Читать онлайн Холодные сумерки бесплатно

* * *

Интерлюдия

Скульптор

Он не знал, как зовут эту девушку, и не хотел знать. Долгое время она оставалась для него просто «девочкой из киоска на остановке». Темноволосая, стройная, какие нравились ему со школьной поры, но что с того? Первый настоящий интерес возник к ней, когда Скульптор увидел ее с фотоаппаратом. От того, как она прикусывала губу, делая снимок, – сосредоточенно, как охотник при виде жертвы, – свело желудок. Девушка его не видела – он стоял за бетонным блоком, оставленным когда-то у заброшки.

Но по-настоящему его заворожили изменения в ней. Месяцы, недели он смотрел, как тускнеют ее глаза, как становятся слишком резкими, дергаными движения рук и головы. Он видел это и недоумевал: неужели больше никто этого не замечает? Не видит гусеницу, из которой нужно помочь вырасти бабочке, иначе погибнет? Нет, конечно. Другие люди смотрят иначе, это Скульптор понял давно.

А потом девушка перестала приносить камеру, и он ощутил – пора.

В тот день автобус все никак не ехал. Ветер продувал дорогу насквозь, и девушка ежилась, кутаясь в серую шерстяную кофту. Больше на остановке никого не было. Скульптор знал, что до смены на заводе еще три часа, что запоздалые огородники уже разъехались. Иначе он не подошел бы.

– Ну что же вы, девушка, ведь совсем застынете, – сочувственно сказал он, сутулясь. – Такси надо вызывать. Или радио не слушаете? Там ведь авария прямо перед депо, грузовик с кирпичами перевернулся, пока его еще уберут…

– Но у меня нет…

– А давайте я вас подвезу? Как раз возвращаюсь, вот, с добычей. – Он поднял пакет с купленной заранее на рынке зеленью и стеснительно улыбнулся. – Да вы не бойтесь. Я ведь сколько билетиков лото у вас купил? Помните?

– Нет. – Отвечая, девушка не улыбнулась, но он знал, что победил. – Хорошо. Спасибо.

– Вот и хорошо, – говорил он, уводя ее на боковую грунтовку. – А то так и замерзли бы. А машина вон там, видите, сейчас дойдем, печку включу, и поедем. Только очки надену. Зрение ни к черту не годится.

Заводя двигатель, он открыл чехол для очков, который всегда носил с собой.

Внутри тускло блеснули сталь и стекло.

Глава 1

I. Засада

Жутко хотелось курить. Дмитрий маялся в мягком прохладном тумане, мечтая о сигарете. Стрельнуть можно было у оперативников, которые дымили что твой паровоз, но что он за хирдман[1] без силы воли? Клуб исторической реконструкции был тайной страстью Дмитрия – и тайным же стыдом. Советский следователь не должен бегать по полям, надев самодельную кольчугу, как какой-то хипарь. А еще советский следователь должен подавать положительный пример гражданам мазурикам.

Лес, окружающий станцию «Чайка», обнимающий Биолого-почвенный институт на вершине сопки, шумел листвой и граял воронами. Дмитрий мгновение подумал и протянул последнюю карамельку наглой и удивительно жирной белке, которые в изобилии здесь водились. Сублимировать желание закурить стало нечем.

– Эспандер купи, – сказал Михаил Изместьев. Этого опера из Первореченского отдела милиции Дмитрий знал давно. Любимец женщин и любитель футбола, Миша-опер славился редкой нетерпимостью к медвежатникам. – Или закури уже. Дергаешься. Плохая примета.

Дмитрий только неопределенно пожал плечами. Не признаваться же в том, что поводом бросить курить стало подслушанное позавчера изречение: «Целоваться с курящим – все равно, что облизывать пепельницу» – от Ольги Эйвазовой, нового эксперта, только-только окончившей МГУ. Засмеют.

К тому же Миша подначивал не всерьез, он тоже нервничал. Сколько ни выезжай на задержания, а привыкнуть к ним не получится. Все равно будет потряхивать – от погрузки в бобики, от дороги, от неизвестности.

Гоша Переплетчик впервые попал в отделение в тринадцать – за кражу. Дальше – больше. Кража. Причинение тяжких телесных. Грабеж. Побег, за который он и получил прозвище. В последний раз Гоша вышел полгода назад, а позавчера, если информатор не соврал, с двумя подельниками взял груз шуб из химчистки на Снеговой. В химчистке осталось тело приемщицы, задержавшейся после сдачи кассы, чтобы дождаться жениха. Не дождалась.

Теперь ждали оперативники.

Женщина, позвонившая в дежурку, напрочь отказалась сообщать имя или давать показания, но уверяла, что Гоша с подельниками прячет добычу именно здесь – в облупившемся зеленом домике за покосившимся дощатым забором. Что приедут они вечером, двадцать первого мая, когда стемнеет.

– Машина, – тихо обронил Михаил, гася сигарету о подошву обуви.

И правда, по мокрой от тумана гравийке приближалась зеленая «шестерка» с какими-то кулями на верхнем багажнике. Опера подобрались. Дмитрий провел рукой по карману и мысленно выругался: во-первых, сигарет там больше не было, а во-вторых, не время.

«Шестерка» промчалась мимо, даже не притормозив, – дальше, к федеральной трассе. Молоденький лейтенант – Дмитрий все никак не мог запомнить его имя: то ли Владимир, то ли Владислав, – выругался.

– Может, наврала? – поинтересовался Михаил, чиркая спичкой. – Вот зараза, не хочет гореть, и все тут… Так вот, может, наврала и про базу, и про число? Сидят там сейчас и ржут над нами. Шубы считают. Слушайте, а там что, правда затесались песцы горкомовского секретаря? То есть его супруги.

– Праффда, – ответил Иван Таранд. Белобрысый и подтянутый эстонец десять лет как променял Балтийское море на Японское, но так и не избавился от мягкого акцента. – Только дело там не с шубами, а с платьями. Мойа хорошайа потруга слушит в исполкоме машинисткой. Говорила, зафтра у председателя горисполкома встреча с делегацией из Ленинграда. Прием, ушин с супругами, а сатем прогулка по городу. А платья в чистке. Ну и шубы тошше, после зимы. Торогие!

– А подруга твоя хороша, – мечтательно вздохнул безымянный лейтенант. – Видел раз, как вы под ручку из театра выходили. Красавица. Как только подцепил такую. Даже говорить толком не выучился.

– Вот и витно, что молотой, – отбрил Иван, – Клавное не как каварить, а што. А еше вашно, што делаешь. Нишего, научишься…

– Тише, – Дмитрий кивнул на дорогу, где из тумана показался пикап, грязный и облезлый настолько, что заводской цвет было не угадать. – Они. Михаил, гаси свою… отраву.

Откуда приходила эта уверенность – он сам не знал. Просто чувствовал, что они. Может, дело было в том, как нагло, по-хозяйски держался на дороге пикап, как на долю секунды дольше, чем нужно для поворота, задержался луч фар на обшарпанных стенах дома.

Когда пикап, помедлив, свернул к воротам из железной сетки, Дмитрий даже не удивился.

Скрипнула дверь, из машины выбрался коренастый мужик в серой куртке и пузырящихся на коленях трениках, принялся возиться у замка. Механизм не поддавался: то ли заело, то ли заржавел, и до леска, где пряталась группа, донесся приглушенный голос.

«Об этом тоже сообщили по телефону. Вован Расторгуев. Вор-рецидивист. Один у ворот, один за рулем, а где третий? Остался в городе?»

– Ну ты, мать твою, волшебник, – то ли осуждающе, то ли одобрительно проворчал Михаил, доставая служебный «макаров».

Остальные повторили его движение. Сейчас было уже не до разговоров и смешков. Дождаться, пока все войдут в дом, окружить и…

Распахнулась водительская дверь пикапа, и из машины вылез сам Гоша – высоченный, тонкий и какой-то нескладный, словно собранный из жердин. Зло, так что пошло эхо, хлопнул дверью и прошел к воротам, вырвав из рук подельника ключи. Оба бандита стояли спиной к деревьям, и от группы их отделяли только дорога и безлесная полоса вдоль нее.

– А вот теперь и пошли, – негромко скомандовал Михаил и бросился вперед.

За ним к дороге метнулись и остальные. Дмитрий только проводил оперов завистливым взглядом. Неимоверно хотелось туда же, в дело, хватать и крутить, азартно материться – но мешали недавно полученные корочки следователя. Отныне лихие наскоки не для него. Оставалось только смотреть, анализировать, а потом оформлять. И завидовать.

Мокрая трава скрадывала звук шагов, поэтому бандиты обернулись, только когда опера захрустели обувью по гравию. Несколько шагов.

– Га-а, – заорал Расторгуев, ощерясь прокуренной пастью, – волки па-азорные!

Он выхватил из кармана финку, щелкнул кнопкой, выбрасывая лезвие. Гоша молча полез в пикап через пассажирскую дверь.

Грохнул предупредительный выстрел, и он замер, сложившись чуть ли не вдвое.

– Не советую, – Михаил качнул стволом «макарова», из которого еще струился дымок. – Деваться вам некуда. Клади перо, и поедем спокойненько.

Деваться и правда было некуда. Дмитрий и отсюда, от деревьев, видел, что кольцо оперативников прижало бандитов к забору. Пикап? Не успеть. Лезть через забор или ворота? Стащат. Финита ля комедия. Точнее, трагедия.

Расторгуев тоже это понимал. Скалясь, глянул влево, вправо, крутя в пальцах нож.

– Распишу, как пасхальные яйца!..

Дальше все должно было пойти как по нотам. Немного ругани, немного вежливых уговоров – и парочка рецидивистов со скованными руками пакуются в бобик. Так и случилось бы, не стукни входная дверь.

– Ложись! – заорал Дмитрий еще прежде, чем увидел отблеск металла на ружейном стволе.

«Не малина, хаза! Они не прячут тут хабар, а живут! И третий остался здесь, пока те двое ездили…»

Додумать не дали. Выстрел. По кустам левее хлестнула дробь, и Дмитрий рухнул за ближайшее дерево – старый толстый клен.

Оттуда он видел, как оперативники разбегаются в стороны, ища укрытие. Как Михаил бросается в ноги Вовану и валит его, приложив головой о железный столб ворот. Как мужик в одних подштанниках пытается дрожащими руками перезарядить ружье. Как Гоша огромными прыжками несется к лесу. К нему.

– Стой, стрелять буду!

Дмитрий вскочил, нащупывая рукоять пистолета, – и тут же отпрыгнул, когда рецидивист отмахнулся ножом. Ломая кусты, Переплетчик проскочил мимо и понесся по тропе вверх, к вершине сопки.

«А тропа идет до НИИ. А там – ищи ветра в поле».

Додумывал Дмитрий уже на бегу. Потерять Переплетчика он не боялся: сворачивать с тропы в лес ночью – только ноги ломать.

Бегать за преступниками Дмитрий не любил, еще будучи опером. Это в кино милиционеры – и западные копы – несутся, словно марафонцы на стероидах, а воришки еле плетутся. В реальности новые казенные ботинки натирают ноги, в боку колет, что твоей финкой, прокуренные легкие не дают вдохнуть, а такой вот Гоша бежит, переставляя свои циркули, словно сдает норму ГТО на скорость.

«Ничего. В тюрьме марафонам и здоровому образу жизни не учат».

Пот заливал глаза, но спина Переплетчика все-таки приближалась. Ближе. Еще. Почти. Бандит оглянулся, сверкнув оскалом. Почему-то это разозлило Дмитрия, жутко захотелось выбить ему зубы, переломать кости, даже если уголовно-процессуальный кодекс был против. Он выдохнул, прыгнул вперед, отмахнулся от ножа, перехватил руку Переплетчика, бросил и провел удушающий прием… И лишь когда мазурик захрипел, придушенный, Дмитрий сообразил, что рука болит обжигающей, мерзкой болью.

«Зацепил, гад».

Защелкнув на Гоше наручники потуже, Дмитрий, шипя от боли, поднял рукав. К счастью, разрез оказался неглубоким, но длинным: нож скользнул вдоль предплечья. Жить можно.

– С-сука. Ментяра поганый. К-кукан ссученный…

Стрельба там, внизу, утихла, зато слабо доносился мат опера, отчаянный собачий лай и взвизги огородниц, собравшихся посмотреть, что происходит. Лес вокруг, испуганный было погоней, тоже оживал лягушачьим кваканьем.

Курить хотелось так, что сводило пальцы.

– Вставай, – выдохнул Дмитрий, вздергивая Гошу на ноги. – Побегал – теперь посидишь.

Выйдя из-за деревьев, он понял, что все действительно закончилось. Вован сидел у пикапа, держась за голову скованными руками. Оперативники отгоняли дачников, отбирали из них же понятых, уже начали обшаривать дом и территорию. По дороге приближались фары бобиков, оставленных перед засадой на боковой улочке. Там же посверкивала огоньками «скорая» – кто-то успел вызвать.

А на пороге зеленого обшарпанного дома лежал мужик в подштанниках. Так, что даже издали было видно: уже не встанет. Живые так не лежат. Третий, Григорий Овчинников по кличке Расстегай, мог больше не бояться тюрьмы или расстрела.

«Вот гадство, теперь лишний рапорт писать».

II. Разнос

В управление вернулись далеко за полночь, но обитатели здания еще и не думали уходить. Стоило открыть дверь, как на улицу выплеснулся гам голосов, отчаянный стук печатных машинок и забористая приглушенная ругань. Михаил, который шел первым, ведя Вована, прислушался и кивнул сам себе.

– Беню-щипача снова привели. Вон, заливается. Кто, кроме него, матерится так, словно из академий не вылезает, хотя сам после пятого класса в школе-то не появлялся? «Артроспиры переливчатые», надо же.

Дежурный сержант поднял взгляд от журнала.

– Миша! Все целы?

Дмитрий поднял руку, демонстрируя толстую повязку, наложенную в «скорой». Как ни странно, из всей группы серьезно досталось только ему. Иван слегка потянул лодыжку, поскользнувшись на гравии, кому-то Переплетчик, пробегая мимо, поставил фингал, но на этом список травм исчерпывался. Чудо, потому что ружье Расстегая было заряжено крупной дробью, и возьми он чуть ниже!..

Чудо, впрочем, объяснилось просто. Когда оперативники, переступая через тело, вошли в дом, их встретила такая волна сивушной вони, что стало понятно: Расстегай, оставшись в одиночестве, пил не просыхая. Деревенский Игорь, понюхав кружку, авторитетно заявил, что в картофельный самогон явно добавляли полынь. Скорее всего, Расстегай, стоя на высоком крыльце, просто не видел, куда стреляет. Повезло.

– Мы целы. Синяки и порезы не в счет. А вот…

Сержант бегло оглядел ввалившуюся толпу.

– Расстегай?

– Кончился Расстегай. Прямо в сердце, навылет.

– Влетит, – констатировал сержант, вписывая в журнал время и фамилии. – Курлянд уже час в кабинете сидит, злой, как медведь. Все очки сгрыз.

Полковник Давид Михайлович Курлянд, начальник отдела особо опасных преступлений, работал в сыске чуть ли не с палеозоя. Сотрудники прозвали его Дедом, он их в ответ называл ищейками. В последние годы у Деда начало сдавать зрение, и на тощем скуластом лице появились ненавистные толстые очки в роговой оправе. Почти сразу у Курлянда появилась привычка: грызть дужки, когда он злился или нервничал. Он срывал с глаз очки, смотрел на виновника его плохого настроения бледно-серыми глазами навыкате, засовывал дужку в рот…

По словам сержанта, головомойка предстояла знатная. Да и то сказать – за дело.

Покачав головой, Дмитрий отправился в свой кабинет, где ждала старая печатная машинка, у которой плохо пропечатывался мягкий знак. Сзади доносился голос Михаила, сопровождавшего задержанных в обезьянник.

– О, Беня! Какими судьбами? Что? Часы сами упали, а ты подобрал и нес вернуть? Какой сознательный, молодец! А держат за что? По ошибке, родельфисы поганые? А что такое родельфис?

Дверь закрылась, оставив только мягкий шум ночной улицы. Уходя, Дмитрий оставил зарешеченное окно приоткрытым, и сейчас в кабинете царила приятная прохлада.

