Читать онлайн Зимние расследования бесплатно
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
* * *
Ирина Грин
Тайна королевского адвоката
Белая шапочка с ушками, белый комбинезон – маленькая Алиса была похожа на игрушечного белого медвежонка. Она крепко спала, а Ася Субботина медленно катила коляску с дочкой по аллее вдоль домов. Деревья спали под шапками снега, Алиса дремала, Ася же, только осваивавшая сложную профессию матери, то и дело поглядывала на часы, чтобы не перегулять ненароком. Муж, Иван Рыбак, смеется над этой Асиной пунктуальностью, называет ее чокнутой мамашей. Ну какая разница – пятью минутами больше, пятью минутами меньше? Но она не обращает внимания на эти шутки – врач сказал: прогулки три раза в день по пятнадцать минут, значит, так тому и быть. Оставалось четыре минуты, и Ася повернула назад.
В этот момент к подъезду, разбрызгивая кашу подтаявшего снега, подкатило такси. Задняя дверь распахнулась, выпуская женщину в черном кашемировом пальто. Несмотря на довольно-таки холодный день, она была без шапки, и февральский ветер тут же затеял игру с ее рыжими волосами.
В человеке все должно быть прекрасно, сказал когда-то классик, и незнакомка полностью соответствовала этим словам, во всяком случае, по мнению Аси: лет сорока, может, чуть больше, бледное, слегка уставшее лицо, выразительные светлые, не то серые, не то голубые глаза. Черные кожаные сапожки, абсолютно простые, на ровной подошве, без каких-либо пряжек, заклепок и прочих украшений, казались верхом элегантности. Большущий пластиковый бордовый чемодан, который водитель достал из багажника, не уступал обуви по красоте. Вслед за чемоданом из багажника появилась внушительных размеров сумка цвета верблюжьей шерсти. Ткань, напоминавшая замшу, кожаные уголки и хвостики на бегунках – сумка была просто фантастически хороша, хотя Ася предпочитала маленькие бесформенные торбочки. На кожаном ярлычке она разглядела надпись «Silk».
В школе, а потом в университете, где она училась на филологическом факультете, по английскому у Аси всегда была пятерка, но вот что такое «Silk», она никак не могла вспомнить. Ася достала телефон, чтобы перевести заинтересовавшее слово, но увидела часы на экране и ужаснулась: они с Алисой гуляли уже шестнадцать минут!
Отбросив все мысли в сторону, Ася рванула к подъезду, чуть не столкнувшись у двери с незнакомкой.
– Здравствуйте! – хорошо поставленным голосом сказала та. – Вам помочь?
Ася окинула быстрым взглядом багаж женщины и замотала головой:
– Нет, нет, спасибо! Я сама!
Уже заходя в подъезд, она обернулась. Оказывается, зря отказалась – водитель, легко подхватив чемодан и сумку, занес их в подъезд.
– Второй этаж, – успела услышать Ася перед тем, как за ней с лязгом закрылись двери лифта.
Дома она в первую очередь проверила, не навредила ли дочке лишняя минута, проведенная на улице. Потрогала щеки, нос, коснулась губами атласного лба, вдохнув сладкий запах молока, до того родного, что сердце каждый раз замирало от восторга, стащила варежки и пощупала крошечные пальчики. Все нормально, теплые, и все-таки на сердце было неспокойно. Может, она и вправду чокнутая мамаша?
Алиса еще спала, и Ася, осторожно раздев дочку, успела переделать кучу дел: погладила белье, поставила вариться бульон и даже вымыла пол. Открыла ноутбук, чтобы найти перевод заинтересовавшего ее слова, но тут Алиса тихонько захныкала, и элегантная соседка была вытеснена из головы совершенно другими заботами. Вспомнила о ней Ася только вечером, уложив дочь спать и накормив вернувшегося с работы Ивана.
«Silk – шелк, шелковая нить, королевский адвокат», – сообщил переводчик. Фантазии Асе было не занимать, и в воображении тут же родился образ соседки в адвокатской мантии, гордо шествующей по коридору суда. Хотя нет, мантии носят судьи, а адвокаты? Покопалась в поисковике. Действительно, мантии пока не входят в дресс-код защитников, но разговоры об их целесообразности ведутся уже давно. Сейчас адвокату не возбраняется приобрести спецодежду за свой счет и надевать ее для участия в процессе. Но почему королевский? Соседка живет в другой стране и там занимается адвокатской практикой, а сюда приехала навестить кого-нибудь из родственников, проживающих в их доме?
– Ваня, – спросила она мужа, уткнувшегося в телевизор, – а кто у нас живет на втором этаже?
– Откуда мне знать? – спросил тот, и, обняв жену, притянул к себе. – Это же не я живу здесь с самого детства.
Действительно, это была Асина квартира. Когда-то здесь жили ее родители, потом они с мамой вдвоем. Когда мама умерла, Ася какое-то время оставалась одна, и это были самые тяжелые годы в ее жизни. Именно тогда она поняла, что ошиблась, выбирая свой жизненный путь, пошла не той дорогой. Научившись читать в пять лет, Ася буквально проглатывала книгу за книгой. Матери стоило большого труда уговорить ее отправиться на прогулку, сходить в кино. Школьным вечеринкам девочка предпочитала новую книгу, романам с мальчиками – любовную историю на бумаге.
– Ты, наверное, будешь учительницей, – сказала как-то мама. – Замечательная профессия для девочки.
Ася росла замкнутым, малообщительным ребенком, но в школе ее уважали: учителя – за знания, одноклассники – за безотказность, граничащую чуть ли не с самопожертвованием. Она готова была помочь всем, каких бы усилий это ни стоило, училась хорошо и, окончив школу с серебряной медалью, без проблем поступила в университет на филологический факультет.
Годы учебы пролетели незаметно, и вот Ася впервые переступила школьный порог уже не как ученица, а как учитель. И только тогда поняла, что преподавать в школе русский язык и литературу не способна. Нет, она любила свой предмет, обожала книги – и классику, и современных авторов, – но передать эту любовь ученикам не получалось. Она старалась, очень старалась, но не находила отклика в глазах сидящих напротив детей.
Если бы в классе был человек, который пусть не любил бы книги, как она, но хотя бы считал, что русский язык и литература понадобятся ему в дальнейшей жизни! Или хотя бы так считали родители учеников – как бы помогла ей их поддержка! Ася листала свои университетские конспекты, тщательно готовилась к каждому уроку, но ошибок в тетрадях меньше не становилось, а от перлов в сочинениях хотелось заснуть и не просыпаться. А еще тяжело было просто находиться в школьных стенах, в шумном, большом коллективе. Трудно давалось общение с коллегами, домой Ася возвращалась разбитая, уставшая. «Я справлюсь, – уговаривала она себя, – привыкну». Но не справлялась, не привыкала, и от того становилось совсем горько. Была бы мама, она, может быть, нашла бы нужные слова, утешила, успокоила. Но рядом не было никого.
Проработав, вернее, промучившись три года, Ася уволилась. Последней каплей, переполнившей чашу ее терпения, стали годовые сочинения девятиклассников, пестревшие грамматическими ошибками и фразами типа «Маруся поплохела и умерла», «Татьяна стала светской львицей» и «надо было выстоить насмерть!». Ася ушла в никуда, не найдя новой работы. Ей пообещали место в библиотеке недалеко от дома, нужно было только какое-то время подождать. И тут жизнь резко изменилась: Ася встретила Ивана. Большой, сильный, основательный, заботливый, он наполнил ее существование новым смыслом.
Начиналось все не очень весело – Ася сломала руку и попала в больницу. Ее соседкой по палате оказалась Кристина Светлова, которую пришел навестить коллега Иван – бывший, потому что Кристина, как и Ася, осталась без работы. Именно там, в больничной палате, родилась их фирма, детективно-консалтинговое агентство «Кайрос», где до недавнего времени Ася с Иваном числились детективами. Сейчас у Аси другие заботы, но к детективной деятельности она обязательно вернется в скором будущем.
– А что там, на втором этаже? – спросил Иван, и Ася, вынырнув из воспоминаний, поцеловала мужа в висок.
– Да так просто.
Утром, выходя из подъезда с коляской, Ася встретила дворничиху тетю Олю. Она жила в их доме с незапамятных времен. Вечно всем недовольная громкоголосая дворничиха была грозой малолетних хулиганов, да и взрослые жители дома ее побаивались, не решаясь вступать в перепалку. Только немногие, к которым относилась и Ася, знали, что сердце у нее доброе. К дворничихе под окно часто подбрасывали новорожденных щенков и котят, и тетя Оля, почем свет костеря негодяев, оставивших на погибель ни в чем не повинных животинок, а заодно и самих беззащитных тварей, и их беспечных матерей, рожавших от кого ни попадя, заботилась о малышах и не успокаивалась до тех пор, пока последний не был пристроен в хорошие руки.
– Отдохнула немного, и опять в пятую квартиру ходят и ходят. Только успевай за ними грязь собирать, – громко вещала тетя Оля, вытирая шваброй грязную талую воду, натекшую на пол подъезда с обуви, и ее обветренное от постоянной работы на улице лицо выражало крайнюю степень возмущения.
В любой другой день Ася, поздоровавшись, прошла бы мимо, но упоминание пятой квартиры послужило крючком, на который она попалась.
– А что там, в пятой квартире?
– Ой, Асенька, чистая ты душа, живешь в неведении! У нас на втором этаже живет фифа. Вся из себя вроде благополучная, а только весь день к ней шастают любители солененького. Шасть, шасть… Только успевай за ними пол подтирать!
Тут Алиса закряхтела, личико ее покраснело, что служило признаком скорого крика. Очевидно, затянувшееся стояние на одном месте вместо прогулки ее не устраивало, и Ася, извинившись, выкатила коляску из подъезда.
