Читать онлайн Жена на год бесплатно
Глава 1. Артур
Карандаш с хрустом переломился в руках. Распался на две идеально ровные пластиковые половинки – я даже разочаровался.
– Умер? – спросил я.
– Да, – кивнул в ответ Роберт, весь в чёрном, включая галстук, не иначе, как успел облачиться по дороге в мой кабинет.
Или заранее?
– Старый ублюдок скончался, – проговорил я, смакуя каждое слово.
Я не любил его. Никогда. Наверное, кто-то любит своих родителей, и это нормально, но я… я с детства чётко усвоил, что этот большой и холодный человек, который приходился мне отцом, не приемлет каких либо проявлений чувств. Возможно, когда-то я и любил его, но он быстро из меня это выжег.
Мать… красивая, как и полагалось жене такого влиятельного человека, нежная, словно не от мира сего. Она тоже не научилась нас любить, рожая одного за одним и отдавая на попечение нянек.
Никто не учил нас любить друг друга. Зато все мы любили деньги. Главным в жизни отца являлись они, а ещё наша империя. Семейная, черт побери империя, что мне вдалбливали с самых пелёнок. Когда то я ненавидел деньги, а теперь у меня нет ничего, кроме них.
– Он мучился? – спросил я.
– Нет, незадолго до смерти ему вкололи мощное обезболивающее, он мирно ушёл во сне.
– Жаль.
Три месяца он хватался за жизнь. Иногда я даже верил, что он победит в этой схватке. А теперь его просто нет, и не распробовать пока на вкус эту неуловимую, несбыточную прежде свободу.
Я закурил. Прямо с сигаретой прошёл по коридору, толкнул дверь святая святых – рабочего кабинета отца. Сел за его кресло. Стряхнул пепел прямо на лакированную поверхность стола тёмного, элитного дерева. Всё моё. Чёртова империя. Ненавистные деньги. Ответственность за нашу долбанутую семью. Дверь открылась, заглянула мать.
– Артур! – укоризненно покачала она головой, увидев сигарету. Я демонстративно затянулся, мать решила не обострять. – Ты уже знаешь?
– Да. Старый ублюдок умер, – снова повторил я.
Мне нравились эти слова.
– Ты неисправим, – вздохнула мама и ушла, закрыв за собой дверь.
Мать, сделавшая очередную подтяжку и уже совсем не похожая на себя прежнюю. Младший брат, которому недавно исполнилось двадцать восемь, и день рождения он отметил в наркологической клинике, пытаясь вылечить давнюю зависимость. Стелла, сестра, которая в свои тридцать четыре шла по стопам матери, а ещё с упоением тратила отцовы деньги на молодых любовников. Эльза, младшая, которой едва стукнуло восемнадцать. Все это теперь моё ярмо.
– Что там с завещанием? – спросил я.
– Озвучит семейный адвокат.
– Да брось, – сморщился я. – Чего не знает старина Роб? Ты знаешь все. Делись информацией.
Я затушил окурок в горшке с небольшим растением. Вернулся к столу. Я должен был чувствовать свободу, а вместо этого чувствую какую-то глухую, бессильную ярость. Горшок с цветком полетел на пол. За ним какие-то документы со стола отца. Опрокинулся бокс с кипой бумаг. Я направился к выходу, небрежно наступив ногой на один из листов и вдруг замер.
Это было неожиданно. Как удар под дых.
На полу лежала фотография. Я сразу узнал кто на ней. Юлька. Единственный мой протест. Я женился на ней против воли отца. Наивный был. Верил, что эта юная девушка сможет дать мне то тепло, которого не было никогда. Что вот это, то что горит внутри и есть любовь, а ей все по плечу, ей море по колено.
– Она видит в тебе только твои деньги, – сказал тогда отец. – Надеюсь, этот брак не продлится долго. Дурной тон. Столько вокруг нормальных семей с девками на выданье, а ты притащил в дом…нищенку.
Тогда я набросился на него. Но чёртов ублюдок был прав. Всегда, во всем прав и это одна из причин моей ненависти.
А теперь Юлька смотрит куда-то вдаль с фотографии, что выпала из коробки, стоявшей на столе отца.
– Роберт? – вопросительно вскинул брови я.
Поднял фотографию. Когда Юлька окончательно растоптала мою веру в людей, ей было двадцать два. Юная совсем. Семь лет прошло. На фотографии она гораздо старше той, что я помнил, и даже не верится, что эту серьёзную молодую женщину я когда-то целовал, забывая обо всем на свете.
– Наверное, лучше так узнаете, чем при всех, – задумчиво проговорил Роберт.
– Ну же! – зло поторопил я. – Говори!
Роберт сделал шаг назад, видимо ожидая от меня приступа ярости. Плохой признак, значит новости совсем дерьмовые.
– Ваш отец переписал заявление. Четыре месяца назад, когда болезнь только проявилась, но уже становилось понятно, что долго он не протянет.
– Меня ждут сюрпризы?
– Контрольный пакет акций, место председателя совета директоров вместе с ним, все основные счета переходят вам, но…
– Но?
– Но при условии вашей женитьбы на вашей же бывшей супруге Юлие Завьяловой. Брак нельзя расторгнуть год, проживать вы будете в этом доме, в течение года будете являться исполняющим обязанности директора и председателя совета директоров…
– В противном случае?
– В противном случае вам не достаётся ничего. Всё делится поровну между вашей матерью, сёстрами и братом, благотворительность и прочие незначительные пункты.
Я вернулся за стол. Сел. Закурил ещё одну. Фотографию я бросил на пол, отсюда не видно, но все равно я черт побери, чувствую её, словно Юлька оттуда смотрит именно на меня.
За что, подумал я почти равнодушно. За что? Мне с детства ломали хребет, выращивая из меня идеального короля своей империи. Не было у меня детства. Не было жизни. Только, блять, цель, как у самурая.
– Они все просрут, – сказал я. – Весь мой труд. На тряпки, наркоту, мужиков, бухло…
– Вы можете жениться на ней.
– Он ненавидел её, – покачал головой я.
– Вряд-ли ваш отец был способен на столь яркие эмоции.
Роберт прав. Отцу было плевать на всех. И на меня тоже. Но вот я ещё не потерял способность ненавидеть. И я ненавидел её. Смешную девчонку двадцати лет, что пришла в мою жизнь, обещая так много, дыша счастьем, а в итоге задержалась только на два года, окончательно уничтожив веру во что-либо лучшее.
Ненавижу.
Глава 2. Юля
Газет я не читала сто лет и не планировала этого делать ещё столько же. Но судьбоносные вести подкараулили меня именно на газетном листе, в который продавщица рынка завернула мне кусок телячьей вырезки.
Я развернула газетный лист, украшенный пятнами крови, бросила кусок мяса в миску и открыла дверцу гарнитура под раковиной, где по классике пряталось мусорное ведро, потянулась к нему со скомканным листом и… остановилась. Знакомая фамилия, до боли знакомая.
Вершинин. Там было написано Вершинин.
– Выбрось, – строго велела я себе. – Не читай эту гадость.
Однако было поздно. Я села на табуретку и развернула газетный лист. Несколько минут вчитывалась в текст статьи, не понимая слов.
– Умер, – тихо проговорила я. – Он умер.
Заплакать бы, от счастья конечно же, но слез нет, ровно никаких эмоций нет вообще. Просто сижу и смотрю на скупые строчки. Рак легких. Даже странно, Вершинин старший никогда не курил и вообще следил за своим здоровьем. Сволочь… Продолжаю читать. Семья безутешна – на этом месте я даже хихикнула. Наверное, все они потирают руки в предвкушении дележки наследства. Несколько строк о том, как много Вершинин занимался благотворительностью и сколько добра нёс в мир.
– Дерьмо ты нёс в этот мир, – снова прокомментировала я. – Гори в аду.
Лист следовало выкинуть, но я все читала и читала статью, уже выучив наизусть. Раздались тихие шаги – Дианка. Она остановилась в дверях. На меня смотрит. Не в глаза, нет, Дианка редко смотрит в глаза. Смотрит на испачканный кровью газетный лист, который ходуном ходит в моих руках, от того, что они трясутся мелкой дрожью.
Я скомкала лист и отправила его в мусорное ведро – там ему самое место. Туда бы ещё выбросить все свои воспоминания об этой семье, но к сожалению, они ещё свежи в памяти.
– Всё хорошо, Диан, – улыбнулась я. – Время лечит. Оно вылечит все, даже то, что так страшно потерять.
Диана ничего не ответила. Я торопливо убрала кусок мяса со стола, помыла его, порезав тонкой соломкой, замариновала в травах и лимоном соке. Такое мясо моя дочь ела, не варёное, не жареное, а запечённое почти без масла, буквально до хруста. Я была рада и этому, плевать, что хорошая молодая телятина стоит, почти как золото, главное ребёнок ест.
– Будешь кушать?
Дианка прошла и села на свой стул. Значит, хочет. С приёмами пищи у нас была беда. Караул, я бы сказала. Сейчас Дианка соглашалась есть только банановые кексы, то самое мясо, и макароны. Бывало и хуже. Кексы я пекла прошлой ночью и втихую намолола в тесто немного овсяной крупы – хотелось хоть как-то разнообразить дочкин рацион. И сейчас с замиранием ждала – станет есть или нет?
Дианка откусила кусочек. Задумалась. Потом прожевала и проглотила. Я рассмеялась – чудесный день! Сначала умер Вершинин, потом Дианка согласилась есть кексы по новому рецепту.
После обеда я работала, Дианка играла на полу. Играла она всегда молча, лишь иногда монотонно напевала себе что-то под нос. Говорить она умела, и даже неплохо, но заставить её разговаривать было нереально. Иногда она повторяла мои слова, и совсем редко отвечала на вопросы. Чаще просто игнорировала.
Сейчас она листала детскую, в картинках, книжку. На каждой странице останавливалась подолгу, смотрела, думала что-то. Интересно, что в её голове?
Самым обидным было осознавать, что я не ращу ребёнка для счастья. Далеко не все люди счастливы, я тому пример. Но у меня хотя бы был шанс на счастье… А у Дианки его нет изначально.