Усевшись за стол, он заправил в машинку первый бланк и задумался, пытаясь понять, с чего начать. Так. Вещдоки отправлены в хранилище, под подпись. Задержанные заперты, ждут допросов. Описать ход операции… ход операции, которую готовили в спешке под его, Дмитрия, руководством.

«В 15:23 в управление поступил звонок от гражданки, пожелавшей остаться неизвестной. В ходе телефонного разговора была сообщена информация о том, что планируется преступление: ограбление…»

Спустя час рядом с машинкой появилась стопка отпечатанных листов. Дмитрий откинулся на спинку стула и потер глаза. Врач в «скорой» вколол какую-то дрянь, и теперь мысли ворочались ленивыми гусеницами, расползались в стороны. И очень хотелось пить. Поднявшись, он прошел по выкрашенному ядовито-зеленой краской коридору до туалета, налил стакан холодной воды, отдающей хлоркой, и выпил залпом. Потом еще один. Подумал, открыл кран и осторожно, чтобы вода не брызгала на повязку, сунул под нее голову.

Вынырнул, отфыркиваясь, довольно растер лицо полотенцем, вытер коротко стриженные волосы. Можно жить! Странно только, что еще не зовут на разнос. Дверь начальственного кабинета была закрыта, но в щели под ней горел свет – значит, Курлянд еще здесь. Может, занят?

Домой, в пустую квартиру, не тянуло – все равно не уснуть. Скорее хотелось, наплевав на предписания врача, завалиться в шалман и выплеснуть там и адреналин, и страх, и – чего скрывать – получить удовольствие. Поколебавшись, Дмитрий решительно направился в оперу – комнату, которую делили между собой оперативники. Если уж культурно отдыхать, так хотя бы не одному.

Опера не засыпала никогда, а сейчас людей здесь было вдвое больше обычного: прежняя смена, задержавшись за писаниной, еще не ушла, а новая уже бодалась за столы.

– Да какое мне дело, хоть cальмонелла! – орал Михаил в трубку телефона. – Какое нам дело, что вы называете ее доченькой? Это чихуахуа! Собака! Поговорите с участковым. Расклейте объявления. Оперативный отдел такими делами не занимается. Что? Зачем мы тогда нужны? Будете жаловаться? Сколько угодно!

С грохотом опустив трубку на рычаги, он всплеснул руками.

– И вроде бы давно работаешь, ко всему привык, но чем вообще эти дежурные занимаются? Не понять по заявлению о пропаже, идет речь о ребенке или мелкой собакообразной крысе? Зачем они там сидят вообще?

– Они там сидят, чтобы у нас всегда был чай с сахаром, – уверил его Дмитрий, выкладывая на стол конфискованные в дежурной части трофеи. Сегодня дежурили женатики, и раскулачивать их пришлось с утра. Так Дмитрий обзавелся чаем, сахаром, ванильными сухарями, сливочным маслом и малиновым вареньем. Почти такое же варила мать, жарким июлем на летней кухне, и воздух пах детством – сладко и тонко.

– Дело! – Игорь оживился, ухватил сухарь и с удовольствием захрустел им. – А то брюхо аж звенит.

– Дед не звал? – поинтересовался Дмитрий, кивая на коридор.

Михаил покачал головой, зачерпывая варенье.

– У него там посол. То есть курьер от самого, из горисполкома. Да не трусь. Дело мы сделали, а начальство для того и существует, чтобы ругать и направлять, хоть ты следователь, хоть опер.

Дмитрий неопределенно хмыкнул. Так-то оно так, но к новым корочкам, которые почти делали начальством его самого, он еще не привык, и грядущий разнос ощущался иначе. Хотя так-то Михаил, конечно, был прав.

– Я вот все думаю, – задумчиво начал он, наливая чай. Добавил три ложки сахара, зазвенел ею, перемешивая. – Если брать по описи, то получается, что все это ради сотни-полутора рублей. Больше барыга им не дал бы. Стоило оно того?

– А никто не коворит, что воры – гении, – спокойно заметил Таранд, подняв голову от пишущей машинки. – Ина-аче не воровали бы.

– К тому же, – добавил Игорь, – они ведь думают, что их не поймают. А потом опа – и группа захвата под окнами.

В коридоре стукнула дверь, и они замолчали, прислушиваясь. Шаги, приглушенные слова прощания, а затем в дверь заглянул Курлянд.

Осмотрел накрытый стол, оперов, хмыкнул.

– Празднуете?

Игорь открыл было рот возразить, но Михаил незаметно двинул его под ребра. Дед прошелся по комнате.

– Герои, значит. Ворвались, повязали. Вернулись живыми, едва поцарапанными – это хорошо. Не пришлось похоронки писать на вас, дурней.

Молчание.

– Сыску, – Дед снял очки и принялся протирать их большим клетчатым платком, – не нужны герои. Ему нужны ищейки. Герой – тьфу, это просто идиот, который довел ситуацию до отсутствия выбора. Положился на везение… Почему не проверили дом заранее?

– Времени было мало, побоялись, что спугнем, если банда вернется раньше, – ответил Дмитрий.

– Я там каждую неделю езжу, – миролюбиво заметил Дед. – Там с дороги задней стены дома вообще не видно, сирень мешает. Или спилили? Молчите? Почему не дождались, пока не загонят машину и не уйдут в дом?

– Момент показался подходящим, товарищ полковник. – А это уже сказал Михаил.

– Чудесно! – восхитился Дед, сунул в рот дужку очков, но тут же выдернул, опомнившись. – Когда кажется, капитан Изместьев, нужно читать уголовно-процессуальный кодекс и служебные инструкции! Герои, мать вашу! Пропустить Расстегая! Так подставиться! А если бы он ниже взял? Вы же полгруппы могли положить!

Дмитрий вспомнил, как из-за двери показался ствол, и вздрогнул. Обошлось и правда на голой удаче.

– А ты… – Дед ткнул в него пальцем. – Не юноша уже. Мог бы думать не задницей. Планировать без этих… кавалерийских наскоков. Это им, – он махнул за окно, на улицу, – просто. Могут взять и выстрелить, украсть, пограбить, а нам за каждую мелочь сто бумажек написать нужно. Кучей правил связаны, как цепями. Так какого черта вы еще и в поддавки играете? Ну? Тебя спрашиваю, майор!

– Не могу знать, товарищ полковник.

– Не может он, – передразнил Курлянд. – А должен знать! Ладно. От горисполкома премия с благодарностью в личное дело. За получение распишетесь у секретаря. Свободны.

Когда он ушел, хлопнув дверью, несколько секунд все молчали. Потом Михаил встрепенулся, потянулся к чайнику.

– М-да, – заметил он. – Сурово, но справедливо. Хотя мог бы и похвалить. Как там ни крути, а дело сделано. Один уже жмурик, еще двое скоро к нему присоединятся. И все это ценой нервов и пореза на руке.

– Польшого пореза, – педантично уточнил Таранд. – А вообще-то та-а.

Дмитрий пожал плечами и залпом допил чай. Что бы там ни говорил врач, а ему требовалось выпить.

III. Кафе «Северное»

Кафе «Северное» называлось так, потому что располагалось в Южном порту. Жека Китаец, который держал эту дешевую забегаловку, уверял – это юмор. Юмором были и зарубежные, не одобряемые партией коктейли, куда щедро лили водку, и сама паленая водка, и даже местные разбитные девчонки, норовящие насыпать клофелин в рюмку. Зато здесь можно было посидеть без погон, поговорить – поорать – под оглушительное «Музыка на-а-ас связала», выпить и расслабиться. В неоновом свете между столами кружились девицы в мини-юбках и лосинах. Приличные комсомолки днем, вечером они снимали светлые платьица, начесывали волосы и жутко подводили глаза.

– А я говорю, – размахивал руками Изместьев, – скоро не будет телефонов с проводами. Будет такая маленькая коробочка, с кнопками. Натыкал в нее, позвонил – и в карман помещается. Ну что ты ржешь, «Технику – молодежи» читать надо. Я у сына иногда почитываю, да… И фильмы смотрю!

– Телефоны без провода, – хмыкнул то ли Владимир, то ли Владислав, и Дмитрий вдруг вспомнил – Игорь. Молодого лейтенанта звали Игорем. – Тут сироп в автоматах пропал, с собакой не сыщешь. А ты – телефоны.

Дмитрий опрокинул рюмку водки, закусил бутербродиком с сыром и выдохнул. Водку особенно пить не хотелось, но коктейли в «Северном» рисковали пить разве что те, кто не знал, как их здесь делают.

– Что меня больше всего раздражает, – заметил он, – это благодарность за шмотье, которую спустили сверху. Приемщица убита, дело закрыто – рутина, молодцы, работайте дальше. Ну и правда молодцы, работаем, аж пальцы от отчетов болят. А благодарность от самого председателя, лично, с выписанной премией «За поимку особо опасных бандитов и защиту трудовой собственности». Трудовой собственности! За защиту платьев, получается?

– И шуб, – уточнил Игорь, улыбаясь девице в розовой рубашке и дырявых лосинах. – Не путем… тьфу, чертов эстонец, заразил! Не будем забывать про шубы. Может быть, они председателю важнее. Платья – ерунда, у него такая жена, что без платья даже лучше.

– Дурак ты, – хохотнул Изместьев. На каждую рюмку Дмитрия он опрокидывал две, и голос его звучал немного невнятно. – Сразу видно – не женат. Если жена останется без приема, на котором можно покрасоваться в платье, то председатель жену увидит… только в шубе. Песцовой. И хоть норка там хороша…

– Хороша, – подтвердил Дмитрий. – Сам описывал.

– И хоть норка в шубке хороша, норка в жене – лучше, – заключил Михаил.

Дмитрий знал, что Изместьев, в отличие от Игоря, женат, давно, на тихой серенькой женщине. Что у них двое детей, заниматься которыми капитану некогда. Что дома его не ждет даже скандал, просто равнодушие. Оставалось только гадать, насколько в этом была виновата работа.

– Ну и не женат, – ответил Игорь и махнул девушке в розовой рубашке рукой. – Так и не хочу. Можно и без жены. Время новое. Время перемен, чувствуете?

Девушка в розовой рубашке не подошла, а пританцевала к столику, по-хозяйски положила руку на его плечо и улыбнулась так ярко, что могла поспорить со светомузыкой, заливавшей танцпол. Сколько ей было лет под слоями макияжа, сказать было сложно, но Дмитрий ставил на двадцать пять – тридцать.

– Скучаете, мальчики?

Мальчик Михаил погрозил ей пальцем. Указал на Игоря.

– Только чур без клофелина. А то он еще маленький.

Девица растерянно моргнула, явно пытаясь решить, продолжать улыбаться или нет.

– Точно, – кивнул Дмитрий, отнимая у Игоря, чью фамилию так и не вспомнил, очередную рюмку. – И ему завтра на смену. Тебе то есть завтра на смену. Помнишь?

«Понаберут выпускников школы милиции, а следователю мучайся, запоминай эти фамилии. Дьявол, как же его… Ясенев? Тополев?»

– Эй, я же пил!

– Меня зовут Илона. – Девица опустилась Игорю на колени, погасив недовольство в зародыше. Оглядела столик и скривилась. – А коктейли? Хотя бы Джек-колу?

То, что подавали в «Северном» под видом Джек-колы, Дмитрий пить не стал бы даже за деньги. Внешне оно и правда походило на виски, но на деле представляло собой ту же водку с уссурийского ликеро-водочного завода, только с какими-то загадочными красителями, не поддающимися даже лабораторным анализам.

– Илона, – проникновенно заметил Дмитрий, беря с подносика рюмку и передавая девушке, – пожалуйста, не пейте тут эту дрянь. И мохито тоже. И особенно «Белую леди». А то вы нам суточную статистику испортите. Оно же дерево насквозь проедает.

«Игорь Деревянченко! Точно!»

– Игорь, вы танцуете? – Илона поднялась и потянула лейтенанта за собой. – А то все говорим и говорим. Такая ночь! Надо танцевать! Двигаться!

– Кажется, про дерево было лишним, – повинился Дмитрий, провожая их взглядом. – Да и правда, зачем портить людям вечер?

Танцпол полыхал неоном и зеркальными бликами, и в этом сиянии Игорь быстро скрылся из виду.

«Звезды нас ждут сегодня, – обещала из динамиков Маргарита Суханкина. – Видишь их яркий свет?..»

– Разваливается все, – вдруг заметил Михаил и глянул в упор на крашеную блондинку, походившую из-за раскраски на китайскую панду. – Время перемен, тоже мне.

Девица, приняв это за приглашение, шагнула было к их столику, но Дмитрий взмахом руки отправил ее обратно к стойке. Михаил всегда мрачнел после пятой рюмки, но это пройдет.

– Разваливается, – продолжал Изместьев. – Скоро будем как буржуи ходить, без авосек. Потому что положить в них нечего. Что там Брежнев в восемьдесят втором говорил на съезде? Принять меры по дефициту? Ну и что, приняли? Сиропа нет, одна вода негазированная! А лекарства?

Дмитрий слушал, кивал в нужных местах. Поддерживать тему развала не хотелось, пить – расхотелось. Да и врач не советовал увлекаться после антибиотиков. Стоило вспомнить о враче, как заныла зашитая рука. Как так получалось, что нормальные люди приходят в «Северное» пить и веселиться, а менты – пить и мрачнеть? Разве что Игорь радуется.

Когда-то давно все выглядело как-то иначе. Делать мир лучше, ловить и защищать. Да и то – сегодня ведь мир стал лучше? Стал. Без той троицы – еще как. Только некую Ирину Алексееву, работницу химчистки, уже не вернуть. Так что радость получалась с горечью вприкуску.

Переводя взгляд с одной женщины на другую, он внезапно понял, что ищет лицо Ольги, и мысленно поморщился. Ей в таком шалмане делать было нечего. Хотя почему? Молодая женщина, из Москвы почти сразу после учебы приехала во Влад. Наверняка хочется и развлечься.

– Товарищ майор?

Тряхнув головой, Дмитрий поднял взгляд на розовощекого подтянутого сержанта. Тот был в форме и выглядел так, словно бежал от самого участка.

«Какого черта?»

– Сюда сержантам нельзя, – с пьяной уверенностью заметил Изместьев, присматриваясь к визитеру. – А в форме вообще штрафовать надо. Штрафными. Сегодня такую кодлу накрыли, повод. Пуля мимо прошла… Вот, держи, пей!

На столик начинали оглядываться. Появление в шалмане людей в форме могло означать что угодно, и люди с танцпола начали незаметно расползаться. Из сияния вывернулся Игорь, обнимая Илону за талию. Судя по выражению лица, девушка хотела оказаться где угодно, но не здесь.

– Что это у вас тут?

Дмитрий вздохнул, забирая протянутую Михаилом рюмку и ставя на стол.

– Что стряслось? Потому что если ничего – я обижусь. И почему я? А Юрий Степаныч что?

Юрием Степановичем Козодоем звали старшего следователя. Сегодня была его очередь ждать на телефоне, и если сержант пришел в шалман, это значит…

– Звонили, – отрапортовал сержант, вытягиваясь во весь свой немалый рост. – Болен Юрий Степаныч, а ехать надо. На Стекляшку. Труп у нас, Дмитрий Владимирович.

Интерлюдия

Скульптор

Снова не то. Снова брак, фальшивка, которая трескается, стоит только надавить. Скульптор мыл руки раствором, брезгливо нюхал их, осматривал и снова опускал в ванночку с антимикробным раствором. Он вернулся уже давно, но все еще казалось, что на руках остались тяжелый медный запах и морская соль. А еще эти водоросли… стоит коснуться пальцем, и липнут, как клей. Отвратительная зелень.

Надо было догадаться сразу – сходство с Идеалом было слишком поверхностным. Нужно было смотреть глубже, анализировать… Или глупо полагаться на сходство с Идеалом?

Он помедлил, держа руки перед собой на весу, чтобы дать им высохнуть.

Может быть, настоящий успех и возможен только с Идеалом, а не с его отражениями? Но ведь все шло так хорошо, пока не рассыпалось в песок. Нет. Просто надо выбирать лучше. Не получилось с этой – получится со следующей.

Выйдя из ванной, он подошел к стеллажу с пластинками. Руки приятно гудели после работы, в голове, несмотря на неудачу, поселилась воздушная легкость, и настроение требовало чего-то особенного, целительного. Такого, что изгонит из души разочарование от этой подделки. Пятая симфония Моцарта? Нет, слишком фривольно. Пятая Бетховена? Да, пожалуй.