«Любители солененького, – думала она, шагая по аллее. – Что бы это могло значить?»
Алиса не спала, и в ее широко распахнутых глазах отражались голые ветви проплывающих мимо деревьев.
Тут зазвонил телефон. Номер был незнакомый, и Ася хотела вызов проигнорировать – наверняка либо продавцы ненужных услуг, либо мошенники, – но все-таки ответила.
– Асенька, – раздался в трубке добрый старческий голос, – это Яковлев.
– Здравствуйте, Савелий Павлович! – обрадовалась Ася.
– Не забыли, значит, старика?
Савелий Павлович был соседом Рыбака, вернее, проживал с ним в одном подъезде, пока Иван не переехал к Асе.
– Нет, конечно, – улыбнулась она. – Как здоровье? Как Хакер?
Хакером звали собаку Савелия Павловича, замечательного черно-белого спаниеля с длинными, почти до пола, кудрявыми ушами, напоминавшими Асе лепестки хризантемы.
– Спасибо, Асенька, со здоровьем моим все в порядке, – говорил Савелий Павлович медленно, рассудительно. Она живо представляла его, сидящего в кресле с прижатой к уху трубкой. – Хакер тоже, слава богу, жив, здоров. Шустрее меня будет. А я к вам, Асенька, с просьбой большой. Надеюсь, не откажете старику?
– Слушаю, Савелий Павлович!
– Сестра у меня в Рязанской области, младшая. В гости зовет. Я бы съездил, может, в последний раз. Да вот беда – в прошлый раз с Хакером ездил, так намучались оба, что я, что он. Не все у нас, знаете, Асечка, собак любят. Некоторые в глаза вроде улыбаются, а исподтишка так и норовят пнуть бедолагу. Сестра предлагает в гостиницу для собак его пристроить, вроде там ухаживают за ними, гулять выводят. Да только по мне это как-то не по-людски. Хакер для меня как ребенок, это словно отдать своего сына в детдом на время. Кто его знает, насколько там, в гостинице, люди порядочные работают. Может, действительно животных любят, а может, только деньги.
Ася уже поняла, к чему клонит Яковлев. Конечно, ей хватало своих забот, да и с Ваней не мешало бы обсудить этот вопрос. Но прямо-таки патологическая безотказность, в корне задушив какие-либо возражения, ответила за нее:
– Вы хотите, чтобы Хакер на время вашего отъезда пожил у нас?
– Мы с ним оба этого хотим. Асечка, я пойму, если вы откажетесь…
– Да что вы, мы с Иваном будем рады!
– Хорошо, спасибо огромное. Я вам буду очень признателен. Тогда в пятницу часикам к семи вечера мы приедем, да?
Единственное, что беспокоило Асю: как отнесется к ее поступку Иван, все остальное она переживет.
Чтобы подсластить мужу пилюлю, Ася решила приготовить его самое любимое блюдо – борщ. В кулинарии она была не особенно сильна, но чего не сделаешь ради любимого человека.
– Ого! – удивился Рыбак, обнаружив на столе не магазинные котлеты с пюрешкой и не гречку с тефтелями, а самый что ни на есть настоящий борщ. – Что празднуем?
Ася решила не приступать сразу к волнующему ее вопросу, а действовать издалека.
– Тетя Оля сегодня ругалась.
– Тетя Оля? – Брови Рыбака удивленно поползли вверх. – Не знал, что у тебя есть родственники, кроме нас с Алисой.
– Да нет же, ты не понял! Тетя Оля – дворничиха, живет в нашем доме на первом этаже. Помнишь?
– Крикливая такая баба?
Ася кивнула.
– На тебя ругалась?
– Нет, не на меня. Вань, а кто такие любители солененького?
Иван в недоумении посмотрел на супругу.
– Беременные, что ли? – Тут во взгляде его промелькнуло понимание, и, приложив ладонь к Асиному животу и страшно выпучив глаза, он сказал сиплым голосом волка из мультфильма: «Шо, опять?»[1]
Ася смутилась, покраснела, обиженно поджала губы.
– Да ладно, не дуйся! Уж и пошутить нельзя! Ты же знаешь, я согласен с любым твоим капризом.
Тут уже надо было отбросить в сторону обиду и ковать железо, пока горячо.
– Помнишь Хакера? Спаниеля?
– Спрашиваешь! Симпатяга пес! И что с ним?
– С ним все в порядке, Савелий Павлович просит приютить его на недельку.
– Приютить одного Савелия Павловича или Савелия Павловича с Хакером в придачу? – уточнил Иван. – Мне кажется, двоих будет многовато.
Рыбак уже понял, к чему клонит Ася, но виду не подавал.
– У нас две комнаты на троих, если еще двоих приютить…
– Ваня! – Голос Аси звучал нарочито серьезно, но глаза смеялись. – Хакера приютить! Собаку! Гав-гав!
– Вас понял! – шутливо отозвался Рыбак. – Разрешите выполнять?
– Вань, а если серьезно? Кроме шуток? Ты не против?
– А Алиса что говорит? – не унимался Иван.
– Пока ничего. А ты?
– Ты уже пообещала деду. Скажешь, нет?
– Не скажу.
– Ну, значит, так тому и быть.
Уже засыпая, Ася вспомнила, что так и не узнала, кто такие любители солененького. «Утром спрошу», – пообещала она себе.
Утром оказалось, что Иван уже убежал на работу. Обстоятельство это немного огорчило Асю – она любила утром варить кофе, пока муж умывался, сидеть напротив за столом и наблюдать, как смешно шевелятся у него уши, когда он жует. К тому же она так и не узнала у него про солеманов. Впрочем, вторую проблему решить было проще простого. У Аси имелся еще один надежный источник информации – программист «Кайроса» Федор Лебедев, способный извлечь из своего компьютера практически любую информацию.
– Любители соленого? – переспросил он удивленно. – А в каком контексте?
Ася постаралась максимально близко к тексту пересказать разговор с тетей Олей.
– В переводе на обывательский язык… – До Асиного слуха донесся звук стремительного бега пальцев Федора по клавиатуре – он посоветовался с компьютером, после чего безапелляционно заявил: – Соседка твоя из пятой квартиры – наркодилерша, наркотики продает.
– С чего ты решил? – опешила Ася.
– Соль – это такой синтетический наркотик, отравляющий организм сильнее, чем, к примеру, героин. Соли можно назвать наиболее опасными наркотиками. Дело в том, что при зависимости от других веществ человеку можно помочь. Известны механизмы действия этих наркотиков, их прохождение в организме. При приеме солей ситуация обстоит иначе. Эффекты будут подобны, но традиционная схема дезинтоксикации может просто не сработать, и даже после непродолжительного приема солей наркомана невозможно будет спасти. Наркотическая зависимость от соли формируется стремительно, всего через несколько употреблений, и преодолеть ее самостоятельно практически невозможно. Интеллект человека, подсевшего на соли, исчезает через каких-то два-три месяца. Солевой наркоман подобен безнадежно проигравшемуся игроку в карты, который закладывает все на свете в надежде отыграться. Но, к сожалению, синтетические наркотические вещества отыграться никому не позволят.
– Спасибо, Федя, – медленно проговорила Ася.
– А ты, собственно, с какой целью интересуешься?
– Я пока не знаю.
Ася и на самом деле не знала, зачем ей вся эта информация. В то, что соседка со второго этажа, которую она мысленно прозвала Королевским адвокатом, продает наркотики, не верилось абсолютно. Но ведь слова тети Оли должны иметь под собой хоть какое-то основание. Не с бухты-барахты же она это придумала. А может, на втором этаже живет еще какая-то фифа, которая занимается преступным промыслом? Проверить это несложно, в голове у Аси мгновенно родился план, который она решила претворить в жизнь после первой прогулки с Алисой.
Погода за окном резко переменилась, затянутое тучами небо грозило вот-вот разродиться то ли снегом, то ли дождем, за ночь подморозило, и дорожки превратились в ловушки для утративших бдительность пешеходов. Идти на прогулку совершенно не хотелось, но, во-первых, доктор сказал три раза в день по пятнадцать минут, значит, надо собираться, а во-вторых, погода может испортиться окончательно, и тогда… Что тогда? Не пойти на прогулку – не вариант. Придется. А что, если с утра погулять полчаса и оставшиеся пятнадцать минут догулять, когда позволит погода? Может, позвонить доктору? Бред какой-то. Нет, все-таки Ваня прав, она действительно чокнутая мамаша. В любом случае, кто обитает в пятой квартире, она выяснит непременно.
Погода решила не препятствовать утренней прогулке, и, побродив вокруг дома прописанное доктором время, Ася зашла в родной лифт. Но вместо того чтобы, как полагается, поехать на пятый этаж, нажала на кнопку с цифрой «два». Когда лифт остановился, она выкатила коляску, взяла Алису на руки и решительно позвонила в пятую квартиру. Дверь открылась. На пороге стояла та самая женщина, поразившая Асино воображение. Свободные черные брюки, серый свитер с высоким горлом, интересная подвеска на длинном черном кожаном шнурке – выглядела она безупречно.
– Здравствуйте! Что-то случилось? – Ее хорошо поставленный голос звучал сочувственно.
Тут по Асиному плану полагалось сделать испуганно-несчастное лицо, сказать, что она перепутала этажи, двери, пожаловаться на бестолковость, на снижение умственных способностей из-за рождения ребенка, попытаться разжалобить соседку, но одного взгляда хватило, чтобы понять – врать бессмысленно, светло-серые глаза буквально сканируют случайную посетительницу и любую ложь моментально выведут на чистую воду.
– Меня зовут Ася, – пролепетала она, больше не зная, о чем говорить.
– Надеюсь, вы не хотите, чтобы я посидела с вашим ребенком? – спросила женщина, улыбаясь.