Она родилась обычным ребёнком. Совершенно. Верещала, когда мучили газики, беззубо улыбалась, пускала пузыри. В срок перевернулась, села, затем пошла. Простые слова у нас были уже в годик! Она могла чётко сказать – мама дай и другие аналогичные фразы. В полтора годика она говорила так, что изумляла окружающих.
А в год и семь случился откат. Тогда я не знала, что это, просто не понимала, что происходит с моим ребёнком. Перестала говорить. Реагировать на мои фразы. Психолог дефектолог поставил неутешительный диагноз – аутизм. И все было не так, как в книжках и фильмах, в которых мне встречались дети с аутизмом. Куда страшнее. Я просто теряла Дианку и ничего не могла с этим сделать.
– Зато пенсию будете получать. По инвалидности.
В жопу эту пенсию, я просто хотела счастья для своей дочери! И одновременно понимала, что это я обрекла Дианку на болезнь. Это было неправильно, но я никак не могла выкинуть эту мысль из головы. Я виновата. Во всем.
Улыбки, которые Дианка так щедро дарила всем вокруг в первые полтора года стали редким гостем на её лице. Она улыбалась редко, и только своим мыслям.
Мы жили в однушке, Диана спала отдельно, на софе. Я допоздна работала, уткнувшись носом в ноутбук, она спала. Я давно перестала тревожиться о том, что мешаю ей – под клацанье клавиатуры она засыпала куда быстрее и крепче.
Я захлопнула ноутбук. Глаза слезились от усталости и я закрыла их. И подумала вдруг об Артуре. Как он? Я запрещала себе думать о нем, сколько раз себя по рукам била, чтобы не искать его в соцсетях. И я побеждала, вполне успешно делая вид, что его не было в моей жизни.
Но сегодня…сегодня можно. Я глубоко втянула носом воздух и в нем мне вдруг почудились нотки запаха мужского тела. Артура. Мне всегда нравилось, как он пахнет, это был лучший аромат в мире. Можно было бы представить, что он рядом. Обнимает сзади, уткнувшись носом между лопаток. Рука его скользит ниже и…черт.
В животе сладко потянуло теплом, словно бабочка коснулась крылышками. Вы скажете, ненормально хотеть бывшего мужа спустя семь лет после развода? Да, я согласна. Но это неизлечимо, это какой-то наркотик, болезнь от которой меня не смогли вылечить другие мужчины, потрясения, жизнь. Оставалось надеяться, что я просто мало приняла лекарства под названием время, и уж через пару лет точно отпустит.
Я поднялась со своего дивана и пошла к Дианке. Она не любила, когда её касались. Даже я. Поэтому моё время приходило ночью. Ночью я обнимала её, зарывалась лицом в длинные светлые волосы и дышала ею, лёгкими касаниями поглаживая такое любимое детское лицо.
– Это твой запах лучший в мире, – прошептала я. – Всё изменилось. Спи спокойно, моя радость, он умер… теперь всё будет хорошо.
Глава 3. Артур
Церемония прощания должна будет проходить прямо у нас дома. Только близкие – быть бы от них дальше. Только деловые партнёры. Только люди, которых принято считать друзьями. В общем и целом, до хрена народу.
Подозреваю, именно для этого мероприятия у нас в доме была отгрохана огромная зала, по крайней мере раньше мы ею никогда не пользовались, папа не любил шумных сборищ дома и все мероприятия проходили на стороне.
Я знал, что отца уже привезли. Он здесь, дома, правда через множество стен я не чувствовал его присутствия и как-то дико было осознавать, что где-то рядом – покойник.
Мать все время была рядом с ним, в больнице, сопроводила его домой. Сестры уже попрощались. Насчёт брата не знаю, я редко его видел в последнее время. Я же тянул. А теперь решился вдруг. Вышел из кабинета. Пахло едой, причём вкусно – готовятся к прощальному банкету. В животе заурчало недовольно, я даже не помнил, когда последний раз ел. Спустился по лестнице, едва не столкнулся на первом этаже с каким-то совершенно незнакомым человеком, перед дверями зала, в котором меня ждал отец, остановился на несколько секунд.
Как бы странно не звучало, смерть и правда была ему к лицу. Похорошел. Немного заострились черты лица. Прошла отечность, которая досаждала ему последние недели. И лицо…спокойное удивительно. Словно он даже рад тому, как все завершилось, умиротворен.
– Вот ты и умер, – глубокомысленно сказал я, ни черта не понимая, как следует прощаться с покойниками. У меня никогда прежде не уходили близкие, если только бабушки, но это было так давно, что память почти стёрла воспоминания. – Знаешь, что я у тебя спросить хотел? Какого черта ты мне поднасрал так? Ты же понимаешь, что они все пустят по ветру, все твои бабки? За что ты так со мной, со своей хреновой империей?
Папа промолчал, хотя я бы не удивился, если бы он открыл рот просто для того, чтобы в последний раз напомнить мне, какое я ничтожество. Я сделал шаг назад, чтобы не дымить отцу прямо в лицо, закурил.
Огляделся – зал убран цветами. Рядами стулья стоят, не иначе, как речи ещё толкать станут. О том, каким отец был прекрасным человеком, как всем его будет не хватать… Всё херня, всё ложь.
Дверь за моей спиной открылась, кто-то вошёл. Только бы не мама, подумал я, хотя я всех членов своей семьи не хотел видеть одинаково.
– Артур, – раздался голос. – Ты мог бы не курить здесь? Церемония прощания начнётся через час, ты прокуришь все помещение, что мама скажет гостям?
Эльза. Последыш. Старшей тридцати четыре, мне тридцать три, Руслану двадцать восемь, и потом вдруг, удивив всех, родили ещё и Эльзу. И да, иногда мне даже казалось, что её, в отличие от нас, кто-то любит.
– Поверь, всем этим гостям на папу похер, они его терпеть не могли.
– Артур! – воскликнула Эльза. – Как ты можешь? Это твой отец! Да, он был не самым простым человеком, но он дал тебе жизнь, он дал тебе такой старт, о котором большинство людей и мечтать не смеет!
Я засмеялся. Не горько, мне и правда весело было. Обернулся. Эльза была похожа на куколку. Невысокая, точеные черты лица, чёрное траурное платье выгодно оттеняет лёгкий загар, который сестра успела заполучить на одном из средиземноморских курортов. Пожалуй, самый красивый представитель нашего семейства. Сейчас черты красивого лица искажала брезгливость.
– Ты думаешь, что хорошо его знала? – спросил я. – Нет. Отчасти потому, что ему было плевать на дочек. Бремя его воспитания несли мы с Русланом, и ты видишь, как его сломало. Наверное, я сильнее, вряд-ли этим можно гордиться сейчас. Когда тебе стукнуло десять, ты захотела пони. Что папа сделал?
– Купил мне пони, – спокойно ответила сестра.
Я улыбнулся.
– Когда мне было восемь я подобрал щенка. Бездомного и блохастого. Сам коричневый, морда белая, носочки, кончик хвоста.. Как-то знаешь, слабину дал, захотелось вдруг чего-то простого, понятного, может даже любви. И знаешь, что произошло?
– Что?
– Отец заставил меня утопить его. Я сделал это сам, своими руками, а он стоял рядом и смотрел.
Оставил ошарашенную сестру и пошёл прочь. Сто лет не вспоминал эту историю, почему именно сегодня всплыла в памяти?
– Но зачем? – воскликнула Эльза вслед.
– Чтобы я никогда ни к кому не привязывался. Это был один из его уроков.
Церемонию прощания я пропустил, хотя мать и пыталась вынудить меня буквально шантажом присутствовать на ней. Вот на кладбище поехал, посмотрел, как отца опускают в землю и даже бросил на лакированный гроб ком чёрной, холодной и влажной осенней земли. Почему то вспоминал, как закапывал мокрое тельце щенка. Когда тот умирал, не плакал, просто не мог, словно выморозило изнутри, а закапывая ревел…
Может, напиться?
На банкете было шумно. Слишком много людей. Слишком много цветов и свечей. Система вентиляции не справлялась, я пил один бокал за другим и мечтал, чтобы этот день закончился.
– Артур, – позвала мать, когда гости начали расходиться и от дома потянулась вереница элитных автомобилей. – Адвокат ждёт нас в кабинете. Завещание.
Здесь тоже расставили стулья. Стелла уже была здесь. Сидела, листая журнал. На страницах – самолёты. Частные. Отделка красным деревом, кожа, личные пилоты…
– Самолёт выбираешь? – спросил я.
– Почему бы нет? – улыбнулась старшая сестра. – Птички нашептали, что скоро это будет мне по карману…
Ага, если я не сойду с ума и не женюсь на Юле. Если она не сойдёт с ума настолько, что согласится. Собрались все, адвокат поднял руку, призывая прекратить шумок перешептываний, и заговорил. Я отсек от себя его монотонный голос, достав телефон. Право слово, лучше новости почитаю, быть может где-то в мире не так херово, как сейчас здесь.
От ленты меня оторвало упоминание фамилии Юли. Завьялова. Черт, я до последнего надеялся, что это дурная шутка. В кабинете стало шумно, снова начались перешептывания, мама даже со стула встала. Странно, неужели она ничего не знала?
– Когда я смогу получить свои деньги? – резко спросила Стелла.
– Если, – поправил Руслан. Он был пьян настолько, что его речь запиналась. – Если, Стелка, если твой брат не женится на своей же бывшей. Но блять, на его месте я бы даже не думал… она пиздец хорошенькая же, Артур! Я помню, она появилась тут в мои девятнадцать и здорово разнообразила мои юношеские фантазии…
Дурдом, подумал я, встал и вышел из кабинета. Снова хотелось выпить. А ещё выйти на улицу, там первый снег, мелкий, колючий, падает в грязь и тает, а ещё воздух. Чистый, холодный, вдохнуть бы его полной грудью и не думать больше ни о чем.
Глава 4. Юля
Я не раз пыталась устроить Дианку в садик. Понятное дело, что ей там совсем не нравилось. Какое дело ребёнку, который полностью сконцентрирован на своих мыслях, до толпы других детей, к тому же очень шумных и непоседливых? Дианка просто забивалась в угол, отказывалась есть, как либо контактировать с детьми, пугалась сама и порядком пугала остальных, особенно – воспитателей.