Опустившись в кресло, он отдался музыке, постукивая пальцами по подлокотнику.

Да, это то, что нужно. Когда струнные дошли до крещендо, он улыбнулся.

Интересно, что они подумают, когда найдут тело? Оценят ли? Впрочем, какая разница. Будут и другие… Он порой видел ее в компании таких же, со вздыбленными волосами, накрашенных, в одинаковых куртках, словно нет уже разницы между мужчиной и женщиной. Да…

Закрыв глаза, он отдался музыке и мечтам.

Глава 2

I. Тело на Cтекляшке

ЕРАЗ-762, неведомо где откопанный сержантом Поповым, натужно выл на подъемах, жутко скрежетал коробкой, но упрямо заползал на сопку за сопкой.

– Кто обнаружил тело? – спросил Дмитрий, открывая окно и выставляя голову наружу, чтобы холодный морской ветер выдул остатки хмеля.

– Влюбленная парочка, – охотно ответил сержант, которого по стечению обстоятельств звали Митей. – Отправились романтически прогуляться, потому что луна вон какая, море сияет. А на Стекляшке – сами понимаете, вдвойне все переливается. Так что подхватили велосипеды, пледы, корзинку с чем-то булькающим и махнули. Шли, шли, а там – оно.

– «Оно»? Выражайтесь точнее. И когда обнаружили тело?

Все это в куче: шли-шли, велосипеды, Стекляшка – означало, что времени прошло много. Пока туда-сюда, пока поняли, что случилось, пока добрались до участка, пока проверили, пока позвонили. Минимум два-три часа прошло. А если на узком повороте перевернулся какой-нибудь лихач – то и все шесть.

Сержант выпрямился за рулем.

– Слушаюсь! Тело женщины с множественными ножевыми ранениями. Без одежды, то есть совсем. Нагишом. Васька, ну, тащ старший сержант Корнеев это как увидел, проблеваться не мог. У нее ведь живот вспороли и все внутренности вытащили. Эксперты тоже как-то взбледнули.

Дмитрий глянул в небо. Сквозь туман пробивалась полная луна, похожая на круг сыра. В полнолуние психи всегда активировались, а убивать так, чтобы потом выпотрошить, мог только псих. Или тот, кто хотел увести следствие по ложному следу. Ревнивый муж, убивший свою супругу и пожелавший замести следы. Или неудачливый домушник. Джек-потрошитель, к счастью, остался в викторианском Лондоне. Конечно, в стране порой появлялись маньяки. В Ростовской области, к примеру, коллеги по сей день не могут поймать своего убийцу из лесополосы. Но Дмитрий упорно надеялся – бытовуха.

– Эксперты у нас нежные, – хохотнул Михаил, который высунулся в другое окно. – Что нудила этот, Сергей Саныч, что лаборанты. А уж Олюшка совсем как китайская статуэтка. Один патанатом – суровый мужик, да и тот со жмурами разговаривает. Знаешь, какой он мне анекдот вчера рассказал? У цыпленка две ноги, особенно левая!

Где предполагалось смеяться, Дмитрий понимал с трудом. Зато догадывался, что Мишу надо было отвезти домой, сдать жене под опись, сверив комплектацию, а потом ехать на Стекляшку. Но поддатый Миша влез в машину так споро, что никто не успел возразить.

С кряжа к бухте Стеклянной вели пятьдесят три выщербленные и частично скрытые песком ступени. В отличие от спутников, Дмитрий спускаться не спешил, приостановился на веранде армянской шашлычной, борясь с дурнотой: в голове спорили обезболивающее и водка из шалмана. Лететь вниз не хотелось, поэтому он просто смотрел, держась за деревянные перила. Тем более посмотреть было на что: свое название бухта получила не зря.

Стекло и керамику море приносило с близлежащей свалки, било о камни, выглаживало волнами, а потом выносило на берег. Бутылки – что целые, что битые – и посуду на свалку свозили десятилетиями, и теперь узкая полоса вдоль линии прибоя отблескивала тысячами разноцветных огоньков. По полосе плясали лучи фонариков: экспертам и операм лунного света было мало. Вокруг суетились люди: «скорые», эксперты, понятые, свидетели… на миг все это до жути напомнило танцпол.

«Вот же дрянь лезет в голову».

Заставив себя отпустить перила, Дмитрий начал спускаться. С каждым шагом вниз голову отпускало, и под конец он и вовсе не удержался, по-мальчишески спрыгнул в пену прибоя. Под ногами хрустнули стеклянные голыши. Где-то поодаль натужно блевал Михаил, сбежавший по ступеням первым, как только машина остановилась у шашлычной.

«Нежные эксперты, говоришь? А впрочем, наверное, это водка».

Оглядевшись, Дмитрий пошел туда, где суетящихся было больше всего. До свидетелей – парочка гражданских, мнущихся в стороне под присмотром сержанта, не могла быть никем иным – время еще дойдет.

«Следы, если они и были, искать бесполезно. Все затоптали».

На стекле, конечно, следов не оставалось, но между ними и кряжем протянулась широкая полоса обычного песка, которую как раз сейчас затаптывали. Впрочем, если убийца нес жертву сверху, то следы могли остаться там. Если нес.

«Зачем нести до воды? Мог просто скинуть с кряжа».

Кивая знакомым, он прошел через оцепление, и кто-то тут же услужливо подсветил фонариком. Сразу стало ясно, что на бытовуху Дмитрий надеялся зря.

Женщина лежала на самой полосе прибоя, на стекляшках. Темноволосая, хрупкая и тонкая, как китайская фарфоровая статуэтка. Ее разложили крестом, и в лунном свете казалось, что она парит над стеклом, раскинув руки. Плечи, грудь и лицо покрывали многочисленные раны, складывающиеся в странные символы, а живот был вскрыт. Дмитрий уловил движение, наклонился ближе и невольно сглотнул: во внутренностях уже копошились мелкие цветные крабики.

С радостью уступив место фотографу, он под блеск вспышек подошел к столику, на котором разложил свой чемоданчик эксперт. Нет, два эксперта. Рядом с Сергеем Шабалиным, старшим судмедэкспертом отдела, над столиком склонилась Ольга. Услышав шаги, она подняла на Дмитрия мертвенно-бледное лицо. Глаза ее в полумраке казались почти черными, и на миг Дмитрию показалось, что на него смотрит не Оленька Эйвазова, а та женщина, которую сейчас фотографировали на стеклянном ложе.

Он тряхнул головой, зарекаясь пить. Покажется же. Хотя Ольга и убитая действительно были похожи: темноволосые, хрупкие. Впрочем, убитая выглядела не столько хрупкой, сколько истощенной.

– Когда ее убили?

– Сутки-двое, – ответил Шабалин, выпрямляясь. – Точнее скажет только патологоанатом. Оленька, милая, будь добра, сними пальчики.

Дмитрия чуть не передернуло: сорокалетний мужик, а чуть не сюсюкает. «Оленька», «милая»… Новенькую отправил снимать отпечатки пальцев, а сам тоже бледный как смерть, даже пот пробил, и это на морском-то ветерке. Дмитрий знал, что не прав, что это несправедливо. Что старший судмедэксперт просто обучает новенькую, что он просто вежливый, что его небось тоже выдернули из постели или из шалмана…

«Хотя нет, он же не пьет».

В общем, не любить Шабалина было не за что. Кроме как за «милую» и за «Оленьку».

Ольга, подхватив сумочку, прошла мимо, оставив шлейф легких сухих духов. Проходя, едва заметно поморщилась, и Дмитрий внезапно сообразил, как от него сейчас должно нести выпивкой и шалманным прокуренным воздухом.

«Черт».

– Еще что-нибудь узнать успели?

Для полноценного анализа времени у экспертов не было, но порой и беглый взгляд мог многое показать.

Шабалин задумался, потирая руки. Пожал плечами.

– Ее не задушили, убили не здесь, судя по характеру трупных пятен. Убили не сразу, опять-таки если верить характеру повреждений. Пока всё.

– Я видела похожее, – добавила Ольга тихим голосом. – Помните сводки по Ордену Сатаны в Подмосковье пару лет назад? Когда убили девушку на Новодевичьем? Символика та же.

– Уверена? – немедленно спросил Дмитрий, уже предчувствуя ответ.

Ольга кивнула.

Вот черт! Не хватало только психованных культистов. Теперь Дмитрий вспомнил ту московскую историю. После рейда от банды – иначе этих отморозков было не назвать – ничего не осталось, но вдруг? Если кого-то упустили, то он вполне мог спрятаться на краю земли.

Скрипя песком, Дмитрий подошел к телу и мрачно на него уставился, словно жертва была виновата в том, что приглянулась сектантам. Впрочем… что-то тут не сходилось. Во-первых, так вот не прячутся. Разве что речь идет о маньяке, который долго прятаться не может – сорвется.

«Но маньяки в секте, да еще такие неприметные, их что – упустили? Лидеров тогда выбили… а впрочем, надо запросить данные из картотеки. Но если действовали не москвичи, то кто? Имитаторы?»

Рука сама потянулась к карману, и сейчас Дмитрий действительно пожалел о решении бросать курить.

«Кто же ты? И кто тебя вот так? Первое – узнаем завтра же. Второе – узнаем тоже, и я лично постараюсь, чтобы виновник пошел под высшую меру».

Почему подумалось «виновник», а не виновники, Дмитрий и сам не знал. Просто почему-то не верилось, что вот эти аккуратные, ровные раны наносили в кругу разгоряченных парней, когда эмоции бьют через край. Исключать такое было нельзя, но – не верилось.

Ольга подошла, опустилась на колени у тела.

– Смотрите, символика один в один. Вот такая звезда была, и перечеркнутый крест, и остальное тоже.

– А ты их хорошо изучила, – заметил Дмитрий, размышляя о том, что все-таки нужно пригласить Ольгу на свидание. Куда-нибудь. Место и время, конечно, были не очень подходящими, но ведь и они не мазурики. – Хм, а если подумать, знаешь много, сама из Москвы, приехала недавно, и вот – тело. Точно культистка. Кто же еще столицу бросит?

Он говорил шутливо, рассчитывая на ответную улыбку, но вместо этого Ольга вскинулась, словно ее ударили, гордо выпрямилась и на прямых ногах отошла обратно к столику, оставив Дмитрия недоуменно чесать в затылке.

– Необычный эффект, – прокомментировал незаметно подошедший Михаил. Разговаривал капитан почти трезво, с волос и воротника капала вода: видимо, сунулся в волны, чтобы протрезветь и умыться. – Кавалер из тебя, Дима, что из дерьма пуля.

– Сам удивился, – признал Дмитрий. – Ладно. Раз уж ты здесь – работать в состоянии? Польза от тебя будет?

– А я уже с ними поговорил, под запись. – Михаил махнул рукой в сторону свидетелей, которым кто-то догадался выделить шерстяное одеяло. – Ничего интересного. Искали место, чтобы потрахаться на красоте, увидели вот это. Девочка училась на медсестру, так что попыталась сделать искусственное дыхание…

– Что, прости?

Дмитрий посмотрел на выпотрошенную женщину, слепо глядящую в небо. Представить, что кто-то сочтет ее еще живой, было… трудно.

Михаил пожал плечами.

– Шок. Метались вокруг, потом кое-как сообразили, что надо ехать к городу, где есть пост. Ничего не видели, ничего не слышали. Подписку я взял.

Дмитрий хмыкнул. Подписка или нет, а слухи разойдутся в любом случае. Но так, может, хотя бы не сразу.

– Отправь людей проверить наверху. Еще надо проверить пристани. Я займусь потеряшками. Сутки-двое – дело еще не завели, но родственники уже могли заявить. Психбольницы – там вечный некомплект. Если псих не выглядит слишком опасным, могут и отпустить, но на карандаше подержат. Потеряшки… а, я это уже говорил?

Михаил кивнул и внезапно широко зевнул, прикрыв рот ладонью. Дмитрий тут же зевнул за компанию и махнул рукой.

– Сначала сон. А то так и будем по кругу ходить. Вы там заканчиваете?

Фотограф, который уже бережно убирал камеру в футляр, кивнул. Шабалин, водивший носом над самым телом, словно хотел вынюхать убийцу, выпрямился.

– Еще минут десять, и можно увозить. Если не возражаете, мы бы еще соскобы из-под ногтей взяли. В биолого-почвенном начали делать эти новые реакции, чтоб ДНК определять. Вдруг она поцарапала кого-то?

– Хорошо. Заканчивайте, отправляйте в морг с пометкой, чтобы занялись побыстрее. Я – в управление.

Дмитрий устало побрел к лестнице – все те же пятьдесят три ступени, только уже вверх. Михаил шагал рядом, сунув руки в карманы.

– А представляешь, как просто было бы, окажись ты прав? – вдруг спросил он.

– Что?

– Я про твою Оленьку-культистку. Р-раз, и дело раскрыли, не отходя от трупа. Поставили бы рекорд по скорости раскрытия дела.

– Она не моя.

«Пока».

И все же мысли о совпадении засели в голове. Привязать их пока что ни к чему не получалось, но – пока. Пусть Дмитрий и не доучился на психфаке, перешел в органы еще до ординатуры, но взгляд с точки зрения обеих профессий, и первой, и второй, сходился в одном: все совпадения и странности следовало учитывать, заносить в картотеку и ждать, пока они сложатся в цельную картину.

II. Звонок. Зоя

Проснувшись от стука в дверь, Дмитрий несколько секунд просто лежал, пытаясь понять, почему вместо привычных кремовых обоев стена покрыта белой краской, а в бок упирается острая пружина. Потом вспомнил: чтобы не тащиться на другой конец города, остался спать в управлении, на старом продавленном диванчике. Рядом с изголовьем на стуле тикали наручные часы. Восемь двадцать. Значит, спать пришлось от силы четыре часа.

В дверь заколотили снова. Пришлось подняться и открыть. Игорь Деревянченко выглядел помятым, словно и ему не пришлось спать, но довольным.

– Отчеты, товарищ майор. Патологоанатом, судмедэксперты, список известных потеряшек.

Дмитрий кивнул, принимая папки. Работы предстояло много, но, дойди он до конца на психфаке, стань врачом-психиатром, бумажек было б не меньше. А в остальном? Белый халат вместо серой формы, стетоскоп на шее, ученая степень в медицине, и – Олюшка, восторженно глядящая на светило психиатрии.

«Приворожила она меня, что ли? Сектантка мелкая».

Желудок забурчал, возмущаясь приему вчера водки с бутербродиками.

«А вот обедают психиатры регулярнее».

Игорь понимающе кивнул:

– Я попросил в столовой оставить что-нибудь. Так что там, товарищ майор, секта, получается? Ребята такого нарассказывали, жуть.

– А вот это, лейтенант, нам и предстоит выяснить. – Дмитрий бросил отчеты в сейф. – Расскажи лучше, как твоя Илона. Судя по довольному лицу, сложилось?

– Что? А, нет. – Лейтенант махнул рукой. – Тот сержант все настроение сбил. Просто гуляли, разговаривали, знаешь. О! – оживился он. – Она так-то счетоводом на складе работает, но каждый отпуск в горы ходит, представляешь? По виду девчонка девчонкой, а мышцы – каменные. И так рассказывала – дух захватывает. Даже самому захотелось полазить по горам.

– «Музыка ва-а-ас связала…» – фальшиво пропел Дмитрий, – не навернись там, в горах.

– Да ну тебя, – обиделся Игорь. – Она меня, между прочим, на Пидан летом звала вместе подняться. Хорошая девчонка, а ты – му-узыка.

Гора Пидан, чуть выше километра высотой, для альпиниста – все равно что для велогонщика поездка вокруг дома. То, что Илона из «Северного» готова была вести туда туриста, возиться с ним, говорило о том, что все и правда могло оказаться серьезно.

«Сколько же девочек по шалманам плакать будут, если лейтенант наконец остепенится!»

Дмитрий миролюбиво вскинул руки.

– Ну, раз на Пидан – тогда конечно. И что хорошая – замечательно. Только ты это, своди ее куда-нибудь до лета? Хоть в театр, хоть в кино.