– Нет, конечно! Нет! Извините… – Ася попятилась. – Я пойду?
– Если все-таки вам надо с кем-то оставить девочку, – у вас же девочка? – я могу найти человека, для которого это не составит труда. Только скажите.
Пообещав непременно обратиться, Ася уже собралась уходить, как на лестнице, оставляя за собой мокрые следы, появился подросток лет десяти.
– Здравствуйте, Елена Николаевна!
«Елена Николаевна», – повторила про себя Ася и нажала кнопку лифта.
– Опаздываешь, Сергеев! – услышала она грозный голос соседки.
Поднимаясь на свой этаж, Ася вспоминала посетителя Елены Николаевны. Похож он на наркомана? А кто его знает? Ботинки грязные? Это не показатель, у Ивана иногда, когда он возвращается с работы, тоже на обувь жутко смотреть. Но он уж точно не любитель солененького.
Дома, сбросив верхнюю одежду и раздев малышку, она забежала в ванную, чтобы помыть руки, увидела свое отражение в зеркале и пришла в ужас. Ну и вид! Волосы, кое-как собранные в пучок, торчат во все стороны, но это еще полбеды. Ася поправилась во время беременности, не сильно, но любимые джинсы застегиваться перестали. Нет, они, конечно, сходились, но при этом не только растить маленького ребенка, но и дышать было проблематично. Поэтому в последнее время она приспособилась ходить дома в футболках Ивана, сидевших на ней как платье. Муж против эксплуатации собственного гардероба не возражал, да и ей было удобно. Но, увидев простой и одновременно элегантный домашний наряд соседки, Ася смутилась и решила, как появится свободная минутка, проинвентаризировать свой гардероб в поисках чего-нибудь поприличнее.
– Что, уже? – удивился Иван, когда супруга встретила его в сером «учительском» платье и с французской косичкой, которую Ася уже целую вечность не заплетала. – Ты же говорила – в пятницу!
– Что – уже? Что – в пятницу? – Ася никак не ожидала такой реакции.
– Ждем в гости Савелия Павловича с Хакером!
Как же она забыла! Хакер! Вот кто ей поможет подтвердить или опровергнуть слова тети Оли. Дело в том, что Хакер, несмотря на свою безобидную внешность диванного любимца, когда-то вместе со своим хозяином служил в отделе по борьбе с наркотиками. Уникальный нюх Хакера помогал отыскивать вредные вещества. Сейчас оба на пенсии, но закладчики и продавцы редко появляются в их районе. Вот уж правду говорят: если судьба ставит какую-то задачу, она тут же подсовывает пути ее решения. Главное – внимательно смотреть по сторонам и не прозевать подсказки Фортуны. Но она-то, Ася, хороша. Как могла забыть такое! Ваня помнит, а она? Беременность и последующее материнство отрицательно сказываются на когнитивных способностях? Или это результат вынужденной самоизоляции? Но она же общается с людьми. С Ваней, с коллегами из «Кайроса», с тетей Олей. Вот сегодня пообщалась с Еленой Николаевной.
– Ася, ты где? – прервал ее размышления Иван. – Вернись в семью!
– А я где, по-твоему? Только тут и обитаю, в семье. Скоро мхом зарасту от постоянного сидения в четырех стенах! Уже и платье нормальное нельзя надеть просто так. – Почему-то безобидные слова мужа расстроили Асю чуть ли не до слез.
– Надевай на здоровье! – Иван обнял ее, прижал к себе. – Ты же знаешь, мне ты в любой одежде нравишься. Хочешь, в субботу поедем втроем в «Муссон» и купим тебе и Алисе по новому платью?
К любителям шопинга Ася не относилась, но сейчас, когда мужа она видела рано утром и поздно вечером (ночь не в счет), была готова отправиться куда угодно. Радость вспыхнула, расцвела и тут же погасла, словно ее окатили из ушата с ледяной водой: Ваня, скорее всего, считает, что она слишком поправилась и теперь ни во что не влезает.
– Нет, – сказала она, пряча глаза. – Алисе еще рано ходить по магазинам. Не хватало еще инфекцию подхватить.
Она старалась говорить твердо, но голос предательски дрожал. Только бы не заплакать, только бы не заплакать!
– Да что с тобой такое? – Иван уже давно научился считывать ее настроение.
– А что?
– Да ты же на любое слово обижаешься. Я уже боюсь рот открыть, чтобы тебя не обидеть. Глаза постоянно на мокром месте. Обидел тебя кто-нибудь? Выкладывай!
– Никто не обидел, ты ешь, а то остынет.
Она видела, что Иван ест безо всякого аппетита, и от этого на душе становилось еще противнее. Выручила Алиса – закряхтела, заворочалась в кроватке, Ася вскочила и побежала к дочке. Взяла на руки, осторожно поддерживая крохотную головку. Глаза – огромные, серые, как у Вани – уставились на нее, а в них все тот же вопрос: «Да что с тобой такое?»
И тут Ася не выдержала – заплакала.
Ночью Алиса спала плохо, и Ася, чтобы дать мужу хоть немного поспать, ушла с ней в другую комнату. Уснуть удалось лишь под утро, и сквозь сон она услышала, как пошел дождь. Мелкий, противный, какой бывает только в начале весны.
Снова встал вопрос прогулки. Гулять под дождем – то еще удовольствие. Но доктор же сказал… Выкатив коляску, Ася обнаружила сухой пятачок под балконом второго этажа. Обрадовалась – вот оно, замечательное место для прогулки! Пять шагов вперед – пять шагов назад! Свежий воздух, и осадки не страшны. И тут снова кто-то чужой внутри прошептал: «Как в тюрьме. Прогулка по расписанию». Помотала головой, отгоняя дурные мысли, и вдруг увидела вчерашнего гостя соседки из пятой квартиры. Петров, что ли? Нет, не Петров. Как же его? Сергеев? Точно!
– Привет, Сергеев! К Елене Николаевне? – вырвалось у Аси.
Мальчик закрутил головой, удивленно уставился на нее:
– Ага! А что?
– Иди, Сергеев, иди!
Тот пошел. Грязные ботинки оставляли мокрые следы на лестнице. «Нет на тебя тети Оли», – подумала Ася, но без зла, пацанчик не вызывал у нее негативных эмоций.
К обеду небо развиднелось, и сомнений насчет целесообразности прогулки не возникло. Однако вместо того, чтобы отправиться привычным маршрутом по дорожке вокруг дома, Ася снова заняла позицию у подъезда.
Минут через пять неподалеку припарковалась грязная иномарка, из нее вышел молодой мужчина в распахнутой куртке и джинсах с дырами на коленях. Ни грязь на машине, ни прорехи в штанах в Асиных глазах не служили признаками криминальных наклонностей их обладателя. Иван считал, что машина у детектива должна быть незаметной, и грязь – одно из лучших средств маскировки. Ну что за сыщик на сияющей машине? А рваные брюки носил программист «Кайроса» Федор Лебедев, абсолютно далекий от всего, что не связано с компьютерной техникой.
Поравнявшись с Асей, мужчина скользнул по ней внимательным взглядом, а она скрипучим голосом тети Оли поинтересовалась:
– В пятую?
– А что? – не останавливаясь, спросил мужчина и, не дожидаясь ответа, скрылся в подъезде.
Тут только Ася посмотрела на часы. Они с Алисой гуляли лишние пять минут! И что теперь? У кого спросить? У Кристины? У Федора? Соседка из пятой квартиры предлагала помощь, но она, наверное, занята. Или зайти? Нет, хватит вчерашнего вторжения к соседке. В конце концов, какая разница, чем она занимается. Даже если распространяет наркотики – каждый человек имеет право… Имеет? Нет, с ней действительно что-то происходит! Распространение наркотиков – преступление! Это же равносильно убийству! Получается, она согласна жить рядом с убийцей?
Лифт проехал на пятый этаж, и выведение на чистую воду торговцев наркотиками было отложено.
Зазвонил телефон.
– Асенька, добрый день, – сказал Яковлев, и Ася вспомнила, что сегодня пятница. Неужели прошла почти неделя с его предыдущего звонка?
– Здравствуйте, Савелий Павлович! Мы ждем вас с Хакером. К которому часу вы будете?
– К девятнадцати, Асенька, если вы, конечно, не возражаете.
– Какие могут быть возражения, Савелий Павлович! Ждем!
Звонок в дверь раздался ровно в семь часов. Асе даже показалось, что по-военному пунктуальные мужчина и пес стояли под дверью, чтобы коснуться кнопки ровно в тот момент, когда часы пробьют девятнадцать. Конечно, образно, ведь часы с боем – это что-то из далекого беззаботного детства, когда… Асе вдруг сделалось жалко невозвратно ушедших лет, на глаза навернулись слезы. Хорошо Ваня, специально ради такого случая вернувшийся пораньше, заметил ее замешательство и принял роль гостеприимного хозяина на себя. Обрадованная Ася опустилась на колени перед Хакером и зарылась лицом в шелковистое ухо.
– Привет, Хакер! Как дела у тебя?
Пес, одетый по случаю зимы в комбинезон цвета хаки, радостно облизал ее щеки, подбежал к Ивану и ткнулся в его руку, помахивая хвостом, что, вероятно, на собачьем языке означало рукопожатие. А потом подошел к дивану, где лежала Алиса в новеньком костюмчике, и снова помахал хвостом.
– Асенька, может, вам не до Хакера? Только скажите, и мы пойдем, – начал Яковлев. – Я как-то не подумал, что вы уже того… – Он смутился и махнул рукой.
– Я того, – подтвердила Ася и вдруг поймала себя на том, что улыбается. Наверное, впервые за прошедшую неделю. – И никуда не надо идти. Давайте Хакера разденем и познакомим с Алисой.