Именно они и попросили меня ребёнка забрать. Сначала вежливо. Дескать вы видите, как вашей малышке сложно, зачем её мучать?
А я прекрасно понимала, что ей сложно. Но ещё понимала, что я не вечна. Когда нибудь я просто умру и не смогу больше быть буфером между Дианой и остальными людьми. Так что ей придётся научиться сосуществовать с внешним миром, как бы ей этого не хотелось.
Я отказалась забрать её из садика добровольно. Тогда нам устроили форменную травлю. Я хорошо знала своего ребёнка. Она не была способна на агрессию. Она сама всех боялась и предпочитала спрятаться и отсидеться. Но в родительских чатах началась настоящая война. Ведь как это можно, чтобы особенный ребёнок ходил в один садик с их здоровыми бесценными детками?
Мало того, родители начали натравливать своих детей. Они обижали Аринку и она ещё больше уходила в себя. И да, я сдалась. Очереди в специализированный садик пришлось ждать ещё полтора года. Но ушли мы и оттуда. Да, там все дети были такими же как мы, так скажем, обсервация для прокаженных. Именно это и было плохо. Как дети научатся жить в этом мире, если им его не показывают? Или показывают, но боже, с какой гадкой изнанки…
Поэтому теперь мы ходили в частный сад. Платить приходилось много. Я отдавала туда почти всё, что зарабатывала, но нисколько не жалела об этом. За эти деньги нам прощали особенности и не пытались сделать мою Дианку монстром. И ходили мы туда только два-три раза в неделю, чаще дочке бывало сложно.
Этим утром я отвела Диану, хотя почему то до последнего сомневалась. Какое то смутное ощущение терзало изнутри, хотелось оставить Дианку дома, обнимать и никогда никуда не отдавать.
– Глупости, – сказала я сама себе.
Работала я дома, чаще просто за ноутбуком. Наличие Дианы не позволяло мне ходить на стандартную работу. Дочка со мной не разговаривала, я по сути двадцать четыре на семь проводила сама с собой и подцепила дурную привычку с собой же и общаться.
Ночью снег выпал. Дианке шесть уже, наверное она помнит прошлую зиму, я не могу её спросить об этом, не ответит, но смотрит на снег восторженно, словно не понимая, как за одну ночь все могло так измениться.
В садике оставила её с тяжёлым сердцем и пошла домой одна. И нисколько не радовал первый снег. Ещё бы, чему радоваться? Впереди зима, долгая нудная и холодная, сугробы, мокрые ботинки… Кстати ботинки я себе так и не купила – просто пожалела денег. Черт, все не слава богу.
Тяжёлые мысли терзали меня весь путь, и с каждой ступенькой в подъезде только глубже впечатывались в мозг. Замок от двери снова заело, я с тоской подумала о том, что его придётся обновить. Где на это все брать денег?
Наконец замок со скрежетом открылся, я распахнула дверь и только тогда увидела сложенную вдвое бумажку на коврике у двери.
– Чудно, – сказала я.
Чутье подсказывало не брать её, но блин, любопытно же… и потом мне не верилось, что на бумажке будет биологическое или химическое оружие, я же не на разведку работаю… в общем бумажку я подобрала и с ней вошла в квартиру. Дверь за собой тщательно заперла и в глазок ещё посмотрела. Никого.
Сбросила куртку, поставила чайник, позавтракать я ещё не успела, села и только тогда листок развернула.
"Даже не думай лезть. Лучше сдохни"
– Чудно, – повторила ещё раз.
И налила чаю – толку париться о том, смысла чего вообще не понимаю? Вспомнила про Ксюшу, соседку сверху. Та очень была падка до мужчин, особенно её манили мужчины чужие. Может очередная обманутая жена пришла с разборками и перепутала этажи? Это было бы самой достоверной версией.
В общем я выбросила это из головы, с удовольствием попила чаю с тремя конфетами и засела работать.
В дверь позвонили примерно часа через два. Я так глубоко погрузилась в рабочий процесс, что идя открывать даже не подумала про чье-то письмо. А ведь там вполне могла быть рассерженная жена, перепутавшая квартиры и горящая желанием потаскать любовницу за волосы.
Лучше бы было так. Потому что за дверью стоял призрак прошлого, человек для меня буквально умерший и сейчас, непонятным способом воскресший. Каюсь, я даже нелепо рот приоткрыла глядя на главного помощника своего бывшего, ныне покойного, свекра.
– Юлия, здравствуйте, – улыбнулся он.
Так, словно мы только вот вчера с ним вместе поужинали и разошлись в самых что ни на есть дружеских чувствах.
– Здравствуйте, – ответила я.
А что ещё сказать? Сплошные приветы из прошлого. Сначала вот свекр умер, теперь зачем-то его ручной пёс пришёл. Поболтать? С трудом верится.
– Мне бы хотелось с вами поговорить.
К тому моменту я немного отошла от шока и ожила.
– А мне с вами нет, – отрезала я. – Проваливайте.
– Юлия, вы пожалеете, если я уйду.
Я закатила глаза – вот не верю. Я ненавидела их всех, каждого, кто имел отношение к этой семье.
– Вершинин умирая завещал мне денег?
Я не взяла бы его денег, наверное, хотя черт, соблазн был бы велик, опять же, ботинки бы купила, замок поменяла, Дианку на море свозила… Тут я мысленно отвесила себе пощёчину – нечего мечтать о чужих грязных деньгах.
– Нет.
Я хмыкнула – что и стоило доказать.
– Вот и проваливайте, Роберт, и никогда больше не возвращайтесь, я никого из вас видеть не хочу.
Дверь закрыла. Глубоко вздохнула, восстанавливая дыхание. Правильно сделала, что не стала прислушиваться к своим ощущениям и Дианку в садик отвела. Хорошо, что её не было дома в этот момент.
Глава 5. Артур
После прошедшего шумного дня на дом упала оглушающая тишина. Утром открыл глаза – полное впечатление, что я нахожусь в склепе. Набросил на плечи одеяло и босым вышел на заснеженный балкон. Ступни обдало холодом. Закурил. На улице мельтешение – загружают в грузовики увядающие цветы, роскошные венки и прочую траурную херню. Так и думал – грустить в этом доме долго не принято. Тем более, по отцу.
И вдруг осознал – меня тут ничего не держит больше. Нет отца, который настаивал, чтобы я жил в родительском ненавистном доме. Нет больше обязательств. Наследство отца растащат и растратят, впрочем, так ему и надо. Почему я должен думать об этом?
Ноги перестали чувствовать холод, зато на снегу остались чёткие отпечатки моих ступней, это даже позабавило. Принял душ и спустился вниз. В столовой возились, накрывая завтрак. Я покосился на настенные часы – девять утра. Это не мешало Стелле цедить вино. Судя по раскрасневшимся щекам, бокал был давно не первым.
– Доброе утро, – улыбнулась она. – Чудесный день, не находишь?
– У тебя отец умер, – напомнил я.
– Вот именно! – рассмеялась она. – Мы и раньше то не притворялись, что его любим, теперь тем более можно не заморачиваться.
Не дожидаясь, когда ей нальют вина в опустевший бокал потянулась за бутылкой сама. Вылила, все что в ней было – получилась едва четверть бокала.
– Ещё вина, – отрывисто приказала она. – И хватит уже беречь папину коллекцию, тащи лучшее.
– Хорошо, – поклонился парень в форме стоявший позади него.
Я сделал глоток кофе. Горячий. Есть не хотелось, но в голове ещё немного муторно после вчерашнего алкоголя, особенно на фоне того, как старшая употребляет.
– Ты бы поела, – посоветовал я. – Иначе будешь в говно ещё до десяти.
– Не учи меня! – вспыхнула сестра. – Я только вырвалась из под опеки отца, тебе не надеть на меня новые кандалы! Он умер! Я делаю что хочу, и ты не сможешь мне помешать, ты теперь вообще никто здесь… кстати, юрист сказал, что ты можешь ускорить получение нами наследства если документально подтвердишь свое нежелание вступать в брак с той особой.
Та особа, покатал я на языке фразу. Забавная такая. Перевёл взгляд на сестру, смотрит на меня вроде как уверенно, но в самой глубине глаз мечется страх. Чего она боится? Неужели ей денег мало? Тех, что есть…
– Я о тебе забочусь, а не учу, – ответил я спокойно, допивая кофе и поднимаясь. – Алкоголь знаешь, штука не полезная, мне кажется, или твоя морщинка на переносице стала глубже?
– Ублюдок! – крикнула Стелла, а я рассмеялся.
В дверной косяк врезался и разбился её бокал. Я подумал – все, это больше не мои проблемы. Ничего из этого не должно меня волновать.
Роберт ждал меня в офисе, в приёмной, как простой смертный сотрудник.
– Знал, что ты придёшь, – сказал он вместо приветствия.
– Проходи, – кивнул я.
Я являлся исполняющим обязанности с тех пор, как отец слег. Теперь дела передавать нужно… кому? Да блять, кому эта стая решит, моё слово больше не будет иметь веса. Чувствую ли я облегчение? Не знаю. Я жил делами компании с тех пор, как себя помнил.
– Я ездил к ней, – огорошил Роберт.
– К кому?
Я сразу догадался к кому. Сразу. Главное это не показывать, насколько тебя задевают слова, никогда не показывать своих чувств, этому я рано научился.
– К Завьяловой.
– На хрена?
– Кто-то должен действовать. Ваш отец в гробу перевернётся если увидит, что дело всей его жизни…
– Мне похуй! – крикнул я. – А если это так волнует отца, мог бы не составлять такое идиотское завещание!
– Наверное, у него были какие-то свои соображения… он ничего не делал просто так.
Я отмахнулся. Подавил желание выпить – не стоит уподобляться сестре. Снова закурил. Подумал – не с моей наследственностью столько курить. Папа не курил вовсе, загнулся от рака лёгких, что же ждёт меня? Лениво подумал, без страха.
– И как она? – спросил я.
– Выглядит отчаянно нуждающейся в деньгах. Она согласится, Артур.
Она была такой красивой. Или красота в глазах смотрящего и мне только казалось так? Я был уверен, что горевать она долго не станет и очень скоро выскочит за очередного богача. Что пошло не так?
