнес парень, ища пульс на ее запястье, когда позади послышались шаги, а потом в лицо Камиль брызнул фонтан воды изо рта Дианы.

Нижняя губа Камиль еле заметно вздрогнула, потом зашевелились крылья носа, и она сделала глубокий выдох, а к тому моменту, когда в дверях появился доктор, к мертвецки бледному лицу девушки уже стал возвращаться привычный цвет еле заметного румянца.

***

Проснувшись, Камиль долгое время не могла осознать, что происходит. Она лежала, не открывая глаз, прислушивалась к своему организму. Ватные, словно чужие конечности не слушались, в голове гудело так, будто она ее сунула в турбину самолета, а язык так пересох, что и вовсе казался сделанным из жесткого мятого крафта, и только легкий запах куриного бульона приятно возбуждал вкусовые рецепторы. И когда она уже была готова открыть глаза, вдруг почувствовала, что кто-то ласково погладил ее руку. Сначала несмело, потом нежно просунул большой палец под ее ладонь и сверху прикрыл остальными пальцами, стал бережно ласкать, как спящего маленького ребенка. Камиль замерла и даже боялась пошевелиться. Ладонь, лежавшая поверх ее руки, была крупная, а кожа на пальцах слегка шершавая. Камиль решила, что эта мужская рука явно принадлежит скульптору. Она мечтательно представила: это Егор, только он был с ней по-настоящему внимателен и приветлив. Мысли об этом симпатичном молодом человеке, постоянно окруженном изысканными лакомствами, вызывали трепет в ее груди.

«Это точно Егор!» – пронеслось в голове Камиль, и она уже была готова приподнять ресницы, как в комнате послышалось какое-то движение. Мужские пальцы, державшие руку Камиль, исчезли, и когда она наконец решилась открыть глаза, у ее кровати стояли Лео и Сухой, еле слышно перешептываясь между собой.

– Ну ты, Камиль, даешь! – возбужденно произнес Кир, заметив пробуждение девушки, и на его строгом лице мелькнула еле уловимая тень облегчения. – Проспала целый день. Как ты?

Камиль в ответ смогла только слегка пошевелить плечами и кивнуть, размышляя, кто же из них двоих так нежно держал ее за руку? А Сухой приблизился к ее кровати и продолжил:

– Ты всех так напугала. Скажи спасибо Лео, он тебя спас! Никто и не ожидал, что он, как заправский доктор, сделает тебе укол до приезда скорой.

Камиль перевела взгляд на Лео, и если бы у нее были силы, то непременно бы закричала: «Это его дурацкие игры довели меня до такого состояния!» Но силы пока еще к ней не вернулись. В комнату вошла горничная и, радостно улыбаясь, присела у кровати, взяла с тумбочки тарелку и ложку, заговорила приятным голоском:

– Как хорошо, что вы уже проснулись. Сейчас я вас покормлю бульоном, и вы сразу почувствуете бодрость.

Глава 5. Мастер

Лео спешил жить, и на это у него были особые причины. Он не мог пожертвовать настоящим ради будущего, поскольку был уверен, что этого будущего у него попросту нет. Постоянная охота за приключениями и жажда острых ощущений лишали его всякого благоразумия. Казалось, внутри него жила не просто радость или свобода, а скорее необузданная беспечность. И именно это безрассудство делало его особенно привлекательным. Он мог прийти на свидание с девушкой, а уйти домой с официанткой, утром купить этот бар, чтобы официантку не уволили за прогул, а на следующий день благополучно об этом забыть и уплыть с друзьями на яхте ловить акул. Но существовала одна вещь, к которой он всегда относился предельно серьезно, и это была скульптура. Лео не пропустил ни одного занятия в Академии, скрупулезно выполнял каждое задание, совершенствовал свое мастерство изо дня в день и мечтал заполучить практику у знаменитого семидесятитрехлетнего мастера Власова, что означало добыть пропуск в мир большой скульптуры. Работы Власова можно было найти во всех самых значимых музеях и на городских площадях мировых столиц. А его ученики автоматически становились элитой в художественных кругах.