– Я не с пустыми руками, а как Дед Мороз, с подарочками. Один мешок – это Хакера кормежка, ты, Асенька, знаешь, что к чему. Еще тортик, бутылочка… Не откажете старику? Ася? Ваня? Вы уж простите, не подумал, что вам не до меня…
– До вас, до вас, давайте тортик, пойду чайник поставлю, – продолжал играть роль радушной хозяйки Иван.
Через пять минут Яковлев, Иван и Ася с Алисой на руках уже сидели за столом. Хакер устроился у Асиных ног и играл с малышкой. Ухватив пса за ухо, девочка хотела затащить его в рот и очень возмущалась безрезультатностью своих попыток. Потом она сунула палец в зубастую пасть. Ася онемела от ужаса, а Алиса залилась радостным смехом.
– Из Хакера выйдет отличная нянька, – сказал Яковлев. – Можешь попробовать оставить дочку с ним и посмотреть, что из этого выйдет.
Разумеется, Ася не собиралась следовать совету Савелия Павловича, но возражать не стала. Может, через несколько лет. Потом вспомнила, что Хакер для таких планов слишком стар, и ей снова сделалось грустно. Все-таки Иван прав – с ней что-то не то. Вот только что?
Выгуливать Хакера вызвался Иван, и Ася не стала возражать. Все-таки прогулка Хакера и ее пятнадцатиминутная вылазка с коляской – две совершенно разные вещи.
Ася не оставила идею вывести на чистую воду соседку из пятой квартиры и во время прогулки краем глаза следила за входящими и выходящими из подъезда. Вскоре она выяснила, что их было семеро: уже известный ей Сергеев, мужчина в рваных брюках, четверо школьников лет двенадцати, два мальчика и две девочки, а еще старушка лет восьмидесяти, не меньше, с девочкой лет пяти – наверное, для маскировки.
Хватило Ивана ненадолго: в среду вечером он позвонил и покаянным голосом заявил, что стоит в пробке, когда приедет, не знает. И тогда Ася решилась. Взяв в одну руку Алису, а в другую поводок Хакера, она отправилась к соседке. Стоило выйти из лифта, как худшие подозрения подтвердились: Хакер насторожился, нагнул голову и вытянул шею так, что уши легли на пол. Из его пасти раздался звук, похожий на ворчание.
– Тише, Хакер, – сказала Ася и нажала на кнопку звонка.
– Ася? – казалось, ничуть не удивилась ее приходу хозяйка. – Здравствуйте! Вы решили завести собаку?
– Здравствуйте! – ответила она. – Вы говорили…
Хакер дернулся, рванул в квартиру. Ася от неожиданности выронила поводок и крепче прижала к себе Алису. В комнате кто-то вскрикнул, что-то с грохотом упало, и наступила тишина. Елена Николаевна поспешила следом за собакой, Ася – за ней. Планировка квартиры соседки была такой же, как у них, две комнаты вагончиком. В первой на полу валялся стул, рядом стояла пятилеточка с широко распахнутыми глазами и открытым ртом, в кресле рядом мирно спала бабуля.
– Собачка, – испуганно проговорила девочка и более уверенно добавила: – Коу.
– Молодец, Людочка, – проговорила Елена Николаевна. Прозвучало это не как осознанная похвала, а просто слово, которое вырвалось, чтобы заполнить паузу. Бабушка вдруг проснулась и закивала: мол, я не сплю, все слышу.
– Закончился урок? – спросила она и поднесла запястье с большими часами к носу.
– Вы извините, Мария Тихоновна, – сказала ей Елена Николаевна, – у нас тут маленькое недоразумение получилось…
– Да все нормально, пошли, Людмила! Экая ты неуклюжая, стул опрокинула!
Бабушка, кряхтя, поднялась и собралась было поднять упавший стул, но Ася ее опередила.
– Пошли, Людмила! Не видишь, что ли, уже следующий ученик пришел! – приказала бабушка внучке и, обращаясь к Асе, поинтересовалась: – Сколько же лет твоему ребеночку? Неужели с такого возраста уже можно учиться? Или ты сама учишься?
Звучало все это не очень понятно, но Асе было не до загадок.
– Хакер! – позвала она.
Пес не отозвался, но на пороге открытой двери в соседнюю комнату лежал поводок, без слов говоря, что невоспитанный пес отправился туда. Невоспитанный? А может, его позвал запах наркотиков?
– Вы идите, Мария Тихоновна, я за сегодняшний урок денег с вас не возьму. Приходите в четверг, в свое время, хорошо?
В ответ бабуля что-то тихо ответила, но Ася уже не слушала. Она пересекла комнату и остановилась на пороге рядом с поводком Хакера. Это была спальня: большая кровать, накрытая шелковым покрывалом василькового цвета с удивительной красоты цветочным орнаментом. Возле кровати на полу лежал пес – нарушитель спокойствия – и переводил взгляд с Аси на кровать, словно призывая к решительным действиям.
За спиной у Аси захлопнулась входная дверь. Ушли бабушка с Людочкой, – поняла она, и ей вдруг сделалось страшно. За Алису, за себя, за Хакера, в конце концов.
Ася чувствовала, что Елена Николаевна стоит у нее за спиной, и надо что-то сказать, но не могла подобрать ни одного подходящего случаю слова.
– Извините! – наконец выдавила она. – Мы, пожалуй, пойдем.
– А рассказать ничего не хотите?
– Нет.
– Точно?
И Ася решилась.
– Понимаете, – сказала она и рассказала о тете Оле, о своих наблюдениях за квартирой номер пять, о специализации Хакера.
– Наркотики? – Удивление Елены Николаевны было абсолютно подлинным. Чуткое Асино ухо не уловило в нем ни одной фальшивой ноты.
Но ведь Хакер почуял что-то подозрительное. Пес не мог ошибиться! Или мог?
– А вы попросите вашего Хакера, чтобы он показал предмет, вызвавший его сомнения.
Ася не знала, в какие слова должна быть облечена подобная просьба. И вообще пес – бывший военный, а среди них, кажется, распространены приказы, а не просьбы. Но Хакер, вероятно, все понял. Он подошел к кровати, взял за угол подушку и стянул ее на пол.
– Хакер, фу! – прошептала Ася.
Елена Николаевна подошла, подняла подушку и сняла с нее наволочку.
– Вот оно что! – Она засмеялась, и у Аси отлегло от сердца.
Не может женщина с таким искренним смехом быть преступницей. Но тут соседка вытащила из подушки плоский мешочек из нетканого материала, вроде тех, из которых шьют маски. «Спанбонд», – вспомнила Ася. Мешочек был дважды прострочен вдоль, так, что получились три сросшихся боками колбаски. Внутри них находились какие-то темные гранулы, при виде которых Асины подозрения вспыхнули с новой силой.
– Хакер, это, по-твоему, что? – Елена Николаевна поднесла к носу пса подозрительный предмет.
Тот пару секунд принюхивался, а затем сконфуженно поджал хвост и посмотрел на Асю. «Прости, и на старуху бывает проруха», – явственно читалось в его грустных карих глазах.
И тут стыд накрыл Асю с головой, словно темное грозовое облако. Слезы хлынули у нее из глаз.
– Ася, Асенька, – заволновалась Елена Николаевна, – ну что вы, все в порядке. Хотите чаю? У меня прекрасный, купленный в Китае. Чайную церемонию я вам, конечно, не обещаю, но пятнадцать минут до следующего ученика у меня есть, можно выпить по-соседски по чашечке. Вы как?
Ася, которая все никак не могла успокоиться, нашла в себе силы кивнуть.
– Дочку можете на диван положить, хотите?
Ася хотела, но боялась, что Алиса проснется, и тогда тайна королевского адвоката так и останется нераскрытой. Поэтому она лишь помотала головой и попыталась максимально удобно устроиться на стуле. Хакер улегся у ее ног.
Оказалось, Елена Николаевна – преподаватель китайского языка. Работала в университете, обучая китайских студентов русскому языку. Попутно подрабатывала гидом для туристических групп. Во время пандемии решила заниматься репетиторством. Сейчас у нее, как правильно вычислила Ася, семеро учеников – предприниматель, ведущий бизнес с Китаем, пять школьников и девочка-вундеркинд Людочка.
Недавно Елена Николаевна вернулась из Сучжоу, шелковой столицы Китая, где ее бывший ученик руководит отделом логистики на фабрике. Это ведь именно китайцы изобрели шелк, и много столетий секрет его изготовления держался в строжайшей тайне. Любая попытка вывезти шелкопряда за границу в любом виде – хоть бабочек, хоть гусениц, хоть яиц – каралась смертной казнью. И все-таки в шестом веке византийские купцы, рискуя жизнью, смогли украсть несколько личинок.
Сейчас даже для самих китайцев купить настоящий шелк – задача не из легких. Слишком много появилось синтетических имитаций, смеси небольшого количества шелка с хлопком. Но что не сделаешь для любимого учителя! Из Китая Елена Николаевна вернулась с замечательным подарком – двумя подушками и одеялом из натурального шелка.
Чтобы сделать подушки и одеяла, коконы шелкопряда предварительно размачивают, растягивают на специальных машинах. А то, что вызвало интерес у Хакера, это – как бы получше выразиться? – отходы жизнедеятельности шелкопряда. Считается, что они обладают целым рядом полезных свойств – улучшают сон, память, настроение, кожа становится сияющей и подтянутой.
– Знаете, Ася, забирайте одну подушку. Мне две много, а вам, кажется, она очень пригодится, – закончила свой рассказ Елена Николаевна.
Ася, конечно же, стала отказываться, но соседка стояла на своем.
– Но почему? Почему вы это делаете?
– У меня была знакомая, умная женщина, но после рождения ребенка в ней словно что-то сломалось. Врачи ставили диагноз «послеродовая депрессия», предлагали варианты выхода из этого состояния.
– Что с ней сейчас? Жива?