Можно спросить, как она выглядит. Столько же смеха в её глазах, что и раньше. Скорее всего у Роберта даже фотографии есть. Но я не стал.
Уходя он положил мне бумаги на стол. Я глянул мельком – адрес. Номер телефона. Вот Юлька бы охренела, если бы я сейчас написал классическое, как дела. От этой мысли даже улыбнуло. Бумаги бросил в ящик стола, не вчитываясь.
Домой вернулся только поздним вечером. Дом возвышался тёмной громадиной, почти все окна сливаются с темнотой, лишь несколько светятся. И тихо так, словно все разбежались. Ждать, когда можно будет деньги получить. Хотя я был уверен, что та же Стелла ещё не раз здесь появится, чтобы попытаться вынудить из меня официальный отказ от гонки за наследством.
По полутемной лестнице поднялся наверх. И правда, склеп. В моём кабинете едва мерцает настольная лампа. Щелкаю выключателем и вздрагиваю – в кресле посетителя сидит мама.
Такая же маленькая, как Эльза, такая же худенькая, вот только лицо уже почти неузнаваемо, спасибо пластической хирургии.
– Ты теперь в роли местного привидения? – спросил я, сбрасывая влажное, от снега пальто, прямо на диван.
– Ну если уж папа решил не баловать нас своим посмертным присутствием…
– Хватило его прижизненно, – поморщился я. – Ближе к делу, мам, что нужно?
Она поджала губы. Посмотрела на меня снизу вверх, словно взвешивая слова.
– Ты женишься на ней.
– Мам, – поднял руку я, призывая её к молчанию.
– Женишься, – отчеканила она. – Поверь, я бы не протянула столько лет с твоим отцом, если бы не умела быть жёсткой и добиваться желаемого. И да, я не была хорошей матерью. Но я мать. Я не хочу смотреть, как мои дети, мои возможные внуки лишаются каких либо гарантий на будущее, по прихоти старого маразматика и его упрямого сына! Ты знаешь, что мы потеряем все. Компанию доведут до разорения и перекупят по дешёвке, этих денег будет много, но не для моих детей, которые не привыкли их считать. Они останутся без ничего.
– Я не хочу об этом волноваться.
– Ты должен!
Слово каменным грузом легло на плечи. Впрочем, там оно и было все тридцать три года моей жизни, я даже не успел насладиться тем, как без этой ноши легко.
Глава 6. Юля
После визита Роберта невинная бумажка воспринималась не такой уж и невинной. Но все равно выйдя из дома за Дианкой, а я старалась забирать её пораньше, я остановилась на лестнице высчитывая график работы соседки Ксюши. Несмотря на свою падкость до мужчин, девицей она была неплохой, не раз и не два выручала меня с дочкой, когда срочно нужно было выбежать по делам.
Судя по всему выходило, что Ксюша сегодня была выходная – работала она два через два. Я поднялась на этаж выше и постучала в дверь. Ксюша тоже в звонок не смотрела никогда.
– О, привет! – воскликнула она. – С мелкой нужно посидеть? Но не больше двух часиков, я на свидание убегаю.
То и было видно – на голове бигуди, один глаз подведен, второй ещё нет.
– Мелкая в садике, – ответила я. – Вот как раз за ней иду.
– Что-то случилось?
Оба глаза, и подведенный, и нет уставились на меня с толикой беспокойства.
– Да просто все о дочке, да о дочке… как у тебя дела на личном фронте?
Ксюша расцвела – про это она рассказывать любила.
– Я влюблена, Юль! Замуж выйду, в этот раз точно!
– Значит он не женат?
– Нет, я даже паспорт посмотрела. Хватит с меня женатиков, самой замуж пора, двадцать восемь уже. Часики тикают!
Версия провалилась, но проверить стоило. Дочку я домой вела крайне неторопясь – как-то страшно было. Но все обошлось, вечер нас ждал спокойный. Дианка хорошо поела, выглядела умиротворенной, то и дело залазила на подоконник и смотрела, как падает снег – он её завораживал. Ничего кроме крупного, хлопьями, снега, в этот вечер её не интересовало, ни книжки, ни игрушки. Мне пришлось устелить подоконник одеялом, чтобы моя радость не отморозила себе попу.
И следующий день был спокойным. Я расслабилась. Мало ли чего Роберт приходил? Может его совесть замучила, хотя в это я не очень верила. Нет у них там совести, ни у кого, думаю они продали её за начальный капитал бизнеса.
Но обе следующие ночи я думала о Роберте, вот не хочется, а в голову лезет. Он здорово сдал, старость никого не щадит. Он младше был Вершинина отца, сколько Роберту сейчас, пятьдесят? Прошедшие семь лет отметились на его лице глубокими морщинами, похудел, запали щеки. Только глаза такие же, проницательные, дерьмовые глаза – никогда не знаешь, о чем думает, чего ждать.
Зачем приходил?
Тем не менее я расслабилась. Настала пятница, в этот день у нас снова садик. Снег успел растаять, впрочем на непроницаемом лице моей дочери разочарования было не разобрать. Темнело рано, несмотря на то, что вышли мы из садика в четыре, домой шли в сумерках. Рядышком, но так далеко друг от друга – как всегда.
Я остановилась, вынимая из почтового ящика квитанции, не удержавшись надорвала одну их них и чуть не застонала вслух – с ботинками себе точно придётся повременить, тепло дали и суммы на платёжках были просто дикими. Подумала – зря испортила себе настроение, можно было и завтра посмотреть.
Дианка тем временем поднялась на наш этаж. Она была не от мира сего, но в пространстве ориентировалась неплохо, и если я мешкалась в подъезде, Диана поднималась и ждала меня возле квартиры. Я запихнула квитанции в карман и устремилась за ней.
Она ждала меня не у квартиры, как обычно. Стояла у самой лестницы не подходя к дверям, в сторонке.
– Всё хорошо? – спросила я поднимаясь.
Словно дочь ответила бы мне. Она же внимательно на что-то смотрела, не отрывая взгляда. Я обошла дочь и остановилась рядом с ней. Этого не могло быть и между тем происходило.
На нашем коврике лежал голубь. Мертвый, со свернутой шеей и расправленными, словно в последней попытке взлететь, крыльями. На него и смотрела моя дочь.
– Черт! – не сдержалась я. – Черт, черт!
Вытащила из кармана квитанции, попыталась завернуть в них тельце, но бумаги не хватало, мои пальцы касались холодных перьев. По коже мурашки, к горлу подкатила рвота. Не хватало ещё, чтобы меня стошнило прямо на трупик, у дочки и так впечатлений выше крыши.
– Не смотри пожалуйста! – взмолилась я.
Но Дианка смотрела. Я взяла себя в руки – чего тупила! Можно было просто сразу завернуть птицу в коврик и вместе с ним выбросить.
– Стой здесь, – сказала я Диане. – Мама через три минуты.
Мусорные баки недалеко от подъезда, бегом я уложилась за пару минут. Потом поднимаясь, пытаясь отдышаться и держась за колющий бок поняла – квитанций у меня больше нет. Ну и хрен с ним, зло подумала я. В следующем месяце заплачу.
Дианка не ужинала. Сидела смотрела на свой чай и свои макароны и не ела.
– Птичка просто состарилась, – пыталась объяснить я. – Её никто не обижал.
Моя дочь мне не верила. Уснула рано, свернувшись клубком, лицом к стене. Даже на снег смотреть не стала – а он снова пошёл к ночи. У меня опускались руки.
– Ненавижу, – сказала я покойному Вершинину. – Ты даже мёртвым отравляешь все вокруг!
И вот что делать? Идти в полицию? Что я там скажу? Что кто-то мстит мне не пойми за что, нищей разведенке, в одиночестве растящей ребёнка инвалида? Трупик им из мусорки достану?
Телефон зазвонил так резко и громко, что я подпрыгнула.
– Да! – отрывисто бросила я.
– С работы иду, – порадовала меня соседка Ксюша. – Несу бутылку вискаря и два литра газировки. Тяжело, между прочим!
– И? – спросила я переводя дыхание.
– И, и, – передразнила Ксюша. – Лёд ставь морозиться, сейчас приду, пятница же!
Я не стала говорить ей, что несмотря на то, что завтра суббота, ей то работать. Мне тоже нужна была передышка, мне нужен был алкоголь в бокале и никаких мыслей в голове.
– Только не звони, – попросила я. – Дианка спит уже. Сообщение напиши, как подойдёшь.
Сбросила звонок, достала формочки для льда, заполнила их водой и отправила в морозилку. Посмотрела, чем могу накормить голодную, наверняка, соседку, та же с работы шла, начала резать бутерброды. В дверь позвонили, как раз когда я отрезала куски сыра, пытаясь сделать их поровнее.
– Блин, – вырвалось у меня. – Просила же!
Заглянула в комнату – Дианка спит. Дверь туда закрыла. Без доли сомнений, Ксюшу же ждала, распахнула дверь, даже улыбнулась.
Эта улыбка дурацкая потом ко мне приклеилась и не отклеивалась добрых секунд тридцать. Потому за дверью стоял, глядя мне прямо в глаза, мой бывший муж, Артур Вершинин.
Глава 7. Артур
Дверь в подъезд была открыта и подперта кирпичом. К вечеру стало вьюжить, ветер гонял в сумерках редкие снежинки, азартно закидывая их в беззащитно распахнутое нутро подъезда.
Я не спешил. Холодно было чертовски, хотя вроде только ноябрь. Стоял, мерз, курил и думал. Думал о том, что можно сесть в автомобиль уехать, и не просто домой, а вообще ехать куда глаза глядят, если никуда не хочется, просто вперёд и неважно, куда приведёт этот путь. Просто ехать и наслаждаться тем, что никому ничего не должен. Что своих денег хватит, а там трава не расти. Пусть тратят. Пусть тоже просто делают что хотят, я за них не в ответе.
Но блять, я сам себе лгал. Тридцать три года я жил с осознанием того, что должен. Меня растили вколачивая это в сознание. Я начал подрабатывать у отца в офисе с пятнадцати, он прогнал меня с самого низа. Что я мог в пятнадцать лет? Курьерская сумка с конвертами и велосипед… дня не было, когда мой мозг был бы свободен от мыслей об отцовском наследии.