Каждый декабрь, перед празднованием Нового года Мастер приглашал самого талантливого ученика Академии к себе в мастерскую, объявляя его своим воспитанником. И вот три дня назад Лео получил долгожданное приглашение – явиться в мастерскую в девять часов утра, но не сегодня, а вчера, именно тогда, когда ему пришлось спасать Камиль. Поэтому сейчас он стоял на улице перед гигантскими окнами стеклянной галереи и не мог пошелохнуться. Отчаяние сковало все его существо – там, за прозрачной стеной, в теплом свете прожекторов находился его главный конкурент – Кир Сухарев. Он с подобострастием выслушивал наставления Мастера, а Лео стоял один на промерзшем тротуаре, по другую сторону от успеха, словно бродячий щенок.

– Что он здесь делает? – пробормотал парень, не веря своим глазам.

Он знал, что Сухой из кожи вон лез, чтобы получить это место, но все были уверены, что Мастер выберет Лео. И что теперь? Неужели одна маленькая оплошность, одна глупая Камиль – и Мастер сменил фаворита?

В душе Лео начал переживать несвойственные ему эмоции. Обида, уязвленное самолюбие вперемешку с гневом были отвратительны, но подталкивали его к входной двери. «Нет, я просто так не сдамся. Подумаешь, не пришел вовремя, – твердил он, протягивая руку к холодному, затертому сотней пальцев дверному звонку, – может, я под машину попал, можно было вначале узнать, прежде чем приглашать на мое место Сухого».

Когда Лео предстал перед Мастером, Кир сделал несколько шагов вдоль стены со стеллажами, заваленными мелкими запыленными скульптурами, и застыл в дальнем углу зала. На нем был надет темно-синий застиранный передник, в руке виднелась странная длинная палка. Лео знал, что его соперник – человек ловкий и отчаянный, но вместо привычного надменного взгляда сегодня в глазах Кира пылала настоящая ярость! Он смотрел на Лео с нескрываемыми злостью и страхом одновременно, будто тот собирался отобрать у него последний кусок хлеба или флягу с водой в пустыне.

– Здравствуйте, Мастер. Я пришел, – сказал Лео, не желая оправдываться.

Старик в это время раскладывал на длинном ветхом столе инструменты. Его крупные руки, изрезанные сеточкой глубоких морщин и ярким рисунком сине-зеленых вен, задрожали. Некрасивое лицо, словно вырубленное топором, покрылось пятнами, нижняя челюсть, заросшая щетиной, зашевелилась, и казалось, что еще секунда, и он разразится оглушительным криком и вытолкает Лео за дверь, но старик лишь хриплым голосом проговорил:

– Почему сегодня?

От лица Лео отхлынула кровь. Он чувствовал себя – ни больше ни меньше – на суде Анубиса. Ему казалось: еще секунда, и Мастер вырвет его сердце со словами: «Почему такое тяжелое?»

– Прошу прощения за опоздание, – собрав волю в кулак, выдавил Лео.

– Я не принял бы вас, даже если бы вы опоздали на минуту, но на сутки! Это даже интересно, вы либо невероятно смелы, или просто очень глупы.

– Я стану вашим лучшим учеником! – смотря старику прямо в глаза, заявил Лео.

Лицо Мастера покраснело, он мелко затрясся, вводя Лео в ступор, как вдруг гулко расхохотался. И когда тиски, сжимавшие сердце Лео, на мгновение расслабились, даря надежду, старик вдруг завопил:

– Во-о-он!

Лео не сдвинулся с места и не опустил глаза, он продолжал уверенно стоять посреди мастерской и, прямо смотря на мастера, повторил:

– Я стану вашим лучшим учеником!

Хозяин мастерской потер усталые глаза и отвернулся от Лео, словно потерял к нему интерес. Порылся в ящике письменного стола, что-то по-стариковски бубня себе под нос. Затем достал листок с правилами и, махнув рукой в сторону застывших парней, произнес: «Достойный из вас только один, кто, решайте сами», – и, подбоченившись, отправился в соседний зал, где кипела работа над масштабной скульптурной композицией, посвященной войне двенадцатого года.