Впрочем, по-настоящему, всерьез о любовной жизни лейтенанта не думалось. Думалось о другом. Театр. Дмитрий даже прищелкнул пальцами. Вот что ему напоминала поза той женщины. Вот почему убийца не стал просто скидывать ее с обрыва или через борт лодки. Ее разложили специально, напоказ. Для кого? Уголовное представление с фонариками, протоколом, осмотрами, фотографированием сбоку, сверху, крупным планом.

Убийца словно включал их всех в свое преступление, подмигивал. Дмитрий передернул плечами, пытаясь стряхнуть мерзкое ощущение. Хотелось вымыть руки ядреным хозяйственным мылом. Обычный преступник или вовсе не думал о жертвах, или старался их скрыть. Этот же… псих. Или психи. Работают ли психи группами?

Данных было мало, так мало, что хотелось забыть про поздний завтрак и метнуться обратно в кабинет, изучать содержимое папок, пока не найдется хоть какая-то зацепка. Что-то всегда находится. Всегда. Надо только хорошенько поискать.

Желудок снова заворчал, напоминая о том, что не зацепками едиными.

– Что, говоришь, в столовой оставили? Только… – Он дыхнул в ладонь и поморщился. – Только сначала умоюсь.

После контрастного душа, побрившись, Дмитрий снова почувствовал себя человеком, и котлеты из ведомственной столовой замечательно шли под картотеку пропавших. Ольга Москальчук, двадцать пять лет, глаза серые, волосы русые. Анна Ревун, тридцать лет, особая примета – родинка над глазом. Елена Игнатьева, сорока пяти, волосы крашеные, рыжие… Дмитрий бегло проглядывал папки, откладывая их на стул. Владивосток – большой город, и стопка все росла и росла, грозя съехать на пол.

Спустя час папки закончились, но незнакомки с пляжа среди потеряшек не нашлось. Для кого-то она еще оставалась живой, где-то ее ждали родители или муж с детьми. И эти родные даже не подозревали, что патологоанатом Сергей Радиевич уже провел вскрытие, составив отчет.

«Отчет. Точно».

Из отчета следовало, что жертва была истощена, а на теле присутствовало два типа повреждений – прижизненные и посмертные. Убийца сначала истыкал ее тонким лезвием, похожим на ланцет, затем убил одним точным ударом в сердце, после чего изнасиловал и снова изрезал. Вся оккультистская символика была нанесена посмертно. Распотрошили женщину уже после, чтобы забрать матку. Дмитрий подумал и решительно отодвинул от себя тарелку с винегретом. Тарелка стукнулась о телефон, который в этот момент зазвонил так внезапно, что Дмитрий вздрогнул.

– Тащ майор, – сообщил дежурный сержант, – ответьте на звонок от потерпевших.

Дмитрий не успел ни возразить, ни уточнить про свою часть. Короткий писк, и голос сержанта сменился невнятными женскими всхлипываниями.

– Гражданочка… – Вздох вышел тяжелым, под размышления о том, что сержанты совсем обнаглели и разучились докладывать коротко, но при этом внятно и осмысленно. – Вы по делу бы всхлипывали, что ли. Майор юстиции Меркулов. Что у вас произошло?

– Дочка, Зоечка, – ответила женщина, – пропала. Ушла на работу, она у нас хорошая, на Дальхимснабе работает, в киоске. И не пришла, понимаете? Мы уж все глаза проплакали. И деньги она вчера не сдала.

Пропавшие девушки напоминали о пляже. Пропавшие – казенные – деньги намекали, что переводить звонок нужно было другому отделу. Если дежурный этого не сделал, значит, на то были причины, например в виде свежих ориентировок. Или кому-то придется надрать уши. Дмитрий взял чистый лист бумаги и ручку.

– Погодите. Помедленнее. Представьтесь, пожалуйста.

– Реутова я, Татьяна Владиславовна. – Женщина снова всхлипнула. – Живем на Первой речке, и Зоечка… Реутова Зоя Романовна, дочь моя, на работу на автобусе ездит. Сами знаете, как у нас с автобусами! Не вернулась вчера. А еще она на работу сегодня не вышла! Ой, товарищ майор, с ней беда ведь! И товарищ сержант, как услышал, так сразу…

– Расскажите, пожалуйста, как выглядит Зоя? – Прижав трубку к уху плечом, Дмитрий подхватил со спинки стула китель. По-видимому, драть сержанта за уши не придется.

– Как… тоненькая она, как березка, темненькая, потому что в отца пошла, а глаза карие. Уходила – платьице надела, светлое, в цветочек… С ней беда случилась, товарищ майор?

Дмитрий никогда не умел справляться с такой вот ситуацией, когда надеются, что ты возразишь, скажешь, что все будет хорошо, но при этом понимают, что случилась беда. Что тут можно было ответить, да еще по телефону?

– Знаете, Татьяна Владиславовна, а давайте я заеду. Вы ведь дома, верно? Дочь ждете? Где, говорите, на Первой речке?.. Записываю.

Дмитрий заскочил в оперу, нашел взглядом Изместьева, мотнул головой, подзывая к себе.

– Миша, маршрут автобуса к Дальхимснабу знаешь? Время работы киоска на остановке? Нет? Узнай. Добудь список водителей за вчерашний день и хоть душу из них вытряси, но узнай, кто и когда вез туда утром худенькую темноволосую девушку. И кто вез или не вез ее обратно в город вечером. Пассажир она постоянный, должна была примелькаться. Потом проверь такси. При ней была сумка с деньгами – может, решила не ехать на автобусе, а поехала на такси. Понял?

– Так точно!

В глазах Изместьева вспыхнули знакомые искорки азарта, да и сам Дмитрий чувствовал азарт. У убитой или рядом не было ни одежды, ни документов, ни сумки. Отпечатки пальцев в архиве не значились, поиск по зубным клиникам требовал времени, след убийцы остывал с каждым часом, а тут – повезло. Родственники могли не звонить еще несколько дней, зная, что заявление о пропаже раньше трех суток все равно не примут, – и все же позвонили. Внезапная удача выбивала из головы сонливость не хуже ледяной воды.

Кивнув Михаилу на прощание, Дмитрий сбежал во внутренний дворик и махнул водителю служебных «жигулей», чтобы заводил мотор автомобиля.

III. Родители Зои

Небольшой двухэтажный дом, выкрашенный желтой краской, утопал в зелени: вокруг разрослись каштаны и липы, скрывая под собой красные гаражи. Во дворике весело перекликались дети, прыгая по вкопанным в землю шинам, легкий ветерок колыхал развешенное на веревках белье. Из окна на первом этаже за Дмитрием подозрительно наблюдала бабка в расшитом цветами платке. Обычный дом, в котором еще не знают о страшном событии.

«Надо будет расспросить участкового, – подумал Дмитрий, открывая скрипучую дверь в подъезд. – Может быть, он что-то видел или знает. Хотя ни черта это не похоже ни на бытовуху, ни на соседские разборки. Похоже, что действовал псих, но и психа кто-то мог видеть. Где-то же он ищет жертв, откуда-то о них знает. А может, это, чем черт не шутит, какая-то другая девушка. Бывают же и просто совпадения? Бывают. Только я в них не верю».

Квартира номер четыре располагалась на втором этаже. Дмитрий надавил кнопку звонка, и внутри раздалась звонкая трель. Открыли ему сразу, словно ждали за дверью. А может, и на самом деле ждали.

Бледная женщина с пушистыми темно-русыми волосами стояла, прижав руку к груди, словно поняла все сразу, стоило ей только взглянуть на визитера. Рядом с ней, обнимая ее за плечи, стоял темноволосый мужчина в форме железнодорожника.

– Дмитрий Владимирович Меркулов, – представился майор, нарочито неторопливо раскрывая корочки. – Татьяна Владиславовна? Мы по телефону разговаривали. А вы?..

– Роман, – коротко ответил мужчина и тут же, спохватившись, добавил: – Михайлович.

– Разрешите войти?

Его провели в светлую гостиную, окна которой выходили на сопки. Над диваном, накрытым пледом, висела большая черно-белая фотография маяка, снятого на закате. Другие, поменьше, разместились вокруг. Сопки, море, карьер. Заросшие травой руины церкви на фоне промзоны – Дмитрий даже не знал, что там такое есть. Фотографии были неуловимо похожи, и Дмитрий, кивнув на них, спросил у хозяина:

– Хороши. Ваши?

Тот дернул головой.

– Нет, Зои. У нее ведь руки золотые, и фотографии эти даже в газеты брали. А лучшее вот, вешаем, потому что лучше любой картины. Мастерскую вот ей оборудовал, чтобы все правильно было, специально дверь в ванную подогнал, чтобы ни лучика не пропускала. Знаете, когда проявляешь, нельзя, чтобы свет попадал, иначе фотографии засветятся. Как Зоя говорила: запортятся.

На комоде стояла еще одна фотография. Татьяна Владиславовна с мужем и темноволосая, пошедшая в главу семейства девушка. Дмитрий узнал ее сразу, хотя девушка на фото выглядела не такой тощей. Судя по дате в уголке, фотография была сделана всего несколько месяцев назад.

«А пропала она вчера. То есть это не убийца морил ее голодом. Странно».

– Не томите, – тихо сказала женщина. – С ней что-то случилось, да? Она… в больнице?

Дмитрий повернулся к ним. Хозяева так и стояли в дверях, словно не решаясь войти в комнату. Он вздохнул. Хороших способов сообщать о смерти не было. Оставалось говорить как есть.

– Садитесь, пожалуйста. К сожалению, вынужден сообщить, что ваша дочь мертва.

Начать собирать сведения о Зое Дмитрий начал только через час, когда закончились слезы, сомнения и упреки. Татьяна Владиславовна не хотела верить, даже когда он показал фотографию убитой девушки – самую невинную, только с лицом. У ее дочери не было колотых ран на щеках, не было вырезанной на лбу звезды, и главное – ее дочь была жива и не могла смотреть в объектив вот так, слепо, уже ничего не видя.

А когда поверила, впала в ступор.

Теперь Роман с женой отвечали механически, но – отвечали, рисуя жизнь, которая, Дмитрий знал по опыту, была куда сложнее, чем обычно виделась родителям. Его делом было как можно больше узнать о жизни девушки.

Например, фотографии. Искусство и газеты – это хорошо, но, взяв альбомы и посмотрев их, Дмитрий понял, что Зоя облазила весь Владивосток, все вокруг него и добиралась даже за Уссурийск. Разумеется, без родителей. Следовательно, могла влипнуть во что угодно, познакомиться с кем угодно и ничего об этом не рассказать. Или рассказать только близким подругам, недлинный список которых уже ждал в блокноте.

Потом работа в киоске. Заметная работа, просвечивающаяся насквозь… да, если бы кто-то неизвестный крутился вокруг – его бы заметили, потому что на заводе и вокруг все на виду, но а если известный? На Дальхимснабе работали многие сотни человек. Плюс все, кто просто проезжал мимо. Круг потенциальных знакомых разрастался настолько быстро, что Дмитрий почти сразу перестал запоминать детали, просто слушал, пытаясь уловить что-то, что выделилось бы из потока чужой жизни. Человеческая память – странная штука. Она лучше всего сохраняет странное, необычное. Малейшие изменения могут внезапно показаться важными. Новый человек, случайно пойманный взгляд, который напугал, привязчивый покупатель…

Учеба в школе, техникуме в вечернюю смену. Работа. Фотография. Дмитрий слушал и не мог поймать ничего важного для себя. Пустота. Ничего, что могло бы объяснить убийство или хотя бы неожиданную худобу.

Единственное, что можно выделить, – походы Зои за фотографиями, но их было столько, что отфильтровать важное из них не представлялось возможным. Если она и залезла куда-то не туда, сфотографировала что-то не то, – пока что это оставалось тайной, а родители о том или не знали, или умалчивали.

– Скажите, – поинтересовался он, – а что она снимала в последнее время? Вот этот альбом, кажется, датирован февралем…

– А последняя пленка еще не напечатана, – ответил Роман Михайлович. – В фотоаппарате. Принести?

Дмитрий кивнул. Пленки отправятся в лабораторию, а потом он будет долго смотреть на них в поисках того, чего там, скорее всего, нет. А где есть?

Дело не в потерянных деньгах. Они с таким убийством не вязались. Слишком оно было жестоким, даже варварским. Звериным. Нет, когда нужны деньги, убийство – лишь средство, а здесь все это представление – цель.

Секта. Или псих-одиночка. Значит, искать нужно не деньги, искать надо людей или человека рядом. В жизни девушки, рядом с которой ежедневно проходили и проезжали тысячи человек.

«Что ж, натравлю Игоря на подруг. Если кто и знает о внезапных поклонниках или новых друзьях, то это они, а не родители. Какой бы милой и доброй ни была Зоя».

Получив «Зенит-19» – не новый, но ухоженный – в футляре из искусственной кожи, Дмитрий кивнул и поднялся.

– Сейчас напишу за него расписку. И за последний альбом тоже, февральский. Вы не возражаете, если я взгляну на комнату Зои?

Роман Михайлович покачал головой.

– Конечно… скажите…

Он помедлил, но Дмитрий и так знал, что хочет сказать человек, дочь которого жестоко убили.

– Поймаем. Обязательно.

Зайдя в небольшую чистенькую комнатку, он остановился в центре, между аккуратно заправленной кроватью и письменным столом, и огляделся, не ища пока ничего особенного. Шкаф с одеждой, полка с учебниками. В изголовье кровати – маленькая тумбочка с ночником. Комната выглядела не просто чистой, вылизанной. Здесь стены тоже украшали фотографии – по большей части портреты.

– Она у меня такая аккуратная, – тихо заметила от дверей Татьяна Владиславовна. – Всегда сама убиралась, мне даже постель поправить не позволяла. Особенно в последнее время – ни пылинки не терпела.

Дмитрий кивнул, запоминая. Внезапная страсть к чистоте, такая же внезапная худоба, скрытность – и это в любящей семье за считаные месяцы.

Он кивнул на торчащий из стены гвоздик без фотографии.

– А что висело здесь?

– Здесь? – Татьяна Владиславовна замялась было, но тут же кивнула. – Фотография рынка. Хорошая, очень, но Зоечке разонравилась. Ой, а надо ведь еще Вахтангу позвонить, рассказать.

В рассказе о жизни дочери неведомому Вахтангу места не нашлось. Дмитрий с улыбкой повернулся к женщине.

– Вахтанг?..

– Да это же ничего, – заторопилась Татьяна Владиславовна. – Встречались они, но недолго, а потом расстались. Знаете же, как у молодых бывает? Но Вахтанг хороший мальчик, работящий, всегда и улыбнется, и цветы подарит. Жалко… Вот я и подумала, что надо ему сообщить. Вы про фотографию спросили, а он ведь на рынке и работает…

– Не надо сообщать, – Дмитрий покачал головой. – Мы сообщим сами. А почему вы о нем раньше не сказали?

– Так они совсем недолго встречались. Как-то из головы вылетело.

– Ага. – Дмитрий кивнул, снова отворачиваясь к столу. Толкнул встроенные ящички, убеждаясь, что все плотно прилегают к задней стенке. Провел пальцами по нижней поверхности столешницы.

«Ага, что-то есть».

– У них были хорошие отношения? – поинтересовался он, ощупывая приклеенный к столу толстый бумажный конверт, увы пустой. – Не ругались, не ссорились?

– Да что вы! – Татьяна Владиславовна даже удивилась. – С Зоечкой невозможно было поссориться. Она такая добрая, хорошая…

Зоя вряд ли прятала бы что-то в одежде, которую заботливая мама в любой момент может куда-нибудь прибрать. Конверт под столешницей наводил на мысли о фотографии, и Дмитрий присел у тумбочки, вытягивая ящички один за другим.

Нижний занимало оборудование – бачок для пленки, фиксаторы, початые емкости с реагентами. Гораздо интереснее оказался верхний. Наверное, когда-то кассеты с пленкой, надписанные бисерным почерком, стояли здесь ровными рядами, пока кто-то – Зоя? – не швырнул сверху сумку для фотоаппарата, разметав пленки, как городки.

Дмитрий осторожно достал ее. Легкая. Пустая. Внутри что-то прошуршало.

– А это что? – спросил он, поднимая чехол за ремень. – Ведь не от «Зенита»?

– Не знаю, – растерянно ответил Роман Михайлович. – Никогда не видел.

Дмитрий щелкнул кнопкой: на дне сумки лежала черная неподписанная кассета.