Он никогда мне не помогал, само собой подразумевалось, что я пробьюсь по карьерной лестнице, хотя не спорю, громкая фамилия ускорила дело. Я, блять, жил этим долгом, а теперь…
Теперь стою у подъезда бывшей жены, мёрзну в лёгком, не по сезону, пальто и курю. Мне не страшно. Я просто не уверен, что хочу видеть, во что превратилась моя солнечная Юлька, сломала ли её жизнь так же, как ломала всех. Я так устал, что не оставалось сил даже на ненависть.
Я отбросил сигарету, от которой уже горчило во рту и поднялся. Позвонил в дверь, понимая, что сейчас увижусь со своим прошлым, которое просто выбросил в урну поклявшись забыть, не вспоминать никогда.
Дверь открылась сразу, мгновенно почти. Несколько секунд мы с бывшей женой просто стоим и смотрим друг на друга. Я обшариваю взглядом её лицо, мне интересно, насколько она изменилась. Изменилась. Под глазами залегли тени. Волосы длинные обрезала, даже жалко стало на мгновение, мне нравилась роскошная тяжесть её волос.
– Привет, – говорю я и Юлька отшатывается, словно я её ударил. – Как дела?
Карие глаза удивлённо распахиваются, а потом… потом Юлька начинает смеяться. Смеется искренне, всхлипывая и даже похрюкивая от избытка чувств. Я жду и смотрю на неё с любопытством, словно на забавную зверюшку, от которой не знаешь, чего ожидать.
Пользуясь тем, что она не в силах мне противостоять, пока не успокоится, я прохожу внутрь квартиры и останавливаюсь в тесной прихожей.
– Ты…– она пытается отдышаться после приступа смеха, но выходит не очень. – Ты… ты через семь лет пришёл спросить, как у меня дела?
– Да, – спокойно отвечаю я.
Я держу себя в руках. Я и самообладание просто синонимы. Вот Юлька этим похвастать не может явно.
– Я думала, что ненавижу тебя, – отвечает Юлька. – А ты смешной оказывается. Что тебе нужно?
Я оглядываюсь. Половина лампочек в коридоре перегорело, от того и потемки. Много обуви прямо на полу, преимущественно детской. Детский же плащ, розовый зонтик, варежки. В линолеуме вдоль стены трещина, от этого его края некрасиво коробятся, собирая пыль.
– Где твоя дочь? – спрашиваю я.
Она мгновенно сбрасывает с себя смешливость. Губы сжимаются в тонкую линию, в глазах льдинки.
– Это тебя не касается. Уходи немедленно, Вершинин.
Встаёт у дверей, требовательно указывая мне на выход. Перестаёт загораживать мне кухню, теперь я разглядываю и её. Чисто, но бедно до зубовного скрежета. И ни следа мужика. Одна дверца кухонного гарнитура покосилась и повисла беспомощно и неопрятно. Господи, деревянные рамы. И не такие, как у нас дома, где дорогое дерево буквально вылизано плотниками, нет, деревянная рама из советских фильмов про коммуналки. Деревянная, крашеная белой краской, наверное зимой дует адски.
– Как ты до этого докатилась?
– Проваливай, – выдыхает Юлька.
Но мне и правда интересно. Что в её планах пошло не так?
– С ребёнком на рынке невест ты уже не так котировалась?
Она делает шаг ко мне, резкий, стремительный, а затем вскидывает тонкую, с торчащими на запястьях косточками, руку. Я мог бы её остановить, но до последнего не верю, что она это сделает.
Но мою щеку обжигает боль. Не сильная, весу в Юльке и пятидесяти килограмм нет, наверное, но от того более унизительная. Тихо. Только наше прерывистое дыхание и тёмные Юлькины глаза напротив.
– Ты же понимаешь, что я могу убить тебя за это? – лениво спрашиваю я.
– Не убьёшь, – вскидывает голову она. – Если ты пришёл, значит тебе что-то нужно. Никто из вашей корыстной семейки не ходит просто, чтобы узнать, как дела.
Мне хочется её ударить. Тогда не ударил, семь лет назад, брезгливо её было даже касаться, и сейчас со страхом понимаю, что во мне слишком до хрена от отца. Яблоко от яблони… Мне хочется растоптать её, уничтожить, чтобы никогда больше не смотрела дерзко так.
На ней футболка, простая, серая. Я беру Юльку за шиворот и подтягиваю ближе к себе. Она пахнет чем-то неуловимо терпким и сыром, ломтики которого лежат на разделочной доске на кухонном столе.
– Никогда больше так не делай, – чеканю я.
Смотрю на её тонкую шею, на ней безостановочно пульсирует жилка. То, что Юлька живёт после всего, что натворила, смеет смеяться и поднимать на меня руку, не даёт мне дышать. Я хочу, чтобы ей было больно.
– Глотка гори-и-ит! – жизнерадостно возвещает кто-то и останавливается в открытых дверях.
Время тянется, я никак не могу заставить себя выпустить серую Юлькину футболку. Затем прилагаю усилие чтобы разжать пальцы. Смотрю на вошедшую. Девушка в короткой шубе, с ярким мейком на лице. В её руках пакет из дешёвого супермаркета. Гостья вздрагивает, пакет падает на пол, с ним происходят неведомые метаморфозы – выкатывается бутылка газировки, успевшая треснуть во время падения, крутится на месте, задорно разбрызгивая содержимое.
Я выхожу из квартиры. Спускаюсь. Сажусь в машину. Несколько минут сижу глядя в никуда. Потом закуриваю только для того, чтобы сигаретным дымом прогнать запах. А пахну я сыром, Юлькой и чёртовой колой, что забрызгала мои брюки.
Глава 8. Юля
Ворот футболки врезался в кожу шеи. Как только Вершинин вышел, я затащила в квартиру Ксюшу, она так и стояла, ни туда, ни сюда, и дверь захлопнула, сразу на все три замка заперла. Потом потерла кожу шеи – наверняка розовые бороздки.
– Это кто? – оторопело спросила Ксюша.
– Муж, – сказала я. – Бывший.
Проверила, не проснулась ли Дианка, и только потом сделала то, чего так сильно хотелось – осела прямо на пол. Чертыхнулась, так как села прямо в лужу колы, но стоять больше не могла, ноги не держали.
– А чего ему надо было?
– Пришёл спросить, как дела.
– Чудно, – протянула Ксюша.
Перешагнула через мои ноги и пошла на кухню. Съела один бутерброд с сыром, отрезав кусок хлеба, затем нашла бокалы, подобрала с пола виски, вторую, уцелевшую бутылку колы, достала лёд из морозилки, разлила, не жалея. Потом принесла мне и протянула, словно нормально сидеть в коридоре попой в коле и пить.
У меня не было друзей, я давно их растеряла, всех вытеснили заботы о Диане, но иногда мне казалось – я люблю свою соседку.
– Отец мелкой? – спросила она.
– Нет, – жёстко ответила я. – Она только моя. Давай просто пить, без вопросов?
Ксюша кивнула. Сняла шубу, сходила в туалет, там за унитазом стояла швабра, аккуратно вытерла вокруг меня колу и села рядом.
– Ну, за любовь, – сказала она.
Я усмехнулась, но мы выпили. Потом ещё. Остатков колы нам хватило только на четыре бокала, каждой по два, то есть – мало. Ксюшка сбегала в магазин, но все равно не хватило, остатки бутылки мы допивали не разбавляя. У меня обжигало горло и слезы на глазах от каждого глотка, но казалось – так надо.
– Ни разу тебя такой не видела, – задумчиво сказала Ксюшка, когда виски кончился.
Это она покачивалась или у меня зрение расфокусировалось? Я закрыла за ней дверь, затем шатаясь дошла до туалета, в котором меня долго и нещадно рвало. Пить я не умела, разучилась с этим материнством…
Когда спазмы утихли, я скорчилась прямо на полу в туалете и заплакала. Давно не позволяла себе плакать. Нужно быть сильной, твердила себе. Если не я, то кто? Никому кроме меня Диана не нужна, нельзя раскисать. Я плакала долго, размазывая по лицу слезы и сопли, шумно сморкаясь в туалетную бумагу, подвывая, не в силах остановиться. Я не знала, что я оплакивала. Быть может то, что когда то казалось любовью, то чего никогда не повторится больше ни с кем. Может, свою загубленную смолоду жизнь, говорили же мне, делай аборт, не потянешь ты одна ребёнка… Может я плакала по своей Дианке, которая никогда больше не будет смеяться.
Выплакав целое море слез я сходила в душ, но легче не стало. Ещё тошнило, ещё покачивало, на отражение смотреть было невозможно без слез, а плакать мне больше нельзя. Заставила себя выпить два стакана воды, таблетку аспирина и только потом легла спать.
Утро было ужасным. Диана никогда меня не будила, обычно я заводила будильник, чтобы просыпаться раньше неё. Сейчас я встала только в одиннадцать, Дианка сидела в пижаме на полу и раскладывала кубик рядочками.
– Черт! – вырвалось у меня.
Разогрела приготовленное ещё вчера мясо, Диана поела, видимо немного позабыла про голубя. У меня гудело в голове, я не представляла, как мне теперь работать, три кружки кофе не помогли.
– Пойдём гулять? – предложила я. – И прости пожалуйста, что мама сегодня такая…
Дианка посидела немного, подумала, потом отправилась надевать носки. Значит да. Одеваться сама она умела, но никогда не угадаешь, будет или не будет в конкретный момент. Иногда бывало совсем тяжко, когда она и сама не одевалась и мне не позволяла себя трогать. В такие дни у меня просто опускались руки и я боялась думать о том, что дальше будет.
Сегодня дочь была явно в хорошем настроении. Быть может потому, что на улице снова снег. А я сегодня была умнее – прежде чем открывать дверь, посмотрела в глазок. Никого. И никаких сюрпризов перед дверью, слава богу.
Гуляли мы долго. Подморозило и снег не таял. Дианка не играла, детей она побаивалась, поэтому площадки мы обходили. Поэтому гуляли мы просто расхаживая пешком туда, куда моей дочке придётся.