– Фух, – плюхаясь на табурет, стоящий рядом, выдохнул Лео, запуская пальцы в копну светлых шелковистых волос, – надеюсь, Мастер не думает, что мы будем драться, – съязвил он, когда заметил, как налились кровью глаза Кира и как судорожно он сжал рукой палку.

– Я готов! – выпалил Кир, делая решительный шаг в направлении Лео.

– С ума сошел? – настороженно вставая, ответил Лео.

– Уходи! – неожиданно закричал Кир.

– Вообще-то это мое место, ты здесь просто замена! – отчеканил Лео.

– Неправда! – взревел Кир.

– Правда, старик взял тебя только из жалости! – жестоко обнажая свои мысли, заявил Лео.

– Убью! – завопил не своим голосом Кир. – Убью! – и бросился на противника с палкой.

Несколько ударов пришлись в плечо Лео, другие по спине, когда тот пытался увернуться. Но Кир и не думал успокаиваться, тогда Лео схватил первую попавшуюся стамеску и повалил Кира на пол. Потасовка закончилась только тогда, когда одна из деревянных подставок со скульптурой пошатнулась, и на пол с грохотом упала гипсовая модель Чехова, эффектно разлетаясь на мелкие осколки.

Грузная фигура старика появилась в дверном проеме. Кир и Лео, всклокоченные, раскрасневшиеся, сидели на полу, тяжело дыша. Они съежились и машинально прижались друг к другу, ожидая расправы. Мастер посмотрел поверх их голов и сухо процедил:

– Выстирайте все передники, нарукавники и халаты, потом поднимите на полки старые макеты и подготовьте платформу для рабочих в большом зале.

– Да уж, хорошенькая практика – уборка, – вставая и отряхиваясь, посетовал Лео, когда старик ушел.

– А ты что думал, Мастер вручит тебе мраморную глыбу и скажет: ваяй, милый?

Лео скривил рот на один бок и презрительно посмотрел на самодельную метлу:

– Может, я закажу моющий пылесос?

– Лучше клининговую компанию, – засмеялся в ответ Кир, отодвигая от стены запыленный бюст Гагарина и легонько подталкивая Лео в бок.

– Ты идиот, – приглаживая растрепавшиеся волосы, уже совсем спокойно произнес Лео.

– Разве мамочка разрешает тебе говорить такие слова? – ехидно прищурившись, поинтересовался Кир.

– Мамочка не разрешает мне играть в грязи, – снова усаживаясь на табурет и запрокидывая голову, простонал Лео. Он пнул ногой ржавое ведро с тряпкой и шумно выдохнул. – Черт, Кир, иногда мне кажется, ты послан мне в наказание.

– Может, так и есть, Лео, может, так и есть, – ответил отрешенно Кир, разглядывая удивительно живые глаза одной из фигур.

– А ведь это место всегда было моим, я же знаю здесь каждый уголок. Вот справа от кабинета Мастера находится огромный стеклянный зал для монументальных городских скульптур, там еще рельсы по центру и станок. А на втором этаже жилые комнаты. Когда была еще жива его жена, в гостиной собирались веселые компании. Мне было тогда лет пять, родители заказали Власову серию скульптур взамен утерянных в революцию. Пока взрослые занимались делами или слушали музыку, мне Власов давал кусок глины со словами: «Это волшебная материя, Лёвушка, из нее ты можешь создать что угодно!» И я создавал – зайцев, оленей, собаку его старую однажды слепил. Помню, он усадил меня тогда к себе на колени и сказал: «Ты будешь моим лучшим учеником!»

– Старик позвал нас обоих, – прервал воспоминания Лео Кир.

– Что? – переспросил Лео, будто не расслышал.

– Власов пригласил нас обоих вчера на девять утра. Я не твоя замена.

Лео испытал сильный прилив крови к голове, словно водолаз, чрезмерно быстро поднявшийся с глубины. Жилки на висках вздрогнули, и сердце забилось так, как еще никогда ни при каком волнении. Он был слишком потрясен, чтобы произнести хоть слово, поэтому лишь шумно сглотнул и отвернулся.

Лео чувствовал, будто его предали, даже не его, а того пятилетнего Лёвушку, грубо сбросили с колен прямо на пол, так еще вдобавок раздавили его глиняную скульптурку ногой.