IV. Обсуждение Зои и Вахи

Михаил вернулся в управление только к вечеру. Ввалился в кабинет, бросил на стол перед Дмитрием пачку исписанных листов бумаги, вырванных из блокнота, и упал на стул для посетителей.

– Жара-а! Упарился. Водители ее помнят, конечно, только не так хорошо, как хотелось бы. Смотри: машины у нее нет. На такси разъезжать – оклада не напасешься. А получается, что несколько месяцев она вовсе на автобусах не каталась. Только в последний месяц снова стала на автобусе ездить, да и то не каждый раз. Значит, что? Попутки ловила? С сумкой денег на плече?

– Личный шофер по имени Вахтанг, – ответил Дмитрий, просидевший последний час над отписками из соседних отделов. – Он же Ваха. Торгует мандаринами на рынке, причем собрал уже столько штрафов за отсутствие разрешения на торговлю и несоблюдение санитарных норм, что и не знаю, как выкручивается. У него желтая «копейка». Кстати, убитую зовут Зоя Романовна Реутова.

– Поклонник? А, погоди-ка. Говоришь, желтая…

Он подхватил листы, нашел нужный и ткнул в него пальцем.

– Вот. Видели такую машину, много раз, потому и запомнили. Я же смены дождался, с работягами тоже поговорил. Значит, видели постоянно в последние полгода, точнее не помнят. В последний раз – неделю назад.

Дмитрий остро взглянул на него.

– Неделю? Уверен? Расстались-то наши ангелочки еще в апреле.

– И на автобусах она тоже с тех пор ездит, – кивнул Михаил. – Не сходится. Думаешь?..

– Пока что я ничего не думаю, – твердо ответил Дмитрий, поднимаясь.

На ходу голова лучше работала, и он заходил по кабинету, заложив руки за спину.

– Допустим, живет добрая и наивная девушка Зоя. Учится, работает, увлекается фотографией. Связывается с неким Вахой, который, скажем откровенно, тип весьма подозрительный. Отношения не складываются, она его посылает, а он преследует ее и в итоге убивает. Логично?

– В целом да, – неуверенно ответил Михаил.

– В целом нет. – Дмитрий поморщился, глядя в окно. – Ревность там или что-то более скользкое – не вяжется оно у меня с этим убийством, хоть ты тресни! Вот, смотри, чем Сергей Радиевич порадовал.

Он подхватил со стола отчет патологоанатома и сунул в руки Михаилу.

– Два набора травм… нет, на самом деле три. Сначала вот это, поверхностное, потом убийство, потом посмертное. Как ни верти, а заняло это все несколько часов, и эта сволочь – хладнокровный ублюдок. Видишь, какие аккуратные надрезы в последней стадии? Ранние раны выглядят небрежнее, то есть он или успокаивался в процессе издевательства, или последняя часть была важнее, поэтому работал тщательнее. Взгляни на фотографии: символы настолько тщательно вырезаны, словно машина делала. И сама символика – христианский оккультизм. В целом эта картина говорит о хладнокровии, спокойствии, даже образовании. Плюс то, как он избавился от тела. А теперь добавь в эту картину южного торговца мандаринами, который гребет штрафы, которых легче избежать, чем платить, и постоянно светит машину у места работы жертвы. Складывается?

– Не очень, – признал Михаил. – Но если он двинулся? Ну вот на почве ревности.

Дмитрий остановился у окна и посмотрел на улицу. У нормальных граждан рабочий день как раз заканчивался, и они спешили по домам, к семьям, горячему ужину, телевизору.

– Знаешь, о чем я жалею? Нет у нас базы по таким вот психам. Не систематизировано, толком нет методик, знаний. Все на лету, на коленке, кто во что горазд. Безумием, конечно, можно объяснить все подряд, но оно так не работает. Псих иррационален, но внутренне логичен, а картина в отчете алогичная, ломаная.

Михаил пожал плечами.

– Может, их там несколько, и этот Ваха – только один из них. Секта. Ну и режут по очереди. Психи же.

Дмитрий набрал в грудь воздуха, чтобы прочитать лекцию о работе сумасшедших в группах и о внутренней организации сект, но помешал стук в дверь.

Игорь, вломившийся в дверь, выглядел счастливым и придурковатым.

– Такие девчонки, эти ее подружки, – радостно сообщил он, – хохотушки. Ну я им пока не говорил, что ее того, но они порассказали. У Зои-то ухажер был, Вахтанг. Любил ее до беспамятства, ревновал ко всякой тени, а в жены не брал. А ей хотелось семью, детишек. Она вообще добрая была, девчонки говорят, мягкая.

Дмитрий с трудом подавил желание схватить этого говоруна за шкирку и встряхнуть. Игорь мог бы стать хорошим милиционером, не будь он бабником и балбесом.

– Молодец, – меланхолично кивнул он. – Целый день потратил на то, что можно было узнать за час.

– Полдня, тащ майор, – обиженно заметил Игорь. – Вы ж в управление только в полдень позвонили.

– Целых полдня, – вздохнул Изместьев, – а ведь хватило бы пяти минут. Эх ты, салага.

– Да ну вас в баню. – Игорь обиделся не на шутку, даже отвернулся и надулся, как маленький. – Еще девчонки говорят, что она в последние недели замкнулась, синяки у нее появились. А потом Вахтанг вообще запретил ей с подружками общаться. Да и времени у нее не стало. Она даже подумывала техникум бросить.

Дмитрий вздохнул. Классика взаимозависимых отношений: угнетатель имеет психологическую готовность к совершению насильственных действий, жертва – к переживанию соответствующего опыта.

– Хорошо. Зоя после расставания к подругам вернулась? К учебе? Нет? А ты спросил – почему?

– Не подумал, – сконфуженно признал Игорь. – Разве это важно?

– Внимание к деталям, стремление к совершенству – залог успеха, – занудно озвучил неизвестно чей лозунг Дмитрий. Он хотел добавить еще, что в сыске нет мелочей и что если Зоя не вернулась к привычной жизни, значит, для нее история с Вахтангом еще не закончилась, но зазвонил телефон.

– Меркулов слушает.

– Шабалин. Готовы ваши фотографии, извращенцы в погонах. Прислать или сами придете?

Услышать от старшего эксперта шутку было настолько необычно, что Дмитрий даже не уточнил, почему извращенцы.

– Сейчас буду.

В лабораторию отправились втроем: после фиаско Игоря с допросами хохотушек Дмитрий решил, что информация лишней не будет ни для кого.

Лаборатория встретила прохладой, сияющими белыми стенами, хромированными столами и безукоризненно чистыми выдвижными ящиками. Пиджак Шабалина висел на рогатой вешалке, а сам он в белом халате возился у двери в проявочную, развешивая блестящие фотографии на длинных веревках для просушки. Дмитрий поискал взглядом Олечку, но не нашел – видимо, была не ее смена.

– М-м, – протянул Игорь, проходя в глубину комнаты, и преувеличенно принюхался. – А хорошо эксперты живут.

– Что? – Не понял Дмитрий.

Он тоже повел носом, но ничего не почувствовал, кроме тяжелого запаха реактивов.

– Курить больше надо.

Судя по тону, Игорь все еще обижался на выволочку – и попал точно в цель. Дмитрию тут же захотелось закурить. Мерцающий огонек, который так хорошо успокаивал, теплый ароматный дым. Вдох, выдох.

«Скотина!»

– Духами пахнет, – соизволил меж тем объяснить лейтенант. – Уж я-то чую. Французские, Climat Lancome. Между прочим, сорок, а то и пятьдесят рублей за бутылек – не кот чихнул. Я вот не могу себе позволить такое дамам дарить, а тут…

– Вы о чем? – Шабалин шагнул навстречу, вытирая руки бумажным полотенцем.

– Лейтенанту духи мерещатся, – с усмешкой ответил Михаил. – После хохотушек.

– Духи? – Шабалин помедлил, пожал плечами. – Наверное, Ольги. Она только что ушла. А ведь я уже говорил ей, что духи на работе использовать нельзя. В нашей работе запахи могут быть очень важны, и любые примеси могут помешать. Поговорю с ней еще раз.

– Я и говорю – хорошо живете…

Дальше Дмитрий не слушал. Он наконец добрался до рядов фотографий.

– Первая веревка – это пленка из «Зенита», – подсказал из-за плеча эксперт. – Всего пять. Вторая – из катушки, и, если я не ошибаюсь, она отснята другим фотоаппаратом. Как минимум с другим объективом. Но рука, несомненно та же. Чувство тени, композиция – уникальны, даже при разной, как мы видим, фактуре.

Фактура, как выразился эксперт, действительно была разной. Очень.

– Мать твою, – тихо выругался Михаил.

Первые пять фотографий, все черно-белые, были, несомненно, красивы, хотя и мрачной, жутковатой красотой. Такие не повесишь в гостиной или спальне. Моток колючей проволоки, в котором когда-то свила гнездо птица. Тень от низких туч, пожирающая сопки. Тонкая рука, по которой стекает нечто черное – Дмитрий не помнил, были ли у убитой шрамы на руках, но надеялся, что на фото чернила. Имитация. Дворовый пес с кошкой в зубах. Глаза у собаки, совершенно пустые, равнодушные, глядели прямо в камеру, безо всякого выражения. Дмитрий видел такие однажды: у профессионального убийцы Гоги Горгидзе, которого взяли три года назад в шалмане при передаче чистого новенького пистолета.

Как в этот ряд вписывалась пятая фотография, Дмитрий сначала не понял. Просто костер, разведенный на пустоши, в котором плавилось и горело что-то прямоугольное. И эти конвертики… нет, не конверты. Фотографии. Или листы из блокнота или тетради. Фон был размытым, и сказать, где точно горел костер, было невозможно. Или это вон там край заводской стены?..

– Миша, узнаёшь, где это? Ты прошлым летом туда как на работу выезжал.

Не дождавшись ответа, он глянул на капитана. Потом проследил его взгляд и внезапно понял, почему эксперт назвал их извращенцами. Фотографий было чуть больше тридцати штук; Дмитрий смутно помнил: примерно столько и влезало на катушку 35-мм пленки, так что Зоя отщелкала все, не испортив ни одного кадра. Все получились четкими, резкими, с чувством, мать ее, тени. На всех красовались голые женщины в разных позах, иногда с мужчинами. С крайней правой фотографии смотрела сама Зоя – с потухшим взглядом, даже не прикрываясь.

– А, так вот откуда эти порнографические снимки берутся…

Игорь не договорил, но Дмитрий с Михаилом синхронно повернулись к нему.

– Да, товарищ лейтенант? – Голос Михаила прозвучал так сладко, что Игорь сделал шаг назад.

– Да ты чего, я ничего, я так…

– Знакомо выглядит, Игорек? – Дмитрий кивнул на пленки, не сводя с Игоря взгляда.

Тот сглотнул.

– А откуда ты знаешь про эти снимки? – продолжил Дмитрий. – Ты же не хочешь сказать, что советский офицер порочит мундир, покупая снимки вот с этой грязью?

– Да я… – начал было Игорь.

– Капитан!

– Слушаю, товарищ майор!

– Отведите лейтенанта в… куда-нибудь и объясните, что такое честь офицера и причинно-следственные связи. Потому что вот это, лейтенант, – Дмитрий ткнул пальцем в крайнюю фотографию, – ничем не лучше того, что нашли вчера на пляже.

– Так это ж дру…

– Молчать. История не имеет сослагательного наклонения, в этом ты прав. Но подумай своей головой, лейтенант. Вот девушка, которая ходит в техникум, а на работу и с работы ездит на автобусе, как бы они ни ходили. А вот другая, которая мотается по заброшкам с бешеными собаками хрен знает где, потому что ей жить не хочется. У которой больше шансов пропасть? Ну? А ты, покупая эту… эту дрянь – даешь на это деньги! Помогаешь этому… Вахе!

Поняв, что почти кричит, он отвернулся, старательно глядя в угол, на серый пиджак эксперта. Выдохнул.

– Короче, Миша, уведи его с глаз моих и… объясни. И вытряси все, что знает про этого Ваху. А что не знает – узнает завтра. И не так, как с хохотушками. Задача ясна?

– Так точно, тащ майор!

– Исполнять. Ну а мы, – это Дмитрий говорил уже эксперту, который тактично перебирал на угловом столике реактивы, – продолжим. Что вы говорили про отпечатки, Сергей Александрович?

Когда он уходил из лаборатории, на выходе тоже почудился тонкий, сухой запах духов. Приятный запах, но кулаки невольно сжались сами собой. Ну, Игорь, ну, лейтеха! Новое, мать его, поколение! Время перемен!

Дверь в кабинет он захлопнул так, что пошло эхо, бросил отчет Шабалина на стол. Внезапно захотелось сладкого, хоть помирай, и он достал из сейфа давно заначенную пачку печенья. Только развернул, вдохнул запах, как телефон зазвонил снова.

«Да вашу мать!»

Сорвав трубку, Дмитрий рыкнул:

– Майор Меркулов, слушаю!

После секундной паузы в трубке раздался голос Ольги Эйвазовой.

– Дмитрий Владимирович? Простите, что так поздно. Я не вовремя?

– Нет. Просто тяжелый день.

– Я хотела извиниться за вчерашнюю реакцию на пляже. И… ну вот, получается, что уже извинилась.

По голосу Ольги было понятно, что она улыбается, и Дмитрий почувствовал, как напряжение начинает потихоньку отпускать. Зато проснулось любопытство, зародившееся еще тогда, на пляже. По-хорошему здесь надо было интересоваться, чем Ольга занимается, например, завтрашним вечером. Или послезавтрашним. Или… или все испортить.

– Я тоже извиняюсь. Глупо было так говорить, и я получил то, что заслуживал. Еще и мало. – Показалось или на том конце провода девушка стала улыбаться шире? – И все же, Ольга, скажите, откуда вы столько знаете об этой секте? Работали над тем делом?

Новую практикантку в группу, которая занималась Орденом, никто не включил бы. Разве что через мохнатую лапу, для карьеры? Но с такой лапой не уезжают во Влад.

– Вот скажите, майор, – голос Ольги стал строже, – вы всегда допрашиваете или только на работе? Может быть, я по ней дипломную работу писала. Скажем, «Влияние деструктивных культов на состав крови подозреваемых». Хорошая тема, можно даже в кандидатскую развернуть. А вы откуда про секты столько знаете? Состояли в одной? Или в нескольких?

– Только в студсовете, когда на психфаке учился, – вздохнув, покаянно сказал Дмитрий. Где-то тут пряталось что-то вкусное, а приходилось ходить кругами, как кот вокруг сметаны. В этот миг забылось и о несчастной Зое, и о Вахтанге, остались только слова. И азарт. – А гуру был жуткий сектант, Гриша Коновалов. Мы даже почти дошли до самосожжения – какой-то идиот на собрании абсент разлил, а там же курильщиков – у-у-у! К несчастью, Гриша забыл запереть двери, поэтому теперь вам придется меня терпеть. А вы как же, кровь у подозреваемых сами собирали? Меняется?

– Понятия не имею, – призналась Ольга. – Вряд ли. Надо же, психфак. А так и не скажешь, что вы медик. Наверное, еще и в театр ходите? На, м-м, «Банкрота».

На этом Дмитрий понял, что любопытство придется унять. Отвечать, откуда Ольга знает про Орден, она явно не собиралась – пока что.

«Вот же сектантка мелкая!»

С другой стороны…

– Майоры ходят на «Дракона», – твердо ответил он. – Но этот майор желает прогуляться на маяк. Скажем, завтра вечером, на закате.

– Как категорично. И решительно. Вечером, на закате, на маяке… Приличные девочки не ходят на свидания с малознакомыми мужчинами. Но, – Ольга вздохнула, – как еще познакомиться? Хорошо, заезжайте. Если меня не будет в лаборатории, то адрес найдете сами. Вы же следователь.

«А что еще я могу найти сам?»

– Договорились, – с улыбкой ответил Дмитрий. – Тогда до встречи.

Положив трубку, он какое-то время просто сидел, барабаня пальцами по столу. Ольга никак не могла входить в группу, которая вела Орден, – никто не пригласил бы туда студентку. Конечно, у нее могла быть мохнатая лапа, ускоряющая карьерный рост, но с такой лапой не едут во Влад на должность младшего эксперта.

Ольга могла просто из интереса запросить дело из картотеки для ознакомления, но это не объясняло ту реакцию на пляже.