Я торопилась, поэтому не надела тёплых носков, и сейчас мои ноги в тонких осенних ботинках совсем окоченели. Хотелось плакать, я то и дело хлюпала носом, удерживаясь от слез только силой воли. Так всегда – стоит только начать себя жалеть, и остановиться будет сложно.
– Соберись, – строго сказала я себе. – Думай о своей дочери.
И тоскливо посмотрела на дочку – та ещё и не думала домой идти. Но плюсы от прогулки были, мне немного полегчало и прояснилось в голове. Подумаешь, ноги замёрзли, переживу…
– Диан? – попросила я. – Пойдём домой?
Она и виду не подала, что меня услышала, но минут через десять все же повернула к дому. Я приободрилась, утром поесть не смогла, сейчас перекушу, попью горячего чая, затем в горячую же ванну…
Дианку в подъезде вперёд не пустила, мало ли какие сюрпризы там ждут. К счастью, ничего не было. Ни записок, ни дохлых птиц. Но Дианка явно тоже уже всего ожидала, выглянула сначала за угол лестничного марша и потом только пошла к квартире. Уроды, кто бы это ни был, испугали мне ребёнка.
Сообщение пришло, когда я готовила обед. Макароны, Дианке без ничего, она только так их ела, себе с остатками вчерашнего сыра. Я толком ни с кем не общалась, сообщений не ждала, поэтому к телефону не потянулась – скорее всего, спам.
И заглянула только после ванной.
"Думай о своей дочери, она так беззащитна"
Я зубами скрипнула от злости и бессилия.
– Никто, никто не думает о ней кроме меня! – закричала я. – И без ваших напоминаний!
В ответ тишина, даже Дианка не обернулась.
Глава 9. Артур
Над потолком клубился дым, кондиционер не справлялся. Можно было бы вообразить себе шумную вечеринку, но курил я один. Просто одну за другой. Одна пустая пачка валялась на столе, во второй уже несколько сигарет осталось.
– С вашей наследственностью столько курить неразумный риск…
Я вскинул голову рассматривая говорящего.
– Вы считаете, что жить и работать во благо своей семьи и компании это мой долг?
– Я считаю, что есть куда менее изощренные и куда более быстрые способы умереть, чем рак лёгких, – спокойно ответил Роберт.
Меня мутило. Встал, открыл окно нараспашку. Там – темнота. Вывалился по пояс, вдыхая холодный воздух, впуская его в накуренный кабинет. Стало немного легче. Вернулся и буквально рухнул в кресло.
– Это все давит на меня пиздец, – признался я. – Зачем было растить из меня наследника и ставить такие унизительные условия вступления в наследство, которое принадлежит мне по праву?
– Я не знаю, чем руководствовался ваш отец.
– Да брось, – поморщился я. – Всё ты знаешь. Ты такой же старой гандон, как и мой отец.
Роберт никак не отреагировал, а я вдруг подумал, что он ничем не заслужил. Я помню его всю свою сознательную жизнь, и участия в моем воспитании он принимал куда больше, чем отец.
– Брак может быть фиктивным, – повторил он в сотый раз. – Кто узнает? Никто не станет лезть в вашу постель, Артур. Всего год.
– Я… – почти задохнулся я от накативших чувств. – Я же воспринимал это наследие, как неизбежность. Оно было частью меня, понимаешь? А теперь я…я как будто вижу возможность сбежать.
– Неразумно бегать от таких денег, – покачал головой Роберт.
Я сломал карандаш и выругался – и этот пластиковый. Никакого удовольствия ломать.
– Меня бесит, что отец сохраняет надо мной власть даже после смерти.
– Вы большой мальчик, Артур. К чему такая категоричность? Учитывая ваше детство, я вполне понимаю ваши чувства и даже ненависть к отцовскому делу. Но кто сказал, что вы должны стоять у руля компании всю жизнь?
Я даже замер.
– Говорите дальше, – попросил я.
– Все мы знаем, что случится, если ваши родные вступят в права наследования. Компанию разорят, причём направленно и выкупят за смешные деньги. Я знаю уже трех претендентов на покупку. И действовать они будут тонко, изнутри. Семья не успеет понять, как осталась без бизнеса.
– Но?
– Но вы можете продать компанию сами. Когда вступите в права наследования, через год после брака. Руководить вы умеете грамотно, и позиции компании не упадут. Вырученных денег будет много. И тогда вы просто поделите их поровну.
– Они потратят сколько бы им не дали, – горько ответил я. – Они не знают цены деньгам.
Сколько раз я мечтал был таким же беззаботным и просто наслаждаться отцовскими деньгами, но в меня вбивалось, как умножить, как упрочить…
– Трастовый фонд, – просто сказал Роберт. – Под грамотным управлением, на каждого члена семьи. Лучше за рубежом, там законы в отношении трастов прозрачнее. И ваши родные будут получать ежемесячный процент, плюс бонус раз в год. Это тоже будет очень много, учитывая вложенные в траст суммы. Там хватит и на любовников Стеллы, и на операции вашей мамы, и на виллы на карибах. Хватит на все и у них не будет шанса потратить сразу все.
Всё же не зря папа держал так близко Роберта. Он гений. Но черт, женитьбу это не отменяет!
– Стеллу порвёт на части, – сказал я подумав. – Она сочтет это подачкой.
– Не думайте о Стелле. Думайте о том, как договориться с вашей бывшей женой.
Черт. Мой визит к Юле только все испортил. Нужно учиться держать чувства в узде. Но она посмела… я до сих пор как будто чувствовал обжигающее прикосновение женской ладони к своей щеке и свою неудержимую ненависть.
– Я не смогу.
– Сможете, – жёстко ответил Роберт.
– Она ненавидит меня.
Я понимал это с каким то удивлением. За что? За то, что сломала мою жизнь? Она просто не имела права на ненависть.
– Она мать, – развёл руками Роберт. – Она мать особенного ребёнка. Думаю больше всего на свете ей нужны гарантии счастливого будущего для дочери. А это деньги, Артур. Предложите ей деньги. Она не устоит.
Через пару дней я снова поехал к ней. Мне это было поперёк горла, но я понимал, что Роберт прав. Это единственный способ соскочить с ненавистного долга без потерь и даже с чистой, насколько возможно, совестью.
Сидел в машине, потому что Юли не было дома. Где она, на работе? Показалась знакомая фигура только минут через двадцать. Я сразу узнал, несмотря на громоздкий пуховик, несмотря на годы в разлуке, и печать времени, которая отразилась на летящей прежде походке.
Рядом с ней шла девочка, но их лиц я не видел. Говорить на улице не хотелось, поэтому дал им ещё пятнадцать минут, затем поднялся следом.
Дверь снова распахнулась почти сразу. И снова тот же шок на лице бывшей жены.
– Научись уже смотреть в глазок, – мягко советую я.
Она пытается закрыть дверь, но я был готов и просунул в проем ногу. Мягко оттеснил Юлю и вошёл в коридор. Осматриваться не стал, я все уже видел.
– Проваливай, – повторяет Юля те же, что и в прошлый раз слова.
Взгляд её мечется и я понимаю, в чем причина – ребёнок дома, дверь в комнату открыта, оттуда весело струится яркий свет. Она боится за своего ребёнка.
– Не верещи, – прошу я. – Я на пару минут и по делу, ни тебе, ни девочке ничего не грозит.
И тут она выходит. Девочка. Я знаю, что ей шесть, ещё бы не знать. Пижама светлая, в полоску. Волосы распущены, светлые, удивительно длинные для такого маленького ребёнка.
– Диана пожалуйста, уходи, – просит Юля и делает шаг к ней.
Девочка не слушает её. Запрокидывает голову и смотрит на меня. А я…я обескуражен. На несколько мгновений обезоружен даже. Дети считаются красивыми все, я знаю. Но я не был готов к тому, насколько. Этот ребёнок так красив, что мне страшно. Большие глаза, почти прозрачно серые, с тёмным ободком вокруг зрачка завораживают. Ресницы такие длинные, что роняют тени на щёки. Господи, она так красива, что кажется не настоящей. И смотрит на меня не моргая, так внимательно, что мне и правда жутко.
На несколько мгновений я даже готов уступить, сдаться и уйти, но Юля подхватывает свою дочь на руки и уносит в комнату не произнеся ни звука. Закрывает дверь. А я впервые думаю, что за диагноз у этого ребёнка? Никогда не пытался вникнуть…
– Ты родила её от мистера Вселенная? – неловко шучу я, когда бывшая жена возвращается.
– Тебя не касается, от кого я её родила, – отрезает Юля.
Всё возвращается на круги своя.
Глава 10. Юля
В глазах Артура я вижу тот же шок, что и у остальных, когда первый раз видят Дианку. Она красива так, что порой это вызывает ступор. Я отнюдь не горжусь её красотой. Я её боюсь. Я боюсь того, что когда она станет взрослой девушкой, а меня больше не будет рядом её красоту будут использовать. Она слишком беззащитна моя дочь, я боюсь, что из-за красоты у неё будут проблемы.
Даже у меня из-за яркой внешности и смазливого лица вся жизнь пошла кувырком, а что говорить о той, что не сможет за себя постоять? Каждый раз, когда думаю об этом, тревожно колет где-то в груди, и сейчас тоже.
Главное, не показывать свои страхи Артуру. Он их недостоин, ничего не достоин, находиться в моей маленькой квартире тоже.
– Зачем ты снова пришёл? – устало спрашиваю я.
У меня нет сил с ним сражаться. Я просто хочу, чтобы он ушёл. Все мои мысли в комнате с дочкой. Испугалась ли незнакомца? Встревожилась ли? Не выйдет ли снова…
– Мне нужна твоя помощь. – Приподнимаю брови, члену всесильной семейки нужна помощь, и не чья-то, а моя? Я сплю, может? Вытягиваю руку и щипаю её, сильно, до красноты, Артур не выдерживает. – Ты что делаешь?
– Проверяю, не страшный ли это сон.
Закатывает глаза. Проходит на кухню прямо в ботинках, садится на табуретку, вытягивает ноги, места сразу становится катастрофически мало.
– Ты поможешь мне, я помогу тебе. Видишь ли, к старости мой отец стал несколько сентиментален…кто бы мог подумать. Я получу свое состояние только если ты выйдешь за меня замуж и пробудешь в этом браке год.