Он не знал, что старик Власов чувствовал, как его стали покидать силы, и решил, что это последний год, когда он берет ученика, точнее, учеников. И хотя Кир уступал в мастерстве своему талантливому другу, старик видел его скрытый потенциал. Было достаточно заглянуть юноше в глаза в момент создания скульптуры, чтобы понять: ему уготована особая судьба. А Лео, старик считал, нужна была встряска. А ничто, по мнению Мастера, так не выбивает дурь и гордыню, как неожиданно обгоняющий тебя соперник, который еще минуту назад был позади.

Лео облокотился о бронзовое изваяние военных моряков в бескозырках и постарался всеми силами скрыть негодование, вызванное присутствием Сухого, проговорил, задумчиво потирая подбородок:

– С этим что-то надо делать, Кир, я не нанимался в прачки.

Слова были произнесены так тихо, что горечь, стоящая за ними, была не замечена товарищем.

– А что тут поделать, думаю, нам придется терпеть все выходки старика, пока не получим настоящее задание. Мне бы только к шести вечера успеть, обещал Камиль отвести в Манеж на выставку. Кстати, как она себя чувствует сегодня?

– Не знаю, мне нет до нее никакого дела. Я что-то не могу понять, зачем она тебе сдалась? Что ты к ней прицепился, набиваешься в женихи? Если что, она нам не родня.

С одной стороны, для Лео было выгодно, если Камиль начнет встречаться с Киром. Это бы избавило его от хлопот, связанных с саботажем идеи отца поженить их с Камиль. Но отдавать что-то Сухому, даже если самому это было не нужно, он не хотел.

– Не лез бы ты к ней, – словно невзначай проронил Лео.

– Я иду за кофе, тебе купить? – игнорируя его слова, спросил Кир, застегивая на ходу куртку.

– Из бумажного стаканчика? Фу, он пахнет жеваным картоном.

– О, да! Как же я забыл! Тургеневы не пьют виски из горла и кофе из одноразовой посуды, – цинично процедил Кир, скривив рот в подобии улыбки.

Лео не обратил внимания на язвительное замечание Сухого. Он давно привык, что окружающие напоминали ему о его происхождении. Да, пожалуй, многие из них были правы – жизнь в особняке с прислугой изнежила, избаловала его. Но если друзья считали, что Лео красуется, то всем домашним, напротив, казалось, что он при любом удобном случае норовит нарушить какое-нибудь правило старого дома или старается пренебречь давней традицией. Сам же Лео, не знавший другой жизни, не понимал претензий ни тех, ни других и в глубине души был просто счастлив носить древнюю фамилию Тургенев. Поэтому он совершенно спокойно перевел взгляд на Кира и негромко произнес:

– Аристократизм – это прежде всего принципы и уважение к себе и другим. Поэтому завтра же я привезу сюда кофемашину и горничную.

– В этом твоя проблема, Лео, ты слишком боишься замараться!

– А ты слишком стараешься всем угодить: Власову… масонам.

На последнем слове зрачки Кира расширились, и он судорожно прижал к себе больную руку, но в это время уже стоял в дверном проеме, спиной к мастерской, и Лео не заметил его волнения.

Время тянулось медленно, Лео думал о Камиль, он вспомнил, как нашел ее вчера на полу, без сознания. «Как глупо все вышло. И совсем не в моем стиле», – проговорил в уме, тяжело вздыхая. Он достал телефон и начал листать последние фотографии. Почти на всех них была Камиль – худая, рыжеволосая, с кошачьим, нет, скорее лисьим лицом, несколько фотографий были смазанными, из душа, а одна была сделана вчера вечером. Когда кризис миновал, врач ушел и Лео остался с Камиль один, она безмятежно спала. Он подумал, что ее поза и естественность вида прекрасны. Сейчас она ему напомнила рыжеволосую красавицу с картины Фредерика Лейтона «Пылающий июль», и Лео готов был повторить все это в мраморе. Он представил, как буквально заставит мрамор дышать, как он повторит каждый изгиб шеи, плеч, груди. Но потом веки Камиль тревожно вздрогнули, и он, позабыв о скульптуре, машинально взял ее за руку…