Сдавшись, он открыл отчет, но мысли блуждали, не желая осознавать, какова ширина пленки, характеристики бумаги – самой дешевой для порнографии и качественной для себя лично, – неравномерная проявка, засветы по краю…

«Стоп. Засвет по одному краю?»

Значит, печатали в плохо затемненной комнате. Ваха, в отличие от отца убитой девушки, оборудованием лаборатории не занялся. Может, она вообще у него дома, скажем в ванной. И снимали, по виду, в обычной гостиной. Полосатые обои, темный диван, уголок комода.

Нужен обыск. К сожалению, ничего из найденного на основание для обыска или задержания не тянуло. Не могла милиция просто взять и войти в дом почти законопослушного гражданина. Для ордера требовалось что-то посолиднее, чем фотографии, сделанные Зоей на неизвестную камеру непонятно где.

Нет, Вахтанга надо было брать с поличным. Но остались ли у него фотографии? Если нет, умеет ли он печатать с пленки? Где точки сбыта, кроме – наверняка – киоска Зои?

«А ведь Игорь эту дрянь где-то берет. Интересно где?»

V. Дом

Жеглов с экрана в очередной раз прокричал свое знаменитое: «А теперь Гор-р-батый!» – и Дмитрий зевнул. «Место встречи» он смотрел уже в сотый раз. Каждый эпизод, каждое мгновение он знал наизусть, хоть и недоумевал, зачем Вайнерам понадобилось убивать Вареньку в книге. Кровожадность авторов книг поражала. Взять того же Гаррисона, сколько народа он положил в своих книгах? Пожалуй, на целую планету хватило бы. А Дюма? У него герои то пьют, то едят, то убиваются о чью-то шпагу. Разобраться, герои Дюма – все поголовно отъявленные преступники-рецидивисты, и только несчастный кардинал Ришелье среди всей этой шоблы пытался поддерживать какое-то подобие порядка, за что его называли злодеем и негодяем. Остро проникнувшись сочувствием к Ришелье, Дмитрий хотел было встать с дивана, чтобы налить себе кофе, но было лень. Надо завести жену, чтобы она приносила кофе в постель. И тут же выливала на голову, потому что у Оленьки характер…

«Откуда ты знаешь, какой у нее характер? Ты с этой ведьмой московской знаком без году неделя».

Мысли лениво покрутились вокруг столицы, ведьм, Ольги и вернулись к телу Зои. В женщине должна быть какая-то загадка, но Зоя сплошь состояла из них. Дмитрий был уверен – убил ее не Вахтанг. Юноша мог быть кем угодно – продавцом порнографии, сутенером, дилером наркотиков, просто оступившимся парнем, но убивать вот так, с особой циничностью, он не смог бы. Не тот типаж. Для него и Зоя, и фотографии – деньги, не более. Разумеется, банды порой убивали несговорчивых исполнителей, чтобы напугать остальных. Как в том сериале, «Спрут», про бравого комиссара Каттани. Мафия вечна, но ведь и на нее непохоже. Впрочем, это не означало, что Вахтанга нужно оставить на свободе. Преступник должен сидеть в тюрьме, перефразируя незабвенного Жеглова. Точка.

Дмитрий лениво дополз до телевизора, где теперь показывали «Коломбо», и выключил его. Ему доставляло удовольствие наблюдать, как Коломбо делает вид, будто верит в чертовски изощренные рассказы преступников, но сейчас Дмитрию хотелось то ли музыки, то ли спать. В холостяцкой квартире всегда было тихо и пусто, и когда замолкал телевизор, тишина становилась особенно пронзительной.

Когда-то здесь хозяйничала мать. Ждала своего юного Димульку из института, пекла вкуснейшие тонкие блины, и в доме пахло борщом, сдобой и было уютно. Матери не стало. В городе хозяйничала банда домушников, не гнушавшихся убийствами, – свидетели им были не нужны. Однажды Димулька вернулся домой – и стал Дмитрием: мать лежала на полу, истекая кровью, как-то неловко сводя и разводя ноги в агонии. Сволочи проломили ей голову молотком, а взяли всего-то дутый золотой браслет-змейку. В тот же день Дмитрий понял – таких гнид он будет душить, пока не выведутся все.

«Вчера котов душили, душили, – вспомнилось Дмитрию. – Кота завести, что ли»

Эта мысль посещала его не впервые, но каждый раз он ее отметал как бредовую. Кот попросту сдох бы.

«Нет, лучше жену. Она и живучее и за котом потом приглядит».

Интерлюдия

Скульптор

Проклятая шлюха! Почему она поменяла привычки?!

Визг скрипок сводил с ума, и Скульптор сорвал иглу с пластинки, оставив ее крутиться впустую. Во внезапную тишину тут же ворвался приглушенный крик: сосед снизу снова учил жену. Что именно его не устраивало, Скульптор не знал, и обычно ему было все равно, но сейчас… хотелось спуститься и сказать, что людям хочется отдыхать, а не слушать вопли. Что пусть бьет, но только тихо. Или пусть лучше убьет.

Поймав себя на том, что идет к двери, Скульптор заставил себя остановиться. Спокойно. Он – Скульптор. Он – контроль. Он – высшая сила.

Высшая сила. Скульптор тонко улыбнулся. Это он взял у московских идиотов, но даже идиоты могут случайно попасть в точку. Разве скульптор не властен над камнем? Все остальное, разумеется, они делали неправильно, но были полезны… да. И порой попадали в точку. Забавно было бы улучшить их процедуру. Показать, как нужно.

Скульптор плеснул в рюмку холодной водки, выпил. Несколько секунд стоял, прикрыв глаза, слушал крики. Постепенно сведенные плечи расслабились, и он поставил чайник на плиту, включил газ.

Шлюхе повезло. Но были и другие. Владивосток – большой город. Да.

По крайней мере, милиция тратит время на этого Вахтанга, и это правильно. Так и должно быть. Его с этой… Зоей ничего не связывает. Его невозможно вычислить.

Он – Скульптор. Он – контроль. Он – высшая сила. Он найдет другую заготовку, и быстро. Скульптор не был уверен, отчего такая спешка, просто чувствовал это глубоко внутри. Девятый вал сотворения.

Налив чай, он добавил в кружку три ложки сахара и заставил себя сидеть спокойно, пить обжигающий напиток и не думать о шлюхе.

Всегда найдется другая.

Глава 3

I. Рынок и персики

В этот день солнце жарило с утра, поэтому маскарад ограничился джинсами, черной рубашкой и очками-авиаторами. Дмитрий лениво бродил по рынку, прицениваясь то к тому, то к другому. С удовольствием выпил стакан минералки, купил мороженое и съел его тут же, на ходу. На указанный Игорем прилавок он пока даже не взглянул.

Стряхнув с рук крошки от вафельного стаканчика, остановился у лотка с джинсой, взял посмотреть куртку. Не лейбл, но вроде и ничего.

– Берите, мужчина, берите, – зачастила продавщица, женщина лет сорока, одетая в желтый сарафан, с убранными под платок каштановыми волосами. – Всего сорок рублей. Ну, хотите, скину, тридцать пять будет, потому что вы сразу мне понравились.

Куртка стоила не дороже пятнашки, но торговаться в жару было лень.

– Двадцать пять.

Женщина вздохнула, но видно было – довольна.

– Ну, что же делать, хорошо. Грабите вы меня, а по виду такой приличный… сейчас, курточку в бумажечку заверну. Хорошая, долго прослужит.

– Бумажечка?

– Куртка. – Продавщица хихикнула, заправляя выпавшую из-под платка прядь. – А вы веселый.

– Увы… – Дмитрий взял пакет и вздохнул. – Вы не поверите, как сильно это порой портит жизнь.

Не дожидаясь ответа, он ввинтился в толпу: кто-то целым семейством выбирал обои, кажется, для всех комнат сразу. Теперь можно было и поработать. Покупки в руках всегда помогали найти общий язык с продавцами, словно флаг, говорящий о том, что этот вот человек уже потратил деньги и готов потратить еще – иначе что он тут делает?

Прилавок с фруктами держал толстый лысый армянин в удивительно чистом переднике поверх спортивных штанов и рубашки с коротким рукавом. Из выуженных из Игоря сведений Дмитрий знал, что армянина зовут Вардан и что в разговор нужно вставлять определенные слова. Что ж. Надо – вставим.

Дмитрий подошел, еще издали нарочито внимательно разглядывая товар: томящуюся на солнце сушеную айву, виноград, инжир… торговец встретил его широкой улыбкой, повел рукой, отгоняя мух.

– Чего желаишь, товарищ? Виноград – ай, пальцы оближешь, айва – как живой солнце, груши – сами в рот лэзут!

«Тамбовский волк тебе…»

А ведь у этого Вардана наверняка была семья, дети. Возможно, дочери. Наверняка же он считал себя хорошим человеком, мужем и отцом. И торговцем тоже: Дмитрий проверил по картотеке, и у этого армянина, в отличие от Вахтанга, с бумагами был полный порядок.

«Интересно, выдал бы он свою дочь за Вахтанга?»

Дмитрий помедлил, еще раз оглядел товар, пожал плечами.

– Говорят, отец, у тебя персики самые сочные на весь Влад?

– Пэрсик? Сочный, лючше не бывает! Тэбэ какой? Вот, сматри, пушистый как щэка девушк!

– Да мне бы посветлее. – Он вздохнул и словно невзначай бросил взгляд за плечо. – И побольше. Друзей угостить хочу, десять их у меня, да еще двое. А у тебя, вижу, персиков мало.

Ящика с персиками хватило бы, чтобы все отделение до вечера бегало в туалет, но Вардан, пожевав губу, кивнул.

– Мало, слюшай. Но много – это дорого, очень дорого…

– А ты мои деньги не считай, – спокойно ответил Дмитрий, хлопая себя по карману, который вздувался смотанными в цилиндрик чистыми листами бумаги. – Но, если мало, значит, зря пришел. К другим пойду.

Он повернулся было, но армянин потянулся через прилавок, поймал за руку.

– Нэ торопись, товарищ. Сейчас – мало, так будет больше! Когда надо?

– Когда будет?

Вардан задумался, шевеля толстыми пальцами. Наконец, досчитав, медленно кивнул.

– Завтра прыходи. Мой друг пэрсики прывизет, доволен будешь.

– Светлые?

– Самый свэтлый, как снэжная королева! Слово даю! Только до открытия приходи, слышишь, да? А то все разбэрут, ничего не останется.

– Свежие? Лежалые-то только свиньям на корм.

Армянин помрачнел, глянул в небо, словно искал там ответ, потом покачал головой.

– Нет, слюшай, вчерашние будут. Нэ хочешь?

Дмитрий помедлил, будто раздумывая, потом махнул рукой.

– Все равно беру. Но может тогда дешевле отдашь? Скинь по десяточке со штучки?

Это Вардану понравилось еще меньше.

– А говорил, деньги нэ считаешь. Нэ нравится – нэ…

«Жадина».

– Ну вот, а говорят, на рынке любят торговаться… Ладно-ладно! Шучу. – Дмитрий успокаивающе вскинул руки. – Не гоношись. Договорились. Завтра так завтра. Бывай. А, впрочем, дай вон ту грушу. Коли уж сама в рот лезет.

«А завтра и тебя съедим, дорогой, вместе с Вахой, – размышлял Дмитрий, жуя сочную грушу, которая и впрямь таяла во рту. – Конечно, с грузом может приехать и курьер, но вряд ли. Судя по качеству фотографий, скупой ты, Вахтанг, и рисковать и платить за такую копеечную работу не станешь. А еще, главное, ты так и не нашел себе нового фотографа. Нет таких? Не верю, на такое качество Зои не требуется. И найти человека с камерой несложно. Значит, или ты решил сворачивать бизнес, или рассчитываешь, что Зоя вернется. Следовательно, думаешь, что она жива…»

Обрывая мысль, толпа у обойного ряда взбурлила, раздались крики.

– Вор! Украли!

– Господи, что ж делается…

– Люди, ловите, он туда убежал!

– Где?!

Из толпы выкрутился прыщавый парень в надетой набекрень кепке, сжимавший в руке красную сумочку с перерезанным ремнем. Зыркнул вправо, влево, метнулся во фруктовые ряды, мимо Дмитрия. Поймать его было – плевое дело. Дмитрий уже почти протянул руку, чтобы цапнуть воротник поддельного адидаса – и замер. Он стоял посреди прохода, и торговец персиками наверняка все видел. Вряд ли порнуху завтра продадут излишне сознательному гражданину, умеющему крутить преступников.

«Скотство».

Парень, даже не глянув в его сторону, пронесся мимо и свернул в глубину рядов. У входа взвилась трель милицейского свистка, но Дмитрий знал: пока постовые добегут, вора уже и след простынет. Описание в отдел малолеток он, конечно, даст и при нужде парня опознает, но когда это еще будет – и будет ли?

«Следовательно, Вахтанг, ты не маньяк-убийца. Но счет к тебе только что увеличился еще на строчку».

II. Совещание с начальством

Вечером, когда Дмитрий, с опухшей от бумаг и отчетов головой, уже готовился уйти домой, чтобы подремать хотя бы пару часов перед свиданием с Олей, телефон зазвонил снова.

«Господи, только бы не очередное тело».

– Майор Меркулов слушает.

– Дима? Не ушел еще? Зайди, – раздался глухой голос Курлянда.

– Слу… – начал было говорить Дмитрий, но из трубки уже доносились гудки отбоя – полковник положил трубку.

– Что еще случилось? – поинтересовался Дмитрий у стен. – Вроде бы я ничего не успел натворить? Что произошло на этот раз?

Стены молчали, и он, так и не придумав, чем провинился, вернул бумаги в сейф и отправился к начальству.

Дед, вопреки опасениям и ожиданиям, выглядел мирно. Сидел в кресле у окна, читая подшитые листы, в которых Дмитрий опознал собственный отчет за вчерашний день.

– Вызывали, товарищ полковник?

– Садись. – Дед кивнул на стул для посетителей, не в пример более удобный, чем те, что стояли в опере или в кабинетах попроще. – И рассказывай.

– О чем? – удивился Дмитрий.

Полковник хлопнул рукой по отчету.

– Вот об этом. Только своими словами. Не что делал и делаешь – читать я умею, – а что думаешь и чувствуешь.

И Дмитрий рассказывал. О представлении на пляже, о Зое, любовь для которой оказалась уж очень злой, о фотографиях – старательно умалчивая об Игоре, – и о том, что упорно не верится в секты и что убийца странный, не попадающий ни под одну схему, и поэтому приходится специально для него хоть как-то построить новую, а новая тоже не получается. Рассказывал, наконец, о том, как бесит почти полное отсутствие улик, хоть чего-то конкретного на теле или около. Пустота.

Он говорил, а Дед сосредоточенно жевал дужку очков, время от времени хмыкая и кивая. Когда Дмитрий выдохся, полковник помолчал, а потом спросил:

– Значит, в то, что этот Ваха – убийца, не веришь? Хотя и мотив есть, и возможность?

– Не верю, товарищ полковник. На девяносто девять процентов. Один оставлю на случай, если этот Вахтанг настолько безумен, что поступил так, чему нас даже не учили. Если так – завтра нам в обезьянник попадет объект, по которому ученые будут писать монографии.

– А может быть так, что он только притворяется психом? Маскируется? – задумчиво спросил Дед.

«Вот хитрый черт!»

Дмитрий задумался. В теории такое было возможно. Есть мотив, есть возможность, допустим есть желание, чтобы его не поймали. Или, если поймают, попасть в психушку, а не в тюрьму, хотя лично Дмитрий предпочел бы применить к нему высшую меру наказания – расстрел. Возможно. Так Вахтанг получался почти гением… и все равно картинка не складывалась, никак в нее не укладывались все детали.

– Думаешь, что не может, – понял по молчанию полковник. – Но отработать надо.

– Надо, товарищ полковник. Отрабатываем. На данный момент Вахтанг – единственный, кто может что-то сказать о жизни Зои в последние недели. От родителей и подруг она отстранилась…

– В секту ты тоже не веришь? – полуутвердительно-полувопросительно продолжил Дед, и Дмитрий мог только кивнуть.

– Секта, товарищ полковник – это всегда эмоции. Лидер, гуру. Представьте себе кучку подростков, которые собрались вокруг жертвы и аккуратно, механически режут на ней символы.

– Но в Ордене этом ведь резали?