Так вот к чему дохлые птички, доходит до меня. Бывшие родственники подсуетились, чтобы не лезла. Хоть бы объяснили, что к чему, я же не экстрасенс…
– Я не буду тебе помогать, – качаю головой я. – Мне очень жаль, что ты не станешь богаче, чем есть, но и ты, и вся твоя семья остались в прошлом, я не хочу про вас вспоминать, не то, что соприкасаться. Уходи, пожалуйста.
Артур медленно осматривает мою кухню. Я стараюсь держать себя в руках. В комнате я навела порядок и уют, на кухню у меня уже не хватало ни сил, ни времени. Я не хотела стыдиться своего жилья, но это происходило вне зависимости от моих желаний.
– Посмотри, в каких ты условиях живёшь, – он старается говорить мягко, но я слышу в его голосе брезгливость и вспыхиваю, не в силах контролировать свои эмоции. – Это ужасно, Юль. Здесь не должен расти ребёнок. Я заплачу тебе. Много.
Он достаёт из кармана визитку. На столе валяется дешёвая пластиковая ручка, берет её, в его руках она смотрится нелепо, и пишет на обороте цифру. Она такая внушительная, что я поневоле сглатываю.
– У тебя есть время подумать, – продолжает он. – И я не могу отказаться от наследства раньше оговоренного периода. Поэтому все это время над тобой будет висеть дамоклов меч в виде моих родственников, которых ты так не любишь.
Встаёт. В дверях задерживается, я не выдерживаю и захлопываю. Снова выходит Дианка и с любопытством смотрит куда-то за мою спину.
– Он ушёл, – говорю я. – Больше не вернётся.
Меньше всего на свете я хотела бы спасать Вершинина или кого-то из его близких. Что-то мне подсказывало, что они не обеднеют в любом случае. Но вот Вершинин старший… о чем он думал? Зачем он это сделал? Ненависть всколыхнулась во мне с новой силой.
– Гори в аду, – повторяю раз за разом.
Там ему самое место. Весь вечер разговор не выходит у меня из головы, ничего не клеится и работа стоит на месте, а деньги мне ой как нужны.
– Прости, – говорю Дианке. – Что ты родилась у такой бестолковой мамы, у которой ничего не получается.
Но деньги Дианку не волнуют совершенно. Жаль только, что я понимаю – деньги это залог счастья. Всё херня про рай в шалаше. Этой ночью я так долго обнимала Диану, что нечаянно уснула в её постели. Софа, которой хватает ребёнку, слишком узка для нас обеих, я просыпаюсь утром разбитой и с болью в спине. Нужно встать, размяться, день предстоит долгий, но я лежу и любуюсь своей дочерью. Господи, как же она красива, как нежна! Когда я была беременна я боялась, что не смогу любить её, но стоило мне только взять её на руки в первый раз…
Дианка улыбается во сне, короткое мгновение, но эта улыбка такая чистая, такая искренняя, что мне перехватывает дыхание от силы стивнувшей сердце материнской любви. Одно только мгновение, сладкое и так неожиданно, так кощунственно прерванное.
Из сладкой неги меня вырывает грохот. Такой адски громкий, что я вскрикиваю, сажусь на постели, не в силах понять, что произошло. Нужно бежать на кухню – грохот оттуда, но Диана… она кричит. Закрывает уши ладонями и кричит. Я сажаю её на колени, прижимаю к себе, раскачиваюсь, но Дианка не может успокоиться, кричит, пытаясь вырваться.
– Мама рядом, – спокойно убеждаю я. – Мама рядом…
Через несколько минут я понимаю, в чем дело – с кухни ощутимо тянет холодом. Окно разбито. И выдыхаю облегчённо – хрен бы с ним, я уже боялась, что это взрыв газа. К тому времени, как Диана с криков переходит на всхлипывая, становится совсем холодно. Укутываю её одеялом, иду на кухню.
В комнате я окно поменяла, а вот на кухню денег уже не хватило. Стекла тонкие, в старой раме, новый стеклопакет так легко бы не разбился. А разбили точно – посреди кухни лежит большой камень. Прохожу по стеклам босыми ногами, выглядываю во двор, конечно же, там нет никого, слишком долго успокаивала дочь.
Мне хочется реветь, но это непозволительная роскошь.
– Стекло разбилось, такое бывает, – объясняю дочери. – Ничего страшного.
Она смотрит недоверчиво. Ещё бы – раньше в нашей жизни столько херни разом не происходило. Я одеваю малышку теплее, закрываю дверь в комнату и начинаю собирать осколки, пытаясь понять, что делать дальше. Они не дадут мне покоя.
И вдруг закрадывается простая, но страшная мысль. Вдруг это Артур? Думаю он боится потерять эти деньги… Вдруг это он меня запугивает?
– Нет, – шепчу я.
Да, сейчас это красивый, богатый, чужой совершенно мужчина, от которого не знаешь, что ждать, и в глазах его только неприятие и брезгливость. Но когда-то… когда-то он смотрел на меня с любовью. Когда-то нам так хорошо было друг с другом, что сдохнуть хотелось просто, потому что понимал – лучше быть не может, не бывает.
Он не мог. Хотя бы в память о том, что было.
Я не плачу. Молча и сосредоточенно собираю осколки в ведро. Некоторые из них такие большие, что просто ставлю их у стенки. Один такой лопнул в руках, осколок вонзился в ладонь, но я почти не ощутила боли. Правда повязку наложила и кровь с пола стёрла – нечего ещё сильнее пугать дочь.
Я думаю. У Ксюши только один диван. Попрошу, пусть Диана у неё переночует, сама тут как нибудь, все же, только ноябрь… Позвоню дам заявку на замену стеклопакета. Это дорого. Но я все равно решила не платить в этом месяце коммуналку…
От осознания, что я просто не вывожу эту жизнь навалилась паническая атака, а с ней удушье. Я уперлась лицом в ножку стола – сидела на грязном полу на корточках, собирая стекло, и заставила себя несколько раз глубоко вздохнуть.
Под столом лежала визитка Артура. Перевернутая – словно специально, чтобы я точно видела, сколько денег теряю. А почему теряю? Имею ли я право думать только о своих чувствах, когда у моего ребёнка столько потребностей?
Я взяла визитку. Торопливо, пока не передумала, набрала номер. Трубку взяли не сразу, пришлось слушать гудки, и с каждым моя решимость таяла.
– Да, – услышала я голос бывшего мужа.
– Я согласна. Выйти за тебя замуж на год. Разумеется, только на бумаге… И деньги вперёд, у меня нет оснований доверять тебе.
– Завтра, – ответил он. – Я заеду за тобой в полдень.
– Уже? – растерялась я.
– Чем быстрее начнём, тем быстрее закончим.
Глава 11. Артур
Только докуривая сигарету я понял вдруг, что наверное она будет с ребёнком, и открыл окно, выпуская из автомобиля дым. Вряд-ли у неё есть деньги на няню, скорее всего девочка поедет в загс вместе с нами. Я даже поежился, представив, как она будет сидеть и смотреть на меня своими огромными глазами и молчать.
Юля была одна. Я не стал выходить из машины, чтобы открыть дверь, бывшая предпочла сесть сзади. Видимо, чем дальше от меня, тем ей лучше.
– Ты не в белом? – вздернул бровь я.
– Чем быстрее начнём, тем быстрее закончим, – напомнила она.
Роберт подготовил брачный договор, я передал ей его назад, чтобы успела ознакомиться. Тронулся и потом только вспомнил вдруг, что ей тяжело читать в машине – укачивает. Это старое, давно забытое воспоминание неожиданно резануло по нервам, как застарелая, отказывающаяся заживать рана. Но я все же приткнулся к обочине, ожидая, пока дочитает.
Юля не спешила. Прочла внимательно и не один раз.
– Где твой ребёнок? – спросил я.
Она проигнорировала вопрос.
– Тут говорится, что я получу деньги только через год.
Я поймал её рассерженный взгляд в зеркале заднего вида и улыбнулся.
– Мне нужны гарантии. Ты можешь забрать деньги и завтра же подать на развод.
Юля закрыла глаза, призывая себя к терпению, тоже такой знакомый жест.
– Так не пойдёт. Мне нужны деньги прямо сейчас.
– Очевидно, – протянул я, разглядывая её видавший виды пуховик. – Сколько тебе нужно, чтобы ты согласилась подписать договор?
– Сто тысяч.
Я усмехнулся – смешные деньги. Наверное, ей и обещать можно было в разы меньше той суммы, что я выплачу ей через год. Но…мне не хотелось обманывать её.
Номер Юли у меня был сохранен, сумма была небольшая и не требующая никаких налоговых отчётов, поэтому я перевёл её сразу же. Юлин телефон завибрировал, говоря о том, что деньги пришли. Она его достала и внимательно посмотрела.
– Жалеешь, что не попросила больше?
– Жалею, что встретила тебя девять лет назад. Поехали в ЗАГС.
Ехали мы молча. Я должен был соблюдать видимость нормального брака, хотя все и понимали, для чего мы женимся. Но я купил кольца. Я не буду его носить, но пусть будет.
В загсе нас уже ждали. Юрист, в присутствии которого мы подписали договора и администратор ЗАГСа, которая за небольшую сумму была согласна расписать нас в одном из кабинетов. За её спиной маячила ещё одна женщина, но я был не против – чем больше свидетелей, тем лучше.
– Дорогие жених и невеста! – объявила администратор.
– Эту часть можно пропустить, – перебила Юля. – Я выхожу за него замуж уже второй раз. Я согласна.
В договорах мы уже расписались, теперь Юля подписала бланк ЗАГСа, вытащила из коробочки то кольцо, что меньше, засунула его в карман пуховика, и пошла к выходу.
– Ты куда? – удивился я.
– Домой, – сказала Юля и помахала мне рукой.
Я расписался, забрал свое кольцо и пошёл за ней следом.
– Похоже, ты не все правильно поняла! – крикнул я ей вслед.
Юлька шла на автобусную остановку. Неразумный выбор, учитывая, как на улице холодно. Я сел в машину, вывернул с парковки и подъехал к остановке. Кроме Юли на лавочке сидели две бабушки, обе сразу же навострили уши.
– Ты читала договор?