– Жива, конечно. Смогла выплыть сама, но она была очень сильной. Не всем это удается. Берите подушку, Ася, не сомневайтесь.
В обед Ася вывезла Алису на прогулку и у подъезда столкнулась с тетей Олей.
– Наша соседка из пятой квартиры – учительница китайского языка, и дети, которые к ней ходят, – ее ученики, – сказала она.
– Китайского? А мужик на грязной тачке? – возразила дворничиха.
– Он тоже.
– И хорошо учит?
– Замечательно, – кивнула Ася и пошла по дорожке. Под ногами хрустел свежевыпавший снег, настроение было замечательным.
– Слышишь, Ася, – раздался за ее спиной голос тети Оли, – меня тут как раз недавно спрашивали, есть ли знакомые учителя, чтобы девочку подготовили по русскому и литературе. Может, эта, из пятой квартиры, и по-русски умеет? Ребенок уж очень талантливый, но с детьми в школе не может найти общий язык. Психическое у нее какое-то заболевание. Не шизофреник, нет, как-то по-другому. Типа Альцгеймера.
– Аспергера? – уточнила Ася.
– Пес его знает, может, и его. Ты бы спросила у этой, из пятой квартиры. Возьмется она? Дитя реально книжки любит.
«А может, попробовать? – подумала Ася. – Вдруг и правда талантливый ребенок?» Это ведь именно то, о чем она когда-то мечтала! Понимала, что будет сложно, очень сложно, но отказаться от мысли помочь ребенку, который любит книжки, была не в силах.
– Продукты жизнедеятельности шелкопряда, говоришь? – хмыкнул Иван, вертя в руках подарок соседки из пятой квартиры. – Какашки, что ли? И чем они, интересно, пахнут?
Ася достала из подушки пакетик, понюхала. Пахло зеленым чаем, жасмином, а еще новыми перспективами. Хорошими.
Татьяна Устинова
Счастливый день
Разговор об этой самой экскурсии зашел первого января, ну вы понимаете!.. Первое января – самое время планировать экскурсии, поездки, пикники, летний отдых, зимние забавы и всякое такое, ибо шампанского в холодильнике еще много, на работу пока не надо, завтрак самое раннее в три часа дня, в телевизоре комедия или песнопения, на елке огоньки, никто не ссорится, все довольны, и подарки еще не потеряли новизну и привлекательность.
Сразу хочется чего-то… эдакого. Небывалого. Несбыточного. Невозможного. Например, пятого января. Вот на экскурсию поехать.
Каждый год первого января к пяти часам мы отправляемся в гости к друзьям и там веселимся от души. Шампанского во всех холодильниках очень много. Люди все родные. Елка упирается в потолок. Дедушка Мороз – правда! – водит хоровод и поет, а мы подпеваем и приплясываем. И строим всякие планы. В этом году мы твердо-претвердо решили ехать на экскурсию. Сейчас еще шампанского, и уже можно ехать!.. Когда мы в последний раз были на экскурсии? Вот то-то же, никто не может вспомнить, а, между прочим, жизнь проходит мимо – в этом смысле.
Потом, ясное дело, наступило третье января, потом пятое, потом нужно на работу, начало года, командировки, срочные дела, причем в каком-то необыкновенном количестве, кажется, в прошлом году все же было как-то не так, как-то полегче было, ты не помнишь? А что мы делали в прошлом году в это время?..
Ленка прислала угрожающую записку – терпеть я не могу слова «эсэмэска»! В том смысле, что экскурсия уже через неделю, а мы ни с места. Билетов нет, программы нет, и вообще как будто не едем!
Я помчалась и купила три билета – нас как раз трое, три грации, Лена, Арина и я. Потом оказалось, что Ленка тоже купила билеты, и нужно кого-то брать с собой, чтобы «места не пропадали». Хорошо, возьмем детей. Им-то уж точно нужно просвещаться, мы же едем просвещаться!.. Понятное дело, из «веселых девчонок» и «граций» мы моментально превращаемся в «женщин-матерей», а это уже немного не то, что планировалось первого января, ну и ладно! Мы всегда на посту! Мы всегда готовы действовать в интересах семьи и детей! Мы всегда…
Тут позвонила экскурсовод Татьяна Алексеевна в некоторой панике. Это совсем не детская экскурсия, сказала Татьяна Алексеевна робко, опасаясь, что мы будем настаивать на просвещении детей. Лучше взять их с собой в другой раз, сказала Татьяна Алексеевна, когда программа будет более подходящей. Пришлось приглашать с собой мужей, и они почему-то согласились.
Чем ближе к воскресенью, то есть к экскурсии, тем отчетливей мы понимали, что ехать нам совершенно расхотелось. Мало ли что было первого января, когда в холодильнике полно шампанского, а до работы еще целая вечность!..
Сейчас, сегодня, все не так.
Во-первых, воскресенье – единственный день, когда можно выспаться, а получается, что нельзя, ибо автобус уходит с Садовой-Кудринской в 8.45 утра. Боже, помоги нам!.. Во-вторых, воскресенье – единственный день, когда можно осязать детей, а получается, что нельзя, ибо мы уезжаем в 8.45 утра, а они остаются и как пить дать не будет никаких уроков и полезной трудовой деятельности, а будет друг Диман, партия в настольный «Вархаммер» и заказ пиццы по телефону. В-третьих, воскресенье – единственный день, когда можно соорудить «задел» до будущего воскресенья, постирать, погладить, сварить бульон, чтобы заказ пиццы по телефону не перешел в привычку.
И еще непонятно, что надевать. Вот что надевать?.. По плану мы возвращаемся на Садовую-Кудринскую часов в десять вечера, целый день в пути, нужно одеться «тепло и удобно», это что значит?.. Лакированные ботинки, столь милые сердцу на работе, и короткая шубейка дивного невесомого меха – моя бабушка утверждала, что такая шубейка называется почему-то «полперденчик», – не годятся решительно, это никак не тепло и уж точно совсем не удобно! Тогда что? Спортивный костюм, шапку и пуховик? Валенки, шубу и «оренбургский пуховый платок»? Где мой «оренбургский пуховый платок»?
Слушай, я, наверное, не поеду. Нет, ну мы же собирались! Ну раз в жизни-то – вот в этой, взрослой, – можно поехать! А голос в трубке нерадостный, и чувствуется, что тоже неохота, совсем неохота, но ведь ввязались, надо ехать!..
В ночь с субботы на воскресенье еще похолодало, высыпали звезды, как в Диканьке, и до рассвета было еще очень далеко, когда мы двинули на экскурсию. В автобусе было пятьдесят экскурсантов, все сонные и вялые. Никаких детей, программа «взрослая».
Я, ежу понятно, опаздывала, и подруги «заняли мне место» – я знаю, так полагается еще с тех времен, когда на экскурсии нас с сестрой возила мама. Пробравшись ко мне по узкому, как в самолете, проходу, насмешливая Арина сказала в ухо:
– Вот и мы теперь пенсионеры! Едем в воскресенье на автобусную экскурсию!
Автобус неторопливо поплыл прочь из Москвы по абсолютно пустым улицам, залитым электрическим светом, я приготовилась спать, но почему-то расхотелось. Так странно было ехать и знать, что автобус увозит меня на целый день и сейчас я окажусь в незнакомом месте, которое любил человек гениальный и странный, совершенно для меня непонятный, написавший когда-то, «что радость будет, что в тихой гавани все корабли, что на чужбине усталые люди светлую жизнь себе обрели».
Очень скоро мы приехали в рассвет – мелькавшая за зимними деревьями глубокая чернота стала снизу наливаться розовым и оранжевым, и там, где розовое и оранжевое касалось черного, все становилось почему-то синим, и оказалось, что уже нет никакой темноты, а есть голубое утреннее ледяное небо. И еще целый день впереди!.. И вообще все еще впереди.
На заправке, где предполагалась «минутка отдыха», мы с Ариной страшно захотели есть и нацелились на шоколадки и орехи в пакетиках, но бдительная Лена нам не разрешила – как можно?! Вы что, не завтракали?! Мы с Ариной проблеяли, что не завтракали. Нужно было дома позавтракать овсянкой и сыром, а не пихать в рот на заправке всякую ерунду! Мы послушно отошли от шоколадок и стали совещаться, как бы нам усыпить Ленкину бдительность. День еще почти не начался, а уже страшно хочется есть! Усыпить не удалось. Лена ведет по телевизору программу «Здоровье» и точно знает, что нам полезно, а что нет, и мы ее слушаемся, так уж повелось.
В наш теплый корабль-автобус мы тем не менее вернулись в прекрасном настроении – мы едем на экскурсию, и у нас еще весь день впереди! Вскоре с восемнадцати- или сорокаполосной дороги мы свернули на узкую деревенскую, где на обочинах высились наваленные снегоочистителем сугробы, на заборах сидели недовольные утренние коты и бодрые дядьки в ушанках и телогрейках орудовали лопатами, отбрасывали снег от невысоких крылечек. По деревенской дороге мы ехали долго и интересно, а потом автобус остановился – дальше расчищена только узкая дорожка, не проехать, к дому на горушке нужно подниматься пешком.
Какие-то ребята катались с длинной ледяной горки – у-ух!.. – уезжали далеко-далеко, голоса отчетливо звучали в морозном и чистом воздухе, мелькали разноцветные помпоны и комбинезоны. Снеговая пыль, похожая на бриллиантовую, переливалась между ветками берез, и мы остановились и долго смотрели, как она переливается. Синие плотные тени лежали на сугробах, и приходилось зажмуриваться, переходя из тени в свет, на ослепительное и яростное солнце. Калитка проскрипела, пуская нас, и с верхней перекладины бесшумно обрушился пласт легкого и чистого снега.