– Но не так, – уверенно ответил Дмитрий.

Как раз перед уходом он успел связаться с едва проснувшейся Москвой, узнать кое-какие детали и отправить запрос на получение материалов. Запрос, впрочем, обещал быть долгим – бюрократические жернова между столицей и периферией мололи не быстро.

«Впрочем, всегда можно уточнить детали у Ольги. Хорошее будет свидание».

– Те резали в процессе, а здесь – после. После, товарищ полковник, для них смысла не было: они призывали этого своего… Бафомета, чтобы вселился в несчастную.

– А в мертвых демоны вселяться не умеют? – засомневался полковник и сунул в рот дужку очков. – О чем только не приходится думать… значит, считаешь, по культам работать смысла нет?

А вот это был очень хороший вопрос. Дмитрий задумался. Дед не торопил, листал материалы.

– Смысл есть, – наконец ответил Дмитрий. – Маньяк может быть одиночкой, но черпать вдохновение у других… гуру. Менять доктрину, дополнять ее. Взять мысль и развить. Газеты об Ордене писали, но без подробностей. Может быть, в Москве действительно упустили какую-то мелочь, которая перебралась к нам. Может, завелся свой придурок, который занимается оккультизмом. И тогда у нас появляется связь. И шанс выявить его.

– Потому что по одной жертве, если ты думаешь верно, шанса его выявить нет, – подытожил полковник, закрывая папку.

Дмитрий кивнул. Дед и сам видел, что фактуры в отчетах – кот наплакал. Видел и записки о Зое. В итоге все всё понимали – но легче от этого не становилось. Если убийца не Вахтанг, если маньяк подбирал жертв случайно, то найти его было не проще, чем иголку в стоге сена. Для психологического портрета мало данных, а связей между жертвой и маньяком до часа икс может вовсе не быть, ни физических, ни эмоциональных.

– А может, он ограничится одной, а? – Надежды в голосе старого опера не было.

– Нет, товарищ полковник, – тихо ответил Дмитрий. – Такие не ограничиваются. Он может затаиться на время, пока снова не стукнет в голову, а тогда… А что ему стукает – мы пока не знаем.

– Ладно. – Полковник поднялся, и Дмитрий тоже вскочил. – Работай по тому, что есть. Другие дела я с тебя сниму, от экономистов и моральников прикрою. Людей в группу даю, бери кого надо, как только понадобятся. Михаила?

– И Ивана Таранда. Он хорошо работает с людьми. И… и Игоря. Потому что плохо работает с женщинами, но хорошо с ними говорит.

«Хотя бы пригляжу за идиотом. Да и то сказать, женщины перед ним и правда млеют».

Полковник, словно подслушав мысли, бросил на него быстрый взгляд.

– Медсестра тут заносила рапорт, у Игоря отчего-то синячище на ребрах. К чему бы?

– Не могу знать, товарищ полковник! Наверное, на перила налетел, торопился.

– Ну-ну. Ладно, свободен.

Дмитрий отдал честь, повернулся, пошел, и когда он был уже в дверях, Дед ему сказал:

– Ольгу-то побереги.

«Чего?! Всего-то на свидание позвал!»

– Простите?

– Хорошая девочка, говорю, – терпеливо повторил полковник. – И эксперт годный. Не испорти.

«Чего?!»

– Да я ничего и не… Давид Михайлович, а вы знаете, почему она перебралась из Москвы сюда?

– Знаю.

Дмитрий подождал, но продолжения разговора не последовало. Оставалось только откозырять и пойти наконец домой.

«Секретчики хреновы. Ладно. Как там было? «Вы же следователь?»

III. Свидание

Каждый во Владивостоке знал – если хочешь поближе познакомиться с девушкой, то веди ее на Токаревский маяк. Там, на краю земли, на пронизывающем до костей ветре, когда она озябнет и устанет, всегда можно накинуть свою куртку на хрупкие плечи. И приобнять. Циничный, всем известный расчет.

Владивостокские девушки специально одевались на такую прогулку полегче – чтобы дать повод накинуть на ее плечи пиджак. А парни, напротив, утеплялись, доставали из шкафов лучшие пиджаки и плащи. Некоторые, особенно предусмотрительные и мерзлявые, надевали сразу две куртки. Дмитрий из шкафа мог добыть разве что китель, ветровку и намедни купленную джинсовку. Ее и накинул. Подумав, потратил еще пять минут на то, чтобы наполнить походный термос горячим чаем.

Узнать, где живет Ольга, было несложно. Нужно было лишь зайти в отдел кадров, побалагурить с суровой кадровичкой Светланой Федоровной, подарить ей шоколадку – и адрес Ольги был написан на клочке бумаги. Как ожидалось, Олюшка жила в ведомственной общаге на Борисенко. Тащиться через весь город по знаменитым владивостокским пробкам Дмитрию не хотелось. Но ведь сам пригласил!

По пути долго думал, что подарить такой странно-замечательной девушке, и не нашел ничего лучше, чем заехать в антикварную лавку. Там за сумасшедшие деньги приобрел шаль. Красивую, черную, вышитую алыми розами. Продавец уверял, будто она принадлежала купцу второй гильдии Александру Александровичу Иванову, который в 1894–1897 годах держал на Светланской гостиницу «Тихий океан», но Дмитрий понимал – шаль соткали где-то в Оренбурге. Впрочем, вместе с коробкой «Птичьего молока», какое мог делать только «Приморский кондитер», шаль вполне годилась для того, чтобы произвести впечатление на Ольгу и не выглядеть приставучим типом, заманившим на маяк, чтобы полапать.

Ольгу ему доводилось видеть разной. Серьезным экспертом, выверяющим дозы реактивов или сосредоточенно снимающим отпечатки. Бледной и испуганной, тихой – там, на пляже. Сердитой, когда доводилось ругать оперов за то, что натоптали где не надо, и поди теперь сними слепок с этой размазни. Видел он ее игривой, с сухим точным чувством юмора, напоминавшим о преподавателях в универе. Раз застал на верхних этажах управления, где она молча смотрела вдаль, на море, и вокруг была тишина, словно голоса оперов и шаги не смели к ней приблизиться.

Сейчас Оля выпорхнула из дверей общаги, как лето, решившее заглянуть во Владивосток на неделю раньше. В легком желтом платье, с распущенными волосами и облупленным от непривычного солнца носом, она походила на девчонку, удравшую с уроков.

Улыбнулась через плечо комендантше, помнящей еще Сталина, запрыгнула на переднее сиденье автомобиля, благодарно коснулась щеки холодными губами, принимая конфеты, и величественно махнула рукой вперед, явно подражая вождю революции.

– Поехали!

И Дмитрий поехал. По дороге, впервые в жизни благодарный знаменитым владивостокским пробкам, рассказывал про все вокруг, самое разное, вперемешку и вразнобой.

Про привидение, живущее отчего-то во-он в том универмаге, отчего там ни один уборщик не задерживается дольше недели, обязательно спивается.

Про вон ту «Волгу», принадлежавшую Вове Буераку, знаменитому грабителю, у которого Дед в незапамятные времена выиграл в карты обещание жить честно.

Про сокровища Колчака, которые наверняка закопаны где-то здесь, но все не находятся, а чертовы копатели позапрошлой зимой обрушили фундамент любимого кафе председателя, когда там сидела жена председателя, возможно в норках председателя.

Про вечные сопки, от которых у Ивана, выросшего в «плоской» Эстонии, поначалу вечно кружилась голова.

Про банду Яшки-цыгана, обносившую свадьбы и празднества в шестидесятые, пока не довелось сдуру нарваться на роту морских пехотинцев, отмечавших уход любимого капитана на пенсию.

Говорил про все, что мог вспомнить или придумать, словно дарил город этой девчонке, смотревшей в окно так завороженно, словно она верила каждому слову, вбирала в себя истории, легенды, байки.

На маяке, как и всегда, было ветрено. Соленый морской ветер кружил вокруг каменистой косы, трепал легкое платье девушки, и Ольга немедленно замерзла.

– А эту шаль я добыл на старом рынке. – Дмитрий жестом фокусника вытащил из-за пазухи объемистый ком, бережно набросил на плечи Ольги. – Говорят, она принадлежала жене купца Кунста, который крайне увлекался бабочками. И однажды сгинул в тайге, а верная супруга сбросилась с маяка. С этого. Чай хочешь?

– Хочу.

Дмитрий улыбнулся, добывая из спортивной сумки термос, бутерброды и плед. Ольга, кутаясь в шаль, подошла к невысокому обрыву, глядя на волны, которые бились о крутой берег.

– Скажи, ты бывал за границей?

– Да кто же меня туда пустит? – удивился Дмитрий. Подошел, сунул в руки крышечку с горячим чаем. – С другой стороны, вроде бы и незачем. И тут дел хватает. Да и то сказать, чего я там не видел? А что?

– Не знаю, – Ольга пожала плечами. – Просто иногда так хочется, знаешь, увидеть все. Вообще все. Увидеть, услышать, понять. Все, понимаешь?

Ветер сменил направление, окутал Дмитрия тонким цветочным запахом, и он внезапно, ни к селу ни к городу, вспомнил слова Шабалина о том, что Ольга, вопреки инструкциям, душится даже в лаборатории. Глупость, мелочь, а закатные краски на миг словно потемнели.

«Чертов Шабалин. Ну надо же было его вспомнить».

Глупо, но Ольга не походила на человека, который будет пренебрегать правилами. И главное, было совершенно непонятно, на кого обижаться: на Шабалина, который вот так из прошлого портил свидание всякой ерундой, на Ольгу за то, что оказалась неидеальной – ха, а кто идеален? – или на себя за то, что почему-то вот это дурацкое следование или неследование правилам было важно.

«Получается, на себя. И на чертова Шабалина!»

Он шагнул ближе, касаясь плеча Ольги своим. С удовольствием заметил, что разница в росте не так и велика. Не придется далеко наклоняться, чтобы поцеловать.

«Тьфу ты, вот мысли лезут… Хотя каким еще лезть на свидании?»

– Наверное, не очень понимаю, – мягко сказал он. – Хотя следователю такое говорить не к лицу, и я буду все отрицать! Но хочу понять. Орден Сатаны – он там же, да? В желании узнать все?

Секунду он боялся, что все испортил, что Ольга не ответит, а то и вовсе потребует отвезти домой. Или до ближайшей остановки. Но она, помедлив, ответила.

– Наверное. Меня тогда… я напросилась в группу, которая по ним работала, и меня взяли.

«Ничего себе. Значит, все-таки лапа».

Желание уточнить было почти непреодолимым, но Дмитрий сдержался. Промолчал. И по взгляду, брошенному Ольгой, понял, что прошел пусть маленькое, но испытание.

– Оттуда я столько и знаю. Видишь, все просто. Но до конца дела я там не доработала. Собралась – и махнула на край света. И здесь, на маяке, правда кажется, что ты на самом краю. Шагнешь – и упадешь за край, в пустоту. Здесь можно понимать молчанием, потому что море – это если не все, то многое. Спасибо, что привел меня сюда. Мне нравится.

Помолчав, она толкнула его плечом.

– Ну вот, болтаю, как первокурсница. Слушай, а здесь у вас как, парочки в очередь записываются или кто успел, того и маяк?

– Что? – Дмитрий сперва не понял, о чем она, слишком задумался о том, что осталось недосказанным, но что спрашивать было очевидно нельзя. Потом он оглянулся, посмотрел вдоль косы и фыркнул. На берегу стоял мужчина в темной одежде. – Кто успел, тому и повезло. Впрочем, этот пока один, так что мы ему, наверное, не мешаем. Ждет, наверное.

– Или смотрит, – лениво заметила Ольга, отворачиваясь к морю. – Пусть его.

– Пусть, – согласился Дмитрий.

О сторонних мужчинах не думалось вовсе. И даже если к тому бедолаге все-таки присоединится женщина – подождут.

Через несколько минут, обнимая Ольгу за плечи, он все же оглянулся. Мужчины на берегу не было.

«Не повезло, значит. Ну и черт с ним».

Интерлюдия

Скульптор

Он – Скульптор. Он – контроль. Он – высшая сила. Скульптор повторял это как мантру, и это помогало сдерживаться. Он давно привык сдерживаться, даже дома. Рано понял, что, если дать себе слабину, когда никто не видит, рано или поздно сорвешься прилюдно. Но как же это было тяжело. Порой ему казалось, что он понимает часы, старые, на пружинах, которые надо было заводить. Заводишь, заводишь, пружина стягивается, а если перестараться – лопается с тонким звоном. В детстве он любил ломать часы. Легкий хруст механизма – и время останавливается. Именно так он чувствовал себя четыре дня назад.

Именно так.

Он – Скульптор. Он – контроль. Шлюха так и не вернулась. Другие – риск. Большой риск. Скульптор знал, что выдержит еще один день, а больше? Он обязан снова вдохнуть этот запах, увидеть, коснуться. Сломать механизм, лопнуть. Это императив. Это не обсуждается. Он – контроль. Он – высшая сила. Сила. Подхватив со стола листок со схемой, он снова уставился на символы. С ними что-то было не так, но что? Да, магистр Ордена был идиотом, но он – не идиот. Он умен. Он поймет. Все дело в симметрии. Всегда все дело в симметрии и гармонии, даже когда симметрия и гармония, мелодика кажется сбитой. Ференц Лист это понимал.

Положив схему, Скульптор достал из ряда пластинок «Мефисто-вальс» и бережно положил на диск проигрывателя. Включил – и снова уставился на ритуальные символы. Как-то их можно было изменить. Приспособить. Он справится.

Он – Скульптор. Он – контроль. Он – высшая сила.

Глава 4

I. Ожидание Вахтанга

Дмитрий не мог не признать, что место и время для сделки Вардан с Вахтангом выбрали отлично. На стоянке перед воротами для загрузки товара стояло уже немало машин и грузовичков, и постоянно подъезжали новые, искали место получше, бибикали. Счастливчики открывали кузова и багажники, тащили товар за лотки, над которыми продавцы уже растягивали синие навесы.

Едва увернувшись от мужика, который, ничего не видя перед собой, тащил сразу три ящика с помидорами, Дмитрий решил, что в этот час на рынок можно было бы провести слона, и никто не заметил бы. Ну разве что поругались бы на то, что слона трудно обойти. Одинокий человек же здесь терялся совершенно, если только не стоял столбом или не пытался идти против течения. Нужно было просто поймать ритм.

Смешавшись с толпой, Дмитрий позволил увлечь себя к рядам, где вчера торговал Вардан. На открытом рынке за торговцами не закрепляли мест официально, так что формально каждый мог устроиться где угодно в рамках своей группы товаров, но обычно здесь действовали негласные договоренности. Постоянные продавцы мест практически никогда не меняли, и это было выгодно всем.

Вардан был один и занимался тем, что расставлял по местам ящики, которые явно только что сгрузили с машины абы как, лишь бы побыстрее поехать дальше. На прилавке рядом с весами ждали винограда и прочего товара круглые тарелки.

«Интересно, а если весы проверить, недовес будет?»

Отчего-то казалось, что нет. Этот толстый армянин работал так, что придраться к нему по закону не получилось бы при всем желании. Воплощение честного торговца. Правда, при этом он продавал из-под полы порнографию. Работал ли он скрупулезно честно только потому, что не хотел привлекать лишнего внимания или искренне считал себя хорошим гражданином? Интересная задачка.

– Доброе утро, Вардан, – поздоровался Дмитрий, подходя ближе. – Вот он я, как договорились. Смотрю, товар уже привезли?

«Знаю, что еще нет. Лоток пустует, да и «копейки» его на стоянке нет. Опоздает Ваха к открытию, покупателей растеряет, ужас. Или заболел? Или что-то заподозрил?»

На всех улицах, ведущих к рынку, скучали сотрудники в штатском, высматривая желтые «жигули» и Вахтанга. Игорь, отрабатывая моральный долг, вчера вернулся к родителям Зои и убедил их расстаться с фотографией «милого мальчика».

– Нэт, дорогой. – Вардан вытер потный лоб рукавом и принялся выкладывать на тарелку абрикосы. – Но ты подожди, будет. Эх, а когда ты уходил, такое было! Ворюга сумку срэзал, и бежать. Нэ поймали. Поганое дело, воровство. Торговле мешает. Украсть у людей деньги – они ничего и не купят…

– Вору персик продашь. – Дмитрий прислонился к парапету за прилавком. – Какая разница?