– Три раза, – ответила Юля, не поднимая взгляда от телефона.
Одна бабушка приподняла шапку, высвобождая на волю уши.
– Там написано, что ты должна жить в моем доме.
Теперь Юля от телефона оторвалась и на меня посмотрела.
– Я уверена, что это стандартный пункт не требующий от меня обязательного исполнения, не стоит притворяться, что ты будешь мне рад.
– Без этого завещание не вступит в силу. Слишком легко доказать, что ты живёшь отдельно.
Юля задумалась.
– Нет, – сказала она. – Пожалуй, мне не так сильно нужны деньги.
– Восемьсот квадратов, – продолжил я. – Это как тридцать твоих квартир. Мы не будем видеться.
– Нет.
– Тогда возвращай задаток, – жёстко ответил я.
Сумма была мала и я бы не заметил её потери. Но это дело принципа – договора должны выполняться, это я впитал с молоком матери.
И это её добило. Я подумал – разве можно быть в таком отчаянии, что какая-то сотня становится решающей? Мои сестры такие суммы даже за деньги не считали.
– Я тебя ненавижу, – буквально выплюнула я.
Но в машину села.
– Собирай вещи, я в машине подожду.
– У тебя нет детского кресла, – заметила Юля.
– Я съезжу.
Такой будничный разговор, словно мы и правда сто лет женаты и сейчас нас ждёт выезд в гости или на дачу. Юля поднялась в квартиру, я поехал в магазин. К тому времени снова стало вечереть, кресло я купил сразу и без проволочек, показав консультанту примерный размер ребёнка, установка тоже не составила труда.
Я прождал у подъезда ещё полчаса, затем Юля вышла с двумя сумками. Я не стал предлагать помощь, просто потому неприятно, когда отказывают. Закинул в багажник. Вскоре Юля спустилась неся ещё пару сумок. Рядом с ней шла дочь.
Обе они молчали. Возле автомобиля вышла небольшая заминка – ребёнок не хотел садиться.
– Пожалуйста, – попросила Юля. – Я буду рядом.
И в доказательство села в машину, и только после этого ее недоверчивая дочь последовала её примеру. Ехали мы молча, хотя я думал, что дети болтливы все. Каждый был погружен в свои мысли, даже ребёнок. Я думал о том, что сошёл с ума. Сначала сошёл с ума умирающий отец, ему простительно, он был стар, он испытывал боль, но я то, я какого хрена иду у него на поводу?
Дома было тихо. Я уже позвонил и распорядился, чтобы бывшей жене и её дочери приготовили комнаты подальше от меня, молчаливый парень забрал её сумки и понёс наверх. Маленькая девочка смотрела в пол, словно её нисколько не интересовал мой дом. Я пожал плечами – плевать.
– Теперь можно не видеться неделями, – сказал я Юле. – Можешь расслабиться.
Стоило мне это сказать, как входная дверь распахнулась, впуская внутрь Стеллу, запах её духов и алкоголя, блеск волос и снежинок на дорогой шубе, преувеличенно радостную улыбку на лице.
– Здравствуй, дорогая! – бросилась она обнимать оторопевшую Юля. – Мне тут сказали, что вы поженились? Какая радость! Какая же у тебя милая крошка!
Потрепала ребёнка по щеке, девочка отступила и спряталась за маму.
– Стел, – устало спросил я. – Что ты здесь делаешь?
– Приехала поздравить молодых! Да и вообще знаешь, расходы надо ужимать, неизвестно, что день грядущий готовит… Поэтому я здесь поживу пока, как славно, что папа каждому члену семьи в этом доме выделил долю! Ваня, заноси чемоданы!
Глава 12. Юля
Я хотела выйти в тот же момент. Просто развернуться и уйти. Если надо, идти домой пешком, думаю Диана бы меня даже поняла. Я представила, как мы идём с ней вдвоём молча, по ночной дороге, и картинка показалась такой сладкой…
Я не ушла. Не из-за денег. Моя ненависть к этой семье оказалась настолько сильна, что я просто не хотела видеть ликование на лице Стеллы. Не хотела показывать, что они снова стали сильнее… но Диана…
– Любимый, – повернулась я к Артуру и клянусь, он даже побледнел немного услышав это слово. – Проводи в нашу комнату, я устала.
У меня не хватило сил изображать, что я рада встрече со Стеллой, я просто коснулась плеча своей дочери, показывая, что нужно идти и мы пошли за Артуром.
– Этого не входило в планы, – сказал он.
И да, я ненавидела его нисколько не меньше Стеллы.
– В твои не входило! – прошипела я. – А в её входило! Выкинь её отсюда!
– Не могу, это и правда общий дом.
– Тогда давай уедем, у тебя же есть квартира…
– Завещание…
– Ненавижу тебя, – прошипела я так тихо, чтобы не услышала Дианка.
Правда была в том, что я не хотела сражаться. Во мне не было юношеского задора, все мои силы уходили на дочь. Во мне не было желания менять мир – пусть он как нибудь стоит без меня, как и раньше стоял. Да и не верила я в то, что люди меняются. Раньше верила, но жизнь показала мне, что все иначе.
– Сегодня переночуете у меня, я посплю на диване. Смежных комнат в доме нет, но с утра приедет человек и пробьёт дверь в соседнюю комнату. Смежные комнаты у супругов допустимы.
– Иди в задницу, Вершинин, – покачала головой я.
Он психанул. Явно был на грани очень долго, сейчас его прорвало.
– Ты, блять, думаешь, что я в восторге? Что я семь лет мечтал об этом? Да ни хрена, Юля! – потом вспомнил про ребёнка, в руки себя взял, продолжил тише. – Жизнь не сказка. Я делаю это ради денег. Ты делаешь это ради денег. Так стисни блять зубы и терпи, такие суммы зарабатываются нелегко!
Он был прав, но у меня от злости звенело в голове. Я просто не хотела быть в этом огромном доме, я хотела в свою маленькую, без окна квартиру. Черт, завтра же ещё встречать мастера по установке окон. И платить за окно деньгами Артура. Черт, он и правда прав.
Я повернулась к Диане. Та просто стояла и ждала, чем все закончится.
– Раздевайся, малыш, – попросила я.
Я была готова к её истерике. Что она начнёт кричать. Что мне придётся приложить усилия, чтобы снять с неё пуховик, ведь касание Стеллы прямо к лицу могло надолго отвратить дочь от прикосновений вообще.
– Пожалуйста, – прошептала я.
Возможно, она поняла все моё отчаяние. Если бы у дочки случилась сейчас истерика, меня бы просто сломало. И её руки потянулись к молнии, она сняла куртку и замерла с ней растерянно, не зная, куда девать. Я приняла куртку, затем помогла ей снять сапоги. Артур молча стоял за нами и смотрел. Просто самый страшный сон. Я снова в этом доме. Скоро соберётся вся семейка. Только любви, которая помогала раньше уже и в помине нет.
– Ей нужно будет поесть, – сказала Артуру.
– Она не может поужинать внизу?
– Нет, – отрезала я. – И ты должен отнести на кухню контейнер, который я дам тебе. Пусть согреют, сервируют и принесут.
Дианка бы не стала есть их еду, пусть там хоть лобстеры чёрной икрой фаршированные, с трюфелями в попе. Она ест только строго определённые блюда.
Артур принял пластиковый контейнер с макаронами с крайне недоуменным видом, но на кухню отправился. Я выдохнула. Оглядела комнату – в принципе, кроме декора и некоторых элементов все было так же. Проводила Диану в ванную, сделала из нескольких томов книг Вершинина старшего подставку для её ног, она не доставала нормально до раковины, и мы умылись.
– Я не знаю, как тебе это объяснить, – вздохнула я. – Возможно, ты меня ненавидишь сейчас, но поверь, я делаю это ради тебя.
Конечно же, Диана не ответила. Через несколько минут в комнату принесли поднос. Служанка молча поставила его и замерла, ожидая распоряжений.
– Идите, – вздохнула я.
Мне никогда не доставляло удовольствия руководить другими людьми. Конечно же, повар не мог поверить, что кто-то должен будет есть одни макароны, их сервировали с мясом, зелёным горошком, сыром. Добавили несколько соусов в плошках, ещё неведомой всячины. Я вздохнула. Поставила поднос на стол и принялась нещадно выковыривать из макарон все лишнее.
– Ты кормишь её одними лишь макаронами?
Я вздрогнула – так увлеклась освобождением макарон, что даже не заметила возвращения Артура.
– Да, я дрянь какая мать. Я настолько нищая, что у меня ребёнок не видел никакой другой еды и не привык её есть. Я ужасная. Надеюсь, на этом вопросы закончились? Это моя дочь, я её родила, и я не потерплю никакого вмешательства, твоего или твоих родных.
Артур точно не ожидал отповеди, удивлённо поднял брови.
– Да мне плевать, – пожал плечами он. – Приятного аппетита.
И снова вышел. Я не могла заставить себя спуститься вниз и ужинать там, хотя понимала, что не смогу год отсиживаться в комнате. Да и Диану одну в чужом месте не оставить, с собой брать это фиаско, её реакция не неадекватную Стеллу может быть непредсказуемой.
Есть мне хотелось. Диана едва клевала свои без ничего макароны, я слопала весь горошек, мясо и сыр, и мечтала только об этом – закрыть глаза, открыть, а год уже прошёл. Мы снова свободны и у нас есть деньги.
Та же девушка молча забрала поднос. Я разложила наши вещи, застелила огромную постель Артура скромным своим бельём из дома, достала одеяло Дианы, её должны были окружать привычные вещи. Убедить её принять душ или ванную здесь я не смогла. С усмешкой подумала – возможно придётся каждый божий день ездить в свою нищую квартиру, чтобы помыться.
Артур не возвращался, и я была благодарна за это. Его огромная комната была слишком тесна для нас двоих, сколько бы места не было, его бы не хватило. Я уложила Дианку и легла сама, хотя времени было только девять.
Артур пришёл к десяти. Я не пошевелилась, пусть считает, что сплю. От бывшего, тьфу, нынешнего мужа немного пахло алкоголем и табаком. Он сходил в душ, плотно прикрыв за собой дверь, звуков она почти не пропускала. Затем лёг на диван и в комнате воцарилась тишина.