Мы провели в небольшом сером доме несколько часов. Мы слушали экскурсовода, не смея пошевелиться. Мы смотрели по сторонам и в окна, где был сад, спускавшийся с холма к зимнему лесу. Потом мы мчались по узкой расчищенной дорожке к автобусу, а нас все ждали, а мы опоздали, потому что никак не могли уйти из заснеженного сада, от кустов старой сирени, от террасы с широкими и пологими ступенями, все нас тянуло побыть еще немножко!
Наш теплый корабль поплыл по снеговым волнам и вскоре приплыл к железным воротцам пансионата «Орбита», где нам был обещан обед. Тут мы вспомнили, что нам невыносимо хотелось есть еще на заправке, и мы помчались на обед большими прыжками, и занимали друг другу место – так положено на экскурсии!..
На обед был борщ с пампушками, «битки паровые», огромный чайник огненного чая, а к нему плюшки, щедро посыпанные сахарной пудрой, все очень вкусное и какое-то… настоящее. Плюшки мы тоже съели, и Ленка не возражала нисколько. Стены столовой, где наша экскурсия обедала за сдвинутыми столами, были почему-то расписаны сценами из жизни Древнего Рима – люди в тогах и сандалиях, колонны, портики и дымящиеся вулканы, – и мы с удовольствием рассматривали сцены.
Когда мы вывалились к автобусу, большая худая собака подошла поздороваться, и мы несколько раз сбегали в столовую за угощением. Собака угощение приняла, а повариха сказала, что собака болела долго, а сейчас только поправляется, оттого и худая.
И день продолжался!.. Мы бродили возле храма, где венчался когда-то тот самый гениальный человек, что написал про девушку, которая «пела в церковном хоре», смотрели с обрыва на замерзшую речку, и зуб не попадал у нас на зуб от восторга и холода.
Мы возвращались в Москву ночью, притихшие и уставшие от радостных сегодняшних переживаний, когда вдруг один из наших мужей, попросив у экскурсовода микрофон, сказал на весь автобус:
– Сегодня был один из самых лучших дней в нашей жизни. Не знаю, как это так получилось. Но зато я точно знаю, что мы будем вспоминать его всю жизнь. Он заканчивается, конечно, но все-таки он у нас был!
И все зааплодировали.
На Садовой-Кудринской, запруженной машинами и людьми, мы сговорились, что через две недели опять поедем на экскурсию. Только детей с собой возьмем. Чтобы им тоже потом было что вспомнить.
Евгения Михайлова
Подарок
Паша Прохоров был «никакой», как с детства внушала ему мама.
– Ты не умный и не глупый. Но ты вечно будешь троечником, потому что на четверку нет способностей. Ты даже мне сразу не можешь ответить на простой вопрос: слишком долго думаешь. Не знаю, может, ты головкой ударился, когда еще у меня в животе лежал. Сейчас вспоминаю: ты при рождении даже заплакать сразу, как другие, не сообразил. Только минут через двадцать заревел. Я даже орала этим врачам-сестрам: «Посмотрите, может, он неживой, курицы вы мокрые!»
Мама у Паши была как раз быстрой на язык и умела находить неожиданные решения. Единственного сына она любила. По-своему, как говорится. И однажды дала ему совет – напутствие на всю жизнь:
– Что у тебя выходит, Пашенька, так это хитрость. Даже со мной получается. На нее и ставь. Это верная карта. Хитрость и приводит людей к удачам и, главное, к богатству, которое и есть главный успех.
Паша матери верил. А кому еще? Кому он вообще нужен, кроме нее? Если это называется хитростью – способность такое сообразить, – значит, в ней и есть его главная сила. Отец работал машинистом в метро. Приходил вечером домой, синий от усталости. Молча пил водку, поправлял здоровье. У него была одна забота: выспаться перед работой. А беседовать с сыном, выяснять, какие у него проблемы, неудачи, способности или их отсутствие, – это к чему? Вот он, растет на глазах. Вполне себе здоровый парень: две руки, две ноги, голова круглая, как и полагается. Начнет зарабатывать – даже если помогать деньгами не будет, то хотя бы прокормиться семье легче без одного едока. Может, женится удачно. Одна соседка назвала Пашу красивым. Не урод точно.
Надо отметить, что Паше хватило ума, чтобы развить, усовершенствовать и сделать ненавязчивой, мягкой и незаметной свою хитрость, которая и стала его способом общения со всеми остальными людьми. Основной эксперимент он провел на школьных преподавателях. Просто и совершенно сознательно бросил заниматься, готовиться к урокам. Учителя были разными, часто нервными и взрывными, но Паша всем казался таким простым и милым парнем, которому бог просто не послал способностей, что меньше тройки ему никто не ставил. Даже если он выходил к учительскому столу и долго тупо молчал, но его приятное, добродушное круглое лицо изображало крайнюю степень страдания и стыда.
Наверное, на этом поприще Павел мог бы добиться и настоящих, значительных высот в бизнесе или политике – большое количество олигархов и общественных деятелей тому яркое и убедительное доказательство, – но он такого не хотел. Ничего, что связано с шумихой, сумасшедшими амбициями и противным ему до тошноты словом «карьера». Он просто желал быть на своем месте и прилично зарабатывать. Все. Это потолок.
Добивался своих целей Паша без большого труда. Кому-то поможешь в полной ерунде, кому-то просто польстишь, кого надо – подмажешь: просто сунешь пачку купюр в карман с милейшей улыбкой. И дело идет потихоньку. К двадцати пяти годам Павел Прохоров стал владельцем довольно большого автосервиса. К тридцати – у него была сеть вполне прибыльных предприятий. Он купил себе небольшую приличную квартиру. Для родителей построил крепкую, теплую дачу с удобствами. Отец к тому времени уже был на инвалидности. Мать, конечно, стала заговаривать про женитьбу. Про внуков понянчить и прочую ерунду. Паша с ней не спорил, но не сильно понимал, зачем ему такой геморрой. Ему и одному хорошо. Женщины на ночь всегда находятся, а утром они ему ни разу не нужны. Многие даже противны.
Неизвестно, как долго могло бы длиться такое вполне комфортное существование Паши Прохорова. Может, всю жизнь. Но он однажды познакомился с Лидой Сизовой, кассиром из магазина рядом с домом. И тут его комфорт на одного вдруг закончился. Он стал сильно скучать по ней – сначала в свободное от работы время, а потом постоянно.
Лида его сразу поразила внешностью. Может, она и не самая большая красавица, но так приятно выделяется на фоне его привычных подруг по вызову: худосочных, с мускулами качков и, главное, с этими губами – «варениками» из силикона, которыми и говорить трудно, а уж о том, чтобы их поцеловать, даже мысли не возникает.
Лида была пухленькая, крепенькая, с чудесными ямочками на розовых щечках и яркими голубыми глазами. Когда Паша в первый раз привел ее в свою квартиру, она так восхищалась всем, ей все казалось роскошью. Так что Паша понял окончательно: Лида из бедной семьи. Такой вывод и раньше можно было сделать по ее одежде, отсутствию украшений и наличию самого дешевого, старого, кнопочного телефона. Но можно было все это объяснить скромностью Лиды.
Да какая ему разница, господи боже мой. Даже лучше: Лида его чуть ли не «начальником» считает. Она очень наивная, добрая, деликатная, содержать подобную женщину, такую прелесть, одно удовольствие. С учетом чудесной внешности, конечно… А ночью Паша вообще впервые узнал, что такое секс с той, в которую влюблен. Которая кажется дивным созданием и подарком судьбы, приготовленным только для него. Они стали встречаться постоянно, но ночевать Лида оставалась очень редко, после настойчивых просьб Паши. Объясняла коротко: «Мне обязательно нужно домой. Я везу продукты и лекарства». Больше никаких подробностей. Паша особенно и не хотел вникать в детали. Чего тут непонятного: каждой семье нужны то продукты, то лекарства. И везет их тот, кто за это взялся. Когда Лида переедет к нему – на прочных и законных, конечно, основаниях, – ее родственникам придется обходиться самим. Как миленьким. И как всем.
Паша думал о том, как и когда сделать Лиде предложение, даже сходил в пару ювелирных магазинов, чтобы присмотреть кольцо. Осталось одно необходимое мероприятие до важного разговора с Лидой. Паша непременно должен был познакомить ее со своими родителями. А если сказать точно, то он должен получить безусловное одобрение – напутствие матери. Но какие тут могут быть проблемы? Лида такая хорошенькая, милая, добрая и скромная, а мама очень хочет понянчить внуков.
Мать к этому историческому визиту – как-никак первая девушка тридцатилетнего сына! – готовилась не меньше суток. Они с отцом специально приехали с дачи в свою московскую квартиру. И мать сначала выдраила ее до блеска, затем принялась за обед. Все блюда были простыми и легкими в употреб-лении, но крайне сложными и муторными в приготовлении. Малюсенькие пирожки в немыслимых количествах с разной начинкой и из трех видов теста – дрожжевого, слоеного и заварного. Масса крошечных пельменей, тоже нескольких видов и разной формы, большое количество салатов и солений из помидоров, огурцов, баклажанов, кабачков, выращенных своими руками на грядках у дачи, и грибов, собранных в ближайшем лесу.
Лида во время обеда очень мило себя вела. И вылизанную до блеска квартиру отметила, и каждое блюдо попробовала, искренне восхищаясь. И главное: она так вкусно, аппетитно ела, что Паша глаз от нее отвести не мог. Это очень редкое качество, когда человек красиво и в то же время с большой охотой ест. Чаще зрелище неприятное. Со своими «эскортными» девицами Паша никогда не делил трапезу. Если ходил с ними в рестораны, хоть в какие дорогие и пафосные, то заказывал только алкоголь и орешки. Пусть думают, что он жадный, легче отстанут. А тут вдруг оказалось, что на женщину, которая с аппетитом ест за одним с тобой столом, смотреть – одно удовольствие. Да он ночами будет работать, чтобы его жена и ребенок, который может появиться в перспективе, ели самое вкусное и дорогое. Из Франции будет заказывать сыры, из Испании фрукты, из Нью-Йорка хамон.