– Нэ скажи, – возразил Вардан. – Вор – он сначала у покупателя украдет, потом у меня. Зачем ему платить? Эх, сам бы поймал да милиции передал. Только как лоток бросишь?

С такой логикой спорить было сложно, но Дмитрия внезапно поразила странность ситуации. Сотрудник органов обманывает преступника, чтобы арестовать за преступление, а тот печется о законности, причем явно искренне.

Вардан меж тем выложил из абрикосов причудливую пирамиду, полюбовался и принялся за инжир.

– А тебе, дорогой, много пэрсиков зачем? Прости, вчера не спросил.

– А тебе в этом что? Плачу – значит, надо.

Вардан пожал округлыми плечами.

– Время такое. Хочется знать, куда пэрсики уходят.

«А иначе не продадите, да? Что ж, подумали и об этом».

Дмитрий лениво сплюнул, попав точно в узел, которым веревка от тента крепилась к камням парапета.

– Клуб открываю, в конце Второй. Там, где «Черная лошадь» была, слышал, может? Для своих и немножко чужих. Поговорить вечерком, в шашки-шахматы поиграть. Ну и угостить хочется, как же без того.

Кафе «Черная лошадь» прикрыли несколько месяцев назад за список нарушений, который потянул для владельца на всю десяточку, и с тех пор помещение пустовало.

Вардан с видом мудрого человека кивнул.

– Что же, у мужчины должно быть свое дело, иначе какой же он мужчина?

Дмитрий промолчал. Время тянулось медленно. Вардан принимал первых покупателей, расхваливая фрукты, а Дмитрий поглядывал на часы и гадал, что случилось. Неужели Вахтанг узнал о засаде и сбежал, бросив Вардана? А впрочем, что ему предъявить, кроме туманных обещаний, да еще оговоренных кодом? Под ложечкой противно заныло. Если Ваха сбежал, ищи его теперь… И правда, слишком уж хорошо все шло, когда такое бывало? Спустя еще минут десять он не выдержал.

– Вардан, так где твой друг? У меня целого дня нет.

– Сам не знаю, дорогой, – пожал плечами толстяк. – Может, заболэл? Приходи завтра.

– Ну, нет, – разозлился Дмитрий вполне искренне. – Так дела не делаются, сам понимаешь. Не по понятиям. Я деньги ношу, а ты меня из сегодня в завтра посылаешь. Нехорошо.

– Но что я сделаю… мой друг…

Вардан глянул в сторону главного входа на рынок, где обычно стоял милицейский патруль.

«Боится. А если боятся, надо пользоваться. Тем более что патруля там сегодня нет, он чуть дальше».

Дмитрий наклонился к армянину, заставив того вжаться в прилавок.

– Со мной говорил ты, а не твой друг. С тебя и спрос. Но я добрый. Ты говорил, у тебя много персиков нет? А мало? Сегодня меня устроят образцы, так и быть. И если устроят – я приду завтра. А если нет… то тоже приду. Понял?

Вардан закивал.

– Мало есть. За полцены отдам, вот…

Втянув живот, он протиснулся мимо Дмитрия к опустевшему ящику с грушами, приподнял газету, открыв еще одну. Дмитрий цинично отметил, что второй газетой, на которой лежал плоский конвертик, была «Правда». Торговец схватил конверт и протянул ему.

– За рубль отдам. Меньше не могу.

– Хорошо, – согласился Дмитрий, открывая конверт и заглядывая внутрь. Кивнул, достал из кармана удостоверение. – Просто замечательно. Беру. Статья двести двадцать вторая – продажа материалов эротического характера. Добавим, думаю, двести сороковую – принуждение к проституции. Попался с поличным. Эй, Михаил!

Капитан вывернулся из начавшей собираться толпы, не торопясь снял с пояса наручники. Бледный как молоко Вардан вжался в каменный парапет.

– Вы что это… за что? Какой принуждение?

– Вообще-то, – заметил Дмитрий, – мне нужен твой друг. Видишь ли, мы уже нашли камеру, – наглое вранье, но времени работать тонко не было, – и знаем, кто снимал. И это – не ты. Так что речь идет и о двести десятой статье. Организация преступного сообщества. Ты организатор? Печатник?

Вардан, побелев еще сильнее, замотал головой.

– Не я, я только продавал, я…

– А если не ты, то в твоих интересах рассказать, где можно этого твоего друга найти, – жестко заключил Дмитрий. – Иначе это дело повиснет на тебе, и еще добавится препятствование следствию. Ну?! Адрес? Имя?

За обман даже не было стыдно. Черта с два он бы повесил на этого Вардана хоть что-то без доказательств, лаборатории и прочего. И если бы торговец оказался крепче, подкованнее в законах и порядках, Дмитрий бы не рискнул так давить. Но Вардан крепким не был.

II. Вахтанг и Ко

Поднявшись на третий этаж типовой хрущевки на проспекте Столетия, Дмитрий поднял было руку – позвонить в квартиру номер одиннадцать – и замер: дверь была едва заметно приоткрыта, а квадрат с замком перекосило. Дверь явно ломали.

Михаил, поднявшийся следом, заметил это же и бросил на Дмитрия вопросительный взгляд. Дмитрий покачал головой: жди. Сам прислушался. Изнутри доносились голоса. Оглянувшись на дверь напротив, он заметил, как дверной глазок с той стороны что-то заслонило, и хмыкнул. Любопытные соседи – это всегда хорошо.

«Без кавалерийских наскоков, говорите? А, к черту!»

Стараясь не шуметь, он достал пистолет и свободной рукой толкнул дверь. Та беззвучно открылась. Коридор, и без того узкий, загромождали разномастные коробки со скарбом. Вахтанг или тащил в дом все, что видел, или собирался съезжать. Часть ящиков была опрокинута, словно их пинали, и из одного, с удовольствием заметил Дмитрий, высыпались ванночки и прочая фотографская ерунда. Это давало надежду, что где-то рядом найдутся и пленки, и запас фотографий.

Голоса доносились спереди слева, за дверью, которая вела в гостиную – возможно, ту самую, с темным диваном без подлокотника, на который утром так хорошо падает свет.

– Ты, сука, обещал? Обещал, – почти ласково говорил кто-то. – Ты, сука, аванс брал? Брал. Сроки назначал? Назначал. Сам. Никто за язык не тянул. Боря, скажи ему, а то он не понимает.

Звук удара. Стон задохнувшегося человека.

– И вот мы приходим, когда все сроки прошли, а кто-то собирается свалить. Боря, скажи ему.

Снова удар. Еще стон.

Дмитрий, переглянувшись с Михаилом, прокрался к двери и осторожно заглянул в комнату.

«Хвала строителям за линолеум. Паркет наверняка скрипел бы.

На стуле у окна сидел молодой человек лет двадцати пяти, красивый, даже мужественный, с четко очерченным подбородком и скулами, с большими черными глазами под пушистыми ресницами. Девицы наверняка млели. Красавца, как подозревал Дмитрий, звали Вахтангом.

Сейчас, правда, его внешность портил огромный фингал, да и поза гордой не выглядела: что-то из сказанного Борей явно угодило под дых.

Сам Боря, напоминавший сложением шкаф, стоял рядом, сутулясь. Он был выбрит налысо, а руки, которым позавидовала бы и горилла, свисали чуть не до колен. Дмитрия передернуло. Драться с таким не хотелось смертельно.

«Возможно, буквально».

Но интереснее всего был третий человек, сидевший на том самом диване, сложив руки поверх черного дипломата. Теймуразу Алиеву, насколько знал Дмитрий, было под пятьдесят, но выглядел он на сорок: подтянутый, с едва наметившимися морщинами. Теймураз был одним из тузов вора в законе Трофима Самородка.

– Вспомнил? – спросил Теймураз. – Тогда слушай дальше. Или мы получаем заказ, или ты возвращаешь деньги в десятикратном размере, или сейчас Боря…

«Что ж, кажется, наш выход».

Дмитрий шагнул в комнату, держа пистолет в одной руке, а удостоверение в другой.

– Так, граждане мазурики, милиция. Сейчас мы…

Боря среагировал первым. Повернулся мощно, по-тигриному, и, к изумлению Дмитрия, кинулся прямо на него.

«Не стрелять же»

Нырнув под размашистый хук, он всадил ствол Боре в солнечное сплетение и с удовольствием услышал, как у того из груди выбило воздух. Боря успел ударить еще раз, мазнув по скуле, и Дмитрий, разозлившись вконец, жестко врезал ему стопой под колено, добавил падающему локтем в челюсть и приложил уже упавшего ударом по шее.

Выпрямился, трогая скулу. В дополнение снова разнылась заштопанная рука.

«Как бы швы не разошлись. Дед меня убьет».

– Впечатляет, – спокойно заметил Теймураз. – Дмитрий Владимирович, если не ошибаюсь?

– Не баклань, – Дмитрий наступил на Борю, прижимая его к полу, – Теймураз Ильхамович. Что задержанный должен Самородку?

– Как обычно, Дмитрий Владимирович, ничего, – с беззаботным видом пожал плечами Теймураз. – Мальчик в университете учится, юристом стать хочет. Беседуем вот. А Борю вы отпустите, Дмитрий Владимирович, он мозгом не обременен, обознался. Думал, что вы – любовник его покойной жены.

– А двери вы выломали, потому что торопились поговорить с юношей? – с интересом уточнил Дмитрий, еще плотнее прижимая Борю к полу.

– Это все Боря, Дмитрий Владимирович. Он такой неаккуратный. Случайно облокотился.

Дмитрий досадливо хмыкнул, убирая ногу. Конечно, Борю можно было привлечь за нападение на сотрудника милиции, но полезнее было бы, чтобы Теймураз осознавал свой должок.

– Забирайте своего борова, Теймураз Ильхамович, я вас больше не удерживаю.

Уголовники издевательски откланялись и ушли. Судя по звукам, Боря еще раз неудачно оперся на дверь.

– Почему драпать решил? – Дмитрий кивнул на коробки с вещами, и Вахтанг горделиво выпрямился.

– Гражданин имеет право складывать вещи так, как ему нравится, – без акцента отчеканил он. – Это не запрещено ни одним кодексом. Больше я не скажу ни слова! Имею право!

– Разумеется, – согласился Дмитрий, потирая руки. – Миша, зови экспертов.

Для порнодельца армянин жил как-то скромненько. Да, хоромы оказались трехкомнатными, но обои подвыцвели там, где на них падало солнце, знакомый по фото диван поистрепался по углам – бедняга, наверное, от нагрузки, – а дешевый паркет откровенно скрипел. В углу гостиной под потолком обои вовсе отошли от стены – словно комнату когда-то залили соседи, хотя на побелке потолка следов не было и новой она не выглядела. Разве что ковер на стене был чистым, словно недавно выбивали.

«Интересно».

– А такой хороший мальчик, – сокрушалась женщина из квартиры напротив, которую пригласили в понятые. – И друзей у него всегда столько было, и все такие приятные, здравствуйте скажут, до свидания, дверь придержат.

– Вот ведь как, друзей много было, – заметил Дмитрий Анатолию Добрынину, местному участковому, который потел в уголке. – Правда, что ли, Толя? А по какому поводу дружили?

– Ну, ходили, – пробормотал участковый, под мышками которого расползлись темные круги. – Кто их знает? Молодежь собирается, и ладно.

– Так ты и должен знать, – нарочито удивился Дмитрий. – Кому же, как не тебе? Ты к земле ближе всех. Если собираются, значит, зачем-то, надо выяснить. Если вежливые – тем более надо выяснить, потому что где ты в последнее время вежливую молодежь видел? А у тебя, получается, ни мыслишки не мелькнуло, не заметил даже, что бабы табунами приходят и быстро уходят, да еще по большей части по утрам?

– Так они ж не быстро, товарищ… – поняв, что проговорился, участковый мрачно замолчал.

«Ой, какой дурак!..»

Убийство всегда поднимало со дна кучу ила, который в иное время мог оставаться незамеченным годами и десятилетиями или до которого просто не доходили руки. И тогда всплывали и крупные проблемы, и мелкие, как вот Анатолий Добрынин. Жил себе и жил, ходил по улицам, а тут р-раз – и отдел по особо тяжким нагрянул.

Участковый или не хотел ловить мышей, как ленивый кот, или был в доле. Первое требовало рекомендации, пущенной дальше по инстанциям, второе – доказательств, поэтому Дмитрий промолчал, глядя на то, как эксперты, снова работающие в паре, шерстят квартиру.

– Странно, неужели не нашли места получше, для съемок-то? – заметил Михаил, обыскивавший шкаф. – Конечно, для такого дела качество особенно не нужно, но…

– Вы не вполне правы, Михаил Николаевич, – ответил Шабалин, рассматривая диван в лупу. – С одной стороны, все так, но с другой – это ведь хорошая комната. Стены светлые, а окна большие, смотрят на восток, то есть ловят мягкий утренний свет, диван – видите – отодвинут от стены одним углом, чтобы модели получили максимально выгодное освещение. А вот, видите, здесь на нем была боковина, которую убрали, чтобы ничего не загораживало. Здесь можно было бы и кино снимать безо всякой подсветки.

– Правда, только утром. – Дмитрий задумчиво цокнул языком. – Потому что сейчас всего двенадцать, а солнце уже ушло за угол. Не знал, что вы такой эксперт в фотографии, Сергей Александрович.

«Кино? А что, Ваха мог бы. Разве только сбыть сложнее: видеопроигрывателей у людей мало».

– Я – эксперт, и фотография, разумеется, часть нашей работы, – отрезал Шабалин, откладывая лупу. – Ну, если не ошибаюсь, то вот следы спермы… А это что за бурое пятнышко? Оленька, дорогая, возьмите соскребы, если не трудно. А я пока ванной займусь.

Ольга послушно присела рядом, и Шабалин взял ее за руку, направляя.

– Вот, видите, здесь?

Ольга кивнула, но Шабалин не ушел.

– Вообще говоря, Оленька, вы ведь всё в общежитии? А не хотите комнатку? У меня хорошая знакомая сдает, и недорого. Дом чистый, хороший. Может, дам телефончик? А то девушка, и в общежитии, даже ведомственном, – нехорошо.

– Спасибо, Сергей Александрович, – улыбнулась Ольга. – Я подумаю! А где это? Добираться удобно будет?

Внезапно Дмитрий понял, чем плохи внутриведомственные романы, даже потенциальные. Слишком уж все близко и на виду. И наверное, Шабалин ничего такого не думал, просто искренне беспокоился об Ольге и хотел как лучше. И наверное, у самого Дмитрия не было никакого права ревновать, особенно к такой мелочи. И вообще ревновать. А все же…

Внезапно Дмитрий стал противен сам себе. Какое тут «все же? Ревнивый дурак и только, да еще, хуже того, безосновательно ревнивый. Даже о деле забыл! Он резко отвернулся, подтащил к подозрительному углу стул. Встал на него, присмотрелся и кивнул:

– Сергей Александрович, не снимали пальцы с этого лоскута, который держится на липкой ленте? Чую я, за ним найдется что-нибудь интересное.

Дожидаясь, пока эксперт осторожно водит кисточкой, он размышлял, пытаясь подхватить мысль, с которой совершенно непрофессионально сбила дорогая Оленька. О чем он думал? Да, Шабалин навел на мысль о кино. Фильмы сбывать сложнее, чем фотографии, но можно продавать их в салонах, для желающих.

Вот оно.

Порнография – это способ прожить сексуальный акт, которого не было. Сублимация. Это просто. Базовый инстинкт. А что делает маньяк? Ведь не начинает он сразу с убийств? Что-то есть и до того, какой-то интерес к вот такому? А к какому такому? Фильмы ужасов? Расчлененка? Та же порнография, только жестче? Да, возможно. Мистика? Нет, в этом не было настоящего чувства, я уверен, только знания. Все остальное – возможно.

«Где советский гражданин может сублимировать жестокое убийство с изнасилованием? Как?»

– Готово, Дмитрий Владимирович. Липкая лента – замечательная штучка, все пальчики на ней как отлитые.

Дмитрий снова взгромоздился на стул, натянул перчатки и осторожно отлепил уголок. За обоями лежала тонкая зеленая тетрадь, самая обычная, школьная, в линеечку.

1 Хирд – боевая дружина в Скандинавии эпохи викингов.

Вход для пользователей

Меню