После обеда, который растянулся до вечера, мать стала собирать со стола грязную посуду, а перед этим сказала командирским тоном:
– Помощники мне не нужны. Только путаться на кухне будут. Я сама быстрее все помою, приберу. Потом кофе подам с тортом. А вы пока телевизор включите.
– А я хотела с вами попроситься, – как всегда мягко сказала Лида. – Я не собираюсь путаться и мешать. Могу не мыть, а вытирать и ставить на места. Я, главное, рецепты хотела записать. Попробую сама такое сделать. Но если сильно помешаю…
– Да нет, – ответила мать. – Пошли. Захвати оставшуюся посуду.
Без них, точнее, без Лиды, как-то скучно стало в комнате. Отец нашел бокс по телику. А Паша все время бегал вроде в туалет, покурить. На самом деле ему интересно было, что происходит в кухне. Мать усердно мыла посуду, она все так делала, как будто на сто лет вперед. А Лида… Она стояла посреди кухни с полотенцем в руках, и вид у нее был какой-то потерянный. Была похожа на ученицу, которую вызывали отвечать, а она ничего не знает. Но что-то отвечает на вопросы матери, у Паши только не вышло послушать: надолго в крошечной прихожей незаметно не задержишься. И вот что странно: Паша столько раз бегал, но ни разу не увидел, чтобы Лида записывала рецепты.
Женщины вернулись. Мать постелила свежую скатерть, поставила большой шоколадный торт. «Молодец, – подумал Паша. – Лида обожает шоколад». Затем женщины расставили чашки и блюдца, принесли кофе и сливки.
Паша уже размечтался, что они теперь засидятся вообще до поздней ночи, а потом Лида согласится поехать к нему, чтобы своих не будить.
И тут Лида вдруг говорит:
– Как жалко: такой прекрасный торт, а мне срочно нужно ехать домой. Меня очень ждут. Вы уж меня извините. И огромное спасибо за изумительный обед и теплый прием.
Паша, конечно, не очень умный, но слова «теплый прием» его как-то резанули. Как будто Лида побывала в конторе, куда хотела устроиться на работу, а ее не взяли, но печеньем угостили.
Они сели в его машину, поехали. Паша прекрасно знал, где дом Лиды, какой подъезд: много раз ее подвозил, но она ни разу его не пригласила хотя бы чаю выпить. Он не обижался и вообще не брал в голову. Там родня толчется, а им с Лидой хочется побыть наедине. И вообще: когда люди не ждут гостей, у них бывает срач и кавардак. Лида этого, наверное, стесняется: она ведь целый день на работе, ей убирать некогда.
Это понятно. Но вот почему Лида всю дорогу молчит, Паша даже предположить не мог. Все же было отлично, мать Лиду постоянно за что-то хвалила, а отец, из которого слова обычно не вытащишь, когда ее увидел, сразу выпалил:
– Надо же, какая красивая девка на нашего Пашку запала! А ты, мать, все говоришь, что он никакой.
Папа уже немножко выпил, но даже самым корявым комплиментом женщину не обидишь. Тут что-то другое. Опять же: шоколадный торт даже не попробовала. За полминуты можно кусочек проглотить. Паша почти не задавал людям вопросов. Кому надо, сам скажет. Чего лезть. А Лида такая деликатная и вообще-то скрытная, что ее глупым вопросом можно только ранить. А умный как придумать? Доехали они до ее подъезда, она собралась выходить, а Паша вдруг почти в отчаянии схватил ее за локоть:
– Лида! Скажи мне хоть номер своей квартиры. Мне вдруг так страшно стало: вроде можем потеряться и не найти друг друга.
Лида сказала. И посмотрела на него так… Как будто он уже в гробу, а она скорбит.
Павел только развернулся, чтобы ехать в свою квартиру, как позвонила мать. Почему-то он был готов к этому звонку. Но сказала она самым обычным тоном:
– Пашенька, ты не заедешь сейчас к нам? Стол обеденный я сама не могу сложить, а у отца руки совсем не работают. Да и спать он уже лег. Выпил. Много ли ему теперь надо.
– Конечно, – сказал Павел и повернул на дорогу к дому родителей.
И что ему сразу стало ясно: мать врет. Этот большой обеденный стол именно она всегда раскладывает и складывает. Отец тут вообще не при делах. А она не просто его упомянула, она назвала две причины его недееспособности: руки не работают – раз, спит, потому что выпил, – два. А две причины очень простого повода – это уже замороченная хитрость. Паша и сам иногда клиенту может накидать несколько причин несделанной работы, чтобы не называть одну, настоящую. С Пифагором у Паши дела, конечно, швах, но в хитрости он не новичок.
Короче, приехал. В квартире привычный, уютный храп отца раздается, а мать ведет сына под локоток на кухню. И там наливает большой бокал красного вина и ставит тарелку с половиной торта, не меньше. И сразу приступает к разговору, причем стоит посреди кухни, как будто доклад собралась прочитать:
– Поговорить я с тобой, Пашенька, хочу. Как-никак ты почти невесту в дом привел. Сразу скажу: девушка очень красивая, такую редко встретишь. И неглупая, и вести себя умеет.
– Так в чем дело, мамаша? – уже с раздражением говорит Павел. – Я никакой, как ты всему свету сообщила, но не слепой и не глухой. Я про Лиду сам все вижу и знаю. А сейчас я бы уже к своему дому подъезжал, купив в магазине хорошее красное вино и «Пражский» торт. Ты уж извини, я не такой воспитанный, как Лида, но «Пражский» намного вкуснее твоей самодеятельной выпечки.
– Не злись, сыночек. Может, я неправильно разговор начала. Но он на самом деле очень серьезный. Скажи мне, что ты знаешь о Лиде? Но еще раз прошу: не надо злиться. Речь о твоей жизни, которая для меня важнее собственной.
– Все знаю. После школы устроилась работать кассиршей в нашем магазине. А была отличницей, но сразу пошла зарабатывать, потому что семье денег не хватает. Как очень многим. Ну и пашет, своим постоянно везет продукты и лекарства.
– Каким своим, ты не в курсе?
– Да меня это не колышет, мама. Какой бы ни была ее родня, я ее увезу оттуда – и все. Начнется только наша жизнь. И опять извиняюсь, но ты в нее тоже лезть не будешь. Гости. Тортики. Здрасте, как дела… И это весь контакт.
– Вот это у тебя может совсем не получиться, деточка. Я имею в виду только вашу, на двоих, распрекрасную жизнь. Мать Лиды – инвалид пока второй группы, но на грани полной беспомощности. Разрушаются суставы и позвоночник. Я с очень знающим человеком говорила. А у младшей сестры Дины – ДЦП. Если ты не в курсе, что это такое, то это страшная, неизлечимая болезнь. У нее такая стадия, что только инвалидное кресло, ни поесть самой, ни, извиняюсь, подтереться. Полный уход. Дорогие лекарства. И при этом такие люди все понимают: психика едет от страданий и паники. Да, есть еще отец, он алкоголик и почти всегда безработный.
Павел очень долго не отвечал: информация убийственная, конечно. Но молчал он не поэтому: искал железобетонный довод в пользу того, что им с Лидой просто необходимо жить вместе.
– Жуть, конечно, – наконец произнес он. – Но кто сейчас не больной. С кем ни поговоришь, не поймешь, как он жив до сих пор. Мама, мы будем, как сможем, помогать ее больным родственникам, но главными есть и всегда будут наши отношения, собственные проблемы и радости.
Он выпалил это и на секунду был счастлив от того, что так здорово сказал и все разрулил.
– Дурачок, – спокойно произнесла мать. – Ты не понял, что твоя Лида безумно добрая? Ключевое слово – безумно. Она никогда не бросит больных, беспомощных родственников ради тебя, здорового, как бы ни любила. Она будет торчать у них, горшки выносить. И это не самое главное. Еще она обожает детей и говорит, что их должно быть столько, сколько получится.
– Ну и что? – немного упавшим голосом спросил Паша. – Лида – красивая, здоровая, сильная, веселая. Такие дети любому мужику будут в радость.
– Плохо, Пашенька, что ты толком не учился в школе, умных книг не читал. Потому и не узнал, какой рок, бывает, скрывается за словом «генетика». Это наследственность. У Лиды мать очень больна, отец вообще никудышный, просто его болезни никто не искал. Все, что он может сделать хорошего для близких, – это быстрее помереть. А у матери документально подтвержденное тяжелое врожденное заболевание… Сестра Лиды унаследовала гены матери, но уже в совсем ужасной форме. Ты говоришь, Лида красивая и здоровая. Да, так бывает. Любой генетик подтвердит. Это типа брака у генетически больных людей. Вдруг рождается практически совершенный ребенок. А вот у того, что красивая здоровая Лида рожать начнет таких, как ее сестра и мать, вероятность очень высокая. А какой она человек, ты сам знаешь: аборт на ранней стадии не сделает и уж совершенно точно – не откажется от ребенка, если калеку родит. И любить свое больное дитя будет больше тебя, а если ты слово против скажешь – станешь для нее врагом, убийцей. Знаю я таких добрых и красивых. Паша, я давно веду это расследование. С тех пор, как узнала, что ты с Лидой всерьез встречаешься. Просто такие вещи надо знать. По ночам книги нужные читаю и спать совсем не могу. Как представлю, что ты живешь в доме маленьких инвалидиков, копейку на себя боишься потратить, недоедаешь, недосыпаешь… Сердце мое рвется. Ничего сейчас не говори. Просто наведайся как-нибудь днем без Лиды в их квартиру. Лучше один раз увидеть, как говорится.
Паша ехал домой и чувствовал себя так, будто ему в мозг вылили канистру бензина и кинули зажженную спичку. Купил по дороге водки, «Пражский» торт уже ни фига не хотелось. Дома выпил все залпом, не помогло ни на копейку. Спать не мог. Первый раз в жизни заболело его здоровое сердце, да так сильно, как будто в него нож для разделки мяса воткнули по самую рукоятку. Еще и повернули там. Проблема была в том, что мать в главном права. Вообще-то у него нет ни одного повода упрекнуть ее в нечестности в главном. Так… Соврет иногда по мелочи, чтобы себе задачу облегчить. А в серьезном – наоборот: она ему всегда открывала тяжелую, неприятную правду. Чтобы он был готов к трудностям.
Но для него речь вовсе не о том, что у Лиды могут родиться больные дети и они вдруг станут ему неприятны, да еще он копейку на себя не потратит и голодать начнет… Это уже перебор и бред материнской любви, неправильно понятой. Не хотелось настолько оскорблять мать, но в случае чего Паша так ей и скажет. Это она местами безумна, а не Лида. А если на самом деле представить, что у них с Лидой родятся нездоровые детки, сейчас вроде все могут лечить, во-первых. И Паша хитрый, это во-вторых. Он знает много приемов, как стать богаче. И на свете огромное количество людей, которые намного более дураки, чем он. Тут нет проблемы. А первое и самое главное: он своего ребенка – любого, самого больного – полюбит всем сердцем и никогда не бросит. И это матери придется принять, если она сама не хочет потерять сына навсегда.
Но проблема есть, она совсем в другом. Если на самом деле на раннем сроке определят неизлечимое заболевание ребенка, такое, что он какое-то время будет не жить, а только мучиться, Лида никогда не убьет его в своей утробе. Она будет стараться отдавать ему свою жизнь. А если Паша не сможет отдавать свою, полностью, как она, – Лида может его возненавидеть. Или ребенок родится и будет только долго умирать, разрывая им сердца, требуя ежесекундного ухода, а она ни за что не согласится отдать его в хороший хоспис, к профессионалам, которые могут снимать мучения. Она просто Пашу выгонит, если он про такое заикнется. А единственная логика в том, что всю свою жизнь и силы можно и часто нужно отдавать за надежду на спасение родного ребенка. Если надежды точно нет – это какое-то коллективное самоубийство. И где взять силы на такое «счастье»? И если бы такой проблемы длиной, возможно, во всю жизнь, не существовало, искренняя Лида давно бы ему рассказала о болезнях своих близких. Но она ему не верит до конца, она готова к подлости и предательству. А если так, то человек увидит подлость с предательством там, где их сроду нет. Паша любит Лиду, но не готов постоянно доказывать, что он не враг. Он этого не вынесет, и ему не хватит ума, чтобы все окончательно объяснить.
Права мать и в том, что надо посмотреть на родственников Лиды, может, все не так безнадежно, тягостно, уродливо. Понятно, что непростая жизнь, но как у многих. И замужество Лиды в чем-то поможет этим бедолагам. Разве для Паши не главное – радовать, успокаивать любимую… Заставить ее верить ему. Что-то для этой родни сделать – это выход уже сам по себе. Надо ехать туда.
На следующий день Павел заглянул в окно магазина, где работала Лида, увидел ее за кассой и поехал по адресу ее семьи.
В коридоре этажа, где жила Лида, было еще четыре квартиры. Паша позвонил во все, кроме нужной. Открыли ему двери в двух. Он помахал своими корочками и громко сказал, что пришел от «Водоканала» только взглянуть, в каком состоянии водяные счетчики. Может, нужно поменять. Заглянул в два туалета, постоял там по секунде, вышел, никуда не глядя, и сообщил собственникам, что у них все замечательно. Затем позвонил в квартиру Лиды. Не открывали ему долго, затем на пороге появилась очень худая женщина, которая двигалась с трудом, явно преодолевая боль, и сказала:
– Да, я слышала, вы счетчики смотрите. Я просто долго иду открывать. Проходите, смотрите.
Паша заглянул в туалет, вышел в прихожую. Сообщил, что все в порядке. Тут на пороге комнаты нарисовался папаша, дохнул крепким перегаром, как Змей Горыныч. А потом в прихожую выехала на инвалидном кресле девушка лет четырнадцати-пятнадцати. В руках она держала мобильный телефон, хороший, «Самсунг» последней версии, не то что у Лиды. У нее было бледное, худое, измученное, несчастное лицо. Но поразило Пашу даже не это. Взгляд! Подозрительный, ждущий только беды, преступления и обмана.
– Покажите мне свое удостоверение, – сказала она.
Паша старательно стал рыться в карманах, потом очень натурально огорчился и сказал:
– Ох, кажется, оставил у ваших соседей. Пойду поищу. Но к вам вернуться уже некогда, у меня план, тем более у вас все нормально.
Он уже открывал входную дверь, а девочка щелкнула камерой телефона. Ежу понятно, что он попал в большую неприятность. И все же была надежда, что все обойдется. Больная девочка, лишенная развлечений, все фотографирует. Из этого не обязательно последует что-то плохое именно для Паши. Он верил в удачу хитрецов. Это ведь его главный шанс.
А через три минуты позвонила Лида. Сказала вроде совершенно спокойным тоном:
– Паша, привет. Ты не мог бы подъехать сейчас к моему магазину: буквально на несколько минут. Это очень важно.
Павел подъехал, а Лида уже стояла у стены. Лицо у нее было белее этой стены.
– Я не для разговора попросила тебя приехать. Его как раз не будет. У меня заявление. Короткое и окончательное. Только сначала взгляни.
И она показала ему на своем телефоне его собственную фотку в прихожей ее квартиры.
– А почему сестра тебе это прислала? – тупо спросил Паша.
– Потому что она видела нашу с тобой совместную фотографию. Мы там обнимаемся, и лицо у тебя такое хорошее, что я распечатала ее и поставила на тумбочку у кровати. А теперь выслушай меня. Перебивать тебе и не захочется. Потому что все уже ясно. Все сложилось. Твоя мать выслеживала моих близких, у всех выспрашивала о них. Собирала компромат, вынесла приговор, как будто они не больные люди, а враги народа. Все мне сама и изложила там, на кухне. Тебе наверняка сказала, что я захочу рожать детей-уродов и вешать их на твою шею. Ты и приехал посмотреть, как выглядит урод в инвалидном кресле. Дина тебе, конечно, такой показалась. А она – уникальный, тонкий человек, талантливый художник. Но это не твое дело. Так вот: ни мои родственники, ни мои дети, если они когда-то будут, ни я сама со своими проблемами больше не имеем отношения ни к тебе, ни к твоей семье. Я страшно ошиблась, решив, что полюбила тебя, что ты не такой, как все. А ты такой же подлый и жестокий, как большинство людей. И я никогда не прощу тебе своей привязанности и слепого доверия. Лучше совсем бесчувственная колода, от которой нечего ждать, чем лжец. Ты обманул меня. Правда, сказал однажды, что полагаешься только на свою хитрость. Ума у тебя вроде немного, и сегодня с этой выходкой в моей квартире стало ясно, что его совсем нет. Это все. Не пытайся со мной больше говорить, поджидать где-то. Это не получится. Я на все пойду, чтобы не получилось.
Павел в своей сети – начальник, ему справки не нужны. Позвонил своим замам, сказал, что простудился. И лежал несколько дней на кровати, не ел, не пил, не спал. Не отвечал на звонки матери. Он тяжело и мучительно думал о том, как все же подойти к Лиде, как заставить ее выслушать его, как во всем оправдаться. Он понимал, что объясниться с ней – тяжелее, чем произнести последнее слово на суде, где тебе сейчас влепят пожизненное. Но он должен что-то придумать. Павел так ослабел, что до туалета доходил, держась за стенки. А голова работала ясно. Он даже придумал несколько ситуаций, в которых Лида окажется наедине с ним на какое-то время и не сможет убежать. И, наконец, ярко сверкнула самая пронзительная мысль. Это было результатом Пашиного мыслительного процесса. Даже если он устроит аварию в магазине Лиды и все рассчитает, чтобы только она не выбралась, а застряла в закрытом подвале вместе с ним, он все равно не найдет ни одного слова, чтобы ее переубедить. На нем крест, который она поставила. Его не сдвинуть и не смыть.
Так началась его темная, ненастная ночь с одними ухабами и провалами. В этой темени надо было отслеживать условное утро, такой же рабочий день, вечер – все без смысла и выхода. Иногда приезжала мать, Паша включал чайник, доставал одну и ту же вазочку с одними и теми же сухариками и молчал. Ни на один вопрос не отвечал. Мать смотрела на него с ужасом. Паша не чувствовал ни злорадства, ни обиды. Он ни в чем ее не винил, просто думал: «Зато у тебя все получилось. Что ж ты не радуешься». Но не говорил этого вслух.
Однажды Павел включил кино про любовь, там было много эротических сцен. Об интимной близости с Лидой думать было так невыносимо больно, что он просто убил эту тему. Но есть столько других женщин – без проблем, без генетики, на раз и по таксе. Почему ему не приходит в голову вызвать какую-то из своих бывших подруг на ночь? Он вроде забыл, что мужик. Ничего не хочет. Взял и позвонил самой симпатичной и активной в постели – Эмме. Она примчалась, сразу начала щебетать всякую ерунду, он сократил эту прелюдию до минимума, легли в постель. У Паши не просто ничего не получилось. В нем ничего не шевельнулось ни внутри, ни снаружи, несмотря на профессионализм Эммы. Он был как покойник, только хуже: ему казался отвратительным запах тела вполне себе чистой женщины с нормальным парфюмом.